Страница:
моему спутнику.
-- Ну что ж, это совсем нетрудно, -- ответил он, -- хотя и
необязательно искать чащу. Сейчас так темно, что можно не
прятать лошадей... Впрочем, нет! Смотрите!
Яркая голубая вспышка озарила темный небосвод. Она осветила
черную глубину леса, и мы ясно увидели стволы и ветви
обступивших нас могучих деревьев. Несколько мгновений этот свет
трепетал, словно гаснущая лампа, и вдруг потух, после чего
окружавший нас мрак стал как будто еще гуще.
Но за вспышкой не последовало грома -- это была беззвучная
зарница. Вслед за ней, однако, послышался гомон диких
обитателей леса. Свет разбудил белоголового орлана,
взобравшегося на вершину высокого тюльпанного дерева, и его
дикий смех резко прозвучал в ночной тиши. Он разбудил и жителей
болот -- уток, кроншнепов и больших голубых цапель, которые
закричали все разом. Не спавший филин заухал еще громче, упорно
повторяя все ту же ноту, а из глубины леса послышался вой волка
и более резкий крик кугуара.
Казалось, вся природа дрогнула от этой ослепительной
вспышки. Но через минуту все снова стихло и погрузилось во
мрак.
-- Скоро начнется гроза, -- заметил я.
-- Нет, -- возразил мой спутник, -- грозы не будет: не
слышно грома, значит, не будет и дождя. Нас ожидает темная ночь
с редкими зарницами. Вот опять!
Это восклицание было вызвано новой вспышкой, ярко
осветившей окружавший нас лес; как и первая, она не
сопровождалась громом. За ней не послышалось никаких раскатов,
никакого гула, только дикие обитатели леса вновь ответили на
нее разноголосым криком.
-- Да, нам придется спрятать лошадей, -- сказал мой
спутник, -- По дороге может пройти какой-нибудь бродяга, и при
таком свете он издали увидит их. Заросли папайи -- самое
подходящее место. Сейчас мы их разыщем, они должны быть вон в
той стороне...
Д'Отвиль ехал между стволами деревьев, а я послушно
следовал за ним. Я видел, что он знает местность лучше меня.
Он, конечно, бывал здесь раньше, подумал я.
Мы проехали всего несколько шагов, когда снова вспыхнула
зарница. Прямо перед собой мы увидели гладкие блестящие ветви и
широкие зеленые листья папайи, образующие здесь густой
подлесок.
Когда зарница вспыхнула еще раз, мы уже углубились о их
густую чащу.
Спешившись среди зарослей, мы привязали лошадей к ветвям и,
предоставив их самим себе, направились к опушке.
Через десять минут мы уже подошли к изгороди, огибавшей
плантации Гайара. Двигаясь вдоль нее, мы вскоре оказались
против его дома. В свете зарниц мы ясно видели его очертания
сквозь листву окружавших его высоких тополей.
Здесь мы снова остановились, чтобы осмотреться и решить,
как действовать дальше.
За изгородью тянулось широкое поле, доходившее почти до
самого дома. Oт поля дом отделялся садом, вокруг которого шла
невысокая ограда. В стороне виднелись крыши многих хижин -- там
находился негритянский поселок. Неподалеку возвышалась
сахароварня и еще кое-какие постройки: тут же стоял и домик
надсмотрщика.
Это место нам следовало обойти стороной. Надо было избегать
и негритянского поселка, чтобы не поднялась тревога. Самыми
страшными врагами для нас будут собаки. Я знал, что Гайар
держит много собак, и часто видел, как они бегали по дорожкам
вокруг дома. Это были громадные злые псы. Как нам избежать
встречи с ними? Чаще всего они слонялись вокруг негритянских
хижин, поэтому лучше подойти к дому с противоположной стороны.
Если нам не удастся узнать, в какой комнате находится
Аврора, тогда мы еще успеем пойти на разведку к негритянскому
поселку и попытаемся отыскать невольника Катона.
Мы видели, что в доме горят огни. Многие окна в нижнем
этаже были ярко освещены. Значит, люди разбрелись по дому. Это
укрепляло наши надежды. В одной из этих комнат должна
находиться Аврора.
-- А теперь, мсье, -- сказал д'Отвиль, когда мы обсудили
все подробности, -- предположим, что мы потерпим неудачу, что
поднимется тревога и нас обнаружат до того, как...
Я обернулся, посмотрел моему юному другу прямо в лицо и,
прервав его, сказал:
-- Д'Отвиль, быть может, мне никогда не удастся отплатить
вам за вашу великодушную дружбу. Вы сделали для меня больше,
чем самый преданный друг. Но я не допущу, чтобы ради меня вы
рисковали жизнью. Этого я не могу позволить.
-- Разве я рискую жизнью, мсье?
-- Если я потерплю неудачу, если поднимется тревога, если
нас увидят и будут преследовать... -- Я распахнул куртку и
показал ему пистолеты. -- Да, -- продолжал я, -- я не
остановлюсь ни перед чем. Если понадобится, я воспользуюсь ими.
Я готов убить всякого, кто станет на моем пути! Я решился на
все. Но вы не должны подвергать себя такой опасности. Вы
останетесь здесь, я войду в дом один.
-- Нет! -- поспешно ответил он. -- Я пойду с вами.
-- Этого я не допущу. Останьтесь лучше здесь. Вы можете
подождать у изгороди, пока я не вернусь к вам... пока мы не
вернемся, хочу я сказать, так как твердо решил, что не вернусь
без нее.
-- Не будьте опрометчивы, мсье!
-- Нет, но я буду действовать решительно. Я готов на все.
Вам нельзя идти дальше.
-- А почему? Меня это тоже близко касается.
-- Вас? -- спросил я, удивленный как его словами, так и
его тоном. -- Касается вас?
-- Конечно, -- спокойно ответил он. -- Я люблю
приключения. Это так увлекательно! Вы должны позволить мне
пойти с вами.
-- В таком случае, как хотите, мсье. Не бойтесь, я буду
очень осторожен. Идемте!
Я перескочил через изгородь, д'Отвиль последовал за мной.
Не произнося больше ни слова, мы двинулись через поле по
направлению к дому.
Мы шли через поле сахарного тростника. Это был раттан,
особый сорт тростника, прошлогодней посадки; его срезанные
старые стебли и молодые побеги скрывали нас с головой. Даже при
дневном свете мы могли бы подойти к дому незамеченными.
Скоро мы были у садовой ограды. Здесь мы остановились,
чтобы осмотреться. С одного взгляда мы определили, с какой
стороны удобнее незаметно подойти к дому.
Дом был старый и запущенный, но построенный с претензиями.
Это было двухэтажное деревянное здание с фронтонами, широкими
окнами и открывающимися наружу жалюзи. И стены и жалюзи были
когда-то покрашены, но краска выцвела и порыжела; жалюзи были,
видимо, зелеными, но теперь их было трудно отличить от серых
стен. Вокруг всего дома шла открытая галерея, или веранда,
поднимавшаяся на три-четыре фута над землей. На эту веранду,
обнесенную невысокой балюстрадой, выходили окна и двери дома.
Небольшая лестница в пять-шесть ступеней вела к главному входу,
но вокруг дома, ниже пола, веранда была не огорожена, так что
немного нагнувшись, можно было залезть под нее.
Подкравшись к самой веранде, мы увидим сквозь балюстраду
все выходящие на нее окна; а в случае тревоги -- спрячемся под
нее. Здесь мы будем в безопасности, если только нас не учуют
собаки.
Мы шепотом сговорились, что делать дальше. Решили дойти до
угла веранды, пристально всматриваясь в окна, пока не найдем
комнату Авроры; тогда мы постараемся подать ей знак и увести
ее. Все зависело от случая, от благосклонности судьбы.
Судьба, по-видимому, к нам благоволила, ибо не успели мы
двинуться вперед, как в одном из окон, прямо против нас,
появилась женская фигура. С первого взгляда мы узнали
квартеронку.
Как я уже говорил, окно доходило до самого пола веранды, и
когда она подошла к нему, мы увидели ее всю, с ног до головы.
Мадрасский платок на черных волосах, изящные очертания фигуры,
резко выделявшейся на фоне ярко освещенной комнаты, не
оставляли никаких сомнений.
-- Это Аврора! -- шепнул мой спутник.
``Откуда он знает? Разве он видел ее? Ах, да! -- вспомнил
я. -- Он видел ее сегодня утром в ротонде''.
-- Да, это она! -- пробормотал я, и сердце мое забилось
так сильно, что я не мог больше произнести ни слова.
Окно было завешено, но она приподняла занавеску одной рукой
и смотрела в сад. Взгляд ее был устремлен вперед, как будто она
старалась разглядеть что-то во мраке. Я заметил это даже
издали, и сердце у меня запрыгало от радости. Она поняла мою
записку. Она ждет меня!
Д'Отвиль тоже так думал. Это укрепляло нашу надежду. Если
ей понятны наши намерения, тем легче нам будет их осуществить.
Но она пробыла у окна всего две-три секунды. Затем отошла,
и занавеска снова опустилась; однако мы все же успели заметить
темную тень мужчины на дальней стене. Без сомнения, это был
Гайар!
Я не мог больше сдерживаться и, перескочив через садовую
ограду, пробрался к веранде, сопровождаемый д'Отвилем.
Через несколько секунд мы заняли намеченную позицию --
прямо против окна, от которого нас теперь отделяла деревянная
балюстрада веранды. Если мы немного нагибались, наши глаза
приходились как раз над полом. Занавеска опустилась не до конца
и неплотно закрывала окно, так что сквозь небольшую щель мы
могли видеть почти все, что делалось в комнате. В ночной тиши
далеко разносился каждый звук, и мы ясно слышали разговор
находившихся там людей.
Наше предположение оказалось правильным: Аврора
разговаривала с Гайаром.
Я не стану описывать вам эту сцену. Я не могу повторять
слова, которые мы услышали. Я не хочу воспроизводить гнусные
речи этого негодяя, сначала льстивые и заискивающие, а потом
все более грубые, наглые и оскорбительные. Под конец, не
добившись успеха уговорами, он перешел к угрозам.
Д'Отвиль удерживал меня и шепотом умолял не горячиться.
Раза два я уже готов был броситься вперед, выбить окно и
уложить негодяя на месте. Но благодаря настояниям моего
осторожного спутника я все-таки сдержался.
Сцена закончилась тем, что Гайар ушел взбешенный, но все же
немного присмиревший. Смелый отпор, данный ему квартеронкой,
которая, во всяком случае, была не слабее своего тщедушного
поклонника, по-видимому, на время охладил его пыл, иначе он,
наверно, прибег бы к насилию.
Однако его угрозы перед уходом не оставляли сомнений в том,
что он скоро возобновит свои грубые домогательства. Он был
уверен, что справится со своей жертвой: она его рабыня и должна
будет покориться. У него достаточно времени и средств, чтобы
принудить ее. Ему незачем сразу прибегать к крайним мерам. Он
может подождать, когда к нему вернется утраченная храбрость и
вдохновит его на новое нападение.
Уход Гайара давал нам возможность сообщить Авроре, что мы
тут. Я собирался подняться на веранду и постучать в окно, но
мой спутник удержал меня.
-- Не делайте этого, -- прошептал он. -- Она знает, что вы
должны быть здесь. Она, наверно, скоро подойдет к окну.
Терпение, мсье! Неосторожный шаг может все погубить. Помните о
собаках!
Совет был благоразумен, и я послушался его. Через несколько
минут все выяснится. Мы оба прильнули к балюстраде, следя за
каждым движением Авроры.
Мы обратили внимание на комнату, в которой она находилась.
Это была не гостиная и не спальня, а скорее библиотека или
кабинет, о чем свидетельствовали полки с книгами и письменный
стол, на котором лежало много бумаг. По-видимому, это был
рабочий кабинет адвоката, в котором он занимался делами.
Почему Аврору поместили тут? Этот вопрос занимал нас, но
нам было некогда задерживаться на нем. Мой спутник предположил,
что по приезде ее привели сюда на время, пока ей готовят другое
помещение. На эту мысль его навели голоса слуг и звуки
передвигаемой мебели в верхнем этаже. Очевидно, какую-то
комнату приводили в порядок.
Тут мне пришла в голову новая мысль: Аврору могут
неожиданно увести из библиотеки и отправить наверх, тогда нам
будет гораздо труднее дать ей знать о себе. Лучше попробовать
сейчас же увести ее.
Несмотря на советы д'Отвиля, я уже готов был двинуться к
окну, когда поведение Авроры остановило меня.
С того места, где мы стояли, была видна дверь, в которую
вышел Гайар. Аврора осторожно подошла к ней, как будто с
каким-то тайным намерением. Взявшись за ключ, она тихонько
повернула его. Зачем она это сделала?
Мы подумали, что она собирается бежать из дома через окно,
и заперла дверь, чтобы задержать погоню. Если так, нам лучше
остаться на месте и не мешать ей выполнять ее намерение. Мы
успеем дать ей знак, когда она подойдет к окну. Так советовал
д'Отвиль.
В углу комнаты стояла конторка красного дерева со
множеством полочек. На них лежало много бумаг -- наверно,
всякие закладные, расписки и другие документы адвоката.
К моему большому удивлению, Аврора, заперев дверь, поспешно
подошла к этой конторке и, остановившись против полочек, стала
внимательно разглядывать бумаги, словно стараясь найти какой-то
документ.
Таково, видно, и было ее намерение, ибо она протянула руку,
вытащила связку каких-то листков и, быстро присмотрев их,
спрятала у себя на груди.
``Боже мой! -- воскликнул я про себя. -- Что это значит?''
Не успел я подумать об этом, как Аврора подошла к окну. Она
подняла занавеску, и яркий свет упал на мое лицо и на лицо
моего спутника, так что она сразу увидела нас. У нее вырвалось
легкое восклицание -- не удивления, а радости, но она тут же
сдержалась. Впрочем, восклицание было такое тихое, что его не
могли бы услышать в соседней комнате.
Окно тихонько открылось, она бесшумно проскользнула на
веранду, и в следующую минуту моя невеста была уже у меня в
объятиях. Я перенес ее через балюстраду, и мы быстро пересекли
сад.
Мы вышли в поле, никем не замеченные, и, пробираясь в
густом тростнике, направились к лесу, который вырисовывался
вдали темной стеной.
Зарницы по-прежнему вспыхивали в небе, и нам было нетрудно
найти дорогу. Мы вышли около того места, где свернули в
тростниковое поле, и, двигаясь вдоль изгороди, поспешно
направились к зарослям папайи, в которых оставили своих
лошадей.
Мой план состоял в том, чтобы ехать сейчас же и постараться
прискакать в город до рассвета. Я надеялся, что в городе мне
удастся скрыться с моей невестой до того времени, когда мы
сможем уехать за море или вверх по реке, в один из свободных
штатов. О том, чтобы прятаться в лесу, я не помышлял. Правда, я
случайно знал о прекрасном убежище, в котором мы, без сомнения,
могли бы укрыться на некоторое время. Но хотя эта мысль
мелькнула у меня, я даже не остановился на ней. Такое убежище
могло быть только временным; нам все равно пришлось бы его
покинуть, и тогда было бы так же трудно выехать из этих краев,
как и сейчас.
Для гонимого, как и для преступника, нет лучшего убежища,
чем густо населенный город с его разношерстной толпой, а в
Новом Орлеане, где половину населения составляют приезжие,
особенно легко скрыться под вымышленным именем.
Поэтому я решил -- и д'Отвиль поддержал меня -- сейчас же
сесть на лошадей и скакать прямо в город.
Нашим бедным лошадям предстоял тяжелый труд, особенно той,
которой достанется двойная ноша. Правда, эти выносливые
животные бодро пробежали путь до Бринджерса, но теперь им
придется напрячь все свои силы, чтобы вернуться обратно до
рассвета.
При вспышках зарниц мы легко находили дорогу между
деревьями и вскоре увидели заросли папайи, которые выделялись
своими большими продолговатыми листьями; при свете они казались
белесыми. Радуясь тому, что достигли цели, мы ускорили шаг.
Когда мы сядем на коней, нам не страшна будет никакая погоня!
-- Странно что лошади не ржут и никак не дают о себе
знать! А ведь наше приближение могло бы их встревожить... Но
нет, не слышно ни ржанья, ни стука копыт, хотя мы, кажется,
совсем близко. Быть не может, чтобы лошади стояли так тихо. Что
с ними случилось? Где они?
-- В самом деле, где они? -- повторил д'Отвиль. -- Вот то
место, где мы их оставили.
-- Да, конечно, здесь. Постойте!.. А вот тот самый сук, к
которому я привязал свою лошадь. Видите, вот и следы копыт... О
Боже! Лошади пропали!
Я убедился, что это так. Не могло быть никаких сомнений.
Вот истоптанная земля там, где они стояли. Вот то самое дерево,
к которому мы их привязывали, -- я сразу узнал его, оно было
выше всех.
``Кто их увел?'' -- вот первый вопрос, который мы себе
задали. Может, кто-нибудь выслеживал нас? Или кто-то случайно
проходил мимо и увидел их? Последнее предположение было
наименее вероятно. Кто мог бродить по лесу в такую ночь? А если
бы даже здесь кто-то и проходил, зачем ему было забираться в
эти заросли?.. Ба! Мне пришла в голову новая мысль: быть может,
лошади сбежали сами?
Весьма возможно. Как только снова блеснет зарница, мы
увидим, сами ли они сорвались с привязи или чья-то неизвестная
рука отвязала повода. Мы стояли у дерева, дожидаясь зарницы.
Ждать пришлось недолго; вскоре вспышка света рассеяла наши
сомнения. Мое предположение оказалось правильным: лошади
сорвались сами, об этом говорили обломанные ветви. Быть может,
их напугала зарница, а верней -- какой-нибудь рыскавший
поблизости дикий зверь, и они умчались в лес.
Теперь мы упрекали себя за то, что так небрежно привязали
их и что выбрали для этого папайю -- дерево заведомо менее
прочное, чем любое другое дерево в лесу. Все же я почувствовал
некоторое облегчение, когда обнаружил, что животные сбежали
сами. У нас оставалась надежда их отыскать. Быть может, они
щиплют траву где-нибудь поблизости, волоча за собой повода, и
мы их еще поймаем.
Не теряя времени, мы пошли на поиски: д'Отвиль в одну
сторону, я -- в другую, а Аврора осталась в зарослях. Я
осмотрел все ближние места, повернул обратно, к изгороди,
прошел вдоль нее до дороги и даже осмотрел часть дороги. Я
обшаривал каждый уголок, обходил каждое дерево, забирался в
кусты и в заросли тростника, а когда вспыхивали зарницы,
осматривал землю, отыскивая следы. Несколько раз я возвращался
назад, но лишь для того, чтоб убедиться, что поиски д'Отвиля
столь же безуспешны.
Прошло около часа в бесплодных розысках, и я решил
прекратить их. Я больше не надеялся найти лошадей и направился
обратно с отчаянием в душе. Д'Отвиль вернулся еще раньше меня.
Когда я подходил, я увидел при свете зарницы, что он стоит
возле Авроры и непринужденно разговаривает с ней. Мне
показалось, что он с ней очень любезен, а она благосклонно
слушает его. Эта мелькнувшая передо мною сцена произвела на
меня неприятное впечатление.
Д'Отвиль тоже не нашел следов наших исчезнувших лошадей.
Теперь уж было бесполезно их разыскивать, и мы решили
прекратить поиски и провести ночь в лесу.
Я согласился на это с тяжелым сердцем, однако у нас не
оставалось выбора. За ночь мы не могли добраться пешком до
Нового Орлеана; если же нас увидят утром на дороге, то сейчас
же поймают. Такие люди, как мы, не могли пройти незамеченными,
и я не сомневался, что на рассвете за нами уже вышлют погоню и
что искать нас будут по дороге в город.
Самое благоразумное провести ночь на месте и возобновить
поиски, как только рассветет. Если нам удастся найти лошадей,
мы спрячем их в зарослях до вечера, а когда стемнеет,
отправимся в город. Если же мы их не найдем, то пустимся в путь
сразу после заката, иначе до рассвета нам в город не добраться.
Пропажа лошадей поставила нас в чрезвычайно трудное
положение. Она очень уменьшила наши шансы на успех и увеличила
грозившую нам опасность.
Я сказал -- опасность. Да, нам грозила смертельная
опасность. Вам трудно понять, как трагично было наше положение.
Вам, вероятно, кажется, что вы читаете описание обычного побега
влюбленных, какие часто изображают в романах.
Но вы глубоко заблуждаетесь. Знайте, что все мы совершили
поступок, за который должны были ответить перед судом. Знайте,
что я совершил преступление, которое сурово каралось по законам
этой страны, и что я мог подвергнуться еще более жестокому
наказанию до применения этих законов. Все это я знал, Я знал,
что за свой поступок могу поплатиться жизнью.
Вспомните об угрожавшей нам опасности -- и вы поймете, с
какими чувствами вернулись мы назад после тщетной попытки
отыскать наших лошадей.
У нас не было выбора -- приходилось оставаться на месте до
утра.
Мы потратили полчаса на то, чтобы нарвать побольше
испанского мха и мягких листьев папайи; я уложил на них Аврору
и накрыл ее своим плащом.
Сам я не нуждался в ложе. Я сел возле своей невесты и
прислонился спиной к дереву. Мне хотелось положить ее голову
себе на грудь, но присутствие д'Отвиля стесняло меня. Впрочем,
это меня не удержало бы, но когда я об этом заикнулся, Аврора
отклонила мою просьбу. Она даже мягко, но решительно отняла
свою руку, когда я хотел удержать ее в своей.
Признаться, меня немного удивила и обидела эта
сдержанность.
Я был легко одет, и ночная сырость не давала мне уснуть,
однако, будь у меня перина из гагачьего пуха, я все равно не
сомкнул бы глаз.
Д'Отвиль великодушно предложил мне свой плащ, но я
отказался. Он тоже был одет в легкую полотняную одежду, но не
это явилось причиной моего отказа. Даже если бы я сильно
страдал от холода, я не принял бы услуги от него. Я начинал его
опасаться.
Аврора вскоре уснула. При свете зарниц я видел, что глаза
ее закрыты, а ее спокойное, ровное дыхание свидетельствовало о
том, что она спит. Это тоже огорчило меня. Я ждал каждой новой
зарницы, чтобы взглянуть на нее. Каждый раз, как вспышка света
озаряла ее прелестное лицо, я вглядывался в ее черты со
смешанным чувством любви и боли. О, может ли коварство
скрываться под этой прекрасной внешностью? Может ли таиться
обман в этой благородной душе? Разве я не уверен, что она любит
меня?
Как бы то ни было, у меня теперь отрезаны пути к
отступлению. Я должен довести до конца начатую игру хотя бы
ценой моей жизни или моего счастья. Я должен думать только о
той цели, которая привела меня сюда.
Когда я немного успокоился, я опять принялся думать о том,
как нам выбраться. Лишь только рассветет, я снова пойду на
поиски лошадей, постараюсь найти их по следам и поймать, а
затем спрячу в лесу, где нам придется укрываться до следующего
вечера.
А если мы не найдем лошадей?
Долгое время я не мог решить, как нам тогда поступить.
Наконец мне пришел в голову новый, вполне осуществимый план, и
я поспешил поделиться им с д'Отвилем, который тоже не спал. Мой
план был так прост, что я удивлялся, как не додумался до этого
раньше. Д'Отвиль отправится в Бринджерс, наймет новых лошадей
или экипаж и на следующий вечер встретит нас на береговой
дороге.
Что могло быть проще? В Бринджерсе ничего не стоило нанять
лошадей, а тем более экипаж. Д'Отвиля там не знают, и, конечно,
никто не заподозрит, что он связан со мной. Я не сомневался,
что в похищении квартеронки станут обвинять меня. Гайар, во
всяком случае, это подумает -- значит, разыскивать будут меня
одного. Д'Отвиль согласился, что так и нужно сделать, если мы
не найдем сбежавших лошадей; договорившись о подробностях, мы
уже с меньшей тревогой стали дожидаться рассвета.
Наконец рассвело. Первые бледные лучи медленно проникали
сквозь густые вершины деревьев, но все же было настолько
светло, что мы могли возобновить поиски. Аврора осталась на
месте, а мы с д'Отвилем снова разошлись в разные стороны. Он
направился в глубину леса, а я -- к дороге.
Вскоре я подошел к изгороди, окружавшей поля Гайара, ибо мы
все еще находились очень близко от его плантации. Затем я
двинулся вдоль изгороди к тому месту, где проселочная дорога
углублялась в лес. Я решил снова проделать путь, по которому мы
ехали прошлой ночью, так как думал, что лошади могли убежать по
знакомой дороге.
И я оказался прав. Когда я подошел к этому месту, я увидел
на земле следы подков двух лошадей, направлявшихся к реке. Там
же виднелись и следы, оставленные нами прошлой ночью. Я
сравнил: несомненно, это были одни и те же лошади. У одной из
них была сломана подкова, и я с первого взгляда узнал ее след.
Я заметил еще одну подробность: рядом с отпечатками подков
виднелись полосы, прочерченные обломками сучьев, к которым были
привязаны повода. Это подтвердило мои догадки о том, что лошади
сами сорвались с привязи.
Теперь вопрос был в том, далеко ли они убежали. Стоит ли
мне идти за ними и пытаться их поймать? Уже совсем рассвело, и
это было бы очень опасно. Гайар и его люди уже, наверно, давно
на ногах и рыщут по окрестностям. Отдельные группы, конечно,
скачут вдоль береговой дороги и обшаривают проселки между
плантациями. На каждом шагу я могу встретить кого-нибудь из его
шайки.
По следам лошадей было видно, что они неслись во весь опор.
Они нигде не останавливались, чтобы пощипать траву. Вероятнее
всего, они выскочили на береговую дорогу и помчались прямо в
город. Лошади были наемные и, наверно, хорошо знали дорогу
домой. Кроме того, это были мексиканские мустанги, которым
нередко случается после долгого путешествия возвращаться домой
без седоков.
Пытаться догнать их значило бы бессмысленно подвергать себя
опасности: я сразу отказался от этой мысли и повернул обратно к
лесу.
Подходя к нашему лагерю, я старался ступать неслышно -- мне
стыдно сознаться, из каких побуждений: в моем сердце шевелились
недостойные чувства.
Мне послышались звуки голосов.
``Боже мой! Опять д'Отвиль поспел раньше меня!''
Несколько секунд я боролся с собой, но не устоял и стал
приближаться к ним, крадучись, как вор.
``Д'Отвиль снова оживленно и дружески разговаривает с ней!
Они стоят так близко, что лица их почти соприкасаются. Как они
поглощены разговором! Они говорят очень тихо, они шепчутся, как
-- Ну что ж, это совсем нетрудно, -- ответил он, -- хотя и
необязательно искать чащу. Сейчас так темно, что можно не
прятать лошадей... Впрочем, нет! Смотрите!
Яркая голубая вспышка озарила темный небосвод. Она осветила
черную глубину леса, и мы ясно увидели стволы и ветви
обступивших нас могучих деревьев. Несколько мгновений этот свет
трепетал, словно гаснущая лампа, и вдруг потух, после чего
окружавший нас мрак стал как будто еще гуще.
Но за вспышкой не последовало грома -- это была беззвучная
зарница. Вслед за ней, однако, послышался гомон диких
обитателей леса. Свет разбудил белоголового орлана,
взобравшегося на вершину высокого тюльпанного дерева, и его
дикий смех резко прозвучал в ночной тиши. Он разбудил и жителей
болот -- уток, кроншнепов и больших голубых цапель, которые
закричали все разом. Не спавший филин заухал еще громче, упорно
повторяя все ту же ноту, а из глубины леса послышался вой волка
и более резкий крик кугуара.
Казалось, вся природа дрогнула от этой ослепительной
вспышки. Но через минуту все снова стихло и погрузилось во
мрак.
-- Скоро начнется гроза, -- заметил я.
-- Нет, -- возразил мой спутник, -- грозы не будет: не
слышно грома, значит, не будет и дождя. Нас ожидает темная ночь
с редкими зарницами. Вот опять!
Это восклицание было вызвано новой вспышкой, ярко
осветившей окружавший нас лес; как и первая, она не
сопровождалась громом. За ней не послышалось никаких раскатов,
никакого гула, только дикие обитатели леса вновь ответили на
нее разноголосым криком.
-- Да, нам придется спрятать лошадей, -- сказал мой
спутник, -- По дороге может пройти какой-нибудь бродяга, и при
таком свете он издали увидит их. Заросли папайи -- самое
подходящее место. Сейчас мы их разыщем, они должны быть вон в
той стороне...
Д'Отвиль ехал между стволами деревьев, а я послушно
следовал за ним. Я видел, что он знает местность лучше меня.
Он, конечно, бывал здесь раньше, подумал я.
Мы проехали всего несколько шагов, когда снова вспыхнула
зарница. Прямо перед собой мы увидели гладкие блестящие ветви и
широкие зеленые листья папайи, образующие здесь густой
подлесок.
Когда зарница вспыхнула еще раз, мы уже углубились о их
густую чащу.
Спешившись среди зарослей, мы привязали лошадей к ветвям и,
предоставив их самим себе, направились к опушке.
Через десять минут мы уже подошли к изгороди, огибавшей
плантации Гайара. Двигаясь вдоль нее, мы вскоре оказались
против его дома. В свете зарниц мы ясно видели его очертания
сквозь листву окружавших его высоких тополей.
Здесь мы снова остановились, чтобы осмотреться и решить,
как действовать дальше.
За изгородью тянулось широкое поле, доходившее почти до
самого дома. Oт поля дом отделялся садом, вокруг которого шла
невысокая ограда. В стороне виднелись крыши многих хижин -- там
находился негритянский поселок. Неподалеку возвышалась
сахароварня и еще кое-какие постройки: тут же стоял и домик
надсмотрщика.
Это место нам следовало обойти стороной. Надо было избегать
и негритянского поселка, чтобы не поднялась тревога. Самыми
страшными врагами для нас будут собаки. Я знал, что Гайар
держит много собак, и часто видел, как они бегали по дорожкам
вокруг дома. Это были громадные злые псы. Как нам избежать
встречи с ними? Чаще всего они слонялись вокруг негритянских
хижин, поэтому лучше подойти к дому с противоположной стороны.
Если нам не удастся узнать, в какой комнате находится
Аврора, тогда мы еще успеем пойти на разведку к негритянскому
поселку и попытаемся отыскать невольника Катона.
Мы видели, что в доме горят огни. Многие окна в нижнем
этаже были ярко освещены. Значит, люди разбрелись по дому. Это
укрепляло наши надежды. В одной из этих комнат должна
находиться Аврора.
-- А теперь, мсье, -- сказал д'Отвиль, когда мы обсудили
все подробности, -- предположим, что мы потерпим неудачу, что
поднимется тревога и нас обнаружат до того, как...
Я обернулся, посмотрел моему юному другу прямо в лицо и,
прервав его, сказал:
-- Д'Отвиль, быть может, мне никогда не удастся отплатить
вам за вашу великодушную дружбу. Вы сделали для меня больше,
чем самый преданный друг. Но я не допущу, чтобы ради меня вы
рисковали жизнью. Этого я не могу позволить.
-- Разве я рискую жизнью, мсье?
-- Если я потерплю неудачу, если поднимется тревога, если
нас увидят и будут преследовать... -- Я распахнул куртку и
показал ему пистолеты. -- Да, -- продолжал я, -- я не
остановлюсь ни перед чем. Если понадобится, я воспользуюсь ими.
Я готов убить всякого, кто станет на моем пути! Я решился на
все. Но вы не должны подвергать себя такой опасности. Вы
останетесь здесь, я войду в дом один.
-- Нет! -- поспешно ответил он. -- Я пойду с вами.
-- Этого я не допущу. Останьтесь лучше здесь. Вы можете
подождать у изгороди, пока я не вернусь к вам... пока мы не
вернемся, хочу я сказать, так как твердо решил, что не вернусь
без нее.
-- Не будьте опрометчивы, мсье!
-- Нет, но я буду действовать решительно. Я готов на все.
Вам нельзя идти дальше.
-- А почему? Меня это тоже близко касается.
-- Вас? -- спросил я, удивленный как его словами, так и
его тоном. -- Касается вас?
-- Конечно, -- спокойно ответил он. -- Я люблю
приключения. Это так увлекательно! Вы должны позволить мне
пойти с вами.
-- В таком случае, как хотите, мсье. Не бойтесь, я буду
очень осторожен. Идемте!
Я перескочил через изгородь, д'Отвиль последовал за мной.
Не произнося больше ни слова, мы двинулись через поле по
направлению к дому.
Мы шли через поле сахарного тростника. Это был раттан,
особый сорт тростника, прошлогодней посадки; его срезанные
старые стебли и молодые побеги скрывали нас с головой. Даже при
дневном свете мы могли бы подойти к дому незамеченными.
Скоро мы были у садовой ограды. Здесь мы остановились,
чтобы осмотреться. С одного взгляда мы определили, с какой
стороны удобнее незаметно подойти к дому.
Дом был старый и запущенный, но построенный с претензиями.
Это было двухэтажное деревянное здание с фронтонами, широкими
окнами и открывающимися наружу жалюзи. И стены и жалюзи были
когда-то покрашены, но краска выцвела и порыжела; жалюзи были,
видимо, зелеными, но теперь их было трудно отличить от серых
стен. Вокруг всего дома шла открытая галерея, или веранда,
поднимавшаяся на три-четыре фута над землей. На эту веранду,
обнесенную невысокой балюстрадой, выходили окна и двери дома.
Небольшая лестница в пять-шесть ступеней вела к главному входу,
но вокруг дома, ниже пола, веранда была не огорожена, так что
немного нагнувшись, можно было залезть под нее.
Подкравшись к самой веранде, мы увидим сквозь балюстраду
все выходящие на нее окна; а в случае тревоги -- спрячемся под
нее. Здесь мы будем в безопасности, если только нас не учуют
собаки.
Мы шепотом сговорились, что делать дальше. Решили дойти до
угла веранды, пристально всматриваясь в окна, пока не найдем
комнату Авроры; тогда мы постараемся подать ей знак и увести
ее. Все зависело от случая, от благосклонности судьбы.
Судьба, по-видимому, к нам благоволила, ибо не успели мы
двинуться вперед, как в одном из окон, прямо против нас,
появилась женская фигура. С первого взгляда мы узнали
квартеронку.
Как я уже говорил, окно доходило до самого пола веранды, и
когда она подошла к нему, мы увидели ее всю, с ног до головы.
Мадрасский платок на черных волосах, изящные очертания фигуры,
резко выделявшейся на фоне ярко освещенной комнаты, не
оставляли никаких сомнений.
-- Это Аврора! -- шепнул мой спутник.
``Откуда он знает? Разве он видел ее? Ах, да! -- вспомнил
я. -- Он видел ее сегодня утром в ротонде''.
-- Да, это она! -- пробормотал я, и сердце мое забилось
так сильно, что я не мог больше произнести ни слова.
Окно было завешено, но она приподняла занавеску одной рукой
и смотрела в сад. Взгляд ее был устремлен вперед, как будто она
старалась разглядеть что-то во мраке. Я заметил это даже
издали, и сердце у меня запрыгало от радости. Она поняла мою
записку. Она ждет меня!
Д'Отвиль тоже так думал. Это укрепляло нашу надежду. Если
ей понятны наши намерения, тем легче нам будет их осуществить.
Но она пробыла у окна всего две-три секунды. Затем отошла,
и занавеска снова опустилась; однако мы все же успели заметить
темную тень мужчины на дальней стене. Без сомнения, это был
Гайар!
Я не мог больше сдерживаться и, перескочив через садовую
ограду, пробрался к веранде, сопровождаемый д'Отвилем.
Через несколько секунд мы заняли намеченную позицию --
прямо против окна, от которого нас теперь отделяла деревянная
балюстрада веранды. Если мы немного нагибались, наши глаза
приходились как раз над полом. Занавеска опустилась не до конца
и неплотно закрывала окно, так что сквозь небольшую щель мы
могли видеть почти все, что делалось в комнате. В ночной тиши
далеко разносился каждый звук, и мы ясно слышали разговор
находившихся там людей.
Наше предположение оказалось правильным: Аврора
разговаривала с Гайаром.
Я не стану описывать вам эту сцену. Я не могу повторять
слова, которые мы услышали. Я не хочу воспроизводить гнусные
речи этого негодяя, сначала льстивые и заискивающие, а потом
все более грубые, наглые и оскорбительные. Под конец, не
добившись успеха уговорами, он перешел к угрозам.
Д'Отвиль удерживал меня и шепотом умолял не горячиться.
Раза два я уже готов был броситься вперед, выбить окно и
уложить негодяя на месте. Но благодаря настояниям моего
осторожного спутника я все-таки сдержался.
Сцена закончилась тем, что Гайар ушел взбешенный, но все же
немного присмиревший. Смелый отпор, данный ему квартеронкой,
которая, во всяком случае, была не слабее своего тщедушного
поклонника, по-видимому, на время охладил его пыл, иначе он,
наверно, прибег бы к насилию.
Однако его угрозы перед уходом не оставляли сомнений в том,
что он скоро возобновит свои грубые домогательства. Он был
уверен, что справится со своей жертвой: она его рабыня и должна
будет покориться. У него достаточно времени и средств, чтобы
принудить ее. Ему незачем сразу прибегать к крайним мерам. Он
может подождать, когда к нему вернется утраченная храбрость и
вдохновит его на новое нападение.
Уход Гайара давал нам возможность сообщить Авроре, что мы
тут. Я собирался подняться на веранду и постучать в окно, но
мой спутник удержал меня.
-- Не делайте этого, -- прошептал он. -- Она знает, что вы
должны быть здесь. Она, наверно, скоро подойдет к окну.
Терпение, мсье! Неосторожный шаг может все погубить. Помните о
собаках!
Совет был благоразумен, и я послушался его. Через несколько
минут все выяснится. Мы оба прильнули к балюстраде, следя за
каждым движением Авроры.
Мы обратили внимание на комнату, в которой она находилась.
Это была не гостиная и не спальня, а скорее библиотека или
кабинет, о чем свидетельствовали полки с книгами и письменный
стол, на котором лежало много бумаг. По-видимому, это был
рабочий кабинет адвоката, в котором он занимался делами.
Почему Аврору поместили тут? Этот вопрос занимал нас, но
нам было некогда задерживаться на нем. Мой спутник предположил,
что по приезде ее привели сюда на время, пока ей готовят другое
помещение. На эту мысль его навели голоса слуг и звуки
передвигаемой мебели в верхнем этаже. Очевидно, какую-то
комнату приводили в порядок.
Тут мне пришла в голову новая мысль: Аврору могут
неожиданно увести из библиотеки и отправить наверх, тогда нам
будет гораздо труднее дать ей знать о себе. Лучше попробовать
сейчас же увести ее.
Несмотря на советы д'Отвиля, я уже готов был двинуться к
окну, когда поведение Авроры остановило меня.
С того места, где мы стояли, была видна дверь, в которую
вышел Гайар. Аврора осторожно подошла к ней, как будто с
каким-то тайным намерением. Взявшись за ключ, она тихонько
повернула его. Зачем она это сделала?
Мы подумали, что она собирается бежать из дома через окно,
и заперла дверь, чтобы задержать погоню. Если так, нам лучше
остаться на месте и не мешать ей выполнять ее намерение. Мы
успеем дать ей знак, когда она подойдет к окну. Так советовал
д'Отвиль.
В углу комнаты стояла конторка красного дерева со
множеством полочек. На них лежало много бумаг -- наверно,
всякие закладные, расписки и другие документы адвоката.
К моему большому удивлению, Аврора, заперев дверь, поспешно
подошла к этой конторке и, остановившись против полочек, стала
внимательно разглядывать бумаги, словно стараясь найти какой-то
документ.
Таково, видно, и было ее намерение, ибо она протянула руку,
вытащила связку каких-то листков и, быстро присмотрев их,
спрятала у себя на груди.
``Боже мой! -- воскликнул я про себя. -- Что это значит?''
Не успел я подумать об этом, как Аврора подошла к окну. Она
подняла занавеску, и яркий свет упал на мое лицо и на лицо
моего спутника, так что она сразу увидела нас. У нее вырвалось
легкое восклицание -- не удивления, а радости, но она тут же
сдержалась. Впрочем, восклицание было такое тихое, что его не
могли бы услышать в соседней комнате.
Окно тихонько открылось, она бесшумно проскользнула на
веранду, и в следующую минуту моя невеста была уже у меня в
объятиях. Я перенес ее через балюстраду, и мы быстро пересекли
сад.
Мы вышли в поле, никем не замеченные, и, пробираясь в
густом тростнике, направились к лесу, который вырисовывался
вдали темной стеной.
Зарницы по-прежнему вспыхивали в небе, и нам было нетрудно
найти дорогу. Мы вышли около того места, где свернули в
тростниковое поле, и, двигаясь вдоль изгороди, поспешно
направились к зарослям папайи, в которых оставили своих
лошадей.
Мой план состоял в том, чтобы ехать сейчас же и постараться
прискакать в город до рассвета. Я надеялся, что в городе мне
удастся скрыться с моей невестой до того времени, когда мы
сможем уехать за море или вверх по реке, в один из свободных
штатов. О том, чтобы прятаться в лесу, я не помышлял. Правда, я
случайно знал о прекрасном убежище, в котором мы, без сомнения,
могли бы укрыться на некоторое время. Но хотя эта мысль
мелькнула у меня, я даже не остановился на ней. Такое убежище
могло быть только временным; нам все равно пришлось бы его
покинуть, и тогда было бы так же трудно выехать из этих краев,
как и сейчас.
Для гонимого, как и для преступника, нет лучшего убежища,
чем густо населенный город с его разношерстной толпой, а в
Новом Орлеане, где половину населения составляют приезжие,
особенно легко скрыться под вымышленным именем.
Поэтому я решил -- и д'Отвиль поддержал меня -- сейчас же
сесть на лошадей и скакать прямо в город.
Нашим бедным лошадям предстоял тяжелый труд, особенно той,
которой достанется двойная ноша. Правда, эти выносливые
животные бодро пробежали путь до Бринджерса, но теперь им
придется напрячь все свои силы, чтобы вернуться обратно до
рассвета.
При вспышках зарниц мы легко находили дорогу между
деревьями и вскоре увидели заросли папайи, которые выделялись
своими большими продолговатыми листьями; при свете они казались
белесыми. Радуясь тому, что достигли цели, мы ускорили шаг.
Когда мы сядем на коней, нам не страшна будет никакая погоня!
-- Странно что лошади не ржут и никак не дают о себе
знать! А ведь наше приближение могло бы их встревожить... Но
нет, не слышно ни ржанья, ни стука копыт, хотя мы, кажется,
совсем близко. Быть не может, чтобы лошади стояли так тихо. Что
с ними случилось? Где они?
-- В самом деле, где они? -- повторил д'Отвиль. -- Вот то
место, где мы их оставили.
-- Да, конечно, здесь. Постойте!.. А вот тот самый сук, к
которому я привязал свою лошадь. Видите, вот и следы копыт... О
Боже! Лошади пропали!
Я убедился, что это так. Не могло быть никаких сомнений.
Вот истоптанная земля там, где они стояли. Вот то самое дерево,
к которому мы их привязывали, -- я сразу узнал его, оно было
выше всех.
``Кто их увел?'' -- вот первый вопрос, который мы себе
задали. Может, кто-нибудь выслеживал нас? Или кто-то случайно
проходил мимо и увидел их? Последнее предположение было
наименее вероятно. Кто мог бродить по лесу в такую ночь? А если
бы даже здесь кто-то и проходил, зачем ему было забираться в
эти заросли?.. Ба! Мне пришла в голову новая мысль: быть может,
лошади сбежали сами?
Весьма возможно. Как только снова блеснет зарница, мы
увидим, сами ли они сорвались с привязи или чья-то неизвестная
рука отвязала повода. Мы стояли у дерева, дожидаясь зарницы.
Ждать пришлось недолго; вскоре вспышка света рассеяла наши
сомнения. Мое предположение оказалось правильным: лошади
сорвались сами, об этом говорили обломанные ветви. Быть может,
их напугала зарница, а верней -- какой-нибудь рыскавший
поблизости дикий зверь, и они умчались в лес.
Теперь мы упрекали себя за то, что так небрежно привязали
их и что выбрали для этого папайю -- дерево заведомо менее
прочное, чем любое другое дерево в лесу. Все же я почувствовал
некоторое облегчение, когда обнаружил, что животные сбежали
сами. У нас оставалась надежда их отыскать. Быть может, они
щиплют траву где-нибудь поблизости, волоча за собой повода, и
мы их еще поймаем.
Не теряя времени, мы пошли на поиски: д'Отвиль в одну
сторону, я -- в другую, а Аврора осталась в зарослях. Я
осмотрел все ближние места, повернул обратно, к изгороди,
прошел вдоль нее до дороги и даже осмотрел часть дороги. Я
обшаривал каждый уголок, обходил каждое дерево, забирался в
кусты и в заросли тростника, а когда вспыхивали зарницы,
осматривал землю, отыскивая следы. Несколько раз я возвращался
назад, но лишь для того, чтоб убедиться, что поиски д'Отвиля
столь же безуспешны.
Прошло около часа в бесплодных розысках, и я решил
прекратить их. Я больше не надеялся найти лошадей и направился
обратно с отчаянием в душе. Д'Отвиль вернулся еще раньше меня.
Когда я подходил, я увидел при свете зарницы, что он стоит
возле Авроры и непринужденно разговаривает с ней. Мне
показалось, что он с ней очень любезен, а она благосклонно
слушает его. Эта мелькнувшая передо мною сцена произвела на
меня неприятное впечатление.
Д'Отвиль тоже не нашел следов наших исчезнувших лошадей.
Теперь уж было бесполезно их разыскивать, и мы решили
прекратить поиски и провести ночь в лесу.
Я согласился на это с тяжелым сердцем, однако у нас не
оставалось выбора. За ночь мы не могли добраться пешком до
Нового Орлеана; если же нас увидят утром на дороге, то сейчас
же поймают. Такие люди, как мы, не могли пройти незамеченными,
и я не сомневался, что на рассвете за нами уже вышлют погоню и
что искать нас будут по дороге в город.
Самое благоразумное провести ночь на месте и возобновить
поиски, как только рассветет. Если нам удастся найти лошадей,
мы спрячем их в зарослях до вечера, а когда стемнеет,
отправимся в город. Если же мы их не найдем, то пустимся в путь
сразу после заката, иначе до рассвета нам в город не добраться.
Пропажа лошадей поставила нас в чрезвычайно трудное
положение. Она очень уменьшила наши шансы на успех и увеличила
грозившую нам опасность.
Я сказал -- опасность. Да, нам грозила смертельная
опасность. Вам трудно понять, как трагично было наше положение.
Вам, вероятно, кажется, что вы читаете описание обычного побега
влюбленных, какие часто изображают в романах.
Но вы глубоко заблуждаетесь. Знайте, что все мы совершили
поступок, за который должны были ответить перед судом. Знайте,
что я совершил преступление, которое сурово каралось по законам
этой страны, и что я мог подвергнуться еще более жестокому
наказанию до применения этих законов. Все это я знал, Я знал,
что за свой поступок могу поплатиться жизнью.
Вспомните об угрожавшей нам опасности -- и вы поймете, с
какими чувствами вернулись мы назад после тщетной попытки
отыскать наших лошадей.
У нас не было выбора -- приходилось оставаться на месте до
утра.
Мы потратили полчаса на то, чтобы нарвать побольше
испанского мха и мягких листьев папайи; я уложил на них Аврору
и накрыл ее своим плащом.
Сам я не нуждался в ложе. Я сел возле своей невесты и
прислонился спиной к дереву. Мне хотелось положить ее голову
себе на грудь, но присутствие д'Отвиля стесняло меня. Впрочем,
это меня не удержало бы, но когда я об этом заикнулся, Аврора
отклонила мою просьбу. Она даже мягко, но решительно отняла
свою руку, когда я хотел удержать ее в своей.
Признаться, меня немного удивила и обидела эта
сдержанность.
Я был легко одет, и ночная сырость не давала мне уснуть,
однако, будь у меня перина из гагачьего пуха, я все равно не
сомкнул бы глаз.
Д'Отвиль великодушно предложил мне свой плащ, но я
отказался. Он тоже был одет в легкую полотняную одежду, но не
это явилось причиной моего отказа. Даже если бы я сильно
страдал от холода, я не принял бы услуги от него. Я начинал его
опасаться.
Аврора вскоре уснула. При свете зарниц я видел, что глаза
ее закрыты, а ее спокойное, ровное дыхание свидетельствовало о
том, что она спит. Это тоже огорчило меня. Я ждал каждой новой
зарницы, чтобы взглянуть на нее. Каждый раз, как вспышка света
озаряла ее прелестное лицо, я вглядывался в ее черты со
смешанным чувством любви и боли. О, может ли коварство
скрываться под этой прекрасной внешностью? Может ли таиться
обман в этой благородной душе? Разве я не уверен, что она любит
меня?
Как бы то ни было, у меня теперь отрезаны пути к
отступлению. Я должен довести до конца начатую игру хотя бы
ценой моей жизни или моего счастья. Я должен думать только о
той цели, которая привела меня сюда.
Когда я немного успокоился, я опять принялся думать о том,
как нам выбраться. Лишь только рассветет, я снова пойду на
поиски лошадей, постараюсь найти их по следам и поймать, а
затем спрячу в лесу, где нам придется укрываться до следующего
вечера.
А если мы не найдем лошадей?
Долгое время я не мог решить, как нам тогда поступить.
Наконец мне пришел в голову новый, вполне осуществимый план, и
я поспешил поделиться им с д'Отвилем, который тоже не спал. Мой
план был так прост, что я удивлялся, как не додумался до этого
раньше. Д'Отвиль отправится в Бринджерс, наймет новых лошадей
или экипаж и на следующий вечер встретит нас на береговой
дороге.
Что могло быть проще? В Бринджерсе ничего не стоило нанять
лошадей, а тем более экипаж. Д'Отвиля там не знают, и, конечно,
никто не заподозрит, что он связан со мной. Я не сомневался,
что в похищении квартеронки станут обвинять меня. Гайар, во
всяком случае, это подумает -- значит, разыскивать будут меня
одного. Д'Отвиль согласился, что так и нужно сделать, если мы
не найдем сбежавших лошадей; договорившись о подробностях, мы
уже с меньшей тревогой стали дожидаться рассвета.
Наконец рассвело. Первые бледные лучи медленно проникали
сквозь густые вершины деревьев, но все же было настолько
светло, что мы могли возобновить поиски. Аврора осталась на
месте, а мы с д'Отвилем снова разошлись в разные стороны. Он
направился в глубину леса, а я -- к дороге.
Вскоре я подошел к изгороди, окружавшей поля Гайара, ибо мы
все еще находились очень близко от его плантации. Затем я
двинулся вдоль изгороди к тому месту, где проселочная дорога
углублялась в лес. Я решил снова проделать путь, по которому мы
ехали прошлой ночью, так как думал, что лошади могли убежать по
знакомой дороге.
И я оказался прав. Когда я подошел к этому месту, я увидел
на земле следы подков двух лошадей, направлявшихся к реке. Там
же виднелись и следы, оставленные нами прошлой ночью. Я
сравнил: несомненно, это были одни и те же лошади. У одной из
них была сломана подкова, и я с первого взгляда узнал ее след.
Я заметил еще одну подробность: рядом с отпечатками подков
виднелись полосы, прочерченные обломками сучьев, к которым были
привязаны повода. Это подтвердило мои догадки о том, что лошади
сами сорвались с привязи.
Теперь вопрос был в том, далеко ли они убежали. Стоит ли
мне идти за ними и пытаться их поймать? Уже совсем рассвело, и
это было бы очень опасно. Гайар и его люди уже, наверно, давно
на ногах и рыщут по окрестностям. Отдельные группы, конечно,
скачут вдоль береговой дороги и обшаривают проселки между
плантациями. На каждом шагу я могу встретить кого-нибудь из его
шайки.
По следам лошадей было видно, что они неслись во весь опор.
Они нигде не останавливались, чтобы пощипать траву. Вероятнее
всего, они выскочили на береговую дорогу и помчались прямо в
город. Лошади были наемные и, наверно, хорошо знали дорогу
домой. Кроме того, это были мексиканские мустанги, которым
нередко случается после долгого путешествия возвращаться домой
без седоков.
Пытаться догнать их значило бы бессмысленно подвергать себя
опасности: я сразу отказался от этой мысли и повернул обратно к
лесу.
Подходя к нашему лагерю, я старался ступать неслышно -- мне
стыдно сознаться, из каких побуждений: в моем сердце шевелились
недостойные чувства.
Мне послышались звуки голосов.
``Боже мой! Опять д'Отвиль поспел раньше меня!''
Несколько секунд я боролся с собой, но не устоял и стал
приближаться к ним, крадучись, как вор.
``Д'Отвиль снова оживленно и дружески разговаривает с ней!
Они стоят так близко, что лица их почти соприкасаются. Как они
поглощены разговором! Они говорят очень тихо, они шепчутся, как