Страница:
г.160 особым постановлением Х съезда партии фракции были запрещены. Но сама
необходимость этого постановления показывает, что в предшествующий период,
т. е. в течение тех 17-ти лет, когда большевизм возник, рос, крепнул и
пришел к власти, фракции составляли часть легальной жизни партии. Так оно и
было на деле. На Стокгольмском съезде партии (1906 г.), где фракция
большевиков снова объединилась с фракцией меньшевиков, внутри большевиков по
важнейшему вопросу об аграрной программе были две фракции, открыто
боровшиеся на съезде: большинство большевиков под руководством Ленина
выступало за национализацию земли, считая, что эта мера, не стесняя
капиталистического развития, облегчит на дальнейшем историческом этапе
социалистическую работу пролетариата. Сталин, выступавший на съезде под
именем Ивановича, принадлежал к небольшой группе так называемых
"разделистов", отстаивающих немедленный раздел земли между мелкими
собственниками и ограничивавших таким образом революцию заранее
фермерско-капиталистической перспективой. Об этом интересном эпизоде,
бросающем яркий свет на многие позднейшие события, официальная историография
тщательно молчит. В 1907 году в большевизме идет острая фракционная борьба
по вопросу о бойкоте Третьей Государственной Думы. Из сторонников бойкота
выросла затем фракция "ультиматистов". Сторонники бойкота разбились затем на
две фракции, которые в ближайшие годы вели ожесточенную борьбу против
фракции Ленина не только в рамках "объединенной партии", но и в рамках
большевистской фракции. Обостренная борьба большевизма против ликвидаторства
порождает затем внутри большевизма примиренческую фракцию, к которой
принадлежали видные практики того времени: Рыков, Дубровинский161, Сталин и
др. Борьба с примиренцами дотягивается до самой войны. Август 1914 года
открывает период группировок в большевизме по линии отношения к войне и ко
Второму Интернационалу. Одновременно слагается фракционная группа
противников национального самоопределения (Бухарин, Пятаков и др.). Острая
фракционная борьба внутри большевизма в первый период после февральской
революции и накануне Октябрьского переворота сейчас уже достаточно известна
(см., напр[имер], Л.Троцкий "История русской революции"). После завоевания
власти острая фракционная борьба разыгрывается вокруг вопроса о
Брест-Литовском мире. Создается фракция левых коммунистов с собственным
фракционным органом (Бухарин, Ярославский и проч.). В дальнейшем формируются
фракции "демократического централизма" и "рабочей оппозиции", которые
переплетаются с группировками по вопросу о профессиональных союзах. Только
Десятый съезд, собравшийся в условиях блокады и голода, страшной нужды,
растущего крестьянского недовольства и первых шагов к НЭПу, развязывавшему
мелкобуржуазные политические и экономические тенденции, только этот Десятый
съезд в столь исключительных условиях, когда дело шло о жизни и смерти
революции, счел возможным прибегнуть к такой исключительной мере, как
запрещение фракций. Можно относиться к решению Десятого съезда как к тяжкой
необходимости; но в свете позднейших событий совершенно ясно: запрещение
фракций завершает особую героическую историю большевизма и готовит его
бюрократическое вырождение. С 1923 года эпигоны переносят запрещение и
удушение фракционной борьбы с правительственной партии в СССР на молодые
секции Коминтерна и тем обрекают их на вырождение, прежде чем они успели
вырасти и сформироваться.
Значит ли это, однако, что революционная партия пролетариата должна или
может представлять собою простую сумму фракций? Чтобы лучше ответить на этот
вопрос, возьмем для сравнения французскую социалистическую партию, которая
узаконила фракции в своем составе, введя для всех партийных выборов принцип
пропорционального представительства. В этом смысле французская секция
Второго Интернационала долгое время и не без успеха выдавала себя за
наиболее чистое выражение "партийной демократии". Формально это так и есть,
вернее, так и было, но как чистая демократия буржуазного общества прикрывает
собою фактическое господство верхушки собственников, так и наиболее
идеальная демократия Второго Интернационала прикрывает собою господство
неофициальной, но могущественной фракции: парламентских и муниципальных
карьеристов. Эта фракция, прочно держащая в своих руках аппарат, позволяет
левым фракциям говорить очень революционные речи, но при одном условии:
чтобы они сами не брали себя всерьез. Но как только действительно
марксистская фракция, у которой слово и дело идут заодно, начинает вскрывать
фальшь партийной бюрократии, аппаратная фракция немедленно же становится на
путь исключений.
Кстати сказать, некоторые сектантские пороки, предвещавшие, что
вхождение в СФИО приведет к деморализации нашей секции, к ее капитуляции
перед реформизмом, теперь обнаруживают силу своего пророческого дара в
противоположном направлении: вот, видите, - вас исключают. Так как
большевики вошли в реформистскую партию не для приспособления, а для борьбы,
то столкновение с правящей фракцией было предопределено заранее. Приближение
военной опасности и социал-патриотический поворот Коминтерна ускорили
конфликт и сразу придали ему исключительную остроту. Если социал-патриоты
исключают революционеров, а не революционеры социал-патриотов, то тут виною
соотношение сил, насчет которого никто себе не делал ни малейших иллюзий.
Вступлением в социалистическую партию можно было достигнуть кое-чего, но
отнюдь не всего. Достигнут серьезный рост влияния нашей французской секции,
вокруг ее лозунгов и идей идет фактическая борьба фракций внутри обеих
рабочих партий. Борьба интернационализма и социал-патриотизма поставлена с
замечательной ясностью. Что касается организационных итогов, то их еще
подводить рано: борьба внутри французской социалистической партии еще далеко
не закончилась.
Находятся мудрецы (нередко это прежние противники вхождения), которые
говорят: большевики-ленинцы держали себя внутри социалистической партии
слишком неосторожно, выдвигая, напр[имер], лозунг Четвертого Интернационала
и проч., и привели, таким образом, к преждевременным исключениям. Эта ошибка
политического зрения встречается в политике очень часто; успехи - настолько
привлекательная вещь, что хотелось бы, чтобы они развивались без перерыва.
При этом легко упускать из виду, что существует на свете противник, у
которого есть глаза и уши. Только совсем безнадежные простаки могут думать,
что Блюма и К испугал лозунг Четвертого Интернационала. Наша секция стояла
под этим лозунгом еще до вступления в социалистическую партию,
распространяла тезисы "Война и Четвертый Интернационал" и проч. Для
оппортунистов и социал-патриотов это всегда остается второстепенным
вопросом, из-за которого они совсем не склонны проливать кровь. Вздор!
Только приближение военной опасности и открытая измена Коминтерна,
чрезвычайно укрепившая позиции социал-патриотизма, по крайней мере на
ближайшее время, заставили Леона Блюма и К перейти в наступление. Уже на
конгрессе в Мизюле Блюм откровенно сказал: единство со сталинцами, но без
вас. Правда, он взял позже назад свои слова, но извинение имело чисто
дипломатический характер, а вырвавшаяся из уст угроза выражала существо его
политики. Думать, что те или другие "неосторожные" выражения, к тому же
неизбежные в острой борьбе, могли играть в вопросе об исключениях серьезную
роль, значит слишком поверхностно и легкомысленно оценивать противника. Как
раз Леону Блюму и К нелегко дается исключение ввиду традиционного мифа
партийной демократии. Если руководящая клика решилась на исключение, понимая
традиционный миф демократии, значит, у нее есть для этого серьезные и
неотложные причины. Повод же найти нетрудно: не только у Муссолини, но и у
Блюма всегда есть про запас свой Уал-уал162. Когда САПисты и их ученики
спартакисты ссылаются по поводу исключения на лозунг Четвертого
Интернационала, то они играют роль мелких адвокатов Блюма и только.
Именно свежий опыт французской социалистической партии доказывает, что
партия не может быть простой суммой фракций. Партия может терпеть те
фракции, которые не преследуют целей, прямо противоположных ее собственным
целям. Традиционная левая во французской социалистической партии безобидно
топталась на месте. Ее терпели. Более того: ее поощряли. Маргаринового
революционера Жиромского Блюм никогда не величал иначе, как "мой друг". Этот
титул, дававшийся одновременно и Фроссару (до его открытой измены),
означает: человек, необходимый для прикрытия правящей клики, слева или
справа. Но ленинцев, у которых слово не расходится с делом, демократия
социал-патриотической партии вынести не может.
Революционная партия предполагает определенную программу и тактику. Это
заранее ставит определенные и очень отчетливые пределы внутренней борьбе
тенденций и группировок. Сейчас, после крушения Второго и Третьего
Интернационалов, межевые знаки получают особенно яркий и отчетливый
характер. Сама принадлежность к Четвертому Интернационалу не может не быть
ограничена определенным количеством условий, в которых должен резюмироваться
весь предшествующий опыт рабочего движения. Но если рамки внутренней идейной
борьбы этим заранее ограничиваются, то сама борьба в рамках общих принципов
вовсе не отрицается. Она неизбежна. В определенных пределах она плодотворна.
Не дискуссия, конечно, дает основное содержание партии, а борьба. Где
непрерывная дискуссия питается сама собой, там возможны только гниение и
распад. Но где дискуссия опирается на совместную борьбу, критически освещает
ее и готовит ее новые этапы, там она необходимый элемент развития. Дискуссия
по серьезным вопросам немыслима без группировок; но при нормальных условиях
они рассасываются затем организмом партии, особенно благодаря новому опыту,
который всегда дает наилучшую проверку политическим разногласиям.
Превращение группировок в устойчивые фракции есть само по себе тревожный
синдром, который знаменует либо полную непримиримость борющихся тенденций,
либо показывает, что партия в целом зашла в тупик. Предотвратить такое
положение нельзя, конечно, голым запрещением фракций: бить по симптомам не
значит лечить болезнь. Только правильная политика и здоровый внутренний
режим могут предотвратить превращение временных группировок в окостеневшие
фракции.
Здоровый режим в огромной степени зависит от руководства партии, от его
способности своевременно прислушиваться к голосу критики. Упрямая политика
бюрократического "престижа" губительна для развития пролетарской
организации, а вместе с тем и для авторитета руководства. Но доброй воли
одного руководства недостаточно. Оппозиционная группировка также несет
ответственность за характер внутрипартийных отношений. Во фракционной борьбе
с реформистами революционеры прибегают нередко к крайним средствам, хотя, по
общему правилу, реформисты во фракционной борьбе действуют гораздо более
непримиримо и решительно. Но тут дело идет с обеих сторон о подготовке
разрыва в наиболее выгодных условиях. Кто переносит подобные методы внутрь
революционной организации, тот обнаруживает либо политическую незрелость и
отсутствие чувства ответственности, либо свой анархический индивидуализм,
чаще всего прикрытый сектантскими принципами, либо, наконец, свою чуждость
революционной организации.
Чувство меры во фракционной борьбе растет вместе с повышением зрелости
организации и авторитета ее руководства. Когда Вереекен изображает дело так,
что "сектанты" исключили его за верность принципам марксизма, то мы можем
только пожать плечами. На самом деле группа Вереекена проявила политическую
незрелость, отколовшись от организации, которая в течение ряда лет доказала
свою верность принципам марксизма. Если Вереекен имеет сейчас возможность
примкнуть к работе по строительству Четвертого Интернационала, то он обязан
этой возможности прежде всего той интернациональной организации, от которой
он, в силу сектантской запальчивости, откололся.
[Л.Д.Троцкий]
[Декабрь 1935 г.]
10 января 1936 г.
Дорогой товарищ Цилига,
Я и сам опасался, что чрезвычайная краткость моего письма может
породить некоторые недоразумения. Спешу по возможности рассеять их
настоящим, более детальным письмом.
Разумеется, наиболее острая и неотложная цель кампании: помочь
революционным жертвам бонапартистской бюрократии. Но вы должны иметь в виду,
что эта цель стоит перед нами по крайней мере уже в течение 7 лет, т. е. со
времени нашей высылки в Турцию. Мы делали целый ряд попыток и по
разоблачению преступных жестокостей по отношению к революционерам, и по
собиранию средств. Результаты были всегда очень скромные. Этот опыт надо
учесть. Причины наших поражений? Они ясны: буржуазные круги, даже и
"либеральные", ненавидят нас гораздо больше, чем сталинцев (возьмите хотя бы
русскую белую печать); социал-демократия раньше, до поворота Коминтерна, не
прочь была использовать отдельные разоблачения, но никогда не оказывала ни
малейшей помощи, ибо мы ей чужды и враждебны; радикальные интеллигенты
втянуты в "Общество Друзей России" и в значительной мере подкуплены
бюрократией (даровые поездки, княжеские приемы на юбилеях, соответственные
гонорары, несмотря на отсутствие литературной конвенции, и проч. и проч.).
Прибавьте к этому бешеную контрагитацию сталинской печати, богатой деньгами
и всякими видами отравы. К рабочим массам мимо реформистских и сталинских
аппаратов пробираться нам было очень трудно. Причина наших неуспехов,
следовательно, не техническая, не организационная, не неясность цели, и
проч., а чисто политическая. Если мы хотим иметь практические успехи, то нам
необходимо сломить или хотя бы ослабить политические препятствия.
Сейчас обстановка стала несколько более благоприятной для
предпринимаемой кампании. В глазах известной части радикальной интеллигенции
Коминтерн скомпрометировал себя своими поворотами. Внутри
соц[иал]-демократических партий разных стран возникли левые фракции. Мы сами
как международная организация стали сильнее. Но все же отдельных радикальных
интеллигентов, левых соц[иал]-демократов (центристов) и
б[ольшевиков]-л[енинцев] слишком недостаточно в качестве базы для
практической помощи. Надо попытаться через новых союзников и полусоюзников
захватить более широкие круги, прежде всего рабочих. Каким путем? Надо
заронить в них сомнение в сталинской "юстиции". Надо сказать им: перед вами
серия подлогов. Вас обманывают. Мы беремся вам это доказать. Создайте
комиссию, которая потребует у Москвы объяснения по всем тем пунктам, на
которые мы вам укажем. Такая постановка вопроса понятна и доступна среднему
мыслящему рабочему. На эту почву могут встать честные чиновники
профессиональных союзов. Прецедент был: в 1921 г. мы допустили Вандервельде
и К к участию в процессе эсеров-террористов163. Как ответит на такие
требования Москва, покажет будущее. Ответ Москвы будет зависеть от
количества требующих. Во всяком случае, политическая кампания такого рода
есть необходимая предпосылка, а в дальнейшем - необходимый аккомпанемент
всех и всяких практических шагов по конкретной помощи.
В числе "практических" лозунгов вы лично выдвигаете требование свиданий
с заключенными. Это совершенно правильно. Можно было бы даже выдвинуть
требование списка всех заключенных иностранцев (революционеров) и
потребовать свидания прежде всего с ними. Но ведь это же и есть требование
"контроля": ибо Сталин и Ягода отлично понимают, какова может быть
политическая цель таких свиданий. Но приблизиться к осуществлению этой
частной, конкретной задачи нельзя иначе, как на пути политической агитации,
дискредитации сталинской бюрократии, привлечения политического сочувствия к
заключенным. Другого пути нет. Ваша аналогия с комитетами помощи жертвам
германского фашизма и политически и практически может только повредить.
Против Гитлера все рабочие организации, и реформистские, и сталинские, вся
радикальная интеллигенция, еврейская буржуазия, франкмасонство и проч. Здесь
политические посылки для практических комитетов уже налицо. А в нашем деле
их надо только создать, притом в той самой среде, которая, сочувствуя СССР,
переносит это сочувствие и на бюрократию. Вы сами очень хорошо анализируете
положение в отношении Чехословакии. Вам необходимо перенести ваш анализ - с
теми или другими изменениями - на весь остальной "демократический" мир.
Тогда станет ясно, что без серьезной политической кампании никакие
практические задачи (кроме совсем мелких или случайных, индивидуальных) не
будут разрешены. "Реформы" и тут могут явиться только в результате
"революционной борьбы".
Стремление к блоку с меньшевиками и эсерами я считаю практически
вредным. И те, и другие представляют бессильные эмигрантские группы с
позорным прошлым и без какого бы то ни было будущего, а потому и без всякого
влияния на рабочее движение Европы или Америки. Дело, таким образом, могло
бы идти о блоке с изолированными и скомпрометированными кликами, которые
только скомпрометировали бы вас в глазах тех кругов, к которым вы хотите
обращаться. Меньшевики получают, видимо, известные суммы от
c[оциал]-д[емократических] партий и никакой кампании не ведут: реформисты
как бы платят им за молчание, ибо сейчас все партии Второго Интерн[ационала]
ищут дружбы с СССР. Блок с меньшевиками был бы сочетанием оппортунизма с
донкихотством, т. е. самым худшим из сочетаний: политический урон и ни гроша
прибыли. Вы ссылаетесь на мою оценку сталинского режима как бонапартизма.
Ведь по отношению к бонапартизму, говорите вы,
мелкобуржуазно-демократическая оппозиция меньшевиков и эсеров прогрессивна.
Почему бы не прибавить кадетов, которые тоже называют себя
"республиканско-демократическим объединением" и с которыми эсеры находятся в
союзе? Очевидно, я очень плохо сформулировал свои мысли о бонапартизме, если
они поддаются такому истолкованию. Бонапартизм есть специфическая форма
власти, как и демократия. Но для марксиста форма власти, взятая
изолированно, без социального базиса, ничего не говорит и ничего не решает.
Демократия? Мы сейчас же спрашиваем: демократия - для кого и против кого? Мы
отличаем античную демократию от буржуазной, и эту последнюю от рабочей. То
же и с бонапартизмом. Цезаризм был (если не бояться анахронистических
выражений) бонапартизмом античного мира. Историческое развитие показало
(этого еще не знали ни Маркс, ни Ленин), что бонапартизм возможен и на
социальных основах пролетарской революции. Мелкобуржуазно-демократическая
оппозиция тянет не вперед, к пролетарской демократии и отмиранию
государства, ибо это немыслимо без развития мировой революции;
мелкобуржуазная оппозиция тянет назад от социального фундамента октябрьской
революции - к капиталистическому фундаменту. Ожидание новой "февральской"
революции к лицу Керенскому, но не нам. Все говорит за то, что пролетариату
придется в конце концов сбрасывать сталинскую бюрократию путем революции. Но
это будет политическая революция пролетариата на основах национализированных
средств производства, а не социальная контрреволюция мелкой буржуазии,
которая способна только расчистить почву для крупного капитала. Именно в
этом смысле я и предостерегал против субъективистских, не классовых оценок
советского режима. То, что вы пишете о бонапартизме, подтверждает мои
опасения, и я считаю долгом вам это сказать со всей откровенностью.
Эти разногласия я предлагал выделить из предстоящей политической
кампании. Вы с этим согласны. Прекрасно! Остается проверить на практике, в
какой мере эти разногласия, хотя бы и невысказанные, могут помешать
совместной работе. Я думаю, что мешать не должны. Если бы вы сочли
необходимым - на собственный страх и риск - сделать попытку соглашения с
меньшевиками и эсерами, то вы очень скоро сами вынуждены были бы
остановиться, чтобы не оказаться переброшенными в лагерь белой эмиграции,
которая не имеет никакого доступа к рабочему движению, и следовательно, не
способна развернуть какую бы то ни было кампанию и добиться нужных нам
практических результатов.
Кстати, из ваших же слов вытекает, что даже и в изоляторах большевики и
меньшевики не соприкасаются друг с другом. Разве это случайно, что ли? Во
всяком случае, я могу только горячо присоединиться к вашему намерению
систематически ориентироваться в европейском положении и в здешних оценках
СССР, прежде чем занимать по этому вопросу позицию открыто и во
всеуслышание. Что касается нас, то мы будем очень терпеливы (это я во всяком
случае обещаю вам) ко всем вашим самостоятельным поискам в разных
направлениях: вы сами потом подведете необходимые итоги и встретите с нашей
стороны полную готовность к дружному сотрудничеству.
[Л.Д.Троцкий]
Испанская организация "левых коммунистов", которая всегда была путаной
организацией, объединилась после бесчисленных шатаний вправо и влево на
центристской программе с Каталонской Федерацией Маурина в партию
"марксистского (?) единства". Введенные этим именем в заблуждение, некоторые
наши издания писали об этой новой партии, как о приближающейся к IV
Интернационалу. Нет ничего опаснее, как преувеличивать собственные силы при
помощи... доверчивого воображения. Действительность все равно не замедлит
принести жестокое разочарование!
Газеты сообщают, что в Испании все "левые" партии: и буржуазные, и
рабочие, составили избирательный блок на основе общей программы, которая,
разумеется, ничем не отличается от программы французского "Народного фронта"
и всех других шарлатанских программ того же типа. Мы находим тут и "реформу
трибунала конституционных гарантий", и строгую поддержку "принципа
авторитета" (!), и "освобождение юстиции от всех влияний политического и
экономического порядка" (освобождение капиталистической юстиции от влияния
капитала!), и прочее в том же роде. Программа констатирует отклонение
национализации земли буржуазными республиканцами, участниками блока, но
"зато", наряду с обычными дешевыми обещаниями в пользу крестьян (кредит,
повышение цен на сельскохозяйственные продукты и проч.) провозглашает
"оздоровление" (!) промышленности и покровительство мелкой промышленности и
мелкой торговле. Дальше следует неизбежный "контроль над банками", причем,
так как буржуазные республиканцы, согласно тексту программы, отвергают
рабочий контроль, то дело идет о контроле над банками... самих банкиров
через посредство их парламентских агентов, вроде Асанья и ему подобных.
Наконец, внешняя политика Испании будет следовать "принципам и методам Лиги
Наций". Чего же больше?
Под этим постыдным документом подписаны представители двух левых
буржуазных партий, Социалистической партии, социалистической Конфедерации
труда, Коммунистической партии (ну конечно!), социалистической молодежи
(увы!), "синдикалистской партии" (Пестания), и наконец, "Рабочей партии
марксистского единства" (Хуан Андраде165). Большинство этих партий стояло во
главе испанской революции в годы ее подъема и сделало все от них зависящее,
чтобы предать и растоптать ее. Новостью является подпись партии
Маурина-Нина-Андраде. Бывшие испанские "левые коммунисты" превратились
попросту в охвостье "левой" буржуазии. Трудно представить себе более
унизительное падение!
Несколько месяцев тому назад вышла в Мадриде из печати книга Хуана
Андраде "Реформистская бюрократия и рабочее движение", где с цитатами из
Маркса, Энгельса, Ленина и других авторов разбираются причины развращения
рабочих бюрократов. Хуан Андраде дважды присылал мне свою книгу, оба раза с
очень теплыми посвящениями, в которых он называет меня своим "вождем и
учителем". Этот факт, который в других условиях мог бы, конечно, только
порадовать меня, заставляет меня теперь с тем большей решительностью заявить
публично, что я никогда и никого не учил политической измене. А поведение
Андраде есть не что иное, как измена пролетариату в интересах союза с
буржуазией.
Нелишне упомянуть по этому поводу, что испанские "левые коммунисты",
как указывает само их название, корчили из себя при каждом подходящем случае
непримиримых революционеров. Они, в частности, грозно осуждали французских
большевиков-ленинцев за их вступление в Социалистическую партию. Никогда и
ни в каком случае! Вступить одновременно в массовую политическую
организацию, чтобы непримиримо бороться в ее рядах против реформистских
вождей за знамя пролетарской революции - это оппортунизм; а заключить
необходимость этого постановления показывает, что в предшествующий период,
т. е. в течение тех 17-ти лет, когда большевизм возник, рос, крепнул и
пришел к власти, фракции составляли часть легальной жизни партии. Так оно и
было на деле. На Стокгольмском съезде партии (1906 г.), где фракция
большевиков снова объединилась с фракцией меньшевиков, внутри большевиков по
важнейшему вопросу об аграрной программе были две фракции, открыто
боровшиеся на съезде: большинство большевиков под руководством Ленина
выступало за национализацию земли, считая, что эта мера, не стесняя
капиталистического развития, облегчит на дальнейшем историческом этапе
социалистическую работу пролетариата. Сталин, выступавший на съезде под
именем Ивановича, принадлежал к небольшой группе так называемых
"разделистов", отстаивающих немедленный раздел земли между мелкими
собственниками и ограничивавших таким образом революцию заранее
фермерско-капиталистической перспективой. Об этом интересном эпизоде,
бросающем яркий свет на многие позднейшие события, официальная историография
тщательно молчит. В 1907 году в большевизме идет острая фракционная борьба
по вопросу о бойкоте Третьей Государственной Думы. Из сторонников бойкота
выросла затем фракция "ультиматистов". Сторонники бойкота разбились затем на
две фракции, которые в ближайшие годы вели ожесточенную борьбу против
фракции Ленина не только в рамках "объединенной партии", но и в рамках
большевистской фракции. Обостренная борьба большевизма против ликвидаторства
порождает затем внутри большевизма примиренческую фракцию, к которой
принадлежали видные практики того времени: Рыков, Дубровинский161, Сталин и
др. Борьба с примиренцами дотягивается до самой войны. Август 1914 года
открывает период группировок в большевизме по линии отношения к войне и ко
Второму Интернационалу. Одновременно слагается фракционная группа
противников национального самоопределения (Бухарин, Пятаков и др.). Острая
фракционная борьба внутри большевизма в первый период после февральской
революции и накануне Октябрьского переворота сейчас уже достаточно известна
(см., напр[имер], Л.Троцкий "История русской революции"). После завоевания
власти острая фракционная борьба разыгрывается вокруг вопроса о
Брест-Литовском мире. Создается фракция левых коммунистов с собственным
фракционным органом (Бухарин, Ярославский и проч.). В дальнейшем формируются
фракции "демократического централизма" и "рабочей оппозиции", которые
переплетаются с группировками по вопросу о профессиональных союзах. Только
Десятый съезд, собравшийся в условиях блокады и голода, страшной нужды,
растущего крестьянского недовольства и первых шагов к НЭПу, развязывавшему
мелкобуржуазные политические и экономические тенденции, только этот Десятый
съезд в столь исключительных условиях, когда дело шло о жизни и смерти
революции, счел возможным прибегнуть к такой исключительной мере, как
запрещение фракций. Можно относиться к решению Десятого съезда как к тяжкой
необходимости; но в свете позднейших событий совершенно ясно: запрещение
фракций завершает особую героическую историю большевизма и готовит его
бюрократическое вырождение. С 1923 года эпигоны переносят запрещение и
удушение фракционной борьбы с правительственной партии в СССР на молодые
секции Коминтерна и тем обрекают их на вырождение, прежде чем они успели
вырасти и сформироваться.
Значит ли это, однако, что революционная партия пролетариата должна или
может представлять собою простую сумму фракций? Чтобы лучше ответить на этот
вопрос, возьмем для сравнения французскую социалистическую партию, которая
узаконила фракции в своем составе, введя для всех партийных выборов принцип
пропорционального представительства. В этом смысле французская секция
Второго Интернационала долгое время и не без успеха выдавала себя за
наиболее чистое выражение "партийной демократии". Формально это так и есть,
вернее, так и было, но как чистая демократия буржуазного общества прикрывает
собою фактическое господство верхушки собственников, так и наиболее
идеальная демократия Второго Интернационала прикрывает собою господство
неофициальной, но могущественной фракции: парламентских и муниципальных
карьеристов. Эта фракция, прочно держащая в своих руках аппарат, позволяет
левым фракциям говорить очень революционные речи, но при одном условии:
чтобы они сами не брали себя всерьез. Но как только действительно
марксистская фракция, у которой слово и дело идут заодно, начинает вскрывать
фальшь партийной бюрократии, аппаратная фракция немедленно же становится на
путь исключений.
Кстати сказать, некоторые сектантские пороки, предвещавшие, что
вхождение в СФИО приведет к деморализации нашей секции, к ее капитуляции
перед реформизмом, теперь обнаруживают силу своего пророческого дара в
противоположном направлении: вот, видите, - вас исключают. Так как
большевики вошли в реформистскую партию не для приспособления, а для борьбы,
то столкновение с правящей фракцией было предопределено заранее. Приближение
военной опасности и социал-патриотический поворот Коминтерна ускорили
конфликт и сразу придали ему исключительную остроту. Если социал-патриоты
исключают революционеров, а не революционеры социал-патриотов, то тут виною
соотношение сил, насчет которого никто себе не делал ни малейших иллюзий.
Вступлением в социалистическую партию можно было достигнуть кое-чего, но
отнюдь не всего. Достигнут серьезный рост влияния нашей французской секции,
вокруг ее лозунгов и идей идет фактическая борьба фракций внутри обеих
рабочих партий. Борьба интернационализма и социал-патриотизма поставлена с
замечательной ясностью. Что касается организационных итогов, то их еще
подводить рано: борьба внутри французской социалистической партии еще далеко
не закончилась.
Находятся мудрецы (нередко это прежние противники вхождения), которые
говорят: большевики-ленинцы держали себя внутри социалистической партии
слишком неосторожно, выдвигая, напр[имер], лозунг Четвертого Интернационала
и проч., и привели, таким образом, к преждевременным исключениям. Эта ошибка
политического зрения встречается в политике очень часто; успехи - настолько
привлекательная вещь, что хотелось бы, чтобы они развивались без перерыва.
При этом легко упускать из виду, что существует на свете противник, у
которого есть глаза и уши. Только совсем безнадежные простаки могут думать,
что Блюма и К испугал лозунг Четвертого Интернационала. Наша секция стояла
под этим лозунгом еще до вступления в социалистическую партию,
распространяла тезисы "Война и Четвертый Интернационал" и проч. Для
оппортунистов и социал-патриотов это всегда остается второстепенным
вопросом, из-за которого они совсем не склонны проливать кровь. Вздор!
Только приближение военной опасности и открытая измена Коминтерна,
чрезвычайно укрепившая позиции социал-патриотизма, по крайней мере на
ближайшее время, заставили Леона Блюма и К перейти в наступление. Уже на
конгрессе в Мизюле Блюм откровенно сказал: единство со сталинцами, но без
вас. Правда, он взял позже назад свои слова, но извинение имело чисто
дипломатический характер, а вырвавшаяся из уст угроза выражала существо его
политики. Думать, что те или другие "неосторожные" выражения, к тому же
неизбежные в острой борьбе, могли играть в вопросе об исключениях серьезную
роль, значит слишком поверхностно и легкомысленно оценивать противника. Как
раз Леону Блюму и К нелегко дается исключение ввиду традиционного мифа
партийной демократии. Если руководящая клика решилась на исключение, понимая
традиционный миф демократии, значит, у нее есть для этого серьезные и
неотложные причины. Повод же найти нетрудно: не только у Муссолини, но и у
Блюма всегда есть про запас свой Уал-уал162. Когда САПисты и их ученики
спартакисты ссылаются по поводу исключения на лозунг Четвертого
Интернационала, то они играют роль мелких адвокатов Блюма и только.
Именно свежий опыт французской социалистической партии доказывает, что
партия не может быть простой суммой фракций. Партия может терпеть те
фракции, которые не преследуют целей, прямо противоположных ее собственным
целям. Традиционная левая во французской социалистической партии безобидно
топталась на месте. Ее терпели. Более того: ее поощряли. Маргаринового
революционера Жиромского Блюм никогда не величал иначе, как "мой друг". Этот
титул, дававшийся одновременно и Фроссару (до его открытой измены),
означает: человек, необходимый для прикрытия правящей клики, слева или
справа. Но ленинцев, у которых слово не расходится с делом, демократия
социал-патриотической партии вынести не может.
Революционная партия предполагает определенную программу и тактику. Это
заранее ставит определенные и очень отчетливые пределы внутренней борьбе
тенденций и группировок. Сейчас, после крушения Второго и Третьего
Интернационалов, межевые знаки получают особенно яркий и отчетливый
характер. Сама принадлежность к Четвертому Интернационалу не может не быть
ограничена определенным количеством условий, в которых должен резюмироваться
весь предшествующий опыт рабочего движения. Но если рамки внутренней идейной
борьбы этим заранее ограничиваются, то сама борьба в рамках общих принципов
вовсе не отрицается. Она неизбежна. В определенных пределах она плодотворна.
Не дискуссия, конечно, дает основное содержание партии, а борьба. Где
непрерывная дискуссия питается сама собой, там возможны только гниение и
распад. Но где дискуссия опирается на совместную борьбу, критически освещает
ее и готовит ее новые этапы, там она необходимый элемент развития. Дискуссия
по серьезным вопросам немыслима без группировок; но при нормальных условиях
они рассасываются затем организмом партии, особенно благодаря новому опыту,
который всегда дает наилучшую проверку политическим разногласиям.
Превращение группировок в устойчивые фракции есть само по себе тревожный
синдром, который знаменует либо полную непримиримость борющихся тенденций,
либо показывает, что партия в целом зашла в тупик. Предотвратить такое
положение нельзя, конечно, голым запрещением фракций: бить по симптомам не
значит лечить болезнь. Только правильная политика и здоровый внутренний
режим могут предотвратить превращение временных группировок в окостеневшие
фракции.
Здоровый режим в огромной степени зависит от руководства партии, от его
способности своевременно прислушиваться к голосу критики. Упрямая политика
бюрократического "престижа" губительна для развития пролетарской
организации, а вместе с тем и для авторитета руководства. Но доброй воли
одного руководства недостаточно. Оппозиционная группировка также несет
ответственность за характер внутрипартийных отношений. Во фракционной борьбе
с реформистами революционеры прибегают нередко к крайним средствам, хотя, по
общему правилу, реформисты во фракционной борьбе действуют гораздо более
непримиримо и решительно. Но тут дело идет с обеих сторон о подготовке
разрыва в наиболее выгодных условиях. Кто переносит подобные методы внутрь
революционной организации, тот обнаруживает либо политическую незрелость и
отсутствие чувства ответственности, либо свой анархический индивидуализм,
чаще всего прикрытый сектантскими принципами, либо, наконец, свою чуждость
революционной организации.
Чувство меры во фракционной борьбе растет вместе с повышением зрелости
организации и авторитета ее руководства. Когда Вереекен изображает дело так,
что "сектанты" исключили его за верность принципам марксизма, то мы можем
только пожать плечами. На самом деле группа Вереекена проявила политическую
незрелость, отколовшись от организации, которая в течение ряда лет доказала
свою верность принципам марксизма. Если Вереекен имеет сейчас возможность
примкнуть к работе по строительству Четвертого Интернационала, то он обязан
этой возможности прежде всего той интернациональной организации, от которой
он, в силу сектантской запальчивости, откололся.
[Л.Д.Троцкий]
[Декабрь 1935 г.]
10 января 1936 г.
Дорогой товарищ Цилига,
Я и сам опасался, что чрезвычайная краткость моего письма может
породить некоторые недоразумения. Спешу по возможности рассеять их
настоящим, более детальным письмом.
Разумеется, наиболее острая и неотложная цель кампании: помочь
революционным жертвам бонапартистской бюрократии. Но вы должны иметь в виду,
что эта цель стоит перед нами по крайней мере уже в течение 7 лет, т. е. со
времени нашей высылки в Турцию. Мы делали целый ряд попыток и по
разоблачению преступных жестокостей по отношению к революционерам, и по
собиранию средств. Результаты были всегда очень скромные. Этот опыт надо
учесть. Причины наших поражений? Они ясны: буржуазные круги, даже и
"либеральные", ненавидят нас гораздо больше, чем сталинцев (возьмите хотя бы
русскую белую печать); социал-демократия раньше, до поворота Коминтерна, не
прочь была использовать отдельные разоблачения, но никогда не оказывала ни
малейшей помощи, ибо мы ей чужды и враждебны; радикальные интеллигенты
втянуты в "Общество Друзей России" и в значительной мере подкуплены
бюрократией (даровые поездки, княжеские приемы на юбилеях, соответственные
гонорары, несмотря на отсутствие литературной конвенции, и проч. и проч.).
Прибавьте к этому бешеную контрагитацию сталинской печати, богатой деньгами
и всякими видами отравы. К рабочим массам мимо реформистских и сталинских
аппаратов пробираться нам было очень трудно. Причина наших неуспехов,
следовательно, не техническая, не организационная, не неясность цели, и
проч., а чисто политическая. Если мы хотим иметь практические успехи, то нам
необходимо сломить или хотя бы ослабить политические препятствия.
Сейчас обстановка стала несколько более благоприятной для
предпринимаемой кампании. В глазах известной части радикальной интеллигенции
Коминтерн скомпрометировал себя своими поворотами. Внутри
соц[иал]-демократических партий разных стран возникли левые фракции. Мы сами
как международная организация стали сильнее. Но все же отдельных радикальных
интеллигентов, левых соц[иал]-демократов (центристов) и
б[ольшевиков]-л[енинцев] слишком недостаточно в качестве базы для
практической помощи. Надо попытаться через новых союзников и полусоюзников
захватить более широкие круги, прежде всего рабочих. Каким путем? Надо
заронить в них сомнение в сталинской "юстиции". Надо сказать им: перед вами
серия подлогов. Вас обманывают. Мы беремся вам это доказать. Создайте
комиссию, которая потребует у Москвы объяснения по всем тем пунктам, на
которые мы вам укажем. Такая постановка вопроса понятна и доступна среднему
мыслящему рабочему. На эту почву могут встать честные чиновники
профессиональных союзов. Прецедент был: в 1921 г. мы допустили Вандервельде
и К к участию в процессе эсеров-террористов163. Как ответит на такие
требования Москва, покажет будущее. Ответ Москвы будет зависеть от
количества требующих. Во всяком случае, политическая кампания такого рода
есть необходимая предпосылка, а в дальнейшем - необходимый аккомпанемент
всех и всяких практических шагов по конкретной помощи.
В числе "практических" лозунгов вы лично выдвигаете требование свиданий
с заключенными. Это совершенно правильно. Можно было бы даже выдвинуть
требование списка всех заключенных иностранцев (революционеров) и
потребовать свидания прежде всего с ними. Но ведь это же и есть требование
"контроля": ибо Сталин и Ягода отлично понимают, какова может быть
политическая цель таких свиданий. Но приблизиться к осуществлению этой
частной, конкретной задачи нельзя иначе, как на пути политической агитации,
дискредитации сталинской бюрократии, привлечения политического сочувствия к
заключенным. Другого пути нет. Ваша аналогия с комитетами помощи жертвам
германского фашизма и политически и практически может только повредить.
Против Гитлера все рабочие организации, и реформистские, и сталинские, вся
радикальная интеллигенция, еврейская буржуазия, франкмасонство и проч. Здесь
политические посылки для практических комитетов уже налицо. А в нашем деле
их надо только создать, притом в той самой среде, которая, сочувствуя СССР,
переносит это сочувствие и на бюрократию. Вы сами очень хорошо анализируете
положение в отношении Чехословакии. Вам необходимо перенести ваш анализ - с
теми или другими изменениями - на весь остальной "демократический" мир.
Тогда станет ясно, что без серьезной политической кампании никакие
практические задачи (кроме совсем мелких или случайных, индивидуальных) не
будут разрешены. "Реформы" и тут могут явиться только в результате
"революционной борьбы".
Стремление к блоку с меньшевиками и эсерами я считаю практически
вредным. И те, и другие представляют бессильные эмигрантские группы с
позорным прошлым и без какого бы то ни было будущего, а потому и без всякого
влияния на рабочее движение Европы или Америки. Дело, таким образом, могло
бы идти о блоке с изолированными и скомпрометированными кликами, которые
только скомпрометировали бы вас в глазах тех кругов, к которым вы хотите
обращаться. Меньшевики получают, видимо, известные суммы от
c[оциал]-д[емократических] партий и никакой кампании не ведут: реформисты
как бы платят им за молчание, ибо сейчас все партии Второго Интерн[ационала]
ищут дружбы с СССР. Блок с меньшевиками был бы сочетанием оппортунизма с
донкихотством, т. е. самым худшим из сочетаний: политический урон и ни гроша
прибыли. Вы ссылаетесь на мою оценку сталинского режима как бонапартизма.
Ведь по отношению к бонапартизму, говорите вы,
мелкобуржуазно-демократическая оппозиция меньшевиков и эсеров прогрессивна.
Почему бы не прибавить кадетов, которые тоже называют себя
"республиканско-демократическим объединением" и с которыми эсеры находятся в
союзе? Очевидно, я очень плохо сформулировал свои мысли о бонапартизме, если
они поддаются такому истолкованию. Бонапартизм есть специфическая форма
власти, как и демократия. Но для марксиста форма власти, взятая
изолированно, без социального базиса, ничего не говорит и ничего не решает.
Демократия? Мы сейчас же спрашиваем: демократия - для кого и против кого? Мы
отличаем античную демократию от буржуазной, и эту последнюю от рабочей. То
же и с бонапартизмом. Цезаризм был (если не бояться анахронистических
выражений) бонапартизмом античного мира. Историческое развитие показало
(этого еще не знали ни Маркс, ни Ленин), что бонапартизм возможен и на
социальных основах пролетарской революции. Мелкобуржуазно-демократическая
оппозиция тянет не вперед, к пролетарской демократии и отмиранию
государства, ибо это немыслимо без развития мировой революции;
мелкобуржуазная оппозиция тянет назад от социального фундамента октябрьской
революции - к капиталистическому фундаменту. Ожидание новой "февральской"
революции к лицу Керенскому, но не нам. Все говорит за то, что пролетариату
придется в конце концов сбрасывать сталинскую бюрократию путем революции. Но
это будет политическая революция пролетариата на основах национализированных
средств производства, а не социальная контрреволюция мелкой буржуазии,
которая способна только расчистить почву для крупного капитала. Именно в
этом смысле я и предостерегал против субъективистских, не классовых оценок
советского режима. То, что вы пишете о бонапартизме, подтверждает мои
опасения, и я считаю долгом вам это сказать со всей откровенностью.
Эти разногласия я предлагал выделить из предстоящей политической
кампании. Вы с этим согласны. Прекрасно! Остается проверить на практике, в
какой мере эти разногласия, хотя бы и невысказанные, могут помешать
совместной работе. Я думаю, что мешать не должны. Если бы вы сочли
необходимым - на собственный страх и риск - сделать попытку соглашения с
меньшевиками и эсерами, то вы очень скоро сами вынуждены были бы
остановиться, чтобы не оказаться переброшенными в лагерь белой эмиграции,
которая не имеет никакого доступа к рабочему движению, и следовательно, не
способна развернуть какую бы то ни было кампанию и добиться нужных нам
практических результатов.
Кстати, из ваших же слов вытекает, что даже и в изоляторах большевики и
меньшевики не соприкасаются друг с другом. Разве это случайно, что ли? Во
всяком случае, я могу только горячо присоединиться к вашему намерению
систематически ориентироваться в европейском положении и в здешних оценках
СССР, прежде чем занимать по этому вопросу позицию открыто и во
всеуслышание. Что касается нас, то мы будем очень терпеливы (это я во всяком
случае обещаю вам) ко всем вашим самостоятельным поискам в разных
направлениях: вы сами потом подведете необходимые итоги и встретите с нашей
стороны полную готовность к дружному сотрудничеству.
[Л.Д.Троцкий]
Испанская организация "левых коммунистов", которая всегда была путаной
организацией, объединилась после бесчисленных шатаний вправо и влево на
центристской программе с Каталонской Федерацией Маурина в партию
"марксистского (?) единства". Введенные этим именем в заблуждение, некоторые
наши издания писали об этой новой партии, как о приближающейся к IV
Интернационалу. Нет ничего опаснее, как преувеличивать собственные силы при
помощи... доверчивого воображения. Действительность все равно не замедлит
принести жестокое разочарование!
Газеты сообщают, что в Испании все "левые" партии: и буржуазные, и
рабочие, составили избирательный блок на основе общей программы, которая,
разумеется, ничем не отличается от программы французского "Народного фронта"
и всех других шарлатанских программ того же типа. Мы находим тут и "реформу
трибунала конституционных гарантий", и строгую поддержку "принципа
авторитета" (!), и "освобождение юстиции от всех влияний политического и
экономического порядка" (освобождение капиталистической юстиции от влияния
капитала!), и прочее в том же роде. Программа констатирует отклонение
национализации земли буржуазными республиканцами, участниками блока, но
"зато", наряду с обычными дешевыми обещаниями в пользу крестьян (кредит,
повышение цен на сельскохозяйственные продукты и проч.) провозглашает
"оздоровление" (!) промышленности и покровительство мелкой промышленности и
мелкой торговле. Дальше следует неизбежный "контроль над банками", причем,
так как буржуазные республиканцы, согласно тексту программы, отвергают
рабочий контроль, то дело идет о контроле над банками... самих банкиров
через посредство их парламентских агентов, вроде Асанья и ему подобных.
Наконец, внешняя политика Испании будет следовать "принципам и методам Лиги
Наций". Чего же больше?
Под этим постыдным документом подписаны представители двух левых
буржуазных партий, Социалистической партии, социалистической Конфедерации
труда, Коммунистической партии (ну конечно!), социалистической молодежи
(увы!), "синдикалистской партии" (Пестания), и наконец, "Рабочей партии
марксистского единства" (Хуан Андраде165). Большинство этих партий стояло во
главе испанской революции в годы ее подъема и сделало все от них зависящее,
чтобы предать и растоптать ее. Новостью является подпись партии
Маурина-Нина-Андраде. Бывшие испанские "левые коммунисты" превратились
попросту в охвостье "левой" буржуазии. Трудно представить себе более
унизительное падение!
Несколько месяцев тому назад вышла в Мадриде из печати книга Хуана
Андраде "Реформистская бюрократия и рабочее движение", где с цитатами из
Маркса, Энгельса, Ленина и других авторов разбираются причины развращения
рабочих бюрократов. Хуан Андраде дважды присылал мне свою книгу, оба раза с
очень теплыми посвящениями, в которых он называет меня своим "вождем и
учителем". Этот факт, который в других условиях мог бы, конечно, только
порадовать меня, заставляет меня теперь с тем большей решительностью заявить
публично, что я никогда и никого не учил политической измене. А поведение
Андраде есть не что иное, как измена пролетариату в интересах союза с
буржуазией.
Нелишне упомянуть по этому поводу, что испанские "левые коммунисты",
как указывает само их название, корчили из себя при каждом подходящем случае
непримиримых революционеров. Они, в частности, грозно осуждали французских
большевиков-ленинцев за их вступление в Социалистическую партию. Никогда и
ни в каком случае! Вступить одновременно в массовую политическую
организацию, чтобы непримиримо бороться в ее рядах против реформистских
вождей за знамя пролетарской революции - это оппортунизм; а заключить