Страница:
политический союз с вождями реформистской партии на основе заведомо
бесчестной программы, служащей для обмана масс и прикрытия буржуазии, - это
доблесть! Можно ли больше унизить и проституировать марксизм?
"Партия марксистского единства" принадлежит к пресловутому лондонскому
объединению "революционно-социалистических партий" (бывшее I.A.G.).
Руководство этим объединением находится сейчас в руках Феннера Броквея,
секретаря Независимой рабочей партии. Мы уже писали, что, несмотря на
застарелые и, по-видимому, неизлечимые пацифистские предрассудки Макстона и
др., НРП заняла в вопросе о Лиге и ее санкциях166 честную революционную
позицию, и всякий из нас с удовлетворением читал прекрасные статьи в "Нью
Лидер". На последних парламентских выборах Независимая рабочая партия
отказала даже в избирательной поддержке лейбористам, именно по причине их
поддержки Лиги Наций. Сам по себе этот отказ был тактической ошибкой. Где
Независимая партия не могла выставить собственных кандидатов, она должна
была поддержать лейбориста против консерватора. Но это все же частность. Во
всяком случае, не могло быть и речи о каких-либо "общих программах" с
лейбористами. Интернационалисты должны были избирательную поддержку связать
с разоблачением пресмыкательства британских социал-патриотов перед Лигой
Наций и ее "санкциями".
Мы позволяем себе поставить Феннера Броквею вопрос: что же, собственно,
означает тот "Интернационал", секретарем которого он сам является?
Британская секция этого "Интернационала" отказывает в простой избирательной
поддержке рабочим кандидатам, если они стоят за Лигу Наций. Испанская секция
заключает блок с буржуазными партиями на общей программе поддержки Лиги
Наций. Можно ли дальше зайти в области противоречий, путаницы и
несостоятельности? Войны еще нет, а секции лондонского "Интернационала" уже
сейчас тянут в прямо противоположные стороны. Что же с ними станется, когда
наступят грозные события?
Но вернемся к испанской партии "марксистского единства". Какая ирония в
названии: "марксистское единство"... с буржуазией. Испанские "левые
коммунисты" (Андрей Нин, Хуан Андраде и др.) не раз отбивались от нашей
критики их соглашательской политики ссылкой на наше непонимание "особых
условий" Испании. Обычный довод всех оппортунистов, ибо первая обязанность
действительного пролетарского революционера состоит в том, чтоб особые
условия своей страны перевести на интернациональный язык марксизма, который
доступен и за пределами собственной страны167. Но сейчас нет надобности в
этих теоретических доводах. Испанский блок верхушек рабочего класса с левой
буржуазией не заключает в себе ничего "национального", ибо ничуть не
отличается от "народного фронта" во Франции, Чехословакии, Бразилии или
Китае. "Партия марксистского единства" лишь рабски проводит ту политику,
которую VII конгресс Коминтерна навязал всем своим секциям, совершенно
независимо от их "национальных особенностей". Действительное отличие
испанской политики состоит на этот раз лишь в том, что к блоку с буржуазией
официально примкнула и секция лондонского Интернационала. Тем хуже для нее.
Что касается нас, то мы предпочитаем ясность. В Испании найдутся,
несомненно, подлинные революционеры, которые беспощадно разоблачат измену
Маурина, Нина, Андраде и К и положат начало испанской секции Четвертого
Интернационала!
Л.Троцкий
22 января 1936 г.
Эта книжка состоит из нескольких статей, написанных в разное время в
течение последних двух с половиной лет. Точнее сказать: с выступления
фашистско-бонапартистско-роялистской коалиции 6 февраля 1934 года до
грандиозной массовой стачки в конце мая - начале июня 1936 г. Какая
грандиозная политическая амплитуда! Вожди Народного фронта склонны, конечно,
приписывать заслугу происшедшего сдвига влево предусмотрительности и
мудрости своей политики. Но это не так. Трехпартийный картель оказался
третьестепенным фактором в ходе политического кризиса. Коммунисты,
социалисты и радикалы ничего не предвидели и не направляли: они претерпевали
события. Неожиданный для них удар 6 февраля 1934 года заставил их, вопреки
вчерашним лозунгам и доктринам, искать спасения в союзе друг с другом. Столь
же неожиданная майско-июньская стачка 1936 г.169 наносит этому
парламентскому сплочению неисцелимый удар. То, что на поверхностный взгляд
может казаться апогеем Народного фронта, является в действительности его
агонией.
Ввиду того, что отдельные части брошюры появлялись врозь, отражая
разные этапы переживаемого Францией кризиса, читатель найдет на этих
страницах неизбежные повторения. Устранить их значило бы полностью нарушить
конструкцию каждой из частей и, что гораздо важнее, вытравить из всей работы
ее динамику, отражающую динамику самих событий. Автор предпочел сохранить
повторения. Они могут оказаться даже не бесполезными для читателя. Мы живем
в эпоху повальной ликвидации марксизма на официальных верхах рабочего
движения. Самые вульгарные предрассудки служат теперь официальной доктриной
политическим и профессиональным вождям французского рабочего класса.
Наоборот, голос революционного реализма звучит в этой искусственной
акустике, как голос "сектантства". Тем настойчивее надо повторять и
повторять основные истины марксистской политики перед аудиторией передовых
рабочих.
В тех или других частных утверждениях автора читатель, может быть,
найдет отдельные противоречия. Мы их не устраняем. На самом деле эти мнимые
"противоречия" представляют только подчеркивание разных сторон одного и того
же явления на разных этапах процесса. В общем брошюра, как нам кажется,
выдержала испытание событий и, может быть, окажется способна облегчить их
понимание.
Дни великой стачки будут, несомненно, иметь и ту заслугу, что проветрят
затхлую, застоявшуюся атмосферу рабочих организаций, очистив ее от миазмов
реформизма и патриотизма "социалистического", "коммунистического" и
"синдикалистского" образцов. Разумеется, это произойдет не сразу и не само
собою. Предстоит упорная идеологическая борьба на основе суровой борьбы
классов. Но дальнейший ход кризиса покажет, что только марксизм позволяет
своевременно разбираться в переплете событий и предвидеть их дальнейшее
развитие.
Февральские дни 1934 г. отметили первое серьезное наступление
объединенной контрреволюции. Майско-июньские дни 1936 г. знаменуют первую
могучую волну пролетарской революции. Эти две вехи предопределяют два
возможных пути: итальянский и русский. Парламентская демократия, именем
которой действует правительство Блюма, будет стерта в порошок меж двух
великих жерновов. Каковы бы ни были предстоящие отдельные этапы, переходные
комбинации и группировки, частичные наступления и отступления, тактические
эпизоды, - выбирать отныне придется только между фашизмом и пролетарской
революцией. Таков смысл настоящей работы.
Л.Троцкий
10 июня 1936 г.
Первоначальный вариант
Эта книжка состоит из трех частей, написанных в разное время в течение
последних двух лет. Две первые части появились в свое время в виде
специальных выпусков французской газеты "Веритэ"; последняя часть написана в
самые последние дни как предисловие к новому французскому изданию "Терроризм
и коммунизм". Но это относится лишь к форме. По существу же работа
представляет одно целое, выраженное заглавием книжки.
Ввиду того, однако, что отдельные части появлялись врозь и отражали
разные этапы кризиса, переживаемого Францией, читатель найдет на этих
страницах нередкие повторения. Устранить их, значило бы нарушить конструкцию
каждой из частей и, что еще важнее, вытравить из работы ее динамику,
отражавшую динамику самих событий. Автор предпочел сохранить повторения. Они
могут оказаться даже не бесполезны сами по себе. Мы живем в эпоху повальной
ликвидации марксизма на официальных верхах рабочего движения. Самые
чудовищные предрассудки, самые вульгарные суеверия служат теперь официальной
доктриной политическим и профессиональным организациям пролетариев.
Наоборот, азбука марксизма звучит сейчас как парадокс, как фантастика, как
голос сектантства. Давно сказано, что повторение есть мать учения. Может
быть, повторения этой книжки позволят читателю усвоить кое-какие истины
классовой борьбы, заглушаемые базарной музыкой "народных фронтов".
Против реакции ревизионизма, который ничего не может принести
пролетариату, кроме поражений и унижений, мы выступаем с революционной
ортодоксией. Пусть Сталины и Димитровы борются с Вандервельде, Блюмами и
Отто Бауэрами. Мы остаемся с Марксом и Лениным.
Л.Троцкий
31 марта 1936 г.
P.S. Я не имел, к сожалению, возможности просмотреть перевод. Твердо
верю, что он со [...]171
6 апреля 1936 г.
Дорогой товарищ Босович,
Я получил ваше первое письмо в свое время, а теперь и второе с
приложением "Открытого письма товарищей Подолиньского, Терена и Гармаша". То
обстоятельство, что я Вам не ответил своевременно на ваше первое письмо,
лежит у меня на совести тяжелым укором. В оправдание свое должен сослаться
на то, что за последние месяцы я много хворал и даже два раза вынужден был
ложиться в клинику. Вследствие больших перерывов в работе из-за болезни у
меня накопились залежи всяких невыполненных обязательств. Так, я задержал на
несколько месяцев новое издание "Истории [русской] революции" в Америке, не
написав своевременно новое предисловие. Сейчас я очень напряженно работаю
над этим предисловием, которое составляет, в сущности, небольшую книгу под
заглавием "Что такое СССР и куда он идет?"173 Я считаю эту работу очень
важной, так как без правильного понимания тех процессов, которые происходят
в СССР, нельзя ответить ни на один из вопросов мирового рабочего движения, в
частности и на национальный вопрос. В своей недавней статье об интервью
Сталина с Роем Говардом174 я попытался мимоходом хотя бы указать на связь
между украинским вопросом и международной политикой советской бюрократии.
Такая связь существует и во всех других плоскостях: экономической,
политической, культурной и проч. Вот почему я считаю необходимым прежде
всего закончить свою работу об СССР. Она отнимет у меня еще несколько
недель. Только после этого я смогу подойти к вашим письмам по существу.
Должен вас, однако, предупредить, что от развития украинского национального
вопроса, как в советской, так и в западной Украине, я за последние годы
чрезвычайно отстал. За все время моей третьей эмиграции мне не пришлось, к
сожалению, ни разу встретиться с каким-либо украинским товарищем, который
мог бы в живой беседе ввести в курс наиболее жгучих вопросов нынешней
украинской политики. Библиотеки под рукою здесь нет, украинских изданий я не
получаю. Все это вместе создает для меня большие затруднения. Во всяком
случае, через несколько недель я постараюсь сделать все, что смогу, чтоб
ответить по существу на ваши письма, как и на открытое письмо трех названных
выше товарищей.
Горячо желаю вам успеха в вашей работе.
С революционным приветом
[Л.Д.Троцкий]
16.IV [19]36 [г.]
Милая мамочка,
Получил твое письмо от 12.IV. Ты уже несколько раз поднимала вопрос о
том, что П[апа] был по существу прав (в том числе и в своем резком письме
Д.176 и пр.). Я отмалчивался, хотя и хотелось тебе написать, что не хотел
тебя, мамочка, огорчать. Но я, мамочка, с тобой, к сожалению совсем, совсем
не согласен. Наоборот, мне кажется, что все Папины недостатки с возрастом не
смягчаются, а, видимо, в связи с изоляцией, болезнью, трудными условиями -
трудными беспримерно - углубляются. Его нетерпимость, горячность, дергание,
даже грубость и желание оскорбить, задеть, уничтожить - усиливаются. Причем
это не только "личное", а прямо какой-то "метод", и вряд ли хороший метод в
организационной работе. Что делать? Ничего, терпеть, если можно так сказать.
Ибо основное не в этом, это пустяки по сравнению с основным, с тем, чем
является Папа не только для меня, конечно. И если я все-таки решил тебе
написать, то потому только, повторяю, что чувтвую себя к этому как бы
"вынужденным". Неверно, что Папа был прав в деле с "Коммун[ой]"177. Неверно.
Если Папа через несколько недель после разрыва пришел к выводу, что нужно
примирение - значит раскол был неправилен, значит нужно было вести не
непримиримую линию в отношении Р.М[олинье] и К до разрыва, а идти на
компромисс. Разрыв же с Р.М[олинье] - пусть не так, как это считал наилучшим
Папа, был проделан с его согласия, больше, при его нажиме. Ты пишешь:
"Переоценили свои силы". Да. Но разве мы только переоценнили? Если бы П[апа]
правильно оценил эти силы, мог ли он толкать на разрыв? Нет, отвественность
и вина общая. Наша больше тем, что мы сидим здесь "конкретно" на месте.
П[апина] больше тем, что с него больше спрашивается.
Ты пишешь насчет П[апиного] предложения "арбитража", "сколько было
указаний" и пр. Мамочка, но дело ведь совсем не в этом. Ты пишешь так
потому, что ты вне нашей жизни. Организация состоит из живых людей -
избитая, но верная фраза. Нельзя живую организацию в течение нескольких
недель бешено настроить на разрыв, разжечь в ней чувство борьбы,
непримиримости с тем, чтобы перестроить ее предложением об арбитраже или
другим "указанием". Нет, борьба, особенно острая, сопровождающаяся разрывом,
имеет свою логику. Остановиться сразу и резко изменить курс не легко, почти
невозможно. Это требует времени, терпения, спокойствия. И это должен был бы
понимать и Папа, организация не машина; ей можно в любой момент дать ход
назад. Конечно, досадно терять время и силы - но друг[их] путей нет -
остальное горячность, дергание и пр. Т. е. то, что делал Папа (и делает
слишком часто) и что, в частности, отражало его недопустимо резкое письмо ко
мне178. Недопустимое в особенности потому, что письмо не равное равному, а
написано, когда знаешь, что тебе так или даже 1/10 от "так" не ответят. И
это все также связано с друг[им] недостатком, серьезным недостатком в
политике. П[апа] никогда не признает свою неправоту, даже свое участие в
общей неправоте. Поэтому он не терпит критики. Когда ему говорят или пишут
то, с чем он не согласен, он это либо игнорирует, либо отвечает179
резкостями. Все привыкли к тому, что Папе лучше не писать или не говорить о
том, с чем он не согласен. Нет, мамочка, это не метод. (Я не говорю о том,
когда Папа "ухаживает" за кем-нибудь, - это совсем другое дело).
Но возвращаюсь к франц[узскому] делу. Как политик, П[апа] должен был бы
конкретно оценить и наши силы, и наши возможности. Знать, что ему идти на
разрыв с Р.М[олинье] и К , то, что этот разрыв будет иметь свою логику, что
дело имеешь пусть с плохими (какие есть, лучших пока нет, поэтому нельзя их
топтать), но с живыми людьми; раз направив их на резкую борьбу, остановить
их по команде, "по указанию" нельзя и пр. И пр. Отсюда, если разрыв не был
все же ошибкой и лишь новый авантюристический поворот "Коммуны" сделал
слияние неизбежным, то надо все же понимать, что освоение этого требует для
организации времени и требует со стороны П[апы] спокойного, терпеливого и180
дружеского отношения к товарищам. Необходимо, чтобы вопрос был решен в
Папиной голове, надо, чтобы он прошел через головы остальных. Бешенство же
дает кажущееся ускорение дела, кажущееся, но не понятое, не завоеванное
проводится плохо и противоречиво, но "зато" нарушает всякую возможность
нормальных организационных, товарищеских и личных отношений. Вообще же в
организац[ионных] вопросах Папа склонен к крайностям и переменам. Сперва
рубит, потом клеит.
После нескольких бешеных писем о R.Well'е и Well'ю (Berlin) Папа
написал ему вдруг примирительное письмо, которое я, к счастью, не передал,
ибо на след[ующий] день Well перешел к сталинцам. Таких и подобных фактов
больше чем много, и в каждом случае, к несчастью, Папа немедленно же ищет
виновников - действительныхз или мнимых, ибо он об этом даже не
задумывается, они ему нужны для собственной разрядки...
Людей же надо беречь. Скучно это, я знаю, но что делать. Ругать их
надо, и крепко, но не переходя известной черты, но и беречь - они ведь на
каждом углу не стоят, их мало, они нужны.
Возьмем вопрос о Секретариате. Плох он, работает плохо и пр. И пр. Все
это верно. Но разве это позиция? Если плохи люди, надо их заменить лучшими,
если эти плохие все же лучше других еще более плохих или если друг[ие]
обстоятельства мешают заменить этих - нельзя их ругать и ругать,
презрительно игнорировать или оскорблять или раздавать им пинки... Я писал
Папе год тому назад, что этот С[екретариа]т к настоящей работе не способен,
что надо искать другие выходы. Если этих выходов нет - надо терпеть, а не
давать затрещины при всяком случае. Что это дает? Делу, работе, этим
товарищам - ничего. Известное удовлетворение самому Папе? Нет, это
неправильно.
Взять вопрос о Р.М[олинье]. Надо честно сказать, что П[апа] (и не он
один) ошиблись, что поддержка систематическая Р.М[олинье] в прошлом была
неправильна. Папа этого никогда не сделает, а будет искать очень остроумных
и тонких доводов, чтобы доказать, что все было правильно.
Перо. Он скрыл от меня, что получил телеграмму [...]181 и поехал182.
Это, конечно, возмутительно. Тем не менее Папино поведение по отношению к
нему тоже было неправильно. Перо, как член общей организации, имел право на
другое отношение, несмотря на свои недостатки, "невыносимость" и пр.
Не стоит больше писать. Организационные и личные отношения (последние в
нашей среде являются лишь частью первых) не являются Папиной личной сильной
стороной, и в этой области - и только в этой области - нет у него "правоты",
хотя хотелось бы, чтобы и здесь он был прав - да нет этого. Лично я хотел бы
как можно скорее развязаться с редактором183. Я несколько лет жизни потерял,
зарывшись в бумаги, письма, переводы, пересылку. Мало чему научился, не было
времени ни читать, ни "развиваться", а пользы для дела вышло ой как мало,
пинков же много184.
Вот сегодня в письме Теодору Папа целит два камня на "богемистых и
умников" и на "безответственных". Анонимно. Тягостно как-то письма эти
читаются - "кто" имеется в виду: Дилаиль, Гего или кто другой. Или когда по
французским делам Папа демонстративно - чтобы унизить других - пишет Фишеру,
который во франц[узких] делах ушами хлопает и активного участия не
принимает. Или когда по русским делам Папа писал Адольфу - всем было
неприятно, и тем, кому пишет Папа, и тем, кому не пишет. Это какие-то
будавочные уколы. Зачем?185
Не огорчайся из-за этого письма, мамочка, я уже очень давно пришел к
этим выводам, - но ведь не это основное, что делает Папу единственным,
незаменимым - для нас сегодня, для многих и многих других позже.
Всегда твой
[Л.Л.Седов]
Вопрос о судьбе Советского Союза близок каждому мыслящему рабочему. 170
миллионов душ совершают величайший в истории опыт социального освобождения.
Крушение нового режима означало бы страшный удар развитию всего
человечества. Но именно отсюда вытекает обязанность честного, т. е.
критического, отношения ко всем тем сложным процессам и противоречивым
явлениям, которые наблюдаются в жизни Советского Союза.
Самым тревожным признаком внутренней жизни СССР являются, несомненно,
продолжающиеся жестокие расправы - в большинстве своем не над сторонниками
капиталистической реставрации, а над революционерами, которые вступили в тот
или другой конфликт с руководящим слоем. За последние месяцы в мировую
печать проникли многочисленные сообщения об исключительно тяжелых репрессиях
против оппозиционных членов самой правящей партии, а также иностранных
коммунистов, если те не могут рассчитывать на защиту посольства собственной
страны. Тюрем оказывается уже недостаточно. Концентрационные лагеря получили
такое развитие, какого они никогда не имели в годы гражданской войны.
Ответом заключенных на невыносимые преследования являются все учащающиеся
коллективные и индивидуальные голодовки и самоубийства. Многочисленные
трагические факты засвидетельствованы лицами, заслуживающими полного доверия
и готовыми предстать перед любой инстанцией для подтверждения своих
показаний. Критическая мысль отказывается совместить эти факты с официальным
утверждением, что социалистическое общество установлено в СССР "окончательно
и бесповоротно".
5 июня "Правда", руководящая газета СССР, возвестила о принятии
Центральным Комитетом правящей партии проекта новой конституции, "самой
демократической в мире"187. Передовая статья, комментирующая это в высшей
степени важное решение, возвещает в то же время новые еще более страшные
репрессии против оппозиционеров. Вопрос настолько важен, что мы считаем
необходимым привести дословно заявление "Правды" как непосредственного
рупора правящих кругов. Указав на "грандиозные победы социализма", нашедшие
свое выражение в новой конституции, газета тут же требует "повышения
бдительности" против "классово враждебных социализму сил". Было бы, однако,
ошибкой думать, что речь идет о сторонниках восстановления монархии,
дворянства или буржуазии. Наоборот, рядом декретов, а затем и
соответственными параграфами новой конституции окончательно устранено
неравенство граждан по признаку их социального происхождения. Согласно
официальным разъяснениям, социалистическое общество настолько окрепло, что
может уже не бояться выходцев из дворянской и буржуазной среды. Что же
касается "классово враждебных социализму сил", против которых требуются
повышенные кары, то "Правда" говорит на этот счет следующее:
"Борьба продолжается. Бессильные для прямого нападения, остатки
контрреволюционных групп, белогвардейцев всех мастей, особенно
троцкистско-зиновьевской, не отказались от своей подлой шпионской,
диверсантской и террористической работы. Твердой рукой мы будем и впредь
бить и уничтожать врагов народа, троцкистских гадов и фурий, как бы искусно
они ни маскировались".
Эти слова говорят сами за себя. Публикуя "самую демократическую в мире"
конституцию, правящая группа Советского Союза обещает в то же время
"уничтожать" сторонников определенного течения социалистической мысли,
обвиняя их в таких преступлениях, как "шпионская, диверсантская (?) и
террористическая работа". Обвинение имеет заведомо бредовый характер. Оно
ничуть не лучше обвинения средневековых еретиков в вызывании засухи и
эпидемий или обвинения евреев в употреблении христианской крови. Но угроза
истребления не теряет от этого своей страшной реальности.
Так называемое "троцкистское" течение носит интернациональный характер
и издает книги и газеты не менее чем на 15 языках. Можно различно относиться
к этому течению, сочувствовать ему или, наоборот, осуждать его, но всякий
мыслящий рабочий, всякий серьезный человек способен из бесспорных документов
убедиться в том, что дело идет о революционной группировке, ставящей своей
задачей освобождение трудящихся. Так, во время июньских событий в Париже
французская буржуазная пресса единодушно травила "троцкистов" за разжигание
стачек, а печать Коминтерна обвиняла их в стремлении искусственно вызвать
революцию. Можно ли хоть на минуту поверить, что одно и то же течение,
руководимое одними и теми же идеями и лицами, стремится во всех
капиталистических странах опрокинуть власть буржуазии, а в СССР -
восстановить капитализм при помощи "шпионской, диверсантской и
террористической работы"?
Каждый бескорыстный друг СССР, т. е. друг советских трудящихся масс,
должен сказать себе: в официальных объяснениях заключена явная и очевидная
неправда. Открыто готовя физическое истребление своих идейных противников,
правящая группа не находит ни одного серьезного и веского слова в объяснение
или в оправдание этой расправы. Можно ли пассивно и молчаливо терпеть такое
положение?
Мы, нижеподписавшиеся, заявляем перед лицом общественного мнения всего
мира: неправда, будто "троцкисты" и "зиновьевцы" стремятся или могут
стремиться к восстановлению капитализма; неправда, будто они имеют или могут
иметь какое-либо отношение к шпионским проискам или террористическим
покушениям контрреволюции; неправда, будто их деятельность направлена или
может быть направлена против социализма. Но зато безусловная правда,
вытекающая из всей литературы вопроса, что "троцкисты" являются противниками
политики правящей советской группы, противниками все более растущего
социального неравенства в СССР, противниками восстановления офицерской касты
и прежде всего противниками неограниченной власти и неограниченных
привилегий бюрократии. Не советский пролетариат карает своих "классовых
врагов", а советская бюрократия в борьбе за свою власть и свои привилегии
истребляет ту группу, которая пытается выразить протест и недовольство
трудящихся масс.
бесчестной программы, служащей для обмана масс и прикрытия буржуазии, - это
доблесть! Можно ли больше унизить и проституировать марксизм?
"Партия марксистского единства" принадлежит к пресловутому лондонскому
объединению "революционно-социалистических партий" (бывшее I.A.G.).
Руководство этим объединением находится сейчас в руках Феннера Броквея,
секретаря Независимой рабочей партии. Мы уже писали, что, несмотря на
застарелые и, по-видимому, неизлечимые пацифистские предрассудки Макстона и
др., НРП заняла в вопросе о Лиге и ее санкциях166 честную революционную
позицию, и всякий из нас с удовлетворением читал прекрасные статьи в "Нью
Лидер". На последних парламентских выборах Независимая рабочая партия
отказала даже в избирательной поддержке лейбористам, именно по причине их
поддержки Лиги Наций. Сам по себе этот отказ был тактической ошибкой. Где
Независимая партия не могла выставить собственных кандидатов, она должна
была поддержать лейбориста против консерватора. Но это все же частность. Во
всяком случае, не могло быть и речи о каких-либо "общих программах" с
лейбористами. Интернационалисты должны были избирательную поддержку связать
с разоблачением пресмыкательства британских социал-патриотов перед Лигой
Наций и ее "санкциями".
Мы позволяем себе поставить Феннера Броквею вопрос: что же, собственно,
означает тот "Интернационал", секретарем которого он сам является?
Британская секция этого "Интернационала" отказывает в простой избирательной
поддержке рабочим кандидатам, если они стоят за Лигу Наций. Испанская секция
заключает блок с буржуазными партиями на общей программе поддержки Лиги
Наций. Можно ли дальше зайти в области противоречий, путаницы и
несостоятельности? Войны еще нет, а секции лондонского "Интернационала" уже
сейчас тянут в прямо противоположные стороны. Что же с ними станется, когда
наступят грозные события?
Но вернемся к испанской партии "марксистского единства". Какая ирония в
названии: "марксистское единство"... с буржуазией. Испанские "левые
коммунисты" (Андрей Нин, Хуан Андраде и др.) не раз отбивались от нашей
критики их соглашательской политики ссылкой на наше непонимание "особых
условий" Испании. Обычный довод всех оппортунистов, ибо первая обязанность
действительного пролетарского революционера состоит в том, чтоб особые
условия своей страны перевести на интернациональный язык марксизма, который
доступен и за пределами собственной страны167. Но сейчас нет надобности в
этих теоретических доводах. Испанский блок верхушек рабочего класса с левой
буржуазией не заключает в себе ничего "национального", ибо ничуть не
отличается от "народного фронта" во Франции, Чехословакии, Бразилии или
Китае. "Партия марксистского единства" лишь рабски проводит ту политику,
которую VII конгресс Коминтерна навязал всем своим секциям, совершенно
независимо от их "национальных особенностей". Действительное отличие
испанской политики состоит на этот раз лишь в том, что к блоку с буржуазией
официально примкнула и секция лондонского Интернационала. Тем хуже для нее.
Что касается нас, то мы предпочитаем ясность. В Испании найдутся,
несомненно, подлинные революционеры, которые беспощадно разоблачат измену
Маурина, Нина, Андраде и К и положат начало испанской секции Четвертого
Интернационала!
Л.Троцкий
22 января 1936 г.
Эта книжка состоит из нескольких статей, написанных в разное время в
течение последних двух с половиной лет. Точнее сказать: с выступления
фашистско-бонапартистско-роялистской коалиции 6 февраля 1934 года до
грандиозной массовой стачки в конце мая - начале июня 1936 г. Какая
грандиозная политическая амплитуда! Вожди Народного фронта склонны, конечно,
приписывать заслугу происшедшего сдвига влево предусмотрительности и
мудрости своей политики. Но это не так. Трехпартийный картель оказался
третьестепенным фактором в ходе политического кризиса. Коммунисты,
социалисты и радикалы ничего не предвидели и не направляли: они претерпевали
события. Неожиданный для них удар 6 февраля 1934 года заставил их, вопреки
вчерашним лозунгам и доктринам, искать спасения в союзе друг с другом. Столь
же неожиданная майско-июньская стачка 1936 г.169 наносит этому
парламентскому сплочению неисцелимый удар. То, что на поверхностный взгляд
может казаться апогеем Народного фронта, является в действительности его
агонией.
Ввиду того, что отдельные части брошюры появлялись врозь, отражая
разные этапы переживаемого Францией кризиса, читатель найдет на этих
страницах неизбежные повторения. Устранить их значило бы полностью нарушить
конструкцию каждой из частей и, что гораздо важнее, вытравить из всей работы
ее динамику, отражающую динамику самих событий. Автор предпочел сохранить
повторения. Они могут оказаться даже не бесполезными для читателя. Мы живем
в эпоху повальной ликвидации марксизма на официальных верхах рабочего
движения. Самые вульгарные предрассудки служат теперь официальной доктриной
политическим и профессиональным вождям французского рабочего класса.
Наоборот, голос революционного реализма звучит в этой искусственной
акустике, как голос "сектантства". Тем настойчивее надо повторять и
повторять основные истины марксистской политики перед аудиторией передовых
рабочих.
В тех или других частных утверждениях автора читатель, может быть,
найдет отдельные противоречия. Мы их не устраняем. На самом деле эти мнимые
"противоречия" представляют только подчеркивание разных сторон одного и того
же явления на разных этапах процесса. В общем брошюра, как нам кажется,
выдержала испытание событий и, может быть, окажется способна облегчить их
понимание.
Дни великой стачки будут, несомненно, иметь и ту заслугу, что проветрят
затхлую, застоявшуюся атмосферу рабочих организаций, очистив ее от миазмов
реформизма и патриотизма "социалистического", "коммунистического" и
"синдикалистского" образцов. Разумеется, это произойдет не сразу и не само
собою. Предстоит упорная идеологическая борьба на основе суровой борьбы
классов. Но дальнейший ход кризиса покажет, что только марксизм позволяет
своевременно разбираться в переплете событий и предвидеть их дальнейшее
развитие.
Февральские дни 1934 г. отметили первое серьезное наступление
объединенной контрреволюции. Майско-июньские дни 1936 г. знаменуют первую
могучую волну пролетарской революции. Эти две вехи предопределяют два
возможных пути: итальянский и русский. Парламентская демократия, именем
которой действует правительство Блюма, будет стерта в порошок меж двух
великих жерновов. Каковы бы ни были предстоящие отдельные этапы, переходные
комбинации и группировки, частичные наступления и отступления, тактические
эпизоды, - выбирать отныне придется только между фашизмом и пролетарской
революцией. Таков смысл настоящей работы.
Л.Троцкий
10 июня 1936 г.
Первоначальный вариант
Эта книжка состоит из трех частей, написанных в разное время в течение
последних двух лет. Две первые части появились в свое время в виде
специальных выпусков французской газеты "Веритэ"; последняя часть написана в
самые последние дни как предисловие к новому французскому изданию "Терроризм
и коммунизм". Но это относится лишь к форме. По существу же работа
представляет одно целое, выраженное заглавием книжки.
Ввиду того, однако, что отдельные части появлялись врозь и отражали
разные этапы кризиса, переживаемого Францией, читатель найдет на этих
страницах нередкие повторения. Устранить их, значило бы нарушить конструкцию
каждой из частей и, что еще важнее, вытравить из работы ее динамику,
отражавшую динамику самих событий. Автор предпочел сохранить повторения. Они
могут оказаться даже не бесполезны сами по себе. Мы живем в эпоху повальной
ликвидации марксизма на официальных верхах рабочего движения. Самые
чудовищные предрассудки, самые вульгарные суеверия служат теперь официальной
доктриной политическим и профессиональным организациям пролетариев.
Наоборот, азбука марксизма звучит сейчас как парадокс, как фантастика, как
голос сектантства. Давно сказано, что повторение есть мать учения. Может
быть, повторения этой книжки позволят читателю усвоить кое-какие истины
классовой борьбы, заглушаемые базарной музыкой "народных фронтов".
Против реакции ревизионизма, который ничего не может принести
пролетариату, кроме поражений и унижений, мы выступаем с революционной
ортодоксией. Пусть Сталины и Димитровы борются с Вандервельде, Блюмами и
Отто Бауэрами. Мы остаемся с Марксом и Лениным.
Л.Троцкий
31 марта 1936 г.
P.S. Я не имел, к сожалению, возможности просмотреть перевод. Твердо
верю, что он со [...]171
6 апреля 1936 г.
Дорогой товарищ Босович,
Я получил ваше первое письмо в свое время, а теперь и второе с
приложением "Открытого письма товарищей Подолиньского, Терена и Гармаша". То
обстоятельство, что я Вам не ответил своевременно на ваше первое письмо,
лежит у меня на совести тяжелым укором. В оправдание свое должен сослаться
на то, что за последние месяцы я много хворал и даже два раза вынужден был
ложиться в клинику. Вследствие больших перерывов в работе из-за болезни у
меня накопились залежи всяких невыполненных обязательств. Так, я задержал на
несколько месяцев новое издание "Истории [русской] революции" в Америке, не
написав своевременно новое предисловие. Сейчас я очень напряженно работаю
над этим предисловием, которое составляет, в сущности, небольшую книгу под
заглавием "Что такое СССР и куда он идет?"173 Я считаю эту работу очень
важной, так как без правильного понимания тех процессов, которые происходят
в СССР, нельзя ответить ни на один из вопросов мирового рабочего движения, в
частности и на национальный вопрос. В своей недавней статье об интервью
Сталина с Роем Говардом174 я попытался мимоходом хотя бы указать на связь
между украинским вопросом и международной политикой советской бюрократии.
Такая связь существует и во всех других плоскостях: экономической,
политической, культурной и проч. Вот почему я считаю необходимым прежде
всего закончить свою работу об СССР. Она отнимет у меня еще несколько
недель. Только после этого я смогу подойти к вашим письмам по существу.
Должен вас, однако, предупредить, что от развития украинского национального
вопроса, как в советской, так и в западной Украине, я за последние годы
чрезвычайно отстал. За все время моей третьей эмиграции мне не пришлось, к
сожалению, ни разу встретиться с каким-либо украинским товарищем, который
мог бы в живой беседе ввести в курс наиболее жгучих вопросов нынешней
украинской политики. Библиотеки под рукою здесь нет, украинских изданий я не
получаю. Все это вместе создает для меня большие затруднения. Во всяком
случае, через несколько недель я постараюсь сделать все, что смогу, чтоб
ответить по существу на ваши письма, как и на открытое письмо трех названных
выше товарищей.
Горячо желаю вам успеха в вашей работе.
С революционным приветом
[Л.Д.Троцкий]
16.IV [19]36 [г.]
Милая мамочка,
Получил твое письмо от 12.IV. Ты уже несколько раз поднимала вопрос о
том, что П[апа] был по существу прав (в том числе и в своем резком письме
Д.176 и пр.). Я отмалчивался, хотя и хотелось тебе написать, что не хотел
тебя, мамочка, огорчать. Но я, мамочка, с тобой, к сожалению совсем, совсем
не согласен. Наоборот, мне кажется, что все Папины недостатки с возрастом не
смягчаются, а, видимо, в связи с изоляцией, болезнью, трудными условиями -
трудными беспримерно - углубляются. Его нетерпимость, горячность, дергание,
даже грубость и желание оскорбить, задеть, уничтожить - усиливаются. Причем
это не только "личное", а прямо какой-то "метод", и вряд ли хороший метод в
организационной работе. Что делать? Ничего, терпеть, если можно так сказать.
Ибо основное не в этом, это пустяки по сравнению с основным, с тем, чем
является Папа не только для меня, конечно. И если я все-таки решил тебе
написать, то потому только, повторяю, что чувтвую себя к этому как бы
"вынужденным". Неверно, что Папа был прав в деле с "Коммун[ой]"177. Неверно.
Если Папа через несколько недель после разрыва пришел к выводу, что нужно
примирение - значит раскол был неправилен, значит нужно было вести не
непримиримую линию в отношении Р.М[олинье] и К до разрыва, а идти на
компромисс. Разрыв же с Р.М[олинье] - пусть не так, как это считал наилучшим
Папа, был проделан с его согласия, больше, при его нажиме. Ты пишешь:
"Переоценили свои силы". Да. Но разве мы только переоценнили? Если бы П[апа]
правильно оценил эти силы, мог ли он толкать на разрыв? Нет, отвественность
и вина общая. Наша больше тем, что мы сидим здесь "конкретно" на месте.
П[апина] больше тем, что с него больше спрашивается.
Ты пишешь насчет П[апиного] предложения "арбитража", "сколько было
указаний" и пр. Мамочка, но дело ведь совсем не в этом. Ты пишешь так
потому, что ты вне нашей жизни. Организация состоит из живых людей -
избитая, но верная фраза. Нельзя живую организацию в течение нескольких
недель бешено настроить на разрыв, разжечь в ней чувство борьбы,
непримиримости с тем, чтобы перестроить ее предложением об арбитраже или
другим "указанием". Нет, борьба, особенно острая, сопровождающаяся разрывом,
имеет свою логику. Остановиться сразу и резко изменить курс не легко, почти
невозможно. Это требует времени, терпения, спокойствия. И это должен был бы
понимать и Папа, организация не машина; ей можно в любой момент дать ход
назад. Конечно, досадно терять время и силы - но друг[их] путей нет -
остальное горячность, дергание и пр. Т. е. то, что делал Папа (и делает
слишком часто) и что, в частности, отражало его недопустимо резкое письмо ко
мне178. Недопустимое в особенности потому, что письмо не равное равному, а
написано, когда знаешь, что тебе так или даже 1/10 от "так" не ответят. И
это все также связано с друг[им] недостатком, серьезным недостатком в
политике. П[апа] никогда не признает свою неправоту, даже свое участие в
общей неправоте. Поэтому он не терпит критики. Когда ему говорят или пишут
то, с чем он не согласен, он это либо игнорирует, либо отвечает179
резкостями. Все привыкли к тому, что Папе лучше не писать или не говорить о
том, с чем он не согласен. Нет, мамочка, это не метод. (Я не говорю о том,
когда Папа "ухаживает" за кем-нибудь, - это совсем другое дело).
Но возвращаюсь к франц[узскому] делу. Как политик, П[апа] должен был бы
конкретно оценить и наши силы, и наши возможности. Знать, что ему идти на
разрыв с Р.М[олинье] и К , то, что этот разрыв будет иметь свою логику, что
дело имеешь пусть с плохими (какие есть, лучших пока нет, поэтому нельзя их
топтать), но с живыми людьми; раз направив их на резкую борьбу, остановить
их по команде, "по указанию" нельзя и пр. И пр. Отсюда, если разрыв не был
все же ошибкой и лишь новый авантюристический поворот "Коммуны" сделал
слияние неизбежным, то надо все же понимать, что освоение этого требует для
организации времени и требует со стороны П[апы] спокойного, терпеливого и180
дружеского отношения к товарищам. Необходимо, чтобы вопрос был решен в
Папиной голове, надо, чтобы он прошел через головы остальных. Бешенство же
дает кажущееся ускорение дела, кажущееся, но не понятое, не завоеванное
проводится плохо и противоречиво, но "зато" нарушает всякую возможность
нормальных организационных, товарищеских и личных отношений. Вообще же в
организац[ионных] вопросах Папа склонен к крайностям и переменам. Сперва
рубит, потом клеит.
После нескольких бешеных писем о R.Well'е и Well'ю (Berlin) Папа
написал ему вдруг примирительное письмо, которое я, к счастью, не передал,
ибо на след[ующий] день Well перешел к сталинцам. Таких и подобных фактов
больше чем много, и в каждом случае, к несчастью, Папа немедленно же ищет
виновников - действительныхз или мнимых, ибо он об этом даже не
задумывается, они ему нужны для собственной разрядки...
Людей же надо беречь. Скучно это, я знаю, но что делать. Ругать их
надо, и крепко, но не переходя известной черты, но и беречь - они ведь на
каждом углу не стоят, их мало, они нужны.
Возьмем вопрос о Секретариате. Плох он, работает плохо и пр. И пр. Все
это верно. Но разве это позиция? Если плохи люди, надо их заменить лучшими,
если эти плохие все же лучше других еще более плохих или если друг[ие]
обстоятельства мешают заменить этих - нельзя их ругать и ругать,
презрительно игнорировать или оскорблять или раздавать им пинки... Я писал
Папе год тому назад, что этот С[екретариа]т к настоящей работе не способен,
что надо искать другие выходы. Если этих выходов нет - надо терпеть, а не
давать затрещины при всяком случае. Что это дает? Делу, работе, этим
товарищам - ничего. Известное удовлетворение самому Папе? Нет, это
неправильно.
Взять вопрос о Р.М[олинье]. Надо честно сказать, что П[апа] (и не он
один) ошиблись, что поддержка систематическая Р.М[олинье] в прошлом была
неправильна. Папа этого никогда не сделает, а будет искать очень остроумных
и тонких доводов, чтобы доказать, что все было правильно.
Перо. Он скрыл от меня, что получил телеграмму [...]181 и поехал182.
Это, конечно, возмутительно. Тем не менее Папино поведение по отношению к
нему тоже было неправильно. Перо, как член общей организации, имел право на
другое отношение, несмотря на свои недостатки, "невыносимость" и пр.
Не стоит больше писать. Организационные и личные отношения (последние в
нашей среде являются лишь частью первых) не являются Папиной личной сильной
стороной, и в этой области - и только в этой области - нет у него "правоты",
хотя хотелось бы, чтобы и здесь он был прав - да нет этого. Лично я хотел бы
как можно скорее развязаться с редактором183. Я несколько лет жизни потерял,
зарывшись в бумаги, письма, переводы, пересылку. Мало чему научился, не было
времени ни читать, ни "развиваться", а пользы для дела вышло ой как мало,
пинков же много184.
Вот сегодня в письме Теодору Папа целит два камня на "богемистых и
умников" и на "безответственных". Анонимно. Тягостно как-то письма эти
читаются - "кто" имеется в виду: Дилаиль, Гего или кто другой. Или когда по
французским делам Папа демонстративно - чтобы унизить других - пишет Фишеру,
который во франц[узких] делах ушами хлопает и активного участия не
принимает. Или когда по русским делам Папа писал Адольфу - всем было
неприятно, и тем, кому пишет Папа, и тем, кому не пишет. Это какие-то
будавочные уколы. Зачем?185
Не огорчайся из-за этого письма, мамочка, я уже очень давно пришел к
этим выводам, - но ведь не это основное, что делает Папу единственным,
незаменимым - для нас сегодня, для многих и многих других позже.
Всегда твой
[Л.Л.Седов]
Вопрос о судьбе Советского Союза близок каждому мыслящему рабочему. 170
миллионов душ совершают величайший в истории опыт социального освобождения.
Крушение нового режима означало бы страшный удар развитию всего
человечества. Но именно отсюда вытекает обязанность честного, т. е.
критического, отношения ко всем тем сложным процессам и противоречивым
явлениям, которые наблюдаются в жизни Советского Союза.
Самым тревожным признаком внутренней жизни СССР являются, несомненно,
продолжающиеся жестокие расправы - в большинстве своем не над сторонниками
капиталистической реставрации, а над революционерами, которые вступили в тот
или другой конфликт с руководящим слоем. За последние месяцы в мировую
печать проникли многочисленные сообщения об исключительно тяжелых репрессиях
против оппозиционных членов самой правящей партии, а также иностранных
коммунистов, если те не могут рассчитывать на защиту посольства собственной
страны. Тюрем оказывается уже недостаточно. Концентрационные лагеря получили
такое развитие, какого они никогда не имели в годы гражданской войны.
Ответом заключенных на невыносимые преследования являются все учащающиеся
коллективные и индивидуальные голодовки и самоубийства. Многочисленные
трагические факты засвидетельствованы лицами, заслуживающими полного доверия
и готовыми предстать перед любой инстанцией для подтверждения своих
показаний. Критическая мысль отказывается совместить эти факты с официальным
утверждением, что социалистическое общество установлено в СССР "окончательно
и бесповоротно".
5 июня "Правда", руководящая газета СССР, возвестила о принятии
Центральным Комитетом правящей партии проекта новой конституции, "самой
демократической в мире"187. Передовая статья, комментирующая это в высшей
степени важное решение, возвещает в то же время новые еще более страшные
репрессии против оппозиционеров. Вопрос настолько важен, что мы считаем
необходимым привести дословно заявление "Правды" как непосредственного
рупора правящих кругов. Указав на "грандиозные победы социализма", нашедшие
свое выражение в новой конституции, газета тут же требует "повышения
бдительности" против "классово враждебных социализму сил". Было бы, однако,
ошибкой думать, что речь идет о сторонниках восстановления монархии,
дворянства или буржуазии. Наоборот, рядом декретов, а затем и
соответственными параграфами новой конституции окончательно устранено
неравенство граждан по признаку их социального происхождения. Согласно
официальным разъяснениям, социалистическое общество настолько окрепло, что
может уже не бояться выходцев из дворянской и буржуазной среды. Что же
касается "классово враждебных социализму сил", против которых требуются
повышенные кары, то "Правда" говорит на этот счет следующее:
"Борьба продолжается. Бессильные для прямого нападения, остатки
контрреволюционных групп, белогвардейцев всех мастей, особенно
троцкистско-зиновьевской, не отказались от своей подлой шпионской,
диверсантской и террористической работы. Твердой рукой мы будем и впредь
бить и уничтожать врагов народа, троцкистских гадов и фурий, как бы искусно
они ни маскировались".
Эти слова говорят сами за себя. Публикуя "самую демократическую в мире"
конституцию, правящая группа Советского Союза обещает в то же время
"уничтожать" сторонников определенного течения социалистической мысли,
обвиняя их в таких преступлениях, как "шпионская, диверсантская (?) и
террористическая работа". Обвинение имеет заведомо бредовый характер. Оно
ничуть не лучше обвинения средневековых еретиков в вызывании засухи и
эпидемий или обвинения евреев в употреблении христианской крови. Но угроза
истребления не теряет от этого своей страшной реальности.
Так называемое "троцкистское" течение носит интернациональный характер
и издает книги и газеты не менее чем на 15 языках. Можно различно относиться
к этому течению, сочувствовать ему или, наоборот, осуждать его, но всякий
мыслящий рабочий, всякий серьезный человек способен из бесспорных документов
убедиться в том, что дело идет о революционной группировке, ставящей своей
задачей освобождение трудящихся. Так, во время июньских событий в Париже
французская буржуазная пресса единодушно травила "троцкистов" за разжигание
стачек, а печать Коминтерна обвиняла их в стремлении искусственно вызвать
революцию. Можно ли хоть на минуту поверить, что одно и то же течение,
руководимое одними и теми же идеями и лицами, стремится во всех
капиталистических странах опрокинуть власть буржуазии, а в СССР -
восстановить капитализм при помощи "шпионской, диверсантской и
террористической работы"?
Каждый бескорыстный друг СССР, т. е. друг советских трудящихся масс,
должен сказать себе: в официальных объяснениях заключена явная и очевидная
неправда. Открыто готовя физическое истребление своих идейных противников,
правящая группа не находит ни одного серьезного и веского слова в объяснение
или в оправдание этой расправы. Можно ли пассивно и молчаливо терпеть такое
положение?
Мы, нижеподписавшиеся, заявляем перед лицом общественного мнения всего
мира: неправда, будто "троцкисты" и "зиновьевцы" стремятся или могут
стремиться к восстановлению капитализма; неправда, будто они имеют или могут
иметь какое-либо отношение к шпионским проискам или террористическим
покушениям контрреволюции; неправда, будто их деятельность направлена или
может быть направлена против социализма. Но зато безусловная правда,
вытекающая из всей литературы вопроса, что "троцкисты" являются противниками
политики правящей советской группы, противниками все более растущего
социального неравенства в СССР, противниками восстановления офицерской касты
и прежде всего противниками неограниченной власти и неограниченных
привилегий бюрократии. Не советский пролетариат карает своих "классовых
врагов", а советская бюрократия в борьбе за свою власть и свои привилегии
истребляет ту группу, которая пытается выразить протест и недовольство
трудящихся масс.