Страница:
повернуть к оппортунизму в политическом вопросе гигантского исторического
значения.
Внутренняя жизнь Четвертого Интернационала основана на принципах
демократии. Тов. Вэр из этой демократии делает очень широкое, иногда даже
анархическое применение. Однако преимущество режима демократии состоит в
том, что подавляющее большинство, опираясь на опыт и на товарищескую
дискуссию, может свободно формулировать свое авторитетное мнение и
своевременно призвать к порядку меньшинство, вступившее на опасный путь.
Такова лучшая услуга, которую можно сейчас оказать нашей бельгийской секции,
а заодно и голландской.
Крукс415
24 августа 1937 г.
Беседа по поводу китайских дел велась на английском языке, а так как я
владею им очень плохо, стенограмма не могла точно выразить мои мысли.
Исправить или дополнить английскую запись у меня, к сожалению, нет никакой
возможности. К тому же положение со времени беседы значительно изменилось.
11-ого августа, когда происходила беседа, было еще неясно, как далеко зайдет
конфликт между Японией и Китаем417. В настоящее время конфликт превратился в
открытую войну, хотя, правда, и сейчас еще трудно сказать, по крайней мере
отсюда, будут ли военные действия приостановлены каким-либо компромиссом или
же, наоборот, развернутся в большую войну.
1) Во всяком случае, вопрос о самостоятельных, "антияпонских"
организациях представляется сейчас более актуальным, чем несколько недель
тому назад. И сейчас мне, однако, кажется, что наши единомышленники не могут
брать на себя инициативу создания "антияпонских" организаций, без более
точного определения их целей. Гораздо правильнее, кажется мне, пытаться
создавать "военные" организации на классовой основе для выполнения той
работы, которую в соответственном случае должны были бы выполнять
профессиональные союзы. Например, если с данного завода несколько рабочих
отправились на войну, нужно и должно создать группу для поддержания с ними
связи и для оказания им и их семьям материальной и моральной поддержки.
Такую же работу следует производить в деревнях, стараясь создать для этого
особый рабочий центр в городе. Такие рабочие и крестьянские союзы помощи
ушедшим на войну могут и должны настаивать перед буржуазными политическими
организациями и перед революционными органами на оказании помощи семьям
революционных солдат и так далее.
2) Было бы неправильно думать, что война сразу парализует экономическое
оживление в стране. Наоборот, есть все основания полагать, что война вызовет
в ряде отраслей промышленности лихорадочное оживление. К этому надо
прибавить, что огромное пространство Китая, особенно юг и запад, останется
не только вне поля военного действия, но и в значительной мере вне прямого
влияния факторов войны. Можно, таким образом, ожидать, что промышленное
оживление продолжится, особенно если войну будет финансировать
Великобритания, Соединенные Штаты или Советский Союз. Зависимость армии и
правительства от внутреннего производства должна чрезвычайно повысить роль и
значение китайских промышленных рабочих. Все отрасли промышленности,
особенно те, которые непосредственно работают на оборону, будут загребать
большие барыши. Эта обстановка откроет широкие возможности для экономической
борьбы рабочих. Правительству придется быть более осторожным в своих
репрессиях, чтобы не нарушить хода военной промышленности. Разумеется,
негодяи из Гоминьдана и не меньшие негодяи из сталинской партии будут
кричать, что экономическая борьба во время войны антипатриотична. Однако
рабочие массы вряд ли будут сочувствовать таким голосам, особенно если
действительные революционеры сумеют разоблачить огромные прибыли
капиталистов и хищничество интендантов и всяких других чиновников.
Разумеется, вся эта работа не только не будет наносить ущерба войне, но,
наоборот, будет служить ей поддержкой. Война против Японии может лишь в том
случае принять действительно национальный характер, если буржуазии не
удастся взвалить всю тяжесть ее на трудящиеся массы. Вот почему огромное
значение приобретают такие требования, как рабочий контроль над
промышленностью, особенно над военной промышленностью, чтобы не только
контролировать прибыли, но и препятствовать капиталистам поставлять в армии
плохие и недоброкачественные продукты и изделия. Повседневная жизнь во время
войны даст сотни и тысячи поводов для организации разного рода обществ и
комитетов, в которых рабочие будут действовать рядом со студентами и мелкой
буржуазией вообще. Нужно только, чтобы такие организации всегда имели перед
собою хотя бы узкую, но вполне конкретную программу, связанную интересами
армии и трудящихся. Незачем повторять, что рабочие-революционеры, активно
участвующие в войне и в обслуживании войны, не могут и не должны брать на
себя ни малейшей ответственности за буржуазное правительство. Авангард
пролетариата остается и во время войны в непримиримой позиции к буржуазии.
Его задача состоит в том, чтобы, опираясь на опыт войны, сплотить рабочих
вокруг революционного авангарда, сплотить крестьян вокруг рабочих и тем
подготовить подлинное рабоче-крестьянское правительство, т. е. диктатуру
пролетариата, ведущего за собою миллионы крестьян.
С точки зрения указанной цели огромное значение имеет сохранение тесной
связи с революционным рабочим внутри армии (обязательная переписка, посылки
продуктов), всякого рода братания между рабочими, крестьянами и солдатами и
прочее и прочее.
Таковы те короткие дополнительные замечания, которые я могу прибавить к
нашей беседе от 11 августа.
[Л.Д.Троцкий]
3 сентября 1937 г.
"Лондонское Бюро Революционных Социалистических Партий" было
приглашено, наряду со 2-ым и 3-им Интернационалами, принять участие в
Международной Комиссии Расследования по поводу московских процессов. 21 мая
Феннер Броквей ответил от имени Бюро отказом. Мы приводим соответственную
часть его ответа дословно.
"Интернациональное Бюро не может оказать поддержки американской
следственной комиссии или быть представлено в ней, ибо оно считает, что
сделана была роковая ошибка, когда инициативу расследования взял на себя
комитет, который сам определяет себя, как `Комитет Защиты Троцкого' ".
Выходит так, что Лондонское Бюро кровно заинтересовано в успехе
расследования и, если отказывается помочь делу, то только потому, что оно
начато Комитетом "защиты". Мистер Броквей указывает однако, кто собственно
должен был взять на себя инициативу расследования: новый начальник ГПУ Ежов?
Секретарь Коминтерна Димитров? Королевский советник Притт? Секретарь
Лондонского бюро Феннер Броквей? Или, наконец, епископ кентерберийский?
Наиболее "беспристрастным" из всех перечисленных кандидатов является, надо
думать, сам Броквей. Однако именно он, как видно из его февральского письма
к американскому социалисту Аллену418, не только не собирался взять на себя
инициативу расследования, но изо всех сил старался помешать инициативе
других, причем ссылался не на интересы беспристрастия, а на интересы
московской бюрократии. Вот что писал Броквей Аллену: расследование может
причинить "ущерб России и коммунистическим кругам". Не поразительно ли? В
письме, не рассчитанном на опубликование, Броквей неосторожно выступал, как
член "Комитета Защиты" Сталина, Димитрова, Вышинского и Ягоды. Я тогда же
указал на это в печати. Броквей не ответил ни словом. Прошло несколько
месяцев. В письме от 28 мая Броквей снова выступает против расследования, но
уже с совершенно другой аргументацией. По существу же он остается и теперь
членом негласного "Комитета Защиты" фальсификаторов против их жертв.
Подозрение, которое Броквей от имени Лондонского Бюро пытается
набросить на расследование, лишено какого бы то ни было юридического или
морального основания. Нью-йоркский Комитет только инициатор дела, причем
суть его инициативы состояла именно в том, чтобы при содействии других
организаций обеспечить объективное и добросовестное расследование через
особую Международную Комиссию, совершенно независимую от инициаторов.
Состав ньюйоркского Комитета неоднороден. В него входят лица, которые с
самого начала понимали абсурдность и подлость московских обвинений. Другие
члены не имели на этот счет готового мнения, но были встревожены или
возмущены "тоталитарным" характером московского правосудия и тем фактом, что
норвежские "социалистические" лакеи ГПУ заперли меня на замок как раз в тот
момент, когда мне больше всего необходима была свобода для защиты не только
себя, но и сотен других. Конечно, если бы ньюйоркский Комитет состоял из
лицемеров, он мог бы назвать себя Комитетом для "защиты вечных основ
морали". Но он предпочел действовать открыто. Под "защитой Троцкого" Комитет
имел и имеет в виду не прикрытие союза Троцкого с Гитлером, а предоставление
Троцкому возможности гласно опровергнуть возведенные на него обвинения.
Только! И этого вполне достаточно.
Члены Комитета понимали с самого начала не хуже Феннера Броквея, что
вердикт Международной Комиссии только в том случае будет иметь авторитет,
если расследование будет обставлено всеми необходимыми гарантиями полноты и
объективности, в частности участием в Комиссии представителей различных
направлений политической мысли. Комитет начал с гласного приглашения
представителей московского правительства, Коминтерна, "друзей СССР", Второго
Интернационала, лондонского Бюро и прочих. Дело шло, разумеется, не о
политической или моральной оценке сталинизма, троцкизма, большевизма или
марксизма: ни одно политическое направление не согласится становиться
объектом оценки межпартийной комиссии, и никакая разумная комиссия не
возьмет на себя такой непосильной задачи. Оценка политических направлений
дается массами в политической борьбе. Окончательный вердикт выносит история.
Задача расследования Международной Комиссии состояла и состоит лишь в
проверке определенных юридических обвинений против определенных лиц.
Политические выводы из вердикта Комиссии каждое направление будет делать
по-своему. Тем обязательнее было участие в расследовании для всякой
организации, заинтересованной в выяснении правды. Однако прямые и косвенные
агенты и "друзья" ГПУ и друзья этих друзей наотрез отказались: одни из них,
в духе первого письма Феннера Броквея, ссылались на недопустимость причинять
ущерб Сталину и его Коминтерну; другие же, в стиле второго письма Феннера
Броквея, находили будущую комиссию недостаточно "беспристрастной". И те, и
другие с полным основанием боялись расследования. А Лондонское Бюро
прикрывало их тыл.
Чтобы ярче раскрыть недостойную роль этого Бюро, возьмем другой, более
свежий пример. Гангстеры ГПУ убили в Испании Андрея Нина, вождя ПОУМ. Нин
был моим противником. Наоборот, Феннер Броквей считал Нина своим
единомышленником. Если бы Лондонское Бюро и другие "беспристрастные" Понтии
Пилаты выступили с расследованием московских подлогов немедленно после
процесса Зиновьева-Каменева, ГПУ, может быть, не решилось бы пустить в
оборот заведомо ложное обвинение вождей ПОУМа в сотрудничестве с генералом
Франко. Но этого сделано не было. "Беспристрастные" охраняли ГПУ. В
результате Нин убит, убиты десятки и сотни других. ПОУМ разгромлен.
Упущенного не воротишь. Но не думают ли все же господа Броквеи, что наступил
час для международного расследования преступлений ГПУ в Испании: подлогов,
разгромов и убийств? Или, может быть, они жаждут инициативы расследования от
стерилизованных жрецов беспристрастия? Пусть Броквей укажет мне их адрес и
номер телефона: я немедленно обращусь к ним. Если же, как я подозреваю, их
не существует в природе, пусть Лондонское Бюро возьмет на себя инициативу
расследования. Пусть по примеру ньюйоркского Комитета обратится ко всем
существующим рабочим Интернационалам и к отдельным выдающимся деятелям
науки, литературы и искусства, известным своей честностью и неподкупностью.
Если кто-нибудь скажет, что Феннер Броквей сделал "роковую ошибку", взяв на
себя инициативу расследования вместо того, чтобы предоставить дело Сталину
или Негрину, каждый разумный и честный человек назовет такого "обвинителя"
постыдным лицемером.
В заключение считаю нужным напомнить еще об одном немаловажном
обстоятельстве. В том же февральском письме, в котором он выражал
трогательную заботу об интересах Сталина, Ягоды и Димитрова, Ф.Броквей
предлагал создать международную комиссию для расследования... моей
политической деятельности, причем по странной "опрометчивости" намеревался
включить в эту комиссию Нормана Томаса, Отто Бауэра, Брантинга и других моих
заклятых политических врагов. Сама мысль об "официальной" оценке
политической деятельности лица или партии через посредство... следственной
комиссии представляет собой такой абсурд, о котором можно говорить только на
страницах провинциального журнала. Этого не мог, конечно, не понимать и
Феннер Броквей. Но он пытался использовать кровавые московские амальгамы для
того, чтобы нанести удар ненавистному ему большевизму ("троцкизму"), причем
свою фракционную борьбу пытался прикрыть мантией беспристрастного
"расследования": специалисты морали любят, как известно, ловить рыбу в
мутной воде.
Мы, "аморальные" большевики, поступаем иначе. Политику Нина мы
критиковали открыто при его жизни. Мы не изменили нашей оценки после его
смерти. Но так как мы ни на минуту не сомневались в неподкупности этого
пролетарского борца, то мы готовы сделать все для реабилитации его имени и
для беспощадного заклеймения его палачей. Мы заранее заявляем Феннеру
Броквею и всем другим специалистам морали, что ни один из наших друзей и
единомышленников не попытается использовать расследование по поводу убийства
Нина для сведения счетов с политикой Нина. Для борьбы с оппортунизмом и
центризмом нам нет надобности прикрываться "комиссией", созданной для совсем
других целей. Такие приемы мы предоставляем Тартюфам419 идеалистической
морали. Мы же, грубые материалисты, предпочитаем "крапиву звать крапивой и
глупостью глупцов дела". Удары противникам мы наносим открыто и за
собственной ответственностью.
Л.Троцкий
Койоакан,
5 сентября, 1937.
1. Разница между Негриным и Франко есть разница между загнивающей
буржуазной демократией и фашизмом.
2. Везде и всегда, где революционные рабочие не в силах опрокинуть
непосредственно буржуазный режим, они защищают от фашизма даже и загнивающую
буржуазную демократию.
3. Рабочие защищают буржуазную демократию не методами буржуазной
демократии (Народные фронты, коалиционные правительства и пр.), а своими
методами, т. е. методами революционной классовой борьбы. Так, участвуя в
военной борьбе против фашизма, они защищают в то же время от правительства
буржуазной демократии свои собственные организации, права и интересы.
4. Буржуазная демократия загнивает вместе с капитализмом, который ее
породил. Самый факт восстания фашизма против буржуазной демократии
свидетельствует, что дни последней сочтены. Восстановление или возрождение
буржуазной демократии не может быть поэтому программой пролетариата. Защита
буржуазной демократии против фашизма есть только тактический эпизод,
подчиненный стратегической задаче: опрокинуть буржуазную демократию и
установить диктатуру пролетариата.
5. Коалиция с буржуазией под именем Народного фронта, участие в
правительстве Народного фронта или политическая поддержка такого
правительства, отход от самостоятельной агитации и организации во имя
революционного низвержения революционного правительства421, способны, в
лучшем случае, продлить агонию буржуазной демократии и тем вернее
подготовить торжество фашизма. Не только политика Сталина и социалистов,
этих прямых лакеев контрреволюции, но и политика вождей CNT и ПОУМа являлась
и остается гибельной с точки зрения интересов пролетариата.
6. Но если верно, что правительство Негрина-Сталина, как и
правительство Франко, являются цепными собаками капитала; если верно, что
политика Негрина-Сталина ведет к торжеству фашизма, то совершенно неверно
делать отсюда вывод, что в борьбе между армиями Негрина-Сталина и Франко
пролетариат занимает нейтральную позицию. Испанский, как и международный
пролетариат, заинтересован а) в военном разгроме Франко; б) в такой политике
пролетариата во время гражданской войны, которая готовила бы скорейшее
низвержение правительства Негрина-Сталина.
7. Можно привести такое возражение: во время войны между двумя
буржуазными государствами революционный пролетариат, независимо от
политического режима, стоит на позиции: "поражение собственного
правительства есть меньшее зло". Не применима ли эта политика и к
гражданской войне, в которой борются два буржуазных правительства друг
против друга? Нет, неприменима. В войне между буржуазными государствами дело
идет об империалистических завоеваниях, а не о борьбе демократии или
фашизма. В испанской гражданской войне дело идет именно о борьбе демократии
и фашизма. Для капитала между демократией и фашизмом нет серьезной разницы:
он пользуется для своих целей демократией или фашизмом в зависимости от
обстоятельств. Но для мелкобуржуазных агентов капитала: вождей
социал-демократии, сталинцев, анархистов - демократия означает источник
существования и влияния; фашизм - гибель. Революционный пролетариат не
должен валить оба воюющих лагеря в одну кучу, наоборот, он должен
использовать их борьбу в своих интересах. Сделать это он может не политикой
"нейтралитета", а нанося главные удары врагу No 1, именно, фашизму.
8. Франко - открытый, явный, непосредственный и смертельный враг,
ненавидимый подавляющим большинством рабочих и крестьян. Негрин, Сталин,
Кабальеро и К - менее открытые, более замаскированные враги, ведущие за
собой миллионы рабочих и крестьян. С Франко возможна только физическая
борьба. С Негриным физическая борьба пока еще невозможна: ее надо готовить
политически. Главная форма подготовки: обвинение в плохом ведении войны.
Причина: служение капиталу.
9. Можно сказать, что два империалистических лагеря (Италия-Германия, с
одной стороны, Англия-Франция-СССР, с другой) ведут борьбу на почве
Пиренейского полуострова и что гражданская война в Испании является только
"эпизодом" этой борьбы. В смысле исторической тенденции это верно. Но нельзя
отождествлять историческую тенденцию с конкретным ходом гражданской войны.
Вмешательство империалистических государств имеет, бесспорно, огромное
влияние на развитие событий в Испании, но до сих пор не изменило их
основного смысла, как борьбы между лагерем демократии и лагерем фашизма.
10. Если гражданская война затянется, то разница между воюющими
лагерями может свестись к нулю. Это верно. Но только может. Пока еще не
свелась. Надо использовать ту обстановку, какая есть. Возможно и другое: под
влиянием поражений Негрин-Сталин окажутся вынуждены идти на уступки, как
Негрин в августе. Мы используем уступки для низвержения Негрина.
11. Если бы Л.Кабальеро открыл борьбу против Негрина, как многие
ожидали, мы приняли бы в этой борьбе активное участие, не неся новой
ответственности, обвиняя Л.Кабальеро в недостатке решительности и пр. Но
Кабаллеро трусливо сбежал за границу от собственной армии и от анархистских
рабочих (U.G.T.)422, которые толкали его на путь борьбы. Побег этого
водевильного героя разрушает много иллюзий и открывает больше простора для
революционеров. Ведя войну против Франко, надо политически мобилизовать
массы против Негрина.
Саботаж и бойкот. Пароход с оружием для Франко и для Негрина. Кто будет
топить? Но ведь Негрин будет этим оружием истреблять и революционеров? 9
фашистов и 1 революционер. У Франко: 10 рабочих и крестьян.
12 Волонтеры для Негрина? Собирать деньги? Абсурд! Помочь нашим
единомышленникам. Посылка людей для революционной работы.
13. Комитеты помощи, митинги, трэд-юнионы. Посылать профсоюзам, не
правительству. Помощь стачечникам через стачечный комитет, хотя бы и
реформистский. Лозунг: "Ни победы, ни поражений!"; им: "Мы не оборонцы и не
пораженцы", - ложный принципиально, гибельный политически. Он лишен какой бы
то ни было агитационной силы. Это лозунги для клуба имени Понтия Пилата, а
не для революционной партии. Мы за победу над Франко. Мы за защиту рабочих
организаций и завоеваний революции (социализации, коллективизации) от
Франко. Мы оборонцы. Пораженцами являются Негрин и К . Мы участвуем в войне
против Франко как лучшие солдаты. В то же время в интересах победы над
фашизмом, мы ведем пропаганду социалистической революции и готовим
низвержение пораженческого правительства Негрина. Только такая постановка
вопроса даст нам доступ к массам.
[Л.Д.Троцкий]
14 сентября 1937 г.
Койоакан
Париж, 17 сентября 1937 г.
Дорогой друг,
Вчера утром я вернулся на свое постоянное местожительство (с некоторым
запозданием, ибо простудился). Вчера же послал вам телеграмму об убийстве
Людвига423 (заявление его было вам своевременно послано). Надеюсь, что вы
его получили.
Речь идет об одном из резидентов Г[ПУ]424 за границей, кажется
представлявшего учреждение в Англии, Бельгии и Голландии и связавшего[ся] со
Снеив[литом] несколько месяцев тому назад.
В качестве первых информаций прилагаю коммюнике для прессы
по-французски, написанное [Виктором] Сержем и ни [к] черту не годное. Ни
слова о значении акта, об ответственных и пр. (Серж безнадежный литератор).
Заметки по-русски составлены Эт[ьеном]. Русский язык не его родной.
Я должен прежде всего сказать, что во всем этом деле Снив[лит] несет
немалую долю ответственности. С самого начала и вплоть до последнего времени
я делал безуспешные попытки вступить в непосредственную связь с Людвигом и
натыкался на сопротивление и саботаж Снив[лита]. Под самыми разнообразными
предлогами он оттягивал установление связи, кормил меня обещаниями и
обманывал. Я отложил свой отъезд в отпуск на неделю в ожидании свидания, но
Снив[лит] почему-то отменил его и отложил на несколько недель. А когда
свидание, наконец, было назначено, хотя и в невозможных для меня условиях и
в городе, было уже слишком поздно. Если я пишу об этой отвратительной
стороне дела, то потому, что под практическим углом зрения она сохраняет все
свое значение. В живых осталась жена, тесно работавшая вместе с мужем,
посвященная во все его дела, в распоряжении которой находятся не только
самые интересные сведения, но и архивы и записки и пр[очее] погибшего425.
Вместе со Сни[влитом] она была в Париже, но он заявил, что не даст мне
возможности ее увидеть. Нагло стуча кулком по столу, он кричал Эт[ьену], что
он является единственным посредником и никому не позволит и пр. Когда
Эт[ьен], которому случайно удалось повидать жену (по оплошности Сержа,
который имеет доступ к этому делу по милости Сни[влита] и пользуется оным не
в интересах дела, а мелкого литературного тщеславия), пытался заговорить с
ней на ее родном языке, он был грубо оборван Снив[литом]. После увещеваний
Снив[лит] согласился назначить мне свидание, но за несколько часов до того
уехал вместе с женой Людвига из Парижа. Как выяснилось, Снив[лит] заранее
узнал, что он уедет и просто обманул нас. Все его стремления направлены к
тому, чтобы нажить на этом деле политический капитал, напечатать все, что
можно, в своем провинциальном "Факеле"426 и пользоваться женой Людвига и ее
сведениями как разменной монетой в интригах против нас и пр. Подлец!
При создавшихся условиях мне вряд ли удастся установить связь с женой и
получить от нее интересующие нас сведения. Я еще не знаю - обдумываю, - как
я буду реагировать на поведение Снив[лита]. Вероятно, напишу ему крайне
резкое письмо и пригрожу ему тем, что осведомлю всех товарищей о его
поведении, если он немедленно не изменит его. Но вряд ли это поможет, тем
более, что он единственный человек, которого знает жена, и в ее нынешнем
состоянии она неспособна оказать никакого сопротивления. Единственная
возможность, по крайней мере надежда, - это ваше энергичное и немедленное
вмешательство, написать ей непосредственно, может быть даже
протелеграфировать, поставив ряд вопросов и высказав необходимость
непосредственной личной связи со мной. Ей можно писать на всех языках,
например, по-русски. В этом случае Снив[лит] не сможет прочесть письма, но
передаст ли он его по назначению, - тоже неизвестно. Причем нет сомнений,
что как перед Людвигом, так и перед его женой Сни[влит] выступает в качестве
представителя IV [Интернационала], вашего друга и пр.
Если бы оказалось возможным, я считал бы крайне желательным приезд жены
значения.
Внутренняя жизнь Четвертого Интернационала основана на принципах
демократии. Тов. Вэр из этой демократии делает очень широкое, иногда даже
анархическое применение. Однако преимущество режима демократии состоит в
том, что подавляющее большинство, опираясь на опыт и на товарищескую
дискуссию, может свободно формулировать свое авторитетное мнение и
своевременно призвать к порядку меньшинство, вступившее на опасный путь.
Такова лучшая услуга, которую можно сейчас оказать нашей бельгийской секции,
а заодно и голландской.
Крукс415
24 августа 1937 г.
Беседа по поводу китайских дел велась на английском языке, а так как я
владею им очень плохо, стенограмма не могла точно выразить мои мысли.
Исправить или дополнить английскую запись у меня, к сожалению, нет никакой
возможности. К тому же положение со времени беседы значительно изменилось.
11-ого августа, когда происходила беседа, было еще неясно, как далеко зайдет
конфликт между Японией и Китаем417. В настоящее время конфликт превратился в
открытую войну, хотя, правда, и сейчас еще трудно сказать, по крайней мере
отсюда, будут ли военные действия приостановлены каким-либо компромиссом или
же, наоборот, развернутся в большую войну.
1) Во всяком случае, вопрос о самостоятельных, "антияпонских"
организациях представляется сейчас более актуальным, чем несколько недель
тому назад. И сейчас мне, однако, кажется, что наши единомышленники не могут
брать на себя инициативу создания "антияпонских" организаций, без более
точного определения их целей. Гораздо правильнее, кажется мне, пытаться
создавать "военные" организации на классовой основе для выполнения той
работы, которую в соответственном случае должны были бы выполнять
профессиональные союзы. Например, если с данного завода несколько рабочих
отправились на войну, нужно и должно создать группу для поддержания с ними
связи и для оказания им и их семьям материальной и моральной поддержки.
Такую же работу следует производить в деревнях, стараясь создать для этого
особый рабочий центр в городе. Такие рабочие и крестьянские союзы помощи
ушедшим на войну могут и должны настаивать перед буржуазными политическими
организациями и перед революционными органами на оказании помощи семьям
революционных солдат и так далее.
2) Было бы неправильно думать, что война сразу парализует экономическое
оживление в стране. Наоборот, есть все основания полагать, что война вызовет
в ряде отраслей промышленности лихорадочное оживление. К этому надо
прибавить, что огромное пространство Китая, особенно юг и запад, останется
не только вне поля военного действия, но и в значительной мере вне прямого
влияния факторов войны. Можно, таким образом, ожидать, что промышленное
оживление продолжится, особенно если войну будет финансировать
Великобритания, Соединенные Штаты или Советский Союз. Зависимость армии и
правительства от внутреннего производства должна чрезвычайно повысить роль и
значение китайских промышленных рабочих. Все отрасли промышленности,
особенно те, которые непосредственно работают на оборону, будут загребать
большие барыши. Эта обстановка откроет широкие возможности для экономической
борьбы рабочих. Правительству придется быть более осторожным в своих
репрессиях, чтобы не нарушить хода военной промышленности. Разумеется,
негодяи из Гоминьдана и не меньшие негодяи из сталинской партии будут
кричать, что экономическая борьба во время войны антипатриотична. Однако
рабочие массы вряд ли будут сочувствовать таким голосам, особенно если
действительные революционеры сумеют разоблачить огромные прибыли
капиталистов и хищничество интендантов и всяких других чиновников.
Разумеется, вся эта работа не только не будет наносить ущерба войне, но,
наоборот, будет служить ей поддержкой. Война против Японии может лишь в том
случае принять действительно национальный характер, если буржуазии не
удастся взвалить всю тяжесть ее на трудящиеся массы. Вот почему огромное
значение приобретают такие требования, как рабочий контроль над
промышленностью, особенно над военной промышленностью, чтобы не только
контролировать прибыли, но и препятствовать капиталистам поставлять в армии
плохие и недоброкачественные продукты и изделия. Повседневная жизнь во время
войны даст сотни и тысячи поводов для организации разного рода обществ и
комитетов, в которых рабочие будут действовать рядом со студентами и мелкой
буржуазией вообще. Нужно только, чтобы такие организации всегда имели перед
собою хотя бы узкую, но вполне конкретную программу, связанную интересами
армии и трудящихся. Незачем повторять, что рабочие-революционеры, активно
участвующие в войне и в обслуживании войны, не могут и не должны брать на
себя ни малейшей ответственности за буржуазное правительство. Авангард
пролетариата остается и во время войны в непримиримой позиции к буржуазии.
Его задача состоит в том, чтобы, опираясь на опыт войны, сплотить рабочих
вокруг революционного авангарда, сплотить крестьян вокруг рабочих и тем
подготовить подлинное рабоче-крестьянское правительство, т. е. диктатуру
пролетариата, ведущего за собою миллионы крестьян.
С точки зрения указанной цели огромное значение имеет сохранение тесной
связи с революционным рабочим внутри армии (обязательная переписка, посылки
продуктов), всякого рода братания между рабочими, крестьянами и солдатами и
прочее и прочее.
Таковы те короткие дополнительные замечания, которые я могу прибавить к
нашей беседе от 11 августа.
[Л.Д.Троцкий]
3 сентября 1937 г.
"Лондонское Бюро Революционных Социалистических Партий" было
приглашено, наряду со 2-ым и 3-им Интернационалами, принять участие в
Международной Комиссии Расследования по поводу московских процессов. 21 мая
Феннер Броквей ответил от имени Бюро отказом. Мы приводим соответственную
часть его ответа дословно.
"Интернациональное Бюро не может оказать поддержки американской
следственной комиссии или быть представлено в ней, ибо оно считает, что
сделана была роковая ошибка, когда инициативу расследования взял на себя
комитет, который сам определяет себя, как `Комитет Защиты Троцкого' ".
Выходит так, что Лондонское Бюро кровно заинтересовано в успехе
расследования и, если отказывается помочь делу, то только потому, что оно
начато Комитетом "защиты". Мистер Броквей указывает однако, кто собственно
должен был взять на себя инициативу расследования: новый начальник ГПУ Ежов?
Секретарь Коминтерна Димитров? Королевский советник Притт? Секретарь
Лондонского бюро Феннер Броквей? Или, наконец, епископ кентерберийский?
Наиболее "беспристрастным" из всех перечисленных кандидатов является, надо
думать, сам Броквей. Однако именно он, как видно из его февральского письма
к американскому социалисту Аллену418, не только не собирался взять на себя
инициативу расследования, но изо всех сил старался помешать инициативе
других, причем ссылался не на интересы беспристрастия, а на интересы
московской бюрократии. Вот что писал Броквей Аллену: расследование может
причинить "ущерб России и коммунистическим кругам". Не поразительно ли? В
письме, не рассчитанном на опубликование, Броквей неосторожно выступал, как
член "Комитета Защиты" Сталина, Димитрова, Вышинского и Ягоды. Я тогда же
указал на это в печати. Броквей не ответил ни словом. Прошло несколько
месяцев. В письме от 28 мая Броквей снова выступает против расследования, но
уже с совершенно другой аргументацией. По существу же он остается и теперь
членом негласного "Комитета Защиты" фальсификаторов против их жертв.
Подозрение, которое Броквей от имени Лондонского Бюро пытается
набросить на расследование, лишено какого бы то ни было юридического или
морального основания. Нью-йоркский Комитет только инициатор дела, причем
суть его инициативы состояла именно в том, чтобы при содействии других
организаций обеспечить объективное и добросовестное расследование через
особую Международную Комиссию, совершенно независимую от инициаторов.
Состав ньюйоркского Комитета неоднороден. В него входят лица, которые с
самого начала понимали абсурдность и подлость московских обвинений. Другие
члены не имели на этот счет готового мнения, но были встревожены или
возмущены "тоталитарным" характером московского правосудия и тем фактом, что
норвежские "социалистические" лакеи ГПУ заперли меня на замок как раз в тот
момент, когда мне больше всего необходима была свобода для защиты не только
себя, но и сотен других. Конечно, если бы ньюйоркский Комитет состоял из
лицемеров, он мог бы назвать себя Комитетом для "защиты вечных основ
морали". Но он предпочел действовать открыто. Под "защитой Троцкого" Комитет
имел и имеет в виду не прикрытие союза Троцкого с Гитлером, а предоставление
Троцкому возможности гласно опровергнуть возведенные на него обвинения.
Только! И этого вполне достаточно.
Члены Комитета понимали с самого начала не хуже Феннера Броквея, что
вердикт Международной Комиссии только в том случае будет иметь авторитет,
если расследование будет обставлено всеми необходимыми гарантиями полноты и
объективности, в частности участием в Комиссии представителей различных
направлений политической мысли. Комитет начал с гласного приглашения
представителей московского правительства, Коминтерна, "друзей СССР", Второго
Интернационала, лондонского Бюро и прочих. Дело шло, разумеется, не о
политической или моральной оценке сталинизма, троцкизма, большевизма или
марксизма: ни одно политическое направление не согласится становиться
объектом оценки межпартийной комиссии, и никакая разумная комиссия не
возьмет на себя такой непосильной задачи. Оценка политических направлений
дается массами в политической борьбе. Окончательный вердикт выносит история.
Задача расследования Международной Комиссии состояла и состоит лишь в
проверке определенных юридических обвинений против определенных лиц.
Политические выводы из вердикта Комиссии каждое направление будет делать
по-своему. Тем обязательнее было участие в расследовании для всякой
организации, заинтересованной в выяснении правды. Однако прямые и косвенные
агенты и "друзья" ГПУ и друзья этих друзей наотрез отказались: одни из них,
в духе первого письма Феннера Броквея, ссылались на недопустимость причинять
ущерб Сталину и его Коминтерну; другие же, в стиле второго письма Феннера
Броквея, находили будущую комиссию недостаточно "беспристрастной". И те, и
другие с полным основанием боялись расследования. А Лондонское Бюро
прикрывало их тыл.
Чтобы ярче раскрыть недостойную роль этого Бюро, возьмем другой, более
свежий пример. Гангстеры ГПУ убили в Испании Андрея Нина, вождя ПОУМ. Нин
был моим противником. Наоборот, Феннер Броквей считал Нина своим
единомышленником. Если бы Лондонское Бюро и другие "беспристрастные" Понтии
Пилаты выступили с расследованием московских подлогов немедленно после
процесса Зиновьева-Каменева, ГПУ, может быть, не решилось бы пустить в
оборот заведомо ложное обвинение вождей ПОУМа в сотрудничестве с генералом
Франко. Но этого сделано не было. "Беспристрастные" охраняли ГПУ. В
результате Нин убит, убиты десятки и сотни других. ПОУМ разгромлен.
Упущенного не воротишь. Но не думают ли все же господа Броквеи, что наступил
час для международного расследования преступлений ГПУ в Испании: подлогов,
разгромов и убийств? Или, может быть, они жаждут инициативы расследования от
стерилизованных жрецов беспристрастия? Пусть Броквей укажет мне их адрес и
номер телефона: я немедленно обращусь к ним. Если же, как я подозреваю, их
не существует в природе, пусть Лондонское Бюро возьмет на себя инициативу
расследования. Пусть по примеру ньюйоркского Комитета обратится ко всем
существующим рабочим Интернационалам и к отдельным выдающимся деятелям
науки, литературы и искусства, известным своей честностью и неподкупностью.
Если кто-нибудь скажет, что Феннер Броквей сделал "роковую ошибку", взяв на
себя инициативу расследования вместо того, чтобы предоставить дело Сталину
или Негрину, каждый разумный и честный человек назовет такого "обвинителя"
постыдным лицемером.
В заключение считаю нужным напомнить еще об одном немаловажном
обстоятельстве. В том же февральском письме, в котором он выражал
трогательную заботу об интересах Сталина, Ягоды и Димитрова, Ф.Броквей
предлагал создать международную комиссию для расследования... моей
политической деятельности, причем по странной "опрометчивости" намеревался
включить в эту комиссию Нормана Томаса, Отто Бауэра, Брантинга и других моих
заклятых политических врагов. Сама мысль об "официальной" оценке
политической деятельности лица или партии через посредство... следственной
комиссии представляет собой такой абсурд, о котором можно говорить только на
страницах провинциального журнала. Этого не мог, конечно, не понимать и
Феннер Броквей. Но он пытался использовать кровавые московские амальгамы для
того, чтобы нанести удар ненавистному ему большевизму ("троцкизму"), причем
свою фракционную борьбу пытался прикрыть мантией беспристрастного
"расследования": специалисты морали любят, как известно, ловить рыбу в
мутной воде.
Мы, "аморальные" большевики, поступаем иначе. Политику Нина мы
критиковали открыто при его жизни. Мы не изменили нашей оценки после его
смерти. Но так как мы ни на минуту не сомневались в неподкупности этого
пролетарского борца, то мы готовы сделать все для реабилитации его имени и
для беспощадного заклеймения его палачей. Мы заранее заявляем Феннеру
Броквею и всем другим специалистам морали, что ни один из наших друзей и
единомышленников не попытается использовать расследование по поводу убийства
Нина для сведения счетов с политикой Нина. Для борьбы с оппортунизмом и
центризмом нам нет надобности прикрываться "комиссией", созданной для совсем
других целей. Такие приемы мы предоставляем Тартюфам419 идеалистической
морали. Мы же, грубые материалисты, предпочитаем "крапиву звать крапивой и
глупостью глупцов дела". Удары противникам мы наносим открыто и за
собственной ответственностью.
Л.Троцкий
Койоакан,
5 сентября, 1937.
1. Разница между Негриным и Франко есть разница между загнивающей
буржуазной демократией и фашизмом.
2. Везде и всегда, где революционные рабочие не в силах опрокинуть
непосредственно буржуазный режим, они защищают от фашизма даже и загнивающую
буржуазную демократию.
3. Рабочие защищают буржуазную демократию не методами буржуазной
демократии (Народные фронты, коалиционные правительства и пр.), а своими
методами, т. е. методами революционной классовой борьбы. Так, участвуя в
военной борьбе против фашизма, они защищают в то же время от правительства
буржуазной демократии свои собственные организации, права и интересы.
4. Буржуазная демократия загнивает вместе с капитализмом, который ее
породил. Самый факт восстания фашизма против буржуазной демократии
свидетельствует, что дни последней сочтены. Восстановление или возрождение
буржуазной демократии не может быть поэтому программой пролетариата. Защита
буржуазной демократии против фашизма есть только тактический эпизод,
подчиненный стратегической задаче: опрокинуть буржуазную демократию и
установить диктатуру пролетариата.
5. Коалиция с буржуазией под именем Народного фронта, участие в
правительстве Народного фронта или политическая поддержка такого
правительства, отход от самостоятельной агитации и организации во имя
революционного низвержения революционного правительства421, способны, в
лучшем случае, продлить агонию буржуазной демократии и тем вернее
подготовить торжество фашизма. Не только политика Сталина и социалистов,
этих прямых лакеев контрреволюции, но и политика вождей CNT и ПОУМа являлась
и остается гибельной с точки зрения интересов пролетариата.
6. Но если верно, что правительство Негрина-Сталина, как и
правительство Франко, являются цепными собаками капитала; если верно, что
политика Негрина-Сталина ведет к торжеству фашизма, то совершенно неверно
делать отсюда вывод, что в борьбе между армиями Негрина-Сталина и Франко
пролетариат занимает нейтральную позицию. Испанский, как и международный
пролетариат, заинтересован а) в военном разгроме Франко; б) в такой политике
пролетариата во время гражданской войны, которая готовила бы скорейшее
низвержение правительства Негрина-Сталина.
7. Можно привести такое возражение: во время войны между двумя
буржуазными государствами революционный пролетариат, независимо от
политического режима, стоит на позиции: "поражение собственного
правительства есть меньшее зло". Не применима ли эта политика и к
гражданской войне, в которой борются два буржуазных правительства друг
против друга? Нет, неприменима. В войне между буржуазными государствами дело
идет об империалистических завоеваниях, а не о борьбе демократии или
фашизма. В испанской гражданской войне дело идет именно о борьбе демократии
и фашизма. Для капитала между демократией и фашизмом нет серьезной разницы:
он пользуется для своих целей демократией или фашизмом в зависимости от
обстоятельств. Но для мелкобуржуазных агентов капитала: вождей
социал-демократии, сталинцев, анархистов - демократия означает источник
существования и влияния; фашизм - гибель. Революционный пролетариат не
должен валить оба воюющих лагеря в одну кучу, наоборот, он должен
использовать их борьбу в своих интересах. Сделать это он может не политикой
"нейтралитета", а нанося главные удары врагу No 1, именно, фашизму.
8. Франко - открытый, явный, непосредственный и смертельный враг,
ненавидимый подавляющим большинством рабочих и крестьян. Негрин, Сталин,
Кабальеро и К - менее открытые, более замаскированные враги, ведущие за
собой миллионы рабочих и крестьян. С Франко возможна только физическая
борьба. С Негриным физическая борьба пока еще невозможна: ее надо готовить
политически. Главная форма подготовки: обвинение в плохом ведении войны.
Причина: служение капиталу.
9. Можно сказать, что два империалистических лагеря (Италия-Германия, с
одной стороны, Англия-Франция-СССР, с другой) ведут борьбу на почве
Пиренейского полуострова и что гражданская война в Испании является только
"эпизодом" этой борьбы. В смысле исторической тенденции это верно. Но нельзя
отождествлять историческую тенденцию с конкретным ходом гражданской войны.
Вмешательство империалистических государств имеет, бесспорно, огромное
влияние на развитие событий в Испании, но до сих пор не изменило их
основного смысла, как борьбы между лагерем демократии и лагерем фашизма.
10. Если гражданская война затянется, то разница между воюющими
лагерями может свестись к нулю. Это верно. Но только может. Пока еще не
свелась. Надо использовать ту обстановку, какая есть. Возможно и другое: под
влиянием поражений Негрин-Сталин окажутся вынуждены идти на уступки, как
Негрин в августе. Мы используем уступки для низвержения Негрина.
11. Если бы Л.Кабальеро открыл борьбу против Негрина, как многие
ожидали, мы приняли бы в этой борьбе активное участие, не неся новой
ответственности, обвиняя Л.Кабальеро в недостатке решительности и пр. Но
Кабаллеро трусливо сбежал за границу от собственной армии и от анархистских
рабочих (U.G.T.)422, которые толкали его на путь борьбы. Побег этого
водевильного героя разрушает много иллюзий и открывает больше простора для
революционеров. Ведя войну против Франко, надо политически мобилизовать
массы против Негрина.
Саботаж и бойкот. Пароход с оружием для Франко и для Негрина. Кто будет
топить? Но ведь Негрин будет этим оружием истреблять и революционеров? 9
фашистов и 1 революционер. У Франко: 10 рабочих и крестьян.
12 Волонтеры для Негрина? Собирать деньги? Абсурд! Помочь нашим
единомышленникам. Посылка людей для революционной работы.
13. Комитеты помощи, митинги, трэд-юнионы. Посылать профсоюзам, не
правительству. Помощь стачечникам через стачечный комитет, хотя бы и
реформистский. Лозунг: "Ни победы, ни поражений!"; им: "Мы не оборонцы и не
пораженцы", - ложный принципиально, гибельный политически. Он лишен какой бы
то ни было агитационной силы. Это лозунги для клуба имени Понтия Пилата, а
не для революционной партии. Мы за победу над Франко. Мы за защиту рабочих
организаций и завоеваний революции (социализации, коллективизации) от
Франко. Мы оборонцы. Пораженцами являются Негрин и К . Мы участвуем в войне
против Франко как лучшие солдаты. В то же время в интересах победы над
фашизмом, мы ведем пропаганду социалистической революции и готовим
низвержение пораженческого правительства Негрина. Только такая постановка
вопроса даст нам доступ к массам.
[Л.Д.Троцкий]
14 сентября 1937 г.
Койоакан
Париж, 17 сентября 1937 г.
Дорогой друг,
Вчера утром я вернулся на свое постоянное местожительство (с некоторым
запозданием, ибо простудился). Вчера же послал вам телеграмму об убийстве
Людвига423 (заявление его было вам своевременно послано). Надеюсь, что вы
его получили.
Речь идет об одном из резидентов Г[ПУ]424 за границей, кажется
представлявшего учреждение в Англии, Бельгии и Голландии и связавшего[ся] со
Снеив[литом] несколько месяцев тому назад.
В качестве первых информаций прилагаю коммюнике для прессы
по-французски, написанное [Виктором] Сержем и ни [к] черту не годное. Ни
слова о значении акта, об ответственных и пр. (Серж безнадежный литератор).
Заметки по-русски составлены Эт[ьеном]. Русский язык не его родной.
Я должен прежде всего сказать, что во всем этом деле Снив[лит] несет
немалую долю ответственности. С самого начала и вплоть до последнего времени
я делал безуспешные попытки вступить в непосредственную связь с Людвигом и
натыкался на сопротивление и саботаж Снив[лита]. Под самыми разнообразными
предлогами он оттягивал установление связи, кормил меня обещаниями и
обманывал. Я отложил свой отъезд в отпуск на неделю в ожидании свидания, но
Снив[лит] почему-то отменил его и отложил на несколько недель. А когда
свидание, наконец, было назначено, хотя и в невозможных для меня условиях и
в городе, было уже слишком поздно. Если я пишу об этой отвратительной
стороне дела, то потому, что под практическим углом зрения она сохраняет все
свое значение. В живых осталась жена, тесно работавшая вместе с мужем,
посвященная во все его дела, в распоряжении которой находятся не только
самые интересные сведения, но и архивы и записки и пр[очее] погибшего425.
Вместе со Сни[влитом] она была в Париже, но он заявил, что не даст мне
возможности ее увидеть. Нагло стуча кулком по столу, он кричал Эт[ьену], что
он является единственным посредником и никому не позволит и пр. Когда
Эт[ьен], которому случайно удалось повидать жену (по оплошности Сержа,
который имеет доступ к этому делу по милости Сни[влита] и пользуется оным не
в интересах дела, а мелкого литературного тщеславия), пытался заговорить с
ней на ее родном языке, он был грубо оборван Снив[литом]. После увещеваний
Снив[лит] согласился назначить мне свидание, но за несколько часов до того
уехал вместе с женой Людвига из Парижа. Как выяснилось, Снив[лит] заранее
узнал, что он уедет и просто обманул нас. Все его стремления направлены к
тому, чтобы нажить на этом деле политический капитал, напечатать все, что
можно, в своем провинциальном "Факеле"426 и пользоваться женой Людвига и ее
сведениями как разменной монетой в интригах против нас и пр. Подлец!
При создавшихся условиях мне вряд ли удастся установить связь с женой и
получить от нее интересующие нас сведения. Я еще не знаю - обдумываю, - как
я буду реагировать на поведение Снив[лита]. Вероятно, напишу ему крайне
резкое письмо и пригрожу ему тем, что осведомлю всех товарищей о его
поведении, если он немедленно не изменит его. Но вряд ли это поможет, тем
более, что он единственный человек, которого знает жена, и в ее нынешнем
состоянии она неспособна оказать никакого сопротивления. Единственная
возможность, по крайней мере надежда, - это ваше энергичное и немедленное
вмешательство, написать ей непосредственно, может быть даже
протелеграфировать, поставив ряд вопросов и высказав необходимость
непосредственной личной связи со мной. Ей можно писать на всех языках,
например, по-русски. В этом случае Снив[лит] не сможет прочесть письма, но
передаст ли он его по назначению, - тоже неизвестно. Причем нет сомнений,
что как перед Людвигом, так и перед его женой Сни[влит] выступает в качестве
представителя IV [Интернационала], вашего друга и пр.
Если бы оказалось возможным, я считал бы крайне желательным приезд жены