Трускиновская Далия. Люс-а-гард

   — Они завопили: «Малютка Джон! Малютка Джон!», стали скакать козлами, кидаться на него и виснуть у него на шее. Отроду я не видал такого дикого веселья! А он раскрутил их, всех четверых…
   — Но в балладе сказано — троих!
   — После четвертого кувшина эля он и на пятерых покушался… Тихо!…
   Они присели на корточки, так что невысокая стенка, отгораживавшая каменную лесенку, ведущую к дверям, скрыла их совершенно.
   Люс осторожно высунула голову — вдоль стены конюшни пробиралась женщина в длинном плаще. Плащ был, видно, из тонкой ткани, а женщина двигалась, пригибаясь, так что даже в лунном свете хорошо обозначались ее округлые формы. Темные кудрявые волосы были распущены и сливались во мраке с откинутым капюшоном. Самым удивительным было, что плащ у нее за спиной торчал каким-то прямым хвостом, и это мог быть только длинный клинок на поясной портупее!
   — Она! — прошептала Люс. — Ну, сейчас я с ней разберусь!
   И не дожидаясь, пока сэр Эдуард скажет свое веское слово, Люс вскочила и, на ходу рванув тяжелый меч из ножен, кинулась к женщине.
   — Стой! — крикнула она, собираясь приставить отравительнице острие к горлу. Но эта психическая атака не подействовала.
   Вместо того, чтобы рухнуть в обморок или, на худой конец, завопить, женщина скинула плащ, и в ее руке тоже блеснул клинок.
   Впервые за все время, проведенное в замке, люс ощутила подлинную радость. Ей предстояла схватка не с тупым противником, а с великолепной противницей!
   — Защищайся! — негромко сказала Люс.
   — С удовольствием! — отвечала незнакомка.
   Клинки скрестились.
   С первых же ударов Люс поняла, что перед ней — опытная мастерица, увертливая и стремительная, невзирая на солидные округлости. Уж руки-то у нее были куда сильнее, чем у Люс — они, казалось, не ощущали тяжести длинного меча. Люс примерно так же орудовала фехтовальной рапирой, как эта увесистая дама — рыцарским мечом. Кроме того, у нее была замечательная растяжка — Люс обнаружила это, когда незнакомка бросилась в выпад и чуть не достала острием меча бедро Люс. Чтобы с такими мощными бедрами с маху чуть ли не садиться в шпагат — такое Люс видела впервые.
   Все атаки Люс разбивались, как волна о скалу, и дуэлянтка при этом отступала — явно в намеченное заранее укрытие. Люс испугалась, что в полном мраке потеряет противницу — и гоняйся за ней потом по всему замку!
   — Эй, добрый сэр! — крикнула она остолбеневшему поэту. — Тащи сюда факел! Скорее! Хочу посмотреть на живую отравительницу! Пока она не смылась!
   Юноша кинулся назад, на конюшню, где, как он знал, в настенных кольцах всегда было несколько факелов. Тем временем звон мечей переполошил Блокхед-холл. Послышались крики и шаги бегущих людей.
   — Сейчас я тебя с рук на руки сдам лорду! — отбивая неотразимый выпад, пообещала Люс. Тут выяснилось, что выпад был с подвохом — дуэлянтка непостижимым образом оказалась у нее за спиной, и только прекрасная реакция спасла Люс от серьезной раны.
   Мечи опять скрестились.
   И тут на пороге конюшни появился юноша с пылающим факелом. Он подбежал — и лица поединщиц оказались на свету.
   — Это не леди Кэтрин! — крикнул он Люс. — Я не знаю этой леди!
   — Я — тем более! — отвечала Люс.
   — Не может быть! — воскликнула незнакомка, отпрыгивая и опуская меч. — Да это же Люс-а-Гард!

12. АТЛЕТЫ И ПОЭТЫ

   Люс от неожиданности уронила меч.
   — Меня зовут Мэй-Аларм! — торопливо сказала дуэлянтка, пряча меч в ножны. — Я тебе не враг! И я не имею отношения к смерти леди! А теперь бежим скорее! Мне вовсе незачем с ними со всеми встречаться! Они же считают, что я — привидение…
   — Так это же отлично! — обрадовался поэт, видя, что наметилось примирение, и подходя поближе. — Никто из наших людей даже близко не подойдет к привидению — конечно, если трезвый… И мы все трое благополучно скроемся!
   — Нет! — решительно сказала Мэй. — Я и так уже засветилась. Это непрофессионально, тем более, что…
   Тут только она вгляделась в лицо юного лорда и застыла, приоткрыв род в изумленной полуулыбке.
   — Тушите факел, добрый сэр, да поскорее, — начиная что-то понимать, приказала Люс. — И — на сеновал!
   Юноша сунул факел в бочку с водой, и все трое, вбежав в конюшню, быстро вскарабкались по приставной лестнице.
   Они успели вовремя — во двор уже сбежались люди, и там царил полный переполох, усилившийся, когда нашли меч из запертой оружейной.
   Одному ему известными лазами поэт быстро привел обеих женщин в какую-то комнату, небогато убранную, с окнами на галерею. Там лишь, стоя у окна, поединщицы перевели дух и внимательно посмотрели друг на дружку.
   — Откуда ты знаешь меня? — спросила Люс.
   — Еще бы мне тебя не знать! Твой портрет висит в актовом зале десантного училища!
   — Та-ак… — только и смогла вымолвить Люс. — Значит, целое училище?
   — Конкурс — сто сорок человек на место, и это при том, что принимают ежегодно не менее сотни.
   — А Зульфия?
   — Портрет Зульфии-А-Гард висит рядом с твоим. Она же — мама первого десантного сыночка!
   Тут обе десантницы опомнились и одновременно поглядели на сэра Эдуарда. Он же с недоумением взирал на них — и видно было, что их разговор для него — сарацинская грамота.
   — Послушайте, добрый сэр! — проникновенно обратилась к нему Люс. — А не сходить ли вам в разведку?
   И, видя, что ему не больно-то хочется уходить, Люс употребила сильное средство.
   — Я прошу вас, сэр Эдуард, — сказал она ласково и положила руку ему на грудь.
   Сверкнув глазами и задохнувшись от восторга, юноша схватил обеими руками этот неслыханный дар судьбы, поднес к губам, но не поцеловал, а лишь благоговейно прикоснулся. Затем он так же стремительно вылетел из комнаты.
   — Я угадала! Это он! — и Мэй в величайшем смятении села на подоконник.
   — Он?
   — Он! Эдуард!
   — Ну да, добрый сэр Эдуард, — подтвердила Люс, не понимая, на что тут таращить глаза и с какой стати трепетать. — Ты лучше скажи, сколько же лет прошло?…
   — С первого десанта? — рассеянно спросила Мэй, глядя на дубовую дверь, за которой скрылся поэт.
   — Нет, с первого полета на Луну! — возмутилась Люс.
   — С первого десанта прошло, чтоб не соврать, полтораста лет… — задумчиво сказала Мэй. — Портреты всех первых десантниц висят в зале. Их операции мы проходили на втором курсе. Моя подруга защитила дипломную по теме «Люс-а-Гард и баллады Шервудского леса».
   — Какие еще баллады? — изумилась Люс. — Баллады — это не я! Это он — сэр Эдуард!
   — Знаешь, я отчетов фольклорных экспедиций института хронодинамики не читала, что они там обнаружили — не скажу, но название дипломной я помню точно! — сердито сказала Мэй. — А в честь Зульфии-А-Гард даже оперу сочинили. По-моему, сплошное вранье. Только это было давно. Главную партию пела сама знаменитая Марианна Ольдерогге. И если судить по записям, она бесподобно вжилась в образ хронодесантницы.
   Люс зажала себе рот рукой, но это не помогло. Щеки ее раздулись от сдерживаемого хохота, зато ноги подкосились, и прославленная А-Гард Шестнадцатая сползла по стенке на пол.
   С одной стороны, это радовало — значит, Свирель благополучно вернулась домой и похудела настолько, что согласилась выйти на сцену. А с другой — невозможно было без судорог вообразить Свирель в роли Зульфии-А-Гард, и Люс корчилась на полу до тех пор, пока Мэй не привела ее в чувство пассами бесконтактного массажа.
   — Значит, сумасшедшая затея моей бабки увенчалась успехом? — спросила она, насилу продышавшись.
   — Да, вы вовремя взялись за дело и успели спасти генофонд, — тут Мэй-Аларм почему-то вздохнула.
   — Так почему же десанты продолжаются? — с подозрением спросила Люс.
   Мэй развела руками.
   — Понимаешь, Люс, — сказала она, — вы все делали с лучшими намерениями. Вы искали великолепных мужчин — флибустьеров, мушкетеров, гусар, повстанцев… О Господи, каких только красавцев вы не выкапывали из раннего и позднего средневековья! Родилось не меньше десяти тысяч сыновей, похожих на отцов, как две капли воды. Сперва, конечно, восторгу не было предела. Росли изумительные, сильные, здоровые, бойкие мальчишки. Ну и, конечно, хилые отпрыски твоих современников оказались неконкурентоспособны. В общем, ты можешь мне не верить, но это так… Парламенты всех развитых стран приняли законы, допускающие многоженство!
   — Ничего себе побочный эффект! — изумилась Люс.
   — Этого твоя бабушка никак не могла предусмотреть, правда? Но идем дальше. Женщины получили то, чего хотели, — красивых, крепких, активных, мускулистых мужчин.
   Мэй замолчала, и по лицу ее было видно — из этого воспоследовала какая-то пакость.
   — Дальше, — коротко сказала Люс, готовясь к худшему.
   — Ты понимаешь, всем нам решительно не в чем упрекнуть ни твою бабушку, ни первые десанты… — опять вздохнула Мэй. — Вы сделали все, что могли, и вы действительно спасли генофонд. Я даже допускаю, что вам было действительно хорошо с этими атлетами. Вы истосковались по ним не столько физически, сколько психологически. Когда изо дня в день видишь то лысину, то пузо, то кожу да кости, а там, где ищешь характер, находишь кисель, это, наверно, очень раздражает… Естественно, вы с восторгом обнимали разбойников из Шервудского леса!
   Люс не знала, радоваться ей или злиться. Невольно подпущенная Мэй шпилька означала, что в конце концов Люс добилась своего. Но при теперешнем положении дел это все же была именно шпилька…
   — Эти мужчины давали им такое наслаждение, какого они раньше не знали, — на всякий случай гордо отрубила Люс, глядя при этом не в глаза Мэй, а куда-то в узкое окно, потому что особой правды и убежденности в ее ответе не чувствовалось. Но она обязана была постоять за честь первого десанта.
   — Да разве я спорю? — удивилась Мэй. — Ну, конечно, это так приятно — когда тебя впервые берут на руки и бегом несут куда-нибудь… И когда рядом с тобой — безупречно сложенный, с идеальной загорелой кожей, с прекрасными волосами, всегда готовый страстно откликнуться на твой призыв…
   — Так что же вам, в вашем веке, не понравилось? Вы соскучились по импотентам, что ли? — не выдержала Люс.
   — Когда слишком хорошо — это тоже плохо, — объяснила Мэй. — Я же говорю — благодаря вам появилась новая порода мужчин — дьявольски красивых и неутомимых в постели. Но при этом им было совершенно безразлично, кто с ними рядом. Они у нас настолько переполнены энергией, что партнерша для них особой роли уже не играет. Не эта — так другая, в одиночестве они не останутся. У меня было два таких муженька… спасибо, хватит!
   Физиономия Мэй изобразила совершенно людоедскую ярость, а руки сами поползли к левому боку искать рукоятку меча. Люс попятилась. При всей своей отваге она не хотела бы подвернуться Мэй-Аларм под горячую руку.
   — В чем же мы-то виноваты? — спросила она.
   — Вы слишком многое им прощали! — и, видя на лице Люс полнейшее непонимание, Мэй продолжала уже более мирно: — Не признается в любви — и прекрасно, от него совсем не это требуется. Его близость однообразна? Тоже не беда, зато какая мощь! Где хватит лапой, там синяк останется? (Тут Мэй непроизвольно шлепнула себя по крутому бедру.) Ерунда, заживет!
   — А чего же другого мы должны были требовать от флибустьеров? Сонетов и мадригалов? — Люс начала заводиться.
   — Да все я понимаю… — Мэй махнула рукой. — Срабатывал фактор сиюминутности. Вы знали, что партнер — на несколько дней, если не часов. Вы знали, сколько стоят сутки работы хронокамеры. За это время партнера не переделаешь, да и зачем? А нам теперь — расхлебывай!
   — И какого же рожна вам надо в вашем веке?!
   — Мы ищем таких мужчин, которые, возможно, не блещут бицепсами… — задумчиво сказала Мэй. — И не ставят рекордов в постели… Но чтобы с этим человеком я чувствовала себя единственной, прекраснейшей в мире, чтобы его любовь окружала меня так, как облако аромата окружает куст цветущей сирени. Чтобы он говорил мне прекрасные слова…
   — Ну, слов и в мое время можно было наслушаться, — перебила Люс. — А как дойдет до дела — так одно убожество.
   — Погоди, я только начала. Слова словам рознь. Когда их говорит тот, кто любит… В общем, слова могут быть те же самые. Но все — по-другому. Тебя никто не берет штурмом, с тобой никто не затевает марафона… А просто долгая-долгая ласка, чтобы от прикосновения пальцев и губ растаяла кожа… и проснулось желание… чтобы оно не взорвалось в тебе и растаяло, а росло медленно-медленно, сильно-сильно… Не любопытство, не азарт, а слитые вместе нежность и желание, понимаешь? Чтобы как волна, которая рождается в глубине моря и набирает силу… и эта волна поднимала тебя все выше и выше… и ты поймешь, что если сию же секунду твоя волна не сольется с другой волной, ты просто задохнешься и умрешь…
   Люс слушала этот монолог с огромным сомнением — вполне могло статься, что Мэй грезит о том, чего сама не испытала, как Люс — о восторге в объятиях Томаса-Робина, которое, если вдуматься, тоже проблематично…
   — А в тот момент, когда это наконец случится, ты испытаешь такое блаженство!… Ф-фу…
   Мэй встряхнулась, а Люс, услышав слово «блаженство», поняла, что была права. Именно это слово и не внушало ей ни малейшего доверия.
   — Как ты понимаешь, для этого вовсе не бицепсы нужны, — уже совершенно спокойно заключила она.
   — Стало быть, ивы собрались улучшать породу? — поинтересовалась Люс.
   — Если это еще возможно. Посмотри на меня!
   Мэй встала в оконном проеме так, чтобы Люс могла оценить ее фигуру на фоне ночного неба. Но окно было узкое, а фигура — пышная…
   — Да-а… В Шервудском лесу ты бы имела успех… — на сей раз вздыхать пришлось Люс. Мэй поворачивалась, чтобы Люс могла оценить ее затянутые в бархатисто-черный комбинезон крутые округлые бедра, тонкую талию, высокую крепкую грудь, гордую и сильную шею, изящный прогиб спины и длину стройных, хотя и слишком крепких, по мнению Люс, ног.
   — У нас теперь не встретишь тощей или плоскогрудой женщины, — похвасталась Мэй. — Десантные дети неплохо облагородили генофонд. Конечно, род человеческий будет совершенствоваться бесконечно, и мое сомнение относится вовсе не к его внешним качествам. Я боюсь, что нам не удастся вдохнуть в наших атлетов живую душу. Хотя мы пытаемся…
   — И как вы это делаете?
   — Мы ищем поэтов, — просто сказала Мэй.
   — Поэтов? — изумилась Люс. — Какого же вы ищете поэта в Блокхед-холле?
   — Знаменитого Ноттингемского Анонима, — загадочно и вместе с тем гордо ответила Мэй.
   — Впервые слышу, — честно призналась Люс.
   — Да и я тоже поздновато о нем узнала, — Мэй громко вздохнула. — Знаешь, какого труда нам стоило установить авторство? Зато теперь его будут проходить в школах. И мы… то есть наша группа… ну, это долго объяснять… мы вернем ему его подлинное имя! Это — Эдуард…
   — Сэр Эдуард?!? — Люс остолбенела. — Какой же он знаменитый? И не может быть, чтобы он действительно был хорошим поэтом!
   — А ты читала его песни? — яростно набросилась на Люс ошалевшая от злости Мэй. — Ты читала его стихи о Прекрасной Леди? Когда я искала его и работала с рукописями в Оксфордской библиотеке, то случайно набрела на архив здешнего аббатства. И я все поняла! Ты просто не знаешь, что его стихи переписывали, и они расходились по всей стране, по всей Европе! Он писал по-латыни, и эти стихи пересылали из монастыря в монастырь. По-настоящему их перевели совсем недавно — и ты не представляешь, какая это была сенсация! И вот я его наконец-то нашла! Я даже прочитала те стихи, которые считались утраченными…
   — По-латыни?! — ахнула Люс.
   — Подумаешь, латынь… Я выучила эту чертову латынь, чтобы читать его в оригинале! — высокомерно сообщила Мэй. — Конечно, тебе трудно это понять, но я его полюбила. Как в сказке — полюбила, не встретив ни разу, просто за то, что он способен так любить… А знаешь, какого труда мне стоило найти его? Во-первых, он в монастыре сменил имя, во-вторых, его стихи монахи использовали в любовной переписке…
   — Монахи?!
   — Прежде, чем отправляться в двенадцатый век, нужно изучить побольше, чем историческое фехтование. Монахи и ученые монахини обменивались письмами, посылали друг другу стихи, и нужно было проверить сотню человек, чтобы убедиться — ни один из них и ни одна из них этих стихов не сочиняли. Если бы ты знала, какую мне написали программу-идентификатор! Я прогнала через машину такое количество латыни, что теперь мой архив за хорошие деньги покупает Академия филологических наук.
   — И многие у вас вот этак… м-м-м… влюбляются? — осторожно полюбопытствовала Люс, потому что эта исповедь показалась ей довольно дикой.
   — Ты хочешь понять — много ли среди нас сумасшедших? — Мэй негромко рассмеялась. — Я начала не с того конца. У нас просто установка — поиск неизвестных поэтов и художников. У известных-то вся жизнь изучена, там трудно вклиниться незаметно и выполнить задание. А для нас же еще очень важно не засветиться. Мы, как и вы, кстати, не имеем права ни во что вмешиваться.
   — Но вам, в таком случае, должно быть, безразлично, как выглядит эта поэтическая натура? Он может быть какой-нибудь кривой, косой, даже пузатый? — тут Люс некстати вспомнила братца Тука с его удивительными способностями.
   — Хотелось бы, чтобы он был еще и хорош собой, — уклончиво ответила Мэй. — Вот как Эдуард. Знаешь, я даже не верю, что это — он, и что он — такой, такой… Понимаешь, когда я увидела его с факелом… Нет, это трудно объяснить. Мне кажется, я никогда не встречала более красивого лица, и таких светлых кудрей, и таких огромных глаз. Поразительное лицо, правда?
   И тут Люс сообразила, что затея Мэй обречена на провал. Ведь этот красавец-поэт уже был влюблен — в нее, Люс-а-Гард! И Люс знала, что ему никогда не понравится Мэй с ее роскошными формами, невзирая на ее страсть к поэзии и прочие достоинства.
   Судьба жестоко подшутила над десантницами — пышнобедрая и круглогрудая Мэй, несомненно, пришлась бы по нраву Томасу-Робину, а ей нужен был хрупкий поэт, и никто больше, потому что атлетами она была сыта по горло. Люс же приходила в бешенство, вспоминая великолепного стрелка, а без любви юного поэта спокойно бы обошлась. Но поменяться избранниками они не могли…
   Люс задумалась — объяснять ли Мэй-Аларм ситуацию? Или подождать — вдруг узелок как-нибудь развяжется сам собой?
   — А как твои дела? — поинтересовалась Мэй. — Это у тебя который по счету десант?
   — Второй, — буркнула Люс.
   — И как, получается?
   — Пока еще нет, — честно призналась Люс. — Но я не сдаюсь. Не все средства еще испробованы… Погоди! А что об этом сказано в моей биографии?
   — М-м-м… — отвечала Мэй. — Знаешь, это было бы некорректно…
   — Так никто же не узнает!
   — А присяга?
   — Разве десантницы теперь приносят присягу? — Люс возблагодарила судьбу, что в ее время до этого не додумались.
   — Мы называем это присягой.
   — Хоть намекни!
   — М-м-м… — пока Мэй искала нужные слова, в помещение ворвался взбудораженный поэт. Судя по ее внезапно озарившемуся лицу, вся биография Люс в тот момент у нее из головы разом вылетела.
   — Я был прав, леди! — воскликнул он. — Она — в Блокхеде!
   — Леди Кэтрин? — спросила Люс, хотя это и так было ясно.
   — Мой безумный братец угощает ее ужином! А откуда, скажите на милость, она вдруг взялась?
   — Это еще не доказательство! — воскликнула Люс. — Она могла узнать о несчастье и приехать с соболезнованиями.
   — Хороши соболезнования… Тело леди Лауры лежит в часовне, а они устроили целый пир! Они все собрались в трапезной — и братец, и сэр Арчибальд, мой бешеный дядюшка, и леди Мэри, моя сумасшедшая тетушка, и леди Алиса, все, все безумцы!…
   Поэт был невменяем.
   — Что за леди Кэтрин? — шепотом осведомилась Мэй. — И почему это его так возмущает?
   Она, гоняясь за черновиками бессмертных стихов, как-то упустила из виду, что в замке произошло убийство.
   — Вы их видели сами? Своими глазами? — и Люс, встряхнув поэта за щуплые плечики, прибавила по привычке: — Добрый сэр!
   — Нет, мне сказали слуги. Они все прошли в трапезную, все в лучших нарядах, и ждут там меня.
   — В лучших нарядах… — Люс задумалась. Она вспомнила, что время было занятное, да только небогатое. Лорд мог владеть сундуком золота, но донашивать штаны, оставшиеся от дедушки. И роскошные парчовые манжеты, которые видела Серебряная Свирель, вполне могли сверкнуть именно во время трапезы. Вот только на ком — на леди Мэри или на леди Кэтрин? Люс не приглядывалась к нарядам лорда Блокхеда, но вполне вероятно, что и мужчина мог нацепить манжеты.
   А ведь еще оставалась загадочная леди Гвендолен с ее накладными волосами…
   — Значит, все уже в трапезной? Или возле нее? Вся свита лорда, все прислужницы покойной леди? Все родственники и родственницы? — уточнила Люс.
   — Вы думаете, раз все они собрались там, мы можем вывести из Блокхед-холла Марианну? — спросил, сердито сопя, юный лорд. — Боюсь, что нет! Братец знает, что где-то в замке прячется человек из Шервудского леса, который пришел за Марианной. И он велел усилить караул.
   — Ага… Значит, мирным путем мы ее не спасем…
   — Что за Марианна? — осведомилась Мэй, на которую Люс и сэр Эдуард даже не взглянули.
   — Девица Марианна, ну, фольклорный персонаж… — отмахнулась от нее Люс. Только и не хватало объяснять посланнице будущего века, что здесь, в башне, сидит и ждет неприятностей знаменитая Марианна Ольдерогге!
   — Приказывайте, леди, — хмуро потребовал юный лорд. — Там, в трапезной, убийца. Нужно вывести его на чистую воду и освободить моего брата от нелепых подозрений.
   — Вы полагаете, добрый сэр, что не только у меня возникли эти нелепые подозрения? — спросила Люс.
   Судя по физиономии поэта, он услышал от челяди что-то похожее. Ответа на свой вопрос Люс не дождалась.
   — Да что все это значит? — наконец Мэй повысила голос. — Что творится в замке? Кого и куда вы собрались выводить? Кого вы преследуете?
   — Преследуем убийцу, — коротко объяснила Люс. — Если мы найдем убийцу леди Лауры, то это поможет нам освободить Марианну. Так что ведите меня в трапезную, добрый сэр. Я хочу видеть всех этих людей.
   Очевидно, Мэй не понравилось выражение лица Люс. Будучи десантницей, она знала, как выглядит человек, собравшийся делать опасные глупости.
   — Пойду с вами, — решила она. — Пригожусь.
   — Это опасно, — сказала Люс. — Я уже разозлила лорда до белого каления. Я ему такое устроила, что над ним весь замок, наверно, потешался. Но приходится рисковать.
   — Тем более, — твердо ответила Мэй. — Я ведь получила титул «Аларм» не за красивые глаза. Я восьмая чемпионка по историческому многоборью. Так что можете на меня положиться. Трое — это все-таки больше, чем двое. Я прикрою тебя, Люс, если понадобится.
   Но, говоря эти решительные слова, глядела она вовсе не на Люс.
   Видимо, Мэй сообразила — если начнется заварушка и пляска с обнаженными мечами, в общей свалке может пострадать ее драгоценный поэт. Защищать она собралась вовсе не легендарную Люс-а-Гард. Она-то уж хорошо знала, что женщина, чьи подвиги проходят в училище и сдают по ним зачет, не нуждается в защите.
   — Хорошо, — решила Люс. — Только — никому ни слова!
   — Могла бы и не говорить, — буркнула Мэй. Естественно, она не могла упоминать в отчете об экспедиции такого безобразия, как встреча с другой хронодесантницей.
   — Ведите нас, сэр Эдуард, — не то попросила, не то приказала Люс. — Очень любопытно, что там, в трапезной…
   Очевидно, юному лорду нравилось, когда им командовала женщина. Он бросил на Люс восхищенный взгляд, окаменев сообразно случаю. Мэй недовольно покрутила носом. Но честно дождалась, пока сэр Эдуард распахнет дверь и пропустит вперед прекрасных леди.
   Надо отдать влюбленному поэту должное — он видел лишь Люс и только Люс. Мэй для него как бы не существовала.
   Он привел десантниц на маленькую галерею, почти под самым потолком трапезной. Здесь в тех редких случаях, когда на семейное торжество съезжалась окрестная знать и затевались танцы, сидели музыканты. А все остальное время на галерее обитали пауки — здоровенные и, видать, породистые.
   Женщины прокрались к перилам.
   Трапезная была довольно обширным и мрачным помещением. Огромный камин мог обеспечить не столько теплом и светом, сколько сквозняками. Вся надежда была на факелы в настенных кольцах. Днем же свет проникал в узкие окна, выходившие на галерею, так что следить за событиями можно было и оттуда, если бы не присутствие стражи.
   Лорд Блокхед сидел во главе стола, напротив — сэр Арчибальд. Было оставлено место и для сэра Эдуарда. Вдоль стола разместились четыре дамы — леди Гвендолен, немолодая, даже весьма почтенная, в трауре, леди Мэри и леди Алиса, и с края — высокая дама в длинных темных кудрях, поверх которых лежала легкая вуаль, удерживаемая парчовым венчиком, сделанным весьма искусно, с зубцами.
   — Леди Кэтрин? — спросила Люс.
   — Леди Кэтрин! — с явной ненавистью отвечал поэт.
   Все лорды и леди нарядились к ужину в длинные мантии, отороченные мехом, и, сев в высокие кресла с резными спинками, торчавшими вверх над каждой головой на манер фронтона маленького готического собора, завернулись в них как можно плотнее, оставив на свободе лишь руки. Камин горел вовсю — стало быть, и тянуло холодом из всех щелей.
   — Вообще-то тебе незачем далеко ходить, — заметила Мэй. — Лорд Блокхед достаточно хорош собой для десантницы первого призыва. Посмотри, какой разворот плеч!