Трускиновская Далия. Люс-а-гард

   — Черт знает что! — возмутился Томас-Робин. — Ну, не я же ему приказал! С какой это стати я буду приказывать лорду? Что он — оруженосец при моей особе?
   — А куда поскакал-то? — спросили мельника из толпы. — Ты покажи направление, может, хоть так разберемся, что он задумал!
   — Уж не в Блокхед-холл ли? — забеспокоился кто-то. — Плакал тогда наш выкуп!
   — А вон туда и налево, — махнул рукой мельник. — Я видел, как он во-он там мелькнул. Гонять рабочего коня галопом…
   — К аббатству поскакал, что ли? — перебил Рыжий Питер.
   Люс от сильного толчка отлетела в сторону. Мэй исчезла, как привидение. И только стоявший по другую сторону от нее стрелок мог подтвердить ее материальность — он тоже недоуменно потирал бок. Люс поглядела на стрелка, стрелок — на нее, оба пожали плечами и вдруг услышали дружный вой восторга из четырех десятков глоток.
   Мэй, перескочившая высокую ограду загона, уже сидела на второй лошади и посылала ее на препятствие с таким спокойствием, словно тренировалась на ипподроме.
   Неопытная в спортивных делах лошадка мельника, видно, поддалась гипнозу. Она лихо одолела изгородь в четыре фута высотой и скрылась в том же направлении, что и юный поэт, унося вцепившуюся в гриву Мэй.

16. ПОБЕДЫ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ

   Очень не понравились Люс все эти скачки на неоседланных лошадках. Ее совесть во всем этом деле была вроде как нечиста, и потому у десантницы здорово испортилось настроение. Нависла над ней неприятность, но какая именно — угадать было трудно.
   Пока ватага, ничего не понимая, судила да рядила, чего это кроткий пленник вдруг взвился на дыбы и понесся, не разбирая дороги, пока Маргарет, позабыв про все десантные заморочки, успокаивала своего дорогого мельника, Люс медленно вернулась к тому зеленому дубу, под которым оставила Серебряную Свирель и братца Тука. Ей хотелось удостовериться, что хоть здесь все в порядке.
   Братец Тук — очевидно, на языке жестов — уговорил певицу перебраться поглубже в кустики. Люс прислушалась, поняла, куда они скрылись, и осторожно отвела рукой ветку.
   Свирель лежала в том самом блаженном отрешении, которое Люс уже было знакомо. Монах не торопился — он сидел у ее ног и медленно водил пальцем по босой ступне. Вдруг свирель негромко ахнула, и у нее сбилось дыхание.
   — Ага, — отметил монах, продолжая ласкать белую ножку. Тут он почувствовал присутствие постороннего и поднял взгляд. Люс поднесла палец к губам и всем лицом изобразила вопрос: «Ну?…»
   И тут монах поразил ее наповал. Как если бы и не разделала их с Люс тысяча лет, он бодро поднял кулак с торчащим вверх большим пальцем — мол, все в наилучшем порядке!
   Затем, видимо, желая показать Люс, как эти дела делаются, легонько потянул юбку Свирели вверх, открыв колено. С коленом он затеял ту же процедуру, ища особо чувствительные местечки, а Свирель помогала ему своими томными «Ах!…»
   Увидев, что проказник монах в помощи не нуждается и со сложным заданием справится получше Джека, Люс направилась к стрелкам — на случай, если понадобится удержать их от возвращения под зеленый дуб.
   Но ватаге было не до дуба.
   Черный Джек вылез-таки из пруда весь в тине и попросил убежища на мельнице — он надеялся, что кто-то из старших дочек мельника поможет ему привести себя в порядок, ополоснет чистой водой и даст какое-нибудь одеяло завернуться, пока его одежда будет выполоскана и высушена на солнышке. Опять же, холодное купание требует согревающего средства.
   Самая старшая дочка, которую бдительный мельник не напрасно прятал от «зеленых плащей», тоже была весьма пышной красавицей. Раздеться-то Джек разделся, и бадейку чистой воды, чтобы ополоснуться, получил, и одеяло — соответственно. Да только договорился он с дочкой мельника до того, что не стоит бездарно тратить время, пока штаны с рубахой сушатся на солнышке. Одним словом, парочка закрыла за собой дверь и подперла ее сундуком.
   Никто бы этого и не заметил, но один стрелок обратил внимание, что на живой изгороди висит полное облачение «зеленого плаща», вдобавок мокрое. Стали производить дознание. Вся ватага оказалась одетой и сухой, но не хватало Черного Джека. Тут мельник с мельничихой Маргарет, активно участвовавшие в следствии, сообразили, что к чему. Люс явилась вовремя — Мельника держали четверо, в том числе и здоровенный Малютка Джон, мельничиху Маргарет — двое, а Томас-Робин держал речь. Он объяснял мельнику, что лесные стрелки — общественное достояние, и всякая женщина имеет право ими воспользоваться. Но мельник такой благотворительности не понимал.
   Пока разбирались с мельником, пока эвакуировали с мельницы и прятали в лесу Джека с новой подружкой, пока мирились за кружками эля, пока опять успокаивали мельника, не желавшего отдавать дочку за голодранца, — наступил вечер. И, стоило солнцу зайти за край леса, раздался стук копыт.
   Подъехала Мэй, ведя в поводу вторую лошадь мельника. Лицо у нее было такое, что даже подвыпившие стрелки не рискнули соваться к ней с вопросами.
   Мэй только глянула — и сам собой образовался проход в толпе, ведущий прямиком к Люс. Она подошла вплотную — и Люс стало страшновато. Такую угрюмую женщину она видела впервые.
   — Я два часа стояла у ворот обители, — негромко сказала Мэй. — Два часа. Он отказался выйти. А дурак привратник твердил одно — юный лорд решил принять постриг, и отговаривать его бесполезно. Дьявольским наваждением меня назвал…
   Мэй замолчала. Люс боялась вздохнуть.
   — Значит, вот как все кончилось, — опять заговорила Мэй. — Оказывается, все эти стихи, которые я раскапывала в архивах, были посвящены тебе… Вот ведь ирония судьбы! И вот почему я в прошлый раз не могла найти его! Кто же знал, что он примет постриг в восемнадцать лет?!
   — И кто виноват, что он первой встретил меня, а не тебя? — осмелилась спросить Люс. — Если бы первой была ты, он посвятил бы эти стихи тебе…
   — Да нет уж, — неожиданно усмехнулась Мэй. — Его стихи — это уже факт истории. А в них фигурируют светлые волосы, серые глаза, и при желании можно даже опознать прическу «одуванчик», которую носили в твоем веке. Как мне это раньше не пришло в голову?
   Люс услышала деликатное покашливание. Она обернулась — в нескольких шагах за ее спиной стоял братец Тук.
   — Сделал все, что мог, — с тихой гордостью признался монах, а рожа у него была весьма довольная. — А теперь хочу проститься. Трое суток пропадаю, отец настоятель голову мне оторвет. И впридачу дичи не принес…
   — Это ж каким чудищем нужно быть, чтобы оторвать тебе голову? — пошутила Люс, но голос прозвучал как-то невесело.
   — Да и мне пора прощаться, — твердо сказала Мэй. — Больше мне тут делать нечего. Пойдем, проводи меня, Люс-а-Гард.
   — И я тоже провожу, — немедленно присоединился братец Тук. — Может, нам еще по дороге окажется.
   Мэй пожала плечами, и все трое направились к лесу. Вовсе незачем было ватаге любоваться, как Мэй-Аларм растворяется в воздухе.
   Они углубились в лес, причем суровая Мэй шагала впереди и не оборачивалась, уверенная, что Люс сумеет вовремя ублагостить любознательного монаха. Люс и пыталась — исходя из знания мужского характера.
   Ни один мужчина не обрадуется, если после первой нежной близости с девицей ее подруга начнет расспрашивать о его планах дальнейшей совместной жизни. Даже любвеобильный монах двенадцатого века. Поэтому Люс и потребовала прямого ответа на вопрос — что братец Тук собирается делать с Марианной? Она искренне надеялась на то, что он уйдет от разговора и избавит ее с Мэй от своего общества.
   — А есть у меня одна мудрая мысль, — безмятежно отвечал монах. — У нас тут поблизости премиленькая женская обитель. Я с матушкой настоятельницей знаком, весьма и весьма… Попробую-ка я нашу красавицу туда определить!
   — Да ты, братец Тук, совсем умом повредился! — воскликнула ошарашенная Люс. — Марианну — в монастырь? Она, можно сказать, из монастыря сбежала, а ты?…
   — Из какого это монастыря? — насторожился монах. — Поблизости у нас таких монашек не было!
   — Знаешь, монастырь — это не обязательно каменные стены и молитвы… — Люс вздохнула, подумав про гостиничный номер-супер-люкс, где только что ставшая Серебряной Свирелью Марианна ревела в пуховую подушку от одиночества, утирая слезы бесценными валансьенскими кружевами, а весь мир ей бешено завидовал.
   — Да ей в той обители неплохо будет, с ее-то голосом! Ее и без вступительного вклада возьмут, за один только голос! Настоятельница там умница, поймет — чтобы такое послушать, из самой Нормандии богомольцы приплывут! А насчет всего прочего не волнуйся — я ей там скучать не дам. Ежели не понравится — насильно держать не стану. Да ведь и ты тоже будешь ее навещать?
   — Возможно, — согласилась Люс. — Только как-то это странно — в монахини…
   Братец Тук посмотрел на Люс с большим и нескрываемым подозрением. Она встревожилась — похоже, монастырь двенадцатого века был совсем не таким тоскливым заведением, и напрасно его пытались избежать героини из бабкиной библиотеки.
   — У нас иная почтенная леди, хоть и раскрасавица, за всю жизнь столько счастья не знала, сколько самая захудаленькая сестричка из монастыря святой Бригитты! — уверенно сказал братец Тук. — Да ты вспомни леди Лауру, царствие небесное ее грешной душеньке… Если бы не я — много бы она в своей печальной жизни потеряла. А коли ты беспокоишься о том, не стал бы вредить Марианне лорд Блокхед, то не бойся — у обители стены крепкие, ей сам архиепископ Кентерберийский покровительствует. Куда лорду против нашего епископа!
   И монах стал живописать прелести жизни, ожидающей Марианну. Были там и регулярные занятия музыкой, и прием знатных гостей в монастырском саду, и ведение любовной переписки с учеными монахами из его, братца Тука, обители, и, естественно, свидания с самим братцем Туком. Послушать его — так выходило, что женский монастырь в двенадцатом веке был развеселым и вполне культурным местечком. Вот только письма приходилось писать на латыни, да еще желательно стихами…
   Люс задумалась — действительно, пока для Свирели все складывалось вполне удачно. В свое время она могла вернуться когда угодно, вот разве что вышла бы из хронокамеры на несколько часов позже той роковой минуты, когда вошла туда. Люс представила ужас бабули Дианы и прочих заговорщиц, глядящих во все глаза, как из тесной хронокамеры с трудом выбирается дряхлая Свирель в потрепанной рясе…
   — Ну, хоть одной из нас повезло, — вдруг сказала Мэй, останавливаясь и оборачиваясь. Видимо, она в конце концов прислушалась к выступлению монаха.
   Люс молча смотрела, как она закатывает рукав, чтобы добраться до своего браслета — изящной металлической ленточки на предплечье, совершенно не похожей на стилизованные под настоящие украшения браслеты Люс, Зульфии и Свирели.
   — Я не держу на тебя зла, Люс-а-Гард, — задумчиво сказала Мэй-Аларм. — Такая у нас с тобой судьба. Я даже хочу помочь тебе…
   Она достала из патронташа очередной маленький приборчик, тоже с виду вполне загадочный.
   — Держи. Возьми обеими руками, вот так…
   Мэй сложила из ее пальцев хитрую загогулину. Что-то похожее выделывали в Японии «цветы смерти», усаживаясь медитировать.
   — Что это такое? — покоряясь, спросила Люс.
   — Трудно объяснить — ты же не разбираешься в физике? И я тоже — не женское это дело. Тем более, что за полтораста лет физика сильно ускакала вперед.
   — Физика? — заинтересовался братец Тук. — Это кобыла или ослица?
   — Это наука такая, — объяснила Люс, даже не улыбнувшись.
   — Ты уж поверь мне без объяснений, что это очень сильная штука, — продолжала Мэй. — Входит в боекомплект хронодесантницы. Одна беда — одноразовая. Да ты не дергайся — не взорвется! Грубо говоря, это индуктор биоволн, но не только их, там еще что-то на молекулярном уровне…
   — Так это же алхимия! — обрадовался братец Тук. — Там тоже про молекулы!
   — Не надо про уровень, ты лучше скажи, что оно делает, потребовала практичная Люс, старательно сжимая штуковину.
   — Ты поосторожнее! — забеспокоился монах. — От алхимии одни неприятности. Вот брат Германус два года назад чуть всю обитель на воздух не поднял.
   — Ты знаешь, что такое приворотное зелье? — спросила Мэй.
   Люс кивнула, начиная понимать.
   — Мы сейчас настроим индуктор на тебя, он все твои данные переварит и выдаст такое излучение, что твой Робин Гуд не устоит. Он даже не поймет, что это с ним случилось.
   Мэй достала еще один приборчик, назвав его стационаром, подключила к индуктору и начала доподлинным образом колдовать. Она взяла руки Люс в свои, то усиливала, то ослабляла нажим, пальцы ее то раскалялись до невозможности вытерпеть жар, то мгновенно делались ледяными, а Люс все эти чудеса безропотно терпела. Не то чтоб она так жаждала приворотного зелья — а просто ей была любопытна процедура изготовления.
   — Похоже, он снял все показания, — пробормотала Мэй и разжала окаменевшие пальцы Люс. — А теперь гляди. Вот белая кнопка. Утапливаешь. Шесть секунд — первый сеанс обработки. Через час — второй. А затем — короткие вспышки по мере надобности. Всего кристалла хватает на тридцать секунд. Эта штука действует на всех, начиная с горилл и кончая престарелыми профессорами точных наук. Девочки из лаборатории на ком только ее не пробовали!
   — Хорошая штука, — одобрила Люс. — Жаль, что я сама не смогу сделать запись. У меня так не получится.
   — Да, нас этому долго учили. Я могу и сама себя записать, это немного иначе делается.
   — Как же ты без него?
   — Он мне еще не скоро понадобится… — и Мэй как-то нехорошо посмотрела на Люс. — Похудеть малость, что ли? Может, поэты любят, когда потоньше? Без округлостей?
   Была в этом какая-то временно непонятная подначка.
   — Это смотря на кого напорешься… — и Люс вздохнула. — Бес их, мужиков, разберет. А что до округлостей — извини, я ну совсем не пойму, как ты с такущим бюстом еще можешь драться. Он же у тебя — почти как у Свирели! Но та хоть сидит на одном месте и лишний раз не шевельнется. А ты? Он же, наверно, здорово мешает группироваться?
   — Привыкла, — усмехнулась Мэй.
   — Такое сокровище мешать не может! — авторитетно вмешался братец Тук. — Странные вы женщины, непонятные вещи какие-то говорите, нет чтоб о платьицах, о вышивках. Я так и не понял, из какого вы королевства. И как ты, леди Мэй, собираешься уезжать отсюда? Тебя лошади поблизости ждут? Или носилки со слугами? Простишься — а дальше что?
   Мэй посмотрела в умные серые глаза монаха, вдруг протянула руку, скользнула пальцами сквозь рыжий веник удивительно мягкой бороды и погладила по щеке.
   И Люс почудилась, что между этими двумя натянулась тоненькая ниточка понимания.
   — Дай-ка я и тебе прощальный подарочек сделаю, — сказала Мэй. — Вот тебе мой фонарик. Пригодится. Ты же часто по ночам шастаешь. Так чтоб ногу не подвернул…
   Она достала из патронташа очередной узкий цилиндр. Потянув за кончик, она вытянула цилиндр в светящуюся палочку.
   — Так это была ты? — изумился монах. — А я думал — привидение! Ты же из стены появилась! Страху я тогда набрался… постой! А может ты — того? Не человеческой рукой сделана?
   — Опомнись, братец Тук! — развеселилась Люс. — Да кто из нас вообще рукой сделан? Тебе-то грешно говорить такие глупости!
   Прежде, чем взять подарок, монах потыкал пальцем в бедро Мэй.
   — Ничего, плотное, — удостоверился он. — Ну, за подарочек благодарю. Жаль, отдарить нечем.
   — Я тебя часто вспоминать буду, — пообещала Мэй, — а это тоже много значит. Я ведь кого попало не вспоминаю. Ну, прощай, братец Тук. Прощай и ты, А-Гард. Серебряной Свирели кланяйся. Намекни ей, что хорошего сыночка родит. И пожелай мне удачи. Попробую отыскать другого поэта…
   — Прощай, Аларм, — печально сказала Люс. — И не связывайся ты лучше с этими поэтами! От них, кроме истерики, ничего не добьешься.
   — Такая судьба, — сказала Мэй-Аларм. — А ты не связывалась бы с этими атлетами. Не в них счастье. Ну, дальше провожать меня не надо. Вы возвращайтесь, а я — вон туда.
   И она, не глядя, указала в самую непроходимую чащобу.
   — Пошли, братец Тук, — заторопилась Люс. — Пойдем, пойдем, и только не оборачивайся…
   — Почему это я не должен оборачиваться? — удивился монах. — Наоборот, мне как раз интересно, кто там, в буреломе, эту леди поджидает!
   — Никто не не поджидает, пошли! — воскликнула Люс, разворачивая монаха и пихая его вперед по тропинке. — Пошли, пошли, нас вся ватага ждет!
   Но хитрый монах, сделав вроде бы покорно два шага, на третьем резко развернулся. И увидел, как Мэй медленно тает в воздухе.
   Крепкие монашьи ноги подкосились. Братец Тук опустился на колени у ног Люс, глядя туда, где только что стояла Мэй.
   — Свят-свят, пречистая Дева, святой Герберт, святой Андрей, святая Бригитта! — забормотал монах и зашарил у себя за пазухой в поисках креста. — Все-таки привидение! Неприкаянная душа! Как же это она меня провела? Я же ее своими руками щупал!
   — Ну, в таком случае, ты первый человек, который пощупал привидение, — хладнокровно заметила Люс. — Вставай, братец Тук. Видишь, я же не пугаюсь и святых не поминаю. Это — ничего особенного…
   — Ничего особенного! — возопил монах. — Неприкаянная душа в чистилище возвращается, а тебе — ничего особенного!
   — Какое чистилище?! — Люс лихорадочно вспоминала все, что знала о неприкаянных душах, а монах сел на пятки и с надеждой на нее взирал.
   — Непременно как что-то непонятное случается, так у вас, монахов, чистилище на уме… проворчала Люс. — Ты сам подумай — станет грешная душа в потасовку ввязываться и угнетенную невинность спасать? И где ты видел, чтобы привидение среди бела дня верхом носилось?
   — Так, это, значит?… — монах разинул рот и уставился в небо с большим недоверием. — Ангел?!.
   — Ангел, ангел, — подтвердила Люс. — И встанешь ты когда-нибудь? Похоже, ватагу ждет ночной переход, а тебе пора в аббатство. Ты только ничего не говори про ангела сэру Эдуарду. Если ты от этих чудес чуть не спятил, то он и вовсе свихнется!
   — Не нравится мне все это, — сообщил, поднимаясь, монах. — У ангелов — сияние, и они кулаками не размахивают.
   — Это в порядке конспирации, — объяснила Люс, но он то ли не понял латинского слова, то ли не поверил.
   — Заморочило тебя привидение, — решил наконец братец Тук. — Или же ты — заодно с ним.
   — Ну, а если и я могу исчезнуть когда пожелаю? — разозлилась Люс. — А если и Марианна может?! Что же — вокруг одни привидения!
   Конечно, приводить такой аргумент не стоило, но братец Тук разозлил-таки нетерпеливую А-Гард. Тем более, что она не любила изворачиваться и выкручиваться, а сказать братцу Туку правду о хронодесанте было невозможно.
   — Марианна? — остолбенел монах. — А я — с ней!… Ох!… Святой Евстафий — с привидением!
   Люс сгоряча переоценила прогрессивные взгляды монаха. Мысль о том, что оно состоял в интимных отношениях с призраком, поразила братца Тука наповал. И он ударился в паническое бегство. Только сучья затрещали.
   — Постой, братец Тук! — завопила вслед ему Люс, но он шпарил, не оборачиваясь, примерно так же, как Серебряная Свирель от Черного Джека, и с таким же шумом.
   «Интересный человек, — подумала, остывая, Люс. — Схватку с превосходящими силами противника выдержал, любую женщину уговорить без слов может, а информацию переварить не сумел!»
   Размышляя о странностях средневековой психики, она побрела назад, к мельнице. И на самых подступах услышала нежный голосок Свирели. Та на ломаном историческом наречии призывала братца Тука. Люс пошла на голос.
   — Ничего не понимаю, — сказала Свирель. — Только что пролетел мимо меня с такой скоростью, что свист стоял. Я его позвала — а он на меня рукавами машет и крестится! И дальше понесся. Как ты полагаешь — он не сошел с ума?
   Серебряная свирель умудрилась вложить в эту фразу прежние капризные интонации. Как будто Люс была дипломированным психиатром и должна была немедленно поставить точный диагноз!
   Люс неопределенно пожала плечами. Она понимала — монах наедине с собой опомнится и поймет, что все-таки имел дело с живой женщиной. Надо будет ему сказать, что насчет исчезновений она пошутила. Ведь приняты же в этом веке мелкопакостные розыгрыши? И тут Люс вспомнила, как ловко братец Тук спланировал будущее Свирели.
   — Ну, все в порядке? — изобразив на физиономии больше интереса, чем требовалось, спросила Люс. — Свершилось?
   — Ага!… — и Свирель вздохнула с большим блаженством, чем полагалось в таком случае.
   — Не было желания завопить и удрать?
   — Какая же дура от этого удирает? — честно удивилась Свирель.
   — Значит, тебе было с ним хорошо?
   — Неплохо, — как бы свысока, с позиции зрелой женщины, призналась довольная Свирель, а Люс еще раз подивилась мастерству рыжего монаха, сумевшего с первого раза добиться такого эффекта. — Только не с ним, а вообще…
   — Это как? — насторожилась Люс.
   — Ну, я же его не видела. У меня глаза как сами закрылись, так уже и не открывались. Понимаешь, у меня все, что было, не ассоциируется с братцем Туком. Вроде как это сделал не он, а вообще… Тем более, что он, как ты советовала, был сзади.
   Такого эффекта от своего совета Люс не ожидала.
   — Ну, ты все-таки не забывай, что это сделал именно он, а не Джек, — напомнила Люс. — И не Рыжий Питер. И не Малютка Джон. Кроме того, братец Тук всерьез решил позаботиться о твоем будущем. Идея, мне кажется, неплохая.
   — Что за идея? — осведомилась Свирель. — Я после похождений в Блокхед-холле не уверена, что в этом треклятом двенадцатом веке для меня найдется подходящее местечко. А жить в лесу я не могу. Вы же с Мэй не станете доставлять мне каждое утро надувную ванну с шампунем.
   — А мужчины? — ехидно спросила Люс.
   — Теперь, когда я кое-что знаю о мужчинах… — и Свирель не стала продолжать, хотя Люс было страшно любопытно.
   — Братец Тук хочет спрятать тебя от всех неприятностей в монастыре, — сказала она. — Это не так уж глупо. Ты будешь петь в монастырском хоре и пользоваться неслыханным успехом. Будешь при этом вести свободный образ жизни. Настоятельница — давняя подружка братца Тука. То есть, в разумных пределах свободный. А братец Тук будет тебя навещать.
   — Ах, вот как он это себе представляет? — неприятным голосом заметила свирель.
   — А что плохого? У тебя будет множество поклонников, ты сможешь выбирать, на братце Туке свет клином не сошелся. А ванну мы тебе как-нибудь переправим. Почему бы тебе не пожить в монастыре несколько лет?… В свое удовольствие?…
   Тут лицо певицы так исказилось, что Люс отступила на шаг назад.
   — Несколько лет? — с неподдельным ужасом спросила та. — Да я же форму потеряю!!! Мне с педагогом заниматься надо! У меня же конкурс на носу! Я же про-ва-люсь!!!
   — Какой конкурс?! — Люс прямо-таки остолбенела. — Какой педагог?!.
   Она честно забыла все, что ей толковала о будущем всемирном Илона Драйзер.
   — Как это — какой конкурс? Ничего себе! Конкурс — только один! Люс, я тебе клянусь чем хочешь — если я провалюсь, то покончу с собой! — решительно заявила свирель. — Ничего себе придумали — монастырь и церковный хор! Мне бешеные деньги обещают Ла Скала и Метрополитен-опера! А я запрусь в монастыре и буду отрабатывать рулады для двух десятков богомольцев! Прелестная перспектива для трехкратного лауреата!
   — Выходит, победа на конкурсе для тебя важнее? — не веря своим ушам, спросила Люс.
   — Это же дело всей моей жизни, — Свирель даже посмотрела на Люс свысока, словно на малое дитя, еще не понимающее таких высоких материй.
   — А кто ревел в больничном саду? — ядовито поинтересовалась Люс. — А кто рыдал в номере-супер-люкс над кучей золотых медалей? А на кого не обращал внимания поганый концертмейстер?
   — Рыдать я буду еще не раз, — мужественно пообещала Свирель. — Ты, наверно, просто не представляешь, как это бывает внутри, когда ведущий говорит: «Первое место присуждается…», делает паузу и называет твое имя! Ты не слышала, как дребезжит хрусталь на оперной люстре от аплодисментов!
   — Можно подумать, ты слышала… — буркнула Люс. — А что такое победа, я знаю. Я все-таки А-Гард Шестнадцатая.
   — А что такое А-Гард? — высокомерно спросила Свирель.
   — А что такое «Серебряная Свирель»? — со всей возможной взаимностью спросила Люс.
   Действительно — для каждой из них титул собеседницы был пустым звуком.
   Свирель резко развернулась и направилась к мельнице, к тому самому пруду, куда Мэй добрым апперкотом опрокинула Черного Джека. Но она не принялась сразу же набирать код на браслете — и это обнадеживало.
   Ничего не понимая и кляня женскую логику, Люс отправилась разыскивать Томаса-Робина. Она была полна решимости этой же ночью покончить со всеми проблемами, благо за пазухой лежал подарок Мэй.
   Стрелки приводили в порядок снаряжение, а Томас-Робин, Черный Джек, Малютка Джон и еще несколько человек сидели на корточках у костра и пальцами рисовали какой-то сложный план по земле и золе.
   — Десять человек во главе с Джеком встанут вот здесь, — сказал вожак и положил на золу камушек.
   — Подальше, — поправил Джек. Он воткнул а золу веточку и положил камушек за нее.
   — Опять решил выдернуть первого всадника петлей из седла? — сердито спросил Малютка Джон. — Опять будешь меня уговаривать, чтобы я висел на этих проклятых веревках и держал твоих удавленников?