— Мы же не за шею их выдернем! — воскликнул Джек.
Люс, подкравшись, поискала ни широкой спине вожака подходящее место. Насчет нужной точки Мэй ее не проинструктировала. Поэтому Люс прижала аппарат между лопаток, нажала кнопку и сосчитала до шести.
— А, это ты, парень, — обернулся к ней стрелок. — А мы тут замышляем проучить малость лорда Блокхеда. Давно напрашивается! Ребята додумались, как его выманить из замка.
— А ну, выкладывайте, — потребовала Люс, вспомнив, что когда-то всерьез увлекалась средневековой фортификацией.
Она подсела к костру, и ей изложили план — достаточно простой даже для лесной ватаги. Люс, подумав с минуту, протянула руку к соседнему кусту и сломала пригоршню мелких веток. Переставив на поле боя все камушки и повтыкав куда следовало ветки, она придала замыслу стрелков подлинную элегантность. Томас-Робин уставился на нее во все глаза.
— Чем больше узнаю тебя, тем больше обнаруживаю в тебе знаний и способностей, — удивился он. — Откуда это? Что у тебя за странный ум? В каких монастырях учат таким тонкостям?
Восхищение в его глазах относилось пока что не к женской прелести Люс, а к ее интеллекту. Ни малейшего проблеска мужского интереса в фиалковых глазах Люс не обнаружила. Это задело ее. Задело настолько, что она решила во второй раз включить аппарат.
Вторичная обработка произвела мгновенное чудо.
— Ну, молодцы, спать! Завтра мы выступаем еще до рассвета! — приказал вожак. — Энтони, проверь, у всех ли полны колчаны стрел. Если нет — дай растяпе по уху и вели ему взять у меня с десяток. Я что-то многовато подобрал их сегодня. И чтоб никакой обиды мельнику! Хватит с него на сегодня. А то однажды возьмет да и выдаст нас шерифу. Такие случаи уже бывали. Я не хотел бы во второй раз штурмовать ноттингемскую тюрьму.
— А ты? — спросил Черный Джек, немедленно заворачиваясь в зеленый плащ и укладываясь вместе с другими стрелками возле прогоревшего костра.
— А я посовещаюсь с нашим другом, — загадочно ответил вожак. — Если парень знает военное дело не хуже лорда, который двадцать лет прослужил королю, то беседа с ним может быть очень поучительной, ты не находишь?
Джек, знавший тайну Люс, пожал плечами, как бы говоря этим — знаю я, о каком военном деле вы собрались рассуждать на ночь глядя. Но он ни сказал ни слова, потому что слово вызвало бы у ватаги ненужный интерес. Он только посмотрел, отвернулся и улегся спать.
Робин— Томас, обняв Люс за плечи, повел ее прочь от угомонившейся мельницы, к лесу.
— Послушай, Том, я что-то не пойму, — сказала Люс. — Как же тебя все-таки зовут? Ты действительно Робин Гуд, или все-таки Томас Тернер? Только не обижайся, я ведь из далеких краев. О ватаге Шервудского леса мы только всякие истории слышали.
Вожак приосанился.
— Отрадно, что о нас говорят в самой Гаскони, — заметил он. Очевидно, сарацинские земли, вроде Греции или Византии, для него как бы не существовали, во всяким случае, с их мнением он не считался.
— Ну так как же? — не унималась Люс.
— Я тоже никогда не видел Робина, — с большим трудом признался Том. — И даже не знаю, жив ли он. Понимаешь, мы, стрелки, не засиживаемся в лесу до старости. Зачем обременять собой ватагу? Возможно, Робин Гуд почувствовал, что старость подступила, отдал рожок и лук со стрелами кому-нибудь помоложе, а сам удалился на покой. Ушел подальше, где его в лицо не знают, и стал себе жить… Или вон — в обители за рекой, думаешь, мало нашего брата?
— А от кого ты получит рожок и лук со стрелами?
— Он Хью Зеленой Ветки, — сказал вожак. — Но это те самые лук и рожок! Других таких нет. Если меня подстрелят, я их передам Черному Джеку.
— Твой рожок сейчас у меня, — и Люс положила руку себе на грудь, где под тонкой замшей топорщился сигнальный рожок.
— Это не мой, я взял его для юного лорда у Гари Кочерыжки. Мой — всегда при мне. А может, Робина подстрелили слуги короля, или люди шерифа, или его выдал какой-нибудь предатель. А то и женщина…
— Почему же тебе дали это имя?
— Наверно, потому, что люди не очень разбираются в наших лесных делах и не знают, кто из нас жив, кто помер, а кто состарился и ушел. И они считают — раз сорок лет назад ватагу водил Робин Гуд, то он и теперь — самый меткий стрелок и самый выносливый бегун. Пускай зовут! Если Робин Гуд был таким замечательным стрелком и таким лихим вожаком, то для меня носить его имя — честь, правда?
— Честь… — отвечала Люс и больше уж не задала ни одного вопроса.
— Как странно, — заметил Том. — Мы с тобой все время говорим то о схватках, то о засадах, то об оружии…
— А о чем бы ты хотел? — выпустила колючки Люс. — Рассуждать с тобой о нежных чувствах я не стану. Спасибо, твое мнение о себе я уже слышала.
— Я никогда не думал, что смогу полюбить такую худышку, — признался Том. — По мне, это все равно, что с мальчишкой обниматься. Пусть итальянцы своих мальчишек любят! У нас этому их пороку не место. Но вот смотрю на тебя — и сам не понимаю, что меня к тебе вдруг потянуло. Или наконец-то я разглядел тебя?
— Чего тут разглядывать? — не унималась Люс. — Ни грудей как две ковриги, ни бедер в три обхвата, ни задницы как круп графской кобылы!
— Сердись, сердись, — усмехнулся стрелок, — имеешь полное право! Да, всего этого у тебя нет и не предвидится, и все же моя тяга к тебе все сильнее… А ведь вроде и выпил немного… Что ты со мной сделала? Может, ты действительно ведьма?
Люс фыркнула — за привидение ее сегодня уже принимали. Вдруг она услышала шорох веток и шаги.
— Прячемся! — шепотом приказала она. — Там кто-то идет! Не хочу, чтобы видели, как мы с тобой обнимаемся!
Конечно, можно было просто встать вдвоем за толстый древесный ствол и затаиться. Но Люс с такой запланированной неловкостью присела за кустом шиповника и потянула за собой вожака, что он сразу же растянулся на траве, а Люс совершенно естественно прилегла рядом с ним.
Мимо прошли, пытаясь беседовать, Серебряная Свирель и кто-то из стрелков. Закутанный в зеленый плащ до ушей стрелок соловьем разливался, а она отвечала коротко, потому что еле начала осваивать язык, и по ее голосу Люс поняла, что сумасбродная певица еще ничего не решила, а ухажеру грозит суровый конфуз. Свирель искала в этой жизни не любви, а победи, и удивительно, что Люс слишком поздно поняла основной элемент ее характера.
— Лежи, лежи, — прошептал Том, когда она попыталась приподняться на локте. — Хочешь, я подстелю тебе свой плащ?
— Подстели, — согласилась Люс. — И сам тоже не лежи на сырой траве, простудишься.
— Такого еще не бывало, чтобы лесной стрелок простудился, — усмехнулся Том и расправил знаменитый зеленый плащ.
— И все-таки, — устраиваясь в его объятиях поудобнее, продолжала язвить Люс, — как это ты можешь обнимать тощую женщину? Уму непостижимо! Тебя же ватага засмеет! Или сердце все-таки не считается с глазами? А может, ты и вовсе поумнел?
— Наоборот, — серьезно отвечал стрелок, распутывая тесьму, стягивающую ворот грубой рубахи. — Я будто пьян… Хотя пил только эль! И то немного, кувшина два всего. Должен же хоть кто-то в ватаге всегда оставаться трезвым. И проповедовать молодцам воздержание я тоже не могу, я не отец настоятель, а Шервудский лес — не обитель…
— Так что же с тобой происходит? — не унималась Люс.
— Это как во сне — делаешь то, чего не хочешь и не должен делать, и сопротивляться бесполезно. У тебя бывают такие тяжелые сны?
— Значит, тебе хочется проснуться? — Люс сама справилась с заевшим узлом тесемки и положила руку на грудь вожаку. Сильное, крепкое и горячее тело, которое она ощутила под рубашкой, вызвало-таки в ней прежнюю бурю эмоций, но был во всем этом какой-то странный привкус — не приятный и возбуждающий, как солоноватость пота на гладкой коже, которая дразнила ей язык и губы при поцелуях, которая разжигала жажду, а совсем другое…
Как будто оба они были заняты чем-то ненастоящим.
У Люс произошло раздвоение рассудка и тела — тело принимало ласки и возвращало их вдвойне, а рассудок как будто молотил крохотными кулачками в запертую дверь, вопя, что все это — неправда!
А Том, сорвавший с себя рубаху, был-таки невыносимо хорош собой! Широкие, мощные пласты мускулов на груди, и невесомые, щекочущие, шелковистые волоски на самой ее середине, с которыми хотелось играть губами, и атласная кожа плеч, и крепкий подтянутый живот, и руки, на которых красиво круглились бицепсы, трицепсы и мелкая мускулатура предплечья, — все это, несомненно, было бы просто ослепительным при дневном свете. Но когда Люс ласкала это тело в полном мраке, ей вполне хватало осязания, и она жалела лишь о том, что их кожа не может расплавиться, как будто только это мешало полному слиянию тел…
— Неправда! — взывал рассудок. — Это все наделал индуктор Мэй-Аларм!
— А пошел бы ты… — сказала рассудку Люс. Она взяла руку Томаса-Робина и стала водить ею по своему телу — потому что он, как ни странно, не слишком опытный, еще не знал тех законов, по которым волнуется и радуется женское тело.
Но в конце концов вожак понял, чего от него хотят. И когда он наконец стал понимать тайны ее тела, Люс совсем потеряла голову и, целуя его руки, мысленно умоляла, чтобы он поскорее приблизился к ней так, что теснее не бывает…
У Тома были неплохие задатки — и нежность, и фантазия проснулись в нем, хотя было непонятно, кто их разбудил, Люс или индуктор. Люс даже удивилась — она ждала бури и натиска, прекрасной мужской ярости, а этот красавец-атлет целовал ее ноги, зарывался лицом в ее еще сомкнутые бедра и шептал такие слова, что сердце Люс замирало и вдруг начинало биться с сумасшедшей скоростью.
Уж слова— то индуктор не мог ему продиктовать…
— Ты любишь меня? — спросила Люс, потому что все другие понятия внезапно забылись напрочь, а ей хотелось услышать его голос… его признание!…
— Люблю… хотя и не понимаю, как это случилось, — отвечал том, поднимая голову и откидывая спутавшиеся длинные волосы. — Люблю, но как будто наперекор себе. Когда я целую твою грудь… твою упругую грудь… мои пальцы ищут чего-то еще… Прости, со мной творится что-то странное…
— А не чувствуешь ли ты боли в спине? Ну, между лопаток? — вдруг спросила Люс.
— Ерунда, — беззаботно отвечал вожак. — Это какая-то лесная нечисть сквозь камзол и рубаху прокусила. Хуже овода… Да что мы о всякой чепухе?… Какая ты тонкая… Тебя можно охватить пальцами одной руки…
Он и попытался — но ничего, естественно, не получилось.
— Вот видишь! — воскликнул рассудок. — Это все индуктор виноват! Это не ты, твоя грудь, твоя кожа, твои волосы, твой запах — а черт знает что на молекулярном уровне!
— На моем молекулярном уровне! — возразила ему строптивая Люс.
— Ловко тебе отомстила Мэй-Аларм за своего поэта… — вздохнул рассудок. — Ладно, я умолкаю, а ты — как знаешь.
И тем не менее он всего лишь затаился в засаде, и Люс понимала, что не так-то просто будет от него избавиться.
Люс стряхнула с себя руки Тома и вскочила на ноги.
— Постой! — Том успел обнять ее за колени. — Ты как горящая свеча! Твои волосы светятся!
— Будь ты неладен… — пробормотала Люс, потому что примерно такие же штуки говорил ей совсем недавно юный лорд — будущее угрызение ее совести на ближайшие две недели.
— Ты заколдовала меня, да? — спросил Том. — Ты дала мне выпить приворотного зелья?
— А если бы даже и дала? — вся напряглась от ожидания Люс.
— Мне все равно, чем ты победила меня… — глухо сказал вожак. — Наверно, это все-таки зелье. Ну да ладно! Ты моя, я твой! Ты добилась-таки своего…
Люс явственно услышала издевательские аплодисменты рассудка.
— Вот видишь? — ядовито спросил он, не рассчитывая на ответ. — Твой Робин Гуд признался! А теперь поступай, как знаешь! И всю жизнь помни, что его поцелуями и всем прочим ты обязана вот этой пластмассовой штучке с кнопочкой. А также не забывай, что эта ночь — месть Мэй-Аларм, которая прекрасно поняла твой характер и поймала тебя на крючок. Она предложила тебе победу — так и получай свою победу! Опускайся на колени, целуй это великолепное тело, скользи пальцами по атласной коже, прижимай своего красавца к себе! Празднуй победу!
Но недаром эту женщину звали Люс-а-Гард!
В таких подарках она не нуждалась.
Люс стояла перед своим избранником обнаженная, действительно похожая на горящую свечу, и смотрела на него с таким отчаянием, что он, не видя толком лица, все же ее отчаяние ощутил. А потом эта ненормальная женщина прикоснулась пальцами к своему широкому блестящему браслету, ее окружила золотая вспышка, и она стала медленно таять в воздухе.
Победа оказалась как бы лежащей ниже ее достоинства.
И она не унизилась до такой победы.
ЭПИЛОГ
Люс, подкравшись, поискала ни широкой спине вожака подходящее место. Насчет нужной точки Мэй ее не проинструктировала. Поэтому Люс прижала аппарат между лопаток, нажала кнопку и сосчитала до шести.
— А, это ты, парень, — обернулся к ней стрелок. — А мы тут замышляем проучить малость лорда Блокхеда. Давно напрашивается! Ребята додумались, как его выманить из замка.
— А ну, выкладывайте, — потребовала Люс, вспомнив, что когда-то всерьез увлекалась средневековой фортификацией.
Она подсела к костру, и ей изложили план — достаточно простой даже для лесной ватаги. Люс, подумав с минуту, протянула руку к соседнему кусту и сломала пригоршню мелких веток. Переставив на поле боя все камушки и повтыкав куда следовало ветки, она придала замыслу стрелков подлинную элегантность. Томас-Робин уставился на нее во все глаза.
— Чем больше узнаю тебя, тем больше обнаруживаю в тебе знаний и способностей, — удивился он. — Откуда это? Что у тебя за странный ум? В каких монастырях учат таким тонкостям?
Восхищение в его глазах относилось пока что не к женской прелести Люс, а к ее интеллекту. Ни малейшего проблеска мужского интереса в фиалковых глазах Люс не обнаружила. Это задело ее. Задело настолько, что она решила во второй раз включить аппарат.
Вторичная обработка произвела мгновенное чудо.
— Ну, молодцы, спать! Завтра мы выступаем еще до рассвета! — приказал вожак. — Энтони, проверь, у всех ли полны колчаны стрел. Если нет — дай растяпе по уху и вели ему взять у меня с десяток. Я что-то многовато подобрал их сегодня. И чтоб никакой обиды мельнику! Хватит с него на сегодня. А то однажды возьмет да и выдаст нас шерифу. Такие случаи уже бывали. Я не хотел бы во второй раз штурмовать ноттингемскую тюрьму.
— А ты? — спросил Черный Джек, немедленно заворачиваясь в зеленый плащ и укладываясь вместе с другими стрелками возле прогоревшего костра.
— А я посовещаюсь с нашим другом, — загадочно ответил вожак. — Если парень знает военное дело не хуже лорда, который двадцать лет прослужил королю, то беседа с ним может быть очень поучительной, ты не находишь?
Джек, знавший тайну Люс, пожал плечами, как бы говоря этим — знаю я, о каком военном деле вы собрались рассуждать на ночь глядя. Но он ни сказал ни слова, потому что слово вызвало бы у ватаги ненужный интерес. Он только посмотрел, отвернулся и улегся спать.
Робин— Томас, обняв Люс за плечи, повел ее прочь от угомонившейся мельницы, к лесу.
— Послушай, Том, я что-то не пойму, — сказала Люс. — Как же тебя все-таки зовут? Ты действительно Робин Гуд, или все-таки Томас Тернер? Только не обижайся, я ведь из далеких краев. О ватаге Шервудского леса мы только всякие истории слышали.
Вожак приосанился.
— Отрадно, что о нас говорят в самой Гаскони, — заметил он. Очевидно, сарацинские земли, вроде Греции или Византии, для него как бы не существовали, во всяким случае, с их мнением он не считался.
— Ну так как же? — не унималась Люс.
— Я тоже никогда не видел Робина, — с большим трудом признался Том. — И даже не знаю, жив ли он. Понимаешь, мы, стрелки, не засиживаемся в лесу до старости. Зачем обременять собой ватагу? Возможно, Робин Гуд почувствовал, что старость подступила, отдал рожок и лук со стрелами кому-нибудь помоложе, а сам удалился на покой. Ушел подальше, где его в лицо не знают, и стал себе жить… Или вон — в обители за рекой, думаешь, мало нашего брата?
— А от кого ты получит рожок и лук со стрелами?
— Он Хью Зеленой Ветки, — сказал вожак. — Но это те самые лук и рожок! Других таких нет. Если меня подстрелят, я их передам Черному Джеку.
— Твой рожок сейчас у меня, — и Люс положила руку себе на грудь, где под тонкой замшей топорщился сигнальный рожок.
— Это не мой, я взял его для юного лорда у Гари Кочерыжки. Мой — всегда при мне. А может, Робина подстрелили слуги короля, или люди шерифа, или его выдал какой-нибудь предатель. А то и женщина…
— Почему же тебе дали это имя?
— Наверно, потому, что люди не очень разбираются в наших лесных делах и не знают, кто из нас жив, кто помер, а кто состарился и ушел. И они считают — раз сорок лет назад ватагу водил Робин Гуд, то он и теперь — самый меткий стрелок и самый выносливый бегун. Пускай зовут! Если Робин Гуд был таким замечательным стрелком и таким лихим вожаком, то для меня носить его имя — честь, правда?
— Честь… — отвечала Люс и больше уж не задала ни одного вопроса.
— Как странно, — заметил Том. — Мы с тобой все время говорим то о схватках, то о засадах, то об оружии…
— А о чем бы ты хотел? — выпустила колючки Люс. — Рассуждать с тобой о нежных чувствах я не стану. Спасибо, твое мнение о себе я уже слышала.
— Я никогда не думал, что смогу полюбить такую худышку, — признался Том. — По мне, это все равно, что с мальчишкой обниматься. Пусть итальянцы своих мальчишек любят! У нас этому их пороку не место. Но вот смотрю на тебя — и сам не понимаю, что меня к тебе вдруг потянуло. Или наконец-то я разглядел тебя?
— Чего тут разглядывать? — не унималась Люс. — Ни грудей как две ковриги, ни бедер в три обхвата, ни задницы как круп графской кобылы!
— Сердись, сердись, — усмехнулся стрелок, — имеешь полное право! Да, всего этого у тебя нет и не предвидится, и все же моя тяга к тебе все сильнее… А ведь вроде и выпил немного… Что ты со мной сделала? Может, ты действительно ведьма?
Люс фыркнула — за привидение ее сегодня уже принимали. Вдруг она услышала шорох веток и шаги.
— Прячемся! — шепотом приказала она. — Там кто-то идет! Не хочу, чтобы видели, как мы с тобой обнимаемся!
Конечно, можно было просто встать вдвоем за толстый древесный ствол и затаиться. Но Люс с такой запланированной неловкостью присела за кустом шиповника и потянула за собой вожака, что он сразу же растянулся на траве, а Люс совершенно естественно прилегла рядом с ним.
Мимо прошли, пытаясь беседовать, Серебряная Свирель и кто-то из стрелков. Закутанный в зеленый плащ до ушей стрелок соловьем разливался, а она отвечала коротко, потому что еле начала осваивать язык, и по ее голосу Люс поняла, что сумасбродная певица еще ничего не решила, а ухажеру грозит суровый конфуз. Свирель искала в этой жизни не любви, а победи, и удивительно, что Люс слишком поздно поняла основной элемент ее характера.
— Лежи, лежи, — прошептал Том, когда она попыталась приподняться на локте. — Хочешь, я подстелю тебе свой плащ?
— Подстели, — согласилась Люс. — И сам тоже не лежи на сырой траве, простудишься.
— Такого еще не бывало, чтобы лесной стрелок простудился, — усмехнулся Том и расправил знаменитый зеленый плащ.
— И все-таки, — устраиваясь в его объятиях поудобнее, продолжала язвить Люс, — как это ты можешь обнимать тощую женщину? Уму непостижимо! Тебя же ватага засмеет! Или сердце все-таки не считается с глазами? А может, ты и вовсе поумнел?
— Наоборот, — серьезно отвечал стрелок, распутывая тесьму, стягивающую ворот грубой рубахи. — Я будто пьян… Хотя пил только эль! И то немного, кувшина два всего. Должен же хоть кто-то в ватаге всегда оставаться трезвым. И проповедовать молодцам воздержание я тоже не могу, я не отец настоятель, а Шервудский лес — не обитель…
— Так что же с тобой происходит? — не унималась Люс.
— Это как во сне — делаешь то, чего не хочешь и не должен делать, и сопротивляться бесполезно. У тебя бывают такие тяжелые сны?
— Значит, тебе хочется проснуться? — Люс сама справилась с заевшим узлом тесемки и положила руку на грудь вожаку. Сильное, крепкое и горячее тело, которое она ощутила под рубашкой, вызвало-таки в ней прежнюю бурю эмоций, но был во всем этом какой-то странный привкус — не приятный и возбуждающий, как солоноватость пота на гладкой коже, которая дразнила ей язык и губы при поцелуях, которая разжигала жажду, а совсем другое…
Как будто оба они были заняты чем-то ненастоящим.
У Люс произошло раздвоение рассудка и тела — тело принимало ласки и возвращало их вдвойне, а рассудок как будто молотил крохотными кулачками в запертую дверь, вопя, что все это — неправда!
А Том, сорвавший с себя рубаху, был-таки невыносимо хорош собой! Широкие, мощные пласты мускулов на груди, и невесомые, щекочущие, шелковистые волоски на самой ее середине, с которыми хотелось играть губами, и атласная кожа плеч, и крепкий подтянутый живот, и руки, на которых красиво круглились бицепсы, трицепсы и мелкая мускулатура предплечья, — все это, несомненно, было бы просто ослепительным при дневном свете. Но когда Люс ласкала это тело в полном мраке, ей вполне хватало осязания, и она жалела лишь о том, что их кожа не может расплавиться, как будто только это мешало полному слиянию тел…
— Неправда! — взывал рассудок. — Это все наделал индуктор Мэй-Аларм!
— А пошел бы ты… — сказала рассудку Люс. Она взяла руку Томаса-Робина и стала водить ею по своему телу — потому что он, как ни странно, не слишком опытный, еще не знал тех законов, по которым волнуется и радуется женское тело.
Но в конце концов вожак понял, чего от него хотят. И когда он наконец стал понимать тайны ее тела, Люс совсем потеряла голову и, целуя его руки, мысленно умоляла, чтобы он поскорее приблизился к ней так, что теснее не бывает…
У Тома были неплохие задатки — и нежность, и фантазия проснулись в нем, хотя было непонятно, кто их разбудил, Люс или индуктор. Люс даже удивилась — она ждала бури и натиска, прекрасной мужской ярости, а этот красавец-атлет целовал ее ноги, зарывался лицом в ее еще сомкнутые бедра и шептал такие слова, что сердце Люс замирало и вдруг начинало биться с сумасшедшей скоростью.
Уж слова— то индуктор не мог ему продиктовать…
— Ты любишь меня? — спросила Люс, потому что все другие понятия внезапно забылись напрочь, а ей хотелось услышать его голос… его признание!…
— Люблю… хотя и не понимаю, как это случилось, — отвечал том, поднимая голову и откидывая спутавшиеся длинные волосы. — Люблю, но как будто наперекор себе. Когда я целую твою грудь… твою упругую грудь… мои пальцы ищут чего-то еще… Прости, со мной творится что-то странное…
— А не чувствуешь ли ты боли в спине? Ну, между лопаток? — вдруг спросила Люс.
— Ерунда, — беззаботно отвечал вожак. — Это какая-то лесная нечисть сквозь камзол и рубаху прокусила. Хуже овода… Да что мы о всякой чепухе?… Какая ты тонкая… Тебя можно охватить пальцами одной руки…
Он и попытался — но ничего, естественно, не получилось.
— Вот видишь! — воскликнул рассудок. — Это все индуктор виноват! Это не ты, твоя грудь, твоя кожа, твои волосы, твой запах — а черт знает что на молекулярном уровне!
— На моем молекулярном уровне! — возразила ему строптивая Люс.
— Ловко тебе отомстила Мэй-Аларм за своего поэта… — вздохнул рассудок. — Ладно, я умолкаю, а ты — как знаешь.
И тем не менее он всего лишь затаился в засаде, и Люс понимала, что не так-то просто будет от него избавиться.
Люс стряхнула с себя руки Тома и вскочила на ноги.
— Постой! — Том успел обнять ее за колени. — Ты как горящая свеча! Твои волосы светятся!
— Будь ты неладен… — пробормотала Люс, потому что примерно такие же штуки говорил ей совсем недавно юный лорд — будущее угрызение ее совести на ближайшие две недели.
— Ты заколдовала меня, да? — спросил Том. — Ты дала мне выпить приворотного зелья?
— А если бы даже и дала? — вся напряглась от ожидания Люс.
— Мне все равно, чем ты победила меня… — глухо сказал вожак. — Наверно, это все-таки зелье. Ну да ладно! Ты моя, я твой! Ты добилась-таки своего…
Люс явственно услышала издевательские аплодисменты рассудка.
— Вот видишь? — ядовито спросил он, не рассчитывая на ответ. — Твой Робин Гуд признался! А теперь поступай, как знаешь! И всю жизнь помни, что его поцелуями и всем прочим ты обязана вот этой пластмассовой штучке с кнопочкой. А также не забывай, что эта ночь — месть Мэй-Аларм, которая прекрасно поняла твой характер и поймала тебя на крючок. Она предложила тебе победу — так и получай свою победу! Опускайся на колени, целуй это великолепное тело, скользи пальцами по атласной коже, прижимай своего красавца к себе! Празднуй победу!
Но недаром эту женщину звали Люс-а-Гард!
В таких подарках она не нуждалась.
Люс стояла перед своим избранником обнаженная, действительно похожая на горящую свечу, и смотрела на него с таким отчаянием, что он, не видя толком лица, все же ее отчаяние ощутил. А потом эта ненормальная женщина прикоснулась пальцами к своему широкому блестящему браслету, ее окружила золотая вспышка, и она стала медленно таять в воздухе.
Победа оказалась как бы лежащей ниже ее достоинства.
И она не унизилась до такой победы.
ЭПИЛОГ
— Когда надоест понемножку кофейно-диванный комфорт, обуй свою правую стройную ножку в высокий пиратский ботфорт! — с грубоватой жизнерадостностью распевали звонкие девичьи голоса. — Придуманных песен не хватит для жаждущих пламени губ — и левую стройную ножку охватит фестончатый жесткий раструб!
Нельзя сказать, что Люс так уж любила эту песню, подарочек ехидной Зульфии, ее скорее привлекал азарт, с каким песню исполняли будущие хронодесантницы.
Песня доносилась из-за окна, и Люс слушала ее, рассеянно поглядывая, что творится в зале. А поскольку был перерыв в занятиях, то там и творилось черт знает что. Молодым, здоровым, отлично тренированным девчонкам такое приходило в голову — не раз бывавшие в десанте преподавательницы только ахали.
Вот и теперь разыгралось лихое побоище на алебардах, мавританских саблях и — для разнообразия — нунчаках. Выхватить нунчаками алебарду и сразу же, развернувшись, метнуть ее в противницу — такие трюки во времена, когда Люс осваивала боевые искусства, еще в девятнадцать лет не проходили.
Люс поглядела на часы и нажала кнопку звонка. Это было мощное устройство вроде сирены, только малость помелодичнее, потому что девчонки в перерывах бегали купаться на озеро, а озеро находилось в пяти километрах от школы.
Ее группа собралась на удивление скоро. За окном пели, не обращая внимания на сирену.
— Томящая душу отвага вокруг никому не нужна — и, значит, надежная звонкая шпага оттягивать пояс должна!…
— Ну?! — сурово спросила Люс. — Что будем делать с зачетом по жиму лежа?
Девицы потупились. Люс зловеще достала из декольте сантиметровую ленту.
— Всех перемерю! — мрачно пригрозила она. — О чем я вам толкую уже целый семестр? А? Ну, кто мне скажет, на чем горели наши первые десанты?
— На несоответствии физических кондиций местному колориту! — бодро отрапортовала ее любимица Гюльнара, младшая сестра Зульфии.
— Я — ветеран десанта, и то тренируюсь, улучшаю свою форму! — с упреком сказала Люс. — Посмотрите на себя! Эрика! Разве это грудь? У тебя бюст все еще как у четырнадцатилетнего мальчишки! Эмильена! Твою грудь тоже не найдешь без микроскопа! С такими формами вас отчислят за неуспеваемость!
Группа приуныла.
— Ваше счастье, что зачет только на следующей сессии, — проворчала Люс.
— И лучшее в мире богатство найдешь ты в конце-то концов — ночное, шальное, крылатое братство испытанных в деле бойцов! — пели за окном.
В зал вошла Зульфия, ведя за руку синеглазого мальчика, крепкого и кудрявого. Вся группа покосилась на первого десантного сына.
Под мышкой А-Гард-Семнадцатая держала здоровенный фолиант.
— В последний раз показываю вам упражнения, — объявила Люс. — Я-то занимаюсь по схеме, каждые два месяца меняю комплекс, и за этот семестр, что вожусь тут с вами, прибавила полтора сантиметра. Главное — поставить цель!
И она вспомнила свою ненаглядную цель…
— Ватага бродяг своенравных, созревших в гульбе да в борьбе, они тебя примут, подруга, на равных, и выбор доверят тебе! — уже не пели, а вопили завтрашние выпускницы, предчувствуя, какой замечательный они сделают выбор.
Люс легла на скамью. Две девицы подали ей штангу, и она приняла гриф на вытянутые руки.
— Классический жим лежа! — провозгласила Люс. — Единственный надежный способ заполучить роскошный естественный бюст! Хирургия — не для нас! Итак — руки сгибаю в локтях до предела, спина прогнута. Работает только большая грудная мышца. И работает с полной амплитудой! Делаю вдох. Штанга идет вверх на выдохе…
Люс сделала несколько академически правильных жимов, девицы приняли штангу, и она встала.
— А вот и результат! — сказала она, резко напрягая грудь и скосив при этом глаза на Зульфию.
Но результат оказался неожиданным для нее самой.
Узкая майка, и без того стеснявшая ее движения, лопнула в двух местах, и роскошная, упругая, сильная грудь, мечта всего Шервудского леса, выглянула наружу через две прорехи.
— Ого! — так и ахнула Группа.
— Понятно? — как будто событие было запланировано, с ехидным спокойствием спросила Люс.
Она гордо прошла сквозь строй девиц, давая каждой возможность осмотреть плоды трудов своих, и оказалась у зеркала.
Отражение победно улыбнулось ей.
Но из того же зеркала смотрела на нее и Зульфия.
А— Гард-Семнадцатая не задавала вопросов вслух. Но Люс читала эти самые вопросы в ее глазах.
— Раз ты такая великолепная, то почему ты не возвращаешься ТУДА? — спрашивала Зульфия. — Вот ведь даже Свирель подумывает о втором визите. Я сама побывала ТАМ и починила хрономаяк. Все готово! Передашь привет этой несостоявшейся карьеристке Маргарет… Так в чем же дело?
Песня за окном, набирая силу, подошла к последнему куплету. Его полагалось петь негромко, но внушительно, чуточку зловеще, с особым презрением и угрозой выкрикнув хором повторное «навеки». Девчонки так и спели — со всем азартом профессиональных десантниц, спасительниц человеческого генофонда.
— А если влечет хоть немножко диванно-кофейный уют, навеки — НАВЕКИ! — закрыта дорожка туда, где мужчины живут!!!
— Так в чем же дело? — повторили вопрос черные внимательные глаза в зеркале.
Люс не знала. Очевидно, она ждала, пока в душе запоет сигнальный рожок «зеленых плащей». А он что-то молчал, окаянный.
Мэй отравила-таки всю радость, которая могла ждать в Шервудском лесу. Месть была суровая. Но не Мэй же, в самом деле, наколдовала, чтобы всякий закат наводил Люс на мысли о феях, объезжающих свои владения на огненных боевых конях. И не она позаботилась о том, чтобы пять призрачных всадниц вели в поводу свободного коня. Это сделал совсем другой человек.
Люс не могла признаться Зульфии, что влипла в какой-то диковинный любовный треугольник, где все и для всех было невозможно.
В зеркале трудно было разобрать, что золотыми буквами выдавлено на обложке того бархатно-синего тома, который принесла Зульфия. Люс разглядела только маленький золотой парусник. Очевидно, подруга пришла не упрекать ее за бездействие, а предложить что-то совсем другое. И желательно без поэзии…
Люс, уже понемногу возвращаясь к хорошему настроению, оглядела себя в зеркале с головы до ног. Особенно придирчиво изучила свой бюст. Да, пожалуй, редкий флибустьер отказался бы от такой роскоши… не говоря уж о корсарах…
Недаром эту женщину звали Люс-а-Гард!
Она решительно повернулась и протянула руку за книгой.
Нельзя сказать, что Люс так уж любила эту песню, подарочек ехидной Зульфии, ее скорее привлекал азарт, с каким песню исполняли будущие хронодесантницы.
Песня доносилась из-за окна, и Люс слушала ее, рассеянно поглядывая, что творится в зале. А поскольку был перерыв в занятиях, то там и творилось черт знает что. Молодым, здоровым, отлично тренированным девчонкам такое приходило в голову — не раз бывавшие в десанте преподавательницы только ахали.
Вот и теперь разыгралось лихое побоище на алебардах, мавританских саблях и — для разнообразия — нунчаках. Выхватить нунчаками алебарду и сразу же, развернувшись, метнуть ее в противницу — такие трюки во времена, когда Люс осваивала боевые искусства, еще в девятнадцать лет не проходили.
Люс поглядела на часы и нажала кнопку звонка. Это было мощное устройство вроде сирены, только малость помелодичнее, потому что девчонки в перерывах бегали купаться на озеро, а озеро находилось в пяти километрах от школы.
Ее группа собралась на удивление скоро. За окном пели, не обращая внимания на сирену.
— Томящая душу отвага вокруг никому не нужна — и, значит, надежная звонкая шпага оттягивать пояс должна!…
— Ну?! — сурово спросила Люс. — Что будем делать с зачетом по жиму лежа?
Девицы потупились. Люс зловеще достала из декольте сантиметровую ленту.
— Всех перемерю! — мрачно пригрозила она. — О чем я вам толкую уже целый семестр? А? Ну, кто мне скажет, на чем горели наши первые десанты?
— На несоответствии физических кондиций местному колориту! — бодро отрапортовала ее любимица Гюльнара, младшая сестра Зульфии.
— Я — ветеран десанта, и то тренируюсь, улучшаю свою форму! — с упреком сказала Люс. — Посмотрите на себя! Эрика! Разве это грудь? У тебя бюст все еще как у четырнадцатилетнего мальчишки! Эмильена! Твою грудь тоже не найдешь без микроскопа! С такими формами вас отчислят за неуспеваемость!
Группа приуныла.
— Ваше счастье, что зачет только на следующей сессии, — проворчала Люс.
— И лучшее в мире богатство найдешь ты в конце-то концов — ночное, шальное, крылатое братство испытанных в деле бойцов! — пели за окном.
В зал вошла Зульфия, ведя за руку синеглазого мальчика, крепкого и кудрявого. Вся группа покосилась на первого десантного сына.
Под мышкой А-Гард-Семнадцатая держала здоровенный фолиант.
— В последний раз показываю вам упражнения, — объявила Люс. — Я-то занимаюсь по схеме, каждые два месяца меняю комплекс, и за этот семестр, что вожусь тут с вами, прибавила полтора сантиметра. Главное — поставить цель!
И она вспомнила свою ненаглядную цель…
— Ватага бродяг своенравных, созревших в гульбе да в борьбе, они тебя примут, подруга, на равных, и выбор доверят тебе! — уже не пели, а вопили завтрашние выпускницы, предчувствуя, какой замечательный они сделают выбор.
Люс легла на скамью. Две девицы подали ей штангу, и она приняла гриф на вытянутые руки.
— Классический жим лежа! — провозгласила Люс. — Единственный надежный способ заполучить роскошный естественный бюст! Хирургия — не для нас! Итак — руки сгибаю в локтях до предела, спина прогнута. Работает только большая грудная мышца. И работает с полной амплитудой! Делаю вдох. Штанга идет вверх на выдохе…
Люс сделала несколько академически правильных жимов, девицы приняли штангу, и она встала.
— А вот и результат! — сказала она, резко напрягая грудь и скосив при этом глаза на Зульфию.
Но результат оказался неожиданным для нее самой.
Узкая майка, и без того стеснявшая ее движения, лопнула в двух местах, и роскошная, упругая, сильная грудь, мечта всего Шервудского леса, выглянула наружу через две прорехи.
— Ого! — так и ахнула Группа.
— Понятно? — как будто событие было запланировано, с ехидным спокойствием спросила Люс.
Она гордо прошла сквозь строй девиц, давая каждой возможность осмотреть плоды трудов своих, и оказалась у зеркала.
Отражение победно улыбнулось ей.
Но из того же зеркала смотрела на нее и Зульфия.
А— Гард-Семнадцатая не задавала вопросов вслух. Но Люс читала эти самые вопросы в ее глазах.
— Раз ты такая великолепная, то почему ты не возвращаешься ТУДА? — спрашивала Зульфия. — Вот ведь даже Свирель подумывает о втором визите. Я сама побывала ТАМ и починила хрономаяк. Все готово! Передашь привет этой несостоявшейся карьеристке Маргарет… Так в чем же дело?
Песня за окном, набирая силу, подошла к последнему куплету. Его полагалось петь негромко, но внушительно, чуточку зловеще, с особым презрением и угрозой выкрикнув хором повторное «навеки». Девчонки так и спели — со всем азартом профессиональных десантниц, спасительниц человеческого генофонда.
— А если влечет хоть немножко диванно-кофейный уют, навеки — НАВЕКИ! — закрыта дорожка туда, где мужчины живут!!!
— Так в чем же дело? — повторили вопрос черные внимательные глаза в зеркале.
Люс не знала. Очевидно, она ждала, пока в душе запоет сигнальный рожок «зеленых плащей». А он что-то молчал, окаянный.
Мэй отравила-таки всю радость, которая могла ждать в Шервудском лесу. Месть была суровая. Но не Мэй же, в самом деле, наколдовала, чтобы всякий закат наводил Люс на мысли о феях, объезжающих свои владения на огненных боевых конях. И не она позаботилась о том, чтобы пять призрачных всадниц вели в поводу свободного коня. Это сделал совсем другой человек.
Люс не могла признаться Зульфии, что влипла в какой-то диковинный любовный треугольник, где все и для всех было невозможно.
В зеркале трудно было разобрать, что золотыми буквами выдавлено на обложке того бархатно-синего тома, который принесла Зульфия. Люс разглядела только маленький золотой парусник. Очевидно, подруга пришла не упрекать ее за бездействие, а предложить что-то совсем другое. И желательно без поэзии…
Люс, уже понемногу возвращаясь к хорошему настроению, оглядела себя в зеркале с головы до ног. Особенно придирчиво изучила свой бюст. Да, пожалуй, редкий флибустьер отказался бы от такой роскоши… не говоря уж о корсарах…
Недаром эту женщину звали Люс-а-Гард!
Она решительно повернулась и протянула руку за книгой.