Страница:
— Его нашли в его квартире восемнадцатого июня. Минимум полтора месяца пролежал мертвый, а то и больше. Вероятно, два.
Она поежилась.
— Кошмар. Пожалуйста, не надо подробностей. Я слишком впечатлительна, чтобы всякие ужасы слушать. Потом еще приснится…
Он хотел сказать, что она может быть спокойна на этот счет, но понял, что в этом нет надобности. Тем более, что она уже продолжала:
— Одно могу сказать тебе точно.
— Что именно?
— В моем доме ничего подобного не случилось бы.
— Это почему же?
— Потому что я бы этого не допустила.
Она подперла ладонью подбородок, так что нос оказался между средним и указательным пальцами. У нее был довольно крупный нос, руки крепкие, ногти острижены. Глаза строго смотрели на Мартина Бека.
Вдруг она поднялась и подошла к полке. Покопалась, отыскала спички, сигареты и закурила, глубоко затягиваясь.
Потом потушила сигарету, съела еще один бутерброд и, понурила голову, положив локти на колени. Наконец подняла взгляд на Мартина Бека.
— Может быть, я не упасла бы его от смерти, но, во всяком случае, он не пролежал бы так два месяца. И двух дней не пролежал бы.
«Да уж наверно», — сказал себе Мартин Бек.
— Квартиросдатчики в этой стране, — продолжала Рея, — последняя сволочь. Что поделаешь, строй поощряет эксплуатацию.
Мартин Бек прикусил нижнюю губу. Он ни с кем не делился своими политическими взглядами и вообще избегал разговоров с политической окраской.
— Что, не надо о политике? — спросила она. — Ладно, не будем ее трогать. Но так уж вышло, что я сама оказалась в числе квартиросдатчиков. Чистая случайность — наследство… Кстати, дом совсем неплохой, но, когда я сюда переехала, жуть что было, крысиная нора. Мой дорогой родитель за последние десять лет, наверно, ни одной перегоревшей лампочки не сменил, ни одного стекла не вставил. Самто он жил в другом конце города и только об одном заботился: собирать квартирную плату да вышибать жильцов, которые не могли заплатить вовремя. Потом превратил квартиры в общежития для иностранных рабочих и вообще тех, кому некуда деться. И драл с них втридорога, благо у них не было выбора. Таких сквалыг в городе хватает.
Ктото отворил наружную дверь и вошел, но Рея никак не реагировала.
В дверях кухни появилась девушка в рабочем халате, с узелком в руке.
— Привет, — поздоровалась она. — Можно, я попользуюсь стиральной машиной?
— Конечно.
Девушка не обращала внимания на Мартина Бека, но Рея сказала:
— Вы ведь не знакомы? Напомни, как тебя зовут.
Мартин Бек встал и подал девушке руку.
— Мартин, — сказал он.
— Ингела, — ответила она.
— Ингела только что въехала, — объяснила Рея. — В ту самую квартиру, где Свярд жил.
Она повернулась к девушке с узелком:
— Как тебе квартира, нравится?
— Здорово. Только уборная опять барахлит.
— Чтоб ее! Завтра утром позвоню водопроводчику.
— А так все в полном порядке. Да, знаешь…
— Что?
— У меня стирального порошка нет.
— Возьми за ванной.
— И денег ни гроша.
— Ничего. Возьми на полкроны, потом отработаешь — скажем, запрешь подъезд на ночь.
— Спасибо.
Девушка вышла; Рея закурила новую сигарету.
— Да, вот тебе один ребус… Квартира хорошая, я ее ремонтировала два года назад. Свярд платил всего восемьдесят крон в месяц. И всетаки переехал.
— Почему?
— Не знаю.
— Поругались?
— Что ты. Я с жильцами не ругаюсь. А зачем ругаться? Конечно, у каждого своя блажь. Но это только занятно.
Мартин Бек промолчал. Он отдыхал душой. К тому же чувствовал, что наводящие вопросы просто не нужны.
— А самое странное с этим Свярдом — четыре замка поставил. И это в таком доме, где люди запираются только в тех случаях, когда не хотят, чтобы их беспокоили. А как собрался переезжать, отвинтил все замки, цепочки, задвижки и взял с собой. Надежно был защищен — не хуже нынешних девочек.
— Это ты в переносном смысле?
— Ясное дело. Столпы нашего общества негодуют по поводу того, что подростки, особенно девчонки, начинают половую жизнь с тринадцати лет. Дурачье. От возраста никуда не уйдешь, а со всеми нынешними пилюлями и спиралями девчонкам ничто не грозит. Стало быть, им нечего опасаться. А как я в свое время дрожала — вдруг попадусь! Постой, о чем мы говорили?
Мартин Бек рассмеялся.
И сам удивился, но факт оставался фактом: он смеялся.
— Мы говорили о дверях Свярда.
— Ну да. А ты, оказывается, умеешь смеяться. Вот уж не ожидала. Я думала, ты давно разучился.
— Может, я сегодня просто не в духе.
Неудачная реплика, он понял это по ее лицу.
Она ведь не ошиблась. И знает это, и глупо темнить.
Он поспешил загладить свой промах:
— Извини.
— Правда, я только в шестнадцать лет влюбилась понастоящему. Но в наше время все было иначе. Тогда ведь как говорили: дескать, ни к чему нищих плодить. Или это еще раньше говорили? Теперь людей другое пугает — неуверенность в завтрашнем дне… Гдето серьезная промашка допущена.
Она смяла сигарету и деловито заметила:
— Я слишком много говорю, кошмар. Вечная история. И это только один из моих недостатков. Хотя пороком это не назовешь… А как, потвоему, это серьезный порок, если человек любит поговорить?
Он отрицательно покачал головой.
Рея поскребла затылок и продолжала:
— А что, Свярд так и не расстался со своими замками?
— Нет.
Она тряхнула головой и сбросила сабо. Уперлась пятками в пол и свела вместе большие пальцы.
— Чего не понимаю, того не понимаю. Или это у него мания такая была? Иногда я даже беспокоиться начинала. У меня ведь ко всем дверям запасные ключи. В доме много стариков. Вдруг ктото из них заболеет, надо помочь. Как без ключа в квартиру попадешь? Но ведь никакой ключ не поможет, когда человек вот так забаррикадируется. А Свярд был уже в летах…
В ванной чтото загудело, и Рея крикнула:
— Тебе помочь, Ингела?
— Да… если можно.
Она вышла, через минуту вернулась и сообщила:
— Теперь все в порядке. Кстати, о возрасте: ведь мы с тобой почти ровесники?
Мартин Бек улыбнулся. Он привык к тому, что никто не давал ему пятидесяти лет, от силы — сорок пять.
— Правда, стариком я Свярда не назвала бы, — продолжала Рея, — но со здоровьем у него не ладилось. Чтото серьезное было, он считал, что ему недолго жить осталось. Как раз перед тем, как переехать, ложился на обследование. Что ему там сказали, не знаю. В онкологической клинике лежал, а это, насколько я понимаю, ничего доброго не сулит.
Мартин Бек навострил уши: важная новость! Но тут опять хлопнула наружная дверь, и ктото громко позвал:
— Рея!
— Здесь я. На кухне.
Вошел мужчина. Увидев Мартина Бека, он остановился, но она живо пододвинула ему ногой стул:
— Садись.
Мужчина был молодой, лет двадцати пяти, рост средний, телосложение обычное. Овальное лицо, русые волосы, серые глаза, ровные зубы. Одет в клетчатую рубашку, вельветовые брюки и сандалии. В руке он держал бутылку красного вина.
— Вот, захватил по дороге.
— А ято думала сегодня одним чаем обойтись, — сказала Рея. — Ладно. Доставай бокалы. Ставь четыре — Ингела стирает в ванной.
Она нагнулась, поскребла ногтями щиколотку, потом сказала:
— Бутылка на четверых — маловато будет. Ничего, у меня коечто припасено. Возьми одну в шкафчике, с левой стороны. Штопор лежит в верхнем ящике, слева от раковины.
Мужчина выполнил ее указания. Он явно привык подчиняться. Когда он снова сел, Рея представила:
— Надо думать, вы раньше не встречались? Мартин… Кент.
— Привет, — сказал Кент.
— Привет, — отозвался Мартин Бек.
Они обменялись рукопожатием.
Рея наполнила бокалы и крикнула:
— Ингела, как управишься, тебя тут вино ждет! — Потом озабоченно посмотрела на парня в клетчатой рубашке:
— Какойто ты кислый сегодня. В чем дело? Опять неудача?
Кент глотнул вина и спрятал лицо в ладонях.
— Рея, куда мне податься?
— Все еще без работы?
— И никакого просвета. Для чего я диплом получал, если мест свободных нет? Нет и, похоже, не будет.
Он потянулся к ней, хотел взять ее за руку, но она недовольно отодвинулась.
— Сегодня мне пришла в голову отчаянная мысль, — продолжал он. — Хочу знать твое мнение.
— Давай, выкладывай свою мысль.
— Поступать в полицейское училище. Они всех берут, им не хватает людей. С моим образованием я вполне могу рассчитывать на продвижение, как только научусь бить по морде лиходеев.
— Тебе что, не терпится людей избивать?
— Будто ты не знаешь. Но ведь я могу сделать чтото полезное… Важно освоиться, а там можно попытаться изменить порядки.
— Между прочим, полиция меньше всего с лиходеями воюет, — заметила Рея. — А как ты думаешь кормить Стину и детей, пока будешь учиться?
— Можно взять ссуду. Я вчера узнавал, когда брал бланки для поступления. Вот, посмотри и скажи свое мнение. Ты во всем разбираешься.
Он вынул из заднего кармана несколько сложенных бланков и проспект и положил на стол.
— Или ты считаешь, что это безрассудная затея?
— Да уж… К тому же вряд ли полиции нужны думающие люди, которые собираются перестраивать ее изнутри. А как у тебя анкета? С точки зрения политики?
— Я состоял одно время в «Кларте», [11]больше ничего не было. А в училище теперь всех принимают, кроме явных коммунистов.
Она задумалась, потом глотнула вина и пожала плечами.
— Что ж, попробуй… Вроде бы несуразная идея, а на деле может оказаться интересно.
— Меня ведь что беспокоит…
Он чокнулся с Мартином Беком, который пока предпочитал соблюдать умеренность.
— Ну, что тебя беспокоит? — Голос Реи выдавал ее недовольство.
— Выдержу ли я, вот в чем вопрос. Службато какая…
Рея лукаво посмотрела на Мартина Бека; хмурое выражение на ее лице сменилось улыбкой.
— А ты спроси Мартина. Он у нас спец.
Парень недоверчиво поглядел на Мартина Бека.
— Ты правда смыслишь в этом деле?
— Немного. И могу подтвердить, что полиции позарез нужны хорошие люди. И в проспекте правильно сказано, что служба многогранная, можно специализироваться в разных областях. Если человек, например, увлекается вертолетами, или механизмами, или организационными проблемами, или лошадьми…
Рея хлопнула ладонью по столу так, что бокалы подпрыгнули.
— Хватит чушь городить, — сердито сказала она. — Отвечай честно, черт дери.
К своему собственному удивлению, Мартин Бек ответил:
— Если вы согласны повседневно общаться с болванами и чтобы вами помыкали спесивцы, карьеристы или просто идиоты, можно выдержать несколько лет. Главное, не иметь собственного мнения ни по каким вопросам. А потом… потом, глядишь, и сам таким станешь.
— Да я вижу, ты не любишь полицию, — разочарованно сказал Кент. — Не верится мне, что дело обстоит так плохо. О полиции многие предвзято судят. А ты что скажешь, Рея?
Она рассмеялась — громко, от души.
— Попробуй, — сказала она наконец. — Сдается мне, будет из тебя хороший полицейский. Тем более, что кандидатов на это звание, судя по всему, немного. Так что тебе успех обеспечен.
— Ты поможешь мне бланки заполнить?
— Давай ручку.
Мартин Бек достал ручку из внутреннего кармана пиджака.
Рея подперла рукой голову и принялась писать с сосредоточенным лицом.
— Это будет черновик, — объяснила она. — Потом перепишешь на машинке. Можешь моей воспользоваться.
Девушка по имени Ингела управилась со стиркой и присоединилась к ним. Говорила она преимущественно о ценах на продукты, о том, как на упаковке вчерашнего молока ставят завтрашнее число. Мартин Бек заключил, что она работает в магазине самообслуживания.
Звякнул колокольчик, скрипнула наружная дверь, и ктото зашаркал по коридору. На кухню вошла пожилая женщина.
— У меня чтото телевизор плохо показывает, — пожаловалась она.
— Если антенна виновата, я попрошу Эрикссона завтра проверить ее. Или же придется сдать в починку. Что поделаешь, вон уже сколько служит. А мы пока одолжим другой у моих друзей, у них есть лишний. Тоже не новый, правда. Завтра договорюсь.
— Я сегодня хлеб пекла, вот и вам булку принесла.
— Спасибо, огромное спасибо. Вы не волнуйтесь, все будет в порядке с телевизором.
Рея кончила писать (быстро управилась!), вернула Кенту бланки и снова обратила пристальный взгляд на Мартина Бека.
— Сам видишь, домовладелец обо всем должен заботиться. Именно должен, да мало кому это по душе. Большинство ловчат, только и думают, на чем выгадать. Помоему, это свинство, я стараюсь все сделать, чтобы жильцам было уютно и чтобы они ладили между собой. Квартиры привела в порядок, а вот для наружного ремонта денег нет. Повышать квартирную плату тоже не хочется. Но ведь осень на носу, так что никуда не денешься. Хочешь, чтобы дом был в порядке, не жалей труда. Ответственность надо чувствовать перед съемщиками.
У Мартина Бека было удивительно хорошо на душе. Ему не хотелось уходить из этой кухни. К тому же его немного разморило от вина. Какникак больше года не брал в рот спиртного.
— Постой, — спохватилась она. — Разговорто у нас о Свярде!
— У него были дома какиенибудь ценности?
— Какие там ценности… Два стула, стол, кровать, грязный коврик да самая необходимая утварь — вот и все его имущество. Одежда — только что на нем. Нет, замки эти явно от помешательства. Всех людей сторонился. Со мной, правда, разговаривал, но только когда очень подпирало.
— Такое впечатление, что он был совсем нищий.
Рея глубоко задумалась. Наполнила бокал вином, сделала глоток и наконец ответила:
— А вот в этом я не уверена. Болезненно скупой — это да. Конечно, квартплату он вносил вовремя, но каждый раз ворчал. Изза восьмидесяти крон в месяц! И насколько мне известно, в магазине брал только собачий корм. Нет, вру — кошачий. Не пил. Расходов у него не было никаких, так что вполне мог бы иногда взять немного колбасы, пенсия позволяла. Конечно, многие старики собачьим кормом обходятся, но у них, как правило, много уходит на квартиру, да и запросов побольше, разрешают себе иногда побаловаться бутылочкой десертного вина. Свярд себе даже приемника не завел. Я читала в курсе психологии про людей, которые ели картофельную шелуху и носили старое тряпье, а в матраце у них были зашиты сотни тысяч крон. Известный случай. Изъян в психике, не помню только, как называется.
— Но в матраце Свярда денег не было.
— И он сменил квартиру. Не в его духе поступок. Ведь на новом месте, наверно, приходилось больше платить. Да и на переезд деньги пошли. Нет, тут чтото не так.
Мартин Бек допил вино. Как ни хочется посидеть еще с этими людьми, надо уходить.
И есть над чем поразмыслить…
— Ну ладно, я пошел. Спасибо. Всего доброго.
— А я собиралась приготовить макароны с мясным соусом. Отличная штука, когда сам делаешь соус. Оставайся?
— Да нет, мне надо идти.
Рея проводила его до дверей, не надевая сабо. Проходя мимо детской, он заглянул туда.
— Ага, — сказала она, — детей нет дома, они за городом. Я разведена. Помолчала и спросила:
— Ты ведь тоже?..
— Тоже.
Прощаясь, она сказала:
— Ну пока, приходи еще. Днем я занята на летних курсах, а вечером, после шести, всегда дома.
Выждала немного и добавила с лукавинкой во взгляде:
— Потолкуем о Свярде.
Сверху по лестнице спускался толстяк в шлепанцах и неглаженых серых брюках, с красножелтосиним значком FNL на рубашке. [12]
— Рея, лампочка на чердаке перегорела, — сообщил он.
— Возьми новую в чулане, — ответила она. — Семьдесят пять свечей достаточно.
И снова обратилась к Мартину Беку:
— Тебе ведь не хочется уходить, оставайся.
— Нет, пойду. Спасибо за чай, за бутерброды, за вино.
По ее лицу было видно, что она не прочь настоять на своем. Удержать его хотя бы при помощи макарон.
Однако она передумала.
— Ну ладно, привет.
— Привет.
Никто из них не сказал «до свиданья».
Пока он шагал к своему дому, стемнело.
Он думал о Свярде.
Он думал о Рее.
И хотя он этого понастоящему еще не осознал, на душе у него было хорошо. Так хорошо, как давно уже не было.
XXII
Она поежилась.
— Кошмар. Пожалуйста, не надо подробностей. Я слишком впечатлительна, чтобы всякие ужасы слушать. Потом еще приснится…
Он хотел сказать, что она может быть спокойна на этот счет, но понял, что в этом нет надобности. Тем более, что она уже продолжала:
— Одно могу сказать тебе точно.
— Что именно?
— В моем доме ничего подобного не случилось бы.
— Это почему же?
— Потому что я бы этого не допустила.
Она подперла ладонью подбородок, так что нос оказался между средним и указательным пальцами. У нее был довольно крупный нос, руки крепкие, ногти острижены. Глаза строго смотрели на Мартина Бека.
Вдруг она поднялась и подошла к полке. Покопалась, отыскала спички, сигареты и закурила, глубоко затягиваясь.
Потом потушила сигарету, съела еще один бутерброд и, понурила голову, положив локти на колени. Наконец подняла взгляд на Мартина Бека.
— Может быть, я не упасла бы его от смерти, но, во всяком случае, он не пролежал бы так два месяца. И двух дней не пролежал бы.
«Да уж наверно», — сказал себе Мартин Бек.
— Квартиросдатчики в этой стране, — продолжала Рея, — последняя сволочь. Что поделаешь, строй поощряет эксплуатацию.
Мартин Бек прикусил нижнюю губу. Он ни с кем не делился своими политическими взглядами и вообще избегал разговоров с политической окраской.
— Что, не надо о политике? — спросила она. — Ладно, не будем ее трогать. Но так уж вышло, что я сама оказалась в числе квартиросдатчиков. Чистая случайность — наследство… Кстати, дом совсем неплохой, но, когда я сюда переехала, жуть что было, крысиная нора. Мой дорогой родитель за последние десять лет, наверно, ни одной перегоревшей лампочки не сменил, ни одного стекла не вставил. Самто он жил в другом конце города и только об одном заботился: собирать квартирную плату да вышибать жильцов, которые не могли заплатить вовремя. Потом превратил квартиры в общежития для иностранных рабочих и вообще тех, кому некуда деться. И драл с них втридорога, благо у них не было выбора. Таких сквалыг в городе хватает.
Ктото отворил наружную дверь и вошел, но Рея никак не реагировала.
В дверях кухни появилась девушка в рабочем халате, с узелком в руке.
— Привет, — поздоровалась она. — Можно, я попользуюсь стиральной машиной?
— Конечно.
Девушка не обращала внимания на Мартина Бека, но Рея сказала:
— Вы ведь не знакомы? Напомни, как тебя зовут.
Мартин Бек встал и подал девушке руку.
— Мартин, — сказал он.
— Ингела, — ответила она.
— Ингела только что въехала, — объяснила Рея. — В ту самую квартиру, где Свярд жил.
Она повернулась к девушке с узелком:
— Как тебе квартира, нравится?
— Здорово. Только уборная опять барахлит.
— Чтоб ее! Завтра утром позвоню водопроводчику.
— А так все в полном порядке. Да, знаешь…
— Что?
— У меня стирального порошка нет.
— Возьми за ванной.
— И денег ни гроша.
— Ничего. Возьми на полкроны, потом отработаешь — скажем, запрешь подъезд на ночь.
— Спасибо.
Девушка вышла; Рея закурила новую сигарету.
— Да, вот тебе один ребус… Квартира хорошая, я ее ремонтировала два года назад. Свярд платил всего восемьдесят крон в месяц. И всетаки переехал.
— Почему?
— Не знаю.
— Поругались?
— Что ты. Я с жильцами не ругаюсь. А зачем ругаться? Конечно, у каждого своя блажь. Но это только занятно.
Мартин Бек промолчал. Он отдыхал душой. К тому же чувствовал, что наводящие вопросы просто не нужны.
— А самое странное с этим Свярдом — четыре замка поставил. И это в таком доме, где люди запираются только в тех случаях, когда не хотят, чтобы их беспокоили. А как собрался переезжать, отвинтил все замки, цепочки, задвижки и взял с собой. Надежно был защищен — не хуже нынешних девочек.
— Это ты в переносном смысле?
— Ясное дело. Столпы нашего общества негодуют по поводу того, что подростки, особенно девчонки, начинают половую жизнь с тринадцати лет. Дурачье. От возраста никуда не уйдешь, а со всеми нынешними пилюлями и спиралями девчонкам ничто не грозит. Стало быть, им нечего опасаться. А как я в свое время дрожала — вдруг попадусь! Постой, о чем мы говорили?
Мартин Бек рассмеялся.
И сам удивился, но факт оставался фактом: он смеялся.
— Мы говорили о дверях Свярда.
— Ну да. А ты, оказывается, умеешь смеяться. Вот уж не ожидала. Я думала, ты давно разучился.
— Может, я сегодня просто не в духе.
Неудачная реплика, он понял это по ее лицу.
Она ведь не ошиблась. И знает это, и глупо темнить.
Он поспешил загладить свой промах:
— Извини.
— Правда, я только в шестнадцать лет влюбилась понастоящему. Но в наше время все было иначе. Тогда ведь как говорили: дескать, ни к чему нищих плодить. Или это еще раньше говорили? Теперь людей другое пугает — неуверенность в завтрашнем дне… Гдето серьезная промашка допущена.
Она смяла сигарету и деловито заметила:
— Я слишком много говорю, кошмар. Вечная история. И это только один из моих недостатков. Хотя пороком это не назовешь… А как, потвоему, это серьезный порок, если человек любит поговорить?
Он отрицательно покачал головой.
Рея поскребла затылок и продолжала:
— А что, Свярд так и не расстался со своими замками?
— Нет.
Она тряхнула головой и сбросила сабо. Уперлась пятками в пол и свела вместе большие пальцы.
— Чего не понимаю, того не понимаю. Или это у него мания такая была? Иногда я даже беспокоиться начинала. У меня ведь ко всем дверям запасные ключи. В доме много стариков. Вдруг ктото из них заболеет, надо помочь. Как без ключа в квартиру попадешь? Но ведь никакой ключ не поможет, когда человек вот так забаррикадируется. А Свярд был уже в летах…
В ванной чтото загудело, и Рея крикнула:
— Тебе помочь, Ингела?
— Да… если можно.
Она вышла, через минуту вернулась и сообщила:
— Теперь все в порядке. Кстати, о возрасте: ведь мы с тобой почти ровесники?
Мартин Бек улыбнулся. Он привык к тому, что никто не давал ему пятидесяти лет, от силы — сорок пять.
— Правда, стариком я Свярда не назвала бы, — продолжала Рея, — но со здоровьем у него не ладилось. Чтото серьезное было, он считал, что ему недолго жить осталось. Как раз перед тем, как переехать, ложился на обследование. Что ему там сказали, не знаю. В онкологической клинике лежал, а это, насколько я понимаю, ничего доброго не сулит.
Мартин Бек навострил уши: важная новость! Но тут опять хлопнула наружная дверь, и ктото громко позвал:
— Рея!
— Здесь я. На кухне.
Вошел мужчина. Увидев Мартина Бека, он остановился, но она живо пододвинула ему ногой стул:
— Садись.
Мужчина был молодой, лет двадцати пяти, рост средний, телосложение обычное. Овальное лицо, русые волосы, серые глаза, ровные зубы. Одет в клетчатую рубашку, вельветовые брюки и сандалии. В руке он держал бутылку красного вина.
— Вот, захватил по дороге.
— А ято думала сегодня одним чаем обойтись, — сказала Рея. — Ладно. Доставай бокалы. Ставь четыре — Ингела стирает в ванной.
Она нагнулась, поскребла ногтями щиколотку, потом сказала:
— Бутылка на четверых — маловато будет. Ничего, у меня коечто припасено. Возьми одну в шкафчике, с левой стороны. Штопор лежит в верхнем ящике, слева от раковины.
Мужчина выполнил ее указания. Он явно привык подчиняться. Когда он снова сел, Рея представила:
— Надо думать, вы раньше не встречались? Мартин… Кент.
— Привет, — сказал Кент.
— Привет, — отозвался Мартин Бек.
Они обменялись рукопожатием.
Рея наполнила бокалы и крикнула:
— Ингела, как управишься, тебя тут вино ждет! — Потом озабоченно посмотрела на парня в клетчатой рубашке:
— Какойто ты кислый сегодня. В чем дело? Опять неудача?
Кент глотнул вина и спрятал лицо в ладонях.
— Рея, куда мне податься?
— Все еще без работы?
— И никакого просвета. Для чего я диплом получал, если мест свободных нет? Нет и, похоже, не будет.
Он потянулся к ней, хотел взять ее за руку, но она недовольно отодвинулась.
— Сегодня мне пришла в голову отчаянная мысль, — продолжал он. — Хочу знать твое мнение.
— Давай, выкладывай свою мысль.
— Поступать в полицейское училище. Они всех берут, им не хватает людей. С моим образованием я вполне могу рассчитывать на продвижение, как только научусь бить по морде лиходеев.
— Тебе что, не терпится людей избивать?
— Будто ты не знаешь. Но ведь я могу сделать чтото полезное… Важно освоиться, а там можно попытаться изменить порядки.
— Между прочим, полиция меньше всего с лиходеями воюет, — заметила Рея. — А как ты думаешь кормить Стину и детей, пока будешь учиться?
— Можно взять ссуду. Я вчера узнавал, когда брал бланки для поступления. Вот, посмотри и скажи свое мнение. Ты во всем разбираешься.
Он вынул из заднего кармана несколько сложенных бланков и проспект и положил на стол.
— Или ты считаешь, что это безрассудная затея?
— Да уж… К тому же вряд ли полиции нужны думающие люди, которые собираются перестраивать ее изнутри. А как у тебя анкета? С точки зрения политики?
— Я состоял одно время в «Кларте», [11]больше ничего не было. А в училище теперь всех принимают, кроме явных коммунистов.
Она задумалась, потом глотнула вина и пожала плечами.
— Что ж, попробуй… Вроде бы несуразная идея, а на деле может оказаться интересно.
— Меня ведь что беспокоит…
Он чокнулся с Мартином Беком, который пока предпочитал соблюдать умеренность.
— Ну, что тебя беспокоит? — Голос Реи выдавал ее недовольство.
— Выдержу ли я, вот в чем вопрос. Службато какая…
Рея лукаво посмотрела на Мартина Бека; хмурое выражение на ее лице сменилось улыбкой.
— А ты спроси Мартина. Он у нас спец.
Парень недоверчиво поглядел на Мартина Бека.
— Ты правда смыслишь в этом деле?
— Немного. И могу подтвердить, что полиции позарез нужны хорошие люди. И в проспекте правильно сказано, что служба многогранная, можно специализироваться в разных областях. Если человек, например, увлекается вертолетами, или механизмами, или организационными проблемами, или лошадьми…
Рея хлопнула ладонью по столу так, что бокалы подпрыгнули.
— Хватит чушь городить, — сердито сказала она. — Отвечай честно, черт дери.
К своему собственному удивлению, Мартин Бек ответил:
— Если вы согласны повседневно общаться с болванами и чтобы вами помыкали спесивцы, карьеристы или просто идиоты, можно выдержать несколько лет. Главное, не иметь собственного мнения ни по каким вопросам. А потом… потом, глядишь, и сам таким станешь.
— Да я вижу, ты не любишь полицию, — разочарованно сказал Кент. — Не верится мне, что дело обстоит так плохо. О полиции многие предвзято судят. А ты что скажешь, Рея?
Она рассмеялась — громко, от души.
— Попробуй, — сказала она наконец. — Сдается мне, будет из тебя хороший полицейский. Тем более, что кандидатов на это звание, судя по всему, немного. Так что тебе успех обеспечен.
— Ты поможешь мне бланки заполнить?
— Давай ручку.
Мартин Бек достал ручку из внутреннего кармана пиджака.
Рея подперла рукой голову и принялась писать с сосредоточенным лицом.
— Это будет черновик, — объяснила она. — Потом перепишешь на машинке. Можешь моей воспользоваться.
Девушка по имени Ингела управилась со стиркой и присоединилась к ним. Говорила она преимущественно о ценах на продукты, о том, как на упаковке вчерашнего молока ставят завтрашнее число. Мартин Бек заключил, что она работает в магазине самообслуживания.
Звякнул колокольчик, скрипнула наружная дверь, и ктото зашаркал по коридору. На кухню вошла пожилая женщина.
— У меня чтото телевизор плохо показывает, — пожаловалась она.
— Если антенна виновата, я попрошу Эрикссона завтра проверить ее. Или же придется сдать в починку. Что поделаешь, вон уже сколько служит. А мы пока одолжим другой у моих друзей, у них есть лишний. Тоже не новый, правда. Завтра договорюсь.
— Я сегодня хлеб пекла, вот и вам булку принесла.
— Спасибо, огромное спасибо. Вы не волнуйтесь, все будет в порядке с телевизором.
Рея кончила писать (быстро управилась!), вернула Кенту бланки и снова обратила пристальный взгляд на Мартина Бека.
— Сам видишь, домовладелец обо всем должен заботиться. Именно должен, да мало кому это по душе. Большинство ловчат, только и думают, на чем выгадать. Помоему, это свинство, я стараюсь все сделать, чтобы жильцам было уютно и чтобы они ладили между собой. Квартиры привела в порядок, а вот для наружного ремонта денег нет. Повышать квартирную плату тоже не хочется. Но ведь осень на носу, так что никуда не денешься. Хочешь, чтобы дом был в порядке, не жалей труда. Ответственность надо чувствовать перед съемщиками.
У Мартина Бека было удивительно хорошо на душе. Ему не хотелось уходить из этой кухни. К тому же его немного разморило от вина. Какникак больше года не брал в рот спиртного.
— Постой, — спохватилась она. — Разговорто у нас о Свярде!
— У него были дома какиенибудь ценности?
— Какие там ценности… Два стула, стол, кровать, грязный коврик да самая необходимая утварь — вот и все его имущество. Одежда — только что на нем. Нет, замки эти явно от помешательства. Всех людей сторонился. Со мной, правда, разговаривал, но только когда очень подпирало.
— Такое впечатление, что он был совсем нищий.
Рея глубоко задумалась. Наполнила бокал вином, сделала глоток и наконец ответила:
— А вот в этом я не уверена. Болезненно скупой — это да. Конечно, квартплату он вносил вовремя, но каждый раз ворчал. Изза восьмидесяти крон в месяц! И насколько мне известно, в магазине брал только собачий корм. Нет, вру — кошачий. Не пил. Расходов у него не было никаких, так что вполне мог бы иногда взять немного колбасы, пенсия позволяла. Конечно, многие старики собачьим кормом обходятся, но у них, как правило, много уходит на квартиру, да и запросов побольше, разрешают себе иногда побаловаться бутылочкой десертного вина. Свярд себе даже приемника не завел. Я читала в курсе психологии про людей, которые ели картофельную шелуху и носили старое тряпье, а в матраце у них были зашиты сотни тысяч крон. Известный случай. Изъян в психике, не помню только, как называется.
— Но в матраце Свярда денег не было.
— И он сменил квартиру. Не в его духе поступок. Ведь на новом месте, наверно, приходилось больше платить. Да и на переезд деньги пошли. Нет, тут чтото не так.
Мартин Бек допил вино. Как ни хочется посидеть еще с этими людьми, надо уходить.
И есть над чем поразмыслить…
— Ну ладно, я пошел. Спасибо. Всего доброго.
— А я собиралась приготовить макароны с мясным соусом. Отличная штука, когда сам делаешь соус. Оставайся?
— Да нет, мне надо идти.
Рея проводила его до дверей, не надевая сабо. Проходя мимо детской, он заглянул туда.
— Ага, — сказала она, — детей нет дома, они за городом. Я разведена. Помолчала и спросила:
— Ты ведь тоже?..
— Тоже.
Прощаясь, она сказала:
— Ну пока, приходи еще. Днем я занята на летних курсах, а вечером, после шести, всегда дома.
Выждала немного и добавила с лукавинкой во взгляде:
— Потолкуем о Свярде.
Сверху по лестнице спускался толстяк в шлепанцах и неглаженых серых брюках, с красножелтосиним значком FNL на рубашке. [12]
— Рея, лампочка на чердаке перегорела, — сообщил он.
— Возьми новую в чулане, — ответила она. — Семьдесят пять свечей достаточно.
И снова обратилась к Мартину Беку:
— Тебе ведь не хочется уходить, оставайся.
— Нет, пойду. Спасибо за чай, за бутерброды, за вино.
По ее лицу было видно, что она не прочь настоять на своем. Удержать его хотя бы при помощи макарон.
Однако она передумала.
— Ну ладно, привет.
— Привет.
Никто из них не сказал «до свиданья».
Пока он шагал к своему дому, стемнело.
Он думал о Свярде.
Он думал о Рее.
И хотя он этого понастоящему еще не осознал, на душе у него было хорошо. Так хорошо, как давно уже не было.
XXII
За письменным столом Гюнвальда Ларссона друг против друга сидели двое — хозяин стола и Колльберг. У обоих был задумчивый вид.
На календаре попрежнему четверг, шестое июля, они только что покинули кабинет Бульдозера Ульссона, предоставив начальнику спецгруппы в одиночестве мечтать о счастливом дне, когда он наконец посадит за решетку Вернера Руса.
— Не пойму я этого Бульдозера, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Неужели он и впрямь думает отпустить Мауритсона?
Колльберг пожал плечами:
— Похоже на то.
— Хоть бы слежку организовал, честное слово, — продолжал Гюнвальд Ларссон. — Прямой смысл… Или, потвоему, у Бульдозера припасена какаянибудь другая гениальная идея?
Колльберг в раздумье покачал головой:
— Нет, помоему, тут вот что: Бульдозер решил пожертвовать тем, что ему может дать слежка за Мауритсоном, в расчете на чтото более важное.
— Например? — Гюнвальд Ларссон нахмурил брови. — Разве Бульдозеру не важнее всего накрыть эту шайку?
— Это верно. Но ты задумывался над тем, что никто из нас не располагает такими надежными источниками информации, как Бульдозер? Он знает кучу воров и бандитов, и они ему всецело доверяют, потому что он их никогда не подводит, всегда держит слово. Они ему верят, знают, что понапрасну он не станет ничего обещать. Осведомители — главная опора Бульдозера.
— Потвоему, ему не будет ни доверия, ни надежной информации, как только они проведают, что он устроил слежку за стукачом?
— Вот именно, — ответил Колльберг.
— Все равно, я считаю, что упускать такой шанс — глупее глупого, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Если незаметно проследить, куда направится Мауритсон, и выяснить, что у него на уме, Бульдозеру это не повредит.
Он вопросительно посмотрел на Колльберга.
— Ладно, — отозвался тот. — Я и сам не прочь разузнать, что собирается предпринять господин Трезор Мауритсон. Кстати, Трезор — это имя, или у него двойная фамилия?
— Собачья кличка, — объяснил Гюнвальд Ларссон. — Может, он иногда под видом собаки орудует? Но нам надо поторапливаться, его могут отпустить с минуты на минуту. Кто начинает?
Колльберг посмотрел на свои новые часы, такие же, как те, которые побывали в стиральной машине. Он уже часа два не ел и успел проголодаться. В какойто книжке он прочел, что одно из правил диеты для тучных — есть понемногу, но часто, и усердно выполнял вторую половину этого правила.
— Начни ты, — предложил он. — А я буду у телефона, как только тебе понадобится помощь или смена — звони. Да, возьми лучше мою машину, она не такая приметная, как твоя.
Он отдал Гюнвальду Ларссону ключи.
— Идет. — Гюнвальд Ларссон встал и застегнул пиджак.
В дверях он обернулся:
— Если Бульдозер будет меня искать, придумай чтонибудь. Привет, жди звонка.
Колльберг выдержал еще две минуты, потом спустился в столовую, чтобы расправиться с очередным «диетическим» блюдом.
Гюнвальду Ларссону не пришлось долго ждать. Через несколько минут на крыльце появился Мауритсон. Подумав немного, он взял курс на Агнегатан. Свернул направо, дошел до Хантверкаргатан и повернул налево. У автобусной остановки на площади Кунгсхольмсторг остановился. Гюнвальд Ларссон притаился в подъезде неподалеку.
Он отлично понимал, что перед ним — нелегкая задача. При его росте и массе даже в толпе трудно оставаться незамеченным, а ведь Мауритсон узнает его с первого взгляда. Так что ехать с ним в одном автобусе нельзя, сразу увидит. На стоянке такси через улицу была одна свободная машина. Только бы ее увели у него изпод носа! Гюнвальд Ларссон решил обойтись без машины Колльберга.
Подошел шестьдесят второй автобус, и Мауритсон сел в него.
Гюнвальд Ларссон дал автобусу отойти подальше, чтобы Мауритсон не увидел его из окна, и поспешил к такси.
За рулем сидела молодая женщина с копной светлых волос и живыми карими глазами. Гюнвальд Ларссон показал свое удостоверение и попросил ее следовать за автобусом.
— Как интересно! — загорелась она — Наверно, за какимнибудь опасным гангстером гонитесь?
Гюнвальд Ларссон промолчал.
— Понимаю, секрет. Не беспокойтесь, я умею держать язык за зубами.
Но этого она как раз и не умела.
— Поедем потише, чтобы не обгонять автобус на остановках? — предложила она тут же.
— Вот именно, — процедил Гюнвальд Ларссон. — Только не сокращайте интервал.
— Ясно, чтобы он вас не заметил. Да вы опустите щиток от солнца, и сверху вас никто не разглядит.
Гюнвальд Ларссон послушался. Она поглядела на него с видом заговорщика, увидела перевязанную руку и воскликнула:
— Ой, что это у вас? Наверно, с бандитами схватились?
Гюнвальд Ларссон только крякнул в ответ.
— Да, полицейская служба опасная, — не унималась она. — Но зато и жутко увлекательная! Я сама до того, как за руль сесть, собиралась в полицейские пойти. Лучше всего — в детективы, но муж был против.
Гюнвальд Ларссон молчал.
— Да и на такси тоже бывает интересно. Вот как сейчас, например.
Гюнвальд Ларссон криво усмехнулся в ответ на ее сияющую улыбку.
Она старательно выдерживала нужную дистанцию до автобуса и вообще на редкость хорошо вела машину; за это можно было простить ей болтливость.
Как ни отмалчивался Гюнвальд Ларссон, она успела наговориться всласть, прежде чем Мауритсон наконец сошел с автобуса на Эрик Дальбергсгатан. Кроме него, никто не вышел, и, пока Гюнвальд Ларссон искал деньги, кареглазая блондинка с любопытством рассматривала Мауритсона.
— Нисколько не похож на бандита, — разочарованно произнесла она. Получила деньги и быстро выписала квитанцию. — Все равно, желаю удачи!
Машина медленно отъехала от тротуара, тем временем Мауритсон пересек улицу и свернул на Армфельтсгатан. Как только он исчез за углом, Гюнвальд Ларссон поспешил вдогонку и увидел, как Мауритсон входит в подъезд неподалеку.
Подождав немного, Гюнвальд Ларссон вошел следом. Гдето щелкнул замок. Он остановился перед доской с перечнем жильцов.
Фамилия «Мауритсон» сразу бросилась ему в глаза, и он удивленно поднял брови. Так, значит, Филип Трезор Мауритсон живет здесь под своей настоящей фамилией. А на допросах указывал адрес на Викергатан, где он известен как Леннарт Хольм. Удобно устроился… В эту минуту заработал лифт, и Гюнвальд Ларссон поспешил выйти из подъезда.
Переходить через улицу было рискованно — еще увидит из окна, — и Гюнвальд Ларссон, прижимаясь к стене, вернулся на угол Эрик Дальбергсгатан, чтобы оттуда продолжать наблюдение.
Вскоре начал саднить порез под коленом. Но звонить Колльбергу было рано, к тому же он не решался покинуть свой пост, чтобы не прозевать Мауритсона.
Он протомился на углу не меньше сорока пяти минут, когда из подъезда вдруг вышел Мауритсон и направился в его сторону. В последнюю секунду Гюнвальд Ларссон отпрянул за угол и добежал, прихрамывая, до ближайшего подъезда. Кажется, не заметил?..
Мауритсон прошел мимо него быстрыми шагами, глядя прямо перед собой. Он был в другом костюме и нес в руке черный чемоданчик.
Гюнвальд Ларссон подождал и, когда он пересек Валхаллавеген, осторожно двинулся следом, стараясь не отпускать его слишком далеко.
Мауритсон шел к площади Карлаплан. Дважды он нервно озирался; в первый раз Гюнвальд Ларссон успел спрятаться за стоящим у тротуара фургоном, во второй — нырнул в подворотню.
Нетрудно было сообразить, что Мауритсон направляется к метро. На перроне было мало людей, не такто просто укрыться, но вроде бы все обошлось благополучно. Мауритсон сел на поезд, идущий к центру, и Гюнвальд Ларссон вскочил в следующий вагон.
У Хёторгет они вышли, и Мауритсон исчез в толпе.
Гюнвальд Ларссон весь перрон обрыскал — Мауритсон как сквозь землю провалился! И на лестницах не видно. Он поднялся на эскалаторе, обошел все пять выходов — пустой номер. В конце концов остановился перед витриной подземного магазина, кляня себя за невнимательность. Неужели Мауритсон всетаки заметил его? В таком случае ничто не мешало ему перебежать через перрон и сесть на поезд, идущий в противоположную сторону.
Гюнвальд Ларссон мрачно посмотрел на итальянские замшевые туфли, которые охотно приобрел бы, будь в магазине его размер; он уже справлялся здесь несколько дней назад.
Только он повернулся, чтобы выйти из метро и сесть на автобус, идущий на Кунгсхольмен, как в другом конце подземного зала показался Мауритсон. Он направился к выходу на Свеавеген; к черному чемоданчику прибавился сверток с нарядной розеткой. Гюнвальд Ларссон дал ему подняться по лестнице и двинулся следом.
Дойдя по Свеавеген до авиационного агентства, Мауритсон вошел в кассовый зал. Гюнвальд Ларссон продолжал наблюдение, укрывшись за товарным фургоном на Лестмакаргатан.
Через большие окна было видно, как Мауритсон подошел к стойке и обратился к высокой блондинке в синей форме.
Интересно, куда это он собрался? На юг, надо думать, к Средиземному морю. А то и подальше, теперь многие в Африке отдыхают. Стокгольм его, понятно, сейчас не устраивает — как только Мальмстрём и Мурен смекнут, что он их продал, ему несдобровать.
На календаре попрежнему четверг, шестое июля, они только что покинули кабинет Бульдозера Ульссона, предоставив начальнику спецгруппы в одиночестве мечтать о счастливом дне, когда он наконец посадит за решетку Вернера Руса.
— Не пойму я этого Бульдозера, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Неужели он и впрямь думает отпустить Мауритсона?
Колльберг пожал плечами:
— Похоже на то.
— Хоть бы слежку организовал, честное слово, — продолжал Гюнвальд Ларссон. — Прямой смысл… Или, потвоему, у Бульдозера припасена какаянибудь другая гениальная идея?
Колльберг в раздумье покачал головой:
— Нет, помоему, тут вот что: Бульдозер решил пожертвовать тем, что ему может дать слежка за Мауритсоном, в расчете на чтото более важное.
— Например? — Гюнвальд Ларссон нахмурил брови. — Разве Бульдозеру не важнее всего накрыть эту шайку?
— Это верно. Но ты задумывался над тем, что никто из нас не располагает такими надежными источниками информации, как Бульдозер? Он знает кучу воров и бандитов, и они ему всецело доверяют, потому что он их никогда не подводит, всегда держит слово. Они ему верят, знают, что понапрасну он не станет ничего обещать. Осведомители — главная опора Бульдозера.
— Потвоему, ему не будет ни доверия, ни надежной информации, как только они проведают, что он устроил слежку за стукачом?
— Вот именно, — ответил Колльберг.
— Все равно, я считаю, что упускать такой шанс — глупее глупого, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Если незаметно проследить, куда направится Мауритсон, и выяснить, что у него на уме, Бульдозеру это не повредит.
Он вопросительно посмотрел на Колльберга.
— Ладно, — отозвался тот. — Я и сам не прочь разузнать, что собирается предпринять господин Трезор Мауритсон. Кстати, Трезор — это имя, или у него двойная фамилия?
— Собачья кличка, — объяснил Гюнвальд Ларссон. — Может, он иногда под видом собаки орудует? Но нам надо поторапливаться, его могут отпустить с минуты на минуту. Кто начинает?
Колльберг посмотрел на свои новые часы, такие же, как те, которые побывали в стиральной машине. Он уже часа два не ел и успел проголодаться. В какойто книжке он прочел, что одно из правил диеты для тучных — есть понемногу, но часто, и усердно выполнял вторую половину этого правила.
— Начни ты, — предложил он. — А я буду у телефона, как только тебе понадобится помощь или смена — звони. Да, возьми лучше мою машину, она не такая приметная, как твоя.
Он отдал Гюнвальду Ларссону ключи.
— Идет. — Гюнвальд Ларссон встал и застегнул пиджак.
В дверях он обернулся:
— Если Бульдозер будет меня искать, придумай чтонибудь. Привет, жди звонка.
Колльберг выдержал еще две минуты, потом спустился в столовую, чтобы расправиться с очередным «диетическим» блюдом.
Гюнвальду Ларссону не пришлось долго ждать. Через несколько минут на крыльце появился Мауритсон. Подумав немного, он взял курс на Агнегатан. Свернул направо, дошел до Хантверкаргатан и повернул налево. У автобусной остановки на площади Кунгсхольмсторг остановился. Гюнвальд Ларссон притаился в подъезде неподалеку.
Он отлично понимал, что перед ним — нелегкая задача. При его росте и массе даже в толпе трудно оставаться незамеченным, а ведь Мауритсон узнает его с первого взгляда. Так что ехать с ним в одном автобусе нельзя, сразу увидит. На стоянке такси через улицу была одна свободная машина. Только бы ее увели у него изпод носа! Гюнвальд Ларссон решил обойтись без машины Колльберга.
Подошел шестьдесят второй автобус, и Мауритсон сел в него.
Гюнвальд Ларссон дал автобусу отойти подальше, чтобы Мауритсон не увидел его из окна, и поспешил к такси.
За рулем сидела молодая женщина с копной светлых волос и живыми карими глазами. Гюнвальд Ларссон показал свое удостоверение и попросил ее следовать за автобусом.
— Как интересно! — загорелась она — Наверно, за какимнибудь опасным гангстером гонитесь?
Гюнвальд Ларссон промолчал.
— Понимаю, секрет. Не беспокойтесь, я умею держать язык за зубами.
Но этого она как раз и не умела.
— Поедем потише, чтобы не обгонять автобус на остановках? — предложила она тут же.
— Вот именно, — процедил Гюнвальд Ларссон. — Только не сокращайте интервал.
— Ясно, чтобы он вас не заметил. Да вы опустите щиток от солнца, и сверху вас никто не разглядит.
Гюнвальд Ларссон послушался. Она поглядела на него с видом заговорщика, увидела перевязанную руку и воскликнула:
— Ой, что это у вас? Наверно, с бандитами схватились?
Гюнвальд Ларссон только крякнул в ответ.
— Да, полицейская служба опасная, — не унималась она. — Но зато и жутко увлекательная! Я сама до того, как за руль сесть, собиралась в полицейские пойти. Лучше всего — в детективы, но муж был против.
Гюнвальд Ларссон молчал.
— Да и на такси тоже бывает интересно. Вот как сейчас, например.
Гюнвальд Ларссон криво усмехнулся в ответ на ее сияющую улыбку.
Она старательно выдерживала нужную дистанцию до автобуса и вообще на редкость хорошо вела машину; за это можно было простить ей болтливость.
Как ни отмалчивался Гюнвальд Ларссон, она успела наговориться всласть, прежде чем Мауритсон наконец сошел с автобуса на Эрик Дальбергсгатан. Кроме него, никто не вышел, и, пока Гюнвальд Ларссон искал деньги, кареглазая блондинка с любопытством рассматривала Мауритсона.
— Нисколько не похож на бандита, — разочарованно произнесла она. Получила деньги и быстро выписала квитанцию. — Все равно, желаю удачи!
Машина медленно отъехала от тротуара, тем временем Мауритсон пересек улицу и свернул на Армфельтсгатан. Как только он исчез за углом, Гюнвальд Ларссон поспешил вдогонку и увидел, как Мауритсон входит в подъезд неподалеку.
Подождав немного, Гюнвальд Ларссон вошел следом. Гдето щелкнул замок. Он остановился перед доской с перечнем жильцов.
Фамилия «Мауритсон» сразу бросилась ему в глаза, и он удивленно поднял брови. Так, значит, Филип Трезор Мауритсон живет здесь под своей настоящей фамилией. А на допросах указывал адрес на Викергатан, где он известен как Леннарт Хольм. Удобно устроился… В эту минуту заработал лифт, и Гюнвальд Ларссон поспешил выйти из подъезда.
Переходить через улицу было рискованно — еще увидит из окна, — и Гюнвальд Ларссон, прижимаясь к стене, вернулся на угол Эрик Дальбергсгатан, чтобы оттуда продолжать наблюдение.
Вскоре начал саднить порез под коленом. Но звонить Колльбергу было рано, к тому же он не решался покинуть свой пост, чтобы не прозевать Мауритсона.
Он протомился на углу не меньше сорока пяти минут, когда из подъезда вдруг вышел Мауритсон и направился в его сторону. В последнюю секунду Гюнвальд Ларссон отпрянул за угол и добежал, прихрамывая, до ближайшего подъезда. Кажется, не заметил?..
Мауритсон прошел мимо него быстрыми шагами, глядя прямо перед собой. Он был в другом костюме и нес в руке черный чемоданчик.
Гюнвальд Ларссон подождал и, когда он пересек Валхаллавеген, осторожно двинулся следом, стараясь не отпускать его слишком далеко.
Мауритсон шел к площади Карлаплан. Дважды он нервно озирался; в первый раз Гюнвальд Ларссон успел спрятаться за стоящим у тротуара фургоном, во второй — нырнул в подворотню.
Нетрудно было сообразить, что Мауритсон направляется к метро. На перроне было мало людей, не такто просто укрыться, но вроде бы все обошлось благополучно. Мауритсон сел на поезд, идущий к центру, и Гюнвальд Ларссон вскочил в следующий вагон.
У Хёторгет они вышли, и Мауритсон исчез в толпе.
Гюнвальд Ларссон весь перрон обрыскал — Мауритсон как сквозь землю провалился! И на лестницах не видно. Он поднялся на эскалаторе, обошел все пять выходов — пустой номер. В конце концов остановился перед витриной подземного магазина, кляня себя за невнимательность. Неужели Мауритсон всетаки заметил его? В таком случае ничто не мешало ему перебежать через перрон и сесть на поезд, идущий в противоположную сторону.
Гюнвальд Ларссон мрачно посмотрел на итальянские замшевые туфли, которые охотно приобрел бы, будь в магазине его размер; он уже справлялся здесь несколько дней назад.
Только он повернулся, чтобы выйти из метро и сесть на автобус, идущий на Кунгсхольмен, как в другом конце подземного зала показался Мауритсон. Он направился к выходу на Свеавеген; к черному чемоданчику прибавился сверток с нарядной розеткой. Гюнвальд Ларссон дал ему подняться по лестнице и двинулся следом.
Дойдя по Свеавеген до авиационного агентства, Мауритсон вошел в кассовый зал. Гюнвальд Ларссон продолжал наблюдение, укрывшись за товарным фургоном на Лестмакаргатан.
Через большие окна было видно, как Мауритсон подошел к стойке и обратился к высокой блондинке в синей форме.
Интересно, куда это он собрался? На юг, надо думать, к Средиземному морю. А то и подальше, теперь многие в Африке отдыхают. Стокгольм его, понятно, сейчас не устраивает — как только Мальмстрём и Мурен смекнут, что он их продал, ему несдобровать.