Валё Пер. Современный шведский детектив

   В это время к ним подсел коренастый коротыш в мешковатом сером костюме и белой нейлоновой рубашке с бордовым галстуком. У него было круглое, гладко выбритое румяное лицо, короткие волнистые волосы с косым пробором, за толстыми очками без оправы поблескивали голубые, словно фарфоровые, глаза.
   Мальмстрём и Мурен равнодушно глянули на него и снова уставились на Джеймса Бонда у стойки.
   Коротыш тихо сказал чтото мягким голосом, однако они не сразу осознали, что он обращается к ним, и прошло еще какоето время, пока друзья уразумели, что именно этот херувим, а не хват у стойки — Густав Хаузер.
   Через несколько минут они покинули бар «Магнолия» и направились к Хоффу.
   Хаузер, в мятой шляпе и длинном, до земли, темнозеленом кожаном пальто, решительно вышагивал впереди; Мальмстрём и Мурен смущенно следовали за ним.
   Хофф, весельчак лет тридцати, принял гостей в кругу семьи, состоявшей из жены, двух детей и таксы. Позднее четверо мужчин пошли в ресторан, чтобы за изысканным ужином потолковать о своих делах. Оказалось, что Хофф и Хаузер стреляные воробьи и обладают полезными специальными познаниями. К тому же оба после длительного тюремного заключения истосковались по работе.
   Проведя три дня с новыми компаньонами, Мальмстрём и Мурен уехали домой, чтобы продолжить подготовку к операции. Немцы обещали не подкачать и явиться своевременно. В четверг, шестого июля, будут в условленном месте.
   В среду они прибыли в Швецию. Утренний паром из Копенгагена доставил Хаузера с его машиной в Мальмё. В двенадцать часов он должен был встретить на Корабельной пристани Хоффа, который плыл на пароходе Эресуннской компании «Абсалон».
   Хофф никогда не бывал в Швеции. Он не видел шведских полицейских; может быть, поэтому его прибытие носило несколько сумбурный характер.
   Сойдя по трапу на пристань, он увидел шагающего ему навстречу человека в форме. «Полицейский!» — пронеслось у него в голове. Операция провалилась, сейчас его схватят… Что делать?
   В эту минуту он увидел сидящего за рулем машины Хаузера, молниеносно выхватил пистолет и направил его на озадаченного таможенника, который шел на «Абсалон» проведать свою подружку, пароходную буфетчицу. Прежде чем ктолибо осознал, что происходит, Хофф перемахнул через изгородь, отделяющую пристань от тротуара, юркнул между двумя такси, одолел прыжком еще одну изгородь, вильнул за тяжелый грузовик и нырнул в машину Хаузера, все еще держа наготове пистолет.
   Хаузер уже распахнул дверцу и включил скорость. Как только Хофф плюхнулся на сиденье, он выжал до отказа газ, и машина скрылась за углом так стремительно, что никто даже не успел приметить ее номер. Хаузер остановился лишь после того, как убедился, что их не преследуют.

XVI

   Известно: одному повезет, другого подчас ждет осечка, так что в итоге удача и неудача уравновешиваются.
   Мауритсон зигзагов не любил и предпочитал ничего не оставлять на волю случая. Во всех своих предприятиях он тщательно страховался, и благодаря разработанной им системе нужно было прямотаки невероятное стечение неблагоприятных обстоятельств, чтобы сорвать его планы.
   Конечно, совсем без неудач не обходилось, но при этом страдал только его карман. Так, несколько недель назад один на редкость неподкупный лейтенант итальянской пограничной службы наложил арест на целый грузовик с порнографической продукцией, однако никакие следователи не смогли бы превратить этот грузовик в улику против Мауритсона.
   Правда, месяца два назад с ним произошел один непостижимый случай. Но и тут все обошлось благополучно, и Мауритсон не сомневался, что на много лет застрахован от повторения таких неприятностей. Он по праву считал, что шансов угодить в кутузку у него не больше, чем надежды угадать тринадцать номеров в спортивном тотализаторе.
   Мауритсон не жаловал праздности, и на среду у него была намечена достаточно насыщенная программа. Сначала надо было получить на Центральном вокзале посылку с наркотиками и доставить ее в один из боксов камеры хранения на станции метро «Эстермальмстерг». Потом передать ключ от бокса некоему лицу в обмен на конверт с ассигнациями. После этого наведаться по адресу, куда поступали таинственные письма для Мальмстрёма и Мурена; его несколько раздражало, что он никак не может распознать отправителя. Затем — поход в магазины за трусами и прочими заказами. Последним пунктом программы значился очередной визит в дом на Данвиксклиппан.
   Наркотики — амфетамин и гашиш — были искусно запрятаны внутри сдобной булки и куска сыра, которые лежали в обычной сумке вместе с другими, абсолютно невинными продуктами.
   Мауритсон уже забрал товар на вокзале и стоял у перехода — ординарный человечек с располагающей внешностью и с бумажной сумкой в руке. Рядом с ним в толпе стояли с одной стороны пожилая женщина, а с другой — девушка в зеленой форме, инспектор автостоянок. Метрах в пяти от перехода на тротуаре томились два полицейских — руки за спину, на лице тупая важность.
   Машины шли, как всегда, сплошным потоком, насыщая воздух выхлопными газами, так что нечем было дышать.
   Наконец загорелся зеленый свет, и все ринулись вперёд как угорелые, беззастенчиво орудуя локтями, чтобы хоть на сотую долю секунды опередить других.
   Ктото толкнул пожилую даму; испуганно озираясь по сторонам, она спросила:
   — Я плохо вижу без очков, что — уже зеленый свет?
   — Дада, — приветливо подтвердил Мауритсон. — Позвольте, я помогу вам перейти.
   Он знал по опыту, что учтивость нередко вознаграждается.
   — Большое спасибо, — сказала дама. — А то ведь до нас, стариков, сейчас никому нет дела.
   Что верно, то верно…
   — Мне спешить некуда, — сказал Мауритсон и, бережно взяв даму под руку, повел ее через улицу.
   Не успели они дойти до противоположного тротуара, как дама качнулась от нового толчка и едва не упала, но Мауритсон вовремя поддержал ее. В эту минуту раздался крик:
   — Эй, вы!
   Обернувшись, он увидел, что девушка в зеленом указует на него обличительным жестом.
   — Полиция! Полиция! — вопила она.
   Пожилая дама растерянно оглянулась.
   — Держите вора! — надсаживалась инспекторша.
   Мауритсон нахмурился, но достоинство ему не изменило.
   — В чем дело? — допытывалась пожилая дама. — Что случилось? — Потом вдруг тоже запищала: — Вор! Вор!
   Притопали полицейские.
   — В чем дело? — властно вопросил один.
   — В чем дело? — не столь властно подхватил другой.
   Врожденная гнусавость не позволяла ему производить грозные, грубые звуки, положенные по службе.
   — Вор! — надрывалась инспекторша, показывая на Мауритсона. — Он хотел вырвать сумочку у этой женщины!
   Мауритсон посмотрел на нее и сказал про себя: «Да заткнись ты, стерва проклятая».
   Вслух он произнес:
   — Извините, это какаято ошибка.
   Однако инспекторша, двадцатипятилетняя блондинка, успешно уродующая свою и без того непрезентабельную внешность гримом и губной помадой, не унималась:
   — Я сама видела!
   — Что? — волновалась пожилая дама. — Где вор?
   — В чем дело? — наперебой бубнили полицейские.
   Мауритсон сохранял полное спокойствие.
   — Это явное недоразумение, — повторил он.
   — Этот господин помог мне перейти улицу, — объяснила дама.
   — Как же, как же! — кипятилась блондинка. — Они помогут. Да он так дернул сумочку, что эта ба… что эта дама чуть не грохнулась…
   — Вы все перепутали, — терпеливо объяснил Мауритсон. — На самом деле даму нечаянно толкнул другой человек. А я только поддержал ее, чтобы она не упала и не ушиблась.
   — Брось, не заливай, — отпарировала блондинка.
   Блюстители порядка вопросительно посмотрели друг на друга. Суровый явно был более опытным и энергичным. Подумав, он вспомнил магическую реплику:
   — Попрошу вас следовать за мной.
   Помолчал и добавил:
   — Все трое. Подозреваемый, свидетельница и истица.
   Пожилая дама опешила; инспекторша сразу остыла.
   Мауритсон был сама кротость.
   — Это явное недоразумение, — твердил он. — А вообщето ничего удивительного, как подумаешь, сколько подозрительных личностей шныряет по улицам. Я охотно последую за вами.
   — Как это? — растерялась дама. — Куда идти?
   — В участок, — ответил суровый полицейский.
   — В участок?
   — Да, в полицейский участок.
   Процессия двинулась вперед, вызывая живой интерес у прохожих.
   — Может, я ошиблась, — заколебалась блондинка.
   Она привыкла записывать номера автомашин и фамилии людей, а тут как бы самой не попасть в протокол…
   — Ничего страшного, — утешил ее Мауритсон. — В таких оживленных местах особенно нужен глаз да глаз.
   Участок помещался в здании вокзала и служил разным целям; в частности, полицейские заходили сюда выпить кофе и приводили задержанных.
   Началась замысловатая процедура.
   Сначала записали имя, фамилию, адрес свидетельницы и мнимой жертвы.
   — Нет правда, я ошиблась, — нервничала свидетельница. — Я пойду. У меня дежурство.
   — Мы обязаны выяснить все до конца, — неумолимо ответил суровый. — Проверь его карманы, Кеннет.
   Гнусавый извлек из карманов Мауритсона ряд вполне безобидных предметов. Одновременно продолжался допрос:
   — Ваше имя, фамилия?
   — Арне Леннарт Хольм, — сказал Мауритсон. — Или просто Леннарт Хольм.
   — Адрес?
   — Викергатан, шесть.
   — Имя и фамилию он правильно сказал, — подтвердил гнусавый. — Вот его водительское удостоверение, тут так и написано — Арне Леннарт Хольм. Все, как он говорит.
   Первый полицейский обратился к пожилой даме:
   — У вас чтонибудь пропало?
   — Нет.
   — Зато у меня скоро пропадет терпение, — злилась блондинка. — Как ваша фамилия?
   — Это не имеет отношения к делу, — отпарировал полицейский.
   — Да не волнуйтесь вы так, — мягко сказал Мауритсон.
   — У вас чтонибудь пропало? — снова спросил полицейский.
   — Нет, вы же только что спрашивали, — ответила дама.
   — Какие ценности у вас были при себе?
   — Шесть крон и тридцать пять эре в кошельке. Кроме того, проездной билет и пенсионное удостоверение.
   — Все на месте?
   — Да.
   Полицейский захлопнул записную книжку, важно посмотрел на задержанных и сказал:
   — Так, вопрос ясен. Вы двое можете идти. Хольм останется.
   Мауритсон рассовал по карманам свое имущество.
   Продуктовая сумка стояла на полу около двери, из нее торчал длинный огурец и шесть стеблей ревеня.
   — Что у вас там в сумке? — спросил полицейский.
   — Продукты.
   — Продукты? А нука, Кеннет, проверь.
   Гнусавый принялся выкладывать продукты на скамейку, куда его коллеги обычно бросали свои фуражки и портупеи, когда заходили в участок передохнуть.
   Мауритсон невозмутимо наблюдал за его действиями.
   — Так, — говорил Кеннет, — все точно, в сумке продукты, как показал Хольм, вот хлеб… масло… сыр… ревень… кофе — да, все так, как показал Хольм.
   — Ясно, — подытожил суровый. — Вопрос исчерпан. Клади продукты обратно, Кеннет.
   Он подумал, потом обратился к Мауритсону:
   — Так вот, господин Хольм. Вышло недоразуменье. Но вы сами понимаете, такая у нас служба. Мы сожалеем, что на вас пало подозрение в преступлении. Надеемся, вы на нас не в претензии.
   — Что вы, что вы, — сказал Мауритсон. — Вы только исполняли свой долг.
   — Всего доброго, господин Хольм.
   — Всего доброго, всего доброго.
   Дверь отворилась, вошел еще один полицейский, одетый в сероголубой комбинезон. Он вел на поводке овчарку, а в свободной руке держал бутылку лимонада.
   — Фу, жарища! — вздохнул он, бросая фуражку на скамейку. — Сидеть, Джек.
   Сорвал с бутылки колпачок и поднес ее ко рту. Повернулся к собаке и сердито повторил:
   — Сидеть, Джек!
   Пес послушался, но тотчас встал опять и принялся обнюхивать сумку Мауритсона.
   Мауритсон пошел к двери.
   — Всего вам доброго, господин Хольм, — сказал Кеннет.
   — Всего доброго, всего доброго, — отозвался Мауритсон.
   Пес уже всю голову засунул в сумку.
   Мауритсон отворил дверь левой рукой, а правую протянул за сумкой. Пес зарычал.
   — Минутку, — сказал полицейский в комбинезоне.
   Коллеги вопросительно посмотрели на него. Мауритсон оттолкнул голову собаки и поднял сумку с пола.
   — Ни с места! — Полицейский поставил бутылку на скамью.
   — Простите?.. — озадаченно произнес Мауритсон.
   — Эта собака натаскана на наркотики, — сказал полицейский, поднося руку к кобуре.

XVII

   Начальник отдела наркотиков, Хенрик Якобссон, занимал эту должность почти десять лет, и десять лет он не ведал, что такое покой. Другой на его месте давно заработал бы себе язву желудка или расстройство моторных центров или жевал бы занавески. Но организм Хенрика Якобссона все выдержал, а теперь его и вовсе трудно было чемнибудь удивить.
   Сейчас он невозмутимо созерцал разрезанный сыр, выпотрошенную булку, конвертики с гашишем, капсулы с амфетамином и сотрудника, который полосовал ревень.
   Перед ним сидел Мауритсон, внешне спокойный, а на деле сам не свой. Двойная страховка подвела, и как подвела — самым невероятным, дурацким образом. Это чтото непостижимое. Ну ладно, один раз — еще куда ни шло, так ведь один просчет уже был у него совсем недавно. Два прокола подряд!.. Того и жди, окажется, что он угадал тринадцать номеров в очередном розыгрыше спортивного тотализатора.
   Он уже сказал все, что положено говорить в таких случаях. Что злополучная сумка — не его, ему вручил ее неизвестный человек на Центральном вокзале и попросил передать другому неизвестному на Мариинской площади, и, конечно, он сразу заподозрил неладное, но не смог устоять против соблазна, когда неизвестный предложил ему сто крон.
   Якобссон выслушал его молча, не перебивая и не комментируя. И скорее всего, не поверил ни единому слову. Наконец он сказал:
   — Что ж, Хольм, могу только повторить тебе то, что я уже говорил: мы тебя задержим. Ордер будет подписан завтра утром. Можешь воспользоваться телефоном при условии, что это не помешает следствию.
   — Неужели дело такое серьезное? — смиренно осведомился Мауритсон.
   — Смотря что считать серьезным. Посмотрим еще, что мы найдем при домашнем обыске.
   Мауритсон отлично знал, что они найдут в однокомнатной квартире на Викергатан: плохонькую мебель и старую одежду. Тут ему бояться нечего. Неизбежный вопрос — к каким замкам подходят прочие ключи — Мауритсона тоже не тревожил, ибо он не собирался отвечать. Так что, скорее всего, его вторая квартира, на Армфельтсгатан, не будет осквернена ни двуногими, ни четвероногими ищейками.
   — Неужели штраф платить придется? — спросил он еще более смиренно.
   — Никак нет, старина, — ответил Якобссон. — Штрафом ты не отделаешься, тут тюрьмой пахнет. Да, Хольм, здорово ты влип. Кстати, кофе не желаешь?
   — Спасибо, лучше чаю, если не трудно.
   Мауритсон лихорадочно соображал.
   Что верно, то верно — влип, и похлеще, чем думает Якобссон. Ведь у него взяли отпечатки пальцев, а это значит, что электронная машина в два счета выдаст карточку, на которой написано не Арне Леннарт Хольм, а нечто совсем другое. И пойдут неприятные вопросы…
   Они выпили чаю и кофе и съели полбатона; тем временем сотрудник сосредоточенно, словно именитый хирург, оперирующий больного, вскрывал скальпелем огурец.
   — Здесь ничего нет, — подвел он итог.
   Якобссон флегматично кивнул, дожевывая бутерброд:
   — Ясно.
   Посмотрел на Мауритсона и добавил:
   — С тебя и найденного хватит.
   В душе Мауритсона зрело решение. Он в нокдауне, но до нокаута еще далеко. Надо встать на ноги — встать прежде, чем прозвучит роковое «аут», а оно прозвучит, как только на стол Якобссона ляжет справка из картотеки. И уж тогда, с какого козыря ни ходи, ему никто не поверит.
   Он поставил на стол бумажный стакан, выпрямился и заговорил совсем другим голосом:
   — Ладно, я открываюсь. Не буду больше темнить.
   — Премного благодарен, — невозмутимо произнес Якобссон.
   — Моя фамилия не Хольм.
   — В самом деле?
   — Ну да, в документах написано Хольм, но это не настоящая фамилия.
   — А как же тебя величать?
   — Филип Трезор Мауритсон.
   — Ты что же, стыдишься своей настоящей фамилии?
   — Откровенно говоря, несколько лет назад угодил я в кутузку. Ну а там, сам понимаешь, раз посидел, за тобой уже слава идет.
   — Понимаю.
   — Ктонибудь непременно пронюхает, глядишь, уже легавые идут проверять… прости, я хотел сказать, полиция идет.
   — Ничего, я не обидчивый, — произнес Якобссон.
   Он ничего не добавил, и Мауритсон беспокойно поглядел на стенные часы.
   — Да и посадилито меня за ерунду, — продолжал он. — Сбыт краденого, незаконное хранение оружия — в общем, мелочи. Была еще кража со взломом, но с тех пор уже десять лет прошло.
   — А все эти годы, значит, вел себя паинькой? Исправленному верить? Или стал тоньше работать?
   Мауритсон криво усмехнулся, но ответной улыбки не дождался.
   — Ну и куда же ты гнешь? — осведомился Якобссон.
   — В тюрьму не хочется.
   — Поздно, раньше надо было думать. Да и чего тут особенного. Не ты первый, не ты последний. Дня не проходит, чтобы ктонибудь не сел. Отдохнешь дватри месяца — чем плохо?
   Однако Мауритсон подозревал, что краткосрочным отпуском дело не ограничится. Глядя на свои испорченные продукты, он прикидывал, что, если его арестуют, легавые начнут копать всерьез, и могут выявиться малоприятные для него вещи. А ведь у него хранится в иностранных банках приличная сумма. Так что главное сейчас — выйти отсюда. И сразу уехать из города. Лучше всего за границу махнуть, а там все наладится. Тем более что он давно задумал бросить старое ремесло. Хватит возиться с наркотиками и порнографией, и роль мальчика на побегушках у таких, как Мальмстрём и Мурен, как бы хорошо ни платили, ему тоже не к лицу. Лучше уж переключиться на молочные продукты: можно отлично заработать на контрабанде датского масла в Италию. Занятие почти легальное, и никакого риска — разве что мафия с тобой расправится. Нда…
   Так или иначе, мешкать нельзя, надо принимать экстренные меры.
   И Мауритсон спросил:
   — Кто занимается ограблениями банков?
   — Бульдо… — вырвалось у Якобссона.
   — Бульдозер Ульссон, — живо договорил Мауритсон.
   — Прокурор Ульссон, — поправил его Якобссон. — Стучать собираешься?
   — Я мог бы кое о чем осведомить его.
   — А ты осведоми меня.
   — Речь идет о секретных сведениях, — ответил Мауритсон. — Неужели трудно позвонить ему?
   Якобссон задумался. Он прекрасно помнил, как начальник ЦПУ и его подручные говорили, что ограбления банков важнее всего. Только одно преступление считалось еще страшнее — забрасывать яйцами посла Соединенных Штатов.
   Он пододвинул к себе телефон и набрал номер штаба спецгруппы. Бульдозер тотчас взял трубку.
   — Ульссон слушает.
   — Это Хенрик Якобссон говорит. Мы тут задержали одного за наркотики, уверяет, будто ему чтото известно.
   — Насчет банков?
   — Повидимому.
   — Сейчас буду, — ответил Бульдозер.
   Он вломился в кабинет, горя от нетерпения.
   Диалог был недолгим.
   — Так о чем вы хотели нам поведать?
   — Господина прокурора интересуют двое по фамилии Мальмстрём и Мурен?
   Бульдозер даже облизнулся.
   — Очень, очень интересуют! И что же именно вам известно, господин Мауритсон?
   — Мне известно, где находятся Мальмстрём и Мурен.
   — Сейчас находятся?
   — Да.
   Бульдозер возбужденно потер руки. Потом как бы спохватился:
   — Надо думать, господин Мауритсон собирается предложить какието условия?
   — Мне хотелось бы обсудить этот вопрос в более уютном месте.
   — Гмм. Мой кабинет на Кунгсхольмсгатан вас устроит?
   — Вполне, — ответил Мауритсон. — Насколько я понимаю, господину прокурору теперь нужно переговорить с этим господином?
   Лицо Якобссона ничего не выражало.
   — Совершенно верно, — горячо подтвердил Бульдозер. — Посовещаемся, Якобссон? Без посторонних.
   Якобссон кивнул, покоряясь судьбе.

XVIII

   Якобссон был человек практичный. Зачем понапрасну трепать себе нервы?
   Он не был близко знаком с Бульдозером Ульссоном, но достаточно наслышан о нем и понимал, что сражаться нет смысла, все равно исход боя предрешен.
   Помещение было очень скромное — голые стены, письменный стол, два стула, шкаф для папок. И все, даже ковра не было.
   Якобссон спокойно сидел за столом.
   Бульдозер метался по комнате, заложив руки за спину и наклонив голову.
   — Только один сугубо технический вопрос, — сказал он. — Мауритсон арестован?
   — Нет. Еще нет.
   — Отлично. Превосходно. Тогда, собственно, и совещаться не о чем.
   — Возможно.
   — Хочешь, позвоним начальнику цепу. Члену коллегии, начальнику управления.
   Якобссон покачал головой. Он хорошо знал названных боссов.
   — Тогда заметано?
   Якобссон промолчал.
   — И ты в накладе не останешься. Теперь ты знаешь этого субчика и будешь держать его на примете. Пригодится.
   — Ладно, я поговорю с ним.
   — Вот и прекрасно.
   Якобссон вернулся к Мауритсону, смерил его взглядом и сказал:
   — Так вот, Мауритсон, я тут поразмыслил… Ты получил сумку от неизвестного лица для передачи другому неизвестному лицу. Всякое бывает. Доказать, что ты говоришь не правду, будет нелегко. Короче, мы воздерживаемся от ареста.
   — Ясно.
   — Товар мы, конечно, конфискуем. Но ведь ты мог и не знать, что передаешь.
   — Меня отпустят?
   — Отпустят, отпустят. При условии, что ты переходишь в распоряжение Бульд… в распоряжение прокурора Ульссона.
   Бульдозер, должно быть, слушал за дверью — она распахнулась, и он ворвался в кабинет.
   — Давай, поехали!
   — Прямо сейчас?
   — Потолкуем у меня.
   — Конечно, конечно, — сказал Мауритсон. — С удовольствием.
   — Да уж не иначе, — обещал Бульдозер. — Привет, Якобссон.
   Якобссон молча проводил их безучастным взглядом.
   Он ко всему привык.
   Десять минут спустя Мауритсон был доставлен в штаб спецгруппы. Его приняли как почетного гостя и усадили в самое удобное кресло, а кругом расположились блистательные детективы. В том числе Колльберг, который держал в руках памятку Мауритсона:
   — Дюжина трусов и пятнадцать пар носков. Это для кого?
   — Две пары Мурену, остальное, наверно, второй себе возьмет.
   — Он что — бельем питается, этот Мальмстрём?
   — Да нет, просто никогда не отдает белье в стирку, каждый раз новое надевает. И непременно французское, а его только у «Морриса» купить можно.
   — С такими привычками поневоле пойдешь банки грабить.
   — А что такое астролябия? — удивился Рённ.
   — Это вроде секстанта, только старый образец, — объяснил Гюнвальд Ларссон и в свою очередь спросил:
   — А зачем им на двоих четыре маски «Фантомас»?
   — Ейбогу, не знаю. И ведь у них уже есть две, я на прошлой неделе купил.
   — Шесть коробок «девятки» — это как понимать? — продолжал допытываться Рённ.
   — Мужской товар, особый сорт, — вяло ответил Мауритсон и добавил коекакие веселые подробности.
   — Ладно, бросьте эту бумажку, — добродушно вмешался Бульдозер Ульссон. — Кстати, господину Мауритсону не обязательно изощряться тут в остроумии. Острить мы и сами умеем.
   — Умеем ли? — мрачно осведомился Колльберг.
   — Все, давайтека делом займемся. — Бульдозер хлопнул в ладоши и энергично потер руки.
   Он призывно поглядел на свое войско, в состав которого кроме Колльберга, Рённа и Гюнвальда Ларссона вошли два инспектора, эксперт по слезоточивым газам («газовщик»), техниквычислитель и никудышный полицейский по имени Бу Цакриссон, которого, невзирая на острую нехватку кадров, все с величайшей охотой уступали друг другу для всякого рода специальных заданий.
   Начальник ЦПУ и прочие тузы, слава Богу, после злополучного киносеанса не показывались, даже не звонили.
   — Итак, репетируем, — объявил Бульдозер. — Ровно в шесть Мауритсон должен позвонить в дверь. Нука, изобразите еще раз…
   Колльберг отстучал сигнал костяшкой по столу.
   Мауритсон кивнул.
   — Точно, — сказал он, потом добавил:
   — Во всяком случае, очень похоже.
   Точкатире… пауза… четыре точки… пауза… тиреточка.
   — Я в жизни не запомнил бы, — уныло произнес Цакриссон.
   — Мы тебе поручим чтонибудь еще, — сказал Бульдозер.
   — Что именно? — поинтересовался Гюнвальд Ларссон.
   Изо всей группы только ему случалось раньше сотрудничать с Цакриссоном, и он не любил вспоминать об этом.
   — А мне что делать? — осведомился техниквычислитель.
   — Вот именно, — отозвался Бульдозер. — Я с самого понедельника над этим голову ломаю. Кто тебя к нам направил?
   — Не знаю. Звонил ктото из управления.
   — А может, ты нам вычислишь чтонибудь? — предложил Гюнвальд Ларссон. — Скажем, какие номера выиграют в следующем тираже.
   — Исключено, — мрачно произнес вычислитель. — Сколько лет пытаюсь, ни одной недели не пропустил, и все мимо.
   — Проиграем мысленно всю ситуацию, — продолжал Бульдозер. — Кто звонит в дверь?
   — Колльберг, — предложил Гюнвальд Ларссон.
   — Прекрасно. Итак, Колльберг звонит. Мальмстрём открывает. Он ожидает увидеть Мауритсона с трусами, астролябией и прочими вещами. А вместо этого видит…
   — Нас, — пробурчал Рённ.