Валё Пер. Современный шведский детектив

   Он посмотрел на свой сжатый кулак и умолк. Кулак был тяжелый и выглядел зловеще.
   — …Тогда я бросился на нее с кулаками… и бил, бил, бил… потом вцепился ей в горло… пусть эта мерзавка не думает, что ей позволено веселиться за мой счет!
   Последние слова он просто выкрикнул, раз, за разом ударяя по столу тяжеленным кулаком. Потом умолк, а кулак все стучал и стучал по столу.
   Хольмберг поспешно встал; Улофссон весь подобрался, но вид у него был нерешительный.
   Кулак вдруг перестал стучать, Бенгт Свенссон обмяк и медленно выдохнул. Затем обернулся к ним: глаза его покраснели и блестели от слез.
   Парень спятил, подумал Хольмберг. Ему стало не по себе.
   — Понятно, — сказал Улофссон, который опомнился первым.
   — Да? — Бенгт Свенссон проговорил это без всякой издевки.
   — Что ты намеревался сделать сегодня вечером?
   — Прикончить эту чертову шлюху… Я никому не позволю так поступать со мной… Я не игрушка… не дам над собой издеваться…
   — Но ты же использовал ее.
   — Это не одно и то же.
   — Разве?
   — Я…
   — Что «ты»?
   — Я только хотел проявить заинтересованность и доказать, что гожусь…
   — Доказать тем, что спал с Ингой Йонссон?
   — Тем, что проявил заинтересованность.
   — В наше время работу таким способом не получишь. Свенссон не ответил.
   — Но откуда ты знал, где она лежит?
   — Я пошел в цветочный магазин и объяснил, что хочу послать цветы родственнице в больницу, но не знаю, в каком она отделении. Они сказали, что могут навести справки. Надо просто позвонить вахтеру, у него есть все списки. Конечно, если сказать, с чем человека направили в больницу, то узнать проще. Несчастный случай, говорю.
   Тогда они позвонили, и я все узнал. А потом… вечером…
   — Когда ты пришел, она была уже мертва.
   — Да, я понял. В палате горела лампочка, и я увидел ее глаза… широко открытые, безжизненные… Но потом пришла сестра и врач, а потом вы…
   Он встал.
   Хольмберг оцепенел.
   Улофссон взял Свенссона за плечо.
   — Да. Потом приехали мы…
   Бенгт Свенссон посмотрел на Улофссона.
   — Ты ведь понимаешь?
   — Конечно…
   — Нельзя позволять бабам такие вещи. Насмехаться… Нельзя, чтоб над тобой насмехались. Нельзя превращаться в объект насмешек и издевательств.
   — Разумеется. Ты знаешь Бенгта Турена?
   — Кого-кого?
   — Бенгта Турена. Свенссон покачал головой.
   — Нет. А что? Он тебе хамил?
   — Я просто спрашиваю, знаешь ли ты его. Кстати, с Фромом ты встречался?
   — Не довелось.
   — А откуда ты знал, что в четверг не… угомонил Ингу Йонссон окончательно?
   — Но в газетах ведь писали, что состояние критическое. Имени, правда, не упоминали, но речь шла об избитой женщине, на которую было совершено нападение у нее в квартире, и о том, что все это связано с выстрелами… что она еще жива…
   — Тебе и о выстрелах известно?
   — Да, тоже в газетах читал… Черт… Фром и Турен — это ведь в них стреляли!
   — Да.
   Улофссон выпустил плечо Бенгта Свенссона, надеясь, что тот не начнет почем зря махать кулаками и кричать, уж не подозревают ли они его в убийстве.
   И действительно, тот ничего такого не сделал.
   — Машина у тебя есть? — спросил Улофссон.
   Об этом они спрашивали и Сёдерстрёма, и Эрна. У Сёдерстрёма машины не было. А у Эрна была: «фольксваген» выпуска шестьдесят первого года.
   — Машина? Есть, а что?
   — Какая?
   — «Амазон»… «вольво-амазон». А что?
   — «Амазон», говоришь… а не «седан сто сорок четыре»?
   — Нет, «амазон». Но в чем дело-то?
   — Да так, к слову пришлось. Что ты делал первого мая?
   — В прошлый понедельник? Был в Роннебю у матери.
   — А во вторник?
   — Сидел там же. Я вернулся в Лунд только утром в среду.
   — Ясно…
   — А почему ты спрашиваешь? Улофссон неопределенно махнул рукой.
   — Просто так, из любопытства.

6

   Хольмберг вызвал дежурного по отделу общественного порядка и приказал отправить Бенгта Свенссона в камеру.
   — Но приглядывайте за ним. От этого парня можно чего угодно ожидать… еще драться начнет. Надо послать его на психиатрическую экспертизу.
   Бенгт Свенссон без сопротивления дал себя увести. Как будто смирился. Или ему было интересно, что произойдет теперь?
   Когда дверь закрылась, Хольмберг со вздохом упал в Туреново кресло.
   — Ах ты черт. Как думаешь, он соображает, что избил ее до смерти?
   — Похоже, едва ли…
   — Да… странный малый. По-твоему, он вполне нормальный?
   — Мне показалось, что он, как бы это сказать, здоровенный увалень, возомнивший себя этаким пупом земли…
   — Ишь, куда загнул! Как по писаному заговорил…
   — Ха! — фыркнул Улофссон, прищурив усталые глаза. Обычно он в такие изыски не пускается, думал Хольмберг.
   — Да, — вздохнул он, помолчав. — И все-таки странный парень, очень странный.
   — Может, он суперинтеллектуал, — предположил Улофссон.
   — Да, вероятно, есть люди на пределе между гениальностью и безумием… Я вот думаю только, всегда ли они лелеют в себе дикого зверя?
   — Кто бы знал, но не я, — развел руками Улофссон. — Не я. А к тому, что стрелял, мы ни на шаг не приблизились…
   — Верно.
   — Как же так?
   Хольмберг медленно достал сигарету, сунул ее в рот и закурил. Потом выпустил носом дым и сказал:
   — Мы свернули в сторону… судя по всему… — Он задумался и добавил: — Этот Свенссон меня прямо-таки напугал.

7

   Хотя было уже пол-одиннадцатого, они поехали по адресу, который назвал Бенгт Свенссон.
   Жил он в общежитии землячества на Мосвеген.
   Они разбудили вахтера, и тот нехотя открыл им комнату Бенгта Свенссона.
   Они были уверены, что ничего не найдут, но все-таки для очистки совести поискали холостые патроны. Разумеется, безуспешно.
   Комната была опрятная, чистенькая, прямо женская какая-то.
   На полке — карманное издание «Майн кампф» со свастикой на обложке. Рядом «Семь столпов мудрости» Т. Э. Лоуренса.
   — Хорошая книга, — сказал Хольмберг, показывая на «Семь столпов мудрости».
   — Правда? Ты что же, читал ее? — скептически осведомился Улофссон, глядя на увесистый том.
   — Угу. Долго, конечно.
   — А я читал вот эту. — Улофссон взял с полки зачитанную до дыр «Мстить — мой черед» Микки Спиллейна.
   Тумбочка у кровати застелена чистой салфеткой, на ней — ваза с подснежниками.
   Кровать аккуратно накрыта вязаным покрывалом, на спинке кресла — сложенный плед.
   Едва они захлопнули за собой дверь и услышали щелчок замка, как из комнаты напротив высунулась темноволосая девичья голова.
   — Привет, — сказал Хольмберг.
   — Бенгта ищете? — спросила девушка.
   — Ты кто такая?
   — Я? Лиса Булйн. А вы?
   — Мы из полиции.
   — Бенгт что-нибудь натворил?
   — Да.
   — Что-нибудь скверное?
   — Почему ты спрашиваешь?
   — Потому что он… такой…
   — Какой?
   — По-моему, он не в себе.
   — Вот как?
   — Да. Несколько лет назад он перенес менингит и, судя по всему, так полностью и не оправился. Временами он прямо как ребенок.
   — И к тому же довольно самоуверенный, а?
   — Точно. Послушать его, так идти можно только одним-единственным путем.
   — Как это понимать?
   — То есть, по его мнению, достичь чего-либо можно только одним способом — тем, который избирает он сам. И если он хочет что-то иметь, берет. По-своему…
   Хольмберг нахмурился и поковырял уголок рта.
   — И девушек тоже?
   Она едва слышно засмеялась.
   — Тут ему не надо прилагать особых усилий.
   — В самом деле?
   — Да. Он привлекателен, только чем — не объяснишь… Девушки прямо липнут к нему. Есть в нем какое-то странно детское обаяние.
   Я что-то не заметил, подумал Улофссон.
   — Может, ты имеешь в виду другое — обаяние животной силы? — предположил Хольмберг.
   — Пожалуй… Да, наверное, так и есть.
   — И тебя тоже?
   — Что «меня тоже»?
   — Тянет к нему?
   — Как бы не так! — отрезала Лиса Булин.
   — О'кей. — Хольмберг пошел к выходу.
   — Что он натворил? — спросила девушка, когда они уже были у двери.
   — Что ты сказала? — обернулся Улофссон.
   — Что он натворил?
   — До смерти избил одну женщину.
   — О-о… — Она зажала рот рукой.
   — Вот так-то.
   — Все равно его почему-то очень жалко, — помолчав, сказала Лиса.
   — Материнские чувства? — съехидничал Улофссон, закрывая за собой дверь.
   Девушка швырнула им вдогонку туфлю. Но туфля была матерчатая и, легонько ударив по стеклу, мягко упала на пол.

8

   Высадив Хольмберга на Юлленкрокс-аллее и направляясь по Дальбюскому шоссе к дому, Улофссон уже не чувствовал усталости.
   Наоборот, он отчаянно старался четко представить себе ситуацию, все взаимосвязи этого дела. Ни дать ни взять головоломка, в которой недостает деталей.
   — Где же этот чертов преступник? — громко спросил он себя. — Ну-ка, скажи!
   И включил радио.
   Пела Эдит Пиаф, и от неподдельной грусти, Звенящей в ее голосе, сжималось сердце.
   Голос наполнил собою ночь, слился с нею воедино.
   Интересно, о чем она поет? — подумал Улофссон и пожалел, что не знает французского.
   Он и сам был вроде этого голоса в ночи.

Глава девятнадцатая

   Пришло и миновало воскресенье.
   НП позвонил Хольмбергу узнать, что случилось ночью.
   Разговор получился долгий.
   Сам Хольмберг позвонил в Роннебю, и мать Бенгта Свенссона подтвердила, что первого и второго мая тот действительно был у нее.
   Выйти из тупика… снова взять след…
   Наступил вечер. По радио гоняли модные новинки шведской эстрады. Уши вянут — хоть из дому беги.
   Черстин не пропускала ни одной из таких передач, даже все повторения слушала по нескольку раз на дню Мартин же эту программу не выносил и называл ее «опиум для немузыкальных». Ему больше нравилась классическая музыка.
   Но вечер стоял погожий, прохладный, напоенный весной и обещанием чего-то. Вечер, который медленно, неторопливо сменился ночью.
   Сегодня, пожалуй, можно будет наконец-то выспаться, с надеждой подумал Хольмберг, укладываясь в постель.
   И скоро действительно уснул.

Глава двадцатая

1

   В понедельник было почти по-летнему жарко.
   Не шелохнет, деревья в зеленом убранстве, магнолии в цвету, газоны уже подстрижены.
   Люди с самого утра размякли от зноя и обливались потом.
   Видимо, лето будет чудесное.

2

   Но ни Мартин Хольмберг, ни Севед Улофссон почти не замечали прекрасной погоды. Только и подумали, что с утра не по сезону жарко, ходишь весь в поту.
   Бенгт Турен был еще жив. Так им сказали.
   Пульс по-прежнему ровный, и сердце, судя по всему, останавливаться, не намерено. Но вообще-то ему давно полагалось умереть. Врачи сами не понимали, почему он жив.
   Попутно Хольмберг поинтересовался, как чувствует себя Удин. Тот уже настолько оправился от операции, что подошел к телефону.
   Хольмберг коротко доложил обо всем, что случилось с тех пор, как аппендицит уложил Удина в больницу.
   — Да, будь я проклят, — сказал Удин. — Слушай… Он замолчал.
   — Да?
   — Связь между выстрелами и вакансией достаточно очевидна. Как ты думаешь, может. Инга Йонссон оставила какие-нибудь записи? Вы проверяли?
   — Нет, — честно признался Хольмберг.
 

3

   — Будем копать дальше, — сказал Улофссон.
   Все трое — Хольмберг, Улофссон и Вестерберг — сидели в кабинете Турена.
   — На очереди Стрём, — сообщил Хольмберг. — Вернемся к списку соискателей — другого пути я не вижу. Займемся теперь Стрёмом. Он последний — то есть пятый — из счастливчиков, прошедших третий отсев. Вот его документы.
   Он достал папку.
   — Он с сорок второго, стало быть, ему тридцать лет. Родился в Несшё, там же кончил школу. Кандидат философией добивался этого явно долго. Особым опытом работы похвастаться не может… Одно лето был репортером, потом работал в каникулы агентом по сбору объявлений для какой-то школьной газеты. В этой справке говорится, что он несколько лет был председателем ученического совета своей школы… потом он был председателем землячества, как Эрн. А это, с точки зрения Фрома, большой козырь, если верить Эрну. Еще он был представителем землячества по связи с прессой, так тут написано, и возглавлял одно из общежитий… Парень явно старался набрать в землячестве побольше нагрузок. Диплом у него весьма пестрый, насколько я могу судить. Смотри: социология, психология, педагогика, общественные науки, статистика, общий курс техники информации и скандинавские языки… на все руки мастер.
   — Слушай, — сказал Улофссон, — мне тут пришло в голову… Может, Фром оставил какие-нибудь заметки насчет этих парней? И только ли это парни? Девушек нет?
   — Если ты читал объявление, то наверняка видел, что они приглашали мужчин. А что касается записей, тут вы с Удином правы. Я недавно с ним разговаривал, и он заметил, что Инга Йонссон, наверное, вела записи, только они еще не попались нам на глаза. Может, займешься этим, Ларе?
   И Ларе Вестерберг отправился в контору А/О «Реклама», проверять.

4

   Стефан Стрём жил в общежитии на углу Кастаньегатан и Сёдра-Эспланаден.
   Высокий дом с голубым фасадом. Комната Стрёма была на девятом этаже.
   Выйдя из лифта, Хольмберг и Улофссон отыскали на почтовом ящике у двери в коридор табличку с именем Стрёма.
   Позвонили и стали ждать.
   Изнутри не доносилось ни звука.
   Улофссон позвонил еще и еще — безрезультатно.
   В этот момент из лифта вышел какой-то парень, направился к двери и отпер ее ключом.
   — Ты случайно не Стефан Стрём? — спросил Улофссон.
   — Я? Нет, а что?
   — Мы из полиции. Ищем Стефана Стрёма. Ты не знаешь, где он?
   — Нет. Да если б и знал, ни за что бы не сказал полицейским, очень надо! — Парень с грохотом захлопнул дверь у них перед носом.
   — Какого черта! — вскипел Улофссон, тщетно дергая за ручку. — Ах ты…
   Со злости он нажал сразу на два звонка и не отпускал кнопки до тех пор, пока дверь не отворилась.
   — В чем дело, черт побери?! — Выглянувший парень был в зеленых пижамных брюках, босиком, волосы всклокочены.
   — Ты кто? — спросил Улофссон.
   — Ханс Висландер, — машинально отозвался тот, сонно щурясь.
   — Ты не знаешь, где болтается Стефан Стрём?
   — Который час? — Парень потряс головой.
   — Без четверти одиннадцать, — сообщил Улофссон.
   — А-а, фу-ты, — сказал Висландер. — Я спал…
   — Ага. Тебе известно, где находится Стрём?
   — Нет. Понятия не имею. Черт, всего-то два часа вздремнул, и надо же — будят этим дьявольским трезвоном! Вы кто?
   Он явно еще не проснулся, стоял и машинально теребил свои зеленые пижамные брюки.
   — Почему ты спишь днем?
   — Почему?.. Не ваше дело! Если хотите знать, я работаю ночным сторожем. Кто вы?
   — Разве ты не учишься?
   — Учусь. А в каникулы работаю.
   — Это сейчас-то?
   — Да. Кто вы? — сердито повторил он, запустив руку в спутанные черные волосы.
   — Полиция. Ищем Стефана Стрёма.
   — Вот оно что. Я не знаю, где он.
   Он хотел, было закрыть дверь, но Улофссон подставил ногу и протиснулся внутрь.
   Висландер пожал плечами и скрылся в своей комнате.
   Ты не запомнил, какой у Стрёма номер комнаты? — спросил Улофссон.
   — Девятьсот семнадцать, — ответил Хольмберг. — Девятьсот семнадцать.
   Они разыскали нужную дверь. Она была заперта, и на стук никто не отзывался.
   Что ж, придется постучать к соседям.
   Первым открыл некий Бёрье Нурдстрём. Похоже, он толком не соображал, о чем речь, так как упорно твердил, что у него-де течет и гремит унитаз и раковина с трещиной.
   — Уже три месяца сулят заменить. Может, посодействуете? Вы же из полиции…
   Он был маленького роста и говорил почти фальцетом.
   Во второй раз им опять не повезло.
   Соседнюю комнату занимал Бьёрн Виден, который громко жаловался на радикулит. Нагнулся на тренировке поднять штангу да так и остался скрюченным.
   Но где был Стрём, он понятия не имел. Помнил только, что не видел его уже несколько дней.
   Следующей оказалась Черстин Ларссон. Она появилась в халате и выглядела такой же сонной, как Вислан-Дер.
   Прямо как будто всю неделю только и делает, что спит, подумал Улофссон.
   На ней был красный халат, волосы заплетены в косы. Лицо хорошенькое, помятое со сна.
   Она три раза подряд зевнула и почмокала губами.
   — Стефан? Я уже который день не вижу его. Пожалуй, с неделю…
   В общей кухне сидел светловолосый парень в желтой майке с короткими рукавами. Он склонился над газетой и, громко чавкая, уплетал бутерброд с колбасой. Рядом на столе лежал еще один здоровенный бутерброд с толстым ломтем копченой свинины.
   — Добрый день, — поздоровался Хольмберг.
   Парень поднял голову и вопросительно уставился на них.
   — Мы ищем Стефана Стрёма. Случайно не знаешь, где он?
   — Нет, — сказал парень и проглотил недожеванный кусок. — Нет. Я давно его не видал. Может, домой уехал, в Несшё? Он говорил, что вроде собирался туда в конце апреля.
   — А где в Несшё его искать, не знаешь?
   — Знаю. У родителей. Был где-то у меня его адрес, сейчас пошарю.
   Парень оказался на редкость услужливым и принес не только адрес, но и номер телефона, попутно сообщив, что его самого зовут Роланд Эльг.
   — А вдруг его там нет, где тогда искать, как ты думаешь?
   — Гм. — Парень задумался. — Трудно сказать, но он должен быть там. Раз его нет здесь, я имею в виду.
   — Ты хорошо его знаешь?
   — Более или менее. Когда я перебрался сюда прошлой осенью, он уже был тут. Мы с ним болтали, выпивали вместе, но вообще-то он держится особняком. Погряз в заботах.
   — В каких таких заботах?
   — Ну, точно не знаю. Он не любит распространяться насчет этого.
   — Но ты ведь можешь рассказать, что знаешь?
   — Конечно. Что знаю… кое-что я слыхал в коридоре… Положение у него сложное. Кончил университет три года назад, но нормальной работы так и не нашел. Потом еще неурядицы с этой… с бывшей женой.
   — В каком смысле?
   — Она его выгнала, когда он остался без денег, — не то год, не то полтора назад. У них сын. Но ребенка ему, ясное дело, даже видеть не разрешают. Во всяком случае, так говорят… Ребята, должно быть, знают, хотя сам он о ребенке никогда не заговаривал.
   — А кто у него жена?
   — Ее зовут Биргитта. Биргитта Стрём.
   — Где она живет?
   — Понятия не имею. Знаю только имя, а вот где живет — не представляю. Я ее не видел ни разу, да это, наверно, и неудивительно.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Она тут не бывала, не заходила к нему, насколько мне известно.
   — Она действительно выставила его, когда он остался без денег?
   — Да. Берт говорил; он тоже тут живет и, пожалуй, знает Стрёма лучше других. Я от него слыхал, а уж как там было на самом деле…
   — Не знаешь, этот Берт… Как его фамилия?
   — Шёгрен.
   — …он дома?
   — Постучите. Вон его дверь.
   Он сам постучал, и Берт открыл.
   — Здорово, Берт. Тут вот из полиции, Стефаном интересуются.
   — Понятно, — сказал Берт Шёгрен, хотя на лице у него было написано недоумение.
   Высокий худой парень в шортах, сандалиях и незастег-нутой рубахе. И все равно казалось, что он изнывает от жары.
   — Да, — сказал Хольмберг, — мы ищем Сгефана Стрёма. Ты случайно не знаешь, где живет его жена?
   — Конечно, знаю. Только его там нет. Но адрес сказать могу.
   — Ты знаком с его женой? — спросил Улофссон.
   — Знаком не знаком, но встречался.
   — Она действительно выставила его за то, что он сидел без гроша?
   — Гм… Пожалуй, это чересчур громко сказано, хотя на первый взгляд так и есть. Биргитта немного помоложе Стефана. Кстати, они пока не развелись, только живут врозь. Она ассистентка у врача и зарабатывает не бог весть сколько. Поженились они пять лет назад и уже год как расстались. Стефан перебрался сюда, в общежитие. Не думаю, чтобы они с тех пор хоть раз виделись. В общем, история непростая, и уж никак нельзя говорить, будто она выставила его за то, что он очутился на мели.
   — Так как же обстоит дело в действительности?
   — Стефан закончил университет в шестьдесят восьмом, искал работу, но ему не везло, ничего приличного он не нашел. Перебивался кое-как, а у Биргитты с деньгами тоже не густо. Под конец он даже временно, даже в каникулы нигде не мог устроиться и, когда подошел срок выплачивать ссуду на учебу, сидел без гроша в кармане. Сбережений у Биргитты нет, жалованья, как вы понимаете, не хватало. В результате Биргитта заработала нервное расстройство, а Стефан едва не покончил с собой и угодил в больницу. Потом он выписался, но совместная жизнь никак не налаживалась, и уже буквально через несколько дней он бегал по городу, искал угол. И случайно нашел. Потом несколько месяцев жил у меня, а в августе ему дали комнату, тут же, в общежитии. Тогда же он получил через УРТ направление на работу и немного разжился деньгами.
   — Что это была за работа?
   — Социальное ведомство решило провести анкету среди безработных выпускников. Черт, прямо насмешка какая-то… — Он сухо хохотнул и повторил: — Прямо насмешка.
   — Стало быть, с финансами у него весьма худо? — сказал Хольмберг.
   — В общем, да. Сейчас он кое-как сводит концы с концами благодаря работе в УРТ. Но это скоро кончится. Его взяли только до первого июня.
   — Вот как?
   — А самое скверное — что работа не доведена до конца. Стефан очень мучился из-за этого.
   — Что ж, можно его понять. Но разве нельзя завершить ее?
   — По всей видимости, нет. Насколько я понял из его рассказов, ему и еще девяти ребятам поручили это обследование и выдали пособие, или жалованье, называйте как угодно. Десять месяцев им платили по тысяче крон. Только не думаю, чтоб хоть один уже выполнил свою часть. Пролонгации просили, должно быть, все, но я точно знаю: Стефану отказали… и остальным, наверное, тоже. Он просил сохранить ему пособие до конца года. Тогда он, дескать, гарантирует завершение работы. Ну и свои финансы кое-как подправит, но ему отказали.
   — Когда это было?
   — Когда пришел отказ?
   — Да.
   — Сейчас скажу… Кажется, в феврале.
   — Он тогда уже знал, что не уложится в срок?
   — По-видимому, да… Или am было в марте? — Шёгрен задумался, потирая нос и устремив взгляд в пустоту. — Когда же он, черт побери, послал документы в ту рекламную фирму? — пробурчал он, обращаясь к самому себе.
   — В марте, — подсказал Улофссон.
   — Что? Выходит, вам это известно?
   — Да.
   — Значит, в марте? Гм. В таком случае и отказ пришел в марте. Потому что документы он послал в том же месяце. Узнав об отказе, Стефан сразу начал искать работу… да, он вечно искал работу. Только на сей раз серьезно встревожился, что к лету останется без денег и без места. Ведь последние годы он в каникулы нигде не мог устроиться.
   — А родители ему помогали?
   — У него только отец, столяр-краснодеревщик, уже на пенсии, живет в Несшё, и, насколько мне известно, материальной помощи от него ждать трудно, самому едва хватает. А с родителями Биргитты Стефан, похоже, никогда не был в особенно хороших отношениях. Не думаю, чтобы он рискнул попросить у них взаймы. Да, видимо, чам с деньгами тоже слабовато. Биргитта родом из Вестервика, ее отец работал на верфи, теперь его уволили по сокращению, и живет он, должно быть, на пособие. Мамаша у нее уборщица. Стефан как-то говорил. Нет, тут для него никакого просвета не видать. Вся надежда на эту рекламную фирму. Если, конечно, они дадут ему работу теперь, когда Фром умер и все такое. Но они же возьмут кого-нибудь на службу, мне так кажется.
   — Когда ты в последний раз видел Стефана?
   — Довольно давно. Может, он в Несшё уехал, к отцу? Во всяком случае, что-то такое я от него слышал. Фактически мы не виделись с тридцатого апреля. Он тогда говорил, что собирается домой.
   — Машина у него есть?
   — Машина? Нет, вряд ли. При его финансах…
   — Значит, нет?
   — Нет.
   — А где живет Биргитта?
   — Там его нет, уверяю вас.
   — Может, и так, но на всякий случай. Какой у нее адрес?
   — Она живет на Клостергорден.
   — А точнее?
   Шёгрен назвал номер дома.

5

   Вернувшись в управление, Хольмберг позвонил отцу Стефана Стрёма и спросил насчет сына. Сын? Последний раз отец видел его на рождество.
   Пришлось объяснить встревоженному старику, зачем полиции понадобился его сын.
   — Когда вы последний раз имели от него весточку?
   — Две недели назад. Я получил письмо.
   — Он не писал, что думает уехать или что-нибудь в этом роде?
   — Уехать? Не-ет…

6

   — Там он не был, — сказал Хольмберг, входя в кабинет Улофссона.
   — Да? — Улофссон с легким удивлением повысил голос и вскинул брови. Он еще больше удивился, узнав, что сын вообще не собирался в Несшё. — Странно. Где же он тогда?
   — Пожалуй, стоит попытать счастья у его жены.
   — Может, сперва перекусим?
   — Ладно. И впрямь не мешало бы.
   — Поедешь домой?
   — Нет, поем где-нибудь в городе. Черт, у меня такое ощущение, что все без толку. Я вообще начал сомневаться, что убийство и покушение на Бенгта связаны с вакансией у Фрома.