Страница:
— Вот именно! Мальмстрём и Мурен огорошены. Их провели! Представляете себе их физиономии?!
Он семенил по комнате, самодовольно усмехаясь.
— А Русато как прищучим! Одним ходом шах ему и мат!
У Бульдозера даже дух захватило от столь грандиозной перспективы. Однако он тут же вернулся на землю:
— Но мы не должны забывать, что Мальмстрём и Мурен вооружены.
Гюнвальд Ларссон пожал плечами: подумаешь…
— Ничего, какнибудь, — сказал Колльберг.
Они с Гюнвальдом Ларссоном сумеют постоять за себя. Да и вряд ли Мальмстрём и Мурен будут сопротивляться, когда поймут, что попали в безвыходное положение.
Бульдозер словно прочел его мысли.
— И всетаки нельзя исключать возможности того, что они с отчаяния пойдут на прорыв. Тут уж придется тебе вмешаться.
Он указал на эксперта по слезоточивым газам. «Газовщик» кивнул.
— Кроме того, с нами пойдет проводник с собакой, — продолжал Бульдозер. — Собака бросается…
— Это как же, — перебил его Гюнвальд Ларссон. — На ней что, противогаз будет?
— Неплохая идея, — сказал Мауритсон.
Все вопросительно посмотрели на него.
— Значит, так, — вещал Бульдозер. — Случай первый: Мальмстрём и Мурен пытаются оказать сопротивление, но встречают сокрушительный отпор, атакуются собакой и обезвреживаются слезоточивым газом.
— Всё одновременно? — усомнился Колльберг.
Но Бульдозер вошел в раж, и отрезвить его было невозможно.
— Случай второй: Мальмстрём и Мурен не оказывают сопротивления. Полиция с пистолетами наготове вламывается в квартиру и окружает их.
— Только не я, — возразил Колльберг.
Он принципиально отказывался носить оружие.
Бульдозер заливался соловьем:
— Преступников обезоруживают и заковывают в наручники. Затем я вхожу в квартиру и объявляю их арестованными. Их уводят.
Несколько секунд он смаковал упоительную перспективу, потом бодро продолжал:
— И наконец, вариант номер три — интересный вариант: Мальмстрём и Мурен не открывают. Они чрезвычайно осторожны и могут не открыть, если сигнал покажется им не таким, как обычно. С Мауритсоном у них условлено, что он в таком случае уходит, ждет гденибудь поблизости, а ровно через двенадцать минут возвращается и звонит снова. Мы так и поступим. Выждем двенадцать минут и позвоним опять. После этого автоматически возникает одна из двух ситуаций, которые мы уже разобрали.
Колльберг и Гюнвальд Ларссон выразительно посмотрели друг на друга.
— Четвертая альтернатива… — начал Бульдозер.
Но Колльберг перебил его:
— Альтернатива — это одно из двух.
— Не морочь голову. Итак, четвертая альтернатива: Мальмстрём и Мурен все равно не открывают. Тогда вы высаживаете дверь…
— …вламываемся с пистолетами наготове в квартиру и окружаем преступников, — вздохнул Гюнвальд Ларссон.
— Вот именно, — сказал Бульдозер. — Точно так. После чего я вхожу и объявляю их арестованными. Превосходно. Вы запомнили все слово в слово. Ну что — как будто все варианты исчерпаны?
Собравшиеся молчали. Наконец Цакриссон пробормотал:
— А пятая альтернатива такая, что гангстеры открывают дверь, косят из автоматов нас всех вместе с собакой и сматываются.
— Балда, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Вопервых, Мальмстрёма и Мурена задерживали не раз, и при этом еще никто не пострадал. Вовторых, их всего двое, а у дверей будет шестеро полицейских и одна собака, да еще на лестнице десять человек, да на улице два десятка, да один прокурор на чердаке — или где он там намерен пребывать.
Цакриссон стушевался, однако добавил мрачно:
— В этом мире ни в чем нельзя быть уверенным.
— Мне ехать с вами? — спросил вычислитель.
— Не надо, — ответил Бульдозер. — Для тебя там дела не найдется.
— Какой от тебя прок без твоей машины, — сказал Колльберг.
— А что, вызовем подъемный кран да подтянем ему машину на пятый этаж, — предложил Гюнвальд Ларссон.
— Расположение квартиры, входы и выходы вам известны, — подвел итог Бульдозер. — Три часа назад дом взят под наблюдение. Как и следовало ожидать, все спокойно. Мальмстрём и Мурен даже и не подозревают, что их ждет. Господа, мы готовы.
Он вытащил из грудного кармашка старинные серебряные часы, щелкнул крышкой и сказал:
— Через тридцать две минуты мы нанесем удар.
— А вдруг они попытаются уйти через окно? — предположил Цакриссон.
— Пусть попробуют, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Квартира, как тебе известно, находится на пятом этаже, и пожарной лестницы нет.
— А то была бы шестая альтернатива, — пробурчал Цакриссон.
Бульдозер обратился к Мауритсону, который равнодушно следил за дискуссией.
— Полагаю, господин Мауритсон вряд ли пожелает присоединиться к нам? Или вам хотелось бы повидаться с приятелями?
Мауритсон не то поежился, не то пожал плечами.
— В таком случае предлагаю вам спокойно переждать гденибудь в этом здании, пока мы проведем операцию. Вы делец, и я тоже в некотором роде делец, так что вы меня поймете. Вдруг выяснится, что вы нас подвели, — тогда придется пересмотреть наше соглашение.
Мауритсон кивнул.
— Идет, — сказал он. — Но я точно знаю, что они там.
— Помоему, господин Мауритсон — подонок, — произнес Гюнвальд Ларссон в пространство.
Колльберг и Рённ напоследок еще раз проштудировали план квартиры, начерченный со слов Мауритсона. Затем Колльберг сложил листок и сунул его в карман.
— Что ж, поехали, — сказал он.
Раздался голос Мауритсона:
— Только ради Бога учтите, что Мальмстрём и Мурен опаснее, чем вы думаете. Как бы они не попробовали прорваться. Вы уж зря не рискуйте.
— Хорошо, хорошо, — отозвался Колльберг. — Не будем.
Гюнвальд Ларссон неприязненно посмотрел на Мауритсона:
— Понятно, господин Мауритсон предпочел бы, чтобы мы ухлопали его приятелей, тогда ему не надо будет всю жизнь дрожать за свою жалкую шкуру.
— Я только хотел предостеречь вас, — возразил Мауритсон. — Зря ты обижаешься.
— Заткнись, мразь, — проворчал Гюнвальд Ларссон.
Он не терпел панибратства от людей, которых презирал. Будь то стукачи или начальство из ЦПУ.
— Ну, все готово, — нетерпеливо вмешался Бульдозер. — Операция начинается. Поехали.
В доме на Данвиксклиппан все оказалось в точности как говорил Мауритсон. Даже такая деталь, как табличка с надписью «С. Андерссон» на дверях квартиры.
Справа и слева от двери прижались к стене Рённ и Гюнвальд Ларссон. Оба держали в руках пистолеты, Гюнвальд Ларссон — свой личный «смитвессон 38 мастер», Рённ — обыкновенный «Вальтер», калибр 7,65. Прямо перед дверью стоял Колльберг. Лестничная клетка за его спиной была битком набита людьми; тут были и Цакриссон, и эксперт по газам, и проводник с собакой, и оба инспектора, и рядовые полицейские с автоматами, в пуленепробиваемых жилетах.
Бульдозер Ульссон, по всем данным, находился в лифте.
«Ох уж это оружие», — подумал Колльберг, следя глазами за секундной стрелкой на часах Гюнвальда Ларссона; сам он был безоружен.
Осталось тридцать четыре секунды…
У Гюнвальда Ларссона были часы высшего класса, они показывали время с исключительной точностью.
В душе Колльберга не было ни капли страха. Он слишком много лет прослужил в полиции, чтобы бояться таких субъектов, как Мальмстрём и Мурен.
Интересно, о чем они говорят и думают, закрывшись там со своими запасами оружия и трусов, горами паштета и икры?..
Шестнадцать секунд…
Один из них — очевидно, Мурен, — судя по словам Мауритсона, боольшой гурман. Вполне простительная слабость, Колльберг и сам страстно любил вкусную еду.
Восемь секунд…
Что будет со всем этим добром, когда Мальмстрёма и Мурена закуют в наручники и увезут?
Может, Мурен уступит ему свои припасы по недорогой цене? Или это будет скупка краденого?..
Две секунды.
Русская икра, особенно красная…
Секунда.
Всё.
Он нажал кнопку звонка.
Точкатире… пауза… четыре точки… пауза… тиреточка.
Все замерли в ожидании.
Ктото шумно перевел дух.
Потом скрипнул чейто башмак.
Цакриссон звякнул пистолетом. Звякнуть пистолетом — это ведь надо суметь!
Звякбряк… Смешное слово.
У Колльберга забурчало в животе. Должно быть, от мыслей об икре. Рефлекс, как у павловских собак.
А за дверью — ни звука. Две минуты прошло, и хоть бы что.
По плану полагалось выждать еще десять минут и повторить сигнал.
Колльберг поднял руку, давая понять, чтобы освободили лестничную площадку. Подчиняясь его приказу, Цакриссон и проводник с собакой поднялись на несколько ступенек вверх, а эксперт по газам спустился вниз.
Рённ и Гюнвальд Ларссон остались на своих местах.
Колльберг хорошо помнил план, но не менее хорошо он знал, что Гюнвальд Ларссон отнюдь не намерен следовать намеченной схеме. Поэтому он и сам отошел в сторонку. Гюнвальд Ларссон стал перед дверью и смерил ее взглядом. Ничего, можно справиться…
«Гюнвальд Ларссон одержим страстью вышибать двери», подумал Колльберг. Правда, он почти всегда проделывал это весьма успешно. Но Колльберг был принципиальным противником таких методов, поэтому он отрицательно покачал головой и всем лицом изобразил неодобрение.
Как и следовало ожидать, его мимика не возымела никакого действия. Гюнвальд Ларссон отступил на несколько шагов и уперся правым плечом в стену. Рённ приготовился поддержать его маневр. Гюнвальд Ларссон чуть присел и напрягся, выставив вперед левое плечо, — живой таран весом сто восемь килограммов, ростом сто девяносто два сантиметра. Разумеется, Колльберг тоже изготовился, раз уж дело приняло такой оборот. Однако того, что случилось в следующую минуту, никто не мог предвидеть.
Гюнвальд Ларссон бросился на дверь, и она распахнулась с такой легкостью, будто ее и не было вовсе.
Не встретив никакого сопротивления, Гюнвальд Ларссон влетел в квартиру, с разгона промчался в наклонном положении через комнату, словно сорванный ураганом подъемный кран, и въехал головой в подоконник. Подчиняясь закону инерции, его могучее тело описало в воздухе дугу, да такую широкую, что Гюнвальд Ларссон пробил задом стекло и вывалился наружу вместе с тучей мелких и крупных осколков. В самую что ни на есть последнюю секунду он выпустил пистолет и ухватился за раму. И повис высоко над землей, зацепившись правой рукой и правой ногой. Из глубоких порезов в руке хлестала кровь, штанина тоже окрасилась в алый цвет.
Рённ двигался не столь проворно, однако успел перемахнуть через порог как раз в тот момент, когда дверь со скрипом качнулась обратно. Она ударила его наотмашь в лоб, он выронил пистолет и упал навзничь на лестничную площадку.
Как только дверь после столкновения с Рённом распахнулась вторично, в квартиру ворвался Колльберг. Окинув комнату взглядом, он убедился, что в ней никого нет, если не считать руки и ноги Гюнвальда Ларссона, бросился к окну и ухватился за ногу обеими руками.
Опасность того, что Гюнвальд Ларссон упадет и разобьется насмерть, была весьма реальной. Навалившись всем телом на его правую ногу, Колльберг изловчился и поймал левую руку коллеги, которой тот силился дотянуться до окна. Несколько секунд чаша весов колебалась, и у обоих было такое чувство, что они вотвот полетят вниз. Но Гюнвальд Ларссон крепко держался исполосованной правой рукой, и, напрягая все силы, Колльберг ухитрился втянуть своего незадачливого товарища на подоконник, где он, хотя и сильно пострадавший, был в относительной безопасности.
В эту минуту Рённ, слегка ошалевший от удара по голове, пересек порог на четвереньках и принялся искать оброненный пистолет.
Следующим в дверях появился Цакриссон, за ним по пятам шла собака. Он увидел ползающего на четвереньках Рённа с расквашенным лбом и лежащий на полу пистолет. Увидел также у разбитого окна окровавленных Колльберга и Гюнвальда Ларссона.
Цакриссон закричал:
— Ни с места! Полиция!
После чего выстрелил вверх и попал в стеклянный шар под потолком. Лампа разлетелась вдребезги с оглушительным шумом.
Цакриссон повернулся кругом и следующим выстрелом поразил собаку. Бедняжка осела на задние лапы и жутко завыла.
Третья пуля влетела в открытую дверь ванной и пробила трубу. Длинная струя горячей воды с шипением ударила прямо в комнату.
Цакриссон еще раз дернул курок, но тут заело механизм.
Вбежал проводник собаки.
— Эти гады застрелили Боя, — вскричал он и схватился за оружие. Размахивая пистолетом, он искал безумным взглядом виновника, чтобы воздать ему по заслугам.
Пес выл страшнее прежнего.
Полицейский в синезеленом пуленепробиваемом жилете, с автоматом в руках ворвался в квартиру, зацепил ногой Рённа и растянулся во весь рост. Его автомат прокатился по паркету в дальний угол. Собака — видно, ее рана была не смертельная — впилась ему зубами в икру. Полицейский истошным голосом стал звать на помощь.
Колльберг и Гюнвальд Ларссон уже сидели рядом на полу, основательно изрезанные и совершенно обессиленные. Но голова у них работала, и оба в одно время пришли к двум идентичным выводам. Вопервых: в квартире никого не было, ни Мальмстрёма, ни Мурена, ни коголибо еще. Вовторых, дверь была не заперта и, скорее всего, даже не закрыта как следует.
Кипящая струя из ванной хлестнула Цакриссона по лицу.
Полицейский в жилете полз к своему автомату. Собака волочилась следом, вонзив клыки в мясистую ногу.
Гюнвальд Ларссон поднял окровавленную руку и заорал:
— Кончайте, черт побери…
В ту же секунду «газовщик» одну за другой бросил в квартиру две гранаты со слезоточивым газом. Они упали на пол между Рённом и проводником собаки и тотчас взорвались.
Раздался еще один выстрел; кто именно выстрелил — установить не удалось, но скорее всего, это был проводник. Пуля ударилась о батарею отопления в сантиметре от колена Колльберга, рикошетом отскочила на лестничную площадку и ранила «газовщика» в плечо.
Колльберг попытался крикнуть: «Сдаемся! Сдаемся!» — но из его горла вырвалось лишь хриплое карканье.
Газ мгновенно распространился по квартире, смешиваясь с паром и пороховым дымом.
Пять человек и одна собака стонали, рыдали и кашляли в ядовитой мгле.
Шестой человек сидел на лестничной клетке и подвывал, прижимая к плечу ладонь.
Откудато сверху примчался взбудораженный Бульдозер Ульссон.
— Что такое? В чем дело? Что тут происходит? — допытывался он.
Сквозь туман из квартиры доносились жуткие звуки. Ктото скулил, ктото сдавленным голосом звал на помощь, ктото невнятно чертыхался.
— Отставить! — визгливо скомандовал Бульдозер, поперхнулся газом и закашлялся.
Он попятился по ступенькам вверх, но облако газа следовало за ним. Тогда Бульдозер приосанился и обратил грозный взгляд на едва различимый дверной проем.
— Мальмстрём и Мурен, — властно произнес он, обливаясь слезами. — Бросайте оружие и выходите! Руки вверх! Вы арестованы!
XIX
Он семенил по комнате, самодовольно усмехаясь.
— А Русато как прищучим! Одним ходом шах ему и мат!
У Бульдозера даже дух захватило от столь грандиозной перспективы. Однако он тут же вернулся на землю:
— Но мы не должны забывать, что Мальмстрём и Мурен вооружены.
Гюнвальд Ларссон пожал плечами: подумаешь…
— Ничего, какнибудь, — сказал Колльберг.
Они с Гюнвальдом Ларссоном сумеют постоять за себя. Да и вряд ли Мальмстрём и Мурен будут сопротивляться, когда поймут, что попали в безвыходное положение.
Бульдозер словно прочел его мысли.
— И всетаки нельзя исключать возможности того, что они с отчаяния пойдут на прорыв. Тут уж придется тебе вмешаться.
Он указал на эксперта по слезоточивым газам. «Газовщик» кивнул.
— Кроме того, с нами пойдет проводник с собакой, — продолжал Бульдозер. — Собака бросается…
— Это как же, — перебил его Гюнвальд Ларссон. — На ней что, противогаз будет?
— Неплохая идея, — сказал Мауритсон.
Все вопросительно посмотрели на него.
— Значит, так, — вещал Бульдозер. — Случай первый: Мальмстрём и Мурен пытаются оказать сопротивление, но встречают сокрушительный отпор, атакуются собакой и обезвреживаются слезоточивым газом.
— Всё одновременно? — усомнился Колльберг.
Но Бульдозер вошел в раж, и отрезвить его было невозможно.
— Случай второй: Мальмстрём и Мурен не оказывают сопротивления. Полиция с пистолетами наготове вламывается в квартиру и окружает их.
— Только не я, — возразил Колльберг.
Он принципиально отказывался носить оружие.
Бульдозер заливался соловьем:
— Преступников обезоруживают и заковывают в наручники. Затем я вхожу в квартиру и объявляю их арестованными. Их уводят.
Несколько секунд он смаковал упоительную перспективу, потом бодро продолжал:
— И наконец, вариант номер три — интересный вариант: Мальмстрём и Мурен не открывают. Они чрезвычайно осторожны и могут не открыть, если сигнал покажется им не таким, как обычно. С Мауритсоном у них условлено, что он в таком случае уходит, ждет гденибудь поблизости, а ровно через двенадцать минут возвращается и звонит снова. Мы так и поступим. Выждем двенадцать минут и позвоним опять. После этого автоматически возникает одна из двух ситуаций, которые мы уже разобрали.
Колльберг и Гюнвальд Ларссон выразительно посмотрели друг на друга.
— Четвертая альтернатива… — начал Бульдозер.
Но Колльберг перебил его:
— Альтернатива — это одно из двух.
— Не морочь голову. Итак, четвертая альтернатива: Мальмстрём и Мурен все равно не открывают. Тогда вы высаживаете дверь…
— …вламываемся с пистолетами наготове в квартиру и окружаем преступников, — вздохнул Гюнвальд Ларссон.
— Вот именно, — сказал Бульдозер. — Точно так. После чего я вхожу и объявляю их арестованными. Превосходно. Вы запомнили все слово в слово. Ну что — как будто все варианты исчерпаны?
Собравшиеся молчали. Наконец Цакриссон пробормотал:
— А пятая альтернатива такая, что гангстеры открывают дверь, косят из автоматов нас всех вместе с собакой и сматываются.
— Балда, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Вопервых, Мальмстрёма и Мурена задерживали не раз, и при этом еще никто не пострадал. Вовторых, их всего двое, а у дверей будет шестеро полицейских и одна собака, да еще на лестнице десять человек, да на улице два десятка, да один прокурор на чердаке — или где он там намерен пребывать.
Цакриссон стушевался, однако добавил мрачно:
— В этом мире ни в чем нельзя быть уверенным.
— Мне ехать с вами? — спросил вычислитель.
— Не надо, — ответил Бульдозер. — Для тебя там дела не найдется.
— Какой от тебя прок без твоей машины, — сказал Колльберг.
— А что, вызовем подъемный кран да подтянем ему машину на пятый этаж, — предложил Гюнвальд Ларссон.
— Расположение квартиры, входы и выходы вам известны, — подвел итог Бульдозер. — Три часа назад дом взят под наблюдение. Как и следовало ожидать, все спокойно. Мальмстрём и Мурен даже и не подозревают, что их ждет. Господа, мы готовы.
Он вытащил из грудного кармашка старинные серебряные часы, щелкнул крышкой и сказал:
— Через тридцать две минуты мы нанесем удар.
— А вдруг они попытаются уйти через окно? — предположил Цакриссон.
— Пусть попробуют, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Квартира, как тебе известно, находится на пятом этаже, и пожарной лестницы нет.
— А то была бы шестая альтернатива, — пробурчал Цакриссон.
Бульдозер обратился к Мауритсону, который равнодушно следил за дискуссией.
— Полагаю, господин Мауритсон вряд ли пожелает присоединиться к нам? Или вам хотелось бы повидаться с приятелями?
Мауритсон не то поежился, не то пожал плечами.
— В таком случае предлагаю вам спокойно переждать гденибудь в этом здании, пока мы проведем операцию. Вы делец, и я тоже в некотором роде делец, так что вы меня поймете. Вдруг выяснится, что вы нас подвели, — тогда придется пересмотреть наше соглашение.
Мауритсон кивнул.
— Идет, — сказал он. — Но я точно знаю, что они там.
— Помоему, господин Мауритсон — подонок, — произнес Гюнвальд Ларссон в пространство.
Колльберг и Рённ напоследок еще раз проштудировали план квартиры, начерченный со слов Мауритсона. Затем Колльберг сложил листок и сунул его в карман.
— Что ж, поехали, — сказал он.
Раздался голос Мауритсона:
— Только ради Бога учтите, что Мальмстрём и Мурен опаснее, чем вы думаете. Как бы они не попробовали прорваться. Вы уж зря не рискуйте.
— Хорошо, хорошо, — отозвался Колльберг. — Не будем.
Гюнвальд Ларссон неприязненно посмотрел на Мауритсона:
— Понятно, господин Мауритсон предпочел бы, чтобы мы ухлопали его приятелей, тогда ему не надо будет всю жизнь дрожать за свою жалкую шкуру.
— Я только хотел предостеречь вас, — возразил Мауритсон. — Зря ты обижаешься.
— Заткнись, мразь, — проворчал Гюнвальд Ларссон.
Он не терпел панибратства от людей, которых презирал. Будь то стукачи или начальство из ЦПУ.
— Ну, все готово, — нетерпеливо вмешался Бульдозер. — Операция начинается. Поехали.
В доме на Данвиксклиппан все оказалось в точности как говорил Мауритсон. Даже такая деталь, как табличка с надписью «С. Андерссон» на дверях квартиры.
Справа и слева от двери прижались к стене Рённ и Гюнвальд Ларссон. Оба держали в руках пистолеты, Гюнвальд Ларссон — свой личный «смитвессон 38 мастер», Рённ — обыкновенный «Вальтер», калибр 7,65. Прямо перед дверью стоял Колльберг. Лестничная клетка за его спиной была битком набита людьми; тут были и Цакриссон, и эксперт по газам, и проводник с собакой, и оба инспектора, и рядовые полицейские с автоматами, в пуленепробиваемых жилетах.
Бульдозер Ульссон, по всем данным, находился в лифте.
«Ох уж это оружие», — подумал Колльберг, следя глазами за секундной стрелкой на часах Гюнвальда Ларссона; сам он был безоружен.
Осталось тридцать четыре секунды…
У Гюнвальда Ларссона были часы высшего класса, они показывали время с исключительной точностью.
В душе Колльберга не было ни капли страха. Он слишком много лет прослужил в полиции, чтобы бояться таких субъектов, как Мальмстрём и Мурен.
Интересно, о чем они говорят и думают, закрывшись там со своими запасами оружия и трусов, горами паштета и икры?..
Шестнадцать секунд…
Один из них — очевидно, Мурен, — судя по словам Мауритсона, боольшой гурман. Вполне простительная слабость, Колльберг и сам страстно любил вкусную еду.
Восемь секунд…
Что будет со всем этим добром, когда Мальмстрёма и Мурена закуют в наручники и увезут?
Может, Мурен уступит ему свои припасы по недорогой цене? Или это будет скупка краденого?..
Две секунды.
Русская икра, особенно красная…
Секунда.
Всё.
Он нажал кнопку звонка.
Точкатире… пауза… четыре точки… пауза… тиреточка.
Все замерли в ожидании.
Ктото шумно перевел дух.
Потом скрипнул чейто башмак.
Цакриссон звякнул пистолетом. Звякнуть пистолетом — это ведь надо суметь!
Звякбряк… Смешное слово.
У Колльберга забурчало в животе. Должно быть, от мыслей об икре. Рефлекс, как у павловских собак.
А за дверью — ни звука. Две минуты прошло, и хоть бы что.
По плану полагалось выждать еще десять минут и повторить сигнал.
Колльберг поднял руку, давая понять, чтобы освободили лестничную площадку. Подчиняясь его приказу, Цакриссон и проводник с собакой поднялись на несколько ступенек вверх, а эксперт по газам спустился вниз.
Рённ и Гюнвальд Ларссон остались на своих местах.
Колльберг хорошо помнил план, но не менее хорошо он знал, что Гюнвальд Ларссон отнюдь не намерен следовать намеченной схеме. Поэтому он и сам отошел в сторонку. Гюнвальд Ларссон стал перед дверью и смерил ее взглядом. Ничего, можно справиться…
«Гюнвальд Ларссон одержим страстью вышибать двери», подумал Колльберг. Правда, он почти всегда проделывал это весьма успешно. Но Колльберг был принципиальным противником таких методов, поэтому он отрицательно покачал головой и всем лицом изобразил неодобрение.
Как и следовало ожидать, его мимика не возымела никакого действия. Гюнвальд Ларссон отступил на несколько шагов и уперся правым плечом в стену. Рённ приготовился поддержать его маневр. Гюнвальд Ларссон чуть присел и напрягся, выставив вперед левое плечо, — живой таран весом сто восемь килограммов, ростом сто девяносто два сантиметра. Разумеется, Колльберг тоже изготовился, раз уж дело приняло такой оборот. Однако того, что случилось в следующую минуту, никто не мог предвидеть.
Гюнвальд Ларссон бросился на дверь, и она распахнулась с такой легкостью, будто ее и не было вовсе.
Не встретив никакого сопротивления, Гюнвальд Ларссон влетел в квартиру, с разгона промчался в наклонном положении через комнату, словно сорванный ураганом подъемный кран, и въехал головой в подоконник. Подчиняясь закону инерции, его могучее тело описало в воздухе дугу, да такую широкую, что Гюнвальд Ларссон пробил задом стекло и вывалился наружу вместе с тучей мелких и крупных осколков. В самую что ни на есть последнюю секунду он выпустил пистолет и ухватился за раму. И повис высоко над землей, зацепившись правой рукой и правой ногой. Из глубоких порезов в руке хлестала кровь, штанина тоже окрасилась в алый цвет.
Рённ двигался не столь проворно, однако успел перемахнуть через порог как раз в тот момент, когда дверь со скрипом качнулась обратно. Она ударила его наотмашь в лоб, он выронил пистолет и упал навзничь на лестничную площадку.
Как только дверь после столкновения с Рённом распахнулась вторично, в квартиру ворвался Колльберг. Окинув комнату взглядом, он убедился, что в ней никого нет, если не считать руки и ноги Гюнвальда Ларссона, бросился к окну и ухватился за ногу обеими руками.
Опасность того, что Гюнвальд Ларссон упадет и разобьется насмерть, была весьма реальной. Навалившись всем телом на его правую ногу, Колльберг изловчился и поймал левую руку коллеги, которой тот силился дотянуться до окна. Несколько секунд чаша весов колебалась, и у обоих было такое чувство, что они вотвот полетят вниз. Но Гюнвальд Ларссон крепко держался исполосованной правой рукой, и, напрягая все силы, Колльберг ухитрился втянуть своего незадачливого товарища на подоконник, где он, хотя и сильно пострадавший, был в относительной безопасности.
В эту минуту Рённ, слегка ошалевший от удара по голове, пересек порог на четвереньках и принялся искать оброненный пистолет.
Следующим в дверях появился Цакриссон, за ним по пятам шла собака. Он увидел ползающего на четвереньках Рённа с расквашенным лбом и лежащий на полу пистолет. Увидел также у разбитого окна окровавленных Колльберга и Гюнвальда Ларссона.
Цакриссон закричал:
— Ни с места! Полиция!
После чего выстрелил вверх и попал в стеклянный шар под потолком. Лампа разлетелась вдребезги с оглушительным шумом.
Цакриссон повернулся кругом и следующим выстрелом поразил собаку. Бедняжка осела на задние лапы и жутко завыла.
Третья пуля влетела в открытую дверь ванной и пробила трубу. Длинная струя горячей воды с шипением ударила прямо в комнату.
Цакриссон еще раз дернул курок, но тут заело механизм.
Вбежал проводник собаки.
— Эти гады застрелили Боя, — вскричал он и схватился за оружие. Размахивая пистолетом, он искал безумным взглядом виновника, чтобы воздать ему по заслугам.
Пес выл страшнее прежнего.
Полицейский в синезеленом пуленепробиваемом жилете, с автоматом в руках ворвался в квартиру, зацепил ногой Рённа и растянулся во весь рост. Его автомат прокатился по паркету в дальний угол. Собака — видно, ее рана была не смертельная — впилась ему зубами в икру. Полицейский истошным голосом стал звать на помощь.
Колльберг и Гюнвальд Ларссон уже сидели рядом на полу, основательно изрезанные и совершенно обессиленные. Но голова у них работала, и оба в одно время пришли к двум идентичным выводам. Вопервых: в квартире никого не было, ни Мальмстрёма, ни Мурена, ни коголибо еще. Вовторых, дверь была не заперта и, скорее всего, даже не закрыта как следует.
Кипящая струя из ванной хлестнула Цакриссона по лицу.
Полицейский в жилете полз к своему автомату. Собака волочилась следом, вонзив клыки в мясистую ногу.
Гюнвальд Ларссон поднял окровавленную руку и заорал:
— Кончайте, черт побери…
В ту же секунду «газовщик» одну за другой бросил в квартиру две гранаты со слезоточивым газом. Они упали на пол между Рённом и проводником собаки и тотчас взорвались.
Раздался еще один выстрел; кто именно выстрелил — установить не удалось, но скорее всего, это был проводник. Пуля ударилась о батарею отопления в сантиметре от колена Колльберга, рикошетом отскочила на лестничную площадку и ранила «газовщика» в плечо.
Колльберг попытался крикнуть: «Сдаемся! Сдаемся!» — но из его горла вырвалось лишь хриплое карканье.
Газ мгновенно распространился по квартире, смешиваясь с паром и пороховым дымом.
Пять человек и одна собака стонали, рыдали и кашляли в ядовитой мгле.
Шестой человек сидел на лестничной клетке и подвывал, прижимая к плечу ладонь.
Откудато сверху примчался взбудораженный Бульдозер Ульссон.
— Что такое? В чем дело? Что тут происходит? — допытывался он.
Сквозь туман из квартиры доносились жуткие звуки. Ктото скулил, ктото сдавленным голосом звал на помощь, ктото невнятно чертыхался.
— Отставить! — визгливо скомандовал Бульдозер, поперхнулся газом и закашлялся.
Он попятился по ступенькам вверх, но облако газа следовало за ним. Тогда Бульдозер приосанился и обратил грозный взгляд на едва различимый дверной проем.
— Мальмстрём и Мурен, — властно произнес он, обливаясь слезами. — Бросайте оружие и выходите! Руки вверх! Вы арестованы!
XIX
В четверг 6 июля 1972 года специальная группа по борьбе с ограблениями банков собралась утром в своем штабе. Члены группы сидели бледные, но подтянутые, царила строгая тишина.
Мысль о вчерашних событиях никого не располагала к веселью. А Гюнвальда Ларссона меньше всех.
В кино, может быть, и уморительно, когда человек вываливается из окна и болтается над землей на высоте пятого этажа. В жизни это отнюдь не смешно. Изрезанные руки и порванный костюм тоже не потеха.
Пожалуй, больше всего Гюнвальд Ларссон расстраивался изза костюма. Он был очень разборчив, и на одежду уходила немалая часть его жалованья. И вот опять, в который раз, один из лучших костюмов, можно сказать, погиб при исполнении служебных обязанностей.
Эйнар Рённ тоже пригорюнился, и даже Колльберг не мог и не желал оценить очевидный комизм ситуации. Слишком хорошо он помнил, как у него сосало под ложечкой, когда ему казалось, что всего пять секунд отделяют его и Гюнвальда Ларссона от верной смерти. К тому же он не верил в Бога и не представлял себе на небесах полицейского управления с крылатыми сыщиками.
Битва на Данвиксклиппан подверглась придирчивому разбору Тем не менее объяснительная записка была весьма туманна и пестрила уклончивыми оборотами. Составлял ее Колльберг.
Но потери нельзя было скрыть.
Троих пришлось отвезти в больницу. Правда, ни смерть, ни инвалидность им не грозила. У «газовщика» — ранение мягких тканей плеча. У Цакриссона — ожоги на лице. (Кроме того, врачи утверждали, что у него шок, что он производит «странное» впечатление и не в состоянии толково ответить на простейшие вопросы. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что они не знали Цакриссона и переоценивали его умственные способности. Возможность недооценки в этом случае начисто исключалась.) Не одну неделю предстояло провести на бюллетене полицейскому, которого искусала собака: разорванные мышцы и жилы не скоро заживают.
Хуже всего пришлось самой собаке. Из хирургического отделения Ветеринарного института сообщили, что, хотя пулю удалось извлечь, вопрос об усыплении не снимается с повестки дня, ибо не исключена возможность инфекции. Правда, в заключении отмечалось, что Бой — молодая и крепкая собака, и ее общее состояние — удовлетворительное.
Для посвященных все это звучало малоутешительно.
Члены спецгруппы тоже не могли похвастаться своим самочувствием. Рённ сидел с пластырем на лбу; его красный от природы нос подчеркивал живописность двух отменных синяков.
Гюнвальду Ларссону, по чести говоря, было место не на службе, а дома — вряд ли можно считать трудоспособным человека, у которого правая рука и правое колено туго перевязаны бинтами. К тому же изрядная шишка украшала его голову.
Колльберг выглядел лучше, но у него голова раскалывалась от боли, которую он приписывал загрязненной атмосфере на поле боя. Специальное лечение — коньяк, аспирин и супружеская ласка (любящая жена постаралась) — помогло только отчасти.
Поскольку противник в битве не участвовал, его потери были минимальными. Правда, в квартире обнаружили и конфисковали коекакое имущество, но даже Бульдозер Ульссон не решился бы всерьез утверждать, что утрата рулона туалетной бумаги, картона с ветошью, двух банок брусничного варенья и горы использованного белья может скольконибудь огорчить Мальмстрёма и Мурена или затруднить их дальнейшие действия.
Без двух минут девять в кабинет ворвался и сам Бульдозер Ульссон. Он уже успел с утра пораньше посетить два важных совещания — в ЦПУ и в отделе по борьбе с мошенничеством и был, что называется, полон боевого задора.
— Доброе утро, привет, — благодушно поздоровался он. — Ну, как самочувствие, ребята?
Ребята сегодня, как никогда, ощущали свои уже немолодые годы, и он не дождался ответа.
— Что ж, вчера Рус сделал ловкий контрход, но не будем изза этого вешать нос. Скажем так, мы проиграли пешкудругую и потеряли темп.
— Помоему, это скорее похоже на детский мат, — возразил любитель шахмат Колльберг.
— Но теперь наш ход, — продолжал Бульдозер. — Тащите сюда Мауритсона, мы его прощупаем! Он коечто держит про запас. И он трусит, уважаемые господа, еще как трусит! Знает, что теперь Мальмстрём и Мурен не дадут ему спуску. Освободить его сейчас — значит оказать ему медвежью услугу. И он это понимает.
Рённ, Колльберг и Гюнвальд Ларссон смотрели воспаленными глазами на своего вождя. Перспектива снова чтото затевать по указке Мауритсона им нисколько не улыбалась.
Бульдозер критически оглядел их; его глаза тоже были воспалены, веки опухли.
— Знаете, ребята, о чем я подумал сегодня ночью? Не лучше ли впредь для таких операций, вроде вчерашней, использовать более свежие и молодые силы? Как повашему? — Помолчав, он добавил: — А то ведь както нехорошо получается, когда пожилые, солидные люди, ответственные работники бегают, палят из пистолетов, куролесят…
Гюнвальд Ларссон глубоко вздохнул и поник, словно ему вонзили нож в спину.
«А что, — подумал Колльберг, — все правильно». — Но тут же возмутился: — «Как он сказал? Пожилые?.. Солидные?..»
Рённ чтото пробормотал.
— Что ты говоришь, Эйнар? — ласково спросил Бульдозер.
— Да нет, я только хотел сказать, что не мы стреляли.
— Возможно, — согласился Бульдозер. — Возможно. Ну все, хватит киснуть. Мауритсона сюда!
Мауритсон провел ночь в камере, правда, с б?льшим комфортом, чем рядовые арестанты. Ему выделили персональную парашу, он даже одеяло получил, и надзиратель предложил ему стакан воды.
Все это его вполне устраивало, и спал он, по словам того же надзирателя, спокойно. Хотя, когда ему накануне сообщили, что Мальмстрём и Мурен не присутствовали при их задержании, он был заметно удивлен и озабочен.
Криминалистическое исследование квартиры показало, что птички улетели совсем недавно. Это подтверждали, в частности, обнаруженные в большом количестве отпечатки пальцев; причем на одной из банок остались следы большого и указательного пальцев правой руки Мауритсона.
— Вам не нужно объяснять, что из этого следует, — выразительно произнес Бульдозер.
— Что Мауритсон уличен банкой с брусничным вареньем, — отозвался Гюнвальд Ларссон.
— Вотвот, совершенно верно, — радостно подхватил Бульдозер. — Он уличен! Никакой суд не подкопается. Но я, собственно, не об этом думал.
— О чем же ты думал?
— О том, что Мауритсон явно говорил правду. И вероятно, он нам еще коечто выложит.
— Ну да, о Мальмстрёме и Мурене.
— То есть как раз то, что нас сейчас больше всего интересует. Разве не так?
И вот Мауритсон снова сидит в окружении детективов. Сидит тихий, скромный человечек с располагающей внешностью.
— Вот так, дорогой господин Мауритсон, — ласково произнес Бульдозер. — Не сбылось то, что мы с вами задумали.
Мауритсон покачал головой.
— Странно, — сказал он. — Я ничего не понимаю. Может быть, у них чутье, шестое чувство?
— Шестое чувство… — задумчиво произнес Бульдозер. — Иной раз и впрямь начинаешь верить в шестое чувство. Если только Рус…
— Какой еще Рус?
— Нетнет, господин Мауритсон, ничего. Это я так, про себя. Меня беспокоит другое. Ведь у нас с вами дебеткредит не сходится! Какникак, я оказал господину Мауритсону немалую услугу. А он, выходит, все еще в долгу передо мной.
Мауритсон задумался.
— Другими словами, господин прокурор, я еще не свободен? — спросил он наконец.
— Как вам сказать. И да, и нет. Что ни говори, махинация с наркотиками — серьезное преступление. Дойди дело до суда, можно получить… — Он посчитал по пальцам. — Да, пожалуй, восемь месяцев. И уж никак не меньше шести.
Мауритсон смотрел на него совершенно спокойно.
— Но, — голос Бульдозера потеплел, — с другой стороны, я посулил на сей раз господину Мауритсону отпущение грехов. Если получу чтото взамен.
Он выпрямился, хлопком соединил ладони перед лицом и жестко сказал:
— Другими словами: если ты сию минуту не выложишь все, что тебе известно о Мальмстрёме и Мурене, мы арестуем тебя как соучастника. В квартире найдены твои отпечатки пальцев. А потом передадим тебя опять Якобссону. Да еще позаботимся о том, чтобы тебя хорошенько вздули.
Гюнвальд Ларссон одобрительно посмотрел на начальника спецгруппы и произнес:
— Лично я с удовольствием…
Мауритсон и бровью не повел.
— Ладно, — сказал он. — Есть у меня коечто… вы накроете и Мальмстрёма, и Мурена, и не только их.
Бульдозер Ульссон расплылся в улыбке.
— Это уже интересно, господин Мауритсон. И что же вы хотите нам предложить?
Мауритсон покосился на Гюнвальда Ларссона и продолжал:
— Элементарное дело, котенок справится.
— Котенок?
— Да, и вы уж не валите из меня, если опять дадите маху.
— Ну что вы, дорогой Мауритсон, зачем же там грубо. Вы не меньше нашего заинтересованы в том, чтобы их накрыли. Так что у вас там припасено?
— План их следующей операции, — бесстрастно произнес Мауритсон. — Время, место и все такое прочее.
Глаза прокурора Ульссона чуть не выскочили из орбит. Он трижды обежал вокруг кресла Мауритсона, крича, словно одержимый:
— Говорите, господин Мауритсон! Все говорите! Считайте, что вы уже свободны! Если хотите, обеспечим вам охрану. Только рассказывайте, дорогой Мауритсон, все рассказывайте!
Его порыв заразил и остальных, члены спецгруппы нетерпеливо окружили доносчика.
— Ладно, — решительно начал Мауритсон, — слушайте. Я взялся немного помочь Мальмстрёму и Мурену — ходил для них в магазин и все такое прочее. Сами они предпочитали не выходить на улицу. Ну вот, и в том числе я каждый день должен был справляться в табачной лавке в Биркастан насчет почты для Мурена.
— Чья лавка? — живо спросил Колльберг.
— Пожалуйста, я скажу, да только вам это ничего не даст, я уже сам проверял. Лавка принадлежит одной старухе, а письма приносили пенсионеры, каждый раз другие.
— Дальше! — поторопил его Бульдозер. — Письма? Какие письма? Сколько их было?
— За все время было только три письма, — ответил Мауритсон.
— И вы передали их?
— Да, но сперва я их вскрывал.
— Мурен ничего не заметил?
— Нет. Я умею вскрывать письма, такой способ знаю, что никто не заметит. Химия.
— Ну и что же было в этих письмах?
Бульдозеру не стоялось на месте, он перебирал ногами и приплясывал, будто раскормленный петух на противне.
Мысль о вчерашних событиях никого не располагала к веселью. А Гюнвальда Ларссона меньше всех.
В кино, может быть, и уморительно, когда человек вываливается из окна и болтается над землей на высоте пятого этажа. В жизни это отнюдь не смешно. Изрезанные руки и порванный костюм тоже не потеха.
Пожалуй, больше всего Гюнвальд Ларссон расстраивался изза костюма. Он был очень разборчив, и на одежду уходила немалая часть его жалованья. И вот опять, в который раз, один из лучших костюмов, можно сказать, погиб при исполнении служебных обязанностей.
Эйнар Рённ тоже пригорюнился, и даже Колльберг не мог и не желал оценить очевидный комизм ситуации. Слишком хорошо он помнил, как у него сосало под ложечкой, когда ему казалось, что всего пять секунд отделяют его и Гюнвальда Ларссона от верной смерти. К тому же он не верил в Бога и не представлял себе на небесах полицейского управления с крылатыми сыщиками.
Битва на Данвиксклиппан подверглась придирчивому разбору Тем не менее объяснительная записка была весьма туманна и пестрила уклончивыми оборотами. Составлял ее Колльберг.
Но потери нельзя было скрыть.
Троих пришлось отвезти в больницу. Правда, ни смерть, ни инвалидность им не грозила. У «газовщика» — ранение мягких тканей плеча. У Цакриссона — ожоги на лице. (Кроме того, врачи утверждали, что у него шок, что он производит «странное» впечатление и не в состоянии толково ответить на простейшие вопросы. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что они не знали Цакриссона и переоценивали его умственные способности. Возможность недооценки в этом случае начисто исключалась.) Не одну неделю предстояло провести на бюллетене полицейскому, которого искусала собака: разорванные мышцы и жилы не скоро заживают.
Хуже всего пришлось самой собаке. Из хирургического отделения Ветеринарного института сообщили, что, хотя пулю удалось извлечь, вопрос об усыплении не снимается с повестки дня, ибо не исключена возможность инфекции. Правда, в заключении отмечалось, что Бой — молодая и крепкая собака, и ее общее состояние — удовлетворительное.
Для посвященных все это звучало малоутешительно.
Члены спецгруппы тоже не могли похвастаться своим самочувствием. Рённ сидел с пластырем на лбу; его красный от природы нос подчеркивал живописность двух отменных синяков.
Гюнвальду Ларссону, по чести говоря, было место не на службе, а дома — вряд ли можно считать трудоспособным человека, у которого правая рука и правое колено туго перевязаны бинтами. К тому же изрядная шишка украшала его голову.
Колльберг выглядел лучше, но у него голова раскалывалась от боли, которую он приписывал загрязненной атмосфере на поле боя. Специальное лечение — коньяк, аспирин и супружеская ласка (любящая жена постаралась) — помогло только отчасти.
Поскольку противник в битве не участвовал, его потери были минимальными. Правда, в квартире обнаружили и конфисковали коекакое имущество, но даже Бульдозер Ульссон не решился бы всерьез утверждать, что утрата рулона туалетной бумаги, картона с ветошью, двух банок брусничного варенья и горы использованного белья может скольконибудь огорчить Мальмстрёма и Мурена или затруднить их дальнейшие действия.
Без двух минут девять в кабинет ворвался и сам Бульдозер Ульссон. Он уже успел с утра пораньше посетить два важных совещания — в ЦПУ и в отделе по борьбе с мошенничеством и был, что называется, полон боевого задора.
— Доброе утро, привет, — благодушно поздоровался он. — Ну, как самочувствие, ребята?
Ребята сегодня, как никогда, ощущали свои уже немолодые годы, и он не дождался ответа.
— Что ж, вчера Рус сделал ловкий контрход, но не будем изза этого вешать нос. Скажем так, мы проиграли пешкудругую и потеряли темп.
— Помоему, это скорее похоже на детский мат, — возразил любитель шахмат Колльберг.
— Но теперь наш ход, — продолжал Бульдозер. — Тащите сюда Мауритсона, мы его прощупаем! Он коечто держит про запас. И он трусит, уважаемые господа, еще как трусит! Знает, что теперь Мальмстрём и Мурен не дадут ему спуску. Освободить его сейчас — значит оказать ему медвежью услугу. И он это понимает.
Рённ, Колльберг и Гюнвальд Ларссон смотрели воспаленными глазами на своего вождя. Перспектива снова чтото затевать по указке Мауритсона им нисколько не улыбалась.
Бульдозер критически оглядел их; его глаза тоже были воспалены, веки опухли.
— Знаете, ребята, о чем я подумал сегодня ночью? Не лучше ли впредь для таких операций, вроде вчерашней, использовать более свежие и молодые силы? Как повашему? — Помолчав, он добавил: — А то ведь както нехорошо получается, когда пожилые, солидные люди, ответственные работники бегают, палят из пистолетов, куролесят…
Гюнвальд Ларссон глубоко вздохнул и поник, словно ему вонзили нож в спину.
«А что, — подумал Колльберг, — все правильно». — Но тут же возмутился: — «Как он сказал? Пожилые?.. Солидные?..»
Рённ чтото пробормотал.
— Что ты говоришь, Эйнар? — ласково спросил Бульдозер.
— Да нет, я только хотел сказать, что не мы стреляли.
— Возможно, — согласился Бульдозер. — Возможно. Ну все, хватит киснуть. Мауритсона сюда!
Мауритсон провел ночь в камере, правда, с б?льшим комфортом, чем рядовые арестанты. Ему выделили персональную парашу, он даже одеяло получил, и надзиратель предложил ему стакан воды.
Все это его вполне устраивало, и спал он, по словам того же надзирателя, спокойно. Хотя, когда ему накануне сообщили, что Мальмстрём и Мурен не присутствовали при их задержании, он был заметно удивлен и озабочен.
Криминалистическое исследование квартиры показало, что птички улетели совсем недавно. Это подтверждали, в частности, обнаруженные в большом количестве отпечатки пальцев; причем на одной из банок остались следы большого и указательного пальцев правой руки Мауритсона.
— Вам не нужно объяснять, что из этого следует, — выразительно произнес Бульдозер.
— Что Мауритсон уличен банкой с брусничным вареньем, — отозвался Гюнвальд Ларссон.
— Вотвот, совершенно верно, — радостно подхватил Бульдозер. — Он уличен! Никакой суд не подкопается. Но я, собственно, не об этом думал.
— О чем же ты думал?
— О том, что Мауритсон явно говорил правду. И вероятно, он нам еще коечто выложит.
— Ну да, о Мальмстрёме и Мурене.
— То есть как раз то, что нас сейчас больше всего интересует. Разве не так?
И вот Мауритсон снова сидит в окружении детективов. Сидит тихий, скромный человечек с располагающей внешностью.
— Вот так, дорогой господин Мауритсон, — ласково произнес Бульдозер. — Не сбылось то, что мы с вами задумали.
Мауритсон покачал головой.
— Странно, — сказал он. — Я ничего не понимаю. Может быть, у них чутье, шестое чувство?
— Шестое чувство… — задумчиво произнес Бульдозер. — Иной раз и впрямь начинаешь верить в шестое чувство. Если только Рус…
— Какой еще Рус?
— Нетнет, господин Мауритсон, ничего. Это я так, про себя. Меня беспокоит другое. Ведь у нас с вами дебеткредит не сходится! Какникак, я оказал господину Мауритсону немалую услугу. А он, выходит, все еще в долгу передо мной.
Мауритсон задумался.
— Другими словами, господин прокурор, я еще не свободен? — спросил он наконец.
— Как вам сказать. И да, и нет. Что ни говори, махинация с наркотиками — серьезное преступление. Дойди дело до суда, можно получить… — Он посчитал по пальцам. — Да, пожалуй, восемь месяцев. И уж никак не меньше шести.
Мауритсон смотрел на него совершенно спокойно.
— Но, — голос Бульдозера потеплел, — с другой стороны, я посулил на сей раз господину Мауритсону отпущение грехов. Если получу чтото взамен.
Он выпрямился, хлопком соединил ладони перед лицом и жестко сказал:
— Другими словами: если ты сию минуту не выложишь все, что тебе известно о Мальмстрёме и Мурене, мы арестуем тебя как соучастника. В квартире найдены твои отпечатки пальцев. А потом передадим тебя опять Якобссону. Да еще позаботимся о том, чтобы тебя хорошенько вздули.
Гюнвальд Ларссон одобрительно посмотрел на начальника спецгруппы и произнес:
— Лично я с удовольствием…
Мауритсон и бровью не повел.
— Ладно, — сказал он. — Есть у меня коечто… вы накроете и Мальмстрёма, и Мурена, и не только их.
Бульдозер Ульссон расплылся в улыбке.
— Это уже интересно, господин Мауритсон. И что же вы хотите нам предложить?
Мауритсон покосился на Гюнвальда Ларссона и продолжал:
— Элементарное дело, котенок справится.
— Котенок?
— Да, и вы уж не валите из меня, если опять дадите маху.
— Ну что вы, дорогой Мауритсон, зачем же там грубо. Вы не меньше нашего заинтересованы в том, чтобы их накрыли. Так что у вас там припасено?
— План их следующей операции, — бесстрастно произнес Мауритсон. — Время, место и все такое прочее.
Глаза прокурора Ульссона чуть не выскочили из орбит. Он трижды обежал вокруг кресла Мауритсона, крича, словно одержимый:
— Говорите, господин Мауритсон! Все говорите! Считайте, что вы уже свободны! Если хотите, обеспечим вам охрану. Только рассказывайте, дорогой Мауритсон, все рассказывайте!
Его порыв заразил и остальных, члены спецгруппы нетерпеливо окружили доносчика.
— Ладно, — решительно начал Мауритсон, — слушайте. Я взялся немного помочь Мальмстрёму и Мурену — ходил для них в магазин и все такое прочее. Сами они предпочитали не выходить на улицу. Ну вот, и в том числе я каждый день должен был справляться в табачной лавке в Биркастан насчет почты для Мурена.
— Чья лавка? — живо спросил Колльберг.
— Пожалуйста, я скажу, да только вам это ничего не даст, я уже сам проверял. Лавка принадлежит одной старухе, а письма приносили пенсионеры, каждый раз другие.
— Дальше! — поторопил его Бульдозер. — Письма? Какие письма? Сколько их было?
— За все время было только три письма, — ответил Мауритсон.
— И вы передали их?
— Да, но сперва я их вскрывал.
— Мурен ничего не заметил?
— Нет. Я умею вскрывать письма, такой способ знаю, что никто не заметит. Химия.
— Ну и что же было в этих письмах?
Бульдозеру не стоялось на месте, он перебирал ногами и приплясывал, будто раскормленный петух на противне.