Страница:
Вода в реке отливала серебром. Веяло прохладой. В воздухе стоял пряный запах трав. "Мир должен был рухнуть, чтобы мы… обрели друг друга". - пронеслось в голове у Ирины. - "Такой же голос… Те же слова… Другой человек… Другой язык… Но голос, тот же голос…"
В Париж они въехали на рассвете. Солнце еще не поднялось над крышами домов, однако небо уже посветлело. Птицы сонно переговаривались друг с другом, готовясь к встрече нового летнего дня. Квартира Николя на втором этаже большого дома из белого камня с ажурными балконами выходила окнами на Сену и хмурый Нотр-Дам, в предрассветной дымке казавшийся огромным фантастическим кораблем, ненадолго зашедшим в гавань, да так и оставшимся зачарованно стоять у причала, чтобы наблюдать за шумной, многоголосой жизнью, протекающей за его бортом.
– Красиво… - Ирина отошла от окна гостиной.
Николя указал взглядом на строгий, в английском стиле диван, стоящий между окон:
– Располагайся. Я сейчас разожгу камин, чтобы стало уютней. А потом будем завтракать.
Диван, всем своим надменным видом показывающий, что он не какой-то там безродный легкомысленный пуфик или кушетка, на которых можно бесцеремонно развалиться, а что на нем позволено сидеть только чинно и непременно с совершенно прямой спиной, оказался жестким и неудобным. Глаза пощипывало. Бессонная ночь и дальняя дорога давали о себе знать.
– Я хотела бы умыться и привести себя в порядок, а то вся пропахла дымом от костра, да и одежда в пыли. - Ирина вопросительно взглянула на хозяина.
– Конечно. Можешь принять душ или, если хочешь, ванну. - Николя поднял голову и смущенно улыбнулся. - Я пока еще не знаю твоих привычек. Вторая дверь по коридору справа, халат в шкафу. - Он зажег каминную спичку. Веселый язычок пламени побежал вверх по древесной коре, которая, обреченно вздохнув, выпустила струйку сизого дыма.
Ирина зашла в просторную ванную комнату, включила душ и, ожидая, пока вода нагреется, подошла к зеркалу. "И что он говорил сегодня ночью? Что во мне красивого?" - Отражение в зеркале удивленно посмотрело на нее.
– Обычная женщина. - Вздохнув сказала Ирина, проводя кончиками пальцев по лицу. - "Несомненно, правильные черты лица, гладкая кожа, шелковистые волосы делают женщину привлекательной. Но истинная красота таится в блеске глаз или свете, исходящем изнутри. Блеск - от страсти, свет - от любви, потому что любовь - дитя души, а страсть - порождение тела. - Отражение с интересом прислушалось к ее мыслям. - Эти чувства вечно тянутся друг к другу, но лишь изредка соприкасаются, потому что в месте их соприкосновения всегда возникает ожог. - Она снова вздохнула. - А когда-то мои глаза светились и все говорили, что я красива, и, пожалуй, я действительно себя таковой ощущала…"
– Ну, что смотришь? Не узнаешь? - Ирина скорчила гримасу. Отражение незамедлительно ответило тем же. - Не нравится - отвернись! - Она стряхнула мокрую руку на зеркало. Покрывшееся капельками воды отражение не моргнуло и не отвернулось.
Надев длинный черный шелковый халат, очевидно мужской - пришлось даже подвернуть рукава, она вернулась в гостиную. В камине уже разгорелся огонь. Поленья возмущенно трещали, недоумевая, зачем понадобилось их разжигать и заставлять растрачивать драгоценное тепло в это солнечное летнее утро. Напольные часы, соглашаясь с ними, укоризненно покачивали медной головой маятника. На чопорном английском диване кем-то были легкомысленно разбросаны подушки с ярким восточным рисунком. "Так тебе и надо!" - подумала Ирина, подкладывая подушки под спину и с удовольствием откидываясь. Стол был сервирован на двоих. Приоткрылась дверь. На пороге, держа в руках поднос с бутылкой вина и двумя бокалами, появился Николя.
– Знаешь, Ирэн, несмотря на то, что мы познакомились только вчера вечером, мне кажется, я знаю тебя очень давно, - Николя протянул ей бокал, наполненный красным вином, - хотя, в сущности, почти ничего о тебе не знаю. И, честно говоря, до сих пор не верю, что ты не мираж, явившийся мне только для того, - он взял ее за руку и нежно прикоснулся губами к запястью, - чтобы неожиданно исчезнуть. Не исчезай, Ирэн, я прошу, - он опустился рядом с ней на диван.
Ирина с удовольствием сделала глоток, но не почувствовала вкус вина. Ей хотелось закрыть глаза, забыться и… пусть он только говорит. Николя осторожно провел пальцами по ее волосам.
– Мой непутевый брат кое-что рассказывал о своих тщетных ухаживаниях за некой строптивой русской. Я слушал и не верил, что ты - не миф, не его выдумка… Это правда, что твой дядюшка узнал тебя прямо на улице? - поинтересовался он.
– Правда. - Она вслушивалась в звук его голоса.
"Этого просто не может быть. Это галлюцинация, бред. Надо немедленно уходить. Иначе…"
– Николя, послушай. - Ирина попыталась высвободить руку и подняться с дивана. - То, что произошло сегодня, ни к чему тебя не обязывает и…
– То, что произошло сегодня, - он удержал ее и, опустившись на колени, обхватил ладонями ее лицо, - обязывает меня сделать счастливой… - Ирина напряглась, зная, что счастливым нельзя стать или сделать кого-либо по обязанности, - любимую женщину, которую я наконец-то нашел, - выдохнул он, прикоснувшись губами к ее губам. Она закрыла глаза.
"Что ты делаешь?.." - поинтересовался разум.
"Оставь меня…"- отмахнулось чувство.
Сильные руки подхватили ее… Горячие ладони, легкие уколы коротко подстриженных усов на шее, страстный шепот… "Я люблю тебя, Ирэн…" Ей показалось или он сказал это по-русски? А впрочем, какая разница! Пусть только говорит…
…Ирина спала, по-детски подложив ладошки под щеку. Ей снилась поляна, усыпанная огромными желтыми одуванчиками, над которыми беззаботно порхали разноцветные бабочки. Казалось, что она чувствует запах травы и слышит переливчатое стрекотание кузнечиков. Гулкий перезвон заставил повернуть голову. На краю поляны стояли гигантские часы, на маятнике которых, вцепившись в него побелевшими от напряжения пальцами, раскачивался перепуганный крошечный Бернар. Часы, недоуменно опустив глаза, провожали взглядом ничтожное существо, пытавшееся помешать ходу времени. Перед часами расхаживал хмурый Порфирий в шелковом халате, расшитом китайскими драконами. Всякий раз, когда маятник пролетал рядом, он строго грозил Бернару пальцем, повторяя монотонным голосом: "Жизнь без высшего содержания не есть жизнь, а прозябание и медленное умирание души… - Когда же Бернар возвращался, продолжал: -…Сидеть тебе теперь вечно на суровом маятнике времени". Бернар, расширившимися от бесконечного ужаса глазами, молча смотрел на приближающегося и удаляющегося Порфирия, пока не почувствовал на себе взгляд Ирэн.
"Ирэн! Умоляю! Снимите меня! Или пусть он, наконец, замолчит. Хоть на минутку… - простонал Бернар, улетая вдаль. -…Ведь если бы не я, вы бы никогда не встретили Николя! Помогите же!" - Его крик снова приблизился.
"Я люблю тебя, Ирэн…" - Вдруг услышала она донесшийся откуда-то сверху знакомый голос и, не открывая глаз, счастливо рассмеялась, протянув руки ему навстречу…
Часы мерно пробили семь раз. Ирина проснулась с улыбкой на лице. Думать не хотелось. Ни о чем. Те немногие мысли, которые появлялись, торопливо исчезали, понимая, что сейчас хозяйку лучше не беспокоить. Легкая занавеска, сквозь которую пробивались лучи закатного солнца, чуть подрагивала, тщетно пытаясь не пустить в спальню легкий ветерок с Сены. Рядом никого не было. На невысоком столике в ажурной фарфоровой корзине горкой лежали аппетитные яблоки. Она спустила ноги на ковер и огляделась. Не обнаружив рядом своей одежды, сдернула с кровати шелковую простыню и обмотала вокруг тела. Сделала несколько шагов в сторону двери, но, наступив на край попавшей под ногу простыни, потеряла равновесие и больно ударилась коленом о край стола. Вздрогнув от неожиданности, тот уронил на пол несколько яблок, которые принял в свои объятья мягкий ворс ковра. Гордые испанские женщины с картин, развешанных по стенам, вглядывались в нее с легким недоумением.
– Ну да… - негромко произнесла Ирина, потирая ушибленное колено и подтягивая простыню. - Я сама еще ничего не понимаю. И что теперь?
"И вправду - что теперь?" Прихрамывая, подошла к старинному зеркалу в массивной бронзовой раме. В зеркале она ответа не нашла. Да еще отражение не захотело смотреть ей в глаза.
– Стыдно? А мне каково? - спросила Ирина и решительно развернулась, но, сделав еще шаг, опять оступилась, упав в вовремя подвернувшееся кресло, которое оказалось единственным предметом, проявившим лояльность к гостье. Поджав ноги, уселась поудобнее.
"Впрочем, какая разница? Что ей до того, кто и как подумает о ней? Она взрослый человек и имеет право на те ошибки, которые совершает. Если это ошибки. Как посмотреть. В конце концов, все самое яркое в человеческой жизни рождено страстью, а она редко в ладах с разумом. Кстати, где Николя? Надо же сообщить ему о том, что она проснулась. Не ходить же в простыне всю оставшуюся жизнь?"
Придерживая приподнятый край простыни, Ирина вышла в коридор. В воздухе чувствовался едва уловимый запах гари. Из гостиной были слышны голоса. Подошла ближе. Прислушалась. Николя и Бернар. Братья говорили на повышенных тонах.
– Ты же совсем не знаешь ее! Зачем она тебе? Она сумасшедшая! Она не понимает, что делает! Они сейчас все сумасшедшие, эти русские. Они уже не в России, но и еще не во Франции, понимаешь? Они вне времени и пространства! И никогда не почувствуют реальной почвы под ногами. Они больны Россией, пойми ты! Это болезнь, и болезнь неизлечимая.
– Я полюбил ее такой, какая она есть - больной, сумасшедшей, любой!
– Полюбил? Ее?!
– Ее, мон ами!
– Женщину, которую ты знаешь несколько часов? Хочешь, я приведу тебе еще десяток таких, и ты испытаешь не менее острые ощущения?
– Я не буду продолжать разговор. Уходи.
– "Уходи"? Это ты мне? Может, ты теперь, как последний идиот, будешь просить ее руки?
– Уходи. Я сам принимаю решения.
Ирина быстро вернулась в спальню. Нехорошо, если Николя поймет, что она слышала разговор. Пусть думает, что она спала. Звук шагов в коридоре заставил ее лечь в кровать и прикрыть глаза. Сквозь ресницы она увидела, как в спальню вошел Николя. Он держал несколько картонных коробок. Поставив их на столик, поднял одно из яблок с ковра и задумчиво посмотрел на нее.
– Я слышала разговор, - не открывая глаз, проговорила Ирина.
Николя, улыбнувшись, приблизился к ней. Она села на кровати:
– Где моя одежда?
– Видишь ли, возможно, ты не одобришь… Пока ты спала, я… Словом, на столе, вот в этих коробках, твоя новая одежда. Мне подумалось, что после сегодняшней ночи у тебя начинается новая жизнь и тебе нельзя надевать то, что ты носила еще день назад. Все должно быть по-другому. Размер я, думаю, подойдет. И еще… - Он поднял ладонь, не давая ей возразить. - Я хотел спросить… надо ли мне переговорить с мсье Яковлевым, в смысле, должен ли я просить твоей руки у него или мы обойдемся без лишних формальностей?
Ирина засмеялась. Сначала тихо, а затем все громче и громче.
– Я не вижу ничего смешного… - Его голос дрогнул.
– Николя… Кажется, мы с тобой уже обошлись без лишних формальностей. Кстати, где все-таки мое старое платье? - В ее голосе послышалось беспокойство.
– А ты не догадываешься? - Он втянул носом воздух. - Я его торжественно спалил. В камине. Знаешь, оно так быстро сгорело, будто обрадовалось огню.
– Боже мой… - охнула Ирина. - Что ты наделал…
– О чем ты? О-ля-ля, не вашу ли русскую сказку ты имеешь в виду? Я читал, когда изучал русскую литературу. Но, надеюсь, Кащей Неумирающий, - произнес он по-русски, - не отнимет тебя у меня.
Ирина снова рассмеялась.
– Почему ты смеешься, дорогая? Я что-то не так сказал? - он смотрел на нее исподлобья, словно обиженный ребенок.
– Ты все совершенно замечательно сказал!
– Так что же ты мне ответишь?
– Отдаю! - вмиг став серьезной, медленно, будто все еще не веря в реальность происходящего, произнесла она, протягивая Николя руку и серьезно глядя на него снизу вверх. "А платье… - подумала она с облегчением, - в конце концов, я сама этого хотела - сбросить старую кожу и забыть о ней. Только уж очень буквально все получилось". - Отдаю… - повторила она, поднимаясь и протягивая ему вторую руку. Простыня, скользнув вдоль тела, упала у ног. Николя отбросил ногой кремовый шелк.
– Занавес упал! - торжественно произнес он. - Но это только антракт, а после антракта…
– А антракт так уж необходим? - В глазах Ирины блеснули озорные огоньки.
– Необходим… - Он подхватил ее на руки и, поцеловав мочку уха, прошептал: - Просто необходим… И я знаю, как мы воспользуемся им, - торопливо продолжил он, заметив, как слегка приподнялась ее бровь, - потому что нас уже ждут в мэрии…
Посидев в уютном кафе на бульваре Сен-Мишель и вдоволь нагулявшись по набережной Сены, уже поздно вечером они поднялись в квартиру. Николя, взяв ее за руку, провел в гостиную и зажег свет. Комната была полна цветов. На столике у камина стояла бутылка шампанского и бокалы. Ирина, восторженно ахнув, благодарно поцеловала мужа. Николя, подбежав к окну гостиной, распахнул его, весело прокричав:
– Входи, счастье!..
…Счастье неуверенно вошло в дом и присмотрелось к разом побледневшему лицу застывшей на месте женщины. Оно показалось ему знакомым. Они будто бы встречались под Новый девятьсот семнадцатый год в далекой заснеженной России. Только вот мужчина, который звал его, был, кажется, другим…
Темное небо заглядывало в спальню, приблизив к бездонным глазам желтый монокль луны.
Ночь… Время, когда души людей исповедуются Богу. А Бог всемогущ. Он поймет и простит. Кто же, если не он? Кто же, если не он…
Тишина задумчиво покачивала ее на руках. Странная женщина. В ней будто живет вечная боль. А боль с тишиной не в ладах. У боли всегда шумная свита…
Часы пробили четыре раза. Ирина открыла глаза. Свернувшись калачиком, она лежала, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить Николя. Сердце, будто увеличившись в размерах, больно толкало в грудь. Уже столько лет прошло со дня убийства Ники, но иногда под утро все повторялось снова, и она всякий раз просыпалась в ужасе от того, что нечто огромное, как удав, обвивалось вокруг тела, не давая возможности вздохнуть и хоть что-то предпринять или исправить, успеть убежать или позвать на помощь. И лица… их спокойные, равнодушные лица…
И ни разу в этом чудовищном калейдоскопе она не видела лица Ники - только расплывчатое, бледное пятно, которое, стоило ей попытаться приблизиться, странным образом удалялось и исчезало…
Все это - мертвецы. Вглядись же в эти лица.
Их принято считать живыми - что за вздор!
Реальностью своей им нечего гордиться -
У них совсем немой, бездушный, мертвый взор…
– доносился из зала чей-то глубокий проникновенный баритон.
"Господи, о ком это он? О большевиках или о нас?" - Войдя в зал, Ирина опустилась в кресло и огляделась.
Вечер, устроенный князем Львовым, не привлек бы ее внимания, если бы не известие о том, что на нем, вероятно, будет присутствовать не балующий эмигрантскую публику возможностью пообщаться с ним писатель Куприн, поклонницей которого она являлась. Обещал быть и вернувшийся недавно в Париж князь Юсупов с супругой. Чувствовалось, что большинству сидящих сейчас в небольшом душном зале был неинтересен манерный мужчина в блузе с широкими рукавами, который продолжал чтение стихов, вызывающих среди слушателей лишь легкий ропот недоумения.
Ведь тело- это что? Говядина, и только!
Шерсть, кожа, и глаза, и сладострастный рот-
Коробка для души, в ней жизни нет нисколько,
Сгниет она в земле, мы знаем наперед!
– Не кажется ли вам, голубушка, что это - проделки князя Львова, желающего всех нас обратить в свое вегетарианство? - Услышала она у самого уха слегка картавый шепот. - Согласитесь, что после этаких прелестей мало кому захочется пройти в соседний зал отведать чего-нибудь мясного?
Она весело взглянула на Маклакова - молодящегося мужчину приятной наружности, с усами, аккуратно загнутыми вверх над мягкими губами. Ирина не знала, почему вдруг решила, что у него мягкие губы. Они были таковыми, и все.
– Василий Алексеевич, милый, что вы говорите? А я ведь страсть как голодна!
Ей нравился этот неунывающий человек. Вечный холостяк, он был всегда окружен красивыми женщинами, находившими его весьма привлекательным. Возраста его не знал никто. Помнится, отец рассказывал, как Маклаков, держа в руках небольшую книжечку под названием "Список депутатов Государственной думы", членом которой являлся, на глазах Сергея Ильича аккуратно продырявил страницу именно в том месте, где был указан его год рождения. Маклаков был удачлив не только в отношениях с прекрасным полом. Одним из везений, как ни странно, стал приезд в Париж в качестве посла Временного правительства именно 25 октября 1917 года. Информация о назначении во французское министерство иностранных дел поступила, однако верительные грамоты президенту Пуанкаре он вручить уже не смог. Вот уже более пяти лет Маклаков жил в помещении русского посольства. Французы не знали, что с ним делать, - советское правительство они не признавали, советским дипломатам, в том числе торговым представителям, въезд во Францию не разрешали. Между тем сам Маклаков представлял во Франции несуществующее Временное правительство. И ему не оставалось ничего, кроме как жить в свое удовольствие под гостеприимным небом Парижа, не забывая, однако, любезно отвечать на многочисленные приглашения, посещать все официальные приемы, а также вести обширную переписку.
– А где ваш супруг? Вы ведь теперь графиня, не так ли? - Он прикоснулся к ее руке губами. - Поздравляю…
"Ну вот, я была права, губы действительно мягкие!" - Весело подумала Ирина.
– Благодарю, Василий Алексеевич. Скажите лучше, вы должны знать, будет ли князь Юсупов?
Маклаков заговорщицки взглянул на нее. Весь его вид говорил: "Ах, кому же знать, как не мне? Ведь, поверьте, именно из-за меня сюда и придет Юсупов! А как же иначе? Нас связывает великое преступление! Ведь именно я достал Юсупову яд для умерщвления Распутина, и не моя вина, что этот яд не подействовал на злодея, но все же роль моей личности в истории значительна и…"
В зале послышались аплодисменты. Маклаков растерянно вскинул голову. Все стали подниматься с мест - выступление закончилось.
– Так будет ли? - Ирина прервала затянувшуюся паузу.
– Будет. - Многозначительно проговорил ее собеседник. - Не извольте сомневаться. О, графиня! - Он подставил ей согнутую в локте руку, - позвольте предложить вам покинуть это душное помещение и перейти в другой зал, благо нас уже перестали пичкать новомодными стихами и авось предложат что-нибудь поинтереснее. Говядинки, например… - шепнул он.
– Василий Алексеевич, ну что же вы за человек такой! - Улыбнулась Ирина. - Однако, к величайшему сожалению, вынуждена вас оставить. Кажется, появился мой супруг!
Маклаков, шумно вздохнув, любезно раскланялся и, видимо заметив новый объект внимания, торопливо направился к выходу. Ирина, отойдя в сторону, остановилась, ожидая, пока публика покинет зал и Николя, которого она заметила в дверях, сможет подойти.
– Ирина Сергеевна, голубушка! - раздался за спиной низкий хрипловатый голос. Обернувшись, Ирина увидела приближающуюся к ней с радостной улыбкой полную женщину в аляповатом наряде, будто извлеченном из старого сундука. Казалось, от платья исходил запах нафталина. Женщину сопровождала смущенная, скромно одетая девушка. Ирина приветливо улыбнулась, тщетно пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах встречала их.
– Вот, представьте, Ирина Сергеевна, дочь просто замучила меня, пойдем, мол, поздороваемся с графиней.
Лицо девушки покрылось красными пятнами.
– И нечего краснеть. - Женщина строго взглянула на нее. - Просила, и нечего этого стыдиться. Вот, смотри на графиню. Вы, Ирина Сергеевна, женщина в нашем кругу примечательная. Все сейчас только о вас и говорят - счастливица, за самого графа Тарнера замуж выйти сумела! Молодая, красивая, богатая! Вот молоденькие девушки и тают при одном упоминании вашего имени. Вы для них, прямо скажем, образец… Ну, - она легонько ударила сложенным веером по руке дочери, - слово-то какое молви, горе мое!
– Счастлива видеть вас… - проговорила девушка, опуская глаза. Над верхней губкой у нее выступили капельки пота.
– Я тоже очень рада видеть вас, - весело проговорила Ирина. - Спасибо на добром слове. У вас, даст Бог, тоже все в наилучшем виде сложится. Однако, прошу прощения, мне придется оставить вас - муж идет. Боюсь, знаете ли, вдруг рассердится, что не встречаю. Ведь эти французские аристократы, скажу по секрету, так капризны, так взбалмошны! С ними постоянно надо ухо востро держать. А то, не ровен час, бросит… А куда ж я без него… без графа-то… - Прикусив губу, чтобы не рассмеяться, Ирина, кивнув собеседницам, направилась навстречу Николя.
– Быстро же тебе нашли замену, - улыбнулся он, показывая взглядом на Маклакова, который уже поймал в сети молодящуюся княгиню Бельскую и, подхватив под руку, что-то нашептывал ей на ушко.
– Главное, чтобы, - озорно взглянув на мужа, она продолжила фразу по-русски: он не сел на своего любимого конька… - Ей было приятно, что Николя нравится русский язык, но главное - он знал неимоверное количество русских пословиц и поговорок, которые с удовольствием употреблял в разговоре, иногда очень забавно переставляя или неточно произнося слова. Она теперь пользовалась каждым подходящим случаем, чтобы пополнить его коллекцию. - Тогда эту несчастную можно будет только пожалеть! - Ирина взяла мужа под руку и направилась в соседний зал, где стояли накрытые столы.
Николя остановился в задумчивости. - Поясни, дорогая, что такое… "любимый конек", на которого может сесть господин Маклаков? Ты ведь знаешь, я не всегда понимаю ваши русские идиомы.
Бросив взгляд в сторону официантов, суетящихся вокруг накрытых для приема аля -фуршет столов, они, не сговариваясь, направились к огромному окну, за которым виднелся величественный Лувр.
– Видишь ли, господин Маклаков очень любил графа Льва Толстого, ездил к нему в Ясную Поляну, гулял и подолгу беседовал с ним. Посему всем говорит, что был с великим писателем, - она перешла на русский, - на дружеской ноге. - Николя кивнул. Ирина, улыбнувшись, продолжила: - Когда разговор заходит о Толстом, Василия Алексеевича не остановить - речь его может длиться часами. Причем перебить его невозможно - у него специфические проблемы со слухом: он никогда не слышит то, чего слышать не желает.
– …ближе меня для старика Толстого никого не было… Я, знаете ли… - донеслась до них громкая фраза Маклакова, наконец-то нашедшего благодарных слушательниц в лице полной женщины и ее дочери, недавно подходивших к Ирине. Николя весело рассмеялся.
Всеобщее оживление заставило их обернуться. "Князь и княгиня Юсуповы!" - Прокатился среди гостей громкий шепот.
Ирина приподнялась на цыпочки. Ну да. Это он. Феликс Юсупов, в которого втайне были влюблены многие воспитанницы Смольного института. Все так же красив. Да и его супругу время, пожалуй, сделало только краше. Расчесанные на прямой пробор волосы уложены в скромную прическу, элегантное светлое платье украшает длинная нитка жемчуга.
– Странные вы, русские! - Николя покачал головой. - Впрочем, не только вы - похоже, весь мир с ума сошел. Подумать только, князь Юсупов, этот баловень судьбы, стал в России почти национальным героем, любимцем народа. И за что ж? За убийство. Ирэн, ты понимаешь, что все вы восторгаетесь простым убийцей?
– И вовсе не простым, - Ирина отвела взгляд от Юсупова, - а красивым. А у тебя, - она прижалась щекой к плечу мужа, - похоже, первый приступ ревности.
– То ли еще будет, - сурово нахмурив брови, с деланной строгостью в голосе проговорил Николя.
– Так вот, мой дорогой Отелло, Юсупов не просто убийца. Он уничтожил абсолютное зло. В этом было его предназначение.
– Абсолютное зло, говоришь? А это кто решил? Он убил человека, Ирэн. Че-ло-ве-ка. А каков был этот человек, уже другой вопрос. Кстати, убийство было тем более мерзким, что убивал-то он не один. Сколько их там было, ваших героев? Четверо? Шестеро?
– Довольно философствовать! - Ирина наморщила нос. - Хочешь, повеселю тебя?
– Давай, хотя не сказал бы, что мне скучно. - Николя жестом подозвал официанта и, взяв с подноса два бокала с красным вином, протянул один из них Ирине. - Прошу. Предполагаю, что это не твое любимое Chateau Haut-Brion девятьсот восемнадцатого года, но…
– Мерси. Так говорить или нет?
– Говорить, конечно. Я весь внимание.
– Знаешь, в Америке с Юсуповым смешная история приключилась. Какая-то американка устроила в своем доме прием в его честь. Обзванивая приглашенных, она всех убедительно просила: "Никакого упоминания о Распутине". - Ирина сделала глоток. - Представь, гостей - тьма, сколько раз ей пришлось повторить свою просьбу! И знаешь, чем все закончилось?
– Юсупов не пришел?
– Прийти-то он пришел. Только когда он с супругой вошел в зал, где все уже собрались, переволновавшаяся хозяйка торжественно объявила: "Князь и княгиня Распутины!!"
Они рассмеялись так громко, что привлекли к себе внимание. Поймав укоризненный взгляд князя Львова и удивленно-заинтересованный - Юсупова, смутившаяся Ирина спрятала лицо за плечо мужа. Гости тем временем обступили столы, во главе одного из которых встал князь Львов, показавшийся Ирине усталым и больным. По правую руку от него расположился Феликс Юсупов с супругой, по левую - Маклаков, пребывающий в несвойственном ему одиночестве.
***
В Париж они въехали на рассвете. Солнце еще не поднялось над крышами домов, однако небо уже посветлело. Птицы сонно переговаривались друг с другом, готовясь к встрече нового летнего дня. Квартира Николя на втором этаже большого дома из белого камня с ажурными балконами выходила окнами на Сену и хмурый Нотр-Дам, в предрассветной дымке казавшийся огромным фантастическим кораблем, ненадолго зашедшим в гавань, да так и оставшимся зачарованно стоять у причала, чтобы наблюдать за шумной, многоголосой жизнью, протекающей за его бортом.
– Красиво… - Ирина отошла от окна гостиной.
Николя указал взглядом на строгий, в английском стиле диван, стоящий между окон:
– Располагайся. Я сейчас разожгу камин, чтобы стало уютней. А потом будем завтракать.
Диван, всем своим надменным видом показывающий, что он не какой-то там безродный легкомысленный пуфик или кушетка, на которых можно бесцеремонно развалиться, а что на нем позволено сидеть только чинно и непременно с совершенно прямой спиной, оказался жестким и неудобным. Глаза пощипывало. Бессонная ночь и дальняя дорога давали о себе знать.
– Я хотела бы умыться и привести себя в порядок, а то вся пропахла дымом от костра, да и одежда в пыли. - Ирина вопросительно взглянула на хозяина.
– Конечно. Можешь принять душ или, если хочешь, ванну. - Николя поднял голову и смущенно улыбнулся. - Я пока еще не знаю твоих привычек. Вторая дверь по коридору справа, халат в шкафу. - Он зажег каминную спичку. Веселый язычок пламени побежал вверх по древесной коре, которая, обреченно вздохнув, выпустила струйку сизого дыма.
Ирина зашла в просторную ванную комнату, включила душ и, ожидая, пока вода нагреется, подошла к зеркалу. "И что он говорил сегодня ночью? Что во мне красивого?" - Отражение в зеркале удивленно посмотрело на нее.
– Обычная женщина. - Вздохнув сказала Ирина, проводя кончиками пальцев по лицу. - "Несомненно, правильные черты лица, гладкая кожа, шелковистые волосы делают женщину привлекательной. Но истинная красота таится в блеске глаз или свете, исходящем изнутри. Блеск - от страсти, свет - от любви, потому что любовь - дитя души, а страсть - порождение тела. - Отражение с интересом прислушалось к ее мыслям. - Эти чувства вечно тянутся друг к другу, но лишь изредка соприкасаются, потому что в месте их соприкосновения всегда возникает ожог. - Она снова вздохнула. - А когда-то мои глаза светились и все говорили, что я красива, и, пожалуй, я действительно себя таковой ощущала…"
– Ну, что смотришь? Не узнаешь? - Ирина скорчила гримасу. Отражение незамедлительно ответило тем же. - Не нравится - отвернись! - Она стряхнула мокрую руку на зеркало. Покрывшееся капельками воды отражение не моргнуло и не отвернулось.
Надев длинный черный шелковый халат, очевидно мужской - пришлось даже подвернуть рукава, она вернулась в гостиную. В камине уже разгорелся огонь. Поленья возмущенно трещали, недоумевая, зачем понадобилось их разжигать и заставлять растрачивать драгоценное тепло в это солнечное летнее утро. Напольные часы, соглашаясь с ними, укоризненно покачивали медной головой маятника. На чопорном английском диване кем-то были легкомысленно разбросаны подушки с ярким восточным рисунком. "Так тебе и надо!" - подумала Ирина, подкладывая подушки под спину и с удовольствием откидываясь. Стол был сервирован на двоих. Приоткрылась дверь. На пороге, держа в руках поднос с бутылкой вина и двумя бокалами, появился Николя.
– Знаешь, Ирэн, несмотря на то, что мы познакомились только вчера вечером, мне кажется, я знаю тебя очень давно, - Николя протянул ей бокал, наполненный красным вином, - хотя, в сущности, почти ничего о тебе не знаю. И, честно говоря, до сих пор не верю, что ты не мираж, явившийся мне только для того, - он взял ее за руку и нежно прикоснулся губами к запястью, - чтобы неожиданно исчезнуть. Не исчезай, Ирэн, я прошу, - он опустился рядом с ней на диван.
Ирина с удовольствием сделала глоток, но не почувствовала вкус вина. Ей хотелось закрыть глаза, забыться и… пусть он только говорит. Николя осторожно провел пальцами по ее волосам.
– Мой непутевый брат кое-что рассказывал о своих тщетных ухаживаниях за некой строптивой русской. Я слушал и не верил, что ты - не миф, не его выдумка… Это правда, что твой дядюшка узнал тебя прямо на улице? - поинтересовался он.
– Правда. - Она вслушивалась в звук его голоса.
"Этого просто не может быть. Это галлюцинация, бред. Надо немедленно уходить. Иначе…"
– Николя, послушай. - Ирина попыталась высвободить руку и подняться с дивана. - То, что произошло сегодня, ни к чему тебя не обязывает и…
– То, что произошло сегодня, - он удержал ее и, опустившись на колени, обхватил ладонями ее лицо, - обязывает меня сделать счастливой… - Ирина напряглась, зная, что счастливым нельзя стать или сделать кого-либо по обязанности, - любимую женщину, которую я наконец-то нашел, - выдохнул он, прикоснувшись губами к ее губам. Она закрыла глаза.
"Что ты делаешь?.." - поинтересовался разум.
"Оставь меня…"- отмахнулось чувство.
Сильные руки подхватили ее… Горячие ладони, легкие уколы коротко подстриженных усов на шее, страстный шепот… "Я люблю тебя, Ирэн…" Ей показалось или он сказал это по-русски? А впрочем, какая разница! Пусть только говорит…
***
…Ирина спала, по-детски подложив ладошки под щеку. Ей снилась поляна, усыпанная огромными желтыми одуванчиками, над которыми беззаботно порхали разноцветные бабочки. Казалось, что она чувствует запах травы и слышит переливчатое стрекотание кузнечиков. Гулкий перезвон заставил повернуть голову. На краю поляны стояли гигантские часы, на маятнике которых, вцепившись в него побелевшими от напряжения пальцами, раскачивался перепуганный крошечный Бернар. Часы, недоуменно опустив глаза, провожали взглядом ничтожное существо, пытавшееся помешать ходу времени. Перед часами расхаживал хмурый Порфирий в шелковом халате, расшитом китайскими драконами. Всякий раз, когда маятник пролетал рядом, он строго грозил Бернару пальцем, повторяя монотонным голосом: "Жизнь без высшего содержания не есть жизнь, а прозябание и медленное умирание души… - Когда же Бернар возвращался, продолжал: -…Сидеть тебе теперь вечно на суровом маятнике времени". Бернар, расширившимися от бесконечного ужаса глазами, молча смотрел на приближающегося и удаляющегося Порфирия, пока не почувствовал на себе взгляд Ирэн.
"Ирэн! Умоляю! Снимите меня! Или пусть он, наконец, замолчит. Хоть на минутку… - простонал Бернар, улетая вдаль. -…Ведь если бы не я, вы бы никогда не встретили Николя! Помогите же!" - Его крик снова приблизился.
"Я люблю тебя, Ирэн…" - Вдруг услышала она донесшийся откуда-то сверху знакомый голос и, не открывая глаз, счастливо рассмеялась, протянув руки ему навстречу…
***
Часы мерно пробили семь раз. Ирина проснулась с улыбкой на лице. Думать не хотелось. Ни о чем. Те немногие мысли, которые появлялись, торопливо исчезали, понимая, что сейчас хозяйку лучше не беспокоить. Легкая занавеска, сквозь которую пробивались лучи закатного солнца, чуть подрагивала, тщетно пытаясь не пустить в спальню легкий ветерок с Сены. Рядом никого не было. На невысоком столике в ажурной фарфоровой корзине горкой лежали аппетитные яблоки. Она спустила ноги на ковер и огляделась. Не обнаружив рядом своей одежды, сдернула с кровати шелковую простыню и обмотала вокруг тела. Сделала несколько шагов в сторону двери, но, наступив на край попавшей под ногу простыни, потеряла равновесие и больно ударилась коленом о край стола. Вздрогнув от неожиданности, тот уронил на пол несколько яблок, которые принял в свои объятья мягкий ворс ковра. Гордые испанские женщины с картин, развешанных по стенам, вглядывались в нее с легким недоумением.
– Ну да… - негромко произнесла Ирина, потирая ушибленное колено и подтягивая простыню. - Я сама еще ничего не понимаю. И что теперь?
"И вправду - что теперь?" Прихрамывая, подошла к старинному зеркалу в массивной бронзовой раме. В зеркале она ответа не нашла. Да еще отражение не захотело смотреть ей в глаза.
– Стыдно? А мне каково? - спросила Ирина и решительно развернулась, но, сделав еще шаг, опять оступилась, упав в вовремя подвернувшееся кресло, которое оказалось единственным предметом, проявившим лояльность к гостье. Поджав ноги, уселась поудобнее.
"Впрочем, какая разница? Что ей до того, кто и как подумает о ней? Она взрослый человек и имеет право на те ошибки, которые совершает. Если это ошибки. Как посмотреть. В конце концов, все самое яркое в человеческой жизни рождено страстью, а она редко в ладах с разумом. Кстати, где Николя? Надо же сообщить ему о том, что она проснулась. Не ходить же в простыне всю оставшуюся жизнь?"
Придерживая приподнятый край простыни, Ирина вышла в коридор. В воздухе чувствовался едва уловимый запах гари. Из гостиной были слышны голоса. Подошла ближе. Прислушалась. Николя и Бернар. Братья говорили на повышенных тонах.
– Ты же совсем не знаешь ее! Зачем она тебе? Она сумасшедшая! Она не понимает, что делает! Они сейчас все сумасшедшие, эти русские. Они уже не в России, но и еще не во Франции, понимаешь? Они вне времени и пространства! И никогда не почувствуют реальной почвы под ногами. Они больны Россией, пойми ты! Это болезнь, и болезнь неизлечимая.
– Я полюбил ее такой, какая она есть - больной, сумасшедшей, любой!
– Полюбил? Ее?!
– Ее, мон ами!
– Женщину, которую ты знаешь несколько часов? Хочешь, я приведу тебе еще десяток таких, и ты испытаешь не менее острые ощущения?
– Я не буду продолжать разговор. Уходи.
– "Уходи"? Это ты мне? Может, ты теперь, как последний идиот, будешь просить ее руки?
– Уходи. Я сам принимаю решения.
Ирина быстро вернулась в спальню. Нехорошо, если Николя поймет, что она слышала разговор. Пусть думает, что она спала. Звук шагов в коридоре заставил ее лечь в кровать и прикрыть глаза. Сквозь ресницы она увидела, как в спальню вошел Николя. Он держал несколько картонных коробок. Поставив их на столик, поднял одно из яблок с ковра и задумчиво посмотрел на нее.
– Я слышала разговор, - не открывая глаз, проговорила Ирина.
Николя, улыбнувшись, приблизился к ней. Она села на кровати:
– Где моя одежда?
– Видишь ли, возможно, ты не одобришь… Пока ты спала, я… Словом, на столе, вот в этих коробках, твоя новая одежда. Мне подумалось, что после сегодняшней ночи у тебя начинается новая жизнь и тебе нельзя надевать то, что ты носила еще день назад. Все должно быть по-другому. Размер я, думаю, подойдет. И еще… - Он поднял ладонь, не давая ей возразить. - Я хотел спросить… надо ли мне переговорить с мсье Яковлевым, в смысле, должен ли я просить твоей руки у него или мы обойдемся без лишних формальностей?
Ирина засмеялась. Сначала тихо, а затем все громче и громче.
– Я не вижу ничего смешного… - Его голос дрогнул.
– Николя… Кажется, мы с тобой уже обошлись без лишних формальностей. Кстати, где все-таки мое старое платье? - В ее голосе послышалось беспокойство.
– А ты не догадываешься? - Он втянул носом воздух. - Я его торжественно спалил. В камине. Знаешь, оно так быстро сгорело, будто обрадовалось огню.
– Боже мой… - охнула Ирина. - Что ты наделал…
– О чем ты? О-ля-ля, не вашу ли русскую сказку ты имеешь в виду? Я читал, когда изучал русскую литературу. Но, надеюсь, Кащей Неумирающий, - произнес он по-русски, - не отнимет тебя у меня.
Ирина снова рассмеялась.
– Почему ты смеешься, дорогая? Я что-то не так сказал? - он смотрел на нее исподлобья, словно обиженный ребенок.
– Ты все совершенно замечательно сказал!
– Так что же ты мне ответишь?
– Отдаю! - вмиг став серьезной, медленно, будто все еще не веря в реальность происходящего, произнесла она, протягивая Николя руку и серьезно глядя на него снизу вверх. "А платье… - подумала она с облегчением, - в конце концов, я сама этого хотела - сбросить старую кожу и забыть о ней. Только уж очень буквально все получилось". - Отдаю… - повторила она, поднимаясь и протягивая ему вторую руку. Простыня, скользнув вдоль тела, упала у ног. Николя отбросил ногой кремовый шелк.
– Занавес упал! - торжественно произнес он. - Но это только антракт, а после антракта…
– А антракт так уж необходим? - В глазах Ирины блеснули озорные огоньки.
– Необходим… - Он подхватил ее на руки и, поцеловав мочку уха, прошептал: - Просто необходим… И я знаю, как мы воспользуемся им, - торопливо продолжил он, заметив, как слегка приподнялась ее бровь, - потому что нас уже ждут в мэрии…
***
Посидев в уютном кафе на бульваре Сен-Мишель и вдоволь нагулявшись по набережной Сены, уже поздно вечером они поднялись в квартиру. Николя, взяв ее за руку, провел в гостиную и зажег свет. Комната была полна цветов. На столике у камина стояла бутылка шампанского и бокалы. Ирина, восторженно ахнув, благодарно поцеловала мужа. Николя, подбежав к окну гостиной, распахнул его, весело прокричав:
– Входи, счастье!..
…Счастье неуверенно вошло в дом и присмотрелось к разом побледневшему лицу застывшей на месте женщины. Оно показалось ему знакомым. Они будто бы встречались под Новый девятьсот семнадцатый год в далекой заснеженной России. Только вот мужчина, который звал его, был, кажется, другим…
***
Темное небо заглядывало в спальню, приблизив к бездонным глазам желтый монокль луны.
Ночь… Время, когда души людей исповедуются Богу. А Бог всемогущ. Он поймет и простит. Кто же, если не он? Кто же, если не он…
Тишина задумчиво покачивала ее на руках. Странная женщина. В ней будто живет вечная боль. А боль с тишиной не в ладах. У боли всегда шумная свита…
***
Часы пробили четыре раза. Ирина открыла глаза. Свернувшись калачиком, она лежала, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить Николя. Сердце, будто увеличившись в размерах, больно толкало в грудь. Уже столько лет прошло со дня убийства Ники, но иногда под утро все повторялось снова, и она всякий раз просыпалась в ужасе от того, что нечто огромное, как удав, обвивалось вокруг тела, не давая возможности вздохнуть и хоть что-то предпринять или исправить, успеть убежать или позвать на помощь. И лица… их спокойные, равнодушные лица…
И ни разу в этом чудовищном калейдоскопе она не видела лица Ники - только расплывчатое, бледное пятно, которое, стоило ей попытаться приблизиться, странным образом удалялось и исчезало…
***
Все это - мертвецы. Вглядись же в эти лица.
Их принято считать живыми - что за вздор!
Реальностью своей им нечего гордиться -
У них совсем немой, бездушный, мертвый взор…
– доносился из зала чей-то глубокий проникновенный баритон.
"Господи, о ком это он? О большевиках или о нас?" - Войдя в зал, Ирина опустилась в кресло и огляделась.
Вечер, устроенный князем Львовым, не привлек бы ее внимания, если бы не известие о том, что на нем, вероятно, будет присутствовать не балующий эмигрантскую публику возможностью пообщаться с ним писатель Куприн, поклонницей которого она являлась. Обещал быть и вернувшийся недавно в Париж князь Юсупов с супругой. Чувствовалось, что большинству сидящих сейчас в небольшом душном зале был неинтересен манерный мужчина в блузе с широкими рукавами, который продолжал чтение стихов, вызывающих среди слушателей лишь легкий ропот недоумения.
Ведь тело- это что? Говядина, и только!
Шерсть, кожа, и глаза, и сладострастный рот-
Коробка для души, в ней жизни нет нисколько,
Сгниет она в земле, мы знаем наперед!
– Не кажется ли вам, голубушка, что это - проделки князя Львова, желающего всех нас обратить в свое вегетарианство? - Услышала она у самого уха слегка картавый шепот. - Согласитесь, что после этаких прелестей мало кому захочется пройти в соседний зал отведать чего-нибудь мясного?
Она весело взглянула на Маклакова - молодящегося мужчину приятной наружности, с усами, аккуратно загнутыми вверх над мягкими губами. Ирина не знала, почему вдруг решила, что у него мягкие губы. Они были таковыми, и все.
– Василий Алексеевич, милый, что вы говорите? А я ведь страсть как голодна!
Ей нравился этот неунывающий человек. Вечный холостяк, он был всегда окружен красивыми женщинами, находившими его весьма привлекательным. Возраста его не знал никто. Помнится, отец рассказывал, как Маклаков, держа в руках небольшую книжечку под названием "Список депутатов Государственной думы", членом которой являлся, на глазах Сергея Ильича аккуратно продырявил страницу именно в том месте, где был указан его год рождения. Маклаков был удачлив не только в отношениях с прекрасным полом. Одним из везений, как ни странно, стал приезд в Париж в качестве посла Временного правительства именно 25 октября 1917 года. Информация о назначении во французское министерство иностранных дел поступила, однако верительные грамоты президенту Пуанкаре он вручить уже не смог. Вот уже более пяти лет Маклаков жил в помещении русского посольства. Французы не знали, что с ним делать, - советское правительство они не признавали, советским дипломатам, в том числе торговым представителям, въезд во Францию не разрешали. Между тем сам Маклаков представлял во Франции несуществующее Временное правительство. И ему не оставалось ничего, кроме как жить в свое удовольствие под гостеприимным небом Парижа, не забывая, однако, любезно отвечать на многочисленные приглашения, посещать все официальные приемы, а также вести обширную переписку.
– А где ваш супруг? Вы ведь теперь графиня, не так ли? - Он прикоснулся к ее руке губами. - Поздравляю…
"Ну вот, я была права, губы действительно мягкие!" - Весело подумала Ирина.
– Благодарю, Василий Алексеевич. Скажите лучше, вы должны знать, будет ли князь Юсупов?
Маклаков заговорщицки взглянул на нее. Весь его вид говорил: "Ах, кому же знать, как не мне? Ведь, поверьте, именно из-за меня сюда и придет Юсупов! А как же иначе? Нас связывает великое преступление! Ведь именно я достал Юсупову яд для умерщвления Распутина, и не моя вина, что этот яд не подействовал на злодея, но все же роль моей личности в истории значительна и…"
В зале послышались аплодисменты. Маклаков растерянно вскинул голову. Все стали подниматься с мест - выступление закончилось.
– Так будет ли? - Ирина прервала затянувшуюся паузу.
– Будет. - Многозначительно проговорил ее собеседник. - Не извольте сомневаться. О, графиня! - Он подставил ей согнутую в локте руку, - позвольте предложить вам покинуть это душное помещение и перейти в другой зал, благо нас уже перестали пичкать новомодными стихами и авось предложат что-нибудь поинтереснее. Говядинки, например… - шепнул он.
– Василий Алексеевич, ну что же вы за человек такой! - Улыбнулась Ирина. - Однако, к величайшему сожалению, вынуждена вас оставить. Кажется, появился мой супруг!
Маклаков, шумно вздохнув, любезно раскланялся и, видимо заметив новый объект внимания, торопливо направился к выходу. Ирина, отойдя в сторону, остановилась, ожидая, пока публика покинет зал и Николя, которого она заметила в дверях, сможет подойти.
– Ирина Сергеевна, голубушка! - раздался за спиной низкий хрипловатый голос. Обернувшись, Ирина увидела приближающуюся к ней с радостной улыбкой полную женщину в аляповатом наряде, будто извлеченном из старого сундука. Казалось, от платья исходил запах нафталина. Женщину сопровождала смущенная, скромно одетая девушка. Ирина приветливо улыбнулась, тщетно пытаясь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах встречала их.
– Вот, представьте, Ирина Сергеевна, дочь просто замучила меня, пойдем, мол, поздороваемся с графиней.
Лицо девушки покрылось красными пятнами.
– И нечего краснеть. - Женщина строго взглянула на нее. - Просила, и нечего этого стыдиться. Вот, смотри на графиню. Вы, Ирина Сергеевна, женщина в нашем кругу примечательная. Все сейчас только о вас и говорят - счастливица, за самого графа Тарнера замуж выйти сумела! Молодая, красивая, богатая! Вот молоденькие девушки и тают при одном упоминании вашего имени. Вы для них, прямо скажем, образец… Ну, - она легонько ударила сложенным веером по руке дочери, - слово-то какое молви, горе мое!
– Счастлива видеть вас… - проговорила девушка, опуская глаза. Над верхней губкой у нее выступили капельки пота.
– Я тоже очень рада видеть вас, - весело проговорила Ирина. - Спасибо на добром слове. У вас, даст Бог, тоже все в наилучшем виде сложится. Однако, прошу прощения, мне придется оставить вас - муж идет. Боюсь, знаете ли, вдруг рассердится, что не встречаю. Ведь эти французские аристократы, скажу по секрету, так капризны, так взбалмошны! С ними постоянно надо ухо востро держать. А то, не ровен час, бросит… А куда ж я без него… без графа-то… - Прикусив губу, чтобы не рассмеяться, Ирина, кивнув собеседницам, направилась навстречу Николя.
– Быстро же тебе нашли замену, - улыбнулся он, показывая взглядом на Маклакова, который уже поймал в сети молодящуюся княгиню Бельскую и, подхватив под руку, что-то нашептывал ей на ушко.
– Главное, чтобы, - озорно взглянув на мужа, она продолжила фразу по-русски: он не сел на своего любимого конька… - Ей было приятно, что Николя нравится русский язык, но главное - он знал неимоверное количество русских пословиц и поговорок, которые с удовольствием употреблял в разговоре, иногда очень забавно переставляя или неточно произнося слова. Она теперь пользовалась каждым подходящим случаем, чтобы пополнить его коллекцию. - Тогда эту несчастную можно будет только пожалеть! - Ирина взяла мужа под руку и направилась в соседний зал, где стояли накрытые столы.
Николя остановился в задумчивости. - Поясни, дорогая, что такое… "любимый конек", на которого может сесть господин Маклаков? Ты ведь знаешь, я не всегда понимаю ваши русские идиомы.
Бросив взгляд в сторону официантов, суетящихся вокруг накрытых для приема аля -фуршет столов, они, не сговариваясь, направились к огромному окну, за которым виднелся величественный Лувр.
– Видишь ли, господин Маклаков очень любил графа Льва Толстого, ездил к нему в Ясную Поляну, гулял и подолгу беседовал с ним. Посему всем говорит, что был с великим писателем, - она перешла на русский, - на дружеской ноге. - Николя кивнул. Ирина, улыбнувшись, продолжила: - Когда разговор заходит о Толстом, Василия Алексеевича не остановить - речь его может длиться часами. Причем перебить его невозможно - у него специфические проблемы со слухом: он никогда не слышит то, чего слышать не желает.
– …ближе меня для старика Толстого никого не было… Я, знаете ли… - донеслась до них громкая фраза Маклакова, наконец-то нашедшего благодарных слушательниц в лице полной женщины и ее дочери, недавно подходивших к Ирине. Николя весело рассмеялся.
Всеобщее оживление заставило их обернуться. "Князь и княгиня Юсуповы!" - Прокатился среди гостей громкий шепот.
Ирина приподнялась на цыпочки. Ну да. Это он. Феликс Юсупов, в которого втайне были влюблены многие воспитанницы Смольного института. Все так же красив. Да и его супругу время, пожалуй, сделало только краше. Расчесанные на прямой пробор волосы уложены в скромную прическу, элегантное светлое платье украшает длинная нитка жемчуга.
– Странные вы, русские! - Николя покачал головой. - Впрочем, не только вы - похоже, весь мир с ума сошел. Подумать только, князь Юсупов, этот баловень судьбы, стал в России почти национальным героем, любимцем народа. И за что ж? За убийство. Ирэн, ты понимаешь, что все вы восторгаетесь простым убийцей?
– И вовсе не простым, - Ирина отвела взгляд от Юсупова, - а красивым. А у тебя, - она прижалась щекой к плечу мужа, - похоже, первый приступ ревности.
– То ли еще будет, - сурово нахмурив брови, с деланной строгостью в голосе проговорил Николя.
– Так вот, мой дорогой Отелло, Юсупов не просто убийца. Он уничтожил абсолютное зло. В этом было его предназначение.
– Абсолютное зло, говоришь? А это кто решил? Он убил человека, Ирэн. Че-ло-ве-ка. А каков был этот человек, уже другой вопрос. Кстати, убийство было тем более мерзким, что убивал-то он не один. Сколько их там было, ваших героев? Четверо? Шестеро?
– Довольно философствовать! - Ирина наморщила нос. - Хочешь, повеселю тебя?
– Давай, хотя не сказал бы, что мне скучно. - Николя жестом подозвал официанта и, взяв с подноса два бокала с красным вином, протянул один из них Ирине. - Прошу. Предполагаю, что это не твое любимое Chateau Haut-Brion девятьсот восемнадцатого года, но…
– Мерси. Так говорить или нет?
– Говорить, конечно. Я весь внимание.
– Знаешь, в Америке с Юсуповым смешная история приключилась. Какая-то американка устроила в своем доме прием в его честь. Обзванивая приглашенных, она всех убедительно просила: "Никакого упоминания о Распутине". - Ирина сделала глоток. - Представь, гостей - тьма, сколько раз ей пришлось повторить свою просьбу! И знаешь, чем все закончилось?
– Юсупов не пришел?
– Прийти-то он пришел. Только когда он с супругой вошел в зал, где все уже собрались, переволновавшаяся хозяйка торжественно объявила: "Князь и княгиня Распутины!!"
Они рассмеялись так громко, что привлекли к себе внимание. Поймав укоризненный взгляд князя Львова и удивленно-заинтересованный - Юсупова, смутившаяся Ирина спрятала лицо за плечо мужа. Гости тем временем обступили столы, во главе одного из которых встал князь Львов, показавшийся Ирине усталым и больным. По правую руку от него расположился Феликс Юсупов с супругой, по левую - Маклаков, пребывающий в несвойственном ему одиночестве.