Страница:
– Валяй, Санек! - Мальцев облокотился на стол и, подперев голову руками, опустил отяжелевшие веки.
Тушкевич, оживившись, начал рассказ.
– Пил, значит, он водку с Шаляпиным. С ними финляндский коммунист Рахия и еще пара наших было. Не просто водку, а эстонскую - из картошки ее гонят. Выпили чуток, да и начали о театре, актерах, то да сё. Куклин и скажи сгоряча - таких, мол, как Шаляпин, надо резать! Спрашивают его, почему? Отвечает: "Талант нарушает равенство!". Несправедливо это, говорит, когда один может, а другой нет.
Мальцев приоткрыл глаза.
– Кстати, Санек, он прав! Этот лозунг надобно по всем театрам развесить! Очень даже пролетарский лозунг!
– И начал потом Куклин вопить, - продолжил Тушкевич, - спьяну-то, что вы, актеры, для пролетариату сделали? Какой такой от вас прок для революции? А Шаляпин как заорет: "Встать! А ну, подобрать живот, как ты смеешь со мной так разговаривать, сукин сын!". И все это голосом царя Ивана Грозного.
– А то он слышал… - недовольно буркнул Мальцев, на лице которого обильно выступил пот, а на коже появились багровые пятна.
– Слышал-не слышал, Петр Петрович, да только Куклин вскочил по стойке смирно, да чуть от страха в штаны не наложил! - Тушкевич помолчал. - Статью-то как напишите, нам подарите? - спросил он Ирину и вдруг, приложив руку к животу, внезапно побледнел.
"Ну вот, кажется, и все…" - подумала Ирина, подзывая официанта.
– Пожалуйста, голубчик, водички. И - соды немного. Мне что-то нехорошо. - Она повернула голову к Тушкевичу. - А статью непременно подарю. Только придется еще раз встретиться, дня через два. Мне нужны будут ваши воспоминания о событиях гражданской войны…
"Пора!" - решила она и попыталась подняться, двумя руками схватившись за руку подошедшего со стаканом воды официанта.
– Мне плохо… - пробормотала Ирина и начала медленно оседать на пол, краем глаза заметив, как Мальцев захрипел и, падая вбок, потянул за собой скатерть. Бледный Тушкевич кинулся было ему на помощь, но вдруг, скрючившись и хватая ртом воздух, рухнул на колени.
– Врача… - еле слышно шепнула Ирина и закрыла глаза, слыша звон бьющейся посуды, хрипы, испуганные крики, торопливые шаги, чувствуя брызги воды на лицо, прикосновение пальцев, расстегивающих ворот платья, слыша встревоженный голос: "Уверяю вас, они оба уже не дышат, а женщина пока жива".
Закашлявшись от резкого запаха нашатырного спирта, она открыла глаза и отвернула лицо в сторону.
– Ой, живая! - голос принадлежал молодому веснушчатому парню, с умными добрыми глазами, судя по белому халату - фельдшеру из кареты скорой помощи. - Живая! Слава Богу, хоть она живая! Гражданочка, вы - живая! - радостно сообщил он Ирине.
– Она рыбу-то не доела. Те - все съели, а она… - пояснил милиционеру стоящий поодаль мальчишка в синей рубахе.
– Чё рыба, чё рыба? Нормальная рыба, свежая. Чё, рыба? - испуганно оправдывался круглолицый официант.
– Разберемся, граждане, во всем разберемся. Отравление пищевое, это понятно. Кто виноват - следствие покажет. Всех, кроме непосредственных свидетелей, попрошу разойтись. Гражданочку живую - в больницу везите!
Рядом с Ириной положили носилки.
– Мне кажется, я сама могу идти, - стала она подниматься, опираясь на руку фельдшера.
– Гражданочка, гражданочка, не препятствуйте! - Строго проговорил милиционер, незамедлительно пытаясь пресечь непорядок. - Разве не знаете? Больной должен в больнице умирать!
– Где мои товарищи… где они? Я хочу их видеть.
– Не торопитесь, гражданочка, не торопитесь! Увидитесь еще, когда сами, того… - милиционер сделал неопределенный жест рукой, - помрете. Унесли их уже. В морг повезли.
Всхлипнув, она уткнулась в плечо фельдшера.
– Ничего, ничего, - смущенно гладил он Ирину по голове. - Ничего. Всяко в жизни бывает. Слезами горю не поможешь. Считай, на том свете одной ногой были. Сейчас в больницу, кишки промоем, и…
– Нет, я вас умоляю - я не поеду в больницу! Я живу в двух шагах отсюда. В гостинице "Савой".
– Так вы иностранка, что ли? Я и смотрю, вроде как не совсем по-нашему говорите.
– Да, да, я - американская гражданка. Я не поеду в вашу больницу! Я вызову своего доктора, из посольства.
– Да поймите вы, девушка, не могу я вас отпустить без врачебной помощи. Не положено это.
– Гражданочка, говорил же вам, не препятствуйте! - снова вмешался в разговор милиционер. - Кстати, документики какие у вас с собой имеются?
– Я есть доктор, - вдруг раздался за спиной знакомый голос. - "Мсье Поль? Говорит по-русски?" - Она есть американская гражданка из делегации. Я буду ее лечить посольство и сам отвезу на авто.
– Ну, ладно, - нехотя согласился фельдшер. - Значит, от врачебной помощи отказываетесь? - Ирина кивнула. - Так и запишем. "От помощи отказалась…"
Мсье Поль, крепко взяв Ирину под руку, вывел ее из ресторана…
– В Америку, что ли, просилась? - подошел к заполнявшему какие-то бумаги фельдшеру круглолицый официант.
– В Америку, - кивнул тот.
– И чё, повезли бы? - круглолицый уважительно взглянул на фельдшера.
Тот, удивленно вскинув глаза, усмехнулся.
– Повезли бы. Прям на нашей машине и повезли бы.
– С трупами? - поинтересовался официант, провожая его к выходу.
– Нет, товарищ. Трупы, пожалуй, оставили бы. Зачем американцам наши трупы? На все наши трупы у них места не хватит…
21
Тушкевич, оживившись, начал рассказ.
– Пил, значит, он водку с Шаляпиным. С ними финляндский коммунист Рахия и еще пара наших было. Не просто водку, а эстонскую - из картошки ее гонят. Выпили чуток, да и начали о театре, актерах, то да сё. Куклин и скажи сгоряча - таких, мол, как Шаляпин, надо резать! Спрашивают его, почему? Отвечает: "Талант нарушает равенство!". Несправедливо это, говорит, когда один может, а другой нет.
Мальцев приоткрыл глаза.
– Кстати, Санек, он прав! Этот лозунг надобно по всем театрам развесить! Очень даже пролетарский лозунг!
– И начал потом Куклин вопить, - продолжил Тушкевич, - спьяну-то, что вы, актеры, для пролетариату сделали? Какой такой от вас прок для революции? А Шаляпин как заорет: "Встать! А ну, подобрать живот, как ты смеешь со мной так разговаривать, сукин сын!". И все это голосом царя Ивана Грозного.
– А то он слышал… - недовольно буркнул Мальцев, на лице которого обильно выступил пот, а на коже появились багровые пятна.
– Слышал-не слышал, Петр Петрович, да только Куклин вскочил по стойке смирно, да чуть от страха в штаны не наложил! - Тушкевич помолчал. - Статью-то как напишите, нам подарите? - спросил он Ирину и вдруг, приложив руку к животу, внезапно побледнел.
"Ну вот, кажется, и все…" - подумала Ирина, подзывая официанта.
– Пожалуйста, голубчик, водички. И - соды немного. Мне что-то нехорошо. - Она повернула голову к Тушкевичу. - А статью непременно подарю. Только придется еще раз встретиться, дня через два. Мне нужны будут ваши воспоминания о событиях гражданской войны…
"Пора!" - решила она и попыталась подняться, двумя руками схватившись за руку подошедшего со стаканом воды официанта.
– Мне плохо… - пробормотала Ирина и начала медленно оседать на пол, краем глаза заметив, как Мальцев захрипел и, падая вбок, потянул за собой скатерть. Бледный Тушкевич кинулся было ему на помощь, но вдруг, скрючившись и хватая ртом воздух, рухнул на колени.
– Врача… - еле слышно шепнула Ирина и закрыла глаза, слыша звон бьющейся посуды, хрипы, испуганные крики, торопливые шаги, чувствуя брызги воды на лицо, прикосновение пальцев, расстегивающих ворот платья, слыша встревоженный голос: "Уверяю вас, они оба уже не дышат, а женщина пока жива".
Закашлявшись от резкого запаха нашатырного спирта, она открыла глаза и отвернула лицо в сторону.
– Ой, живая! - голос принадлежал молодому веснушчатому парню, с умными добрыми глазами, судя по белому халату - фельдшеру из кареты скорой помощи. - Живая! Слава Богу, хоть она живая! Гражданочка, вы - живая! - радостно сообщил он Ирине.
– Она рыбу-то не доела. Те - все съели, а она… - пояснил милиционеру стоящий поодаль мальчишка в синей рубахе.
– Чё рыба, чё рыба? Нормальная рыба, свежая. Чё, рыба? - испуганно оправдывался круглолицый официант.
– Разберемся, граждане, во всем разберемся. Отравление пищевое, это понятно. Кто виноват - следствие покажет. Всех, кроме непосредственных свидетелей, попрошу разойтись. Гражданочку живую - в больницу везите!
Рядом с Ириной положили носилки.
– Мне кажется, я сама могу идти, - стала она подниматься, опираясь на руку фельдшера.
– Гражданочка, гражданочка, не препятствуйте! - Строго проговорил милиционер, незамедлительно пытаясь пресечь непорядок. - Разве не знаете? Больной должен в больнице умирать!
– Где мои товарищи… где они? Я хочу их видеть.
– Не торопитесь, гражданочка, не торопитесь! Увидитесь еще, когда сами, того… - милиционер сделал неопределенный жест рукой, - помрете. Унесли их уже. В морг повезли.
Всхлипнув, она уткнулась в плечо фельдшера.
– Ничего, ничего, - смущенно гладил он Ирину по голове. - Ничего. Всяко в жизни бывает. Слезами горю не поможешь. Считай, на том свете одной ногой были. Сейчас в больницу, кишки промоем, и…
– Нет, я вас умоляю - я не поеду в больницу! Я живу в двух шагах отсюда. В гостинице "Савой".
– Так вы иностранка, что ли? Я и смотрю, вроде как не совсем по-нашему говорите.
– Да, да, я - американская гражданка. Я не поеду в вашу больницу! Я вызову своего доктора, из посольства.
– Да поймите вы, девушка, не могу я вас отпустить без врачебной помощи. Не положено это.
– Гражданочка, говорил же вам, не препятствуйте! - снова вмешался в разговор милиционер. - Кстати, документики какие у вас с собой имеются?
– Я есть доктор, - вдруг раздался за спиной знакомый голос. - "Мсье Поль? Говорит по-русски?" - Она есть американская гражданка из делегации. Я буду ее лечить посольство и сам отвезу на авто.
– Ну, ладно, - нехотя согласился фельдшер. - Значит, от врачебной помощи отказываетесь? - Ирина кивнула. - Так и запишем. "От помощи отказалась…"
Мсье Поль, крепко взяв Ирину под руку, вывел ее из ресторана…
– В Америку, что ли, просилась? - подошел к заполнявшему какие-то бумаги фельдшеру круглолицый официант.
– В Америку, - кивнул тот.
– И чё, повезли бы? - круглолицый уважительно взглянул на фельдшера.
Тот, удивленно вскинув глаза, усмехнулся.
– Повезли бы. Прям на нашей машине и повезли бы.
– С трупами? - поинтересовался официант, провожая его к выходу.
– Нет, товарищ. Трупы, пожалуй, оставили бы. Зачем американцам наши трупы? На все наши трупы у них места не хватит…
21
Николя в черном шелковом халате сидел в кресле, поглядывая на жену, которая, облокотившись на подушки, полулежала на диване, маленькими глоточками отпивая кофе. Голова Ирэн была на манер тюрбана обмотана полотенцем, что делало ее похожей на юного принца, сошедшего ненадолго с изящной персидской миниатюры только для того, чтобы, развалившись на мягком ложе, принести сладковато-дымчатую восточную негу в парижскую квартиру.
Свежий воздух, проникавший в гостиную через открытое окно, приятно холодил еще влажные после душа волосы. Всего час тому назад, встретив утренний берлинский поезд, он привез жену с вокзала. Ее внезапное возвращение из Москвы порадовало, потому что означало конец волнениям, не покидавшим его с момента ее отъезда. Впервые расставшись с Ирэн на целую неделю, он понял, что эта русская женщина, покорившая его терпким сочетанием страсти и нежности, благоразумия и сумасбродства, силы и слабости и тем обаянием, которое нельзя объяснить, а можно только ощутить, как запах тайны, - уже стала неотделимой частью его прежде размеренной и предсказуемой жизни.
Ирэн немного осунулась за время поездки и выглядела усталой, но не вызывало беспокойство Николя - огорчал и настораживал ее озабоченно-отрешенный взгляд - казалось, она напряженно думает о чем-то чрезвычайно важном, словно всматриваясь внутрь себя.
Хотя в ее движениях и появилась замедленность, это не была ленивая неторопливость человека, которому некуда спешить, а скорее - вибрирующая сосредоточенность дикой кошки, подбирающейся к добыче. Она неохотно и односложно отвечала на вопросы о Москве, как будто раздумывая, стоят ли слова того, чтобы их произносить.
– А что нового в русской литературе? - поинтересовался Николя с затаенной улыбкой, зная, что уж от этой темы жена не сможет отделаться ничего не значащими фразами.
Ирина, допив кофе, медленно поставила чашку на поднос и, проведя ладонью по лбу, продекламировала по-русски:
Послушайте, господин чудак,
Иже еси на небеси,
Ведь этот сотворили вы бардак?
Мерси!
Эй, человек, это ты звучишь гордо?
И - в морду! в морду! в морду!
– Это Мариенгоф. - Сумрачно ответила на немой вопрос мужа. - Большой друг Есенина. Перевести?
Николя покачал головой. Ирина села на диване, обхватив плечи руками.
– Там, куда я ездила, дорогой, русской литературы, как, впрочем, и самой России, больше нет. Есть литература советская, с легкой руки Горького получившая название "критический реализм". Впрочем, я уверена, что скоро этот реализм станет социалистическим. Теперь успех в литературе достигается только глупостью, пошлостью и наглостью. "Новая" русская литература, выйдя на улицу, угождает толпе, которая, захлебываясь в восторге вдруг пришедшего к ней единоязычия, в свою очередь, хвалит и развращает ее. Это похоже на эпидемию холеры… Лечить некому, а немногие еще не зараженные, словно сойдя с ума, жаждут объятий счастливых заболевших. Те же, кто спасся от заразы, попрятались и замкнулись в ожидании чудесного избавления, которое должен принести некий грозный ангел отмщения, а тот все не идет и не идет. Боятся понять, что месть - явление рукотворное, а не небесное… - жестко проговорила она, покручивая перстень вокруг пальца.
Николя, напряженно всматривавшийся в жену, почувствовал, что последние слова произнесены не случайно, что именно в них скрыта та тайна, которая мешает Ирэн жить спокойно.
– Кажется мне, милая, месть - обоюдоострый кинжал, убивает не только жертву, но и палача. У жертвы отнимает жизнь, а у мстителя - душу… - сказал он тоном проповедника. - Надо уметь прощать, дорогая. Тогда жить легче.
Ирина пожала плечами и, видимо, устав от разговора, положила голову на колени Николя, пересевшему на диван. Он задумчиво провел кончиками пальцев по ее щеке, поняв, что продолжения беседы не будет.
– До сих пор не верю, что ты вернулась… - негромко проговорил он. - Я скучал. Сам был удивлен. Знаешь, оказалось, что я тебя сильно люблю. Не уехала бы - и не узнал, - ласково поглаживал он жену по голове.
– Расскажи еще, как ты меня любишь, - низким грудным голосом попросила она, устраиваясь поудобнее.
– С удовольствием, дорогая…
Ирина слушала мужа, удивленно поймав себя на мысли о том, что слушает именно Николя, а не голос. На душе становилось спокойнее. Солнце заливало комнату ярким светом. Вставать не хотелось. Вот так бы лежать и лежать весь день. И никуда не спешить. И ни о чем не думать…
Пальцы Николя скользнули по ее руке.
– Так, говоришь, нашла только этот перстень? Тоже неплохо. Все не зря ездила! Покажи-ка! Старинный… Хорошая работа, необычная. Надо бы в увеличительное стекло посмотреть. И что же написано в этой книге?
"Надо позвонить Серегину. Назначить встречу", - застав врасплох, ворвалась назойливая мысль. Ирина вздрогнула.
– Я еще не дочитала. Правда, осталась всего одна страница, - попыталась отшутиться она. - Дочитаю - расскажу. Совсем скоро. Обещаю.
– А сейчас не хочешь ничего рассказать? - Николя легонько сжал ее ладонь.
– Пусти. - Ирина выдернула руку, встала и направилась к открытому окну. - Жарко сегодня будет. Вон, солнце какое! Город пустой. Суббота. Все разъехались. У тебя какие планы?
– Встреча с бароном Миллем. Идти не хочется, но придется.
– Во сколько?
– В три. Еще не скоро, - ответил Николя, бросив взгляд на часы.
– Отлично. Тогда я на это время, пожалуй, договорюсь с мсье Пуаре насчет примерки. За неделю до поездки заказала ему платье. Уже все сроки прошли, неловко. А потом ты куда?
– На вечер мы приглашены к Мережковским. Они живут на рю Колонель Боннэ.
"Нет, - подумала Ирина. - Я должна все закончить сегодня. Лучше скорее. Ждать я не могу".
– Что ты не можешь? - услышала голос мужа.
"Господи, похоже, я произнесла последнюю фразу вслух", - удивилась она.
Резкий телефонный звонок прозвучал очень вовремя. Николя поднял трубку.
– Алло! Добрый день. Конечно, узнал. Сегодня? Ну, если это настолько важно, я приеду, но не ранее десяти. Раньше? Нет, к сожалению, раньше не смогу. Хорошо. Рад, что ты позвонил. До встречи.
"Мужчина…" - невольно прислушавшись к разговору, почему-то обрадовалась Ирина.
– Итак, что ты не можешь? - Николя, повесив трубку, повернулся к жене.
– Если честно, сегодня вечером мне никуда идти не хочется. Я еще не пришла в себя после дороги и потом… - начала она говорить разбитым голосом.
– Не стоит беспокоиться, - остановил ее Николя. Я подтвердил, что буду один, когда еще не знал о дне твоего возвращения. Не хочешь - не ходи! Пока никто не знает о твоем приезде. Скажу, что приезжаешь завтра. Только придется мне после Мережковских прокатиться к одному человеку. Думаю, это не надолго. Потом - домой. Вечером повеселю тебя ужасными рассказами о мадам Гиппиус. Кстати, тебе не страшно, дорогая?
– Страшно? О чем ты? - по ее лицу пробежала тень.
– Не страшно - он сделал многозначительную паузу, - отпускать меня одного? Ходят слухи, что коварная Гиппиус требует, чтоб ее многочисленные поклонники - те, что женаты, - отдавали ей свои обручальные кольца, и что она нанизывает их на цепочку, в изголовье кровати. Вот приду вечером без обручального кольца, что будешь делать?
– Я буду тебя ждать, Николя, - грустно улыбнулась Ирина, еще не зная, как у нее самой сложится сегодняшний день - неизвестно, в Париже ли Серегин. Главное, чтобы он был здесь, а уж об остальном она позаботится.
– Хочешь, я отменю все и останусь с тобой? - встревоженно спросил Николя, заметив, что ее мысли опять сосредоточились на неизвестном и потому беспокоящем его предмете.
– Со мной? - рассеянно переспросила Ирина.
– Нет-нет, милый, это неприлично. Хотя, - улыбнулась, - мерси, мне был приятен твой порыв.
– Благие намерения есть мост в рай, - гордо произнес Николя по-русски. - О-о! Поздравляю с пополнением коллекции! Однако, - усмехнулась она, - до моста надобно еще дойти…Массивная дверь прихожей захлопнулась за Николя с гулким стуком. Ирина опустилась в кресло рядом с телефонным аппаратом. "Ну, что ж. Где там мой незабвенный друг Александр Васильевич?"
– Скотина. "Томлю" я его! "Для такого дела" он завсегда готов! - повесив телефонную трубку, в ярости передразнила она Серегина, и, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, попыталась успокоиться и сосредоточиться. Значит, нужны: меблированные комнаты, коньяк, снотворное, веревка, револьвер и Серегин. Серегин есть. Дело - за малым… До встречи у кафе три часа. Надо успеть подготовиться.
Она подошла к столику и взяла в руки карты ТАРО. Это была первая покупка, сделанная в Париже - карты, подаренные Порфирием, затерялись в России. Перетасовав колоду, она, как обычно, задала вопрос: "Чем закончится сегодняшний день?" - и, вытащив карту, перевернула ее. "Тринадцать. Смерть". Ирина улыбнулась. Значит, все сложится. Пройдя в кабинет мужа, выдвинула верхний ящик стола и достала револьвер. Слава Богу, на месте. Хорошо, что не очень большой - уместится в сумочке. Прокрутила барабан. Заряжен. Надо опробовать спуск. Вытащила патроны. Взвела курок. Подняла руку с револьвером и, задержав дыхание, прицелилась в голову кабана на стене, которая свирепо таращила стеклянные глаза. Выбрала свободный ход и плавно нажала на спусковой крючок. Послышался негромкий щелчок. Вот и все. Как просто! Горько усмехнулась. Знал бы покойный папа, для чего понадобится дочке умение стрелять. Приложила револьвер к горящей щеке. Почувствовала, как прохладная сталь, прикоснувшись к коже, передала ей живущее в оружии уверенное спокойствие. Неспешно, один за другим вставляя патроны в барабан, мысленно спрашивала: "Который из вас?…"
Николя Тарнер хмуро рассматривал младшего брата, сидевшего напротив. За те месяцы, что они не виделись, Бернар стал похож на бродягу - небритое лицо, мешки под глазами, мятые брюки, несвежая рубашка, и, в довершение всего, - Николя посмотрел еще раз - носки разного цвета.
– Ты хоть иногда в зеркало смотришься? Не противно?
– Ну, ты ж меня не предупредил, что приедешь раньше, чем обещал. Я, может, собирался принять ванну. И вообще - увел у меня женщину, а теперь еще упрекает, спрашивает, что со мной! Тоска у меня! И перестань, наконец, меня учить. Я уже взрослый. Слышишь? Взрослый!
В соседней комнаты послышался вскрик и звон разбившегося стекла. Николя строго посмотрел на брата.
– Ты не один?
– Как видишь! - почему-то рассмеявшись, Бернар повернул голову в сторону распахнувшейся двери. На пороге в картинной позе, ухватившись одной рукой за косяк, а в другой держа ножку от разбившегося бокала, улыбаясь во весь рот, стояла эффектная, немного полноватая женщина средних лет. Ее пышные каштановые волосы были перехвачены розовой лентой, недостаточно, как показалось Николя, гармонировавшей с ярко-зеленым платьем из крепа.
– Привет, мальчики! - она игриво оглядела мужчин. - Вот и я! У меня, чёрт побери, - выругалась по-русски, - непоправимая трагедия, - на ее лице появилось скорбное выражение, - полностью разбился бокал… С вином! - удрученно уточнила женщина и попыталась развести руками, но, покачнувшись, снова ухватилась за косяк. - Не смотрите на меня так, мсье, - заметила она недоуменный взгляд Николя, - а то я вас… поцелую! - произнесла низким страстным голосом и заразительно расхохоталась. - Я вообще-то редко кого целую, правда, Бернар-чик? - к произнесенному по-французски имени женщина добавила русский уменьшительно-ласкательный суффикс. - Ну, да, я понимаю ваш взгляд, мсье! - снова обратилась она к Николя. - Эта розовая лента никак не гармонирует с зеленым платьем. Но, - женщина, улыбнувшись, понизила тон, - скажу вам по секрету, у меня шикарное нижнее белье… розового цвета. Показать? Ну, как хотите, - заметив выражение лица гостя, отказалась она от своей идеи. - Бернар, может быть, ты, наконец, предложишь мне сесть? А то ведь я сяду сама и не уверена, что это будут твои колени! - женщина предприняла новую, на этот раз успешную попытку отойти от двери и, подхваченная смеющимся Бернаром, была благополучно усажена в кресло. - Поверьте на слово, мсье, - поправляя платье, проговорила она доверительным тоном, наклонившись к Николя, - там… под платьем… - она слегка приподняла подол, - белье и в самом деле розовое.
– Ты пригласил меня для того, чтобы я полюбовался на эту… - Николя запнулся, подбирая слова, -…судя по некоторым оборотам речи, русскую даму?
– Черт возьми! - женщина снова использовала, видимо, привычный русский оборот. - Как вы догадались, мсье? - на ее лице было написано несказанное изумление. - Я ведь это тщательно скрываю. Но вы раскрыли мою тайну! Снимаю перед вами шляпу. Просто обожаю беседовать с умными и обходительными людьми! - одарила она Николя пленительной улыбкой. - Бернар-чик, может быть ты уже принесешь новый бокал с вином, а то в этом, - покрутила в пальцах ножку разбитого бокала, - вино почему-то закончилось. Навсегда, - добавила она удрученно.
– Послушайте, мадам, вы, без сомнения, талантливо изображаете совершенно пьяную женщину. "Снимаю шляпу!" - передразнил Николя собеседницу. - Но у меня мало времени и…
– Этот мужчина правда твой брат? - бесцеремонно прервав Николя, обратилась она к Бернару. - Потрясающе! Немедленно останови его. Он раскрывает мои секреты один за другим. Скоро я останусь совсем без них и, следовательно, перестану быть женщиной.
– Итак, зачем ты меня позвал? - Николя повернул голову к брату, который с трудом сдерживал смех. - И если разговор действительно настолько важный и срочный, может быть, нам следует перейти в другую комнату, с позволения мадам… - он замялся.
– Мое имя Софи, мсье, - надменно проговорила женщина, в одно мгновение став серьезной. - Софи Трояновская. Поверьте, я никогда бы не стала встречаться с вами сегодня, если бы Бернар не настоял. Дело в том, что утром я случайно увидела у него одну фотографию… Я знаю вашу жену, мсье. Ирина Яковлева, точнее теперь уже, как я поняла, графиня Ирэн Тарнер, была ближайшей подругой моей младшей сестры, которую я разыскиваю много лет. Последний раз мы виделись в Одессе…
Ирина осторожно сняла с себя руку Серегина и, поднявшись с кровати, застегнула четыре пуговицы на платье. Больше он расстегнуть не успел, опрокинутый снотворным, подсыпанным ею в коньяк. Открыла сумочку. Достала шелковые шнуры. Перевернула Серегина на спину. Тяжелый. Он забормотал что-то во сне, двигая массивной нижней челюстью. Показалось даже, что приоткрыл мутные глаза.
– Тихо, Сашенька, тихо. Спи. Я здесь, - проговорила вполголоса, поднимая его короткопалые руки вверх и привязывая их к металлической перекладине кровати. Так… Теперь ноги.
Поморщилась. Все. Отошла на шаг. Надо подождать. Минут тридцать. Сейчас будить бесполезно. Потерла ладонью шею. Душно. Раздвинув линялые, очевидно, когда-то красные занавески, приоткрыла окно. Край неба, затянутого розовыми тучами, озарялся далекими всполохами молний. Села напротив кровати и, достав из сумочки, револьвер, положила его на колени. Противно дернулась щека. Посмотрела на часы. Как медленно тянется время. Кажется, эти полчаса никогда не закончатся…
"Как "Парни Бентли" умудряются выигрывать гонки на таких авто? Этот "Бентли Ле Ман" с семидесятисильным мотором ползет как черепаха!" - раздраженно думал Николя, нажимая на педаль акселератора и пугая крякающим звуком рожка зазевавшихся прохожих.
"Итак, по словам Софи, предыдуший муж Ирэн - Николай Ракелов - был расстрелян у нее на глазах. Из доклада мсье Поля известно о поездке Ирэн в подмосковный санаторий к некому тоже Ракелову, который скончался сразу же после ее визита. Далее - странное происшествие в ресторане. Два человека, сидевшие с Ирэн за одним столом, умерли от загадочного пищевого отравления, после чего она немедленно покинула Россию. Софи сказала, что убийц было четверо. Значит - остался один. И, похоже, это - Серегин. Если это он - тогда все, что происходило в последние месяцы, становится понятным. Главное, чтобы она сейчас была дома! Помешать я ей не смогу, да и не стану. Помешать - значит потерять. Она все равно сделает то, что задумала. В советской России правосудия ей не найти. Правосудие и диктатура не совместимы. Уничтожение социально чуждых элементов - флаг их революции. Значит, я должен помочь ей или хотя бы - подстраховать! - он нажал на педаль тормоза. - И тормоза эти никуда не годятся!" Выпрыгнув из авто, бегом поднялся на второй этаж. Ключ никак не хотел влезать в замочную скважину. Наконец, открыл дверь. В квартире никого не было…
Ирина сидела и смотрела на спящего Серегина. Перед ней, посапывая, лежал последний из тех, кто отнял у нее Ники. Последний… Первый, тот, который говорил лучше всех, словно в насмешку, был лишен Богом дара речи и умер… от слов. Ее слов. Двое других - скончались в мучениях, но… в неведении. Четвертого она так просто не отпустит…
Что она скажет этому выродку, когда тот придет в себя? Прочтет приговор? Спросит, за что он убил безоружного человека? Да сколько их еще было в его жизни - безоружных! Никто не знает, кроме него самого. А сам он, без сомнения, никогда не считал. И что она хочет услышать от Серегина? Слова раскаяния? Нет. Она хочет увидеть в его глазах страх. Да, именно страх! Потому, что родившийся в нем страх непременно станет частицей большого страха, который потом, до самой смерти, будет приходить ко всем таким, как он помимо их желания.
К ним и к их детям…
И вдруг она все поняла. Эти нелюди виновны не только в смерти Ники и таких, как он. Они виновны перед ней и такими, как она, - беженцами; виновны в том, что лишили их всех главной и самой большой любви - их России, которая, оказывается, и не страна вовсе, а составная часть крови каждого русского человека, хочет он того или нет. Потому-то и текло столько крови по российской земле - выпустить хотели, обеспамятить. Но - просчитались.
Эта кровь, впитавшаяся в землю, непременно возродит Россию. Неизбежно. Сколько бы лет не понадобилось. Иначе и быть не может. "Для того, чтобы вновь родиться, надо сначало умереть. Дух России, как феникс, возрождающийся из пепла, снова одевается в тело черное, белое, красное…" Кажется, так говорил ей Порфирий…
– Мсье Поль! Слава Богу, вы на месте! - Николя старался говорить спокойно. - Вы знаете, где она сейчас?… Отлично!Я восхищен профессионализмом ваших людей! Дело в том, что она, видимо, попытается его… Ну, вы поняли… Откуда знаю? Расскажу при встрече, а пока, прошу, постарайтесь ее подстраховать. Я выезжаю к вам… Почему нельзя?… Но… Ну, хорошо, хорошо, считайте, что вы меня убедили. Не буду повторять вам, что для меня означает эта женщина… Я буду дома, у телефонного аппарата. Держите меня в курсе событий…
…Пора бы ему проснуться. Ирина, обхватив рукоятку револьвера, лежащего на коленях, другой рукой толкнула Серегина в бок. Он шевельнулся, белёсые ресницы мелко задрожали, глаза с трудом приоткрылись. С хрустом потянувшись, попытался опустить руки. Шелковые шнуры натянулись. Недоуменно задрав голову вверх и скосив глаза, дернул одной рукой, потом другой. Перевел взгляд на Ирину и, тряхнув головой, попытался отогнать сон.
– Ты чё, Ир? Привязала меня, что ли? - дернул ногой. - Зачем? - скривился в недоуменной улыбке. - Хотя, может, ты и права, - с пониманием ухмыльнулся он, - мне для етого дела руки не нужны. Только брюки мои тебе придется самой стянуть. Я не смогу. - Его глаза возбужденно заблестели. Ирина молча смотрела на него. Серегин облизнул пересохшие губы. - Ну, давай скорее, чего тянешь, я уже хочу… - подмигнул он. - Мне даже интересно. Я связанных баб пару-тройку поимел, а вот так, чтобы сам связанный, - никогда. Ну, давай, скидай одежку, не тяни - глянь, мне уж невтерпеж! - указав глазами на нижнюю часть живота, выгнулся в сладострастном ожидании. - Иди ко мне! Ну!
– Убью я тебя, Саша, - тихо проговорила Ирина, поднимая руку с револьвером.
При виде оружия Серегин, осклабившись, издал звук, похожий на смех. В его сощурившихся глазах появилась обеспокоенность.
– Ну, ты, Ирина Сергеевна, затейница! Ну, развеселила! Силы моей нету! - натужно засмеялся он. - Давай, раздевай одежку-то! Не могу я больше терпеть. Ну!
Свежий воздух, проникавший в гостиную через открытое окно, приятно холодил еще влажные после душа волосы. Всего час тому назад, встретив утренний берлинский поезд, он привез жену с вокзала. Ее внезапное возвращение из Москвы порадовало, потому что означало конец волнениям, не покидавшим его с момента ее отъезда. Впервые расставшись с Ирэн на целую неделю, он понял, что эта русская женщина, покорившая его терпким сочетанием страсти и нежности, благоразумия и сумасбродства, силы и слабости и тем обаянием, которое нельзя объяснить, а можно только ощутить, как запах тайны, - уже стала неотделимой частью его прежде размеренной и предсказуемой жизни.
Ирэн немного осунулась за время поездки и выглядела усталой, но не вызывало беспокойство Николя - огорчал и настораживал ее озабоченно-отрешенный взгляд - казалось, она напряженно думает о чем-то чрезвычайно важном, словно всматриваясь внутрь себя.
Хотя в ее движениях и появилась замедленность, это не была ленивая неторопливость человека, которому некуда спешить, а скорее - вибрирующая сосредоточенность дикой кошки, подбирающейся к добыче. Она неохотно и односложно отвечала на вопросы о Москве, как будто раздумывая, стоят ли слова того, чтобы их произносить.
– А что нового в русской литературе? - поинтересовался Николя с затаенной улыбкой, зная, что уж от этой темы жена не сможет отделаться ничего не значащими фразами.
Ирина, допив кофе, медленно поставила чашку на поднос и, проведя ладонью по лбу, продекламировала по-русски:
Послушайте, господин чудак,
Иже еси на небеси,
Ведь этот сотворили вы бардак?
Мерси!
Эй, человек, это ты звучишь гордо?
И - в морду! в морду! в морду!
– Это Мариенгоф. - Сумрачно ответила на немой вопрос мужа. - Большой друг Есенина. Перевести?
Николя покачал головой. Ирина села на диване, обхватив плечи руками.
– Там, куда я ездила, дорогой, русской литературы, как, впрочем, и самой России, больше нет. Есть литература советская, с легкой руки Горького получившая название "критический реализм". Впрочем, я уверена, что скоро этот реализм станет социалистическим. Теперь успех в литературе достигается только глупостью, пошлостью и наглостью. "Новая" русская литература, выйдя на улицу, угождает толпе, которая, захлебываясь в восторге вдруг пришедшего к ней единоязычия, в свою очередь, хвалит и развращает ее. Это похоже на эпидемию холеры… Лечить некому, а немногие еще не зараженные, словно сойдя с ума, жаждут объятий счастливых заболевших. Те же, кто спасся от заразы, попрятались и замкнулись в ожидании чудесного избавления, которое должен принести некий грозный ангел отмщения, а тот все не идет и не идет. Боятся понять, что месть - явление рукотворное, а не небесное… - жестко проговорила она, покручивая перстень вокруг пальца.
Николя, напряженно всматривавшийся в жену, почувствовал, что последние слова произнесены не случайно, что именно в них скрыта та тайна, которая мешает Ирэн жить спокойно.
– Кажется мне, милая, месть - обоюдоострый кинжал, убивает не только жертву, но и палача. У жертвы отнимает жизнь, а у мстителя - душу… - сказал он тоном проповедника. - Надо уметь прощать, дорогая. Тогда жить легче.
Ирина пожала плечами и, видимо, устав от разговора, положила голову на колени Николя, пересевшему на диван. Он задумчиво провел кончиками пальцев по ее щеке, поняв, что продолжения беседы не будет.
– До сих пор не верю, что ты вернулась… - негромко проговорил он. - Я скучал. Сам был удивлен. Знаешь, оказалось, что я тебя сильно люблю. Не уехала бы - и не узнал, - ласково поглаживал он жену по голове.
– Расскажи еще, как ты меня любишь, - низким грудным голосом попросила она, устраиваясь поудобнее.
– С удовольствием, дорогая…
Ирина слушала мужа, удивленно поймав себя на мысли о том, что слушает именно Николя, а не голос. На душе становилось спокойнее. Солнце заливало комнату ярким светом. Вставать не хотелось. Вот так бы лежать и лежать весь день. И никуда не спешить. И ни о чем не думать…
Пальцы Николя скользнули по ее руке.
– Так, говоришь, нашла только этот перстень? Тоже неплохо. Все не зря ездила! Покажи-ка! Старинный… Хорошая работа, необычная. Надо бы в увеличительное стекло посмотреть. И что же написано в этой книге?
"Надо позвонить Серегину. Назначить встречу", - застав врасплох, ворвалась назойливая мысль. Ирина вздрогнула.
– Я еще не дочитала. Правда, осталась всего одна страница, - попыталась отшутиться она. - Дочитаю - расскажу. Совсем скоро. Обещаю.
– А сейчас не хочешь ничего рассказать? - Николя легонько сжал ее ладонь.
– Пусти. - Ирина выдернула руку, встала и направилась к открытому окну. - Жарко сегодня будет. Вон, солнце какое! Город пустой. Суббота. Все разъехались. У тебя какие планы?
– Встреча с бароном Миллем. Идти не хочется, но придется.
– Во сколько?
– В три. Еще не скоро, - ответил Николя, бросив взгляд на часы.
– Отлично. Тогда я на это время, пожалуй, договорюсь с мсье Пуаре насчет примерки. За неделю до поездки заказала ему платье. Уже все сроки прошли, неловко. А потом ты куда?
– На вечер мы приглашены к Мережковским. Они живут на рю Колонель Боннэ.
"Нет, - подумала Ирина. - Я должна все закончить сегодня. Лучше скорее. Ждать я не могу".
– Что ты не можешь? - услышала голос мужа.
"Господи, похоже, я произнесла последнюю фразу вслух", - удивилась она.
Резкий телефонный звонок прозвучал очень вовремя. Николя поднял трубку.
– Алло! Добрый день. Конечно, узнал. Сегодня? Ну, если это настолько важно, я приеду, но не ранее десяти. Раньше? Нет, к сожалению, раньше не смогу. Хорошо. Рад, что ты позвонил. До встречи.
"Мужчина…" - невольно прислушавшись к разговору, почему-то обрадовалась Ирина.
– Итак, что ты не можешь? - Николя, повесив трубку, повернулся к жене.
– Если честно, сегодня вечером мне никуда идти не хочется. Я еще не пришла в себя после дороги и потом… - начала она говорить разбитым голосом.
– Не стоит беспокоиться, - остановил ее Николя. Я подтвердил, что буду один, когда еще не знал о дне твоего возвращения. Не хочешь - не ходи! Пока никто не знает о твоем приезде. Скажу, что приезжаешь завтра. Только придется мне после Мережковских прокатиться к одному человеку. Думаю, это не надолго. Потом - домой. Вечером повеселю тебя ужасными рассказами о мадам Гиппиус. Кстати, тебе не страшно, дорогая?
– Страшно? О чем ты? - по ее лицу пробежала тень.
– Не страшно - он сделал многозначительную паузу, - отпускать меня одного? Ходят слухи, что коварная Гиппиус требует, чтоб ее многочисленные поклонники - те, что женаты, - отдавали ей свои обручальные кольца, и что она нанизывает их на цепочку, в изголовье кровати. Вот приду вечером без обручального кольца, что будешь делать?
– Я буду тебя ждать, Николя, - грустно улыбнулась Ирина, еще не зная, как у нее самой сложится сегодняшний день - неизвестно, в Париже ли Серегин. Главное, чтобы он был здесь, а уж об остальном она позаботится.
– Хочешь, я отменю все и останусь с тобой? - встревоженно спросил Николя, заметив, что ее мысли опять сосредоточились на неизвестном и потому беспокоящем его предмете.
– Со мной? - рассеянно переспросила Ирина.
– Нет-нет, милый, это неприлично. Хотя, - улыбнулась, - мерси, мне был приятен твой порыв.
– Благие намерения есть мост в рай, - гордо произнес Николя по-русски. - О-о! Поздравляю с пополнением коллекции! Однако, - усмехнулась она, - до моста надобно еще дойти…Массивная дверь прихожей захлопнулась за Николя с гулким стуком. Ирина опустилась в кресло рядом с телефонным аппаратом. "Ну, что ж. Где там мой незабвенный друг Александр Васильевич?"
***
– Скотина. "Томлю" я его! "Для такого дела" он завсегда готов! - повесив телефонную трубку, в ярости передразнила она Серегина, и, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, попыталась успокоиться и сосредоточиться. Значит, нужны: меблированные комнаты, коньяк, снотворное, веревка, револьвер и Серегин. Серегин есть. Дело - за малым… До встречи у кафе три часа. Надо успеть подготовиться.
Она подошла к столику и взяла в руки карты ТАРО. Это была первая покупка, сделанная в Париже - карты, подаренные Порфирием, затерялись в России. Перетасовав колоду, она, как обычно, задала вопрос: "Чем закончится сегодняшний день?" - и, вытащив карту, перевернула ее. "Тринадцать. Смерть". Ирина улыбнулась. Значит, все сложится. Пройдя в кабинет мужа, выдвинула верхний ящик стола и достала револьвер. Слава Богу, на месте. Хорошо, что не очень большой - уместится в сумочке. Прокрутила барабан. Заряжен. Надо опробовать спуск. Вытащила патроны. Взвела курок. Подняла руку с револьвером и, задержав дыхание, прицелилась в голову кабана на стене, которая свирепо таращила стеклянные глаза. Выбрала свободный ход и плавно нажала на спусковой крючок. Послышался негромкий щелчок. Вот и все. Как просто! Горько усмехнулась. Знал бы покойный папа, для чего понадобится дочке умение стрелять. Приложила револьвер к горящей щеке. Почувствовала, как прохладная сталь, прикоснувшись к коже, передала ей живущее в оружии уверенное спокойствие. Неспешно, один за другим вставляя патроны в барабан, мысленно спрашивала: "Который из вас?…"
***
Николя Тарнер хмуро рассматривал младшего брата, сидевшего напротив. За те месяцы, что они не виделись, Бернар стал похож на бродягу - небритое лицо, мешки под глазами, мятые брюки, несвежая рубашка, и, в довершение всего, - Николя посмотрел еще раз - носки разного цвета.
– Ты хоть иногда в зеркало смотришься? Не противно?
– Ну, ты ж меня не предупредил, что приедешь раньше, чем обещал. Я, может, собирался принять ванну. И вообще - увел у меня женщину, а теперь еще упрекает, спрашивает, что со мной! Тоска у меня! И перестань, наконец, меня учить. Я уже взрослый. Слышишь? Взрослый!
В соседней комнаты послышался вскрик и звон разбившегося стекла. Николя строго посмотрел на брата.
– Ты не один?
– Как видишь! - почему-то рассмеявшись, Бернар повернул голову в сторону распахнувшейся двери. На пороге в картинной позе, ухватившись одной рукой за косяк, а в другой держа ножку от разбившегося бокала, улыбаясь во весь рот, стояла эффектная, немного полноватая женщина средних лет. Ее пышные каштановые волосы были перехвачены розовой лентой, недостаточно, как показалось Николя, гармонировавшей с ярко-зеленым платьем из крепа.
– Привет, мальчики! - она игриво оглядела мужчин. - Вот и я! У меня, чёрт побери, - выругалась по-русски, - непоправимая трагедия, - на ее лице появилось скорбное выражение, - полностью разбился бокал… С вином! - удрученно уточнила женщина и попыталась развести руками, но, покачнувшись, снова ухватилась за косяк. - Не смотрите на меня так, мсье, - заметила она недоуменный взгляд Николя, - а то я вас… поцелую! - произнесла низким страстным голосом и заразительно расхохоталась. - Я вообще-то редко кого целую, правда, Бернар-чик? - к произнесенному по-французски имени женщина добавила русский уменьшительно-ласкательный суффикс. - Ну, да, я понимаю ваш взгляд, мсье! - снова обратилась она к Николя. - Эта розовая лента никак не гармонирует с зеленым платьем. Но, - женщина, улыбнувшись, понизила тон, - скажу вам по секрету, у меня шикарное нижнее белье… розового цвета. Показать? Ну, как хотите, - заметив выражение лица гостя, отказалась она от своей идеи. - Бернар, может быть, ты, наконец, предложишь мне сесть? А то ведь я сяду сама и не уверена, что это будут твои колени! - женщина предприняла новую, на этот раз успешную попытку отойти от двери и, подхваченная смеющимся Бернаром, была благополучно усажена в кресло. - Поверьте на слово, мсье, - поправляя платье, проговорила она доверительным тоном, наклонившись к Николя, - там… под платьем… - она слегка приподняла подол, - белье и в самом деле розовое.
– Ты пригласил меня для того, чтобы я полюбовался на эту… - Николя запнулся, подбирая слова, -…судя по некоторым оборотам речи, русскую даму?
– Черт возьми! - женщина снова использовала, видимо, привычный русский оборот. - Как вы догадались, мсье? - на ее лице было написано несказанное изумление. - Я ведь это тщательно скрываю. Но вы раскрыли мою тайну! Снимаю перед вами шляпу. Просто обожаю беседовать с умными и обходительными людьми! - одарила она Николя пленительной улыбкой. - Бернар-чик, может быть ты уже принесешь новый бокал с вином, а то в этом, - покрутила в пальцах ножку разбитого бокала, - вино почему-то закончилось. Навсегда, - добавила она удрученно.
– Послушайте, мадам, вы, без сомнения, талантливо изображаете совершенно пьяную женщину. "Снимаю шляпу!" - передразнил Николя собеседницу. - Но у меня мало времени и…
– Этот мужчина правда твой брат? - бесцеремонно прервав Николя, обратилась она к Бернару. - Потрясающе! Немедленно останови его. Он раскрывает мои секреты один за другим. Скоро я останусь совсем без них и, следовательно, перестану быть женщиной.
– Итак, зачем ты меня позвал? - Николя повернул голову к брату, который с трудом сдерживал смех. - И если разговор действительно настолько важный и срочный, может быть, нам следует перейти в другую комнату, с позволения мадам… - он замялся.
– Мое имя Софи, мсье, - надменно проговорила женщина, в одно мгновение став серьезной. - Софи Трояновская. Поверьте, я никогда бы не стала встречаться с вами сегодня, если бы Бернар не настоял. Дело в том, что утром я случайно увидела у него одну фотографию… Я знаю вашу жену, мсье. Ирина Яковлева, точнее теперь уже, как я поняла, графиня Ирэн Тарнер, была ближайшей подругой моей младшей сестры, которую я разыскиваю много лет. Последний раз мы виделись в Одессе…
***
Ирина осторожно сняла с себя руку Серегина и, поднявшись с кровати, застегнула четыре пуговицы на платье. Больше он расстегнуть не успел, опрокинутый снотворным, подсыпанным ею в коньяк. Открыла сумочку. Достала шелковые шнуры. Перевернула Серегина на спину. Тяжелый. Он забормотал что-то во сне, двигая массивной нижней челюстью. Показалось даже, что приоткрыл мутные глаза.
– Тихо, Сашенька, тихо. Спи. Я здесь, - проговорила вполголоса, поднимая его короткопалые руки вверх и привязывая их к металлической перекладине кровати. Так… Теперь ноги.
Поморщилась. Все. Отошла на шаг. Надо подождать. Минут тридцать. Сейчас будить бесполезно. Потерла ладонью шею. Душно. Раздвинув линялые, очевидно, когда-то красные занавески, приоткрыла окно. Край неба, затянутого розовыми тучами, озарялся далекими всполохами молний. Села напротив кровати и, достав из сумочки, револьвер, положила его на колени. Противно дернулась щека. Посмотрела на часы. Как медленно тянется время. Кажется, эти полчаса никогда не закончатся…
***
"Как "Парни Бентли" умудряются выигрывать гонки на таких авто? Этот "Бентли Ле Ман" с семидесятисильным мотором ползет как черепаха!" - раздраженно думал Николя, нажимая на педаль акселератора и пугая крякающим звуком рожка зазевавшихся прохожих.
"Итак, по словам Софи, предыдуший муж Ирэн - Николай Ракелов - был расстрелян у нее на глазах. Из доклада мсье Поля известно о поездке Ирэн в подмосковный санаторий к некому тоже Ракелову, который скончался сразу же после ее визита. Далее - странное происшествие в ресторане. Два человека, сидевшие с Ирэн за одним столом, умерли от загадочного пищевого отравления, после чего она немедленно покинула Россию. Софи сказала, что убийц было четверо. Значит - остался один. И, похоже, это - Серегин. Если это он - тогда все, что происходило в последние месяцы, становится понятным. Главное, чтобы она сейчас была дома! Помешать я ей не смогу, да и не стану. Помешать - значит потерять. Она все равно сделает то, что задумала. В советской России правосудия ей не найти. Правосудие и диктатура не совместимы. Уничтожение социально чуждых элементов - флаг их революции. Значит, я должен помочь ей или хотя бы - подстраховать! - он нажал на педаль тормоза. - И тормоза эти никуда не годятся!" Выпрыгнув из авто, бегом поднялся на второй этаж. Ключ никак не хотел влезать в замочную скважину. Наконец, открыл дверь. В квартире никого не было…
***
Ирина сидела и смотрела на спящего Серегина. Перед ней, посапывая, лежал последний из тех, кто отнял у нее Ники. Последний… Первый, тот, который говорил лучше всех, словно в насмешку, был лишен Богом дара речи и умер… от слов. Ее слов. Двое других - скончались в мучениях, но… в неведении. Четвертого она так просто не отпустит…
Что она скажет этому выродку, когда тот придет в себя? Прочтет приговор? Спросит, за что он убил безоружного человека? Да сколько их еще было в его жизни - безоружных! Никто не знает, кроме него самого. А сам он, без сомнения, никогда не считал. И что она хочет услышать от Серегина? Слова раскаяния? Нет. Она хочет увидеть в его глазах страх. Да, именно страх! Потому, что родившийся в нем страх непременно станет частицей большого страха, который потом, до самой смерти, будет приходить ко всем таким, как он помимо их желания.
К ним и к их детям…
И вдруг она все поняла. Эти нелюди виновны не только в смерти Ники и таких, как он. Они виновны перед ней и такими, как она, - беженцами; виновны в том, что лишили их всех главной и самой большой любви - их России, которая, оказывается, и не страна вовсе, а составная часть крови каждого русского человека, хочет он того или нет. Потому-то и текло столько крови по российской земле - выпустить хотели, обеспамятить. Но - просчитались.
Эта кровь, впитавшаяся в землю, непременно возродит Россию. Неизбежно. Сколько бы лет не понадобилось. Иначе и быть не может. "Для того, чтобы вновь родиться, надо сначало умереть. Дух России, как феникс, возрождающийся из пепла, снова одевается в тело черное, белое, красное…" Кажется, так говорил ей Порфирий…
***
– Мсье Поль! Слава Богу, вы на месте! - Николя старался говорить спокойно. - Вы знаете, где она сейчас?… Отлично!Я восхищен профессионализмом ваших людей! Дело в том, что она, видимо, попытается его… Ну, вы поняли… Откуда знаю? Расскажу при встрече, а пока, прошу, постарайтесь ее подстраховать. Я выезжаю к вам… Почему нельзя?… Но… Ну, хорошо, хорошо, считайте, что вы меня убедили. Не буду повторять вам, что для меня означает эта женщина… Я буду дома, у телефонного аппарата. Держите меня в курсе событий…
***
…Пора бы ему проснуться. Ирина, обхватив рукоятку револьвера, лежащего на коленях, другой рукой толкнула Серегина в бок. Он шевельнулся, белёсые ресницы мелко задрожали, глаза с трудом приоткрылись. С хрустом потянувшись, попытался опустить руки. Шелковые шнуры натянулись. Недоуменно задрав голову вверх и скосив глаза, дернул одной рукой, потом другой. Перевел взгляд на Ирину и, тряхнув головой, попытался отогнать сон.
– Ты чё, Ир? Привязала меня, что ли? - дернул ногой. - Зачем? - скривился в недоуменной улыбке. - Хотя, может, ты и права, - с пониманием ухмыльнулся он, - мне для етого дела руки не нужны. Только брюки мои тебе придется самой стянуть. Я не смогу. - Его глаза возбужденно заблестели. Ирина молча смотрела на него. Серегин облизнул пересохшие губы. - Ну, давай скорее, чего тянешь, я уже хочу… - подмигнул он. - Мне даже интересно. Я связанных баб пару-тройку поимел, а вот так, чтобы сам связанный, - никогда. Ну, давай, скидай одежку, не тяни - глянь, мне уж невтерпеж! - указав глазами на нижнюю часть живота, выгнулся в сладострастном ожидании. - Иди ко мне! Ну!
– Убью я тебя, Саша, - тихо проговорила Ирина, поднимая руку с револьвером.
При виде оружия Серегин, осклабившись, издал звук, похожий на смех. В его сощурившихся глазах появилась обеспокоенность.
– Ну, ты, Ирина Сергеевна, затейница! Ну, развеселила! Силы моей нету! - натужно засмеялся он. - Давай, раздевай одежку-то! Не могу я больше терпеть. Ну!