Страница:
– Господа! Прошу вас, угощайтесь. Особенными яствами, как в добрые старые времена, - князь Львов развел руками, - побаловать не могу, но вот, пожалуйте, икорка, расстегаи с визигой, салатик, индейка в желе - все по нашим русским рецептам… Водочки прошу… Угощайтесь…
Фуршет был в разгаре, гости вели себя все более непринужденно, оживленно переговариваясь и перебрасываясь шутками. Николя, взяв Ирину под руку, направился к распахнутым дверям балкона. Подойдя к балюстраде, они остановились, с удовольствием вдыхая свежий воздух, наполненный ароматами ночи. Вдруг их внимание привлекли негромкие голоса стоящих неподалеку в полумраке спиной к ним князя Львова и Маклакова.
– Ну-с, милейший князь, надеюсь, не забыли, как следует приветствовать братьев?
– И то… - Князь Львов, махнув пробегающему мимо официанту, негромко распорядился: - Голубчик, бокал красного вина. Да полный, полный! - И повернулся снова к Маклакову. - Ковшом, полным до краев раскаленных углей… - Его собеседник что-то сказал негромким голосом, слов Ирина не разобрала.
– Как вы, Василий Алексеевич? Трудно вам?
– Не легко. Это вам не Америка.
"При чем здесь Америка? Ах да, Львов ведь только что оттуда…"
Она покосилась на стоявшего рядом мужа, сосредоточенно глядевшего куда-то вдаль.
– …но стараемся. - Маклаков оживился. - Видите же - русское посольство стало неким центром притяжения для наших. Все постепенно собираются в Париже, стараясь так или иначе что-то спасти - съездами, совещаниями, объединениями. Устаю только от одного - когда под этакого дурачка играть приходится. Да еще этот Троцкий - вождь мирового пролетариата… - В его голосе послышалось раздражение.
– Вы о чем? - Львов закашлялся и, вынув из кармана платок, прижал его к губам.
Ирина заметила, что и Николя невольно прислушивается к разговору.
– "Масонство необходимо вымести железной метлой в России, Франции и других странах! Масонство, - продолжил Маклаков с истеричными нотками в голосе, явно подражая Троцкому, - мост, соединяющий в мирном сожительстве классовых врагов, это буржуазное орудие, усыпляющее сознание пролетариата, рычаг буржуазного механизма!"
Князь Львов указал рукой на официанта, появившегося перед ними с полным бокалом красного вина на подносе:
– Прошу!
Маклаков, взяв бокал, сделал глоток:
– Прекрасное вино, благодарю.
– Как вы, однако, товарища Троцкого, наизусть излагаете… - В интонации князя Львова слышалась усмешка.
– Приходится. Мы должны изучать своих врагов. - Маклаков вернул недопитый бокал на поднос. - И что же мы видим в России? - Продолжил он. - Аресты, расстрелы, высылка интеллигенции…
– Ну, Василий Алексеевич, вы все в одну кучу-то не валите! Высылка двадцать второго года сколько нам свежей крови-то влила, сколько наших спасла! Это вам все же не Соловки. И потом, доложу я вам… - Князь Львов снова закашлял.
"Все-таки он нездоров", - подумалось Ирине.
– Пойдемте внутрь, Георгий Евгеньевич, не ровен час, просквозит вас. - Маклаков, сделав шаг в сторону гостей, вдруг остановился, словно вспомнив о чем-то важном. - Ну, а что Гучков? От него, вижу, совсем отвернулись?
– Александр Иванович очернил себя и своими германскими связями, и причастностью к делу Корнади, как вы помните, убийцы Воровского, а потом, знаете ли, кажется мне… - Они вошли в дом, и голоса их потонули во взрыве смеха.
Ирина вопросительно взглянула на мужа. Тот стал очень серьезен.
– Что это значит? - еле слышно спросила она.
На балкон высыпала шумная группа гостей.
– Потом… давай отойдем.
Они отошли к другому краю балкона. Ирина удивленно посмотрела на Николя:
– И что? Объясни!
Он задумчиво пригладил волосы:
– Да как тебе сказать…
– Ну, не зли меня! - Она нетерпеливо шлепнула его по плечу ладошкой. - Говори же, наконец!
– Видишь ли, судя по всему, князь Львов и ваш знаменитый посол несуществующего правительства - масоны, причем…
– А что это за "раскаленные угли" в ковше? - Ирина взволнованно облизнула губы.
– Ну, это просто… Есть вопросы, которые задают при посвящении в тот или иной градус… при церемонии. Кажется мне, такого рода вопрос - не самый сложный, где-то градуса второго… Дорогая, пойдем-ка и мы внутрь. Ты ведь хотела еще с Куприным увидеться, если не ошибаюсь?
– Так он не пришел, как всегда. - Она огорченно вздохнула.
– Тогда поедем домой. Там и переговорим… - Николя бросил многозначительный взгляд на жену и решительно взял ее под руку. Они вышли с балкона и направились к князю Львову, который, стоя у выхода, уже прощался с подходившими к нему гостями.
– Мсье, позвольте поблагодарить вас за прекрасный вечер. Был счастлив снова видеть вас. - Николя пожал князю руку. Тот кивнул и, устало улыбнувшись, задержал руку Ирины в своей руке.
– Я, Ирина Сергеевна, батюшку вашего - покойного Сергея Ильича - часто вспоминаю. Потребность у нас здесь в таких деятельных и умных людях великая.
– Благодарю, князь. Будем рады видеть вас у себя, - улыбнулась Ирина и, чувствуя, как глаза наполняются слезами, торопливо отошла.
Спускаясь по лестнице, она заметила стоящего у перил Маклакова, о чем-то оживленно беседующего с Юсуповым, который улыбнулся ей и, слегка наклонив голову, попрощался.
"Ну до чего же хорош, глаз не отвести…" - подумала она, увлекаемая мужем к автомобилю…
Дома, лежа в кровати рядом с блаженно откинувшимся Николя и разглядывая лепнину на потолке, Ирина задумчиво спросила:
– Откуда ты все это знаешь?
– Ты о чем?! - изумился он вопросу, заданному, с его точки зрения, не в самый подходящий момент.
– О масонах…
– О, мой Бог! - Николя с удовольствием потянулся. - Обожаю женские вопросы! Просто обожаю! Больше ничего тебя именно в данный момент не интересует?
– Сейчас для меня это - самое главное. Говори же!
– Знаешь, я заметил, для тебя самое главное - просто заставить меня говорить. И тогда ты расслабляешься, превращаешься в пушистого котеночка, находящегося на вершине блаженства. А когда я молчу, то вроде тебе и не интересен. Я не прав?
– Не прав! - Поспешно произнесла она. - Прости, но мне правда интересно то, что ты рассказывал о масонах. Так откуда ты знаешь?
– Много будешь знать - скоро перестаришься! - Торжественно произнес Николя по-русски. Ирина хихикнула. Николя, приподнявшись на локтях, озабоченно спросил: - Я правильно сказал?
– Правильно. Умница ты моя. - Ирина погладила его по голове и, зевнув, повернулась на бок, положив голову мужу на плечо. - Говори-говори, я не сплю.
– Я знаю не только про масонов, но и много всего прочего, не менее интересного, потому что я… - Николя сделал паузу, - умный, красивый, начитанный мужчина с прекрасным образованием.
Ирина потерлась щекой о его плечо. "Пусть только говорит, он так хорошо говорит…"
– Кстати, - Николя оживился, - если хочешь про масонов. У них есть такой жест - приветствие, когда они дотрагиваются правой рукой до левого плеча… Так вот, великий скульптор и архитектор Микеланджело тоже был членом одного из таких тайных обществ. И есть версия, что именно поэтому его знаменитый "Давид" на пьяцце Синьории, в центре Флоренции, стоит с поднятой к плечу рукой. А еще, насколько мне известно… - Он посмотрел на жену. - Да слушаешь ли ты меня?
Ирина молчала…
…Ей снилась ожившая статуя обнаженного Давида с головой Феликса Юсупова, выкрикивающая голосом Маклакова: "Кому свежей говядинки из имения графа Льва Николаевича Толстого? Кому говядинки? Отдам недорого! Поменяю на вилки, ложки серебряные…"
16
17
Фуршет был в разгаре, гости вели себя все более непринужденно, оживленно переговариваясь и перебрасываясь шутками. Николя, взяв Ирину под руку, направился к распахнутым дверям балкона. Подойдя к балюстраде, они остановились, с удовольствием вдыхая свежий воздух, наполненный ароматами ночи. Вдруг их внимание привлекли негромкие голоса стоящих неподалеку в полумраке спиной к ним князя Львова и Маклакова.
– Ну-с, милейший князь, надеюсь, не забыли, как следует приветствовать братьев?
– И то… - Князь Львов, махнув пробегающему мимо официанту, негромко распорядился: - Голубчик, бокал красного вина. Да полный, полный! - И повернулся снова к Маклакову. - Ковшом, полным до краев раскаленных углей… - Его собеседник что-то сказал негромким голосом, слов Ирина не разобрала.
– Как вы, Василий Алексеевич? Трудно вам?
– Не легко. Это вам не Америка.
"При чем здесь Америка? Ах да, Львов ведь только что оттуда…"
Она покосилась на стоявшего рядом мужа, сосредоточенно глядевшего куда-то вдаль.
– …но стараемся. - Маклаков оживился. - Видите же - русское посольство стало неким центром притяжения для наших. Все постепенно собираются в Париже, стараясь так или иначе что-то спасти - съездами, совещаниями, объединениями. Устаю только от одного - когда под этакого дурачка играть приходится. Да еще этот Троцкий - вождь мирового пролетариата… - В его голосе послышалось раздражение.
– Вы о чем? - Львов закашлялся и, вынув из кармана платок, прижал его к губам.
Ирина заметила, что и Николя невольно прислушивается к разговору.
– "Масонство необходимо вымести железной метлой в России, Франции и других странах! Масонство, - продолжил Маклаков с истеричными нотками в голосе, явно подражая Троцкому, - мост, соединяющий в мирном сожительстве классовых врагов, это буржуазное орудие, усыпляющее сознание пролетариата, рычаг буржуазного механизма!"
Князь Львов указал рукой на официанта, появившегося перед ними с полным бокалом красного вина на подносе:
– Прошу!
Маклаков, взяв бокал, сделал глоток:
– Прекрасное вино, благодарю.
– Как вы, однако, товарища Троцкого, наизусть излагаете… - В интонации князя Львова слышалась усмешка.
– Приходится. Мы должны изучать своих врагов. - Маклаков вернул недопитый бокал на поднос. - И что же мы видим в России? - Продолжил он. - Аресты, расстрелы, высылка интеллигенции…
– Ну, Василий Алексеевич, вы все в одну кучу-то не валите! Высылка двадцать второго года сколько нам свежей крови-то влила, сколько наших спасла! Это вам все же не Соловки. И потом, доложу я вам… - Князь Львов снова закашлял.
"Все-таки он нездоров", - подумалось Ирине.
– Пойдемте внутрь, Георгий Евгеньевич, не ровен час, просквозит вас. - Маклаков, сделав шаг в сторону гостей, вдруг остановился, словно вспомнив о чем-то важном. - Ну, а что Гучков? От него, вижу, совсем отвернулись?
– Александр Иванович очернил себя и своими германскими связями, и причастностью к делу Корнади, как вы помните, убийцы Воровского, а потом, знаете ли, кажется мне… - Они вошли в дом, и голоса их потонули во взрыве смеха.
Ирина вопросительно взглянула на мужа. Тот стал очень серьезен.
– Что это значит? - еле слышно спросила она.
На балкон высыпала шумная группа гостей.
– Потом… давай отойдем.
Они отошли к другому краю балкона. Ирина удивленно посмотрела на Николя:
– И что? Объясни!
Он задумчиво пригладил волосы:
– Да как тебе сказать…
– Ну, не зли меня! - Она нетерпеливо шлепнула его по плечу ладошкой. - Говори же, наконец!
– Видишь ли, судя по всему, князь Львов и ваш знаменитый посол несуществующего правительства - масоны, причем…
– А что это за "раскаленные угли" в ковше? - Ирина взволнованно облизнула губы.
– Ну, это просто… Есть вопросы, которые задают при посвящении в тот или иной градус… при церемонии. Кажется мне, такого рода вопрос - не самый сложный, где-то градуса второго… Дорогая, пойдем-ка и мы внутрь. Ты ведь хотела еще с Куприным увидеться, если не ошибаюсь?
– Так он не пришел, как всегда. - Она огорченно вздохнула.
– Тогда поедем домой. Там и переговорим… - Николя бросил многозначительный взгляд на жену и решительно взял ее под руку. Они вышли с балкона и направились к князю Львову, который, стоя у выхода, уже прощался с подходившими к нему гостями.
– Мсье, позвольте поблагодарить вас за прекрасный вечер. Был счастлив снова видеть вас. - Николя пожал князю руку. Тот кивнул и, устало улыбнувшись, задержал руку Ирины в своей руке.
– Я, Ирина Сергеевна, батюшку вашего - покойного Сергея Ильича - часто вспоминаю. Потребность у нас здесь в таких деятельных и умных людях великая.
– Благодарю, князь. Будем рады видеть вас у себя, - улыбнулась Ирина и, чувствуя, как глаза наполняются слезами, торопливо отошла.
Спускаясь по лестнице, она заметила стоящего у перил Маклакова, о чем-то оживленно беседующего с Юсуповым, который улыбнулся ей и, слегка наклонив голову, попрощался.
"Ну до чего же хорош, глаз не отвести…" - подумала она, увлекаемая мужем к автомобилю…
***
Дома, лежа в кровати рядом с блаженно откинувшимся Николя и разглядывая лепнину на потолке, Ирина задумчиво спросила:
– Откуда ты все это знаешь?
– Ты о чем?! - изумился он вопросу, заданному, с его точки зрения, не в самый подходящий момент.
– О масонах…
– О, мой Бог! - Николя с удовольствием потянулся. - Обожаю женские вопросы! Просто обожаю! Больше ничего тебя именно в данный момент не интересует?
– Сейчас для меня это - самое главное. Говори же!
– Знаешь, я заметил, для тебя самое главное - просто заставить меня говорить. И тогда ты расслабляешься, превращаешься в пушистого котеночка, находящегося на вершине блаженства. А когда я молчу, то вроде тебе и не интересен. Я не прав?
– Не прав! - Поспешно произнесла она. - Прости, но мне правда интересно то, что ты рассказывал о масонах. Так откуда ты знаешь?
– Много будешь знать - скоро перестаришься! - Торжественно произнес Николя по-русски. Ирина хихикнула. Николя, приподнявшись на локтях, озабоченно спросил: - Я правильно сказал?
– Правильно. Умница ты моя. - Ирина погладила его по голове и, зевнув, повернулась на бок, положив голову мужу на плечо. - Говори-говори, я не сплю.
– Я знаю не только про масонов, но и много всего прочего, не менее интересного, потому что я… - Николя сделал паузу, - умный, красивый, начитанный мужчина с прекрасным образованием.
Ирина потерлась щекой о его плечо. "Пусть только говорит, он так хорошо говорит…"
– Кстати, - Николя оживился, - если хочешь про масонов. У них есть такой жест - приветствие, когда они дотрагиваются правой рукой до левого плеча… Так вот, великий скульптор и архитектор Микеланджело тоже был членом одного из таких тайных обществ. И есть версия, что именно поэтому его знаменитый "Давид" на пьяцце Синьории, в центре Флоренции, стоит с поднятой к плечу рукой. А еще, насколько мне известно… - Он посмотрел на жену. - Да слушаешь ли ты меня?
Ирина молчала…
…Ей снилась ожившая статуя обнаженного Давида с головой Феликса Юсупова, выкрикивающая голосом Маклакова: "Кому свежей говядинки из имения графа Льва Николаевича Толстого? Кому говядинки? Отдам недорого! Поменяю на вилки, ложки серебряные…"
16
На улице уже который день шел дождь. Деревья жаловались друг другу на непогоду. Желтые листья каштанов, брошенные порывами осеннего ветра на стекло, напоминали яркие груши. Очертания Нотр-Дама были размыты, будто их коснулась трепетная кисть художника-импрессиониста.
Ирина открыла окно, подставив ладонь тугим струям лившейся с крыши воды. "Чем французский дождь отличается от русского? - Поднесла влажную ладонь к лицу. - Наверное, запахом. Русский дождь пахнет полынью, а французский… ванилью. - Она удивилась пришедшему в голову сравнению. - Да, именно ванилью. Причем это - особенность утреннего дождя, вечерний же здесь пахнет мускусом, а ночной… - она задумалась, - ночной напрочь лишен запаха, он полон лишь звуков. Как в России…".
Просыпаться, а тем более вставать Ирине сегодня не хотелось. Она никак не могла избавиться от привычки позволять себе засыпать только при появлении первых лучей солнца, потому что поняла за последние годы, что все самое страшное происходит только до рассвета, дождавшись которого можно заснуть. Да еще Николя ночью вдруг спросил, откуда у нее шрам на плече. Она отшутилась. Разве может она кому-нибудь рассказать про шрамы, которые внутри? Николя, конечно, милый, добрый, заботливый, и она с ним счастлива. Пусть только не задает вопросов о прошлом, не прикасается к воспоминаниям, которые спрятаны в глубине ее души.
"Я счастлива!" - тихо произнесла Ирина и сразу резко зажмурила глаза, в которые будто бросили горсть песка. Показалось, что бешено пульсирующее сердце переместилось в горло. Прижав пальцы к ямочке между ключицами, она сглотнула, пытаясь избавиться от кома, перекрывшего горло. "Господи, почему ты так жесток?! Почему никогда не даешь шанса поправить непоправимое?" - Она сжала голову руками, словно загоняя туда, на самое дно, так некстати выплывшие мысли. "Опять это проклятое "никогда"!"
"Николя - милый, нежный, заботливый, - повторяла она, как заклинание, раскачивая головой в такт, - и… надежный, - услужливо подсказал мозг. - А Ники тоже был милым, нежным, заботливым и… любимым, - выскочила, превратившись в стон, трепещущая мысль. - И в нем жила страсть, давая о себе знать блеском глаз, движением руки, подрагивающими уголками губ…
Страсть, облаченная в наглухо застегнутые одежды благопристойности… Что может привлекать женщину сильнее? Но было ли все это на самом деле? Может, это был лишь сон? Плод воображения?"
Ирина открыла окно, подставив ладонь тугим струям лившейся с крыши воды. "Чем французский дождь отличается от русского? - Поднесла влажную ладонь к лицу. - Наверное, запахом. Русский дождь пахнет полынью, а французский… ванилью. - Она удивилась пришедшему в голову сравнению. - Да, именно ванилью. Причем это - особенность утреннего дождя, вечерний же здесь пахнет мускусом, а ночной… - она задумалась, - ночной напрочь лишен запаха, он полон лишь звуков. Как в России…".
***
Просыпаться, а тем более вставать Ирине сегодня не хотелось. Она никак не могла избавиться от привычки позволять себе засыпать только при появлении первых лучей солнца, потому что поняла за последние годы, что все самое страшное происходит только до рассвета, дождавшись которого можно заснуть. Да еще Николя ночью вдруг спросил, откуда у нее шрам на плече. Она отшутилась. Разве может она кому-нибудь рассказать про шрамы, которые внутри? Николя, конечно, милый, добрый, заботливый, и она с ним счастлива. Пусть только не задает вопросов о прошлом, не прикасается к воспоминаниям, которые спрятаны в глубине ее души.
"Я счастлива!" - тихо произнесла Ирина и сразу резко зажмурила глаза, в которые будто бросили горсть песка. Показалось, что бешено пульсирующее сердце переместилось в горло. Прижав пальцы к ямочке между ключицами, она сглотнула, пытаясь избавиться от кома, перекрывшего горло. "Господи, почему ты так жесток?! Почему никогда не даешь шанса поправить непоправимое?" - Она сжала голову руками, словно загоняя туда, на самое дно, так некстати выплывшие мысли. "Опять это проклятое "никогда"!"
"Николя - милый, нежный, заботливый, - повторяла она, как заклинание, раскачивая головой в такт, - и… надежный, - услужливо подсказал мозг. - А Ники тоже был милым, нежным, заботливым и… любимым, - выскочила, превратившись в стон, трепещущая мысль. - И в нем жила страсть, давая о себе знать блеском глаз, движением руки, подрагивающими уголками губ…
Страсть, облаченная в наглухо застегнутые одежды благопристойности… Что может привлекать женщину сильнее? Но было ли все это на самом деле? Может, это был лишь сон? Плод воображения?"
17
После смерти Ленина и признания Францией Советской России в здании посольства на Рю де Гренелль сменился хозяин. Маклаков вместе со своей незамужней сестрой, Марией Алексеевной, и старой служанкой-француженкой был вынужден переехать в собственную квартиру на улицу Пэги, в двух шагах от бульвара Монпарнас. Ирина зашла к ним однажды, узнав, что там будет Шаляпин, чтобы поздравить певца после блистательного выступления.
Федор Иванович с царственным величием принимал поздравления и с удовольствием выслушивал хвалебные отзывы. Он приветливо оглядел подошедшую Ирину:
– О, я вижу, милый львеныш превратился в прекрасную львицу!
Она вздрогнула, мгновенно ощутив, будто в сердце вонзили раскаленную иглу. Ей даже показалось, что в воздухе запахло паленым. Услышать здесь, сейчас это ласковое "львеныш" было неожиданно и больно. Так называл ее Ники. Нервно улыбнувшись, она потерла ладонью шею, которую сдавило невидимой петлей. Федор Иванович хоть и балагурил весь вечер, чувствовалось, очень изменился и душевной близости с людьми из прежней жизни не ощущает. Ирине показалось, что его душа словно покрылась патиной, предохраняющей ее от ненужных волнений и потрясений. Она подумала, что, наверное, многие ее соотечественники, покинувшие родину, оставили на русской земле лучшие частицы своей души… Подобно тому, как яркая краска, растворенная в большом количестве воды, приобретает оттенок весьма неопределенный и мутный, так многие из знаменитых русских эмигрантов теряли свою яркость, лишившись России. Причем не обязательно это была яркость таланта. Чаще - яркость человеческой личности. Эмигранты словно оказались под огромным увеличительным стеклом, обнаружившим неожиданные и порой не самые лучшие особенности души прежних российских кумиров.
Шаляпин все-таки уделил Ирине в тот вечер немного внимания. Уже собираясь уходить, она зашла в кабинет Маклакова, чтобы взглянуть на висевшую там очень неплохую копию " Моны Лизы" работы неизвестного художника. Облик этой женщины, ее таинственная полуулыбка манили и волновали одновременно. Шаги по коридору отвлекли Ирину. Она нехотя повернула голову в сторону двери. На пороге кабинета стоял Шаляпин:
– Вы, Ирина Сергеевна, будто обижены на меня…
Она молча смотрела на него.
– Разрешите? - Шаляпин перешагнул порог кабинета.
– Вы так спрашиваете, Федор Иванович, будто это - мой дом, а я - такая же гостья, как и вы, - усмехнулась она.
– Вы, Ирина Сергеевна, - Шаляпин сделал шаг в ее сторону, в его глазах мелькнуло что-то знакомое из той - прежней жизни, - относитесь к тому редкостному типу женщин, которые заполняют собой любое пространство, где бы они ни находились. Это может быть комнатушка, дом, берег океана или звездное небо. Есть вы… а все остальное - просто в придачу. Извините за высокопарность слога. - Он повернулся к картине. - Пытаетесь разгадать тайну Джоконды? Боюсь, это невозможно.
– Отчего же, Федор Иванович? Мне кажется… - Она задумалась.
– Ну-ну, чего же вы замолчали?
– Все пытаются разгадать тайну ее улыбки, как улыбки женщины, а ведь ее улыбка - это улыбка самой тайны. И она смотрит на нас всех и смеется, потому что знает - улыбка тайны непостижима. - Шаляпин слушал, слегка наклонив голову набок. - Это как ваш голос, - продолжила Ирина. - Вы, наверное, тоже посмеиваетесь, когда кто-либо пытается разгадать его тайну. Вот и сегодня ваш голос был настолько пластичен, а страсть, с которой вы пели, настолько горяча, что вы, как тот кузнец Вакула, на глазах у слушателей создавали чудо, которому нет цены. И - как вы только что сказали - извините за высокопарность.
Шаляпин улыбнулся и поцеловал ей руку.
– Вы, я слышал, теперь - графиня? А помните наш давнишний разговор? Вы еще восклицали: " Месть?! Да как он мог, этот Монте-Кристо, да как это можно?"
– А вы сказали, - она поднесла пальцы к внезапно похолодевшему лбу, - что никогда нельзя произносить этой фразы, потому что меня непременно поставят в те же условия, и я сама дам себе ответ - как это можно… Мстить… - Ее голос дрогнул. - Но, как видите, я все еще не Монте-Кристо…
– Но уже графиня… - Шаляпин усмехнулся. - Как я вам и предрекал. Правда, граф, прежде чем получил основания менять чужие судьбы, посидел в тюрьме, имея возможность хорошенько осмыслить собственный пройденный путь. А вы…
– …тоже успела посидеть… - тихо проговорила Ирина и потерла ладонью шею. - И тоже осмыслила…
Шаляпин обернулся на голоса, раздавшиеся из коридора.
– Иду, иду! - крикнул он, повернув голову в сторону двери. - Так что вы сказали насчет тюрьмы?
– Пошутила. Вы же знаете, я большая шутница.
– Ну, Ирина Сергеевна, даст Бог, свидимся еще…
Шаляпин, торопливо поцеловав ей руку, исчез за дверью.
. "Да… Федор Иванович очень изменился…" - с горечью подумала она, провожая певца взглядом, словно переворачивая еще одну страницу книги, имя которой - прошлое.
– Дорогая! - В глазах Николя промелькнули лукавые искорки. - Мы приглашены на прием в ваше посольство. Учитывая, что ты все время говоришь, что не желаешь общаться с этими… - Николя запнулся, подбирая слово, - советскими русскими, мы должны отказаться?
– Безусловно. Я никуда не пойду. Под страхом расстрела.
– Я знал, - улыбнулся Николя, - поэтому и подтвердил наш приход. Тем более что на приеме точно будет господин Куприн, - рассмеялся он, положив руку на плечо вспыхнувшей Ирины.
Дождь прекратился, и Ирина, выйдя из такси, с удовольствием прошлась до кафе Сен-Бенуа на бульваре Сен-Жермен. В воздухе пахло печеными каштанами и тлеющими углями в жаровнях. Сидя за столиком, она пила кофе с круассаном, наблюдая, как неподалеку девчушка лет двенадцати весело играет с белой кошечкой, приманивая ее хрустящей бумажкой, привязанной к нитке. Девочка напомнила ей Леночку Трояновскую, с которой они познакомились как раз в таком возрасте. У Леночки тоже был котенок, который как-то, разыгравшись, больно оцарапал руку Ирине. Может быть, именно поэтому у нее возникла неприязнь к обидчивым и независимым существам… Ох, Леночка, Леночка… Ее смерть чуть более двух лет назад оборвала последнюю живую ниточку, связывающую Ирину с прежней жизнью. Они вместе бежали из Петрограда на юг России, выжили в гражданской войне, затем перед самым приходом красных, пытаясь выбраться из Севастополя, потерялись на переполненном причале и через год встретились в Париже, где Леночка уже сумела снять небольшую комнату на улице Жака Оффенбаха в квартале Пасси, облюбованном русскими эмигрантами. Вскоре она же нашла работу посудомойки в кафе и с большой радостью принялась за нее, настаивая, чтобы Ирина не торопилась и подобрала себе что-нибудь приличное, благо денег на жилье и еду теперь хватало. Ирина как раз завершала переговоры с одним из недавно созданных модельных домов, куда ее будто бы могли через некоторое время взять манекенщицей, когда Леночка вдруг слегла с высокой температурой. В течение двух недель она металась в бреду, задыхалась от кашля и буквально таяла на глазах. Ирина была вынуждена пойти работать в кафе на ее место, которое никак нельзя было потерять.
Леночка тихо умерла ночью, натянув на себя одеяло, чтобы не разбудить подругу…
– Мари! Пора обедать! - раздался из окна дома напротив громкий женский голос. - Да оставь ты эту приблудную кошку. Быстро домой!
Девочка, вздохнув, быстро провела рукой по пушистой шерстке и, несколько раз обернувшись, грустно побрела домой. Кошка, проводив ее до самых дверей, вернулась и, подойдя к Ирине, стала мурлыкая, тереться об ее ногу. "Ну, иди ко мне, приблудная ты моя! - посадив кошечку себе на колени, она посмотрела на часы. - Что-то Анри запаздывает. Видно, снова не может оторваться от своих записей".
Знакомство и общение с Анри Манго стало настоящим подарком судьбы. Это был удивительный человек. В молодости он приехал в Россию в качестве представителя парфюмерной фабрики, однако вскоре влюбился, женился на русской, остался в Петербурге и обрусел. Когда началась мировая война, он вернулся на родину и после войны занялся переводами. Он был уникальным переводчиком. На поиски французского эквивалента русского слова он мог тратить недели, беседуя с учеными и бродягами, составляя нескольку десятков различных вариантов перевода и выбирая из них наиболее точный.
Русский язык Анри знал в совершенстве, но, как ему казалось, не всегда чувствовал тонкости и нюансы. Собственно, они с Ириной и познакомились именно из-за его дотошности - ей позвонили и попросили проконсультировать господина Манго. "Посмотрите, мне хотелось бы знать ваше мнение", - уже с порога попросил Анри и, усевшись за стол, разложил свои записи, сделанные мелким аккуратным почерком. "Вот здесь, например… Куприн пишет, что герой его "совсем потерял голову". Если он потерял голову именно совсем, то есть окончательно, это один вопрос, а если он потерял голову не насовсем, то есть временно, и вскоре, увидев, что объект его обожания вовсе не достоин этой потери, вернул свою голову на место, это, как вы понимаете, совсем другой вопрос… Или вот еще, взгляните… "Смотришь, бывало, в трамвае примостился в уголку утлый преждевременный старичок…" Вот этот самый "утлый преждевременный"? Прежде, чем показывать свой вариант перевода Куприну, я бы хотел уточнить…" - и он погружался в свои записи. Возможно, именно из-за трепетного отношения Анри к русскому языку, уникального профессионализма и ответственности родились изумительные переводы книг Достоевского, Куприна и Толстого. Консультируя Анри, Ирина была горда, что имеет к этой работе какое-то отношение.
…После встречи с Анри она заехала на рынок Сен-Клу купить гусиную печень, которую очень полюбила за годы жизни во Франции. Уютно устроившаяся у нее на руках кошечка явно с одобрением отнеслась к этой покупке. Затем заглянула к модельеру Полю Пуаре на Елисейские поля. Поднявшись по широкой мраморной лестнице, покрытой коврами, она попала в объятия жизнерадостного полного человека с вызывающе коротко остриженными волосами и бородой. Знаменитый законодатель моды долго подбирал ей платье для приема в советском посольстве и, как всегда, сумел угодить…
Невысокий кареглазый мужчина с аккуратной рыжей бородкой встречал гостей у входа в зал приемов посольства.
– Рад приветствовать вас, господин граф. Счастлив познакомиться с вашей очаровательной супругой.
Он указал рукой в сторону зала, полного гостей:
– Прошу. Думаю, вы встретите здесь много добрых знакомых.
Ирина, одетая в ярко-красное платье, в красной шляпе с красным пером прошла под руку с мужем по блестящему паркету, ловя на себе взгляды присутствующих.
– Как, ты говорил, фамилия нового посла? - не поворачивая головы, тихо спросила она мужа.
– Красин. Леонид Борисович. Ты разве не читала приглашение?
– Даже не прикоснулась, - Ирина брезгливо поморщилась.
– Скажи, - Николя оживился, - Красин от русского слова "красный"? А "красный" означает красивый?
– В России в последние годы слово "красный" скорее ассоциируется с кровью, - язвительно бросила она.
– О-ля-ля! - развеселился Николя. - Теперь я понял, почему сегодня ты надела такое платье. Это - протест!
Ирина, надменно приподняв бровь, обернулась вполоборота к мужу, который, жестом подозвав официанта, взял с подноса два бокала с вином - белым и красным.
– Я уверен, ты сегодня предпочтешь красное. Можешь даже не пить, просто подержи в руке - очень к платью подходит. До чего же ты забавная, честное слово! - с улыбкой проговорил он.
– Не нравится… - сурово начала Ирина. Николя мгновенно изобразил отчаяние на лице, - мог и не жениться! - торжественно закончила она.
Он нежно поцеловал ей руку и спросил, становясь серьезным:
– Так ты знаешь что-нибудь о Красине? Мне известно только, что он был торговым представителем Советской России в Англии, а до девятьсот семнадцатого года решал вопросы финансирования партии большевиков.
– Он был другом писателя Горького и актрисы Андреевой, - задумчиво взглянула на мужа Ирина. - Имел какие-то свои отношения с известным русским промышленником Саввой Морозовым, который при таинственных обстоятельствах будто бы покончил с собой в Канне в 1905, кажется, году. А сто тысяч рублей по векселю, выписанному Морозовым в пользу Андреевой, получал известный адвокат Малентович, связанный с большевиками. Мой папа вел некоторые дела Зинаиды Морозовой - вдовы Саввы. Кстати, в газетах писали, что Ленин умер в Горках, а это имение - я точно знаю, принадлежит ей. Значит, товарищи реквизировали. - Ирина вдруг вспомнила, что слышала фамилию "Красин" и от Леночки Трояновской, которая по секрету еще в Петрограде шепнула ей о таинственных денежных отношениях отца с большевиками. А вскоре после этого разговора Петр Петрович Трояновский исчез. Как-то утром ушел на встречу в наркомат продовольствия, да так и не вернулся. Вечером того же дня, поговорив с кем-то по телефону, Софи, ничего не объясняя, велела им с Леночкой быстро собрать самые необходимые вещи, потому что необходимо срочно покинуть Петроград. Отдышаться они смогли только в вагоне поезда, направлявшегося на юг…
– Мсье Красин производит сложное впечатление, - негромко продолжила она. - Заметил, какие у него глаза? Как мышеловки, если так можно про глаза сказать.
– Ох, Анри на тебя нет! - засмеялся Николя.
– Да не смейся, я права! Взгляни на него - глаза вроде бы мягкие, добрые, взгляд обволакивает, впускает внутрь и… р-раз! Дверца захлопывается - хребет пополам!
– Это у вас, по-моему, называется - "чертики в тихом болоте"?
– Вот-вот. Только, дорогой, это не чертики. Чертики мелковаты. Не тот масштаб! - усмехнулась она и сжала руку мужа. - Смотри! Вот и Александр Иванович! Куприн! Пойдем же скорее, я хочу, наконец, познакомиться.
Она высвободила руку и решительно направилась к окруженному поклонниками писателю. Николя быстрым шагом догнал ее и, сжав локоть, шепнул:
– Милая, ты немного эксцентрична сегодня, на тебя обращают внимание.
– Все из-за моей неземной красоты, дорогой, - ответила она, ослепительно улыбнувшись, и вдруг ощутила непонятное беспокойство. Чувство, охватившее Ирэн, было сродни уже забытому, казалось бы, животному ужасу, испытанному лишь однажды, и было тем неприятнее, что источник, породивший его, находился где-то рядом. Внезапно побледнев, она остановилась и огляделась.
– Что с тобой? - взволнованно спросил Николя, заглядывая ей в лицо. - Тебе нехорошо?
– Нет, нет, - отмахнулась Ирина. - Все нормально. Просто здесь немного душно. Познакомь же меня скорее с Куприным.
– Здравству-уйте-ее, мсье Ку-упри-ин! - поплыл в густом тревожном воздухе голос Николя. По спине у Ирины пробежала дрожь. Голоса стали глуше и как будто замедлились. - Мы с вами встре-ееча-ались у Анри-иии, если помни-ите… Разрешите вам предста-авить мою су-упруугу - стра-ааастную покло-онницу ва-аше-его та-ала-анта-а гра-афи-иню Ирэ-эн Та-арне-ер.
"Почему Николя сегодня так странно говорит?" - промелькнуло в голове.
Федор Иванович с царственным величием принимал поздравления и с удовольствием выслушивал хвалебные отзывы. Он приветливо оглядел подошедшую Ирину:
– О, я вижу, милый львеныш превратился в прекрасную львицу!
Она вздрогнула, мгновенно ощутив, будто в сердце вонзили раскаленную иглу. Ей даже показалось, что в воздухе запахло паленым. Услышать здесь, сейчас это ласковое "львеныш" было неожиданно и больно. Так называл ее Ники. Нервно улыбнувшись, она потерла ладонью шею, которую сдавило невидимой петлей. Федор Иванович хоть и балагурил весь вечер, чувствовалось, очень изменился и душевной близости с людьми из прежней жизни не ощущает. Ирине показалось, что его душа словно покрылась патиной, предохраняющей ее от ненужных волнений и потрясений. Она подумала, что, наверное, многие ее соотечественники, покинувшие родину, оставили на русской земле лучшие частицы своей души… Подобно тому, как яркая краска, растворенная в большом количестве воды, приобретает оттенок весьма неопределенный и мутный, так многие из знаменитых русских эмигрантов теряли свою яркость, лишившись России. Причем не обязательно это была яркость таланта. Чаще - яркость человеческой личности. Эмигранты словно оказались под огромным увеличительным стеклом, обнаружившим неожиданные и порой не самые лучшие особенности души прежних российских кумиров.
Шаляпин все-таки уделил Ирине в тот вечер немного внимания. Уже собираясь уходить, она зашла в кабинет Маклакова, чтобы взглянуть на висевшую там очень неплохую копию " Моны Лизы" работы неизвестного художника. Облик этой женщины, ее таинственная полуулыбка манили и волновали одновременно. Шаги по коридору отвлекли Ирину. Она нехотя повернула голову в сторону двери. На пороге кабинета стоял Шаляпин:
– Вы, Ирина Сергеевна, будто обижены на меня…
Она молча смотрела на него.
– Разрешите? - Шаляпин перешагнул порог кабинета.
– Вы так спрашиваете, Федор Иванович, будто это - мой дом, а я - такая же гостья, как и вы, - усмехнулась она.
– Вы, Ирина Сергеевна, - Шаляпин сделал шаг в ее сторону, в его глазах мелькнуло что-то знакомое из той - прежней жизни, - относитесь к тому редкостному типу женщин, которые заполняют собой любое пространство, где бы они ни находились. Это может быть комнатушка, дом, берег океана или звездное небо. Есть вы… а все остальное - просто в придачу. Извините за высокопарность слога. - Он повернулся к картине. - Пытаетесь разгадать тайну Джоконды? Боюсь, это невозможно.
– Отчего же, Федор Иванович? Мне кажется… - Она задумалась.
– Ну-ну, чего же вы замолчали?
– Все пытаются разгадать тайну ее улыбки, как улыбки женщины, а ведь ее улыбка - это улыбка самой тайны. И она смотрит на нас всех и смеется, потому что знает - улыбка тайны непостижима. - Шаляпин слушал, слегка наклонив голову набок. - Это как ваш голос, - продолжила Ирина. - Вы, наверное, тоже посмеиваетесь, когда кто-либо пытается разгадать его тайну. Вот и сегодня ваш голос был настолько пластичен, а страсть, с которой вы пели, настолько горяча, что вы, как тот кузнец Вакула, на глазах у слушателей создавали чудо, которому нет цены. И - как вы только что сказали - извините за высокопарность.
Шаляпин улыбнулся и поцеловал ей руку.
– Вы, я слышал, теперь - графиня? А помните наш давнишний разговор? Вы еще восклицали: " Месть?! Да как он мог, этот Монте-Кристо, да как это можно?"
– А вы сказали, - она поднесла пальцы к внезапно похолодевшему лбу, - что никогда нельзя произносить этой фразы, потому что меня непременно поставят в те же условия, и я сама дам себе ответ - как это можно… Мстить… - Ее голос дрогнул. - Но, как видите, я все еще не Монте-Кристо…
– Но уже графиня… - Шаляпин усмехнулся. - Как я вам и предрекал. Правда, граф, прежде чем получил основания менять чужие судьбы, посидел в тюрьме, имея возможность хорошенько осмыслить собственный пройденный путь. А вы…
– …тоже успела посидеть… - тихо проговорила Ирина и потерла ладонью шею. - И тоже осмыслила…
Шаляпин обернулся на голоса, раздавшиеся из коридора.
– Иду, иду! - крикнул он, повернув голову в сторону двери. - Так что вы сказали насчет тюрьмы?
– Пошутила. Вы же знаете, я большая шутница.
– Ну, Ирина Сергеевна, даст Бог, свидимся еще…
Шаляпин, торопливо поцеловав ей руку, исчез за дверью.
. "Да… Федор Иванович очень изменился…" - с горечью подумала она, провожая певца взглядом, словно переворачивая еще одну страницу книги, имя которой - прошлое.
***
– Дорогая! - В глазах Николя промелькнули лукавые искорки. - Мы приглашены на прием в ваше посольство. Учитывая, что ты все время говоришь, что не желаешь общаться с этими… - Николя запнулся, подбирая слово, - советскими русскими, мы должны отказаться?
– Безусловно. Я никуда не пойду. Под страхом расстрела.
– Я знал, - улыбнулся Николя, - поэтому и подтвердил наш приход. Тем более что на приеме точно будет господин Куприн, - рассмеялся он, положив руку на плечо вспыхнувшей Ирины.
***
Дождь прекратился, и Ирина, выйдя из такси, с удовольствием прошлась до кафе Сен-Бенуа на бульваре Сен-Жермен. В воздухе пахло печеными каштанами и тлеющими углями в жаровнях. Сидя за столиком, она пила кофе с круассаном, наблюдая, как неподалеку девчушка лет двенадцати весело играет с белой кошечкой, приманивая ее хрустящей бумажкой, привязанной к нитке. Девочка напомнила ей Леночку Трояновскую, с которой они познакомились как раз в таком возрасте. У Леночки тоже был котенок, который как-то, разыгравшись, больно оцарапал руку Ирине. Может быть, именно поэтому у нее возникла неприязнь к обидчивым и независимым существам… Ох, Леночка, Леночка… Ее смерть чуть более двух лет назад оборвала последнюю живую ниточку, связывающую Ирину с прежней жизнью. Они вместе бежали из Петрограда на юг России, выжили в гражданской войне, затем перед самым приходом красных, пытаясь выбраться из Севастополя, потерялись на переполненном причале и через год встретились в Париже, где Леночка уже сумела снять небольшую комнату на улице Жака Оффенбаха в квартале Пасси, облюбованном русскими эмигрантами. Вскоре она же нашла работу посудомойки в кафе и с большой радостью принялась за нее, настаивая, чтобы Ирина не торопилась и подобрала себе что-нибудь приличное, благо денег на жилье и еду теперь хватало. Ирина как раз завершала переговоры с одним из недавно созданных модельных домов, куда ее будто бы могли через некоторое время взять манекенщицей, когда Леночка вдруг слегла с высокой температурой. В течение двух недель она металась в бреду, задыхалась от кашля и буквально таяла на глазах. Ирина была вынуждена пойти работать в кафе на ее место, которое никак нельзя было потерять.
Леночка тихо умерла ночью, натянув на себя одеяло, чтобы не разбудить подругу…
– Мари! Пора обедать! - раздался из окна дома напротив громкий женский голос. - Да оставь ты эту приблудную кошку. Быстро домой!
Девочка, вздохнув, быстро провела рукой по пушистой шерстке и, несколько раз обернувшись, грустно побрела домой. Кошка, проводив ее до самых дверей, вернулась и, подойдя к Ирине, стала мурлыкая, тереться об ее ногу. "Ну, иди ко мне, приблудная ты моя! - посадив кошечку себе на колени, она посмотрела на часы. - Что-то Анри запаздывает. Видно, снова не может оторваться от своих записей".
Знакомство и общение с Анри Манго стало настоящим подарком судьбы. Это был удивительный человек. В молодости он приехал в Россию в качестве представителя парфюмерной фабрики, однако вскоре влюбился, женился на русской, остался в Петербурге и обрусел. Когда началась мировая война, он вернулся на родину и после войны занялся переводами. Он был уникальным переводчиком. На поиски французского эквивалента русского слова он мог тратить недели, беседуя с учеными и бродягами, составляя нескольку десятков различных вариантов перевода и выбирая из них наиболее точный.
Русский язык Анри знал в совершенстве, но, как ему казалось, не всегда чувствовал тонкости и нюансы. Собственно, они с Ириной и познакомились именно из-за его дотошности - ей позвонили и попросили проконсультировать господина Манго. "Посмотрите, мне хотелось бы знать ваше мнение", - уже с порога попросил Анри и, усевшись за стол, разложил свои записи, сделанные мелким аккуратным почерком. "Вот здесь, например… Куприн пишет, что герой его "совсем потерял голову". Если он потерял голову именно совсем, то есть окончательно, это один вопрос, а если он потерял голову не насовсем, то есть временно, и вскоре, увидев, что объект его обожания вовсе не достоин этой потери, вернул свою голову на место, это, как вы понимаете, совсем другой вопрос… Или вот еще, взгляните… "Смотришь, бывало, в трамвае примостился в уголку утлый преждевременный старичок…" Вот этот самый "утлый преждевременный"? Прежде, чем показывать свой вариант перевода Куприну, я бы хотел уточнить…" - и он погружался в свои записи. Возможно, именно из-за трепетного отношения Анри к русскому языку, уникального профессионализма и ответственности родились изумительные переводы книг Достоевского, Куприна и Толстого. Консультируя Анри, Ирина была горда, что имеет к этой работе какое-то отношение.
…После встречи с Анри она заехала на рынок Сен-Клу купить гусиную печень, которую очень полюбила за годы жизни во Франции. Уютно устроившаяся у нее на руках кошечка явно с одобрением отнеслась к этой покупке. Затем заглянула к модельеру Полю Пуаре на Елисейские поля. Поднявшись по широкой мраморной лестнице, покрытой коврами, она попала в объятия жизнерадостного полного человека с вызывающе коротко остриженными волосами и бородой. Знаменитый законодатель моды долго подбирал ей платье для приема в советском посольстве и, как всегда, сумел угодить…
***
Невысокий кареглазый мужчина с аккуратной рыжей бородкой встречал гостей у входа в зал приемов посольства.
– Рад приветствовать вас, господин граф. Счастлив познакомиться с вашей очаровательной супругой.
Он указал рукой в сторону зала, полного гостей:
– Прошу. Думаю, вы встретите здесь много добрых знакомых.
Ирина, одетая в ярко-красное платье, в красной шляпе с красным пером прошла под руку с мужем по блестящему паркету, ловя на себе взгляды присутствующих.
– Как, ты говорил, фамилия нового посла? - не поворачивая головы, тихо спросила она мужа.
– Красин. Леонид Борисович. Ты разве не читала приглашение?
– Даже не прикоснулась, - Ирина брезгливо поморщилась.
– Скажи, - Николя оживился, - Красин от русского слова "красный"? А "красный" означает красивый?
– В России в последние годы слово "красный" скорее ассоциируется с кровью, - язвительно бросила она.
– О-ля-ля! - развеселился Николя. - Теперь я понял, почему сегодня ты надела такое платье. Это - протест!
Ирина, надменно приподняв бровь, обернулась вполоборота к мужу, который, жестом подозвав официанта, взял с подноса два бокала с вином - белым и красным.
– Я уверен, ты сегодня предпочтешь красное. Можешь даже не пить, просто подержи в руке - очень к платью подходит. До чего же ты забавная, честное слово! - с улыбкой проговорил он.
– Не нравится… - сурово начала Ирина. Николя мгновенно изобразил отчаяние на лице, - мог и не жениться! - торжественно закончила она.
Он нежно поцеловал ей руку и спросил, становясь серьезным:
– Так ты знаешь что-нибудь о Красине? Мне известно только, что он был торговым представителем Советской России в Англии, а до девятьсот семнадцатого года решал вопросы финансирования партии большевиков.
– Он был другом писателя Горького и актрисы Андреевой, - задумчиво взглянула на мужа Ирина. - Имел какие-то свои отношения с известным русским промышленником Саввой Морозовым, который при таинственных обстоятельствах будто бы покончил с собой в Канне в 1905, кажется, году. А сто тысяч рублей по векселю, выписанному Морозовым в пользу Андреевой, получал известный адвокат Малентович, связанный с большевиками. Мой папа вел некоторые дела Зинаиды Морозовой - вдовы Саввы. Кстати, в газетах писали, что Ленин умер в Горках, а это имение - я точно знаю, принадлежит ей. Значит, товарищи реквизировали. - Ирина вдруг вспомнила, что слышала фамилию "Красин" и от Леночки Трояновской, которая по секрету еще в Петрограде шепнула ей о таинственных денежных отношениях отца с большевиками. А вскоре после этого разговора Петр Петрович Трояновский исчез. Как-то утром ушел на встречу в наркомат продовольствия, да так и не вернулся. Вечером того же дня, поговорив с кем-то по телефону, Софи, ничего не объясняя, велела им с Леночкой быстро собрать самые необходимые вещи, потому что необходимо срочно покинуть Петроград. Отдышаться они смогли только в вагоне поезда, направлявшегося на юг…
– Мсье Красин производит сложное впечатление, - негромко продолжила она. - Заметил, какие у него глаза? Как мышеловки, если так можно про глаза сказать.
– Ох, Анри на тебя нет! - засмеялся Николя.
– Да не смейся, я права! Взгляни на него - глаза вроде бы мягкие, добрые, взгляд обволакивает, впускает внутрь и… р-раз! Дверца захлопывается - хребет пополам!
– Это у вас, по-моему, называется - "чертики в тихом болоте"?
– Вот-вот. Только, дорогой, это не чертики. Чертики мелковаты. Не тот масштаб! - усмехнулась она и сжала руку мужа. - Смотри! Вот и Александр Иванович! Куприн! Пойдем же скорее, я хочу, наконец, познакомиться.
Она высвободила руку и решительно направилась к окруженному поклонниками писателю. Николя быстрым шагом догнал ее и, сжав локоть, шепнул:
– Милая, ты немного эксцентрична сегодня, на тебя обращают внимание.
– Все из-за моей неземной красоты, дорогой, - ответила она, ослепительно улыбнувшись, и вдруг ощутила непонятное беспокойство. Чувство, охватившее Ирэн, было сродни уже забытому, казалось бы, животному ужасу, испытанному лишь однажды, и было тем неприятнее, что источник, породивший его, находился где-то рядом. Внезапно побледнев, она остановилась и огляделась.
– Что с тобой? - взволнованно спросил Николя, заглядывая ей в лицо. - Тебе нехорошо?
– Нет, нет, - отмахнулась Ирина. - Все нормально. Просто здесь немного душно. Познакомь же меня скорее с Куприным.
– Здравству-уйте-ее, мсье Ку-упри-ин! - поплыл в густом тревожном воздухе голос Николя. По спине у Ирины пробежала дрожь. Голоса стали глуше и как будто замедлились. - Мы с вами встре-ееча-ались у Анри-иии, если помни-ите… Разрешите вам предста-авить мою су-упруугу - стра-ааастную покло-онницу ва-аше-его та-ала-анта-а гра-афи-иню Ирэ-эн Та-арне-ер.
"Почему Николя сегодня так странно говорит?" - промелькнуло в голове.