"Надо же. Не верит. Думает - игра". Ирина, переложив револьвер в левую руку, приподнялась со стула и сверху вниз, с размаху, как тогда он в Бологом, ударила кулаком ему по скуле.
– Ты чего, баба? Сдурела, что ль? - на побагровевшем лице Серегина бешено блеснули глаза. - Ты, слышь, борщи, борщи, да не перебарщивай! А то я и впрямь разозлюсь. - Его руки напряглись, пытаясь порвать шнуры.
– Это тебе, Сашуля, за тот удар, мне по лицу. - Бесцветные брови Серегина поползли вверх. - Наверное, не помнишь уже? В Бологом? - Серегин, плотно сжав узкие губы, пристально смотрел на Ирину, будто силясь припомнить что-то. - А я, видишь, помню! - Она снова опустилась на стул, ощутив нервную дрожь, волной прокатившуюся по телу. - Было вас там в Бологом четверо, а муж мой - один, беззащитный, - она сделала паузу, - как ты сейчас. А я просила, умоляла, не трогайте, отпустите! Ведь он же, Саша, ни в чем не был виноват. Ни перед вами, ни перед властью вашей. А вы убили его. Ни за что. По пьяной прихоти. - Глаза Серегина забегали, крылья носа задергались.
– Ты чего, говоришь-то, Ир? Никак не пойму я. Слышь, попить дай! - он дернулся.
– Лежи, лежи, Сашенька. Я подам. - Она взяла с прикроватной тумбочки графин с водой. - Пей! - плеснула ему в лицо. - Сволочь! - Серегин вздрогнул и жадно облизнул мокрые губы.
– Какого такого мужа? Ты чего, дура, белены объелась?
У Ирины перехватило дыхание.
– Попил, милок? Тогда - слушай. - Поставила графин на место. - Слушай меня внимательно, Серегин. Двое нас осталось. Ты да я. Про мужа моего ты, понятно, уже вспомнил. - Серегин молчал, прерывисто дыша. - Дмитрий Степанович, дружок твой говорливый, который в санатории лечился, - помер. Сказочку мою послушал и… преставился. От переживаний. Чудны дела твои, Господи! - Серегин, не моргая, смотрел на нее. Заметив, что его пальцы сжались в кулаки, Ирина усмехнулась. - Двое других - матрос красномордый - Мальцев, знаешь наверное - с якорем на руке, - мимоходом пояснила она, - и еще один - рыжеватый, на моль похожий, - поморщилась, - Тушкевич… Ну да! Конечно, знаешь! Ты же мне сам про них говорил. Так оба в ресторане, куда я их пригласила, рыбки поели и - туда же, к Степанычу отправились. Видно, рыба в тот день несвежая была, - посочувствовала Ирина окаменевшему Серегину. - Из них ты один остался. И вот я… - она задумчиво посмотрела на револьвер…
– Ах ты, сучка! - прогнусавил Серегин и яростно задергал руками, пытаясь освободиться. - Так ты та самая бабенка? Ой, дурак я! Ой, дура-ак! Как же я тебя не распознал? Чуял ведь нутром, глаза знакомые! Ах ты, контра! Как же ты, змеюка, выжила? Говорил я тогда Степанычу, коли оприходовали дамочку - кончать надо… - прошипел он. - А он, добрая душа, о других товарищах подзаботился. Вот и назаботился. Тебя ж, сука, прямо в тюряге порешить были должны после всего! - его взгляд был полон злобного сожаления, короткие пальцы сжимались и разжимались, бессильные удушить… - Да только знай, стерва, товарищи мою погибель не простят. Ой, не простят! И тебя саму, и графа твово буржуйского живьем порвут! Они ж ведь знают, - его лицо скривилось в хитрой ухмылке, - что я с тобой, сучка, ради дела на связь пошел. Ради дела! Пусти! Пусти меня! - он задергался всем телом. - Не имеешь права!
– Что? - Ирина затряслась от смеха. - Что ты сказал? Права не имею? А ты, Саша? Думаешь, ты право имел? Думаешь, хозяином жизни стал - волен казнить и миловать, а сам бессмертен? - Ирина, вдруг перестав смеяться, наклонилась к Серегину и прошептала, пристально глядя ему в глаза: - Нет, милок, перед смертью-то все равны. - Выпрямившись, проговорила спокойно, почти равнодушно, как он тогда в Бологом: - Но только нельзя тебе в спокойствии своей смертью умереть. Я теперь и свидетель, и судья, и палач. Хочешь спросить, кто мне право на это дал? Да ты же сам и дал вместе с дружками своими погаными! - Ирина замолчала, словно собираясь с силами, чтобы произнести ту единственную, главную, выстраданную фразу, ради которой собственно и жила все последние годы. - Решение мое одно - виновен в человекоубийстве! И приговор один - должен быть казнен! - Выдернув подушку у него из-под головы, накрыла ею револьвер и встала. - Убью я тебя, Сашенька,- вдруг почувствовав опустошенность и смертельную усталость, снова тихо проговорила она, направляя ствол оружия ему в лицо.
Задержав дыхание, как учил покойный отец, стала медленно нажимать на спусковой крючек, выбирая свободный ход. В глазах Серегина появился животный ужас, он зажмурился, побелевшее лицо перекосилось, рот оскалился в беззвучном крике, руки напряглись, тело выгнулось в ожидании нестерпимой, последней в жизни боли и… - на его светло-бежевых брюках между ног начало расплываться темное влажное пятно. Ирина, краем глаза заметив это, никак не могла понять, что произошло, а когда поняла, сняла указательный палец со спускового крючка.
– Что это, Саша? - ее плечи затряслись. - Да ты… - она не смогла выговорить. - Ты… при женщине?… - подушка выпала у нее из руки. - Да тебя и убивать-то уже не надо. Ты - и так уже умер! Ты - мертвец, Серегин! Уже мертвец! - расхохоталась Ирина и, бросив револьвер в сумочку, не оглядываясь, быстро вышла из комнаты. Консьержка в подъезде привычно посмотрела сквозь покидавшую дом женщину…
Дождь обрушился на ночной город, жадно облизывая черепичные чешуйки крыш, истосковавшиеся по влаге кроны деревьев, каменный панцирь еще хранящих дневное тепло мостовых и тротуаров. "Зонтик я, конечно, оставила дома…" - подумала Ирина, ошеломленная хлынувшим на нее с небес потоком, растерянно оглядываясь по сторонам. Вынырнувшее из переулка такси, казалось, было ниспослано свыше.
– Как удачно, мсье, что вы оказались поблизости в начале нового всемирного потопа! - нырнув в авто, скороговоркой проговорила Ирина, обращаясь к таксисту. - А то уж показалось, настал мой последний час… - она смахнула ладошкой дождевые капли с лица.
– Жизнь, мадам, приобретает настоящий вкус только тогда, когда она пахнет смертью! - повернув к ней лысоватую голову, глубокомысленно произнес усатый пожилой шофер, оглядывая пассажирку.
– О, поверьте, мсье, жизнь прекрасна всегда, особенно, когда достигаешь намеченной цели! - весело отпарировала Ирина.
– И какова же ваша цель, мадам?
– В данный момент… - Ирина задумалась. "Домой? Николя, наверное, уже беспокоится. Нет. Надо немного побыть одной, прежде чем я ему все расскажу…" - в данный момент моя цель- бульвар Сен-Мишель. Знаете кафе на углу?
– Ядреный корень! - выругался Серегин. - Живой! - Изогнувшись, он с трудом дотянулся зубами до узла на шнуре, притягивавшем руку к спинке кровати. - Тугой… Где чёртова баба научилась так завязывать веревки? Все зубы обломаешь! Так, кажись пошло… Еще один… Слаба графиня буржуйская супротив нашего брата! За разговорами да терзаниями разве ж дело делают? Потому они, белокостные, и гражданскую проиграли со своими барскими сантиментами. Слава богу, зубы крепкие… Кажись все - одну развязал… - Серегин, опустив руку, несколько раз тряхнул кистью, стараясь разогнать застоявшуюся кровь. - Стрелять надобно молча и без разговору. В этом сила! Так… Теперь другую… "Молодец, Серегин!" - мысленно похвалил он себя и тут же выругался. - Твою мать! Это ж надо, так вляпаться… с контрой! Обоссался еще, как пацан, - бормотал он раздраженно. - Теперь ноги…
"Не узнал бы кто… Тогда - прощай партбилет. Товарищам в глаза не глянешь!" - засвербила в голове тревожная мысль. - Вот гадина подколодная! Все! - Он сполз с кровати и сунул ноги в ботинки. "Надо поспешать. Не вернулась бы сдуру!" Короткими, еще дрожащими пальцами попытался завязать шнурки. Шнурки никак не поддавались. - Вот буржуи гадские! Напридумывали! - хрипловатый голос дрожал от ненависти. - Как справно в сапогах-то было. Одел - и пошел! А, ну их, эти шнурки! - бросил он бесполезное занятие. - Потом завяжу. Вот так… подоткну пока… - "Теперь - бегом на улицу… Не было б в подъезде засады какой!" - тревожно заныло в груди. - Мне б только до посольства добраться… А уж потом я эту сучку достану! Кровью умоется, стерва! - задохнувшись от предвкушения, прошипел он. - Потому что живой!
Пожилая консьержка на первом этаже, услышав гулкий топот, оторвалась от вязания и удивленно проводила взглядом растрепанного мужчину в ботинках с незавязанными шнурками, через три ступеньки сбегавшего по лестнице. Дверь подъезда захлопнулась.
– Чёртовы шнурки! - послышался с улицы вопль на неизвестном ей языке. Отблеск фар резанул стекло двери подъезда. Рокот мотора и отчаянный хриплый крик, прерванный глухим ударом, заставили косьержку снова встревожено поднять голову. "И кто придумал эти авто? Из-за них по улицам просто не пройти…" - ворчливо пробормотала она, поднимаясь с места и выглядывая наружу.
У края проезжей части посреди огромной лужи, вскипающей восторженными пузырьками проливного дождя, неестественно подвернув ноги, без ботинок, лежал мужчина с оскаленным ртом. Его судорожно подрагивающая рука со скрюченными пальцами будто еще пыталась ухватить кого-то за горло…
От камина до телефона двенадцать шагов. Двенадцать туда и двенадцать обратно. Сколько раз он уже прошел этот путь, только чтобы не стоять на месте! Стрелку часов будто держит невидимая рука. "Один, два, три, четыре, пять…" Дребезжащий звонок разорвал тишину гостиной. Николя бросился к телефонному аппарату.
– Алло! Слушаю вас, мсье Поль!… А…Бернар… Да, я тоже рад был тебя видеть сегодня… Нет, нет, все в порядке… Да, конечно, я все понимаю… Ты же мой брат… Послушай, Бернар, не обижайся, но я жду очень важный звонок… Конечно, позвоню… Позднее… Пока. " Один, два, три, четыре…" Только сейчас, пожалуй, впервые в жизни, Николя так остро почувствовал деление времени на мгновения. "…Пять, шесть…" - еще два мгновения остались в прошлом, и на два мгновения стало ближе то неизвестное, которое он ожидал. "…Одиннадцать, двенадцать, разворот…" Так, наверное, считают последние - неизмеримо ценные секунды - люди, осужденные на казнь, поднявшись на эшафот и предощущая безразлично-холодное прикосновение ножа гильотины, которое неизбежно прервет их собственную, единственную, неповторимую, оказавшуюся столь неожиданно короткой, жизнь. "…Один, два, три…" Резкий телефонный звонок оцарапал слух.
– Слушаю вас, мсье Поль! - выдохнул Николя. - Только имейте в виду - я больше не буду ждать! Слышите, не бу-ду! - по слогам проговорил он. - Я немедленно выезжаю. Где Ирэн? В кафе?.. Да, я знаю это кафе. Что она там делает?.. Ну, хорошо, я выезжаю. Ждите меня у входа.
"Это авто совсем не едет! С такой скоростью впору сопровождать похоронные процессии! - раздраженно думал Николя, рассекая парижскую ночь. - Почему мсье Поль был взволнован? На него это совсем не похоже… Еще этот дождь…"
– Добрый вечер, мсье Поль! Я доехал даже быстрее, чем ожидал. Ирэн в кафе? - возбужденно спросил Николя, протягивая руку встречавшему его у входа пожилому сыщику. Обычно жизнерадостный и полный энтузиазма, мьсе Поль сейчас выглядел подавленным и растерянным.
– Видите ли, мсье граф, - он почему-то указал глазами на понуро стоящего неподалеку без зонта пожилого мужчину, по лысоватой голове которого на намокшие обвислые усы стекали струйки воды…пусть лучше Пьер расскажет. Он - сотрудник моего сыскного бюро и все видел своими глазами.
– Понимаете, мсье граф! - срывающимся от волнения голосом, смахивая рукой текущую по лицу воду, начал Пьер. - Этого никто не ожидал. Она была такая веселая. Когда я ее сюда вез, все шутила со мной… Я и в кафе зашел вместе с мадам… - Пьер замолчал, опустив голову.
– Что с Ирэн? - глухо, не узнавая своего голоса, спросил Николя, боясь услышать то, что уже понял, цепляясь, как утопающий за соломинку, за мысль о том, что раз этого пока не сказали, может, ничего и не произошло. - Только не говорите мне, что она… - не смог выговорить страшное слово. - Почему вы молчите? Что случилось? Да говорите же, наконец!
– Сожалею, мсье, - наконец, выдавил из себя сыщик.
– Она такая красивая… - добавил Пьер, опустив голову. - С минуты на минуту приедет полиция. Я уже вызвал.
– Кто ее… убил? - с трудом выговорил Николя, почувствовав, как предательски ослабели ноги. - Серегин? - Он ухватился за плечо мсье Поля.
– Серегин не смог бы этого сделать. Он мертв, - уверенно ответил сыщик, глядя ему в глаза.
– Тогда кто? Вы что, не знаете? - голос Николя задрожал от бешенства, пальцы впились в плечо старого сыщика.
– Видите ли, мсье… - нерешительно начал тот.
– Проводите меня к ней, - все еще отказываясь верить, тихо проговорил Николя.
– Вам лучше бы туда не ходить, мсье, - пробормотал Поль, уже закрывая зонтик.
– Меня ждет жена! - упрямо сказал Николя, делая первый, самый трудный шаг.
Кафе встретило его перепуганными глазами официантов и поваров, жавшихся к стенам. На полу возле столика у окна, за колонной, раскрашенной под мрамор, закрытая с головой белоснежной скатертью с проступившим с левой стороны багровым пятном, лежала Ирэн. Рядом валялся револьвер.
Николя, все еще надеясь на чудо, опустился на колени и медленно отогнул край скатерти… Лицо Ирэн с закрытыми глазами было красиво и спокойно, словно перед смертью она, наконец, смогла получить ответ на свой самый главный вопрос.
– Она умерла сразу. Выстрелила себе прямо в сердце, - донесся до него голос мсье Поля.
Из-под края скатерти выглядывала сжатая в кулак рука. Николя осторожно разжал пальцы Ирэн. Старинный перстень в виде книги, еще хранивший остатки живого тепла, скатился ему на ладонь. В ушах зазвучали слова, сказанные Ирэн сегодня утром: "Я еще не дочитала. Правда, осталась всего одна страница. Дочитаю - расскажу. Совсем скоро. Обещаю".
Он наклонился к ее лицу и вдруг почувствовал исходивший от Ирэн знакомый тонкий аромат, будто последний парижский вечер на прощание опрокинул на нее флакон русских духов. Или - духов? Кто там разберется в этих ударениях…
– Почему? - в полной тишине спросил Николя, оглядывая присутствующих мертвым взглядом. - Почему??!!
– Я тут ни при чем! Отпустите меня! Слышите, не толкайте! Меня это не касается! - За его спиной началась какая-то суета.
– Это официант, который обслуживал графиню, - хмуро пояснил Пьер, легонько подталкивая в спину упирающегося молодого человека.- Подойди, расскажи графу, что видел.
Николя, поднявшись с колен, тяжело опустился на плетеный стул, с трудом поднял глаза на официанта.
– Что видел, что видел… - неохотно пробормотал тот. - Видел, что и все…
– Ну, вошла она в кафе. Села за этот столик. Я, мсье, сразу подошел! - будто оправдываясь, торопливо добавил он. - Придвинула пепельницу. Не эту. Другую… - проследил он взгляд Николя. - Я два раза менял. Два раза! - зачем-то повторил он. - В той, что перед вами, - последняя папироска, которую выкурила мадам графиня. - Николя смотрел на грустный, безжалостно раздавленный окурок со следами губной помады. Курившая папиросу женщина словно хотела затушить свою боль о прозрачные края пепельницы. - Заказала бокал красного вина. Я, как обычно, предложил мадам свежую эмигрантскую газету на русском языке. Графиня здесь всегда их читала. Она отказалась, а потом согласилась. Сначала спокойно читала, и вдруг начала смеяться. О, как она смеялась, мсье! Как смеялась! Я давно не слышал такого смеха. Даже наш повар, - он указал на высокого худощавого мужчину в белом колпаке, - услышав ее смех, выглянул с кухни… У нее были такие глаза, мсье! Полные слез… от смеха… Потом мадам вышла, извините, в туалетную комнату. Потом вернулась. Положила перед собой газету, выкурила папиросу, допила вино, рассчиталась по счету, - чаевые дала очень щедрые, - он закатил глаза к потолку, - снова развернула газету, будто прикрылась ею… И вдруг… этот ужасный выстрел… все его слышали, - официант обвел рукой присутствующих, - даже вот этот мсье, - указал на Пьера. - Он-то первый и подбежал к графине и потом скатертью ее прикрыл. Так что я здесь ни при чем, мсье. Совсем ни при чем.
– Газета, - услышал Николя за спиной голос мсье Поля, - на столе перед вами. Вы ведь читаете по-русски?
Вначале строчки поплыли перед глазами Николя, а буквы никак не хотели складываться в слова. Наконец, он смог сосредоточиться. "К приезду торговой делегации из Советской России" - гласил заголовок статьи на первой странице. На крупной фотографии были видны сосредоточенно-настороженные лица членов делегации, под снимками были перечислены их фамилии по порядку - слева направо.
Третьим значился представитель Наркоминдел Ракелов Николай Сергеевич. С фотографии на Николя глядело благообразное лицо мужчины средних лет с небольшой бородкой. Зажмурившись, Николя откинулся на спинку стула. Собравшись с силами, открыл глаза и впился в газетные строчки. Так… долги… облигации… признание Францией большевистской России… поставки древесины… Вот…
"Представитель Наркомата Иностранных Дел Николай Ракелов, в прошлом - помощник главы Временного правительства, по слухам, расстрелянный большевиками в 1917 году и чудом выживший, удачно женился на дочери влиятельного партийного руководителя и вполне успешно нашел себе место в советском аппарате. Ныне он преданно отстаивает интересы своих новых красных хозяев…"
У входных дверей послышались громкие голоса и началась суета.
– Подъехал инспектор и полицейские… - пронесся по кафе торопливый гомон.
– Пойдемте, мсье граф. Я должен вам еще кое-что показать, - услышал он голос мсье Поля и почувствовал легкое прикосновение к плечу. - Мне кажется, вам следует это увидеть.
– Да, да, конечно. - С трудом поднявшись, Николя проследовал за сыщиком в туалетную комнату.
– Графиня писала губной помадой. Она, видно, не смогла дописать то, что хотела. На полу у зеркала я нашел пустой тюбик…
"ПРОСТИ ЗА МОЮ ЛЮБОВЬ, НИК…" - размашисто, второпях было написано по-русски рукой графини Ирэн Тарнер, урожденной Ирины Яковлевой.
Николя медленно направился к выходу, но вдруг, почувствовав взгляд в спину, резко обернулся.
На него равнодушно смотрела бездонная зеркальная гладь…
– Признаюсь, с газеткой ты сильно сыграл! - печальные глаза белого ангела строго глянули на противника, протянувшего руку к поверженной белой фигурке.
– Играю, как могу! - в голосе черного ангела послышались самодовольные нотки. - А что мне оставалось делать после того, как ты не позволил ему завязать шнурки?
– Играю, как могу! - передразнил его белый ангел. - Да только кажется мне, эта девочка переиграла нас обоих.
– И что ж? По-твоему опять ничья? - пальцы, прикоснувшиеся было к фигурке, нехотя разжались.
– Красивая женщина! - будто и не услышав вопроса, воскликнул белый ангел, подхватывая фигурку с доски.
– Опять будем с ней играть? - убирая руку, удрученно пробормотал черный ангел.
– Непременно сыграем! И кажется мне, что в следующей игре развязка будет иной…
– Ты чего, баба? Сдурела, что ль? - на побагровевшем лице Серегина бешено блеснули глаза. - Ты, слышь, борщи, борщи, да не перебарщивай! А то я и впрямь разозлюсь. - Его руки напряглись, пытаясь порвать шнуры.
– Это тебе, Сашуля, за тот удар, мне по лицу. - Бесцветные брови Серегина поползли вверх. - Наверное, не помнишь уже? В Бологом? - Серегин, плотно сжав узкие губы, пристально смотрел на Ирину, будто силясь припомнить что-то. - А я, видишь, помню! - Она снова опустилась на стул, ощутив нервную дрожь, волной прокатившуюся по телу. - Было вас там в Бологом четверо, а муж мой - один, беззащитный, - она сделала паузу, - как ты сейчас. А я просила, умоляла, не трогайте, отпустите! Ведь он же, Саша, ни в чем не был виноват. Ни перед вами, ни перед властью вашей. А вы убили его. Ни за что. По пьяной прихоти. - Глаза Серегина забегали, крылья носа задергались.
– Ты чего, говоришь-то, Ир? Никак не пойму я. Слышь, попить дай! - он дернулся.
– Лежи, лежи, Сашенька. Я подам. - Она взяла с прикроватной тумбочки графин с водой. - Пей! - плеснула ему в лицо. - Сволочь! - Серегин вздрогнул и жадно облизнул мокрые губы.
– Какого такого мужа? Ты чего, дура, белены объелась?
У Ирины перехватило дыхание.
– Попил, милок? Тогда - слушай. - Поставила графин на место. - Слушай меня внимательно, Серегин. Двое нас осталось. Ты да я. Про мужа моего ты, понятно, уже вспомнил. - Серегин молчал, прерывисто дыша. - Дмитрий Степанович, дружок твой говорливый, который в санатории лечился, - помер. Сказочку мою послушал и… преставился. От переживаний. Чудны дела твои, Господи! - Серегин, не моргая, смотрел на нее. Заметив, что его пальцы сжались в кулаки, Ирина усмехнулась. - Двое других - матрос красномордый - Мальцев, знаешь наверное - с якорем на руке, - мимоходом пояснила она, - и еще один - рыжеватый, на моль похожий, - поморщилась, - Тушкевич… Ну да! Конечно, знаешь! Ты же мне сам про них говорил. Так оба в ресторане, куда я их пригласила, рыбки поели и - туда же, к Степанычу отправились. Видно, рыба в тот день несвежая была, - посочувствовала Ирина окаменевшему Серегину. - Из них ты один остался. И вот я… - она задумчиво посмотрела на револьвер…
– Ах ты, сучка! - прогнусавил Серегин и яростно задергал руками, пытаясь освободиться. - Так ты та самая бабенка? Ой, дурак я! Ой, дура-ак! Как же я тебя не распознал? Чуял ведь нутром, глаза знакомые! Ах ты, контра! Как же ты, змеюка, выжила? Говорил я тогда Степанычу, коли оприходовали дамочку - кончать надо… - прошипел он. - А он, добрая душа, о других товарищах подзаботился. Вот и назаботился. Тебя ж, сука, прямо в тюряге порешить были должны после всего! - его взгляд был полон злобного сожаления, короткие пальцы сжимались и разжимались, бессильные удушить… - Да только знай, стерва, товарищи мою погибель не простят. Ой, не простят! И тебя саму, и графа твово буржуйского живьем порвут! Они ж ведь знают, - его лицо скривилось в хитрой ухмылке, - что я с тобой, сучка, ради дела на связь пошел. Ради дела! Пусти! Пусти меня! - он задергался всем телом. - Не имеешь права!
– Что? - Ирина затряслась от смеха. - Что ты сказал? Права не имею? А ты, Саша? Думаешь, ты право имел? Думаешь, хозяином жизни стал - волен казнить и миловать, а сам бессмертен? - Ирина, вдруг перестав смеяться, наклонилась к Серегину и прошептала, пристально глядя ему в глаза: - Нет, милок, перед смертью-то все равны. - Выпрямившись, проговорила спокойно, почти равнодушно, как он тогда в Бологом: - Но только нельзя тебе в спокойствии своей смертью умереть. Я теперь и свидетель, и судья, и палач. Хочешь спросить, кто мне право на это дал? Да ты же сам и дал вместе с дружками своими погаными! - Ирина замолчала, словно собираясь с силами, чтобы произнести ту единственную, главную, выстраданную фразу, ради которой собственно и жила все последние годы. - Решение мое одно - виновен в человекоубийстве! И приговор один - должен быть казнен! - Выдернув подушку у него из-под головы, накрыла ею револьвер и встала. - Убью я тебя, Сашенька,- вдруг почувствовав опустошенность и смертельную усталость, снова тихо проговорила она, направляя ствол оружия ему в лицо.
Задержав дыхание, как учил покойный отец, стала медленно нажимать на спусковой крючек, выбирая свободный ход. В глазах Серегина появился животный ужас, он зажмурился, побелевшее лицо перекосилось, рот оскалился в беззвучном крике, руки напряглись, тело выгнулось в ожидании нестерпимой, последней в жизни боли и… - на его светло-бежевых брюках между ног начало расплываться темное влажное пятно. Ирина, краем глаза заметив это, никак не могла понять, что произошло, а когда поняла, сняла указательный палец со спускового крючка.
– Что это, Саша? - ее плечи затряслись. - Да ты… - она не смогла выговорить. - Ты… при женщине?… - подушка выпала у нее из руки. - Да тебя и убивать-то уже не надо. Ты - и так уже умер! Ты - мертвец, Серегин! Уже мертвец! - расхохоталась Ирина и, бросив револьвер в сумочку, не оглядываясь, быстро вышла из комнаты. Консьержка в подъезде привычно посмотрела сквозь покидавшую дом женщину…
***
Дождь обрушился на ночной город, жадно облизывая черепичные чешуйки крыш, истосковавшиеся по влаге кроны деревьев, каменный панцирь еще хранящих дневное тепло мостовых и тротуаров. "Зонтик я, конечно, оставила дома…" - подумала Ирина, ошеломленная хлынувшим на нее с небес потоком, растерянно оглядываясь по сторонам. Вынырнувшее из переулка такси, казалось, было ниспослано свыше.
– Как удачно, мсье, что вы оказались поблизости в начале нового всемирного потопа! - нырнув в авто, скороговоркой проговорила Ирина, обращаясь к таксисту. - А то уж показалось, настал мой последний час… - она смахнула ладошкой дождевые капли с лица.
– Жизнь, мадам, приобретает настоящий вкус только тогда, когда она пахнет смертью! - повернув к ней лысоватую голову, глубокомысленно произнес усатый пожилой шофер, оглядывая пассажирку.
– О, поверьте, мсье, жизнь прекрасна всегда, особенно, когда достигаешь намеченной цели! - весело отпарировала Ирина.
– И какова же ваша цель, мадам?
– В данный момент… - Ирина задумалась. "Домой? Николя, наверное, уже беспокоится. Нет. Надо немного побыть одной, прежде чем я ему все расскажу…" - в данный момент моя цель- бульвар Сен-Мишель. Знаете кафе на углу?
***
– Ядреный корень! - выругался Серегин. - Живой! - Изогнувшись, он с трудом дотянулся зубами до узла на шнуре, притягивавшем руку к спинке кровати. - Тугой… Где чёртова баба научилась так завязывать веревки? Все зубы обломаешь! Так, кажись пошло… Еще один… Слаба графиня буржуйская супротив нашего брата! За разговорами да терзаниями разве ж дело делают? Потому они, белокостные, и гражданскую проиграли со своими барскими сантиментами. Слава богу, зубы крепкие… Кажись все - одну развязал… - Серегин, опустив руку, несколько раз тряхнул кистью, стараясь разогнать застоявшуюся кровь. - Стрелять надобно молча и без разговору. В этом сила! Так… Теперь другую… "Молодец, Серегин!" - мысленно похвалил он себя и тут же выругался. - Твою мать! Это ж надо, так вляпаться… с контрой! Обоссался еще, как пацан, - бормотал он раздраженно. - Теперь ноги…
"Не узнал бы кто… Тогда - прощай партбилет. Товарищам в глаза не глянешь!" - засвербила в голове тревожная мысль. - Вот гадина подколодная! Все! - Он сполз с кровати и сунул ноги в ботинки. "Надо поспешать. Не вернулась бы сдуру!" Короткими, еще дрожащими пальцами попытался завязать шнурки. Шнурки никак не поддавались. - Вот буржуи гадские! Напридумывали! - хрипловатый голос дрожал от ненависти. - Как справно в сапогах-то было. Одел - и пошел! А, ну их, эти шнурки! - бросил он бесполезное занятие. - Потом завяжу. Вот так… подоткну пока… - "Теперь - бегом на улицу… Не было б в подъезде засады какой!" - тревожно заныло в груди. - Мне б только до посольства добраться… А уж потом я эту сучку достану! Кровью умоется, стерва! - задохнувшись от предвкушения, прошипел он. - Потому что живой!
Пожилая консьержка на первом этаже, услышав гулкий топот, оторвалась от вязания и удивленно проводила взглядом растрепанного мужчину в ботинках с незавязанными шнурками, через три ступеньки сбегавшего по лестнице. Дверь подъезда захлопнулась.
– Чёртовы шнурки! - послышался с улицы вопль на неизвестном ей языке. Отблеск фар резанул стекло двери подъезда. Рокот мотора и отчаянный хриплый крик, прерванный глухим ударом, заставили косьержку снова встревожено поднять голову. "И кто придумал эти авто? Из-за них по улицам просто не пройти…" - ворчливо пробормотала она, поднимаясь с места и выглядывая наружу.
У края проезжей части посреди огромной лужи, вскипающей восторженными пузырьками проливного дождя, неестественно подвернув ноги, без ботинок, лежал мужчина с оскаленным ртом. Его судорожно подрагивающая рука со скрюченными пальцами будто еще пыталась ухватить кого-то за горло…
***
От камина до телефона двенадцать шагов. Двенадцать туда и двенадцать обратно. Сколько раз он уже прошел этот путь, только чтобы не стоять на месте! Стрелку часов будто держит невидимая рука. "Один, два, три, четыре, пять…" Дребезжащий звонок разорвал тишину гостиной. Николя бросился к телефонному аппарату.
– Алло! Слушаю вас, мсье Поль!… А…Бернар… Да, я тоже рад был тебя видеть сегодня… Нет, нет, все в порядке… Да, конечно, я все понимаю… Ты же мой брат… Послушай, Бернар, не обижайся, но я жду очень важный звонок… Конечно, позвоню… Позднее… Пока. " Один, два, три, четыре…" Только сейчас, пожалуй, впервые в жизни, Николя так остро почувствовал деление времени на мгновения. "…Пять, шесть…" - еще два мгновения остались в прошлом, и на два мгновения стало ближе то неизвестное, которое он ожидал. "…Одиннадцать, двенадцать, разворот…" Так, наверное, считают последние - неизмеримо ценные секунды - люди, осужденные на казнь, поднявшись на эшафот и предощущая безразлично-холодное прикосновение ножа гильотины, которое неизбежно прервет их собственную, единственную, неповторимую, оказавшуюся столь неожиданно короткой, жизнь. "…Один, два, три…" Резкий телефонный звонок оцарапал слух.
– Слушаю вас, мсье Поль! - выдохнул Николя. - Только имейте в виду - я больше не буду ждать! Слышите, не бу-ду! - по слогам проговорил он. - Я немедленно выезжаю. Где Ирэн? В кафе?.. Да, я знаю это кафе. Что она там делает?.. Ну, хорошо, я выезжаю. Ждите меня у входа.
***
"Это авто совсем не едет! С такой скоростью впору сопровождать похоронные процессии! - раздраженно думал Николя, рассекая парижскую ночь. - Почему мсье Поль был взволнован? На него это совсем не похоже… Еще этот дождь…"
***
– Добрый вечер, мсье Поль! Я доехал даже быстрее, чем ожидал. Ирэн в кафе? - возбужденно спросил Николя, протягивая руку встречавшему его у входа пожилому сыщику. Обычно жизнерадостный и полный энтузиазма, мьсе Поль сейчас выглядел подавленным и растерянным.
– Видите ли, мсье граф, - он почему-то указал глазами на понуро стоящего неподалеку без зонта пожилого мужчину, по лысоватой голове которого на намокшие обвислые усы стекали струйки воды…пусть лучше Пьер расскажет. Он - сотрудник моего сыскного бюро и все видел своими глазами.
– Понимаете, мсье граф! - срывающимся от волнения голосом, смахивая рукой текущую по лицу воду, начал Пьер. - Этого никто не ожидал. Она была такая веселая. Когда я ее сюда вез, все шутила со мной… Я и в кафе зашел вместе с мадам… - Пьер замолчал, опустив голову.
– Что с Ирэн? - глухо, не узнавая своего голоса, спросил Николя, боясь услышать то, что уже понял, цепляясь, как утопающий за соломинку, за мысль о том, что раз этого пока не сказали, может, ничего и не произошло. - Только не говорите мне, что она… - не смог выговорить страшное слово. - Почему вы молчите? Что случилось? Да говорите же, наконец!
– Сожалею, мсье, - наконец, выдавил из себя сыщик.
– Она такая красивая… - добавил Пьер, опустив голову. - С минуты на минуту приедет полиция. Я уже вызвал.
– Кто ее… убил? - с трудом выговорил Николя, почувствовав, как предательски ослабели ноги. - Серегин? - Он ухватился за плечо мсье Поля.
– Серегин не смог бы этого сделать. Он мертв, - уверенно ответил сыщик, глядя ему в глаза.
– Тогда кто? Вы что, не знаете? - голос Николя задрожал от бешенства, пальцы впились в плечо старого сыщика.
– Видите ли, мсье… - нерешительно начал тот.
– Проводите меня к ней, - все еще отказываясь верить, тихо проговорил Николя.
– Вам лучше бы туда не ходить, мсье, - пробормотал Поль, уже закрывая зонтик.
– Меня ждет жена! - упрямо сказал Николя, делая первый, самый трудный шаг.
Кафе встретило его перепуганными глазами официантов и поваров, жавшихся к стенам. На полу возле столика у окна, за колонной, раскрашенной под мрамор, закрытая с головой белоснежной скатертью с проступившим с левой стороны багровым пятном, лежала Ирэн. Рядом валялся револьвер.
Николя, все еще надеясь на чудо, опустился на колени и медленно отогнул край скатерти… Лицо Ирэн с закрытыми глазами было красиво и спокойно, словно перед смертью она, наконец, смогла получить ответ на свой самый главный вопрос.
– Она умерла сразу. Выстрелила себе прямо в сердце, - донесся до него голос мсье Поля.
Из-под края скатерти выглядывала сжатая в кулак рука. Николя осторожно разжал пальцы Ирэн. Старинный перстень в виде книги, еще хранивший остатки живого тепла, скатился ему на ладонь. В ушах зазвучали слова, сказанные Ирэн сегодня утром: "Я еще не дочитала. Правда, осталась всего одна страница. Дочитаю - расскажу. Совсем скоро. Обещаю".
Он наклонился к ее лицу и вдруг почувствовал исходивший от Ирэн знакомый тонкий аромат, будто последний парижский вечер на прощание опрокинул на нее флакон русских духов. Или - духов? Кто там разберется в этих ударениях…
– Почему? - в полной тишине спросил Николя, оглядывая присутствующих мертвым взглядом. - Почему??!!
– Я тут ни при чем! Отпустите меня! Слышите, не толкайте! Меня это не касается! - За его спиной началась какая-то суета.
– Это официант, который обслуживал графиню, - хмуро пояснил Пьер, легонько подталкивая в спину упирающегося молодого человека.- Подойди, расскажи графу, что видел.
Николя, поднявшись с колен, тяжело опустился на плетеный стул, с трудом поднял глаза на официанта.
– Что видел, что видел… - неохотно пробормотал тот. - Видел, что и все…
– Ну, вошла она в кафе. Села за этот столик. Я, мсье, сразу подошел! - будто оправдываясь, торопливо добавил он. - Придвинула пепельницу. Не эту. Другую… - проследил он взгляд Николя. - Я два раза менял. Два раза! - зачем-то повторил он. - В той, что перед вами, - последняя папироска, которую выкурила мадам графиня. - Николя смотрел на грустный, безжалостно раздавленный окурок со следами губной помады. Курившая папиросу женщина словно хотела затушить свою боль о прозрачные края пепельницы. - Заказала бокал красного вина. Я, как обычно, предложил мадам свежую эмигрантскую газету на русском языке. Графиня здесь всегда их читала. Она отказалась, а потом согласилась. Сначала спокойно читала, и вдруг начала смеяться. О, как она смеялась, мсье! Как смеялась! Я давно не слышал такого смеха. Даже наш повар, - он указал на высокого худощавого мужчину в белом колпаке, - услышав ее смех, выглянул с кухни… У нее были такие глаза, мсье! Полные слез… от смеха… Потом мадам вышла, извините, в туалетную комнату. Потом вернулась. Положила перед собой газету, выкурила папиросу, допила вино, рассчиталась по счету, - чаевые дала очень щедрые, - он закатил глаза к потолку, - снова развернула газету, будто прикрылась ею… И вдруг… этот ужасный выстрел… все его слышали, - официант обвел рукой присутствующих, - даже вот этот мсье, - указал на Пьера. - Он-то первый и подбежал к графине и потом скатертью ее прикрыл. Так что я здесь ни при чем, мсье. Совсем ни при чем.
– Газета, - услышал Николя за спиной голос мсье Поля, - на столе перед вами. Вы ведь читаете по-русски?
Вначале строчки поплыли перед глазами Николя, а буквы никак не хотели складываться в слова. Наконец, он смог сосредоточиться. "К приезду торговой делегации из Советской России" - гласил заголовок статьи на первой странице. На крупной фотографии были видны сосредоточенно-настороженные лица членов делегации, под снимками были перечислены их фамилии по порядку - слева направо.
Третьим значился представитель Наркоминдел Ракелов Николай Сергеевич. С фотографии на Николя глядело благообразное лицо мужчины средних лет с небольшой бородкой. Зажмурившись, Николя откинулся на спинку стула. Собравшись с силами, открыл глаза и впился в газетные строчки. Так… долги… облигации… признание Францией большевистской России… поставки древесины… Вот…
"Представитель Наркомата Иностранных Дел Николай Ракелов, в прошлом - помощник главы Временного правительства, по слухам, расстрелянный большевиками в 1917 году и чудом выживший, удачно женился на дочери влиятельного партийного руководителя и вполне успешно нашел себе место в советском аппарате. Ныне он преданно отстаивает интересы своих новых красных хозяев…"
***
У входных дверей послышались громкие голоса и началась суета.
– Подъехал инспектор и полицейские… - пронесся по кафе торопливый гомон.
– Пойдемте, мсье граф. Я должен вам еще кое-что показать, - услышал он голос мсье Поля и почувствовал легкое прикосновение к плечу. - Мне кажется, вам следует это увидеть.
– Да, да, конечно. - С трудом поднявшись, Николя проследовал за сыщиком в туалетную комнату.
– Графиня писала губной помадой. Она, видно, не смогла дописать то, что хотела. На полу у зеркала я нашел пустой тюбик…
"ПРОСТИ ЗА МОЮ ЛЮБОВЬ, НИК…" - размашисто, второпях было написано по-русски рукой графини Ирэн Тарнер, урожденной Ирины Яковлевой.
Николя медленно направился к выходу, но вдруг, почувствовав взгляд в спину, резко обернулся.
На него равнодушно смотрела бездонная зеркальная гладь…
***
– Признаюсь, с газеткой ты сильно сыграл! - печальные глаза белого ангела строго глянули на противника, протянувшего руку к поверженной белой фигурке.
– Играю, как могу! - в голосе черного ангела послышались самодовольные нотки. - А что мне оставалось делать после того, как ты не позволил ему завязать шнурки?
– Играю, как могу! - передразнил его белый ангел. - Да только кажется мне, эта девочка переиграла нас обоих.
– И что ж? По-твоему опять ничья? - пальцы, прикоснувшиеся было к фигурке, нехотя разжались.
– Красивая женщина! - будто и не услышав вопроса, воскликнул белый ангел, подхватывая фигурку с доски.
– Опять будем с ней играть? - убирая руку, удрученно пробормотал черный ангел.
– Непременно сыграем! И кажется мне, что в следующей игре развязка будет иной…