Страница:
Фридрих, удивленно пожав плечами, отвернулся, сделав вид, что внимательно слушает очередного выступающего.
Ирина начинала беспокоиться. Вот уже несколько часов она сидела в душном переполненном зале на торжественном собрании, которое устроили советские товарищи в честь приезда делегации "Соцрабинтерна", а в ресторан ей надо было попасть заранее, до прихода Мальцева и Тушкевича. Наконец дружные аплодисменты известили об окончании очередного выступления, провозгласившего здравицу за пролетариев всех стран.
– Внимание, товарищи! Сейчас - перерыв на десять минут, после чего мы продолжим наше собрание. Товарищу Петровскому из Пскова приготовиться к выступлению, - бодрым голосом объявил Моисеев, глядя на присутствующих усталыми покрасневшими глазами. На секунду остановившись взглядом на Ирине, он кивнул ей как старой знакомой.
Она незаметно выскользнула из прокуренного фойе на улицу. "Отсюда до ресторана пешком минут двадцать. Успею", - с облегчением подумала она, отходя от здания, и вдруг услышала за спиной окликнувший ее голос.
– Мадам Зинаида! Какое замечательное собрание, не правда ли? - восторженно проговорил старичок Поль, выходя из тени, отбрасываемой на тротуар раскидистой сиренью. - Какие чудесные, искренние, убежденные люди, эти советские товарищи! Как прекрасно они говорят о светлом будущем человечества! Честное слово, когда я слушал их, мне кажется, что я становлюсь моложе и готов…
– Дорогой мсье Поль! - Ирина нетерпеливо прервала его тираду. - Мне очень жаль, что выступления не переводят на французский, потому что это не позволяет вам в полной мере насладиться несравненной глубиной и разнообразием тем, затронутых ораторами.
Лицо старичка расстроено вытянулось.
– Вы действительно считаете, что…
– Да, да, мсье, именно так я и считаю.
– Но мадам, может быть, все же мне удастся…
– Без сомнения, мсье, для людей с вашей энергией и жизнелюбием не существует нерешаемых задач. Но я вынуждена извиниться и покинуть вас, мсье, у меня очень важная встреча, на которую нельзя опоздать… - она одарила старичка очаровательной улыбкой, -…даже женщине. Такова жизнь!
– Удачи вам, мадам! - мсье Поль проводил ее задумчивым взглядом.
Без четверти семь, спустившись по ступенькам, она вошла в зал небольшого уютного ресторана и, быстро оглядевшись, направилась в дальний угол, где заметила несколько свободных столиков. На стенах, окрашенных в вишневый цвет, висели многочисленные фотографии и картинки с видами Парижа. Ирина в сопровождении подоспевшего круглолицего официанта подошла к столику, над которым висело изображение Эйфелевой башни. Справа огромный фикус в горшке грустно протягивал к ней свои пыльные листья. Это было, пожалуй, самое уютное место и отсюда хорошо просматривался вход…
Она взяла меню. Надо было выбрать какое-нибудь одно общее блюдо. Остальное пусть заказывают по желанию. Выбор был не велик. Она несколько раз пробежала глазами список. Пусть будет филе осетрины под ореховым соусом. Оторвав взгляд от меню и, не поворачивая головы, Ирина подала знак рукой, подзывая официанта, который, как ей казалось, находился неподалеку, за ее спиной, однако, обнаружив, что ее жест не привлек внимания, удивленно обернулась и обнаружила, что тот внимательно, словно в первый раз, изучает одну из фотографий на стене.
– Извините, голубчик, - попыталась она привлечь его внимание, - будьте любезны… - официант, неохотно оторвавшись от созерцания видов Парижа, хмуро повернулся и, тяжело вздохнув, медленно двинулся в ее сторону. - Скоро придут двое гостей. Очень важных. - Ирина многозначительно направила указательный палец вверх. - Очень… - повторила на всякий случай еще раз, заметив скептическое выражение на его круглом лице. - Как придут, проводите их сюда…
– А как я их узнаю? - недоуменно спросил он. - Народу сюда много всякого приходит.
Официант указал на полупустой зал.
– Я вижу, голубчик, - она начала раздражаться, - но все же не откажите в любезности…
– Угу, - промычал круглолицый неопределенно.
– А пока попрошу принести графин водки…
– Целый? - в его глазах мелькнуло уважение.
– …а мне, - повысив голос, продолжила Ирина, - бокал вина… - Уголки рта официанта презрительно опустились вниз. -…любого белого на ваш вкус… - Прищурившись, он поднял глаза к потолку, словно пытаясь вспомнить, осталась ли вообще в запасе хоть одна бутылка. - Ах, да, чуть не забыла, вот этой рыбы, - показала она в меню, - три порции и еще вот этот салат. А потом, они сами, как придут, скажут, чего еще хотят.
– Водку и все остальное сразу подавать прикажете? - равнодушно спросил официант.
– Куда ж сразу, голубчик? Никого же нет еще! - воскликнула Ирина, доставая из сумочки мундштук и портсигар.
– Но вы-то уже пришли… - пожав плечами, пробурчал круглолицый, поворачиваясь с явным намерением удалиться.
– Пришла! - Ирина, вставив папироску в мундштук, бросила портсигар на скатерть, - и, кстати, хочу заметить, - она указала мундштуком в сторону фикуса, - листья у дерева протирать надо. Хотя бы время от времени. Вы не в курсе?
– Зачем? - удивленное лицо официанта начало багроветь.
"Очевидно, от избыточного напряжения ума", - язвительно отметила про себя Ирина и продолжила, постукивая ногтями по портсигару:
– Чтоб на одежду клиентов пыль не сыпалась. Может, у моих гостей - аллергия? Астма, наконец. Понятно вам? - Круглолицый молча сопел, исподлобья глядя на привередливую дамочку. - У нас в… Нью-Йорке, - она чуть было не сказала "в Париже", - за такое безобразие уволили бы в два счета!
– У нас тут не там! - немного подумав, гордо произнес он. - Мы тут сами по себе хозяева! - Видимо, довольный ответом, он величественно поплыл в сторону кухни, громко бурча: "Фикус ей помешал. Чахоточные к ней придут. Резонанса она боится…"
"При чем здесь "резонанс?" - размышляла Ирина, наблюдая, как подросток в синей рубашке навыпуск переносит горшок с фикусом к соседнему столику и, не найдя ответа, не выдержала и снова подозвала ворчуна, и который всем своим видом показывал глубину обиды, нанесенной назойливой посетительницей.
– Простите, - Ирина, затянувшись папиросой, задумчиво посмотрела на подошедшего официанта.
– Да чего уж там, - примирительно проговорил тот, - с кем не бывает… - выжав из себя подобие улыбки, он повернулся, чтобы уйти. Ирина обомлела, с трудом сдерживая смех.
– Простите, милейший, но я еще не все сказала! Еще не все… - крикнула вдогонку.
– Да? - неторопливо возвращаясь и доставая из кармана блокнотик, лениво спросил он. - Тогда говорите.
Ирина смерила официанта изумленным взглядом. Его наглость вызывала восхищение.
– Хочу уточнить, видите ли, образование у меня маленькое… - она для наглядности показала кончиками пальцев размер своего образования, -…и не дает возможности понять слово "резонанс" в контексте нашего разговора.
Круглолицый, понимающе качнув головой, попытался наморщить лоснящийся лоб.
– В…тексте нашего разговора, - начал он поучительно, - выражение "резонанс" означает, что, когда человек болеет, то ему от всяких там причин может стать еще хуже…
– Я поняла! - сделав счастливое лицо, воскликнула Ирина. - Вы хотели сказать слово "кризис".
Круглолиций сурово насупил брови.
– Это у вас там, по заграницам, кризисы. А у нас - резонансы! Еще чего заказывать будете? - строго спросил он, давая понять, что не испытывает желания продолжать разговор.
– Нет. Спасибо… Вино не забудьте принести побыстрее!
Официант, пожав плечами, неспешно удалился, что-то бурча себе под нос. "Будет тебе сегодня резонанс!" - провожая круглолицего взглядом, подумала она, сама удивившись своей уверенности…
…Ирина пригубила вино, принесенное круглолицым, всем видом показывавшим, что причина одолжения, которое он, так и быть, делает глуповатой дамочке, - всего лишь необъяснимое стечение обстоятельств: ошибка судьбы, странным образом усадившей ее на место за столом, по праву принадлежащее именно ему.
Едва успела она сделать несколько глотков, как в дверях появился мордастый мужчина, распространивший вокруг себя волну уверенной хозяйской власти и сразу заполнивший все пространство. Ей даже показалось, что в ресторане стало тесно, а угодливо бросившиеся навстречу метрдотель и оба официанта по мере приближения к гостю съеживались и как будто даже уменьшались в размерах. "Мальцев!" - скорее догадалась, чем узнала Ирина матроса из Бологого. "Неужели один пришел?" Из-за плеча вошедшего выглянула лопоухая рыжая голова с веснушчатым скуластым лицом и настороженно бегающими глазками, мгновенно оглядевшими весь зал и безошибочно остановившимися на привлекательной корреспондентке.
"Привел…" - с радостью подумала она, почувствовав легкий озноб, пробежавший по телу.
– Ваши гости, мадам! - проговорил метрдотель, торопливо забегая вперед и отодвигая стулья. Мальцев, при виде Ирины расплывшийся в улыбке и раскинувший руки, и семенящий за ним Тушкевич, приблизились. Она краем глаза заметила, как взволнованный метрдотель подавал знаки официантам, чтобы немедленно протерли стулья для важных гостей.
– Здравствуйте, товарищи! - приветливо улыбаясь, с легким акцентом проговорила Ирина, приподнимаясь со своего места… - Зинаида Блюмендорф.
– Товарищ Зинаида! - неровное, со следами оспин лицо Мальцева светилось восторгом, глаза блестели. - Ну, я рад! - протянул он руку Ирине.
"Есть якорь на руке!" - отметила она. Отпали последние сомнения.
– Весьма даже очень рад! - басил бывший матрос, не выпуская ее ладонь. - Ай, промашка вышла! - он повернул голову к Тушкевичу. - Нутром я чуял, не надо мне было тебя, Санек, с собой брать! - он зычно рассмеялся.
– Так я могу уйти, Петр Петрович, как прикажете, - приглаживая редкие волосы на голове, угодливо предложил Тушкевич.
– Да брось ты, Санек, шучу я. Не понял, что ли? - снова рассмеялся Мальцев. Ну, присядем, что ли? - проговорил он, грузно опускаясь на стул, деревянное сиденье которого буквально за мгновение до того было отполировано расторопной рукой официанта. - Ты нас, Зинаида, не ругай, что припозднились чуток. Дела делали. Мы - люди государственной важности. Мы в профсоюзах на стыке стоим между партией нашей и беспартийными трудящимися. Трудовые кадры куем и воспитываем. - Ирина понимающе кивнула.
Недоуменно оглядев пустой стол, Мальцев, стукнув по нему ладонью, повернул голову к стоящим неподалеку официантам и недовольно пробасил, выбрав одного из них:
– Слышь, ты, мордастый! Чего пнем стоишь, инициативу не проявляешь? Не видишь, голодные мы, с работы?
– Петр Петрович! - вмешалась Ирина. - Да я уж заказала все на свой вкус, как обещала, - даже водку.
– Ну, а я что говорю? Долго еще ждать-то будем? Селедочку с лучком не забудь! - пророкотал он вслед официантам, трусцой устремившимся в сторону кухни.
Только сейчас, оказавшись за одним столом с Мальцевым и Тушкевичем, Ирина поняла, для чего ей было нужно высиживать сегодня на собрании, слушая однообразные речи советских товарищей. Пока ее гости опустошали графинчик с водкой и поедали закуску, она непринужденно рассказывала им о проблемах борьбы американского трудового народа, в том числе и чернокожего, за освобождение во всемирном масштабе и насущной необходимости правдивого освещения в газетах жизни трудящихся в первом государстве победившего пролетариата.
Через полчаса Мальцев удовлетворенно откинулся на спинку стула, снисходительно поглядывая на Тушкевича, который все еще никак не мог справиться с последним кусочком селедки, пытаясь извлечь из него тоненькие косточки. Ирина, все это время говорившая, удивилась, как легко, при помощи услышанных сегодня на собрании слов, штампуются округлые бесконечные фразы, похожие на таинственные заклинания, которые, проникая внутрь, окутывают мозг дурманящей пеленой, завораживают, подобно равномерно покачивающейся дудочке заклинателя змей, незаметно разрушая способность размышлять и анализировать.
– Вот ты, Зинаида, говоришь, герои, герои… - Мальцев будто вовсе и не слышал, о чем говорила Ирина. Достав папиросу, он легонько постучал ее концом по пачке, шумно продул и с удовольствием закурил. - А ведь нас, таких героев, - Мальцев закашлялся дымом, а потом вдруг, поднеся ко рту руку с татуировкой, звучно чихнул, - вся страна!
Ирина, доставая блокнот и ручку, не смогла сдержать улыбки, заметив, как круглолицый официант, испуганно косясь на важного гостя, со всех ног бросился к горшку с фикусом и выволок его прочь из зала.
– Петр Петрович, если не возражаете, я буду кое-что записывать для памяти.
– Возражений не имею, - важно согласился он.
– Вы с товарищами своими боевыми когда и где познакомились? - приготовилась записывать Ирина.
Мальцев, усмехнувшись, повернул голову к Тушкевичу.
– Санек, ты чуток помоложе будешь, память у тебя свежее: мы когда в первый раз познакомились?
– Тушкевич, справившись, наконец, с селедкой, торопливо проглотил последний кусочек и, напряженно соображая, закатил глаза к потолку.
– Чего, Петр Петрович, кажись, с осени семнадцатого, да?
– Молодец, Санек, помнишь! - похвалил его Мальцев. - С него самого. Мы, Зинаида, при помощи городовых познакомились.
Ирина удивленно вскинула глаза. Тушкевич, захихикав, радостно закивал и, оглянувшись по сторонам, пояснил:
– Мы тогда с товарищем Серегиным…
– Ну, это тот, который в Париже, - прервав его, пояснил Мальцев.
– …по поручению солдатского комитета помогали сознательному населению по адресочкам ходить и бывших городовых по квартиркам отыскивать. Инициатива такая пролетарская была. Они - бывшие прислужники царизма и буржуазного Временного правительства - попрятались все, вот мы их из их собственных норок-то, в которые они забились, и доставали. - Он замолк, поглаживая себя по волосам. - Да-а… Было дело… Мы их и из шкафчиков, и из-под диванчиков… Как крыс… Женки их да дети за ноги нас хватали, не трожь, мол, папку, а мы говорим - для кого папка, а для кого - прислужник царского режима. Одного такого поймали вечерком и в комитет повели, а как раз на этой самой улице, Петр Петрович, - указал он рукой в сторону Мальцева, - вместе с другими революционными матросами, которые сразу на сторону революции перешли, у костра грелся. Говорит нам, куда ведете-то, все одно: одна ему мера высшей революционной защиты - расстрел то есть, чего зря время терять да патроны тратить? - он с восхищением посмотрел на бывшего матроса. Ирина, внутри которой все сжалось от предчувствия, опустив глаза, открыла портсигар и достала папироску. Заметив неодобрительный взгляд Мальцева, разговорившийся было Тушкевич осекся, пробормотав еле слышно: - Большой костер у них был…
За столом воцарилось молчание. Мальцев, покашляв, поискал глазами официанта.
– Эй, братец, ты чего опять столбом- то стоишь? Подь сюда. Водки еще неси. И огурчики. И селедочку с лучком и картошечкой повтори! Эх, селедочка, - оживился он, - с лучком да с маслицем! Ничего нет лучше - да под водочку! - Ирина заставила себя улыбнуться.
– Да-а…- глубокомысленно протянул Мальцев, - всякое в нашей жизни бывало. Вот, к примеру, если сказать, Эфелева башня, - указал он на картинку на стене. Ирина удивленно посмотрела на него. - Ну, все говорят: "Эфелева башня, Эфелева башня!" - пояснил он. А вот у нас с Саньком случай был. Помнишь? - вдруг залившись смехом, обратился он к приунывшему было Тушкевичу, который, преданно глядя на него, начал похихикивать. - Значится, ехали мы, Зинаида, в гражданскую уже, на поезде в южном направлении. Поручение важное имели по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом в Одессе. В поезде народу - тьма. Не продохнуть. И тут одной старушке, видно из бывших, приспичило - по большой нужде. Живот, не к столу будь сказано, прихватило. Пропустите, говорит, до туалету. Умора! Какое там до туалету, когда в проходах люди друг на дружке сидят! - Выдержав паузу, он посмотрел на Ирину взглядом, обещающем невероятное веселье. Тушкевич, ожидая продолжения рассказа, чуть не подпрыгивал на стуле от нетерпения. - Ну, мы ей, так сказать, - оживленно продолжил Мальцев, - говорим, мол, люди мы ваше положение понимающие, но ничем помочь, так сказать, не можем, хотя и предвидим неприятные последствия. Старушка та сидит, вся скукожилась, платочком лицо отирает, ну, чуть не плачет. Видно шибко ее подперло. Я ей тогда предлагаю -надо ж помочь человеку, правильно? - ты, говорю, давай - в окно. Мы тебя, так сказать, высунем, да и придержим. Она сначала - ну ни в какую - точно, из бывших! - повторил он, - а потом, видать, совсем скрутило - согласие дала. Мы в окно ее этим местом высунули и… ну, в общем, сработало. Обратно ее передаем с рук на руки, веселимся, понятное дело, ничего, мол, не горюй, со всяким может приключиться, так она на место села, голову обхватила и, взамен того, чтоб облегчению радоваться - в слезы. "Это ж надо такое - со мной! Со мной, которая Эйфелеву башню видела!" Ну, я и говорю - ты-то Эфелеву башню видела, а мы по твоей милости - задницу твою глядели. И не известно, кому больше интересу было! - Он хмыкнул. - Ну, братва, понятно, за животы схватилась от такого развеселья. Да… А она так сразу плакать перестала, глазами зыркнула и затихла, вроде как задеревенела. - Он помолчал. - Померла бабка в дороге-то. Вроде как заснула. - Мальцев покрутил головой, высматривая официанта, который задерживался с водкой и закуской. - Вот вам и Эйфелева башня! - засмеялся он, ища одобрение на лице Ирины, которая, затушив папироску, отвернулась, сделав вид, что рассматривает так вовремя появившихся на небольшой полукруглой сцене высокого печального мужчину с гитарой и темноволосую женщину в черном платье и накинутой на плечи яркой цыганской шали.
– Сейчас концерт будет, - сообщил Тушкевич, услужливо попытавшись налить в рюмку Мальцева принесенную официантом водку. Тот, перехватив его руку, направил горлышко графина в бокал для вина, двумя глотками опустошив его, крякнул и, слегка поморщившись, с хрустом откусил соленый огурец.
– Может быть… - равнодушно произнес он, доедая огурец и протыкая вилкой картофелину.
Тушкевич вытянул шею, разглядывая приготовления артистов.
– Петр Петрович, не сомневайтесь - точнехонько говорю - будет. Сейчас уж начнут.
Ирина выпила вина. Господи, кто бы знал, как она их ненавидит!
– А вообще я тебе, Зинаида, так скажу, - Мальцев откинулся на спинку стула. - Напиши там в своей газете, пусть американские трудящиеся знают - мы своих, так сказать, жизней, для родины нашей советской не жалели, мы и голодали, и мерзли, и стрелять по нам стреляли, и пули в нас еще сидят белогвардейские, и шрамами боевыми тела наши изранены. Скажи партия наша: "умри" - умрем, и не спросим, зачем. Для нас слово партии - выше всего! Выше всякого личного! Потому как знаем, что для партии нашей пролетарской мы - кровные дети, и она никогда нас запросто так на гибель верную не пошлет. Она нам жизнь новую дала, людьми сделала. Кем мы были и кем стали? Потому и в "Интерр-национале", - с трудом выговорил он заплетающимся языком, - песне нашей партийной, слова есть: "Кто был ничем, тот станет всем"! Вот мы и стали! - почти прокричал он.
Метрдотель, наблюдавший за их столом из дальнего угла, зыркнул глазами на официантов, которые заметались по залу, не зная, чем еще угодить важному гостю. Артисты неуверенно переглянулись, сомневаясь, можно ли начинать петь.
– И теперь - мы тут хозяева! Навсегда! - Мальцев бросил угрюмый взгляд на метрдотеля, который неведомым образом мгновенно исчез, будто растворившись в воздухе. От удивления бывший матрос даже потряс головой. - А пока пусть нэпманы нас кормят! - зычно пробасил он в направлении, где, по его разумению, должен был находиться метрдотель, и перевел мутный взгляд на Тушкевича, беспокойно ерзавшего на стуле.
– Ты чего, Санек, на стуле-то егозишь? В гальюн никак собрался? Так и скажи прямо. Дело житейское. У нас от товарищей, - он посмотрел на Ирину, - секретов нету! Потому как сообща одно дело делаем! - Плеснув водки себе и Тушкевичу, он, вопросительно посмотрев покрасневшими глазами на Ирину, потянулся и к ее бокалу, но она решительно прикрыла его рукой. Мальцев, недоуменно пожав плечами, повернулся к Тушкевичу. - Так что предлагаю, прежде чем ты, Санек, отойдешь, поднять и выпить за партию нашу и власть советскую. Вот так!
Они опустошили бокалы. Тушкевич, на лице которого было написано нечеловеческое страдание, сорвался с места и, ускоряясь с каждым последующим шагом, помчался в сторону выхода.
Круглолицый официант, осторожно подкравшийся к Ирине, тихо спросил заискивающим голосом:
– Рыбку уже нести прикажете?
Она кивнула.
Мальцев, оставшись один на один с Ириной, игриво посматривал на нее, постукивая вилкой по краю тарелки, затем слегка наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то, и тяжело поднялся со своего места, опираясь на стол руками.
– Пожалуй, товарищ Зинаида, я тебя тоже покину. Но - не надолго… Смотри тут у меня… - Погрозив ей пальцем, он многообещающе улыбнулся и, чуть покачиваясь, прошел между столиками к метрдотелю. - Слышь, браток, - донесся его подобревший голос, - проводи-ка меня прямым курсом до заведения.
Со стороны сцены послышались гитарные переборы, известившие о начале выступления.
Официанты расставили на столе тарелки с осетриной, украшенной зеленью и ломтиками лимона, и отошли к кухне. "Пора!" - подумала Ирина и, открыв перстень-книгу, быстро высыпала немного коричневого порошка в ореховую подливку в тарелке Тушкевича, которая была поближе. "Теперь - матрос". Она уже потянулась было к тарелке на противоположной стороне стола, но увидела возвращающегося Тушкевича, по лицу которого было разлито умиротворение. Сделав вид, что протягивала руку за спичками, лежащими на пачке папирос у тарелки Мальцева, другой рукой извлекла папиросу из портсигара и приветливо улыбнулась Тушкевичу.
– Хорошо, что вы пришли! Разберитесь там… - капризно проговорила она, растягивая слова. - Ну, сколько можно играть эту заунывную музыку? Право, будто хоронят кого-то! Пойдите, скажите, пусть сыграют что-нибудь другое!
– О, это мы - мигом! Враз организуем! - Тушкевич развернулся и направился к сцене.
Ирина, не сводя глаз с его сутуловатой спины, потянулась к тарелке Мальцева, будто бы положить спички на место. Романс прервался. Тушкевич, размахивая руками, что-то объяснял музыкантам. Она незаметным движением высыпала остатки порошка в тарелку Мальцева. Ему досталось чуть больше, чем Тушкевичу. "Все! Теперь надо, чтобы они съели рыбу и… - посмотрела на часы, - подождать примерно полчаса".
Ирина не чувствовала страха или сожаления. Наверное, эти чувства придут потом. Просто она должна была это сделать. Потому, что иначе никак нельзя. Показалось, даже ненависть ушла, уступив место ожиданию. Кто из них будет первым?
– "Очи черные" для вас заказал, - улыбнулся Тушкевич плотно сжатыми губами, опускаясь на стул. Со сцены донеслась знакомая мелодия. Он внимательно осмотрел рыбу в тарелке и, наклонив голову, принюхался. - Кажись, осетринка?
– Осетринка, - чувствуя, как заколотилось сердце, она безмятежно улыбнулась.
– Я рыбку люблю-ю. А вот кстати, - он прикоснулся к руке Ирины, - перстенечек какой у вас примечательный. Весь вечер рассматриваю. Будто книжечка какая. - Его бегающие глазки, вдруг остановившись, внимательно смотрели на Ирину. "Видел?" - забилась тревожная мысль. - А книга, - Тушкевич сделал вдохновенное лицо, - как известно, источник знаний! Я любил в юности книжонки всякие почитать. Иной раз, бывало, так увлечешься - представляешь, будто ты герой какой!
– Ну! И как вы тут без меня? - пророкотал вернувшийся к столу Мальцев, ревниво посмотривая на засуетившегося приятеля. - Не скучали?
– Вот, музыку заказали, - будто оправдываясь, пролепетал Тушкевич, придвигая к себе тарелку с рыбой.
– Покушайте, Петр Петрович, - остывает уже! - Ирина взяла нож и вилку.
– Чегой- то? Рыба, что ли? Не очень я ее уважаю, ну, кроме селедки, конечно. На флоте вот так наелся! - провел он ребром ладони по горлу.
– А если под водочку? - Ирина взяла графинчик и, ласково глядя на матроса, налила ему полный бокал.
– Ну, коли под водочку… что верно - то правильно…
Он с удовольствием выпил и принялся за осетрину.
Какое-то время ели молча. Рыба была отменная. Ирина, подождав, пока ее гости закончат есть, подала знак, чтобы убрали тарелки.
– А что рыбку не доели? - встревоженно спросил официант у Ирины. - Не понравилась?
– Очень вкусно. Просто я не ем так много. Спасибо.
– Бисквитик к чаю желаете?
Мальцев отрицательно помотал головой.
– Сладкое не ем, у меня от него живот крутит. Я лучше покурю.
Со стороны сцены доносился голос певицы, тоскливо выводившей романс про милого друга. Мальцев молча слушал, повернувшись на стуле и оперевшись локтем на его спинку. На глазах как-то вдруг сразу запьяневшего Тушкевича выступили слезы. Дослушав до конца, Мальцев повернулся.
– Хорошо поет! Надо бы расстрелять… - и он загоготал.
– Любите музыку? - растерянно спросила Ирина, которой показалось, что она ослышалась.
– Может, и люблю, - Мальцев хмыкнул. - Да времени нет, на любовь-то. У нас Куклин большой любитель, да? - обернулся он к захихикавшему Тушкевичу.
Ирина непонимающе переводила взгляд с одного на другого.
– Это у нас товарищ есть такой, Куклин, - пояснил Тушкевич. - Он как-то у Шаляпина в гостях был. Ну, помереть - не встать! Да, Петр Петрович? Можно рассказать?
Ирина начинала беспокоиться. Вот уже несколько часов она сидела в душном переполненном зале на торжественном собрании, которое устроили советские товарищи в честь приезда делегации "Соцрабинтерна", а в ресторан ей надо было попасть заранее, до прихода Мальцева и Тушкевича. Наконец дружные аплодисменты известили об окончании очередного выступления, провозгласившего здравицу за пролетариев всех стран.
– Внимание, товарищи! Сейчас - перерыв на десять минут, после чего мы продолжим наше собрание. Товарищу Петровскому из Пскова приготовиться к выступлению, - бодрым голосом объявил Моисеев, глядя на присутствующих усталыми покрасневшими глазами. На секунду остановившись взглядом на Ирине, он кивнул ей как старой знакомой.
Она незаметно выскользнула из прокуренного фойе на улицу. "Отсюда до ресторана пешком минут двадцать. Успею", - с облегчением подумала она, отходя от здания, и вдруг услышала за спиной окликнувший ее голос.
– Мадам Зинаида! Какое замечательное собрание, не правда ли? - восторженно проговорил старичок Поль, выходя из тени, отбрасываемой на тротуар раскидистой сиренью. - Какие чудесные, искренние, убежденные люди, эти советские товарищи! Как прекрасно они говорят о светлом будущем человечества! Честное слово, когда я слушал их, мне кажется, что я становлюсь моложе и готов…
– Дорогой мсье Поль! - Ирина нетерпеливо прервала его тираду. - Мне очень жаль, что выступления не переводят на французский, потому что это не позволяет вам в полной мере насладиться несравненной глубиной и разнообразием тем, затронутых ораторами.
Лицо старичка расстроено вытянулось.
– Вы действительно считаете, что…
– Да, да, мсье, именно так я и считаю.
– Но мадам, может быть, все же мне удастся…
– Без сомнения, мсье, для людей с вашей энергией и жизнелюбием не существует нерешаемых задач. Но я вынуждена извиниться и покинуть вас, мсье, у меня очень важная встреча, на которую нельзя опоздать… - она одарила старичка очаровательной улыбкой, -…даже женщине. Такова жизнь!
– Удачи вам, мадам! - мсье Поль проводил ее задумчивым взглядом.
***
Без четверти семь, спустившись по ступенькам, она вошла в зал небольшого уютного ресторана и, быстро оглядевшись, направилась в дальний угол, где заметила несколько свободных столиков. На стенах, окрашенных в вишневый цвет, висели многочисленные фотографии и картинки с видами Парижа. Ирина в сопровождении подоспевшего круглолицего официанта подошла к столику, над которым висело изображение Эйфелевой башни. Справа огромный фикус в горшке грустно протягивал к ней свои пыльные листья. Это было, пожалуй, самое уютное место и отсюда хорошо просматривался вход…
Она взяла меню. Надо было выбрать какое-нибудь одно общее блюдо. Остальное пусть заказывают по желанию. Выбор был не велик. Она несколько раз пробежала глазами список. Пусть будет филе осетрины под ореховым соусом. Оторвав взгляд от меню и, не поворачивая головы, Ирина подала знак рукой, подзывая официанта, который, как ей казалось, находился неподалеку, за ее спиной, однако, обнаружив, что ее жест не привлек внимания, удивленно обернулась и обнаружила, что тот внимательно, словно в первый раз, изучает одну из фотографий на стене.
– Извините, голубчик, - попыталась она привлечь его внимание, - будьте любезны… - официант, неохотно оторвавшись от созерцания видов Парижа, хмуро повернулся и, тяжело вздохнув, медленно двинулся в ее сторону. - Скоро придут двое гостей. Очень важных. - Ирина многозначительно направила указательный палец вверх. - Очень… - повторила на всякий случай еще раз, заметив скептическое выражение на его круглом лице. - Как придут, проводите их сюда…
– А как я их узнаю? - недоуменно спросил он. - Народу сюда много всякого приходит.
Официант указал на полупустой зал.
– Я вижу, голубчик, - она начала раздражаться, - но все же не откажите в любезности…
– Угу, - промычал круглолицый неопределенно.
– А пока попрошу принести графин водки…
– Целый? - в его глазах мелькнуло уважение.
– …а мне, - повысив голос, продолжила Ирина, - бокал вина… - Уголки рта официанта презрительно опустились вниз. -…любого белого на ваш вкус… - Прищурившись, он поднял глаза к потолку, словно пытаясь вспомнить, осталась ли вообще в запасе хоть одна бутылка. - Ах, да, чуть не забыла, вот этой рыбы, - показала она в меню, - три порции и еще вот этот салат. А потом, они сами, как придут, скажут, чего еще хотят.
– Водку и все остальное сразу подавать прикажете? - равнодушно спросил официант.
– Куда ж сразу, голубчик? Никого же нет еще! - воскликнула Ирина, доставая из сумочки мундштук и портсигар.
– Но вы-то уже пришли… - пожав плечами, пробурчал круглолицый, поворачиваясь с явным намерением удалиться.
– Пришла! - Ирина, вставив папироску в мундштук, бросила портсигар на скатерть, - и, кстати, хочу заметить, - она указала мундштуком в сторону фикуса, - листья у дерева протирать надо. Хотя бы время от времени. Вы не в курсе?
– Зачем? - удивленное лицо официанта начало багроветь.
"Очевидно, от избыточного напряжения ума", - язвительно отметила про себя Ирина и продолжила, постукивая ногтями по портсигару:
– Чтоб на одежду клиентов пыль не сыпалась. Может, у моих гостей - аллергия? Астма, наконец. Понятно вам? - Круглолицый молча сопел, исподлобья глядя на привередливую дамочку. - У нас в… Нью-Йорке, - она чуть было не сказала "в Париже", - за такое безобразие уволили бы в два счета!
– У нас тут не там! - немного подумав, гордо произнес он. - Мы тут сами по себе хозяева! - Видимо, довольный ответом, он величественно поплыл в сторону кухни, громко бурча: "Фикус ей помешал. Чахоточные к ней придут. Резонанса она боится…"
"При чем здесь "резонанс?" - размышляла Ирина, наблюдая, как подросток в синей рубашке навыпуск переносит горшок с фикусом к соседнему столику и, не найдя ответа, не выдержала и снова подозвала ворчуна, и который всем своим видом показывал глубину обиды, нанесенной назойливой посетительницей.
– Простите, - Ирина, затянувшись папиросой, задумчиво посмотрела на подошедшего официанта.
– Да чего уж там, - примирительно проговорил тот, - с кем не бывает… - выжав из себя подобие улыбки, он повернулся, чтобы уйти. Ирина обомлела, с трудом сдерживая смех.
– Простите, милейший, но я еще не все сказала! Еще не все… - крикнула вдогонку.
– Да? - неторопливо возвращаясь и доставая из кармана блокнотик, лениво спросил он. - Тогда говорите.
Ирина смерила официанта изумленным взглядом. Его наглость вызывала восхищение.
– Хочу уточнить, видите ли, образование у меня маленькое… - она для наглядности показала кончиками пальцев размер своего образования, -…и не дает возможности понять слово "резонанс" в контексте нашего разговора.
Круглолицый, понимающе качнув головой, попытался наморщить лоснящийся лоб.
– В…тексте нашего разговора, - начал он поучительно, - выражение "резонанс" означает, что, когда человек болеет, то ему от всяких там причин может стать еще хуже…
– Я поняла! - сделав счастливое лицо, воскликнула Ирина. - Вы хотели сказать слово "кризис".
Круглолиций сурово насупил брови.
– Это у вас там, по заграницам, кризисы. А у нас - резонансы! Еще чего заказывать будете? - строго спросил он, давая понять, что не испытывает желания продолжать разговор.
– Нет. Спасибо… Вино не забудьте принести побыстрее!
Официант, пожав плечами, неспешно удалился, что-то бурча себе под нос. "Будет тебе сегодня резонанс!" - провожая круглолицего взглядом, подумала она, сама удивившись своей уверенности…
…Ирина пригубила вино, принесенное круглолицым, всем видом показывавшим, что причина одолжения, которое он, так и быть, делает глуповатой дамочке, - всего лишь необъяснимое стечение обстоятельств: ошибка судьбы, странным образом усадившей ее на место за столом, по праву принадлежащее именно ему.
Едва успела она сделать несколько глотков, как в дверях появился мордастый мужчина, распространивший вокруг себя волну уверенной хозяйской власти и сразу заполнивший все пространство. Ей даже показалось, что в ресторане стало тесно, а угодливо бросившиеся навстречу метрдотель и оба официанта по мере приближения к гостю съеживались и как будто даже уменьшались в размерах. "Мальцев!" - скорее догадалась, чем узнала Ирина матроса из Бологого. "Неужели один пришел?" Из-за плеча вошедшего выглянула лопоухая рыжая голова с веснушчатым скуластым лицом и настороженно бегающими глазками, мгновенно оглядевшими весь зал и безошибочно остановившимися на привлекательной корреспондентке.
"Привел…" - с радостью подумала она, почувствовав легкий озноб, пробежавший по телу.
– Ваши гости, мадам! - проговорил метрдотель, торопливо забегая вперед и отодвигая стулья. Мальцев, при виде Ирины расплывшийся в улыбке и раскинувший руки, и семенящий за ним Тушкевич, приблизились. Она краем глаза заметила, как взволнованный метрдотель подавал знаки официантам, чтобы немедленно протерли стулья для важных гостей.
– Здравствуйте, товарищи! - приветливо улыбаясь, с легким акцентом проговорила Ирина, приподнимаясь со своего места… - Зинаида Блюмендорф.
– Товарищ Зинаида! - неровное, со следами оспин лицо Мальцева светилось восторгом, глаза блестели. - Ну, я рад! - протянул он руку Ирине.
"Есть якорь на руке!" - отметила она. Отпали последние сомнения.
– Весьма даже очень рад! - басил бывший матрос, не выпуская ее ладонь. - Ай, промашка вышла! - он повернул голову к Тушкевичу. - Нутром я чуял, не надо мне было тебя, Санек, с собой брать! - он зычно рассмеялся.
– Так я могу уйти, Петр Петрович, как прикажете, - приглаживая редкие волосы на голове, угодливо предложил Тушкевич.
– Да брось ты, Санек, шучу я. Не понял, что ли? - снова рассмеялся Мальцев. Ну, присядем, что ли? - проговорил он, грузно опускаясь на стул, деревянное сиденье которого буквально за мгновение до того было отполировано расторопной рукой официанта. - Ты нас, Зинаида, не ругай, что припозднились чуток. Дела делали. Мы - люди государственной важности. Мы в профсоюзах на стыке стоим между партией нашей и беспартийными трудящимися. Трудовые кадры куем и воспитываем. - Ирина понимающе кивнула.
Недоуменно оглядев пустой стол, Мальцев, стукнув по нему ладонью, повернул голову к стоящим неподалеку официантам и недовольно пробасил, выбрав одного из них:
– Слышь, ты, мордастый! Чего пнем стоишь, инициативу не проявляешь? Не видишь, голодные мы, с работы?
– Петр Петрович! - вмешалась Ирина. - Да я уж заказала все на свой вкус, как обещала, - даже водку.
– Ну, а я что говорю? Долго еще ждать-то будем? Селедочку с лучком не забудь! - пророкотал он вслед официантам, трусцой устремившимся в сторону кухни.
Только сейчас, оказавшись за одним столом с Мальцевым и Тушкевичем, Ирина поняла, для чего ей было нужно высиживать сегодня на собрании, слушая однообразные речи советских товарищей. Пока ее гости опустошали графинчик с водкой и поедали закуску, она непринужденно рассказывала им о проблемах борьбы американского трудового народа, в том числе и чернокожего, за освобождение во всемирном масштабе и насущной необходимости правдивого освещения в газетах жизни трудящихся в первом государстве победившего пролетариата.
Через полчаса Мальцев удовлетворенно откинулся на спинку стула, снисходительно поглядывая на Тушкевича, который все еще никак не мог справиться с последним кусочком селедки, пытаясь извлечь из него тоненькие косточки. Ирина, все это время говорившая, удивилась, как легко, при помощи услышанных сегодня на собрании слов, штампуются округлые бесконечные фразы, похожие на таинственные заклинания, которые, проникая внутрь, окутывают мозг дурманящей пеленой, завораживают, подобно равномерно покачивающейся дудочке заклинателя змей, незаметно разрушая способность размышлять и анализировать.
– Вот ты, Зинаида, говоришь, герои, герои… - Мальцев будто вовсе и не слышал, о чем говорила Ирина. Достав папиросу, он легонько постучал ее концом по пачке, шумно продул и с удовольствием закурил. - А ведь нас, таких героев, - Мальцев закашлялся дымом, а потом вдруг, поднеся ко рту руку с татуировкой, звучно чихнул, - вся страна!
Ирина, доставая блокнот и ручку, не смогла сдержать улыбки, заметив, как круглолицый официант, испуганно косясь на важного гостя, со всех ног бросился к горшку с фикусом и выволок его прочь из зала.
– Петр Петрович, если не возражаете, я буду кое-что записывать для памяти.
– Возражений не имею, - важно согласился он.
– Вы с товарищами своими боевыми когда и где познакомились? - приготовилась записывать Ирина.
Мальцев, усмехнувшись, повернул голову к Тушкевичу.
– Санек, ты чуток помоложе будешь, память у тебя свежее: мы когда в первый раз познакомились?
– Тушкевич, справившись, наконец, с селедкой, торопливо проглотил последний кусочек и, напряженно соображая, закатил глаза к потолку.
– Чего, Петр Петрович, кажись, с осени семнадцатого, да?
– Молодец, Санек, помнишь! - похвалил его Мальцев. - С него самого. Мы, Зинаида, при помощи городовых познакомились.
Ирина удивленно вскинула глаза. Тушкевич, захихикав, радостно закивал и, оглянувшись по сторонам, пояснил:
– Мы тогда с товарищем Серегиным…
– Ну, это тот, который в Париже, - прервав его, пояснил Мальцев.
– …по поручению солдатского комитета помогали сознательному населению по адресочкам ходить и бывших городовых по квартиркам отыскивать. Инициатива такая пролетарская была. Они - бывшие прислужники царизма и буржуазного Временного правительства - попрятались все, вот мы их из их собственных норок-то, в которые они забились, и доставали. - Он замолк, поглаживая себя по волосам. - Да-а… Было дело… Мы их и из шкафчиков, и из-под диванчиков… Как крыс… Женки их да дети за ноги нас хватали, не трожь, мол, папку, а мы говорим - для кого папка, а для кого - прислужник царского режима. Одного такого поймали вечерком и в комитет повели, а как раз на этой самой улице, Петр Петрович, - указал он рукой в сторону Мальцева, - вместе с другими революционными матросами, которые сразу на сторону революции перешли, у костра грелся. Говорит нам, куда ведете-то, все одно: одна ему мера высшей революционной защиты - расстрел то есть, чего зря время терять да патроны тратить? - он с восхищением посмотрел на бывшего матроса. Ирина, внутри которой все сжалось от предчувствия, опустив глаза, открыла портсигар и достала папироску. Заметив неодобрительный взгляд Мальцева, разговорившийся было Тушкевич осекся, пробормотав еле слышно: - Большой костер у них был…
За столом воцарилось молчание. Мальцев, покашляв, поискал глазами официанта.
– Эй, братец, ты чего опять столбом- то стоишь? Подь сюда. Водки еще неси. И огурчики. И селедочку с лучком и картошечкой повтори! Эх, селедочка, - оживился он, - с лучком да с маслицем! Ничего нет лучше - да под водочку! - Ирина заставила себя улыбнуться.
– Да-а…- глубокомысленно протянул Мальцев, - всякое в нашей жизни бывало. Вот, к примеру, если сказать, Эфелева башня, - указал он на картинку на стене. Ирина удивленно посмотрела на него. - Ну, все говорят: "Эфелева башня, Эфелева башня!" - пояснил он. А вот у нас с Саньком случай был. Помнишь? - вдруг залившись смехом, обратился он к приунывшему было Тушкевичу, который, преданно глядя на него, начал похихикивать. - Значится, ехали мы, Зинаида, в гражданскую уже, на поезде в южном направлении. Поручение важное имели по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом в Одессе. В поезде народу - тьма. Не продохнуть. И тут одной старушке, видно из бывших, приспичило - по большой нужде. Живот, не к столу будь сказано, прихватило. Пропустите, говорит, до туалету. Умора! Какое там до туалету, когда в проходах люди друг на дружке сидят! - Выдержав паузу, он посмотрел на Ирину взглядом, обещающем невероятное веселье. Тушкевич, ожидая продолжения рассказа, чуть не подпрыгивал на стуле от нетерпения. - Ну, мы ей, так сказать, - оживленно продолжил Мальцев, - говорим, мол, люди мы ваше положение понимающие, но ничем помочь, так сказать, не можем, хотя и предвидим неприятные последствия. Старушка та сидит, вся скукожилась, платочком лицо отирает, ну, чуть не плачет. Видно шибко ее подперло. Я ей тогда предлагаю -надо ж помочь человеку, правильно? - ты, говорю, давай - в окно. Мы тебя, так сказать, высунем, да и придержим. Она сначала - ну ни в какую - точно, из бывших! - повторил он, - а потом, видать, совсем скрутило - согласие дала. Мы в окно ее этим местом высунули и… ну, в общем, сработало. Обратно ее передаем с рук на руки, веселимся, понятное дело, ничего, мол, не горюй, со всяким может приключиться, так она на место села, голову обхватила и, взамен того, чтоб облегчению радоваться - в слезы. "Это ж надо такое - со мной! Со мной, которая Эйфелеву башню видела!" Ну, я и говорю - ты-то Эфелеву башню видела, а мы по твоей милости - задницу твою глядели. И не известно, кому больше интересу было! - Он хмыкнул. - Ну, братва, понятно, за животы схватилась от такого развеселья. Да… А она так сразу плакать перестала, глазами зыркнула и затихла, вроде как задеревенела. - Он помолчал. - Померла бабка в дороге-то. Вроде как заснула. - Мальцев покрутил головой, высматривая официанта, который задерживался с водкой и закуской. - Вот вам и Эйфелева башня! - засмеялся он, ища одобрение на лице Ирины, которая, затушив папироску, отвернулась, сделав вид, что рассматривает так вовремя появившихся на небольшой полукруглой сцене высокого печального мужчину с гитарой и темноволосую женщину в черном платье и накинутой на плечи яркой цыганской шали.
– Сейчас концерт будет, - сообщил Тушкевич, услужливо попытавшись налить в рюмку Мальцева принесенную официантом водку. Тот, перехватив его руку, направил горлышко графина в бокал для вина, двумя глотками опустошив его, крякнул и, слегка поморщившись, с хрустом откусил соленый огурец.
– Может быть… - равнодушно произнес он, доедая огурец и протыкая вилкой картофелину.
Тушкевич вытянул шею, разглядывая приготовления артистов.
– Петр Петрович, не сомневайтесь - точнехонько говорю - будет. Сейчас уж начнут.
Ирина выпила вина. Господи, кто бы знал, как она их ненавидит!
– А вообще я тебе, Зинаида, так скажу, - Мальцев откинулся на спинку стула. - Напиши там в своей газете, пусть американские трудящиеся знают - мы своих, так сказать, жизней, для родины нашей советской не жалели, мы и голодали, и мерзли, и стрелять по нам стреляли, и пули в нас еще сидят белогвардейские, и шрамами боевыми тела наши изранены. Скажи партия наша: "умри" - умрем, и не спросим, зачем. Для нас слово партии - выше всего! Выше всякого личного! Потому как знаем, что для партии нашей пролетарской мы - кровные дети, и она никогда нас запросто так на гибель верную не пошлет. Она нам жизнь новую дала, людьми сделала. Кем мы были и кем стали? Потому и в "Интерр-национале", - с трудом выговорил он заплетающимся языком, - песне нашей партийной, слова есть: "Кто был ничем, тот станет всем"! Вот мы и стали! - почти прокричал он.
Метрдотель, наблюдавший за их столом из дальнего угла, зыркнул глазами на официантов, которые заметались по залу, не зная, чем еще угодить важному гостю. Артисты неуверенно переглянулись, сомневаясь, можно ли начинать петь.
– И теперь - мы тут хозяева! Навсегда! - Мальцев бросил угрюмый взгляд на метрдотеля, который неведомым образом мгновенно исчез, будто растворившись в воздухе. От удивления бывший матрос даже потряс головой. - А пока пусть нэпманы нас кормят! - зычно пробасил он в направлении, где, по его разумению, должен был находиться метрдотель, и перевел мутный взгляд на Тушкевича, беспокойно ерзавшего на стуле.
– Ты чего, Санек, на стуле-то егозишь? В гальюн никак собрался? Так и скажи прямо. Дело житейское. У нас от товарищей, - он посмотрел на Ирину, - секретов нету! Потому как сообща одно дело делаем! - Плеснув водки себе и Тушкевичу, он, вопросительно посмотрев покрасневшими глазами на Ирину, потянулся и к ее бокалу, но она решительно прикрыла его рукой. Мальцев, недоуменно пожав плечами, повернулся к Тушкевичу. - Так что предлагаю, прежде чем ты, Санек, отойдешь, поднять и выпить за партию нашу и власть советскую. Вот так!
Они опустошили бокалы. Тушкевич, на лице которого было написано нечеловеческое страдание, сорвался с места и, ускоряясь с каждым последующим шагом, помчался в сторону выхода.
Круглолицый официант, осторожно подкравшийся к Ирине, тихо спросил заискивающим голосом:
– Рыбку уже нести прикажете?
Она кивнула.
Мальцев, оставшись один на один с Ириной, игриво посматривал на нее, постукивая вилкой по краю тарелки, затем слегка наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то, и тяжело поднялся со своего места, опираясь на стол руками.
– Пожалуй, товарищ Зинаида, я тебя тоже покину. Но - не надолго… Смотри тут у меня… - Погрозив ей пальцем, он многообещающе улыбнулся и, чуть покачиваясь, прошел между столиками к метрдотелю. - Слышь, браток, - донесся его подобревший голос, - проводи-ка меня прямым курсом до заведения.
Со стороны сцены послышались гитарные переборы, известившие о начале выступления.
Официанты расставили на столе тарелки с осетриной, украшенной зеленью и ломтиками лимона, и отошли к кухне. "Пора!" - подумала Ирина и, открыв перстень-книгу, быстро высыпала немного коричневого порошка в ореховую подливку в тарелке Тушкевича, которая была поближе. "Теперь - матрос". Она уже потянулась было к тарелке на противоположной стороне стола, но увидела возвращающегося Тушкевича, по лицу которого было разлито умиротворение. Сделав вид, что протягивала руку за спичками, лежащими на пачке папирос у тарелки Мальцева, другой рукой извлекла папиросу из портсигара и приветливо улыбнулась Тушкевичу.
– Хорошо, что вы пришли! Разберитесь там… - капризно проговорила она, растягивая слова. - Ну, сколько можно играть эту заунывную музыку? Право, будто хоронят кого-то! Пойдите, скажите, пусть сыграют что-нибудь другое!
– О, это мы - мигом! Враз организуем! - Тушкевич развернулся и направился к сцене.
Ирина, не сводя глаз с его сутуловатой спины, потянулась к тарелке Мальцева, будто бы положить спички на место. Романс прервался. Тушкевич, размахивая руками, что-то объяснял музыкантам. Она незаметным движением высыпала остатки порошка в тарелку Мальцева. Ему досталось чуть больше, чем Тушкевичу. "Все! Теперь надо, чтобы они съели рыбу и… - посмотрела на часы, - подождать примерно полчаса".
Ирина не чувствовала страха или сожаления. Наверное, эти чувства придут потом. Просто она должна была это сделать. Потому, что иначе никак нельзя. Показалось, даже ненависть ушла, уступив место ожиданию. Кто из них будет первым?
– "Очи черные" для вас заказал, - улыбнулся Тушкевич плотно сжатыми губами, опускаясь на стул. Со сцены донеслась знакомая мелодия. Он внимательно осмотрел рыбу в тарелке и, наклонив голову, принюхался. - Кажись, осетринка?
– Осетринка, - чувствуя, как заколотилось сердце, она безмятежно улыбнулась.
– Я рыбку люблю-ю. А вот кстати, - он прикоснулся к руке Ирины, - перстенечек какой у вас примечательный. Весь вечер рассматриваю. Будто книжечка какая. - Его бегающие глазки, вдруг остановившись, внимательно смотрели на Ирину. "Видел?" - забилась тревожная мысль. - А книга, - Тушкевич сделал вдохновенное лицо, - как известно, источник знаний! Я любил в юности книжонки всякие почитать. Иной раз, бывало, так увлечешься - представляешь, будто ты герой какой!
– Ну! И как вы тут без меня? - пророкотал вернувшийся к столу Мальцев, ревниво посмотривая на засуетившегося приятеля. - Не скучали?
– Вот, музыку заказали, - будто оправдываясь, пролепетал Тушкевич, придвигая к себе тарелку с рыбой.
– Покушайте, Петр Петрович, - остывает уже! - Ирина взяла нож и вилку.
– Чегой- то? Рыба, что ли? Не очень я ее уважаю, ну, кроме селедки, конечно. На флоте вот так наелся! - провел он ребром ладони по горлу.
– А если под водочку? - Ирина взяла графинчик и, ласково глядя на матроса, налила ему полный бокал.
– Ну, коли под водочку… что верно - то правильно…
Он с удовольствием выпил и принялся за осетрину.
Какое-то время ели молча. Рыба была отменная. Ирина, подождав, пока ее гости закончат есть, подала знак, чтобы убрали тарелки.
– А что рыбку не доели? - встревоженно спросил официант у Ирины. - Не понравилась?
– Очень вкусно. Просто я не ем так много. Спасибо.
– Бисквитик к чаю желаете?
Мальцев отрицательно помотал головой.
– Сладкое не ем, у меня от него живот крутит. Я лучше покурю.
Со стороны сцены доносился голос певицы, тоскливо выводившей романс про милого друга. Мальцев молча слушал, повернувшись на стуле и оперевшись локтем на его спинку. На глазах как-то вдруг сразу запьяневшего Тушкевича выступили слезы. Дослушав до конца, Мальцев повернулся.
– Хорошо поет! Надо бы расстрелять… - и он загоготал.
– Любите музыку? - растерянно спросила Ирина, которой показалось, что она ослышалась.
– Может, и люблю, - Мальцев хмыкнул. - Да времени нет, на любовь-то. У нас Куклин большой любитель, да? - обернулся он к захихикавшему Тушкевичу.
Ирина непонимающе переводила взгляд с одного на другого.
– Это у нас товарищ есть такой, Куклин, - пояснил Тушкевич. - Он как-то у Шаляпина в гостях был. Ну, помереть - не встать! Да, Петр Петрович? Можно рассказать?