Страница:
Я словом выключил все огни комнаты, даря нам свободу ночи и всех звезд на небе, проникая в ее одежды, направляя ее неуверенные руки в глубину моих одежд. Я почувствовал касание обнаженной плоти, вес своего тела, когда я лег на нее.
Я чувствовал ее податливость и свою твердость там, где желал оказаться, безнадежность своих попыток проникнуть в нее до того, как случилось что-то — или ничего — и подтвердило, что я должен буду остаться один навсегда, потерянный между мирами.
Ее тело не позволило мне проникнуть вглубь.
Волны паники, смущения, тревоги раскололи волны энергии, как стекло…
Она была девственницей. Она никогда раньше не делала этого. Никогда.
Всю свою жизнь она ждала меня.
«Мийа». — Я долго неподвижно лежал рядом с ней, касаясь ее лишь своим мозгом, мыслями, переполненными нежностью, которые делали ожидание таким же сладостным, как удовольствие. Когда она была готова, я снова поцеловал ее, делая как можно более мягким каждое движение, как можно более ласковым каждое касание. Я никогда так не желал сделать соединение тел чем-то воистину прекрасным, предложить ей равное тому, что давала мне она.
Я никогда раньше не был с девственницей. Я ни с кем не был дольше, чем время, которое требовалось им, чтобы сказать: «Прощай». Но она выбрала меня… Это ни на что не было похоже. Я хотел сделать все, что она пожелает. Все, чего когда-то, в первый раз, я был лишен.
И я мог сделать это, поскольку наши мысли слились. Я знал, чего хочет она — знал, чего она хочет. Где касаться ее, как касаться, когда повторить прикосновение… Я уносил ее с собой все выше и выше, пока она не достигла места, где не была никогда. И затем позволил ей упасть в электрические глубины такого яростного наслаждения, что мое сердце едва не разбилось.
Все знания о том, как это бывает у женщин в первый раз, были получены мной на улицах: разрыв хрупкой мембраны, кровь, боль. Но все было по-другому, настолько по-другому, чем все, что я знал когда-то, как совсем другой была она сама. И различия не исчерпывались тем, что я влился в ее мозг. Единственным барьером между нами была ее воля, сознательный контроль ее тела, а значит я не смог бы принудить ее сделать что-нибудь, даже если бы захотел…
— Нэшиертах, — выдохнула она, раскрывшись, как цветок, и я потерялся в ней.
Я никогда не думал, что это может быть так. Я не верил в свою невинность полжизни после полужизни, проведенной в постели с незнакомками, используя их тела и позволяя им использовать мое. Я даже потерял воспоминания об этом так давно, что уже не мог перечесть года. Но сейчас она возвратила мне это чувство в одном сладком бесконечном мгновении.
Я почувствовал себя снова юным, таким, каким не был никогда, цельным и новым, с неограниченными возможностями. И если я верил в ангелов, то она была одним из них. И я присоединился к их числу. И если я верил в небеса, то они были здесь и сейчас, когда мы занимались любовью под покровом ночи, и лишь луна могла видеть нас, где не было ничего, кроме звезд, кружащихся в ночи, медленно исчезающих одна за другой, когда мы медленно спускались, как водопад грез, каждый в свое тело.
— Нэшиертах… — повторила Мийа и подарила мне еще один долгий поцелуй. Мы закрыли глаза, мысли, тела, все еще будучи объединенными в теплой дышащей темноте, безопасной, охраняющей… И мы больше не были одиноки…
Я проснулся один на полу, с узором ковра, отпечатавшимся на моей щеке, словно бродяга, заснувший в сточной канаве.
Один. Я лежал без движения, отупев от потери. Несколько вдохов я даже не мог понять в абсолютной темноте, где нахожусь. Я твердо знал лишь одно: один. Один. Я сжал руками голову, пока мой мозг пробивался наружу сквозь стены тишины, бритвенные лезвия и осколки стекла. Он вырвался, кровоточа: Мийа!
Ничего. Совсем ничего. Ушла. Все, что случилось этой ночью со мной, все, что произошло между нами, случилось лишь благодаря ей. И она ушла.
Я вскочил на ноги и вызвал свет, осматривая комнату лишь тем зрением, которым обладал.
— Мийа! — простонал я.
Прозвонил колокольчик. Бесстрастное лицо, возникшее в воздухе передо мной, объяснило мне, что такой громкий крик посреди ночи — непростительная грубость.
Я стоял, глазея на него, пытаясь понять, мужчине оно принадлежит или женщине и знает ли оно, что я стою перед ним полуголый.
— Извините… — Я наконец застегнул брюки. Лицо исчезло.
Безвольно опустив руки, я оглядел себя. Мое сердце билось, отмечая секунды универсального времени так же бездушно, как кварцевые часы. Я пробежался руками по коже, вдыхая слабый, тающий след запаха Мийи, доказывая себе, что это не было сном.
Почему? Я выглянул в ночь: все то же темное небо, усыпанное звездами. Это не было сном. И не было ложью. Тогда почему? Почему она ушла?
Потому что то, что делали мы, было невозможно. Здесь, сейчас, в таком месте, как Ривертон, в такое время… Запрещено. Незабываемо. Безумно. Невозможно.
Я стоял долго, едва дыша, пока ночь не начала бледнеть и превращаться в рассвет.
Я собрал свою одежду и приказал стене стать непрозрачной, пока какой-нибудь бездельничающий легионер не прибавил эту нескромную картину к списку моих «преступлений», совершенных здесь, в аду полуправия. Я наблюдал, как окно темнело, обволакиваясь слоем чего-то, похожего на морозный узор. Вскоре пространства вокруг меня оставалось всего несколько квадратных метров.
В конце концов я повернулся, шаг за шагом пересек покрытую ковром комнату, ощущая стабильность поверхности под ногами, такой же твердой, как сама планета. Пытаясь не представлять себе, что все это может внезапно исчезнуть, потому что на самом деле не существует ничего прочного и постоянного — ни в этом мире, ни в моей жизни.
Я пошел к отделению в стене, где хранилось все, что я имел, и открыл его. Выдвинулись четыре ящика, три из них были пусты, один — заполнен наполовину. Я разглядывал одежду, сложенную в нем, — случайное нагромождение темных цветов, потом натянул коричнево-зеленый свитер, свитер Мертвого Глаза. Я подумал о нем, о Духе в Машине, одиноком в своей потайной комнатке в городе под именем Н'уик на планете Земля — ни видео, ни телефона, ни звонящих. Он сам хотел, чтобы все так и было. Мертвый Глаз в кресле-качалке, занимающий свои руки вязанием, чтобы сохранить себя в здравом уме. Свитера, шарфы, одеяла он выбрасывал на улицу, и их подбирали случайные прохожие. Я надел его свитер, и он согрел меня, хотя мне было совсем не холодно.
Под грудой одежды я нашел коробочку и откинул крышку. Там была одна сережка с зеленым глазком-стекляшкой. Ее продела в мое ухо продавщица в магазине ювелирных изделий, когда я изображал туриста во время учебы в Космическом университете на Памятнике.
Я вынул из мочки незамысловатый золотой гвоздик, который носил ради удовольствия тех, кого не проклинал, и надел похожую на капельку сережку. Я проделал когда-то дырку в своем ухе, чтобы убедить себя, что моя жизнь изменилась. Висящая на мне побрякушка должна была означать, что я не являюсь больше куском мяса для тех зверей из рода человеческого, которые готовы убить тебя просто за то, как ты выглядишь.
С того времени я не купил себе ничего значащего.
Другую вещицу, лежащую в той же коробке, подарила мне женщина по имени Аргентайн незадолго до того, как я покинул Землю. Она назвала ее губной арфой. Это был металлический прямоугольник с ладонь величиной, издающий веселые звуки, если дунуть в него. Она сказала, что эта вещица очень старая. Ее плоская, холодная поверхность была тронута ржавчиной, как я ни пытался стереть ее. Не знаю, по моей ли вине она никогда не издавала те звуки, которые я хотел услышать, или же она была попросту сломана. Я приложил губы к ее краю и послушал звуки, возникающие, когда воздух из моих легких проходил через щели в инструменте, — звуки, которые я не слушал уже давно.
Это все, что было там. В моей жизни были и другие люди, которые значили для меня больше, чем Мертвый Глаз или Аргентайн, но здесь не было ничего, что могло бы доказать, что я вообще знал их. Я вспомнил их имена, попытался представить лица:
Джули Та Минг, Ардан Зибелинг, Элнер Та Минг, Мика… Становилось трудно вспомнить их черты, с каждым разом все труднее. У всех них была собственная жизнь — жизнь, которая, в сущности, мало меня касалась.
Интересно, вспоминает ли кто-нибудь из них сейчас обо мне? Я подумал, что бы я почувствовал этой ночью, если бы ощутил, что вспоминают. Я думал о Квиксилвере, террористе, который погиб в моем мозгу и оставил меня с ничем — с памятью о смерти, гарантирующей, что я никогда не забуду ни его, ни того, что мы значили друг для друга.
Я вытянулся на кровати и приложил арфу ко рту; дунул, прислушался к раздавшимся звукам — стройным звукам — и попытался вспомнить музыку, которую извлекала Аргентайн. Музыку, похожую на наркотик, которую невозможно услышать в таком месте, как это, потому что она слишком настоящая. Я попытался вспомнить огни мистерии и музыку ее игры: внезапный взрыв звуков, галлюцинации, переполняющая волна чувств, превращающая в белое полотно все сознательные мысли, растворяющая твою плоть, твои кости, пока твой разум не исчезнет вовсе…
Глава 13
Я чувствовал ее податливость и свою твердость там, где желал оказаться, безнадежность своих попыток проникнуть в нее до того, как случилось что-то — или ничего — и подтвердило, что я должен буду остаться один навсегда, потерянный между мирами.
Ее тело не позволило мне проникнуть вглубь.
Волны паники, смущения, тревоги раскололи волны энергии, как стекло…
Она была девственницей. Она никогда раньше не делала этого. Никогда.
Всю свою жизнь она ждала меня.
«Мийа». — Я долго неподвижно лежал рядом с ней, касаясь ее лишь своим мозгом, мыслями, переполненными нежностью, которые делали ожидание таким же сладостным, как удовольствие. Когда она была готова, я снова поцеловал ее, делая как можно более мягким каждое движение, как можно более ласковым каждое касание. Я никогда так не желал сделать соединение тел чем-то воистину прекрасным, предложить ей равное тому, что давала мне она.
Я никогда раньше не был с девственницей. Я ни с кем не был дольше, чем время, которое требовалось им, чтобы сказать: «Прощай». Но она выбрала меня… Это ни на что не было похоже. Я хотел сделать все, что она пожелает. Все, чего когда-то, в первый раз, я был лишен.
И я мог сделать это, поскольку наши мысли слились. Я знал, чего хочет она — знал, чего она хочет. Где касаться ее, как касаться, когда повторить прикосновение… Я уносил ее с собой все выше и выше, пока она не достигла места, где не была никогда. И затем позволил ей упасть в электрические глубины такого яростного наслаждения, что мое сердце едва не разбилось.
Все знания о том, как это бывает у женщин в первый раз, были получены мной на улицах: разрыв хрупкой мембраны, кровь, боль. Но все было по-другому, настолько по-другому, чем все, что я знал когда-то, как совсем другой была она сама. И различия не исчерпывались тем, что я влился в ее мозг. Единственным барьером между нами была ее воля, сознательный контроль ее тела, а значит я не смог бы принудить ее сделать что-нибудь, даже если бы захотел…
— Нэшиертах, — выдохнула она, раскрывшись, как цветок, и я потерялся в ней.
Я никогда не думал, что это может быть так. Я не верил в свою невинность полжизни после полужизни, проведенной в постели с незнакомками, используя их тела и позволяя им использовать мое. Я даже потерял воспоминания об этом так давно, что уже не мог перечесть года. Но сейчас она возвратила мне это чувство в одном сладком бесконечном мгновении.
Я почувствовал себя снова юным, таким, каким не был никогда, цельным и новым, с неограниченными возможностями. И если я верил в ангелов, то она была одним из них. И я присоединился к их числу. И если я верил в небеса, то они были здесь и сейчас, когда мы занимались любовью под покровом ночи, и лишь луна могла видеть нас, где не было ничего, кроме звезд, кружащихся в ночи, медленно исчезающих одна за другой, когда мы медленно спускались, как водопад грез, каждый в свое тело.
— Нэшиертах… — повторила Мийа и подарила мне еще один долгий поцелуй. Мы закрыли глаза, мысли, тела, все еще будучи объединенными в теплой дышащей темноте, безопасной, охраняющей… И мы больше не были одиноки…
Я проснулся один на полу, с узором ковра, отпечатавшимся на моей щеке, словно бродяга, заснувший в сточной канаве.
Один. Я лежал без движения, отупев от потери. Несколько вдохов я даже не мог понять в абсолютной темноте, где нахожусь. Я твердо знал лишь одно: один. Один. Я сжал руками голову, пока мой мозг пробивался наружу сквозь стены тишины, бритвенные лезвия и осколки стекла. Он вырвался, кровоточа: Мийа!
Ничего. Совсем ничего. Ушла. Все, что случилось этой ночью со мной, все, что произошло между нами, случилось лишь благодаря ей. И она ушла.
Я вскочил на ноги и вызвал свет, осматривая комнату лишь тем зрением, которым обладал.
— Мийа! — простонал я.
Прозвонил колокольчик. Бесстрастное лицо, возникшее в воздухе передо мной, объяснило мне, что такой громкий крик посреди ночи — непростительная грубость.
Я стоял, глазея на него, пытаясь понять, мужчине оно принадлежит или женщине и знает ли оно, что я стою перед ним полуголый.
— Извините… — Я наконец застегнул брюки. Лицо исчезло.
Безвольно опустив руки, я оглядел себя. Мое сердце билось, отмечая секунды универсального времени так же бездушно, как кварцевые часы. Я пробежался руками по коже, вдыхая слабый, тающий след запаха Мийи, доказывая себе, что это не было сном.
Почему? Я выглянул в ночь: все то же темное небо, усыпанное звездами. Это не было сном. И не было ложью. Тогда почему? Почему она ушла?
Потому что то, что делали мы, было невозможно. Здесь, сейчас, в таком месте, как Ривертон, в такое время… Запрещено. Незабываемо. Безумно. Невозможно.
Я стоял долго, едва дыша, пока ночь не начала бледнеть и превращаться в рассвет.
Я собрал свою одежду и приказал стене стать непрозрачной, пока какой-нибудь бездельничающий легионер не прибавил эту нескромную картину к списку моих «преступлений», совершенных здесь, в аду полуправия. Я наблюдал, как окно темнело, обволакиваясь слоем чего-то, похожего на морозный узор. Вскоре пространства вокруг меня оставалось всего несколько квадратных метров.
В конце концов я повернулся, шаг за шагом пересек покрытую ковром комнату, ощущая стабильность поверхности под ногами, такой же твердой, как сама планета. Пытаясь не представлять себе, что все это может внезапно исчезнуть, потому что на самом деле не существует ничего прочного и постоянного — ни в этом мире, ни в моей жизни.
Я пошел к отделению в стене, где хранилось все, что я имел, и открыл его. Выдвинулись четыре ящика, три из них были пусты, один — заполнен наполовину. Я разглядывал одежду, сложенную в нем, — случайное нагромождение темных цветов, потом натянул коричнево-зеленый свитер, свитер Мертвого Глаза. Я подумал о нем, о Духе в Машине, одиноком в своей потайной комнатке в городе под именем Н'уик на планете Земля — ни видео, ни телефона, ни звонящих. Он сам хотел, чтобы все так и было. Мертвый Глаз в кресле-качалке, занимающий свои руки вязанием, чтобы сохранить себя в здравом уме. Свитера, шарфы, одеяла он выбрасывал на улицу, и их подбирали случайные прохожие. Я надел его свитер, и он согрел меня, хотя мне было совсем не холодно.
Под грудой одежды я нашел коробочку и откинул крышку. Там была одна сережка с зеленым глазком-стекляшкой. Ее продела в мое ухо продавщица в магазине ювелирных изделий, когда я изображал туриста во время учебы в Космическом университете на Памятнике.
Я вынул из мочки незамысловатый золотой гвоздик, который носил ради удовольствия тех, кого не проклинал, и надел похожую на капельку сережку. Я проделал когда-то дырку в своем ухе, чтобы убедить себя, что моя жизнь изменилась. Висящая на мне побрякушка должна была означать, что я не являюсь больше куском мяса для тех зверей из рода человеческого, которые готовы убить тебя просто за то, как ты выглядишь.
С того времени я не купил себе ничего значащего.
Другую вещицу, лежащую в той же коробке, подарила мне женщина по имени Аргентайн незадолго до того, как я покинул Землю. Она назвала ее губной арфой. Это был металлический прямоугольник с ладонь величиной, издающий веселые звуки, если дунуть в него. Она сказала, что эта вещица очень старая. Ее плоская, холодная поверхность была тронута ржавчиной, как я ни пытался стереть ее. Не знаю, по моей ли вине она никогда не издавала те звуки, которые я хотел услышать, или же она была попросту сломана. Я приложил губы к ее краю и послушал звуки, возникающие, когда воздух из моих легких проходил через щели в инструменте, — звуки, которые я не слушал уже давно.
Это все, что было там. В моей жизни были и другие люди, которые значили для меня больше, чем Мертвый Глаз или Аргентайн, но здесь не было ничего, что могло бы доказать, что я вообще знал их. Я вспомнил их имена, попытался представить лица:
Джули Та Минг, Ардан Зибелинг, Элнер Та Минг, Мика… Становилось трудно вспомнить их черты, с каждым разом все труднее. У всех них была собственная жизнь — жизнь, которая, в сущности, мало меня касалась.
Интересно, вспоминает ли кто-нибудь из них сейчас обо мне? Я подумал, что бы я почувствовал этой ночью, если бы ощутил, что вспоминают. Я думал о Квиксилвере, террористе, который погиб в моем мозгу и оставил меня с ничем — с памятью о смерти, гарантирующей, что я никогда не забуду ни его, ни того, что мы значили друг для друга.
Я вытянулся на кровати и приложил арфу ко рту; дунул, прислушался к раздавшимся звукам — стройным звукам — и попытался вспомнить музыку, которую извлекала Аргентайн. Музыку, похожую на наркотик, которую невозможно услышать в таком месте, как это, потому что она слишком настоящая. Я попытался вспомнить огни мистерии и музыку ее игры: внезапный взрыв звуков, галлюцинации, переполняющая волна чувств, превращающая в белое полотно все сознательные мысли, растворяющая твою плоть, твои кости, пока твой разум не исчезнет вовсе…
Глава 13
Я ступил на открытое пространство перед отелем двумя часами позднее, думая найти там остальных членов экспедиции, поджидающих меня, все еще пытаясь освободиться от воспоминаний о проведенной ночи. Мийа… ее мир, ее тело, ее мозг. Я думал, что скажу Киссиндре, когда увижу ее, что собирается сказать мне она.
Я оглядел пустую площадь, затем — чистое небо. Когда я опустил глаза, рядом со мной стоял Дженас Перримид.
— Я отослал их, — сказал он. — Я сказал Киссиндре, что ты не придешь.
— Почему? — У меня на одну короткую, судорожную минуту свело мышцы. Вдруг она рассказала ему все, что вчера было между нами?
— Потому что мы знаем, что ты делал прошлой ночью.
Я замер.
— Откуда? — тупо спросил я, задавая самый бесполезный вопрос из тех, которые я мог задать. У меня не было ключа к его мыслям: прошедшая ночь не изменила все навсегда. Мои пси-способности были так же мертвы, так же бесполезны, как ранее.
— По твоему браслету. Служба безопасности Тау наблюдала за твоими действиями. — Он вздохнул, глядя на меня не то с разочарованием, не то просто с недоверием. — Я уговорил Правление, что тебя возьму я, а не Боросэйж. Я надеюсь, что ты найдешь слова, заслуживающие внимания борта. — Он кивнул за плечо: на площадь опускался модуль, готовый подобрать нас. Мы вошли в него.
— Мы встретимся с бортом? — повторил я, Бог знает, что было написано на моем лице. Все, что он знал — это то, что я был во Фриктауне. В конце концов через меня они не могли проследить за Мийей, в конце концов он не сказал ничего о смешении рас или о прелюбодеянии. Я вытер ладони о брюки.
Перримид устраивался на сиденье. Он казался слишком обеспокоенным, чтобы заметить мое волнение.
— Я… еле убедил их в том, что ты действительно желаешь помочь Джеби, и надеюсь, что не ошибаюсь в этом, или же вскоре мы оба будем жалеть о том, что встретились.
Я не ответил. Я смотрел вниз через окно. Силуэт города в красных и бронзовых красках казался вырезанным острым ножом. Неотвратимый бег времени привел мои мысли в порядок. Я подумал о том, как далеко зашел: какая часть моей жизни, моей вселенной останется за этим моментом, не пытается ли меня опрокинуть наземь глухая сила судьбы. Наконец я повернулся к Перримиду.
— Скажи мне, что я не ошибался, — попросил он.
— Насчет меня — нет, — произнес я осторожно. — Я не могу ничего сказать насчет Тау.
Он окинул меня долгим, тяжелым взглядом, и я не мог даже предположить, что лежало за ним.
Правительственный центр Тау Ривертона располагался на дальнем конце города, так далеко от Фриктауна, насколько было возможно, оставаясь при этом частью Ривертона. Было ли это просто совпадением? Комплекс смотрелся влитым в землю, его силуэт разделял свет на ненастоящие радуги.
Длинный шпиль вздымался вверх, увенчивая строение из плексигласа, на его конце была прозрачная шишка. Модуль высадил нас на плоскую верхушку этой шишки. Даже легкий ветерок не прикоснулся к нам, когда мы вышли, — все пространство вокруг этой твердыни было защищено энергетическими полями.
Перримид повел меня к точке, находящейся неподалеку, окруженной кольцами, словно мишень. Что-то, поджидавшее там, протащило нас сквозь иллюзию плотной поверхности вниз.
Мы ступили на круг, окруженный прозрачной стеной. За стеной простирались радужный комплекс под нами и идеальная симметрия Ривертона вдали. Наверняка это должно быть напоминанием всем важным персонам, собирающимся здесь, что они находятся в мире Тау. Здесь, стоя на вершине, будучи безнадежно подвешенным в воздухе, даже я мог осознать, каково это — быть главой правления Тау…
Я перевел взгляд на шишек корпорации, уже ожидавших на своих местах вокруг стола за окном-стеной.
Среди них был и Боросэйж. Он смотрелся там так же к месту, как кусок дерьма на праздничном столе. Так же не к месту внезапно почувствовал себя и я. Санд тоже был тут. Имитация человеческого существа у него получалась куда лучше, когда он был окружен полудюжиной правящих особ. Моя память отметила джентльмена Кенсо, главу правления Тау, и парочку других, представленных мне на приеме. Однако леди Гиотис Бинта, представителя Дракона, я не увидел.
Уж не знаю, то ли леди покинула планету, то ли ее решили не посвящать в насущные проблемы Тау. Кейретсу обычно не вмешивалось в отношения между корпорацией и ее гражданами. Такая же незримая завеса обязанностей и обязательств окружала межзвездные «семейные» картели, подобные Дракону, с сотнями принадлежащих им мирами корпорациями.
Преданность вассальной корпорации, подобной Тау, давала ей доступ к практически неограниченной системе поставок по всей сети Дракона. В ответ Дракон требовал абсолютной лояльности. Если ситуация, в которой оказалась Тау, пойдет опасным путем, и ФТУ наложит на нее санкции, то вовлеченные в это дело люди потеряют членство в правлении Дракона. Тау станет рукой, отрезанной ради спасения всего тела.
И если Тау не сможет или не захочет пожертвовать собой добровольно, то Дракон заставит корпорацию сделать это, когда найдет необходимым, чтобы сохранить извращенную честь Дракона незапятнанной.
Я снова посмотрел на Санда. Хорошим знаком является его присутствие здесь или плохим?
Мы пересекли раздражающе пустую территорию, чтобы подойти к столу. У меня возникло впечатление, что другого подобного места нет во всей башне. Перримид произнес принятые приветствия от своего лица и извинения — от моего, обращаясь ко всем присутствующим. Меня удивило то, что около половины сидящих за столом на самом деле здесь не было. Члены борта присутствовали в виде виртуальных голографических изображений, их настоящие тела были где-то в другом месте. Я бы узнал об этом, едва войдя, если бы мои пси-способности оставались при мне. А сейчас я мог лишь догадываться об этом, заняв место рядом с одним из них. По нему пробежало мерцание, когда он повернулся, чтобы взглянуть на меня, выражение его лица было таким же осторожным, как мое, хотя, возможно, он находился сейчас на другой стороне планеты. Я слышал, что для человеческих глаз подобные эффекты остаются невидимыми.
На столе рядом с моей рукой лежал букет цветов. Я думал, что он играет декоративную роль, пока не увидел, как Санд взял цветок и съел его. Нереальный человек, сидящий рядом со мной, сделал глоток из невысокого стакана, не существующего в моей реальности.
— Мы собрались здесь конечно для того, чтобы обсудить проблемы гидранов и как Тау будет с ними разбираться, — сказал Санд, открывая собрание без особых церемоний. Меня удивило, что он сделал это вместо Кенсо, хотя, возможно, в этом не было ничего удивительного.
— Тогда что он тут делает? — потребовал объяснений человек, имя которого, как я помнил, было Ситан, указывая на меня.
— Он общается с гидранами-террористами, — сказал Боросэйж торжествующе. — Как я и докладывал вам.
Я выругался про себя.
Санд подарил Боросэйжу такой взгляд, что тот заткнулся.
— Обратитесь к своей базе данных, леди и джентльмены борта. Кот работает на меня. Я взял инициативу в свои руки, как только Тау потребовался человек, с которым будут говорить террористы. Кажется, они… косо смотрят на ваших людей из Службы безопасности. И как только районный администратор Боросэйж доказал, что не может по-настоящему вести расследование похищения ребенка… — Он позволил каждому по-своему закончить фразу. — Я верю, что прошлой ночью Кот достиг настоящего успеха. Прошлой ночью? — уточнил он, пронзив меня своим зеркальным взглядом, когда я не ответил.
Мое лицо оставалось бесстрастным, я пожал плечами, не зная, насколько они в курсе, где я был прошлой ночью и чему научился, когда Мийа… до того, как она… — я отогнал мысли о ней. Если бы Санд знал все, то я бы сидел сейчас в тюрьме Боросэйжа, а не на этом собрании.
Я попытался думать о Джеби: мальчик был завязкой всего этого. Но в свете нового дня я понял, что не могу быть уверенным, кому помогу, кому причиню вред, если сейчас раскрою рот.
— Несколько членов ДНО вышли на контакт со мной…
— Как они узнали, как найти тебя? — спросил Боросэйж.
Нахмурившись, я поднял на него глаза. Я занял место как можно дальше от него, но все равно четко видел его руки.
— Я не знаю этого, — ответил я, уставясь на свое искривленное отражение на шлеме вокруг его глаза. — Думаю, они прочитали мои мысли.
— Ты не думаешь, что это связано с твоим визитом к ойазин? — спросил Санд, слишком неожиданно. Глаза Боросэйжа проедали во мне дыры.
— Нет, — сказал я, помня, что не стоит ничему удивляться, помня, что с того времени, как я надел ленту данных, я не могу даже сходить по нужде, чтобы об этом кто-нибудь не узнал. — Она не имеет к этому отношения. Она просто старая женщина.
Боросэйж протестующе хрюкнул, призрачные люди уставились на меня.
— Что ты делал у реки среди ночи?
— Ничего не делал, Не мог заснуть. — Я покосился на Перримида, вспомнив почему.
— Среди членов экспедиции возникли некоторые… разногласия по поводу… работы, — пробормотал Перримид. Его взгляд становился все тяжелее, перебегая с одного лица на другое.
Я проследил за его взглядом по кругу лиц, замечая на них все эмоции, начиная от недоверия и кончая полным непониманием.
— Неужели все на этой планете спят спокойно? Или вы добавляете в воду наркотики?
— Возможно, все мы спим спокойно, поскольку у нас чистые мысли, — сказал Кенсо.
— Тогда я не знаю, что мы делаем здесь. — Я взял с блюда на столе голубой цветок, положил в рот, его лепестки растворились на языке, оставив слабый мятный привкус. Наверное, каждый цветок имеет свой вкус. Я взял еще один.
— Кот, — пробормотал Перримид. — Что насчет Джеби? Хоть что-нибудь…
Я заставил себя расслабиться и перевести на него внимание.
— Со мной на контакт вышла Мийа.
— Мийа? — спросил он, поворачивая ко мне лицо. — Ты действительно встречался с ней?
— И я видел Джеби.
Его дыхание остановилось.
— Она привела тебя к нему?
— Она привела меня к нему. Он где-то во Фриктауне.
— Где? — спросил Санд. — Ты можешь показать на карте?
— Нет, — я покачал головой. — Мы телепортировались.
— Я думал, что у тебя поврежден мозг. Я думал, что ты не можешь делать ничего подобного.
— Не могу… Мне и не требовалось, — сказал я так медленно и осторожно, словно мозг был поврежден у него. — Даже если бы я и смог определить их убежище на карте, это не дало бы вам ничего. Они сказали, что не собираются оставаться там до утра. Вы хотите, чтобы я рассказал вам, что случилось ночью или нет?
— Хотим, конечно, — сказал он.
— Тогда заткнитесь…
— Мы все собрались здесь, чтобы выслушать тебя, — строго сказал Перримид. — Пожалуйста, расскажи нам…
Я глубоко вздохнул:
— С Джеби все в порядке. Мийа заботится о нем. Я не думаю, что она позволит, чтобы с ним случилось что-нибудь нехорошее.
Он облегченно вздохнул и пробормотал:
— Выходит, она член ДНО?
Я еле смог различить слова.
Когда я кивнул, его лицо посерело — лицо выслушавшего свой смертный приговор. Я оглядел лица других присутствовавших за столом, выражения их, когда они посмотрели на него. Я понял, почему он так выглядит: он отдал в руки похитителей собственного племянника, поверив гидрану. И этим сокрушил свою карьеру, что значит — всю жизнь. Я почувствовал внезапное жалящее сожаление и беспомощный протест против того, что сделали гидраны и Мийа… почувствовал, что мои сомнения и мои привязанности клубятся, как масло в воде.
Я снова встретил пристальный взгляд Перримида, и твердо убедился в одном: ему я больше доверять не могу. Потому что даже он сам не знает, насколько далеко может зайти, чтобы сохранить свое положение в кейретсу.
— Скольких членов ДНО ты встретил? — спросил нетерпеливо Санд, когда я промедлил с продолжением рассказа.
Я пожал плечами, стряхивая с себя взгляд Перримида.
— Возможно, с полдесятка.
— Ты знаешь примерно, как давно они вместе? Ты знаешь их статус? Ты узнаешь их в лицо, если снова встретишь?
— Нет, — сказал я, зная, что его обмотка способна воспринимать мое меняющееся гальваническое сопротивление как проверку на правдивость, но зная и то, что я в достаточной мере владею своими жизненными процессами, чтобы правды он не узнал, — В любом случае это ничего не значит. Вы не сможете найти их. У них нет браслетов.
Боросэйж поерзал на стуле, сложил свои толстые руки в шрамах. Я изучал его, пытаясь сделать это незаметно, видел, как он смотрит на меня, как он меня ненавидит.
Я покачивался на стуле, пока мне не надоело смотреть на него. Я выглянул в окно, чтобы прочистить мозги. Пейзаж за окном изменился. Я понял, что комната, в которой мы находились, непрерывно вращалась, давая обзор города и территории за ним. Мне стало интересно, кто был архитектором этого комплекса и Гнезда, которое возвышалось над уютным маленьким миром Ривертона как птица, готовая взлететь, что было в мыслях у того, кто создавал их. Я посмотрел на стол перед собой и почувствовал тошноту. От того, что я перевел взгляд на Санда, лучше мне не стало. Всем нутром я чувствовал: что бы я ни сказал, это не дойдет до правителей Тау. С равным успехом я мог бы попытаться дотянуться до них рукой через стол. Перримид был доведен до отчаяния, а Боросэйжа я и за человека не считал. Единственный человек в этой комнате, кто может действительно выслушать меня, — это Санд. Я отчаянно желал взглянуть хоть одним глазком, что творится сейчас в его голове. Были бы у него хотя бы настоящие глаза, в которые я мог бы заглянуть!
— Члены ДНО сказали мне, что они возвратят мальчика только в том случае, если инспектора ФТУ придут во Фриктаун, чтобы встретиться с ними. Они хотят, чтобы инспектора были непосредственными свидетелями того, что требуют изменить гидраны. Они хотят, чтобы ФТУ способствовало выполнению их требований; они желают получить больше прав… и большую поддержку от Тау.
Кенсо хмыкнул:
— После похищения больного ребенка они хотят большей свободы и помощи от нас?
— Такие уже порядком поднадоевшие претензии мы получаем от Совета гидранов практически с самого падения их планеты, — сказал другой джентльмен, незнакомый мне. Он хмурился — здесь или где-нибудь в другом месте.
— Совет гидранов не имеет влияния даже на своих людей. Он не может повлиять на террористов, — заметил Кенсо.
— Возможно, поэтому ДНО думает, что оно может выдвигать требования, — сказал я. — Потому что когда они говорят «пожалуйста», вы не слышите их. — Глаза Перримида умоляли меня замолчать, я отвел взгляд. — Они хотят, чтобы инспектора составили беспристрастный доклад.
— Инспектора — беспристрастный? — пробормотал Ситан. — Это оксиморон. [2]
— Я видел кое-что из того, что гидраны хотят изменить.
— Ты видел то, что тебе показали террористы.
— Медицинский центр Фриктауна — это какая-то нелепость, — сказал я. — Кроме того, там много наркоманов, сидящих на наркотиках, которые они могут получать только на этой стороне реки. Если вы хотите получать от них прибыль, почему бы вам не продавать им медицинскую технику, а не наркотики?
— Это все ложь, — произнес Боросэйж, впервые за все это время открыв рот.
— Думаю, твое мнение тут мало что значит. — Я обвел глазами все лица, остановил взгляд снова на Боросэйже. — Они используют те же наркотики, с помощью которых ты удерживал их в тюрьме. Откуда они берут их? Не ты ли продаешь?
Он вскочил со стула, горя ненавистью ко мне. Санд взглядом остановил его. Перримид сжал мои пальцы с такой силой, что стало больно.
— Кот, — пробормотал он. — Ради Бога…
— Держи лучше свои наивные суждения о политике при себе, — сказал Кенсо. — Ты вызвал уже достаточно бед. — Его пустой взгляд смотрел прямо сквозь меня. Он перевел взгляд на Санда, мертвые глаза встретились с мертвыми глазами до того, как я успел хотя бы закрыть рот. — Безусловно, мы не собираемся соглашаться с их требованиями, — продолжал он. — Мы стоим на более сильной позиции. То, чем нам придется заплатить за любой наш шаг к примирению, делает его совершенно недопустимым.
Я оглядел пустую площадь, затем — чистое небо. Когда я опустил глаза, рядом со мной стоял Дженас Перримид.
— Я отослал их, — сказал он. — Я сказал Киссиндре, что ты не придешь.
— Почему? — У меня на одну короткую, судорожную минуту свело мышцы. Вдруг она рассказала ему все, что вчера было между нами?
— Потому что мы знаем, что ты делал прошлой ночью.
Я замер.
— Откуда? — тупо спросил я, задавая самый бесполезный вопрос из тех, которые я мог задать. У меня не было ключа к его мыслям: прошедшая ночь не изменила все навсегда. Мои пси-способности были так же мертвы, так же бесполезны, как ранее.
— По твоему браслету. Служба безопасности Тау наблюдала за твоими действиями. — Он вздохнул, глядя на меня не то с разочарованием, не то просто с недоверием. — Я уговорил Правление, что тебя возьму я, а не Боросэйж. Я надеюсь, что ты найдешь слова, заслуживающие внимания борта. — Он кивнул за плечо: на площадь опускался модуль, готовый подобрать нас. Мы вошли в него.
— Мы встретимся с бортом? — повторил я, Бог знает, что было написано на моем лице. Все, что он знал — это то, что я был во Фриктауне. В конце концов через меня они не могли проследить за Мийей, в конце концов он не сказал ничего о смешении рас или о прелюбодеянии. Я вытер ладони о брюки.
Перримид устраивался на сиденье. Он казался слишком обеспокоенным, чтобы заметить мое волнение.
— Я… еле убедил их в том, что ты действительно желаешь помочь Джеби, и надеюсь, что не ошибаюсь в этом, или же вскоре мы оба будем жалеть о том, что встретились.
Я не ответил. Я смотрел вниз через окно. Силуэт города в красных и бронзовых красках казался вырезанным острым ножом. Неотвратимый бег времени привел мои мысли в порядок. Я подумал о том, как далеко зашел: какая часть моей жизни, моей вселенной останется за этим моментом, не пытается ли меня опрокинуть наземь глухая сила судьбы. Наконец я повернулся к Перримиду.
— Скажи мне, что я не ошибался, — попросил он.
— Насчет меня — нет, — произнес я осторожно. — Я не могу ничего сказать насчет Тау.
Он окинул меня долгим, тяжелым взглядом, и я не мог даже предположить, что лежало за ним.
Правительственный центр Тау Ривертона располагался на дальнем конце города, так далеко от Фриктауна, насколько было возможно, оставаясь при этом частью Ривертона. Было ли это просто совпадением? Комплекс смотрелся влитым в землю, его силуэт разделял свет на ненастоящие радуги.
Длинный шпиль вздымался вверх, увенчивая строение из плексигласа, на его конце была прозрачная шишка. Модуль высадил нас на плоскую верхушку этой шишки. Даже легкий ветерок не прикоснулся к нам, когда мы вышли, — все пространство вокруг этой твердыни было защищено энергетическими полями.
Перримид повел меня к точке, находящейся неподалеку, окруженной кольцами, словно мишень. Что-то, поджидавшее там, протащило нас сквозь иллюзию плотной поверхности вниз.
Мы ступили на круг, окруженный прозрачной стеной. За стеной простирались радужный комплекс под нами и идеальная симметрия Ривертона вдали. Наверняка это должно быть напоминанием всем важным персонам, собирающимся здесь, что они находятся в мире Тау. Здесь, стоя на вершине, будучи безнадежно подвешенным в воздухе, даже я мог осознать, каково это — быть главой правления Тау…
Я перевел взгляд на шишек корпорации, уже ожидавших на своих местах вокруг стола за окном-стеной.
Среди них был и Боросэйж. Он смотрелся там так же к месту, как кусок дерьма на праздничном столе. Так же не к месту внезапно почувствовал себя и я. Санд тоже был тут. Имитация человеческого существа у него получалась куда лучше, когда он был окружен полудюжиной правящих особ. Моя память отметила джентльмена Кенсо, главу правления Тау, и парочку других, представленных мне на приеме. Однако леди Гиотис Бинта, представителя Дракона, я не увидел.
Уж не знаю, то ли леди покинула планету, то ли ее решили не посвящать в насущные проблемы Тау. Кейретсу обычно не вмешивалось в отношения между корпорацией и ее гражданами. Такая же незримая завеса обязанностей и обязательств окружала межзвездные «семейные» картели, подобные Дракону, с сотнями принадлежащих им мирами корпорациями.
Преданность вассальной корпорации, подобной Тау, давала ей доступ к практически неограниченной системе поставок по всей сети Дракона. В ответ Дракон требовал абсолютной лояльности. Если ситуация, в которой оказалась Тау, пойдет опасным путем, и ФТУ наложит на нее санкции, то вовлеченные в это дело люди потеряют членство в правлении Дракона. Тау станет рукой, отрезанной ради спасения всего тела.
И если Тау не сможет или не захочет пожертвовать собой добровольно, то Дракон заставит корпорацию сделать это, когда найдет необходимым, чтобы сохранить извращенную честь Дракона незапятнанной.
Я снова посмотрел на Санда. Хорошим знаком является его присутствие здесь или плохим?
Мы пересекли раздражающе пустую территорию, чтобы подойти к столу. У меня возникло впечатление, что другого подобного места нет во всей башне. Перримид произнес принятые приветствия от своего лица и извинения — от моего, обращаясь ко всем присутствующим. Меня удивило то, что около половины сидящих за столом на самом деле здесь не было. Члены борта присутствовали в виде виртуальных голографических изображений, их настоящие тела были где-то в другом месте. Я бы узнал об этом, едва войдя, если бы мои пси-способности оставались при мне. А сейчас я мог лишь догадываться об этом, заняв место рядом с одним из них. По нему пробежало мерцание, когда он повернулся, чтобы взглянуть на меня, выражение его лица было таким же осторожным, как мое, хотя, возможно, он находился сейчас на другой стороне планеты. Я слышал, что для человеческих глаз подобные эффекты остаются невидимыми.
На столе рядом с моей рукой лежал букет цветов. Я думал, что он играет декоративную роль, пока не увидел, как Санд взял цветок и съел его. Нереальный человек, сидящий рядом со мной, сделал глоток из невысокого стакана, не существующего в моей реальности.
— Мы собрались здесь конечно для того, чтобы обсудить проблемы гидранов и как Тау будет с ними разбираться, — сказал Санд, открывая собрание без особых церемоний. Меня удивило, что он сделал это вместо Кенсо, хотя, возможно, в этом не было ничего удивительного.
— Тогда что он тут делает? — потребовал объяснений человек, имя которого, как я помнил, было Ситан, указывая на меня.
— Он общается с гидранами-террористами, — сказал Боросэйж торжествующе. — Как я и докладывал вам.
Я выругался про себя.
Санд подарил Боросэйжу такой взгляд, что тот заткнулся.
— Обратитесь к своей базе данных, леди и джентльмены борта. Кот работает на меня. Я взял инициативу в свои руки, как только Тау потребовался человек, с которым будут говорить террористы. Кажется, они… косо смотрят на ваших людей из Службы безопасности. И как только районный администратор Боросэйж доказал, что не может по-настоящему вести расследование похищения ребенка… — Он позволил каждому по-своему закончить фразу. — Я верю, что прошлой ночью Кот достиг настоящего успеха. Прошлой ночью? — уточнил он, пронзив меня своим зеркальным взглядом, когда я не ответил.
Мое лицо оставалось бесстрастным, я пожал плечами, не зная, насколько они в курсе, где я был прошлой ночью и чему научился, когда Мийа… до того, как она… — я отогнал мысли о ней. Если бы Санд знал все, то я бы сидел сейчас в тюрьме Боросэйжа, а не на этом собрании.
Я попытался думать о Джеби: мальчик был завязкой всего этого. Но в свете нового дня я понял, что не могу быть уверенным, кому помогу, кому причиню вред, если сейчас раскрою рот.
— Несколько членов ДНО вышли на контакт со мной…
— Как они узнали, как найти тебя? — спросил Боросэйж.
Нахмурившись, я поднял на него глаза. Я занял место как можно дальше от него, но все равно четко видел его руки.
— Я не знаю этого, — ответил я, уставясь на свое искривленное отражение на шлеме вокруг его глаза. — Думаю, они прочитали мои мысли.
— Ты не думаешь, что это связано с твоим визитом к ойазин? — спросил Санд, слишком неожиданно. Глаза Боросэйжа проедали во мне дыры.
— Нет, — сказал я, помня, что не стоит ничему удивляться, помня, что с того времени, как я надел ленту данных, я не могу даже сходить по нужде, чтобы об этом кто-нибудь не узнал. — Она не имеет к этому отношения. Она просто старая женщина.
Боросэйж протестующе хрюкнул, призрачные люди уставились на меня.
— Что ты делал у реки среди ночи?
— Ничего не делал, Не мог заснуть. — Я покосился на Перримида, вспомнив почему.
— Среди членов экспедиции возникли некоторые… разногласия по поводу… работы, — пробормотал Перримид. Его взгляд становился все тяжелее, перебегая с одного лица на другое.
Я проследил за его взглядом по кругу лиц, замечая на них все эмоции, начиная от недоверия и кончая полным непониманием.
— Неужели все на этой планете спят спокойно? Или вы добавляете в воду наркотики?
— Возможно, все мы спим спокойно, поскольку у нас чистые мысли, — сказал Кенсо.
— Тогда я не знаю, что мы делаем здесь. — Я взял с блюда на столе голубой цветок, положил в рот, его лепестки растворились на языке, оставив слабый мятный привкус. Наверное, каждый цветок имеет свой вкус. Я взял еще один.
— Кот, — пробормотал Перримид. — Что насчет Джеби? Хоть что-нибудь…
Я заставил себя расслабиться и перевести на него внимание.
— Со мной на контакт вышла Мийа.
— Мийа? — спросил он, поворачивая ко мне лицо. — Ты действительно встречался с ней?
— И я видел Джеби.
Его дыхание остановилось.
— Она привела тебя к нему?
— Она привела меня к нему. Он где-то во Фриктауне.
— Где? — спросил Санд. — Ты можешь показать на карте?
— Нет, — я покачал головой. — Мы телепортировались.
— Я думал, что у тебя поврежден мозг. Я думал, что ты не можешь делать ничего подобного.
— Не могу… Мне и не требовалось, — сказал я так медленно и осторожно, словно мозг был поврежден у него. — Даже если бы я и смог определить их убежище на карте, это не дало бы вам ничего. Они сказали, что не собираются оставаться там до утра. Вы хотите, чтобы я рассказал вам, что случилось ночью или нет?
— Хотим, конечно, — сказал он.
— Тогда заткнитесь…
— Мы все собрались здесь, чтобы выслушать тебя, — строго сказал Перримид. — Пожалуйста, расскажи нам…
Я глубоко вздохнул:
— С Джеби все в порядке. Мийа заботится о нем. Я не думаю, что она позволит, чтобы с ним случилось что-нибудь нехорошее.
Он облегченно вздохнул и пробормотал:
— Выходит, она член ДНО?
Я еле смог различить слова.
Когда я кивнул, его лицо посерело — лицо выслушавшего свой смертный приговор. Я оглядел лица других присутствовавших за столом, выражения их, когда они посмотрели на него. Я понял, почему он так выглядит: он отдал в руки похитителей собственного племянника, поверив гидрану. И этим сокрушил свою карьеру, что значит — всю жизнь. Я почувствовал внезапное жалящее сожаление и беспомощный протест против того, что сделали гидраны и Мийа… почувствовал, что мои сомнения и мои привязанности клубятся, как масло в воде.
Я снова встретил пристальный взгляд Перримида, и твердо убедился в одном: ему я больше доверять не могу. Потому что даже он сам не знает, насколько далеко может зайти, чтобы сохранить свое положение в кейретсу.
— Скольких членов ДНО ты встретил? — спросил нетерпеливо Санд, когда я промедлил с продолжением рассказа.
Я пожал плечами, стряхивая с себя взгляд Перримида.
— Возможно, с полдесятка.
— Ты знаешь примерно, как давно они вместе? Ты знаешь их статус? Ты узнаешь их в лицо, если снова встретишь?
— Нет, — сказал я, зная, что его обмотка способна воспринимать мое меняющееся гальваническое сопротивление как проверку на правдивость, но зная и то, что я в достаточной мере владею своими жизненными процессами, чтобы правды он не узнал, — В любом случае это ничего не значит. Вы не сможете найти их. У них нет браслетов.
Боросэйж поерзал на стуле, сложил свои толстые руки в шрамах. Я изучал его, пытаясь сделать это незаметно, видел, как он смотрит на меня, как он меня ненавидит.
Я покачивался на стуле, пока мне не надоело смотреть на него. Я выглянул в окно, чтобы прочистить мозги. Пейзаж за окном изменился. Я понял, что комната, в которой мы находились, непрерывно вращалась, давая обзор города и территории за ним. Мне стало интересно, кто был архитектором этого комплекса и Гнезда, которое возвышалось над уютным маленьким миром Ривертона как птица, готовая взлететь, что было в мыслях у того, кто создавал их. Я посмотрел на стол перед собой и почувствовал тошноту. От того, что я перевел взгляд на Санда, лучше мне не стало. Всем нутром я чувствовал: что бы я ни сказал, это не дойдет до правителей Тау. С равным успехом я мог бы попытаться дотянуться до них рукой через стол. Перримид был доведен до отчаяния, а Боросэйжа я и за человека не считал. Единственный человек в этой комнате, кто может действительно выслушать меня, — это Санд. Я отчаянно желал взглянуть хоть одним глазком, что творится сейчас в его голове. Были бы у него хотя бы настоящие глаза, в которые я мог бы заглянуть!
— Члены ДНО сказали мне, что они возвратят мальчика только в том случае, если инспектора ФТУ придут во Фриктаун, чтобы встретиться с ними. Они хотят, чтобы инспектора были непосредственными свидетелями того, что требуют изменить гидраны. Они хотят, чтобы ФТУ способствовало выполнению их требований; они желают получить больше прав… и большую поддержку от Тау.
Кенсо хмыкнул:
— После похищения больного ребенка они хотят большей свободы и помощи от нас?
— Такие уже порядком поднадоевшие претензии мы получаем от Совета гидранов практически с самого падения их планеты, — сказал другой джентльмен, незнакомый мне. Он хмурился — здесь или где-нибудь в другом месте.
— Совет гидранов не имеет влияния даже на своих людей. Он не может повлиять на террористов, — заметил Кенсо.
— Возможно, поэтому ДНО думает, что оно может выдвигать требования, — сказал я. — Потому что когда они говорят «пожалуйста», вы не слышите их. — Глаза Перримида умоляли меня замолчать, я отвел взгляд. — Они хотят, чтобы инспектора составили беспристрастный доклад.
— Инспектора — беспристрастный? — пробормотал Ситан. — Это оксиморон. [2]
— Я видел кое-что из того, что гидраны хотят изменить.
— Ты видел то, что тебе показали террористы.
— Медицинский центр Фриктауна — это какая-то нелепость, — сказал я. — Кроме того, там много наркоманов, сидящих на наркотиках, которые они могут получать только на этой стороне реки. Если вы хотите получать от них прибыль, почему бы вам не продавать им медицинскую технику, а не наркотики?
— Это все ложь, — произнес Боросэйж, впервые за все это время открыв рот.
— Думаю, твое мнение тут мало что значит. — Я обвел глазами все лица, остановил взгляд снова на Боросэйже. — Они используют те же наркотики, с помощью которых ты удерживал их в тюрьме. Откуда они берут их? Не ты ли продаешь?
Он вскочил со стула, горя ненавистью ко мне. Санд взглядом остановил его. Перримид сжал мои пальцы с такой силой, что стало больно.
— Кот, — пробормотал он. — Ради Бога…
— Держи лучше свои наивные суждения о политике при себе, — сказал Кенсо. — Ты вызвал уже достаточно бед. — Его пустой взгляд смотрел прямо сквозь меня. Он перевел взгляд на Санда, мертвые глаза встретились с мертвыми глазами до того, как я успел хотя бы закрыть рот. — Безусловно, мы не собираемся соглашаться с их требованиями, — продолжал он. — Мы стоим на более сильной позиции. То, чем нам придется заплатить за любой наш шаг к примирению, делает его совершенно недопустимым.