Страница:
— Мийа хотя бы упоминала что-нибудь о инспекторах или ФТУ? — спросил я. — Были ли вы вовлечены во что-нибудь, что могло не нравиться гидранам, что-нибудь, что она могла вытащить из ваших мыслей?
— Нет, — сказали они оба так быстро, что это прозвучало как эхо. Их глаза встретились, и они вместе посмотрели на меня.
— Он телепат? — спросил муж у Перримида. Тот без колебаний покачал головой. Должно быть, Киссиндра рассказала ему, что я потерял свою пси-способность. Может быть, именно поэтому он меня и доставил сюда? Потому что я был безопасен? Была причина, по которой эти люди не хотели бы видеть рядом с собой телепата. У каждого есть мысли, которые он хотел бы скрыть, а телепат не просто подслушивает разговоры — он может услышать самые интимные секреты окружающих.
Эти Натаза, должно быть, пара святых, если они желали делить свой дом с гидраном. Или же они любили этого увечного ребенка больше, чем кейретсу… больше, чем свою работу, свои тайны, самих себя.
Но я видел, как изменилось выражение их лиц, когда прозвучал мой вопрос, как менялось выражение на лицах людей в этой комнате. Теперь это были неприятные лица. И я знал, что, кем бы эти люди ни были, они не были невинными. Я почти мог почувствовать их скрытую панику. Тут должны были быть секреты — большие секреты, нехорошие, наполняющие тишину вокруг меня. Я бы отдал год своей жизни за то, чтобы кроваво-красный наркотический пластырь сидел сейчас за моим ухом, чтобы он мог успокоить сетку шрамов, ослепляющую мой дар, и позволить мне видеть хотя бы час, хотя бы десять минут — как получится.
Но я не сделал этого — я не мог. И в любом случае, вероятно, это было неважно. Это были не мои проблемы — любые из них, кроме пропавшего ребенка, — и то только потому, что я совершил поступок, в котором меня обвиняли. Я сделаю все, что скажут мне Перримид и Санд, хотя знаю, что это ничему не поможет, сделаю это, потому что они потом оставят меня в покое. Когда успокоится мое сознание, я смогу вернуться к тем вещам, которые важны для меня.
Я снова поднял глаза и наткнулся на взгляд Линг Натаза. Воспоминания проплывали перед моими глазами, раня меня, как прошлой ночью. Но сейчас боль была настоящей. Реальность проникла в эту дорогую безупречную комнату, ворвалась в две спокойные, защищенные жизни, разрушила все их иллюзии в один необратимый момент. И ни для кого не было спасения от горя и боли, от страха, принявшего облик пропавшего ребенка — беспомощного, увечного, испуганного, в руках незнакомцев, чужаков. Муж снова обнял ее. И когда он посмотрел на меня, я все еще видел эту печаль и страх.
— Я сделаю все, что смогу, — пробормотал я, ненавидя себя за то, как это прозвучало. Я желал иного, я знал, что надо было сказать это лучше. — Я знаю, как вы чувствуете себя, — сказал я наконец. И отвел взгляд, когда недоверие, наполнившее их глаза, вернуло мои слова обратно пустыми.
Перримид и Санд уже были на ногах и готовились уходить, получив все, для чего они пришли сюда. Я последовал за ними с большей готовностью, чем они.
Когда мы снова были на площади, я поднял голову и увидел выражение лиц Перримида и Санда.
— Что, вы считаете, мне надо сделать? — спросил я, надеясь, что у них на этот счет больше идей, нежели у меня.
Перримид взглянул на меня, словно был удивлен, что я больше не сержусь.
— Некоторые из лидеров общины гидранов согласились встретиться со мной, чтобы обсудить ситуацию и что с ней можно сделать. — Слова прозвучали так, словно он не хотел об этом много говорить. — Я хочу, чтобы ты был со мной на этой встрече.
Я подумал: такое со всеми ними могло случиться. То ли все они страдали паранойей в своем стремлении сохранить честь мундира, то ли топор Тау всегда был готов упасть на чью-либо шею.
Я присел на скамейку.
— Возможно вам следует рассказать мне об этом побольше, — сказал я. — Я не умею читать мысли. — Я вытащил камфору и прикусил ее.
Их рты скривились. Я сидел, наблюдая, как они переминались с ноги на ногу, чувствуя себя неуютно на фоне обманчивого порядка Тау Ривертона.
— Вы не хотите, чтобы о происходящем узнали федералы. Это так? — спросил я.
— Нет, — Санд вперил в меня немигающий взгляд. — То, что мы делали, является исправлением нанесенного ущерба, если говорить об этом. Мы хотим, чтобы этот вопрос был решен чисто и тихо — и немедленно.
Это объясняло, почему в новостях не было ничего о похищении ребенка.
— Зачем гидранка украла ребенка? Вы говорили, что она работала с террористами?
— Движение народной обороны гидранов ДНО, — сказал он. — Группа радикалов прислала нам список требований, которые должны быть выполнены, как условие освобождения мальчика.
— ДНО? — сказал я, поняв, что значили эти буквы. — Они называют себя ДНО гидранов?
— Мы, — пробормотал Перримид, потирая шею. — Они не пользуются термином «гидран». Гидраны предпочитают называть себя просто «община».
Федерация человечества назвала их гидранами, потому что мы столкнулись с ними в первый раз в системе Бета Гидра. Но настоящее значение этого названия лежит гораздо глубже — в человеческой мифологии Гидра была монстром с сотней голов.
— Какие требования они выдвинули?
— Обычные, — устало сказал Перримид. — Большая автономность… но вместе с тем большее объединение, больше возможностей для работы, больше денег Тау — возмещение за всю планету, которую, как они заявляют, мы у них украли. Они желают, чтобы внимание Федерации обратилось на них, пока здесь инспекция ФТУ.
— Мне это кажется справедливым, — сказал я. Камфорная таблетка, которую я вертел пальцами, холодила руки.
Перримид поднял брови и вздохнул.
— Я уверен, что и им тоже. Даже мне, когда я пытаюсь смотреть на это их глазами. Но все не так просто. Не Тау отняла у них этот мир, и, коли на то пошло, даже не Дракон. — При этих словах он взглянул на Санда. — Если они получат большую автономность, что это им принесет? Им пришлось положиться на Тау как на систему поддержки почти так же, как гражданам Тау. Возможно, даже больше. У гидранов нет настоящей технологической базы, они потеряли свою межзвездную сеть задолго до того, как мы пришли сюда. Где они будут без нас? — Я прихватил камфору губами, чтобы не отвечать. — Если они думают, что ФТУ посмотрит на это по-другому, они ошибаются. Они не хотят верить этому — даже я не хочу верить этому, — но это так. Сама проблема не просто в том, что их глаза выглядят не… — Он прервался на полуслове, когда я взглянул на него. — Странными… что их глаза кажутся нам странными, — пробормотал он. — Или цвет их кожи, или то, что они не едят мяса. Это все неважно. Гидраны другие. Они способны глубоко вторгаться в жизнь другого человека, нарушать его уединение в любой момент. — Его глаза, смотревшие на меня, не видя, вдруг снова заметили мое лицо, мои глаза. — Это не так все просто, — сказал он, глядя в сторону. — Это вообще не так просто. Быть может, невозможно.
— Расскажи мне об этом, — сказал я и проглотил камфору. — Если ФТУ не собирается принуждать Тау менять политику, почему тогда Тау опасается, что они узнают о случившемся?
— Это будет не очень хорошо выглядеть, — сказал Санд. — Ясно, мы не хотим, чтобы они узнали о беспрепятственно функционирующей группе радикалов, пользующейся наибольшим авторитетом в Отчизне гидранов. И это будет не лучшим для образа Тау — и гидранов тоже, — если ФТУ увидит хаос в этом обществе. — Он кивнул в сторону реки. — И внимание ФТУ, которое они привлекут, будет не того рода, которого желает ДНО, поверь мне.
Я слушал, глядя искоса на него в отраженном резком свете бесчисленных окон многих башен, морщась, когда моя мысль прорезалась сквозь нагромождение лжи к правде: гидраны были правы. Человечество никогда не почувствует себя настолько в безопасности, чтобы делить реальную мощь с гидранами. И ФТУ так же принадлежит к человечеству, как и Тау, когда дело доходит до этого.
— Я понял, что ты имеешь в виду, — сказал я, поднимаясь. Я посмотрел в сторону комплекса, где родители пропавшего ребенка проходили через подобие ада, который дошел до них сквозь все искусственные барьеры и происхождения, что доказывает, что единственной всеобщей правдой является боль. — Но что я могу сделать, чтобы изменить это?
Язык Перримида стал проще, словно тот наконец понял то, что видел на моем лице, — или подумал, что понял. Но он все еще колебался, перед тем как сказать:
— Мы рассказывали Совету гидранов все то, что объяснил тебе Санд. Но они по-прежнему утверждают, что не знают ничего. Я не могу поверить этому. Ты делишь с ними наследие, но ты жил среди людей. Ты лучше нас сможешь дать им понять, чем они рискуют, укрывая этих диссидентов.
Чем они рискуют. Я притронулся к голове. Я мог объяснить гидранам, что они потеряют, но кто знает, дадут ли они мне хотя бы шанс попытаться. Все, что им надо сделать, это взглянуть на меня, все, что им надо, — это дотронуться до моего мозга. Я взглянул на Перримида и Санда. Было бесполезно что-либо объяснять им — в любом случае они не пойдут на попятный.
— У меня к тебе вопрос, пока вы не ушли, — сказал Санд, повернувшись ко мне. — Почему ты не действующий телепат? Перримид говорил, что ты был им, а сейчас — нет. Как ты избавился от такой способности?
Я взглянул прямо сквозь его матовые неживые глаза:
— Для этого потребовалось убить.
Он вздрогнул. Сколько же времени прошло с той поры, как кто-то мог удивить его? И удивил ли его сейчас я?
— Ты убил кого-то? — эхом отозвался Перримид.
— А я что сказал? — взглянул я на него. — Когда мне было семнадцать. Я снес его лазером. Это была самооборона. Но это не имеет значения, если ты псион и чей-то мозг становится сверхновой внутри тебя. Если бы я был полностью гидраном, это убило бы меня. Но я был не совсем гидраном. И это лишь испортило мою голову. Так что я сейчас только человек.
Лицо Перримида помрачнело. Я заметил, как в нем вновь проснулся рефлекс посредника.
Наконец модуль спустился спиралью с высоты, и Санд нарушил общее молчание:
— До свидания.
Глава 5
— Нет, — сказали они оба так быстро, что это прозвучало как эхо. Их глаза встретились, и они вместе посмотрели на меня.
— Он телепат? — спросил муж у Перримида. Тот без колебаний покачал головой. Должно быть, Киссиндра рассказала ему, что я потерял свою пси-способность. Может быть, именно поэтому он меня и доставил сюда? Потому что я был безопасен? Была причина, по которой эти люди не хотели бы видеть рядом с собой телепата. У каждого есть мысли, которые он хотел бы скрыть, а телепат не просто подслушивает разговоры — он может услышать самые интимные секреты окружающих.
Эти Натаза, должно быть, пара святых, если они желали делить свой дом с гидраном. Или же они любили этого увечного ребенка больше, чем кейретсу… больше, чем свою работу, свои тайны, самих себя.
Но я видел, как изменилось выражение их лиц, когда прозвучал мой вопрос, как менялось выражение на лицах людей в этой комнате. Теперь это были неприятные лица. И я знал, что, кем бы эти люди ни были, они не были невинными. Я почти мог почувствовать их скрытую панику. Тут должны были быть секреты — большие секреты, нехорошие, наполняющие тишину вокруг меня. Я бы отдал год своей жизни за то, чтобы кроваво-красный наркотический пластырь сидел сейчас за моим ухом, чтобы он мог успокоить сетку шрамов, ослепляющую мой дар, и позволить мне видеть хотя бы час, хотя бы десять минут — как получится.
Но я не сделал этого — я не мог. И в любом случае, вероятно, это было неважно. Это были не мои проблемы — любые из них, кроме пропавшего ребенка, — и то только потому, что я совершил поступок, в котором меня обвиняли. Я сделаю все, что скажут мне Перримид и Санд, хотя знаю, что это ничему не поможет, сделаю это, потому что они потом оставят меня в покое. Когда успокоится мое сознание, я смогу вернуться к тем вещам, которые важны для меня.
Я снова поднял глаза и наткнулся на взгляд Линг Натаза. Воспоминания проплывали перед моими глазами, раня меня, как прошлой ночью. Но сейчас боль была настоящей. Реальность проникла в эту дорогую безупречную комнату, ворвалась в две спокойные, защищенные жизни, разрушила все их иллюзии в один необратимый момент. И ни для кого не было спасения от горя и боли, от страха, принявшего облик пропавшего ребенка — беспомощного, увечного, испуганного, в руках незнакомцев, чужаков. Муж снова обнял ее. И когда он посмотрел на меня, я все еще видел эту печаль и страх.
— Я сделаю все, что смогу, — пробормотал я, ненавидя себя за то, как это прозвучало. Я желал иного, я знал, что надо было сказать это лучше. — Я знаю, как вы чувствуете себя, — сказал я наконец. И отвел взгляд, когда недоверие, наполнившее их глаза, вернуло мои слова обратно пустыми.
Перримид и Санд уже были на ногах и готовились уходить, получив все, для чего они пришли сюда. Я последовал за ними с большей готовностью, чем они.
Когда мы снова были на площади, я поднял голову и увидел выражение лиц Перримида и Санда.
— Что, вы считаете, мне надо сделать? — спросил я, надеясь, что у них на этот счет больше идей, нежели у меня.
Перримид взглянул на меня, словно был удивлен, что я больше не сержусь.
— Некоторые из лидеров общины гидранов согласились встретиться со мной, чтобы обсудить ситуацию и что с ней можно сделать. — Слова прозвучали так, словно он не хотел об этом много говорить. — Я хочу, чтобы ты был со мной на этой встрече.
Я подумал: такое со всеми ними могло случиться. То ли все они страдали паранойей в своем стремлении сохранить честь мундира, то ли топор Тау всегда был готов упасть на чью-либо шею.
Я присел на скамейку.
— Возможно вам следует рассказать мне об этом побольше, — сказал я. — Я не умею читать мысли. — Я вытащил камфору и прикусил ее.
Их рты скривились. Я сидел, наблюдая, как они переминались с ноги на ногу, чувствуя себя неуютно на фоне обманчивого порядка Тау Ривертона.
— Вы не хотите, чтобы о происходящем узнали федералы. Это так? — спросил я.
— Нет, — Санд вперил в меня немигающий взгляд. — То, что мы делали, является исправлением нанесенного ущерба, если говорить об этом. Мы хотим, чтобы этот вопрос был решен чисто и тихо — и немедленно.
Это объясняло, почему в новостях не было ничего о похищении ребенка.
— Зачем гидранка украла ребенка? Вы говорили, что она работала с террористами?
— Движение народной обороны гидранов ДНО, — сказал он. — Группа радикалов прислала нам список требований, которые должны быть выполнены, как условие освобождения мальчика.
— ДНО? — сказал я, поняв, что значили эти буквы. — Они называют себя ДНО гидранов?
— Мы, — пробормотал Перримид, потирая шею. — Они не пользуются термином «гидран». Гидраны предпочитают называть себя просто «община».
Федерация человечества назвала их гидранами, потому что мы столкнулись с ними в первый раз в системе Бета Гидра. Но настоящее значение этого названия лежит гораздо глубже — в человеческой мифологии Гидра была монстром с сотней голов.
— Какие требования они выдвинули?
— Обычные, — устало сказал Перримид. — Большая автономность… но вместе с тем большее объединение, больше возможностей для работы, больше денег Тау — возмещение за всю планету, которую, как они заявляют, мы у них украли. Они желают, чтобы внимание Федерации обратилось на них, пока здесь инспекция ФТУ.
— Мне это кажется справедливым, — сказал я. Камфорная таблетка, которую я вертел пальцами, холодила руки.
Перримид поднял брови и вздохнул.
— Я уверен, что и им тоже. Даже мне, когда я пытаюсь смотреть на это их глазами. Но все не так просто. Не Тау отняла у них этот мир, и, коли на то пошло, даже не Дракон. — При этих словах он взглянул на Санда. — Если они получат большую автономность, что это им принесет? Им пришлось положиться на Тау как на систему поддержки почти так же, как гражданам Тау. Возможно, даже больше. У гидранов нет настоящей технологической базы, они потеряли свою межзвездную сеть задолго до того, как мы пришли сюда. Где они будут без нас? — Я прихватил камфору губами, чтобы не отвечать. — Если они думают, что ФТУ посмотрит на это по-другому, они ошибаются. Они не хотят верить этому — даже я не хочу верить этому, — но это так. Сама проблема не просто в том, что их глаза выглядят не… — Он прервался на полуслове, когда я взглянул на него. — Странными… что их глаза кажутся нам странными, — пробормотал он. — Или цвет их кожи, или то, что они не едят мяса. Это все неважно. Гидраны другие. Они способны глубоко вторгаться в жизнь другого человека, нарушать его уединение в любой момент. — Его глаза, смотревшие на меня, не видя, вдруг снова заметили мое лицо, мои глаза. — Это не так все просто, — сказал он, глядя в сторону. — Это вообще не так просто. Быть может, невозможно.
— Расскажи мне об этом, — сказал я и проглотил камфору. — Если ФТУ не собирается принуждать Тау менять политику, почему тогда Тау опасается, что они узнают о случившемся?
— Это будет не очень хорошо выглядеть, — сказал Санд. — Ясно, мы не хотим, чтобы они узнали о беспрепятственно функционирующей группе радикалов, пользующейся наибольшим авторитетом в Отчизне гидранов. И это будет не лучшим для образа Тау — и гидранов тоже, — если ФТУ увидит хаос в этом обществе. — Он кивнул в сторону реки. — И внимание ФТУ, которое они привлекут, будет не того рода, которого желает ДНО, поверь мне.
Я слушал, глядя искоса на него в отраженном резком свете бесчисленных окон многих башен, морщась, когда моя мысль прорезалась сквозь нагромождение лжи к правде: гидраны были правы. Человечество никогда не почувствует себя настолько в безопасности, чтобы делить реальную мощь с гидранами. И ФТУ так же принадлежит к человечеству, как и Тау, когда дело доходит до этого.
— Я понял, что ты имеешь в виду, — сказал я, поднимаясь. Я посмотрел в сторону комплекса, где родители пропавшего ребенка проходили через подобие ада, который дошел до них сквозь все искусственные барьеры и происхождения, что доказывает, что единственной всеобщей правдой является боль. — Но что я могу сделать, чтобы изменить это?
Язык Перримида стал проще, словно тот наконец понял то, что видел на моем лице, — или подумал, что понял. Но он все еще колебался, перед тем как сказать:
— Мы рассказывали Совету гидранов все то, что объяснил тебе Санд. Но они по-прежнему утверждают, что не знают ничего. Я не могу поверить этому. Ты делишь с ними наследие, но ты жил среди людей. Ты лучше нас сможешь дать им понять, чем они рискуют, укрывая этих диссидентов.
Чем они рискуют. Я притронулся к голове. Я мог объяснить гидранам, что они потеряют, но кто знает, дадут ли они мне хотя бы шанс попытаться. Все, что им надо сделать, это взглянуть на меня, все, что им надо, — это дотронуться до моего мозга. Я взглянул на Перримида и Санда. Было бесполезно что-либо объяснять им — в любом случае они не пойдут на попятный.
— У меня к тебе вопрос, пока вы не ушли, — сказал Санд, повернувшись ко мне. — Почему ты не действующий телепат? Перримид говорил, что ты был им, а сейчас — нет. Как ты избавился от такой способности?
Я взглянул прямо сквозь его матовые неживые глаза:
— Для этого потребовалось убить.
Он вздрогнул. Сколько же времени прошло с той поры, как кто-то мог удивить его? И удивил ли его сейчас я?
— Ты убил кого-то? — эхом отозвался Перримид.
— А я что сказал? — взглянул я на него. — Когда мне было семнадцать. Я снес его лазером. Это была самооборона. Но это не имеет значения, если ты псион и чей-то мозг становится сверхновой внутри тебя. Если бы я был полностью гидраном, это убило бы меня. Но я был не совсем гидраном. И это лишь испортило мою голову. Так что я сейчас только человек.
Лицо Перримида помрачнело. Я заметил, как в нем вновь проснулся рефлекс посредника.
Наконец модуль спустился спиралью с высоты, и Санд нарушил общее молчание:
— До свидания.
Глава 5
Частный модуль корпорации перенес нас во Фриктаун. Никто из важных персон Тау не бродил по его улицам пешком, даже тот, чья работа предполагала такое же понимание его обитателей, как и обитателей Ривертона. Когда мы пролетали над рекой, я видел одинокий мост — тонкую нить, соединяющую два народа и их различные взгляды на одну и ту же вселенную. Я думал о Мийе: как она была выбрана, обучена, чтобы помочь человеческому ребенку таким способом, каким не мог помочь ни один человек. Как она помогала ему…
И потом предала. То ли у меня был неполный образ, чтобы все это понять, то ли гидраны действительно были чужаками, такими чужаками, что мне никогда не понять, как работают их мысли.
Модуль пошел на снижение где-то глубоко в сердце Фриктауна. Мы ступили на закрытый внутренний дворик вытянутого здания — Зала общины, как сказал мне Перримид. Община значит гидраны для гидранов. Община, общение, сообщение. Жить в общине, иметь общую судьбу, историю, мозг. Мой собственный мозг играл со словом, как собака, грызущая кость, находя значения, размышляя, были ли какие-нибудь из них теми, которые имели в виду гидраны.
Здесь, во дворике, укрытые от разрушающихся улиц, росли немногочисленные кусты и деревья — несколько мазков красок, только чуть запыленные и переросшие. Я взглянул на землю. Сад блестяще уложенной мозаики простирался от моих ног. Потускневший от времени и пыли, он все еще поражал взор.
Слева от меня ручеек в ширину моей ладони ткал серебряную нить сквозь сухой кустарник. Я мог различить наполовину спрятанный в кустах бархатный лоскуток травы, такой зеленый и безупречный, что я направился к нему, не раздумывая.
Я переступил через ручеек на зовущий прямоугольник зелени — и увидел скульптуру гидранки, высотой мне по колено. Она сидела со скрещенными ногами на изразцовой подушке. Ее инкрустированные глаза из зеленого камня встретились с моими, как будто она ждала, что я буду искать их.
Никто во дворике не мог видеть того, что видел я сейчас. И никто, пока не переступит через ручей, никогда ее не увидит. Я улыбнулся.
Кто-то появился из тени на дальней стороне дворика: гидран, широкими шагами приближающийся к прибывшим, как будто он был просто человеком, как будто у него не было лучшего способа попасть из одного места в другое. Он был одним из гостей на приеме прошлой ночью. В памяти всплыло его имя: Хэньен.
Он остановился на полушаге, увидев меня. Выражение на его лице стало таким же, как еще не сменившееся выражение моего лица: полное изумление.
Я переступил обратно через ручей во дворик. Он стоял неподвижно, наблюдая, как я возвращаюсь к Перримиду, все еще стоящему рядом с модулем.
Наконец он слегка поклонился и сказал что-то на языке, который мог быть языком гидранов.
— Что он сказал? — пробормотал я, обращаясь к Перримиду.
— Не знаю, — сказал Перримид. — Что-то вроде приветствия. Я не знаю, что это значит.
— Ты не говоришь на их языке?
Было не так уж сложно выучить язык с помощью обучающей системы. И у кого-нибудь на его уровне в правлении корпорации было достаточно биопродукции, чтобы снабдить его программой-переводчиком, если его дела с системой доступа были так плохи.
— Почему?
Он пожал плечами и отвел от меня взгляд:
— Они все говорят на стандарте.
Я ничего не сказал — просто продолжал смотреть на него.
— Кроме того, — пробормотал он, как будто я сказал то, о чем думал, или, возможно, потому что я не сделал этого, — гидраны считают все языки вторым сортом общения. Так что на самом деле получается — никакой разницы.
— Действительно, — сказал я и отвел глаза, прислушиваясь к другому, пытаясь определить, дотронулся ли Хэньен до меня своими мыслями, и стараясь быть открытым, ожидая шепота, прикосновения, хотя бы чего-нибудь. В отчаянии я был готов на любой контакт, лишь бы найти подтверждение тому, что я не ходячий труп или последний из мира привидений.
Но не было ничего. Я смотрел в лицо гидрана. Эмоции скользили по нему, как зыбь по поверхности пруда. Я не знал, что это за эмоции, потому что я не мог почувствовать их, не мог доказать, что они — настоящие, как и не мог доказать, что я здесь не абсолютно одинок.
— Мез Перримид, — сказал он, скользя по мне взглядом, словно меня не было здесь. — Мы ждали вас. Но почему вы притащили этого, — имея в виду меня, — с собой?
Слова были монотонными, почти без акцента, и ничего не выдавали.
— Мез Хэньен, — сказал Перримид, пытаясь держаться так же спокойно, как Хэньен. Казалось, ему трудно подбирать слова. — Я попросил его прийти.
— Нет, — сказал я, ловя взгляд Хэньена. — Вы пригласили меня прийти. Прошлой ночью, на приеме.
Сейчас мы все говорили на стандарте. Интересно, побеспокоился ли хоть кто-нибудь из Тау выучить язык гидранов? Внезапно я удивился, почему он вообще есть у них, зачем он им нужен, когда они могут общаться мыслями? Данные о культуре гидранов, к которым был открыт свободный доступ в сеть, были так отрывочны, что я не смог узнать о ней много.
Хэньен отвесил мне небольшой поклон.
— Верно. Тем не менее я не особо рассчитывал в связи с обстоятельствами… — Он замолчал, глядя туда, где я случайно нашел спрятанную статую, покачал головой, снова взглянул на меня и повернулся к нам спиной.
Немного постояв, он снова повернулся к нам, встретясь с нами глазами.
— Извините, — пробормотал он. — Я хотел сказать: «Пожалуйста, следуйте за мной, члены Совета ждут вас».
— Они тут все такие? — пробормотал я, когда мы тронулись за ним.
Перримид пожал плечами и сделал гримасу, когда Хэньен исчез в узоре света и тени.
На какое-то мгновение мне показалось, что Хэньен исчез совсем, телепортировался, специально оставив нас одних. Заболела грудь, когда я задал себе вопрос, был ли я тому причиной. Но, ступив в тень, я увидел его, идущего впереди нас сквозь игру теней органичных форм — деревьев и кустарников, колонн и арок, сделанных в тех же текучих линиях. Тут нигде не было углов, куда бы я ни смотрел, мои глаза с трудом отличали жизнь от искусства.
Хэньен вел нас, не говоря ни слова, не оглядываясь, по затененному проходу. Тропа извивалась как поток по лабиринту стелющихся и вздымающихся ввысь деревьев. Деревья постепенно превращались в анфилады комнат со стенами, похожими на своды пещер. В некоторых комнатах каждый дюйм стен был покрыт изразцовыми орнаментами, в некоторых потолки были выложены геометрическими узорами из потемневшего от времени дерева. Тут были формы цветов и формы листьев, обвивающие, подобно лианам, каждую колонну или стену, которые не были украшены мозаикой. Мой мозг едва успевал впитывать все это, мы проходили комнату за комнатой.
Навстречу нам шли гидраны, когда мы прокладывали себе путь все глубже в сеть комнат и коридоров. Грация их движений, казалось, полностью подходила к волнообразной красоте пространства, сквозь которое мы шли. Я задерживал взгляд на потолке, на стенах, на полу, боясь встретить чей-то взгляд, боясь поймать их на том, что они видят меня насквозь.
В конце концов мы вошли в сводчатый зал, где нас ожидали с десяток гидранов. Перримид назвал это Залом общины, но описать этот зал было бы невозможно. Я заинтересовался, что это было на самом деле, сколько ему лет, какое значение он нес в себе для тех, кто изначально построил его. Гидраны сидели или стояли на коленях у низкого столика свободной формы, глядя в нашу сторону, как будто предполагали, что мы сейчас появимся. Я отвел от них взгляд, посмотрел вверх, и мне показалось, что я гляжу на небо. Над нами был голубой и полупрозрачный купол, раскрашенный облаками. Птицы, или что-то подобное им, поднимались к яркому в зените солнцу, словно мы спугнули их своим появлением.
Я замер, глядя ввысь. Стоял, не отрывая глаз еще несколько мгновений, пока мой разум не убедил глаза в том, что увиденное не было настоящим, что эти птицеподобные существа были просто образами, застывшими в полете на фоне раскрашенного неба: крылья не трепетали, не было никакого движения в огненном сиянии света.
Я опустил глаза. Зал и находящиеся в нем вернулись на свои места.
— Удивительно, не правда ли? — пробормотал Перримид, проходя мимо меня. — Люди всегда замирают, увидев это впервые.
Я последовал за ним, уставившись ему в спину. Мы подошли к низкому столику. Стульев вокруг него было достаточно, и все-таки некоторые гидраны сидели на пятках на ковриках, брошенных на пол. Стулья, как и стол, были деревянными, и как столу, так и им была придана нечеткая органичная форма. Дерево пахло смолой и временем. Я понадеялся, что мебель более удобна, чем кажется.
Не было и признака высокой технологии ни на столе, ни где-нибудь в зале, хотя, по-видимому, это было местом встреч единственного официального органа, который имелся у гидранов. То ли им действительно не требовалось такое хранилище данных, как у людей, то ли Тау просто отказалась дать им доступ к нему.
Хэньен поклонился ждущим членам Совета. Они поклонились в ответ. Перримид уже уселся. Я в последний раз оглядел безмолвный круг, колеблясь в выборе стула. Я узнал двоих, Мокет и Серали, побывавших прошлой ночью на приеме вместе с Хэньеном. Среди членов Совета было больше пожилых, чем молодых, но примерно поровну мужчин и женщин.
Все они выглядели уверенными. На них была новая, хорошего покроя одежда, которая, должно быть, попала сюда с другой стороны реки. Костюмы, выбранные ими, выглядели дорогими, даже шикарными. Они совсем не соответствовали тому, что я видел на тех, кого встречал на улицах Фриктауна. И украшения тоже — а их было множество, — хотя некоторые из вещичек были достаточно странными и старыми, чтобы быть фамильными драгоценностями. У некоторых были даже кольца в носу, попавшие сюда отнюдь не из Ривертона.
Существо, похожее на нарисованных на потолке птиц, уселось на плечо одного из мужчин. Я рассматривал его, пытаясь получше понять, что оно собой представляет: покрытое серым мехом, а не перьями, с длинной мордочкой и огромными торчащими ушами, оно было больше похоже на летучую мышь, чем на птицу. Животное подняло голову, всматриваясь в меня блестящими живыми глазами, и внезапно взмыло в воздух. Раскрыв длинные крылья в ладонь шириной, оно полетело прямо мне в лицо.
Я вскинул руки, когда когти вонзились в кожу под хлопающими, бьющими крыльями. Я упал на стул, и летучая мышь отлетела.
Я опустил руки. Фигуры неотчетливо вырисовывались передо мной, среди них был Перримид. Он что-то говорил мне, но я не мог разобрать слов.
Я откинулся на стуле, испытывая жгучую боль от царапин и унижения, увидел, как кто-то поднес это животное, похожее на летучую мышь, его владельцу. Гидран, взяв его в руки, уставился на меня так, будто нападение было моей виной, хотя я не мог сказать, что думает он, что думает кто-либо из них, что за чертовщина произошла. Если не считать настойчивого, почти неслышного попискивания моего противника, в зале царила полная тишина.
И тут владелец этого непонятного существа исчез.
— Что за черт? — пробормотал я, потирая лицо. Слова прозвучали как крик. Гидраны переглядывались, некоторые жестикулировали в тишине, которая длилась и длилась. Зал был бы наполнен разговорами, если бы я только мог их услышать.
Мои руки сжались в кулаки над краем стола. Перримид присел рядом со мной, пытаясь выглядеть не таким взволнованным, как я. Если он не провел меня, он не провел и никого другого. Тишина нарастала, все смотрели на нас, почему-то нас не признавая.
В конце концов Перримид сделал глубокий вдох и произнес:
— Мы пришли, как вы знаете, попросить вашей помощи в поисках похищенного ребенка…
— Простите, — сказал Хэньен, почти нетерпеливо, словно Перримид вторгся в какое-то тайное обсуждение. — Мы должны попросить вас, если вы можете, оставить нас на время, мез Перримид. Нам нужно поговорить с этим… — он поднял руку, указывая на меня, чуть запоздало, как будто забыл, что это необходимо, — конфиденциально. — И, увидев удивление на лице Перримида, добавил: — Извините, Дженас, мы не хотели оскорбить вас. Я знаю, мы должны обсудить серьезные вопросы. Обещаю вам, что мы вернемся к этому. Но… — Он пожал плечами, как будто говоря: «Вы притащили его сюда».
Перримид встал, взглянул на меня, молча сидящего на стуле, натянуто улыбнулся, как будто все это было тем самым, на что он надеялся, будто рассчитывал на то, что я воспользуюсь возможностью уладить его дела с гидранами.
Я смотрел, как он выходил из зала, потом посмотрел на столешницу, на свои руки, все еще стиснутые над ее краем, на шрамы, выступающие на моих костяшках. Ожидая. Стараясь почувствовать что-нибудь.
Так же, как и они, я вдруг понял. Они ждали, когда я выйду из клетки своего тела, сделаю что-нибудь. Что-то невозможное.
— Кто ты? — наконец спросил Хэньен.
— Кот, — ответил я, взглянул на него и снова опустил глаза.
— Это твое гидранское имя? — спросила одна женщина. Она говорила медленно, словно говорить на моем языке было тяжело для нее. — Больше у тебя нет имен?
Это не было тем же вопросом, который обычно задавали мне люди или хотели бы задать. Гидраны имели слова-имена и настоящие имена — имена, которые они носили в сердце своего мозга. Имена, которые могли быть переданы только из мозга в мозг. Когда-то у меня было подобное имя — имя, данное в любви, мысль к мысли, сердце к сердцу. Имя, которое я бы не открыл этому залу незнакомцев, творящих безмолвный суд надо мной, даже если бы мог. Я покачал головой и пожал плечами. Тишина в зале стала тяжелее, давила на мой мозг, пока в нем не раздробились все связные мысли.
— Нам прошлой ночью сказали, что ты наполовину гидран, — сказал Хэньен. Его голос был пуст, когда он использовал данное людьми название своего народа. Его лицо было пустым и бесстрастным, как пуста была от мыслей моя голова. — Мы хотели бы знать, кто из твоих родителей гидран?
— Мать, — пробормотал я.
— Она была из этого мира?
— Я не знаю.
— Тогда зачем ты приехал сюда?
— Вы знаете. — Я снова посмотрел на него.
— Зачем ты приехал сюда? — спросил он снова, словно я не ответил на его вопрос.
Или, возможно, я не ответил на тот вопрос, который он действительно задал. Я попытался еще раз:
— Я прибыл сюда с ксеноархеологической исследовательской экспедицией, нанятой Тау, чтобы изучать рифы здесь, в Отчизне.
Он слегка покачал головой, поджал губы. Он почесал переносицу. Я сидел, чувствуя, как напрягается каждый мускул моего тела, когда я пытаюсь понять, что он хочет услышать от меня.
— Почему ты прибыл в этот мир?
Я сидел, вглядываясь в одно за другим лица вокруг стола, в десяток лиц, в прекрасно обрисованные лица гидранов, с остановившимися на мне кошачьими зелеными глазами с длинными зрачками. И внезапно я нашел ответ на его вопрос: Потому что в моей жизни была дыра. Годами я желал знать, как я почувствую себя, окруженный народом матери, мне нужно было знать, что я найду в их глазах… Может быть, даже прощение.
Я снова опустил глаза.
— Я не знаю. — Мои руки сжались еще сильнее. — Но я пришел сюда сегодня из-за похищенного ребенка. — Я опять поднял голову. — Мальчик беспомощен: у него тяжелая неврологическая болезнь. Вы должны сказать нам, как его найти. Потому что это будет правильнее… И потому что, если вы не сделаете этого, если ДНО использует его, чтобы столкнуть Тау с ФТУ, Тау заставит вас расплатиться за все.
И потом предала. То ли у меня был неполный образ, чтобы все это понять, то ли гидраны действительно были чужаками, такими чужаками, что мне никогда не понять, как работают их мысли.
Модуль пошел на снижение где-то глубоко в сердце Фриктауна. Мы ступили на закрытый внутренний дворик вытянутого здания — Зала общины, как сказал мне Перримид. Община значит гидраны для гидранов. Община, общение, сообщение. Жить в общине, иметь общую судьбу, историю, мозг. Мой собственный мозг играл со словом, как собака, грызущая кость, находя значения, размышляя, были ли какие-нибудь из них теми, которые имели в виду гидраны.
Здесь, во дворике, укрытые от разрушающихся улиц, росли немногочисленные кусты и деревья — несколько мазков красок, только чуть запыленные и переросшие. Я взглянул на землю. Сад блестяще уложенной мозаики простирался от моих ног. Потускневший от времени и пыли, он все еще поражал взор.
Слева от меня ручеек в ширину моей ладони ткал серебряную нить сквозь сухой кустарник. Я мог различить наполовину спрятанный в кустах бархатный лоскуток травы, такой зеленый и безупречный, что я направился к нему, не раздумывая.
Я переступил через ручеек на зовущий прямоугольник зелени — и увидел скульптуру гидранки, высотой мне по колено. Она сидела со скрещенными ногами на изразцовой подушке. Ее инкрустированные глаза из зеленого камня встретились с моими, как будто она ждала, что я буду искать их.
Никто во дворике не мог видеть того, что видел я сейчас. И никто, пока не переступит через ручей, никогда ее не увидит. Я улыбнулся.
Кто-то появился из тени на дальней стороне дворика: гидран, широкими шагами приближающийся к прибывшим, как будто он был просто человеком, как будто у него не было лучшего способа попасть из одного места в другое. Он был одним из гостей на приеме прошлой ночью. В памяти всплыло его имя: Хэньен.
Он остановился на полушаге, увидев меня. Выражение на его лице стало таким же, как еще не сменившееся выражение моего лица: полное изумление.
Я переступил обратно через ручей во дворик. Он стоял неподвижно, наблюдая, как я возвращаюсь к Перримиду, все еще стоящему рядом с модулем.
Наконец он слегка поклонился и сказал что-то на языке, который мог быть языком гидранов.
— Что он сказал? — пробормотал я, обращаясь к Перримиду.
— Не знаю, — сказал Перримид. — Что-то вроде приветствия. Я не знаю, что это значит.
— Ты не говоришь на их языке?
Было не так уж сложно выучить язык с помощью обучающей системы. И у кого-нибудь на его уровне в правлении корпорации было достаточно биопродукции, чтобы снабдить его программой-переводчиком, если его дела с системой доступа были так плохи.
— Почему?
Он пожал плечами и отвел от меня взгляд:
— Они все говорят на стандарте.
Я ничего не сказал — просто продолжал смотреть на него.
— Кроме того, — пробормотал он, как будто я сказал то, о чем думал, или, возможно, потому что я не сделал этого, — гидраны считают все языки вторым сортом общения. Так что на самом деле получается — никакой разницы.
— Действительно, — сказал я и отвел глаза, прислушиваясь к другому, пытаясь определить, дотронулся ли Хэньен до меня своими мыслями, и стараясь быть открытым, ожидая шепота, прикосновения, хотя бы чего-нибудь. В отчаянии я был готов на любой контакт, лишь бы найти подтверждение тому, что я не ходячий труп или последний из мира привидений.
Но не было ничего. Я смотрел в лицо гидрана. Эмоции скользили по нему, как зыбь по поверхности пруда. Я не знал, что это за эмоции, потому что я не мог почувствовать их, не мог доказать, что они — настоящие, как и не мог доказать, что я здесь не абсолютно одинок.
— Мез Перримид, — сказал он, скользя по мне взглядом, словно меня не было здесь. — Мы ждали вас. Но почему вы притащили этого, — имея в виду меня, — с собой?
Слова были монотонными, почти без акцента, и ничего не выдавали.
— Мез Хэньен, — сказал Перримид, пытаясь держаться так же спокойно, как Хэньен. Казалось, ему трудно подбирать слова. — Я попросил его прийти.
— Нет, — сказал я, ловя взгляд Хэньена. — Вы пригласили меня прийти. Прошлой ночью, на приеме.
Сейчас мы все говорили на стандарте. Интересно, побеспокоился ли хоть кто-нибудь из Тау выучить язык гидранов? Внезапно я удивился, почему он вообще есть у них, зачем он им нужен, когда они могут общаться мыслями? Данные о культуре гидранов, к которым был открыт свободный доступ в сеть, были так отрывочны, что я не смог узнать о ней много.
Хэньен отвесил мне небольшой поклон.
— Верно. Тем не менее я не особо рассчитывал в связи с обстоятельствами… — Он замолчал, глядя туда, где я случайно нашел спрятанную статую, покачал головой, снова взглянул на меня и повернулся к нам спиной.
Немного постояв, он снова повернулся к нам, встретясь с нами глазами.
— Извините, — пробормотал он. — Я хотел сказать: «Пожалуйста, следуйте за мной, члены Совета ждут вас».
— Они тут все такие? — пробормотал я, когда мы тронулись за ним.
Перримид пожал плечами и сделал гримасу, когда Хэньен исчез в узоре света и тени.
На какое-то мгновение мне показалось, что Хэньен исчез совсем, телепортировался, специально оставив нас одних. Заболела грудь, когда я задал себе вопрос, был ли я тому причиной. Но, ступив в тень, я увидел его, идущего впереди нас сквозь игру теней органичных форм — деревьев и кустарников, колонн и арок, сделанных в тех же текучих линиях. Тут нигде не было углов, куда бы я ни смотрел, мои глаза с трудом отличали жизнь от искусства.
Хэньен вел нас, не говоря ни слова, не оглядываясь, по затененному проходу. Тропа извивалась как поток по лабиринту стелющихся и вздымающихся ввысь деревьев. Деревья постепенно превращались в анфилады комнат со стенами, похожими на своды пещер. В некоторых комнатах каждый дюйм стен был покрыт изразцовыми орнаментами, в некоторых потолки были выложены геометрическими узорами из потемневшего от времени дерева. Тут были формы цветов и формы листьев, обвивающие, подобно лианам, каждую колонну или стену, которые не были украшены мозаикой. Мой мозг едва успевал впитывать все это, мы проходили комнату за комнатой.
Навстречу нам шли гидраны, когда мы прокладывали себе путь все глубже в сеть комнат и коридоров. Грация их движений, казалось, полностью подходила к волнообразной красоте пространства, сквозь которое мы шли. Я задерживал взгляд на потолке, на стенах, на полу, боясь встретить чей-то взгляд, боясь поймать их на том, что они видят меня насквозь.
В конце концов мы вошли в сводчатый зал, где нас ожидали с десяток гидранов. Перримид назвал это Залом общины, но описать этот зал было бы невозможно. Я заинтересовался, что это было на самом деле, сколько ему лет, какое значение он нес в себе для тех, кто изначально построил его. Гидраны сидели или стояли на коленях у низкого столика свободной формы, глядя в нашу сторону, как будто предполагали, что мы сейчас появимся. Я отвел от них взгляд, посмотрел вверх, и мне показалось, что я гляжу на небо. Над нами был голубой и полупрозрачный купол, раскрашенный облаками. Птицы, или что-то подобное им, поднимались к яркому в зените солнцу, словно мы спугнули их своим появлением.
Я замер, глядя ввысь. Стоял, не отрывая глаз еще несколько мгновений, пока мой разум не убедил глаза в том, что увиденное не было настоящим, что эти птицеподобные существа были просто образами, застывшими в полете на фоне раскрашенного неба: крылья не трепетали, не было никакого движения в огненном сиянии света.
Я опустил глаза. Зал и находящиеся в нем вернулись на свои места.
— Удивительно, не правда ли? — пробормотал Перримид, проходя мимо меня. — Люди всегда замирают, увидев это впервые.
Я последовал за ним, уставившись ему в спину. Мы подошли к низкому столику. Стульев вокруг него было достаточно, и все-таки некоторые гидраны сидели на пятках на ковриках, брошенных на пол. Стулья, как и стол, были деревянными, и как столу, так и им была придана нечеткая органичная форма. Дерево пахло смолой и временем. Я понадеялся, что мебель более удобна, чем кажется.
Не было и признака высокой технологии ни на столе, ни где-нибудь в зале, хотя, по-видимому, это было местом встреч единственного официального органа, который имелся у гидранов. То ли им действительно не требовалось такое хранилище данных, как у людей, то ли Тау просто отказалась дать им доступ к нему.
Хэньен поклонился ждущим членам Совета. Они поклонились в ответ. Перримид уже уселся. Я в последний раз оглядел безмолвный круг, колеблясь в выборе стула. Я узнал двоих, Мокет и Серали, побывавших прошлой ночью на приеме вместе с Хэньеном. Среди членов Совета было больше пожилых, чем молодых, но примерно поровну мужчин и женщин.
Все они выглядели уверенными. На них была новая, хорошего покроя одежда, которая, должно быть, попала сюда с другой стороны реки. Костюмы, выбранные ими, выглядели дорогими, даже шикарными. Они совсем не соответствовали тому, что я видел на тех, кого встречал на улицах Фриктауна. И украшения тоже — а их было множество, — хотя некоторые из вещичек были достаточно странными и старыми, чтобы быть фамильными драгоценностями. У некоторых были даже кольца в носу, попавшие сюда отнюдь не из Ривертона.
Существо, похожее на нарисованных на потолке птиц, уселось на плечо одного из мужчин. Я рассматривал его, пытаясь получше понять, что оно собой представляет: покрытое серым мехом, а не перьями, с длинной мордочкой и огромными торчащими ушами, оно было больше похоже на летучую мышь, чем на птицу. Животное подняло голову, всматриваясь в меня блестящими живыми глазами, и внезапно взмыло в воздух. Раскрыв длинные крылья в ладонь шириной, оно полетело прямо мне в лицо.
Я вскинул руки, когда когти вонзились в кожу под хлопающими, бьющими крыльями. Я упал на стул, и летучая мышь отлетела.
Я опустил руки. Фигуры неотчетливо вырисовывались передо мной, среди них был Перримид. Он что-то говорил мне, но я не мог разобрать слов.
Я откинулся на стуле, испытывая жгучую боль от царапин и унижения, увидел, как кто-то поднес это животное, похожее на летучую мышь, его владельцу. Гидран, взяв его в руки, уставился на меня так, будто нападение было моей виной, хотя я не мог сказать, что думает он, что думает кто-либо из них, что за чертовщина произошла. Если не считать настойчивого, почти неслышного попискивания моего противника, в зале царила полная тишина.
И тут владелец этого непонятного существа исчез.
— Что за черт? — пробормотал я, потирая лицо. Слова прозвучали как крик. Гидраны переглядывались, некоторые жестикулировали в тишине, которая длилась и длилась. Зал был бы наполнен разговорами, если бы я только мог их услышать.
Мои руки сжались в кулаки над краем стола. Перримид присел рядом со мной, пытаясь выглядеть не таким взволнованным, как я. Если он не провел меня, он не провел и никого другого. Тишина нарастала, все смотрели на нас, почему-то нас не признавая.
В конце концов Перримид сделал глубокий вдох и произнес:
— Мы пришли, как вы знаете, попросить вашей помощи в поисках похищенного ребенка…
— Простите, — сказал Хэньен, почти нетерпеливо, словно Перримид вторгся в какое-то тайное обсуждение. — Мы должны попросить вас, если вы можете, оставить нас на время, мез Перримид. Нам нужно поговорить с этим… — он поднял руку, указывая на меня, чуть запоздало, как будто забыл, что это необходимо, — конфиденциально. — И, увидев удивление на лице Перримида, добавил: — Извините, Дженас, мы не хотели оскорбить вас. Я знаю, мы должны обсудить серьезные вопросы. Обещаю вам, что мы вернемся к этому. Но… — Он пожал плечами, как будто говоря: «Вы притащили его сюда».
Перримид встал, взглянул на меня, молча сидящего на стуле, натянуто улыбнулся, как будто все это было тем самым, на что он надеялся, будто рассчитывал на то, что я воспользуюсь возможностью уладить его дела с гидранами.
Я смотрел, как он выходил из зала, потом посмотрел на столешницу, на свои руки, все еще стиснутые над ее краем, на шрамы, выступающие на моих костяшках. Ожидая. Стараясь почувствовать что-нибудь.
Так же, как и они, я вдруг понял. Они ждали, когда я выйду из клетки своего тела, сделаю что-нибудь. Что-то невозможное.
— Кто ты? — наконец спросил Хэньен.
— Кот, — ответил я, взглянул на него и снова опустил глаза.
— Это твое гидранское имя? — спросила одна женщина. Она говорила медленно, словно говорить на моем языке было тяжело для нее. — Больше у тебя нет имен?
Это не было тем же вопросом, который обычно задавали мне люди или хотели бы задать. Гидраны имели слова-имена и настоящие имена — имена, которые они носили в сердце своего мозга. Имена, которые могли быть переданы только из мозга в мозг. Когда-то у меня было подобное имя — имя, данное в любви, мысль к мысли, сердце к сердцу. Имя, которое я бы не открыл этому залу незнакомцев, творящих безмолвный суд надо мной, даже если бы мог. Я покачал головой и пожал плечами. Тишина в зале стала тяжелее, давила на мой мозг, пока в нем не раздробились все связные мысли.
— Нам прошлой ночью сказали, что ты наполовину гидран, — сказал Хэньен. Его голос был пуст, когда он использовал данное людьми название своего народа. Его лицо было пустым и бесстрастным, как пуста была от мыслей моя голова. — Мы хотели бы знать, кто из твоих родителей гидран?
— Мать, — пробормотал я.
— Она была из этого мира?
— Я не знаю.
— Тогда зачем ты приехал сюда?
— Вы знаете. — Я снова посмотрел на него.
— Зачем ты приехал сюда? — спросил он снова, словно я не ответил на его вопрос.
Или, возможно, я не ответил на тот вопрос, который он действительно задал. Я попытался еще раз:
— Я прибыл сюда с ксеноархеологической исследовательской экспедицией, нанятой Тау, чтобы изучать рифы здесь, в Отчизне.
Он слегка покачал головой, поджал губы. Он почесал переносицу. Я сидел, чувствуя, как напрягается каждый мускул моего тела, когда я пытаюсь понять, что он хочет услышать от меня.
— Почему ты прибыл в этот мир?
Я сидел, вглядываясь в одно за другим лица вокруг стола, в десяток лиц, в прекрасно обрисованные лица гидранов, с остановившимися на мне кошачьими зелеными глазами с длинными зрачками. И внезапно я нашел ответ на его вопрос: Потому что в моей жизни была дыра. Годами я желал знать, как я почувствую себя, окруженный народом матери, мне нужно было знать, что я найду в их глазах… Может быть, даже прощение.
Я снова опустил глаза.
— Я не знаю. — Мои руки сжались еще сильнее. — Но я пришел сюда сегодня из-за похищенного ребенка. — Я опять поднял голову. — Мальчик беспомощен: у него тяжелая неврологическая болезнь. Вы должны сказать нам, как его найти. Потому что это будет правильнее… И потому что, если вы не сделаете этого, если ДНО использует его, чтобы столкнуть Тау с ФТУ, Тау заставит вас расплатиться за все.