Виндж Джоан. Водопад грез

   Чистая, крепкая нить пси-энергии, связывающая нас с Джеби, истончалась — сигнал стал отрывистым. Я снова собрался, думая, что его потревожили мои эмоции. Но сделав так, я понял, что дело не в этом: монастырь оставался за нашей спиной, а с ним и его чудесное целебное влияние. Внезапно я вспомнил, что не только Джеби потеряет все, что вернули ему рифы. Потеряю все и я.
   «Джеби. — Я повернулся, чтобы увидеть его лицо, надеясь, что удаление от монастыря не так влияет на него. — Джеби».
   Он взглянул на меня, услышав свое имя, переданное мысленно. Какое-то время его взгляд был рассеянным и смущенным. Когда он попытался ответить мне, его мысли оборвались, тело судорожно дернулось в отцовских объятиях.
   Натаза взглянул на сына. Я почувствовал его поднимающуюся панику, тупое отрицание, — он не хотел замечать происходящего с сыном. Он боялся, что даже секундная неуверенность в здоровье сына вернет ребенка в прежнее состояние. Он помнил мое предупреждение: это все равно произойдет…
   Я почувствовал на себе взгляд Натазы, его настойчивый вопрос просочился мне в мозг. Я сжал свои мысли и вышвырнул его оттуда.
   Джеби с жалобным хныканьем протянул ко мне руки.
   — Кот… — позвал он меня, и слово прозвучало еще вполне отчетливо.
   И я точно знал, что он сейчас чувствует. Я попытался вырваться из стягивающих меня пут, но руки мои были скованы за спиной, и я не мог дотянуться до него. Я расслабился и попытался собрать оставшиеся крупицы ментального контроля, убирая все остальное из своих мыслей, желая успокоить мальчика, насколько смогу, единственным оставшимся мне способом.
   Джеби затих на руках у отца, отвечая словом или двумя на его вопросы. Уголком глаза я заметил, что Перримид смотрел на меня, словно понял, что я делаю. На его лице углубились морщины, и я не мог отвлечься, чтобы понять почему. Но он ничего не сказал, не велел легионерам налепить мне наркотик, чтобы заблокировать пси-способности.
   Наконец под нами широко раскинулись четкие геометрические формы Ривертона, и флайеры пошли на снижение к конечной точке нашего путешествия: к Центру безопасности Тау.
   Джеби тихо отдыхал, прижавшись к отцу, не двигаясь и не говоря ничего, все еще пребывая в сознании и хоть как-то контролируя тело. Он жалобно захныкал, когда мои глаза остановились на здании, узнавая его, и мое потрясение проникло в его мозг по связывающей нас нити.
   Я отвел взгляд от окна, используя все свои физические чувства, чтобы оставаться сконцентрированным на нем. Мне требовался весь самоконтроль, чтобы мой страх не оборвал последнюю тонкую нить нашей связи. Флайер приземлился на территории Центра безопасности. Натаза встал со своего сиденья и поставил Джеби на пол, мягко придерживая его.
   Чья-то рука грубо опустилась на мое плечо.
   — Он уже обливается потом, лейтенант, — сказал легионер, развязывая меня и поднимая на ноги.
   Фахд остановился передо мной и пробормотал:
   — Скоро ты будешь обливаться кровью, урод. Джеби за моей спиной беспомощно заплакал. Я обернулся: мальчик выпал из рук отца, когда Фахд разрушил остатки моего контроля, а с ним угасла возможность Джеби контролировать свое тело.
   Натаза опустился на колени, чтобы поднять маленькое дергающееся тело. Он прижал Джеби к себе.
   — Джеби! — крикнул он. — Джеби! — Он снова взглянул на меня, в его взгляде читались вопросы, на которые я не мог ответить так, как ему хотелось бы.
   «Джеби!» — крикнул я в мертвую, темную тишину, в которой не было и следа мыслей ребенка — никаких доказательств того, что все вокруг меня внезапно не перестали существовать. Даже зеленоглазый Фахд, стоящий передо мной с глупой ухмылкой, казался не более живым, чем прах моих выгоревших пси-способностей.
   Снова посмотрев на него, я понял, что на самом деле не он, а я уже был мертвым. Он усмехнулся, решив, что такое выражение на моем лице — полностью его заслуга. Он заставил меня повернуться и повел с посадочного поля к зданию, не давая оглянуться. Я слышал, как становится все нетерпеливей и громче голос Натазы, пытающегося добиться ответа от сына. Я слышал бормотание других озабоченных голосов, голосов, которые были полны радости, когда мы улетали из монастыря.
   Перримид внезапно оказался рядом. Из-за барьеров из шлемов он крикнул:
   — Джеби… Что с ним случилось? Что ты делал?
   — Я ничего с ним не делал, — зло ответил я. — Я говорил Натазе. Мийа пыталась объяснить вам, что это такое место! Монастырь. Я предупреждал его.
   Перримид исчез из поля моего зрения, возможно, поспешив передать Натазе то, что я сказал. Я заметил, как их маленькая группа медленно движется по диагонали через поле, удаляясь. Натаза нес Джеби и был похож на человека, которому выпустили кишки.
   На краю поля я заметил стоящие фигуры — возможно, мать Джеби и те, кого она привела для поддержки. Их не пускала на территорию центра еще одна группа легионеров.
   Я в последний раз оглянулся на Джеби и увидел, как Натаза передал его в руки матери, как на ее лице горе и радость сливаются в одну немыслимую эмоцию, а затем окружающие заслонили мальчика от меня. Ветер доносил до меня обрывки их голосов, но я не мог разобрать слов. Джеби молчал. Ничего, кроме тишины в моей голове.
   Перримид все еще смотрел на меня, когда легионеры втолкнули меня в отделение и дверь за нами закрылась. Я еще раз попытался распахнуть свой мозг, но было уже поздно: то, что еще недавно было со мной, исчезло бесследно. Мой мозг был пуст, как глубокий космос, он не отзывался ни на то, что осталось за нашей спиной, ни на то, что творилось рядом. Службисты, снующие по глухим, мрачным коридорам станции, с равным успехом могли бы быть трупами. Мне нужно было пространство и время, чтобы узнать, произошли ли с моими пси-способностями в монастыре какие-нибудь перемены. Но мое время вышло.
   Боросэйж уже ждал меня в комнате без окон — комнате для допросов. Я вздрогнул, хотя удивлен не был. В его руке был тот же щуп, и та же улыбка на лице.
   — Хорошо, урод, — произнес он. — Мы снова здесь. Давай просто продолжим с того места, на котором прервались. — Он кивнул головой на железный стул с ремнями, на котором я очнулся, когда в первый раз оказался тут. — На этот раз нас не прервут, ты слишком далеко зашел, доказывая, что я был прав насчет тебя. Я должен поблагодарить тебя.
   — Твердолобый мешок гноя, — сказал я по-гидрански.
   — Говори на стандарте, ты, дерьмо!
   — Лопай меня, трупоед, — сказал я на стандарте.
   Его лицо пошло пятнами. Он выставил раскаленный прут.
   Я ринулся вперед и головой сбил его с ног, с трудом сохранив равновесие, и бросился бежать.
   Но не успел я сделать и трех шагов, как легионеры догнали меня, оттащили обратно и окружили, пока Боросэйж вставал. Тяжело дыша, он поднял щуп. Фахд держал меня за волосы, придавив другой рукой шею, так что я почти задохнулся. Боросэйж разорвал мою одежду и вонзил в меня прут. Я застонал.
   Фахд отпустил мою голову, чтобы я мог дышать. Я хрипло сделал несколько судорожных глотков воздуха, слезы боли выступили в уголках моих глаз. Я поднял голову, когда запах горелого мяса стал таким сильным, что тошнота почти прошла. Снова руки сомкнулись на мне, чтобы я не мог и двинуться, а Боросэйж снова поднял щуп. Я закрыл глаза, поток человеческих и гидранских ругательств полился из меня, я был не в состоянии сдерживать его.
   Но обжигающая боль не обрушилась на меня. Не обрушилась…
   Я открыл глаза, тело мое дрожало, зубы сцепились в ожидании боли. Боросэйж стоял поодаль, его рука с шипом спокойно висела. Каким-то образом между нами появился Перримид. Они оба смотрели на меня с выражением, в котором я не мог разобраться.
   Перримид отвел глаза — не для того, чтобы избежать ненависти в моих глазах, а чтобы взглянуть на что-то в своей руке. Лекарственный мешочек Воуно. Должно быть, я уронил его, пытаясь вырваться.
   — К-киссиндра? — выдавил я наконец из себя. — Воуно?
   — Все еще в больнице, — ответил он.
   Облегчение отразилось на моем лице: Живы. По крайней мере они живы. Но когда я снова взглянул на него, я вдруг понял, что было в его глазах.
   — Она еле выжила после крушения. Если бы спасательная команда немного задержалась…
   Я опустил голову, слезы побежали по моему лицу.
   — Я виноват. Я так виноват…
   — Я говорил тебе, что он за дерьмо, — сказал Боросэйж чуть ли не с удовлетворением в голосе. — Вот почему ДНО наняло тебя, урод? Совершать за него грязные дела? Убивать невинных людей для этих бедных преследуемых гидранов, которые настолько беспомощны, что не могут делать это сами?
   Я прикусил губу, чувствуя, как боль у меня в груди удваивается. Я не мог заставить себя посмотреть в лицо Перримиду, чтобы сказать, что все эти слова — ложь, страшная ложь, что тогда я не был себе хозяином. Я посмотрел на рану, которую нанес мне Боросэйж: пузырящаяся кровью дыра в груди. Казалось, будто кто-то пытался вырвать сердце. Мои ноги подкосились, и чьи-то руки в перчатках подхватили меня.
   — Служба безопасности корпорации выполнила достойную восхищения работу по спасению моего племянника, — сказал Перримид Боросэйжу. — Кажется, это единственный возможный способ общения с террористами. Я приношу свои извинения за то, что я оспаривал ваши методы.
   Боросэйж продемонстрировал все свои зубы в подобии улыбки. Он помахал щупом у меня перед глазами, отчего я съежился, сам же он следил за реакцией Перримида.
   — Я рад, что ты понял это.
   Лицо Перримида оставалось бесстрастным, профессионально непрозрачным, даже когда он украдкой бросил взгляд на мою выжженную грудь.
   — Тау сделал правильно, выбрав тебя — и именно тебя, — чтобы уладить эту ситуацию, — пробормотал он. Его взгляд скользнул в сторону.
   — Смертоносец, — сказал я на гидранском.
   Перримид уставился на меня. Не знаю, отреагировал ли он так на тон моего голоса, или на то, что я произнес что-то, непонятное ему. Он с усилием отвел от меня глаза.
   — Теперь, когда он у вас, что вы собираетесь с ним делать?
   — Он обвиняется в терроризме, похищении ребенка, еще в полудюжине преступлений против законов корпорации. И, кроме того, он каким-то образом отправил нелегальное сообщение во внешний мир, — перечислил Боросэйж.
   — Какое сообщение? — повысил голос Перримид. — Почему мне об этом не сказали?
   — Это не в твоей юрисдикции, — ответил Боросэйж крайне самодовольно. — Этот сукин сын взломал программы защиты. Он послал сообщение ФТУ, что тут было все подстроено и чтобы они снова прибыли сюда и провели очередную проверку. — Он посмотрел на меня с искаженным лицом. — Сюда направляется еще одна команда — специальная инспекция, представляющая Испланески, главу Агентства контрактного труда, черт побери! — Его кулаки сжались.
   Перримид выругался шепотом.
   — Тау знает об этом? Когда они прибывают?
   — Они не указали день, — пробормотал Боросэйж. — Но Тау желает, чтобы этот полукровка к тому времени заткнулся. Заткнулся… Вероятно, навсегда.
   — Он будет публично казнен? — спросил Перримид, словно это удивило даже его.
   — Нет, — нахмурился Боросэйж. — Тау из-за него и так потеряла лицо. Мы здесь о нем позаботимся. Но сначала этот урод расскажет нам все, что знает о ДНО.
   — Не стоит беспокоиться. — Перримид, не глядя, махнул рукой в мою сторону. — Он не расскажет вам ничего. Ничего, что вам пригодилось бы. Это сейчас не важно: гидраны потерпели поражение, больше они не хотят быть побитыми и не будут нарываться на драку. У меня есть указания от Тау, что все санкции по отношению к гидранам должны быть приостановлены и уже не стоит преследовать остальных террористов. Дело закончено. Хэньен сам предоставил мне информацию о том, где искать Джеби.
   Подняв голову, я заметил, как по лицу Перримида пробежала слабая улыбка.
   — Да, — пробормотал он. — Он рассказал мне все. Он не мог остаться в стороне, наблюдая, как гибнет его народ, и по большей части из-за тебя. — Вместо удовольствия на его лице появилось возмущение.
   Боросэйж взглянул на меня, потом опять на Перримида. Он дезактивировал щуп, отстучав на своем бедре определенный ритм.
   — Это очень плохо. Я разочарован. Но если этого хочет правление… — Он сделал гримасу и пожал плечами. — Мы сделаем второй шаг. Фахд, убери отсюда этого подонка и распорядись насчет его. — Он кивнул в мою сторону.
   Фахд взял меня за руку и приставил пистолет к моему виску, наблюдая за реакцией Перримида. Рот Перримида открылся. Он закрыл его, зрачки его расширились.
   Я попытался вырваться, но легионеры держали крепко.
   — Я требую слушания! — сказал я. — Я гражданин Федерации…
   — Где твоя лента данных? — спросил Боросэйж с медленной улыбкой. — Где твои доказательства?
   Я оцепенел, вспомнив. На дне реки.
   — Я все еще зарегистрирован. Я знаю свой номер.
   Боросэйж покачал головой:
   — Ты выбросил все это разом, урод, когда пересек реку. Сейчас ты никто, и никто не собирается выпускать тебя.
   Я вперил взгляд в стену, мои глаза были такими же пустыми, как мой мозг.
   Он внезапно ударил меня в живот, заставив выругаться от боли.
   — Никто, урод. Это все, чем ты являешься. Фахд, — указал он на дверь.
   — С удовольствием. — Фахд сжал мою руку и повел к выходу.
   — Погодите, — сказал Перримид, одним словом, как смертельной угрозой, остановив Фахда на полпути.
   Фахд остановил меня, обернувшись, чтобы посмотреть на Перримида.
   — Что? — проворчал Боросэйж с подозрением в голосе.
   — У меня есть идея, — Перримид сделал шаг вперед, сложив руки за спиной. Он оглядел меня сверху донизу, стараясь не глядеть мне в глаза. — Хорошая идея… Видишь шрамы на его запястье? — указал он на мою руку. — Моя племянница говорила, что он был когда-то рабочим по найму. И он тренировался в костюме фазового поля. Он молод и силен — зачем его терять? Сделайте его рабом. Пошлите его туда, где мой зять работает шефом безопасности. Бурнелл не станет задавать вопросов… Новая инспекция прилетит и улетит, а он ее даже не увидит.
   Глаза Боросэйжа расширились: такое насилие ему и в голову не приходило.
   — Ты ублюдок, — сказал я.
   — Мне хочется, чтобы потом ты жалел, что сегодня я не позволил им убить тебя, — пробормотал Перримид. — Я хочу, чтобы ты вспоминал, что сделал с моей племянницей, с семьей Джеби каждый раз, когда будешь вспоминать этот день. — Он снова посмотрел на Боросэйжа.
   — Давай, — сказал он Фахду, — сделай его рабом.

Глава 26

   — Выше головы, парни, — свежее мясо.
   Легионер толкнул меня через дверь барака, где спали чернорабочие. Сразу за дверью находилась скользящая лестница. Я не успел сохранить равновесие, и она ушла у меня из-под ног. Я поскользнулся и упал на какую-то кучу. Дверь за мной захлопнулась.
   Я встал, пытаясь скрыть боль и отупение. Ко мне приближались любопытные незнакомцы. На всех них были одинаковые коричневые комбинезоны, такие же, как на мне. И у всех было одинаковое украшение — красный браслет раба, впившийся в запястье. Я в сотый раз посмотрел на свое запястье: на нем горел такой же красный браслет, кожа вокруг него опухла и посинела. Когда я поднял глаза, весь мир вокруг был разрисован красным — цветом ярости, цветом предательства. Цветом самых худших моих ночных кошмаров.
   Натаза не встречал меня: даже Тау оказалась достаточно тактичной, чтобы позволить ему и его жене побыть некоторое время рядом со своим ребенком. Но легионеры Ривертона, передавая меня охране разработки, не преминули уверить меня в том, что все мои данные отправлены на его личный адрес, где они будут дожидаться его появления.
   После этого они обращались со мной, как с любым другим рабом — как с мясом. Я обвел долгим взглядом комнату и чернорабочих, пытаясь войти в ситуацию, стараясь не поддаться панике. В этом бараке было около тридцати человек, возможно, передвижная рабочая команда, в которой все работали и спали согласно четко установленному распорядку. Тут были койки для сна и дверь в дальнем конце барака, ведущая, вероятно, к туалетам. Ничего больше, но там, где я работал раньше, и этого не было. На рудниках Федерации мы спали на матрасах на полу.
   Большинство из находящихся в комнате даже не удостоило меня взглядом. Они лежали на койках или продолжали играть в кости, столпившись в дальнем углу. Лишь некоторые подошли ко мне. Моему замутненному сознанию они казались такими же нереальными, как и все вокруг. Но их тела выглядели твердыми, как стена, и такими же дружелюбными. Я почувствовал себя так, словно попал к бандитам.
   — Как тебя зовут, парень? — спросил меня один из них — самый огромный. Быть может, лидер, судя по его размерам. Я наблюдал, как он движется: он был тяжелый и медлительный. Возможно, задира, полагающийся больше на массу, чем на умение, чтобы достичь своего. Я прикинул: если придется, у меня получится взять верх над ним.
   — Кот, — ответил я. На шахте никого ничто не интересовало. Люди были слишком истощены непосильной работой и слишком больны — их легкие были загажены радиоактивной пылью. Никто даже не замечал, жив вчерашний напарник или уже умер.
   Тут было по-другому. Я бы даже мог убедить себя, что это лучше, если бы они не смотрели мне в глаза.
   — Посмотри на его глаза, — сказал один из них. — У него уродские глаза.
   Остальные придвинулись поближе, уставившись на меня.
   — Кто ты такой, полукровка?
   — Они не допускают сюда уродов, — ответил кто-то. — Они не доверяют псионам. Урод может саботировать или шпионить.
   — Может, его подослали шпионить за нами? — сказал громила. — Они поместили тебя сюда, чтобы ты подслушивал наши мысли, урод? Делал доносы? — Он сильно ударил меня кулаком в грудь, как раз по ране, которую выжег Боросэйж.
   Я согнулся пополам, задыхаясь, выпрямился, привел в движение кулак и направил ему прямо в горло.
   Пока он пытался вдохнуть, я ударил его коленом. Когда он согнулся, добавил обеими руками по шее. Он упал на пол и не поднимался. Я стоял над ним, тяжело дыша, наблюдая за колебанием остальных. К окружившим нас присоединилось еще несколько человек, привлеченных дракой. Я слышал, как они шепчутся, распространяя новость: появился новый жилец в бараке — урод, что с ним делать? Они переглядывались, набираясь мужества, чтобы надвинуться всей толпой на меня. Кольцо их тел начало сужаться вокруг меня, все они ненавидели меня, даже не зная, их человеческие руки и ноги были готовы к тому, чтобы превратить меня в нечто, что я не узнаю в зеркале.
   Чья-то рука сомкнулась на моей.
   Ярость ослепила меня, и я, развернувшись, пнул подступившего ботинком, двинул кому-то в глаз, вырвал прядь волос. Я проделал все это даже не думая, даже не дыша — не чувствуя ничего. Доказывая каждым всплеском их боли, что я такой же человек, как они.
   Когда трое из них оказались на полу, стало легче заставить их задуматься.
   — Отстаньте, — сказал я дрожащим голосом. — Следующий сукин сын, который дотронется до меня, попрощается с жизнью.
   Они медленно отступили, не убирая взгляды с моего лица. Мой страх и моя ярость светились везде в каждой паре глаз с человеческими круглыми зрачками. Никто больше не двинулся проверить, не шучу ли я.
   Тот, кто напал на меня первым, зашевелился на полу, где я оставил его. Я поставил ногу на его шею, переместив на нее свой вес.
   — Где твоя койка?
   Он окинул меня убийственным взглядом, но все-таки указал на койку в конце комнаты.
   — Найдешь себе другую, — я убрал ногу с его шеи и прошел через толпу, все еще наблюдающую за мной.
   Я дошел до его койки и лег на нее, повернувшись ко всем спиной. Я сконцентрировался на жгучей, да кости, боли в груди, кусая губы, чтобы не застонать, пока боль не успокоилась настолько, что я смог думать о чем угодно другом…
   Думать мне ни о чем не хотелось. Я лежал, прислушиваясь к ругани и смеху играющих в кости, к обрывкам беседы, пока не выключили свет на ночь. Потом я лежал в тишине, прислушиваясь к шагам, к звукам дыхания, к словам, сказанным шепотом, ко всему, что может предупредить меня, что они подкрадываются ко мне, ко всему, что может доказать мне, что я не один.
   Никто не подошел ко мне. Но я не спал всю ночь. Я слишком старался притупить боль… слишком старался почувствовать ее.
   С началом рабочей смены я пошел с остальными наружу, двигаясь машинально, отупев от истощения. В своем мозгу я был совершенно один. С равным успехом я мог бы быть совершенно один во вселенной… пока кто-то, не видный мне, не толкнул меня, когда мы пробирались по узенькому проходу двумя этажами ниже уровня земли. Я ударился о рельсы, почувствовал, как они дрожат, визжат и лязгают. Тележка вырвалась из туннеля. Я всем телом бросился назад, убираясь с рельсов, и ухватился за первый попавшийся под руку предмет — им оказалось чье-то тело, — пытаясь удержать равновесие.
   — Ты, чертов урод! — рабочий оттолкнул меня, въехав локтем мне в грудь. — Ты пытаешься убить меня?
   Я упал на колени, согнулся над металлической дорожкой, беспомощно ругаясь от боли. Он взял меня за грудки и встряхнул, рана на моей груди обнажилась.
   — Черт. О черт! — Он уставился на гноящуюся рану, куда только что ударила его рука. Это шокировало его настолько, что он отпустил меня. — Кто это сделал?
   — Безопасность корпорации. — Я стянул края комбинезона и застегнул его. На коричневой одежде расплылось влажное пятно от сочащейся гноем раны.
   Он нахмурился, покачал головой. Его кулаки разжались, и он отступил от меня. Остальные уставились на меня угрюмо и молчаливо.
   — Слушайте, — сказал я, стараясь, чтобы мой дрожащий голос прозвучал ровно. — Моя телепатия не работает. Я не собираюсь читать ваши мысли. Я не могу телепортироваться отсюда, я не могу остановить ваши сердца. Полтора дня назад я потерял все, что было у меня, кроме жизни. Просто оставьте меня в покое. — Один из тех, кого я побил прошлой ночью, рассмеялся. Я взглянул на их лица, ища несогласных с ним, и понял, что в покое меня не оставят. Если не… — Я умею пользоваться костюмом фазового поля. Могу совершать прыжки в рифы. — Я предположил, что им нравится это дело не больше тех, которых я видел на рифах в Отчизне. Количество желающих убить меня сократилось примерно до количества желавших зарезать меня, пока я спал.
   — Тау не тренирует уродов.
   — Я не с этой планеты.
   — Что вы задерживаетесь? — стражник протолкался вперед, становясь передо мной.
   — Я поскользнулся, — ответил я.
   Он взглянул на искривленные рельсы, на других рабочих. Снова перевел взгляд на меня.
   — Ты нарываешься на неприятности, урод?
   — Нет, сэр, — пробормотал я.
   Щуп в его руке поднялся, его вибрирующее острие уставилось мне в лицо.
   — Будь осторожнее.
   Я проглотил ругательство, уклоняясь. Остальные уже пошли вперед. Я направился за ними, не оглядываясь.
   — Я слышал о нем, — пробормотал кому-то тот, кто ударил меня. — Он тот самый, который взял костюм у Сабана, когда он запаниковал перед инспекторами. В Отчизне. Верно? — Он посмотрел на меня.
   Я кивнул, не отводя взгляд от его рук, если он вздумает снова ударить меня. Через минуту я пробормотал:
   — Как ты узнал об этом?
   — Они послали сюда несколько человек из работавших там команд, чтобы пополнить нашу смену, когда будет следующая инспекция.
   Я был здесь меньше суток, и уже все мои подозрения насчет этого места подтвердились. Инспекция возвращалась, но я ничем не мог помочь ей.

Глава 27

   Трамвайчик унес нас глубоко в сердце разработок и высадил в месте, которое было знакомо мне и находилось в самом рифе. Я почувствовал риф еще до того, как увидел его — его сюрреалистичная эйфория обожгла мои нервные окончания, подобно жаркому свету. Мне тяжело было держать в напряжении свой инстинкт выживания, не доверять себе и тому настроению, которое сейчас у меня возникло. Было слишком легко потерять разум там, где никто не мог добраться до меня. Если бы я поддался на приманку, надев костюм, я потерялся бы навсегда.
   Когда начальник смены стал вызывать ныряльщиков в рифы, моя смена словно выплюнула меня из своих рядов. В конце концов они поверили тому, что я сказал. Я надеялся, что это значит, что я смогу ночью закрыть глаза и немного поспать.
   Начальник дважды оглядел меня, но только потому, что предполагал увидеть кого-нибудь другого.
   — Ты знаешь, как пользоваться костюмом? — спросил он меня.
   — Да, сэр, — ответил я.
   — Ладно, — он пожал плечами и послал меня с остальными выбирать костюмы.
   Я провел остаток смены, перемещаясь в рифах, пробираясь сквозь тайны упавших мыслей ан лирр. Быть всегда настороже оказалось легче, чем я предполагал, потому что на этот раз я знал, что могу столкнуться с чем угодно, и потому что у этих костюмов была обратная связь, которую мне не показали, так что техник снаружи мог ударить меня разрядом, если я не совсем быстро выполнял его инструкции.
   Я быстро все схватывал. После нескольких ударов я сконцентрировался на работе, позволяя себе чувствовать матрицу рифов как раз настолько, чтобы избежать сенсорного голодания. По крайней мере, тут я чувствовал что-то, чувствовал, что я еще живой.
   Ночью, когда я упал на койку и закрыл глаза, странные образы и непередаваемые ощущения играли на моих нервах как на призрачной арфе. Я расслабился, чтобы они успокоили боль у меня в груди, которая была еще сильнее, чем вчера. Войдя глубже в свои воспоминания, я увидел/почувствовал, как облачные киты дрейфуют в вышине, подобно безразличным богам, почувствовал, как они окружают меня, опутывают меня своими мыслями, пока у меня не осталась лишь одна мысль, эфемерная, уплывающая…