Страница:
— Но все же почему она сделала это, зная, что умрет сама? — Ронин не мог этого уложить в своей голове.
— Потому что, — я взглянул на начавшую расходиться толпу важных персон, медленно продвигавшуюся обратно через широкую арку в большой зал, где все еще сиял, как алтарь, видеостенд с договором, — потому что она не видела другого Пути.
По его лицу было ясно, что он не понял, как и следовало ожидать.
— Жаль, что этот инцидент произошел во время церемонии подписания договора, нарушив порядок. Но никто серьезно не пострадал, — сказал Санд. — Кроме тех, кто этого заслуживал. Мы направили Натазу на пост Боросэйжа, как ты изначально предлагал. Гидраны ненавидели Боросэйжа, они будут только обрадованы этой переменой. — Он слегка улыбнулся: — Я думаю, как и все мы. — Он оглядел комнату, как бы желая обнаружить хотя бы одного человека, кто был огорчен смертью Боросэйжа. — И мы освободились от этого постоянного источника несчастий — Наох. Но с нашим собранием это никак не связано и по сравнению с ним ничего не значит, как сказал Кот. — Он опустил глаза. На ковре уже не было пятен.
Я видел, как Ронин справляется со своими чувствами, и вскоре на его лице эмоции отражались не больше, чем на лице Санда. Шрамы, оставшиеся после несчастного случая в рифе, на его лице были едва заметны, но я знал, что они все еще существуют в его мозгу. Он делал свою работу ради жизни, я удивлялся, как он выдержал все это.
— Вижу, — сказал он. И все.
— Тогда, — пробормотал Санд, — если ты все понял, почему бы нам не присоединиться к остальным представителям в банкетном зале и отпраздновать то хорошее, чего мы здесь добились? — Он махнул рукой в сторону зала, куда в большинстве своем направлялся народ.
— Подожди, — сказал я, — а как насчет моего браслета? — Я протянул руку. На том месте, где браслет раба был вплавлен в мою плоть, образовалась полоска молодой кожи. Браслет Ронина спокойно покоился у него на запястье, но никто не сказал мне ни слова о моем.
Ронин взглянул на мою руку. Потом перевел взгляд на Санда.
— Он ждет тебя на корабле, на котором ты покинешь эту планету, — сказал Санд.
— Что?
— Тау отменила твою визу, — сказал Ронин, не глядя на меня. — Ты депортирован.
— О чем вы говорите? — Я помотал головой. Внезапно я вспомнил, что сказал Боросэйж до того, как им занялась Наох. — Это была идея Боросэйжа. Он мертв. Я…
— Это не была идея Боросэйжа, — сказал Ронин, поднимая наконец глаза. — Кот, — его пустая рука прочертила дугу в воздухе, — ты практически в одиночку спровоцировал события, которые привели к сегодняшнему соглашению. Это невероятное достижение. Но если ты думаешь, что стал героем для людей Убежища, то подумай получше.
— Ты имеешь в виду людей или землян? — грубо спросил я. — Или просто правление Тау или Дракона? Как ты думаешь, кого они ненавидят больше: тебя или меня?
Он нахмурился.
— Нет никаких сомнений, что они ненавидят меня, так как я представляю собой силу, которая и повернула так все эти события. Но эта сила еще и защищает меня. А тебе я подобной защиты гарантировать не могу.
— Я и не прошу тебя, — ответил я. — Я сам могу позаботиться о себе.
Санд усмехнулся, взглянув на мое голое, покрытое шрамами запястье.
— Кроме всего этого, — сказал он, — Тау или Дракон не только не возьмут на себя ответственность за твою безопасность, если ты останешься здесь, у нас есть полное право депортировать тебя. По законам корпорации ты виновен в чем угодно, начиная от ругани в публичных местах и кончая призывом к мятежу. Если ты собираешься остаться на Убежище, мы должны будем провести расследование по всем статьям. Боросэйж получил то, чего заслуживал, — пробормотал он. — Считай себя счастливчиком.
— В соглашении есть пункт об амнистии всех членов ДНО.
— Но ты не гидран. Ты зарегистрированный гражданин Федерации. В конце концов мы не забирали твою ленту данных. Ты потерял ее.
— Легионеры Тау пытали меня! Меня нелегально сделали наемным рабочим! Если вы хотите говорить о преступлениях…
Он поднял руки:
— Пощади меня, пощади себя. Решение уже принято. Менять его никто не собирается. А сейчас, если ты извинишь меня… — Он ушел, оставив нас стоять на месте.
Я снова посмотрел в лицо Ронину:
— У них нет никакого права. Скажи им…
Глаза Ронина были сплошной тенью.
— Я ничего не могу сделать. Это одна из уступок, на которые нам пришлось пойти ради подписания договора. Чтобы ты не значился в архивах Службы безопасности корпорации, нам пришлось согласиться на то, чтобы ты покинул эту планету.
— Ты сукин сын, — сказал я. — Ты не мог сделать этого со мной.
— Ты нарушал правила этого мира, черт тебя побери! — сказал он, повышая голос. — Ты спас мне жизнь, но нарушил закон! Я сделал для гидранов все, чего ты хотел, по мере своих способностей! Но чтобы договор был подписан, мне пришлось идти на уступки. Только так все и делается.
— Этого мало. — В моих глазах заплясали пятна. Я отвел взгляд. Мийа…
— Извини, — пробормотал он. — Я сделал все, что мог. — И я понял по его голосу, что он думает сейчас, как я, о Мийе, о Джеби. Он видел нас вместе, он знает, что они значат для меня. Он понимает, что произойдет… И ему жаль. Но это ничего не меняет.
— Проклятье! — Я отвернулся, меня переполнила такая глубокая и внезапная боль, что захотелось слезами выплеснуть ее наружу. Я оглядел здание в поисках Мийи. Но она исчезла у меня из головы, выйдя из зала, все ее мысли были сфокусированы на смерти, на ее сестре.
Ронин молча стоял за моей спиной. То ли он ждал, когда же я возьму себя в руки, то ли просто не знал, что делать, как и я.
Я наконец повернулся, поскольку уже не мог стоять один в этой пустой комнате с Ронином, торчащим позади меня, загипнотизированный светом, превращающим мое горе в некое шоу.
— Мне надо найти Мийю, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, не глядя на него. Я направился к дверям, в которых исчезла Мийа.
— Кот, — позвал Ронин.
Я остановился, мои руки сжались в кулаки, но я не оглянулся.
— Что?
Голографический образ Натана Испланески появился внезапно в воздухе передо мной.
— Я хотел поблагодарить тебя, — сказал Натан. Его голова, лишенная тела, смотрела прямо мне в глаза, словно он действительно мог видеть меня. — И хотел спросить, не хочешь ли ты заняться той же работой, что и Ронин, для меня, для ФТУ?
Я обернулся к Ронину.
— Ты знаешь об этом? — спросил я. — Когда в прошлый раз ФТУ просило меня поработать на него, оно просто, как и все, обмануло меня. — Ронин поглядел на меня непонимающе. — Шахты телхассиума, на Синдере: сговор синдикатов, псион-террорист по имени Квиксилвер. ФТУ использовало псионов — и я имею в виду именно использовало, — чтобы обезвредить его. Возможно, ты помнишь.
— Это был ты?! Ты был одним из них?
— Скажи Испланески, что он зря принимает меня за дурака, — сказал я.
— Он рассказал мне, что ты сделал для леди Элнер Та Минг, — крикнул Ронин мне вслед. — Я знаю, что ты сделал здесь. Я не думаю, что Испланески ошибается в тебе.
Я снова остановился, на этот раз не оборачиваясь.
— Ты сделал ошибку раньше, — грубо ответил я и прошел сквозь образ Испланески, как сквозь дым, направляясь к выходу.
— Подумай об этом! — крикнул Ронин. — Просто подумай еще раз…
Я заставил свои кулаки разжаться, достиг двери и вышел.
Три лица поднялись одновременно, чтобы взглянуть на меня, оторвав глаза от тела Наох. Натаза ушел, забрав Джеби с собой. По тому, что появилось на лицах Хэньена и Перримида, когда они поднялись на ноги, я понял, что они уже знают то, что я только что услышал о своем будущем — об отсутствии его. Я задыхался от горя и сожаления в их взглядах, дрожь сотрясала меня. Мийа подняла на меня взгляд, и я почувствовал ее непонимание, размытое горем. Она поймала мою бессильную руку, поднимаясь на ноги, и ее мозг направил ко мне поток любви/чувства потери/боли/желания/любви.
И вдруг она сдавленно вскрикнула.
— Нет, — прошептала она, недоверчиво глядя на Хэньена. Он кивком подтвердил эту страшную новость, и она снова повернулась ко мне. — Нет, нет) — Она бросилась к нему. Ее пальцы впились в его одежду, его плоть, словно он утверждал ложь, которую она могла стереть с его тела.
Хэньен стоял неподвижно, морщась, но не пытаясь защищаться, пока наконец она не приникла к нему, обессиленная, потерявшая надежду. Я подошел и обнял ее. Мы долго стояли, держа друг друга в объятиях.
Наконец я почувствовал, как чьи-то руки мягко, но настойчиво разделяют нас.
Мийа взглянула на Хэньена, ее глаза были холодными.
— Оставьте нас одних, — резко сказала она вслух. — Почему вы не можете?
— Мийа, — пробормотал он, — договор — это последний шанс, чтобы наш народ выжил. Путь, по которому я шел всю свою жизнь, вел меня к этому. Путь, по которому мы так долго шли вместе. Теперь я знаю, что по нему шел и Биан. — Он взглянул на меня. — Я… я сделал все, что мог, чтобы так не случилось. Но это было неподвластно мне. В противном случае мы теряли все.
Она кивнула, и я понял, что она поверила ему, хотя не ответила, хотя никогда не простит.
— Мы должны позаботиться о твоей сестре, — пробормотал он. — До того, как вернутся земляне и попытаются забрать ее тело. — Я понял, что тела Боросэйжа здесь уже не было. Должно быть, службисты унесли его.
— Что вы сейчас собираетесь делать? — неловко спросил его Перримид. — Могу ли я вам чем-то помочь? — Он не стал предлагать это мне или Мийе. Он избегал наших глаз. Возможно он понимал, что нам нельзя помочь.
— Мы перенесем ее через реку, чтобы соединить с землей, — сказал Хэньен, скрывая чувства за формальными словами.
— Я пошлю за Воуно, чтобы он перевез вас…
— Мы не нуждаемся в этом, — мягко ответил Хэньен. — Но спасибо тебе, Дженас. — Он сделал поклон — знак почтения и уважения, который не был бессмысленным на этот раз. — Ты стал адвокатом и преданным другом, каким и должен быть.
— Каким я всегда должен был быть, — пробормотал Перримид, опуская глаза. — Каким, на самом деле, я всегда хотел быть. — Он снова поднял голову, обводя нас всех взглядом.
Я повернулся к нему спиной.
— Я хочу пойти с тобой, — сказал я мягко Мийе. — Позволь мне пойти с тобой. — Я перевел взгляд с Мийи и Хэньена на неподвижное тело Наох.
— Кот… — начал было Перримид, и, обернувшись, я заметил в его глазах страх, что я уйду надолго. Что мой гнев или гнев Мийи может снова нарушить непрочный баланс, который только что установился между гидранами и людьми.
— Заткнись, — сказал я, глядя на него. — Мне нужен шанс сказать «прощай». Вы должны дать мне его… дать время. Я не причиню неприятностей. Я сделаю то, что вы хотите. Но вы должны дать мне время. Я прошу только об этом.
Перримид глубоко вздохнул, соглашаясь.
Хэньен кивнул с серьезным выражением лица, что могло значить что-то, а могло и не значить ничего. Он мысленно перекинулся парой фраз с Мийей, а затем сказал Перримиду вслух:
— Мы завтра вернемся.
Перримид молча наблюдал, как Хэньен и Мийа готовят себя к сложному прыжку. Я почувствовал, как рука Мийи сильнее сжала мою руку, как ее мысли окутали мой мозг. Перримид и Гнездо начали таять и пропали в абсолютной темноте.
Внезапно мы оказались на речном берегу, вокруг нас вздымались затененные рифы. Я помотал головой, вытрясая из нее последние отзвуки Гнезда, взглянул на Мийю, сообразив, что мы вернулись к шуи, куда однажды перенесла нас Бабушка, чтобы мы нашли ответы, которые уже были в нас.
Мийа и Хэньен опустились на колени на камни берега рядом с телом Наох, словно молясь. Но единственный звук, который слышал я, был звуком текущей мимо реки.
Я подошел к Мийе, сделав несколько тяжелых человеческих шагов, и прикоснулся к ней.
Она не вздрогнула, не пошевелилась, а лишь взяла мою руку. Между нами протянулась нить мысленного контакта, и я почувствовал, как текут в мою голову слова, заполняя мои мысли Песней Завершения, звучащей горем/сожаление/желанием, и, наконец, облегчением, что завершилось еще одно путешествие по спирали Пути, и душа отправилась к своей начальной точке, к первому дню следующего путешествия.
Моя собственная свежая, неожиданная потеря разодрала мое внимание на мелкие обрывки. Я взглянул вдоль берега. Поплывем ли мы на лодке в скрытое сердце рифов? Как гидраны хоронят своих мертвых? В священном месте я видел только старинные вещички — и ни следа их владельцев. Ни следа.
Я бросил взгляд на рифы и снова обернулся к телу Наох, к Мийе и Хэньену, в то время как их молитвы заполняли мой мозг, подобно безголосой песне ангелов или предков. На этот раз я нашел в себе мужество слушать, позволяя словам касаться себя, а трауру — обрести форму.
Водопад грез и воспоминаний Мийи падал тихо и мягко внутри меня, пока я не запутался, гляжу ли я на нее или на себя. Но вот маска смерти, которую я видел каждый раз, смотрясь в зеркало, стерлась, а тени стали светом, и я увидел, как наши лица превратились в одно.
«Намастэ», — пробормотал Хэньен. Мийа эхом ответила ему, и я вторил ей: — «Мы едины». — Молитвы по умершей были окончены, в наступившей тишине мои мысли взорвались от вспышки пси-энергии, и стало темно в глазах.
Когда мой взор прояснился, Мийа и Хэньен все еще стояли на коленях на камнях, но пространство между ними было пустым. Наох ушла.
До того, как я успел спросить куда, появился ответ. В рифы. Чтобы соединиться с плотью своих предков и мыслями облачных китов. Эта традиция вытекала сама собой из жизни гидранов.
Наконец Мийа подняла взгляд. Ее глаза были совсем чисты, пока не встретились с моими.
И когда она посмотрела на меня, я понял, что она могла остановить сестру. Она защитила себя и меня от эха желания смерти Наох. Но она могла сделать большее. Она могла остановить это желание так же свободно, как остановить сестру от шага с обрыва.
И все же она не сделала этого.
Я не стал спрашивать ее почему. Я знал это. И был уверен: у нее был выбор, и она сделала его.
Она коснулась моей щеки, и ее глаза снова наполнились слезами. Я поднял руку, с удивлением обнаружил, что мое лицо влажно и полосы от слез горят на холодном ветру. Я не помнил, чтобы плакал.
«Намастэ», — подумала она, и слезы ее стали чаще.
Хэньен остался стоять на коленях на пустом берегу. Он поднял глаза ровно настолько, чтобы я ощутил его чувство вины, его гнев/смятение перед судьбой — чувства, которые никогда не позволят мне ненавидеть его за то, что он сделал. Он снова опустил глаза, выкладывая камешками узоры. Я не знал, было ли это заключительной частью ритуала или же он пытался дать нам уединение, которое его присутствие делало невозможным.
Но это не имело значения, как неважно было то, понимает ли он, что мы чувствуем. Сейчас важным было только то, что я завтра покидаю Убежище более безвозвратно, чем Наох, и я не знал, как сейчас вынесу это.
«Намастэ», — подумал я, а слезы продолжали бежать по моему лицу, поскольку это слово было ложью.
Глава 31
— Потому что, — я взглянул на начавшую расходиться толпу важных персон, медленно продвигавшуюся обратно через широкую арку в большой зал, где все еще сиял, как алтарь, видеостенд с договором, — потому что она не видела другого Пути.
По его лицу было ясно, что он не понял, как и следовало ожидать.
— Жаль, что этот инцидент произошел во время церемонии подписания договора, нарушив порядок. Но никто серьезно не пострадал, — сказал Санд. — Кроме тех, кто этого заслуживал. Мы направили Натазу на пост Боросэйжа, как ты изначально предлагал. Гидраны ненавидели Боросэйжа, они будут только обрадованы этой переменой. — Он слегка улыбнулся: — Я думаю, как и все мы. — Он оглядел комнату, как бы желая обнаружить хотя бы одного человека, кто был огорчен смертью Боросэйжа. — И мы освободились от этого постоянного источника несчастий — Наох. Но с нашим собранием это никак не связано и по сравнению с ним ничего не значит, как сказал Кот. — Он опустил глаза. На ковре уже не было пятен.
Я видел, как Ронин справляется со своими чувствами, и вскоре на его лице эмоции отражались не больше, чем на лице Санда. Шрамы, оставшиеся после несчастного случая в рифе, на его лице были едва заметны, но я знал, что они все еще существуют в его мозгу. Он делал свою работу ради жизни, я удивлялся, как он выдержал все это.
— Вижу, — сказал он. И все.
— Тогда, — пробормотал Санд, — если ты все понял, почему бы нам не присоединиться к остальным представителям в банкетном зале и отпраздновать то хорошее, чего мы здесь добились? — Он махнул рукой в сторону зала, куда в большинстве своем направлялся народ.
— Подожди, — сказал я, — а как насчет моего браслета? — Я протянул руку. На том месте, где браслет раба был вплавлен в мою плоть, образовалась полоска молодой кожи. Браслет Ронина спокойно покоился у него на запястье, но никто не сказал мне ни слова о моем.
Ронин взглянул на мою руку. Потом перевел взгляд на Санда.
— Он ждет тебя на корабле, на котором ты покинешь эту планету, — сказал Санд.
— Что?
— Тау отменила твою визу, — сказал Ронин, не глядя на меня. — Ты депортирован.
— О чем вы говорите? — Я помотал головой. Внезапно я вспомнил, что сказал Боросэйж до того, как им занялась Наох. — Это была идея Боросэйжа. Он мертв. Я…
— Это не была идея Боросэйжа, — сказал Ронин, поднимая наконец глаза. — Кот, — его пустая рука прочертила дугу в воздухе, — ты практически в одиночку спровоцировал события, которые привели к сегодняшнему соглашению. Это невероятное достижение. Но если ты думаешь, что стал героем для людей Убежища, то подумай получше.
— Ты имеешь в виду людей или землян? — грубо спросил я. — Или просто правление Тау или Дракона? Как ты думаешь, кого они ненавидят больше: тебя или меня?
Он нахмурился.
— Нет никаких сомнений, что они ненавидят меня, так как я представляю собой силу, которая и повернула так все эти события. Но эта сила еще и защищает меня. А тебе я подобной защиты гарантировать не могу.
— Я и не прошу тебя, — ответил я. — Я сам могу позаботиться о себе.
Санд усмехнулся, взглянув на мое голое, покрытое шрамами запястье.
— Кроме всего этого, — сказал он, — Тау или Дракон не только не возьмут на себя ответственность за твою безопасность, если ты останешься здесь, у нас есть полное право депортировать тебя. По законам корпорации ты виновен в чем угодно, начиная от ругани в публичных местах и кончая призывом к мятежу. Если ты собираешься остаться на Убежище, мы должны будем провести расследование по всем статьям. Боросэйж получил то, чего заслуживал, — пробормотал он. — Считай себя счастливчиком.
— В соглашении есть пункт об амнистии всех членов ДНО.
— Но ты не гидран. Ты зарегистрированный гражданин Федерации. В конце концов мы не забирали твою ленту данных. Ты потерял ее.
— Легионеры Тау пытали меня! Меня нелегально сделали наемным рабочим! Если вы хотите говорить о преступлениях…
Он поднял руки:
— Пощади меня, пощади себя. Решение уже принято. Менять его никто не собирается. А сейчас, если ты извинишь меня… — Он ушел, оставив нас стоять на месте.
Я снова посмотрел в лицо Ронину:
— У них нет никакого права. Скажи им…
Глаза Ронина были сплошной тенью.
— Я ничего не могу сделать. Это одна из уступок, на которые нам пришлось пойти ради подписания договора. Чтобы ты не значился в архивах Службы безопасности корпорации, нам пришлось согласиться на то, чтобы ты покинул эту планету.
— Ты сукин сын, — сказал я. — Ты не мог сделать этого со мной.
— Ты нарушал правила этого мира, черт тебя побери! — сказал он, повышая голос. — Ты спас мне жизнь, но нарушил закон! Я сделал для гидранов все, чего ты хотел, по мере своих способностей! Но чтобы договор был подписан, мне пришлось идти на уступки. Только так все и делается.
— Этого мало. — В моих глазах заплясали пятна. Я отвел взгляд. Мийа…
— Извини, — пробормотал он. — Я сделал все, что мог. — И я понял по его голосу, что он думает сейчас, как я, о Мийе, о Джеби. Он видел нас вместе, он знает, что они значат для меня. Он понимает, что произойдет… И ему жаль. Но это ничего не меняет.
— Проклятье! — Я отвернулся, меня переполнила такая глубокая и внезапная боль, что захотелось слезами выплеснуть ее наружу. Я оглядел здание в поисках Мийи. Но она исчезла у меня из головы, выйдя из зала, все ее мысли были сфокусированы на смерти, на ее сестре.
Ронин молча стоял за моей спиной. То ли он ждал, когда же я возьму себя в руки, то ли просто не знал, что делать, как и я.
Я наконец повернулся, поскольку уже не мог стоять один в этой пустой комнате с Ронином, торчащим позади меня, загипнотизированный светом, превращающим мое горе в некое шоу.
— Мне надо найти Мийю, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, не глядя на него. Я направился к дверям, в которых исчезла Мийа.
— Кот, — позвал Ронин.
Я остановился, мои руки сжались в кулаки, но я не оглянулся.
— Что?
Голографический образ Натана Испланески появился внезапно в воздухе передо мной.
— Я хотел поблагодарить тебя, — сказал Натан. Его голова, лишенная тела, смотрела прямо мне в глаза, словно он действительно мог видеть меня. — И хотел спросить, не хочешь ли ты заняться той же работой, что и Ронин, для меня, для ФТУ?
Я обернулся к Ронину.
— Ты знаешь об этом? — спросил я. — Когда в прошлый раз ФТУ просило меня поработать на него, оно просто, как и все, обмануло меня. — Ронин поглядел на меня непонимающе. — Шахты телхассиума, на Синдере: сговор синдикатов, псион-террорист по имени Квиксилвер. ФТУ использовало псионов — и я имею в виду именно использовало, — чтобы обезвредить его. Возможно, ты помнишь.
— Это был ты?! Ты был одним из них?
— Скажи Испланески, что он зря принимает меня за дурака, — сказал я.
— Он рассказал мне, что ты сделал для леди Элнер Та Минг, — крикнул Ронин мне вслед. — Я знаю, что ты сделал здесь. Я не думаю, что Испланески ошибается в тебе.
Я снова остановился, на этот раз не оборачиваясь.
— Ты сделал ошибку раньше, — грубо ответил я и прошел сквозь образ Испланески, как сквозь дым, направляясь к выходу.
— Подумай об этом! — крикнул Ронин. — Просто подумай еще раз…
Я заставил свои кулаки разжаться, достиг двери и вышел.
Три лица поднялись одновременно, чтобы взглянуть на меня, оторвав глаза от тела Наох. Натаза ушел, забрав Джеби с собой. По тому, что появилось на лицах Хэньена и Перримида, когда они поднялись на ноги, я понял, что они уже знают то, что я только что услышал о своем будущем — об отсутствии его. Я задыхался от горя и сожаления в их взглядах, дрожь сотрясала меня. Мийа подняла на меня взгляд, и я почувствовал ее непонимание, размытое горем. Она поймала мою бессильную руку, поднимаясь на ноги, и ее мозг направил ко мне поток любви/чувства потери/боли/желания/любви.
И вдруг она сдавленно вскрикнула.
— Нет, — прошептала она, недоверчиво глядя на Хэньена. Он кивком подтвердил эту страшную новость, и она снова повернулась ко мне. — Нет, нет) — Она бросилась к нему. Ее пальцы впились в его одежду, его плоть, словно он утверждал ложь, которую она могла стереть с его тела.
Хэньен стоял неподвижно, морщась, но не пытаясь защищаться, пока наконец она не приникла к нему, обессиленная, потерявшая надежду. Я подошел и обнял ее. Мы долго стояли, держа друг друга в объятиях.
Наконец я почувствовал, как чьи-то руки мягко, но настойчиво разделяют нас.
Мийа взглянула на Хэньена, ее глаза были холодными.
— Оставьте нас одних, — резко сказала она вслух. — Почему вы не можете?
— Мийа, — пробормотал он, — договор — это последний шанс, чтобы наш народ выжил. Путь, по которому я шел всю свою жизнь, вел меня к этому. Путь, по которому мы так долго шли вместе. Теперь я знаю, что по нему шел и Биан. — Он взглянул на меня. — Я… я сделал все, что мог, чтобы так не случилось. Но это было неподвластно мне. В противном случае мы теряли все.
Она кивнула, и я понял, что она поверила ему, хотя не ответила, хотя никогда не простит.
— Мы должны позаботиться о твоей сестре, — пробормотал он. — До того, как вернутся земляне и попытаются забрать ее тело. — Я понял, что тела Боросэйжа здесь уже не было. Должно быть, службисты унесли его.
— Что вы сейчас собираетесь делать? — неловко спросил его Перримид. — Могу ли я вам чем-то помочь? — Он не стал предлагать это мне или Мийе. Он избегал наших глаз. Возможно он понимал, что нам нельзя помочь.
— Мы перенесем ее через реку, чтобы соединить с землей, — сказал Хэньен, скрывая чувства за формальными словами.
— Я пошлю за Воуно, чтобы он перевез вас…
— Мы не нуждаемся в этом, — мягко ответил Хэньен. — Но спасибо тебе, Дженас. — Он сделал поклон — знак почтения и уважения, который не был бессмысленным на этот раз. — Ты стал адвокатом и преданным другом, каким и должен быть.
— Каким я всегда должен был быть, — пробормотал Перримид, опуская глаза. — Каким, на самом деле, я всегда хотел быть. — Он снова поднял голову, обводя нас всех взглядом.
Я повернулся к нему спиной.
— Я хочу пойти с тобой, — сказал я мягко Мийе. — Позволь мне пойти с тобой. — Я перевел взгляд с Мийи и Хэньена на неподвижное тело Наох.
— Кот… — начал было Перримид, и, обернувшись, я заметил в его глазах страх, что я уйду надолго. Что мой гнев или гнев Мийи может снова нарушить непрочный баланс, который только что установился между гидранами и людьми.
— Заткнись, — сказал я, глядя на него. — Мне нужен шанс сказать «прощай». Вы должны дать мне его… дать время. Я не причиню неприятностей. Я сделаю то, что вы хотите. Но вы должны дать мне время. Я прошу только об этом.
Перримид глубоко вздохнул, соглашаясь.
Хэньен кивнул с серьезным выражением лица, что могло значить что-то, а могло и не значить ничего. Он мысленно перекинулся парой фраз с Мийей, а затем сказал Перримиду вслух:
— Мы завтра вернемся.
Перримид молча наблюдал, как Хэньен и Мийа готовят себя к сложному прыжку. Я почувствовал, как рука Мийи сильнее сжала мою руку, как ее мысли окутали мой мозг. Перримид и Гнездо начали таять и пропали в абсолютной темноте.
Внезапно мы оказались на речном берегу, вокруг нас вздымались затененные рифы. Я помотал головой, вытрясая из нее последние отзвуки Гнезда, взглянул на Мийю, сообразив, что мы вернулись к шуи, куда однажды перенесла нас Бабушка, чтобы мы нашли ответы, которые уже были в нас.
Мийа и Хэньен опустились на колени на камни берега рядом с телом Наох, словно молясь. Но единственный звук, который слышал я, был звуком текущей мимо реки.
Я подошел к Мийе, сделав несколько тяжелых человеческих шагов, и прикоснулся к ней.
Она не вздрогнула, не пошевелилась, а лишь взяла мою руку. Между нами протянулась нить мысленного контакта, и я почувствовал, как текут в мою голову слова, заполняя мои мысли Песней Завершения, звучащей горем/сожаление/желанием, и, наконец, облегчением, что завершилось еще одно путешествие по спирали Пути, и душа отправилась к своей начальной точке, к первому дню следующего путешествия.
Моя собственная свежая, неожиданная потеря разодрала мое внимание на мелкие обрывки. Я взглянул вдоль берега. Поплывем ли мы на лодке в скрытое сердце рифов? Как гидраны хоронят своих мертвых? В священном месте я видел только старинные вещички — и ни следа их владельцев. Ни следа.
Я бросил взгляд на рифы и снова обернулся к телу Наох, к Мийе и Хэньену, в то время как их молитвы заполняли мой мозг, подобно безголосой песне ангелов или предков. На этот раз я нашел в себе мужество слушать, позволяя словам касаться себя, а трауру — обрести форму.
Водопад грез и воспоминаний Мийи падал тихо и мягко внутри меня, пока я не запутался, гляжу ли я на нее или на себя. Но вот маска смерти, которую я видел каждый раз, смотрясь в зеркало, стерлась, а тени стали светом, и я увидел, как наши лица превратились в одно.
«Намастэ», — пробормотал Хэньен. Мийа эхом ответила ему, и я вторил ей: — «Мы едины». — Молитвы по умершей были окончены, в наступившей тишине мои мысли взорвались от вспышки пси-энергии, и стало темно в глазах.
Когда мой взор прояснился, Мийа и Хэньен все еще стояли на коленях на камнях, но пространство между ними было пустым. Наох ушла.
До того, как я успел спросить куда, появился ответ. В рифы. Чтобы соединиться с плотью своих предков и мыслями облачных китов. Эта традиция вытекала сама собой из жизни гидранов.
Наконец Мийа подняла взгляд. Ее глаза были совсем чисты, пока не встретились с моими.
И когда она посмотрела на меня, я понял, что она могла остановить сестру. Она защитила себя и меня от эха желания смерти Наох. Но она могла сделать большее. Она могла остановить это желание так же свободно, как остановить сестру от шага с обрыва.
И все же она не сделала этого.
Я не стал спрашивать ее почему. Я знал это. И был уверен: у нее был выбор, и она сделала его.
Она коснулась моей щеки, и ее глаза снова наполнились слезами. Я поднял руку, с удивлением обнаружил, что мое лицо влажно и полосы от слез горят на холодном ветру. Я не помнил, чтобы плакал.
«Намастэ», — подумала она, и слезы ее стали чаще.
Хэньен остался стоять на коленях на пустом берегу. Он поднял глаза ровно настолько, чтобы я ощутил его чувство вины, его гнев/смятение перед судьбой — чувства, которые никогда не позволят мне ненавидеть его за то, что он сделал. Он снова опустил глаза, выкладывая камешками узоры. Я не знал, было ли это заключительной частью ритуала или же он пытался дать нам уединение, которое его присутствие делало невозможным.
Но это не имело значения, как неважно было то, понимает ли он, что мы чувствуем. Сейчас важным было только то, что я завтра покидаю Убежище более безвозвратно, чем Наох, и я не знал, как сейчас вынесу это.
«Намастэ», — подумал я, а слезы продолжали бежать по моему лицу, поскольку это слово было ложью.
Глава 31
Когда мы вылетели из Тау Ривертона, я выглянул из широкого окна флайера, разглядывая захватывающую панораму рифов: отвесные скалы, сверкающую нить реки. Я вспомнил, что видел такую же картину, когда мы прибыли из Первого Падения. Мой мозг тогда был как чистый лист, для меня это был красивый вид и ничего более. Сейчас мне казалось невозможным то, что я мог быть таким наивным, таким слепым лишь несколько недель назад.
«Кот». — Мийа возникла в моем мозгу.
«Мийа». — подумал я, обнимая ее мысленно, как мне хотелось обнять ее этим утром на открытой площади у ждущего флайера, когда все они смотрели на нас: Хэньен и Перримид, Санд и Натаза. Киссиндра держала руку Воуно мертвой хваткой, словно боясь того, что та же невидимая сила, которая оторвала меня от Убежища, может внезапно обратить свое внимание и на нее.
Джеби тоже был там, на руках Мийи, на моих руках, и слезы текли из его глаз, когда я поцеловал его в лоб и сказал: «прощай», И он хотел узнать почему, и он хотел узнать, когда я вернусь, и я не мог придумать ответ, который был бы понятен ему.
Вместо этого я вручил ему линзы наблюдателя за облаками, которые дал мне Воуно, и сказал ему смотреть на небо, так как скоро ан лирр вернутся к Ривертону, к его дому. И он спросил: — «А когда вернешься ты?» — И я не мог ничего ответить, как не мог задать Мийе вопрос, который мучил меня все бессонные часы прошедшей ночи: — «Поедешь со мной?»
Потому что она не поехала бы, не захотела. Потому что не важно, насколько мы нужны друг другу, чтобы исцелиться, чтобы сделать себя единым, цельным. Она нужна была Джеби куда больше, чем мне, и мы оба знали это.
— Ты не спросил, поедет ли она с тобой? — спросил наконец Воуно, ломая тишину, которую хранил с того момента, как флайер поднялся с площади.
Я покачал головой. Я понял, что моя мысль могла действительно достигнуть его мозга, а я даже не думал об этом.
— А почему? — спросил он мягко, почти застенчиво.
Я удивился: так это было непохоже на него — задавать подобные вопросы.
— Джеби, — сказал я наконец и снова отвел взгляд.
Он нахмурился, словно сообразив, что должен был знать это и не спрашивая. Через несколько минут он сказал:
— То, что ты сделал здесь — то, что ты начал, — принесет всем добро. Однажды даже Тау сможет увидеть это.
— Скорее ад замерзнет, — сказал я, хмурясь в пустое небо. — Ни одно доброе дело не проходит безнаказанным.
— Система очень скоро забудет о тебе лично. У большинства людей короткая память. Подожди немного, пока тут все не утрясется. Тогда ты сможешь вернуться.
— Сеть не забывает, — ответил я. — Никогда.
Меня обязательно вычислит какая-либо из программ безопасности Тау, едва я попытаюсь снова вернуться на Убежище, хотя я так много знаю об этой системе.
«О системе…», — прозвучало эхом мысли в моей голове. Как призрак в машине.
«Мийа», — подумал я, внезапно вспоминая, что знала она — чему я ее научил. Если когда-нибудь техника войдет в быт гидранов, она сможет однажды найти способ заставить забыть даже думающую машину.
Я дышал на уголек надежды, стараясь, чтобы он не погас в иссохшей пустыне моих мыслей. Моя телепатическая связь с Мийей начала истончаться, так как пространство между нами росло. Мне казалось, что с каждым моим вдохом рвется еще одно сияющее волокно нити контакта, пока наконец она не исчезла совсем, и я чувствовал только, как бежала кровь по моим артериям и венам.
Boyно больше ничего не говорил, а если и говорил, то я его не слышал. Я наблюдал, как планета под нами меняется снова и снова, искал в своем мозгу последний след Мийи, какую-либо сознательную мысль, допивая горько-сладкий осадок желания.
Но сейчас мир под нами казался совершенно незнакомым. Я мог уже быть в другом мире, когда почувствовал прощальное прикосновение мысли Мийи, соскользнувшее и пропавшее в бесследной тишине, в которой всегда жило человечество.
Я продолжал смотреть на небо, на поверхность Убежища, льющуюся под нами, выискивая хрупкую нить света, которую не может увидеть ни один глаз.
Воуно в конце концов ткнул меня локтем в бок, и я сообразил, что он пытается привлечь мое внимание. Я взглянул на него чуть ли не с недоверием, словно я действительно забыл о его существовании. Он вложил свои линзы наблюдателя за облаками мне в руку и указал пальцем.
Я приложил линзы к глазам и увидел ан лирр. Они плыли, загораживая солнце. Их бесформенные тела были окружены ложными солнцами, свет распадался на радугу, проходя сквозь их вечно меняющиеся лики. Шел серебряный дождь их мыслей.
Затем я подумал: неужели правда, предназначенная нам творцами — землянам и гидранам, — заключается в том, чтобы понимать каждый раз, поднимая глаза, что она противоположна посланию, оставленному нам в Памятнике? Памятник был стерильным, застывшим произведением: храм законов Вселенной. Бесконечные метаморфозы облачных китов говорили о том, что нет ничего неизменного в жизни отдельных людей, что в каждый момент наши судьбы меняются, и в любой момент они могут измениться снова.
То, что сделало нас такими, какие мы есть, что сделало нашу жизнь достойной жизни, всегда непонятно, всегда не имеет структуры, хотя бы по человеческим меркам. Но если мы не видим этого, слишком часто наша жизнь приносит нам лишь смутные миражи туманного будущего, несложившихся отношений, разбитых сердец и мечтаний. Так что наша жизнь — лишь водопад грез. Лучшее, на что мы можем надеяться, это то, что когда-то, где-то случайная наша мечта может облегчить чью-то боль или продолжить свою жизнь в чьих-то воспоминаниях.
Я долго держал линзы прижатыми к глазам. Уже давно облачные киты уплыли неизвестно куда, уже давно мои глаза перестали видеть. Уже давно непролитые слезы ослепили меня, так что я не видел, как медленно приближается к нам космопорт, заглатывая небо и землю, которая когда-то принадлежала другому народу. Мир зеленый, как воспоминание о ее глазах.
Этот мир назывался Убежище, но я не мог представить себе почему.
«Кот». — Мийа возникла в моем мозгу.
«Мийа». — подумал я, обнимая ее мысленно, как мне хотелось обнять ее этим утром на открытой площади у ждущего флайера, когда все они смотрели на нас: Хэньен и Перримид, Санд и Натаза. Киссиндра держала руку Воуно мертвой хваткой, словно боясь того, что та же невидимая сила, которая оторвала меня от Убежища, может внезапно обратить свое внимание и на нее.
Джеби тоже был там, на руках Мийи, на моих руках, и слезы текли из его глаз, когда я поцеловал его в лоб и сказал: «прощай», И он хотел узнать почему, и он хотел узнать, когда я вернусь, и я не мог придумать ответ, который был бы понятен ему.
Вместо этого я вручил ему линзы наблюдателя за облаками, которые дал мне Воуно, и сказал ему смотреть на небо, так как скоро ан лирр вернутся к Ривертону, к его дому. И он спросил: — «А когда вернешься ты?» — И я не мог ничего ответить, как не мог задать Мийе вопрос, который мучил меня все бессонные часы прошедшей ночи: — «Поедешь со мной?»
Потому что она не поехала бы, не захотела. Потому что не важно, насколько мы нужны друг другу, чтобы исцелиться, чтобы сделать себя единым, цельным. Она нужна была Джеби куда больше, чем мне, и мы оба знали это.
— Ты не спросил, поедет ли она с тобой? — спросил наконец Воуно, ломая тишину, которую хранил с того момента, как флайер поднялся с площади.
Я покачал головой. Я понял, что моя мысль могла действительно достигнуть его мозга, а я даже не думал об этом.
— А почему? — спросил он мягко, почти застенчиво.
Я удивился: так это было непохоже на него — задавать подобные вопросы.
— Джеби, — сказал я наконец и снова отвел взгляд.
Он нахмурился, словно сообразив, что должен был знать это и не спрашивая. Через несколько минут он сказал:
— То, что ты сделал здесь — то, что ты начал, — принесет всем добро. Однажды даже Тау сможет увидеть это.
— Скорее ад замерзнет, — сказал я, хмурясь в пустое небо. — Ни одно доброе дело не проходит безнаказанным.
— Система очень скоро забудет о тебе лично. У большинства людей короткая память. Подожди немного, пока тут все не утрясется. Тогда ты сможешь вернуться.
— Сеть не забывает, — ответил я. — Никогда.
Меня обязательно вычислит какая-либо из программ безопасности Тау, едва я попытаюсь снова вернуться на Убежище, хотя я так много знаю об этой системе.
«О системе…», — прозвучало эхом мысли в моей голове. Как призрак в машине.
«Мийа», — подумал я, внезапно вспоминая, что знала она — чему я ее научил. Если когда-нибудь техника войдет в быт гидранов, она сможет однажды найти способ заставить забыть даже думающую машину.
Я дышал на уголек надежды, стараясь, чтобы он не погас в иссохшей пустыне моих мыслей. Моя телепатическая связь с Мийей начала истончаться, так как пространство между нами росло. Мне казалось, что с каждым моим вдохом рвется еще одно сияющее волокно нити контакта, пока наконец она не исчезла совсем, и я чувствовал только, как бежала кровь по моим артериям и венам.
Boyно больше ничего не говорил, а если и говорил, то я его не слышал. Я наблюдал, как планета под нами меняется снова и снова, искал в своем мозгу последний след Мийи, какую-либо сознательную мысль, допивая горько-сладкий осадок желания.
Но сейчас мир под нами казался совершенно незнакомым. Я мог уже быть в другом мире, когда почувствовал прощальное прикосновение мысли Мийи, соскользнувшее и пропавшее в бесследной тишине, в которой всегда жило человечество.
Я продолжал смотреть на небо, на поверхность Убежища, льющуюся под нами, выискивая хрупкую нить света, которую не может увидеть ни один глаз.
Воуно в конце концов ткнул меня локтем в бок, и я сообразил, что он пытается привлечь мое внимание. Я взглянул на него чуть ли не с недоверием, словно я действительно забыл о его существовании. Он вложил свои линзы наблюдателя за облаками мне в руку и указал пальцем.
Я приложил линзы к глазам и увидел ан лирр. Они плыли, загораживая солнце. Их бесформенные тела были окружены ложными солнцами, свет распадался на радугу, проходя сквозь их вечно меняющиеся лики. Шел серебряный дождь их мыслей.
Затем я подумал: неужели правда, предназначенная нам творцами — землянам и гидранам, — заключается в том, чтобы понимать каждый раз, поднимая глаза, что она противоположна посланию, оставленному нам в Памятнике? Памятник был стерильным, застывшим произведением: храм законов Вселенной. Бесконечные метаморфозы облачных китов говорили о том, что нет ничего неизменного в жизни отдельных людей, что в каждый момент наши судьбы меняются, и в любой момент они могут измениться снова.
То, что сделало нас такими, какие мы есть, что сделало нашу жизнь достойной жизни, всегда непонятно, всегда не имеет структуры, хотя бы по человеческим меркам. Но если мы не видим этого, слишком часто наша жизнь приносит нам лишь смутные миражи туманного будущего, несложившихся отношений, разбитых сердец и мечтаний. Так что наша жизнь — лишь водопад грез. Лучшее, на что мы можем надеяться, это то, что когда-то, где-то случайная наша мечта может облегчить чью-то боль или продолжить свою жизнь в чьих-то воспоминаниях.
Я долго держал линзы прижатыми к глазам. Уже давно облачные киты уплыли неизвестно куда, уже давно мои глаза перестали видеть. Уже давно непролитые слезы ослепили меня, так что я не видел, как медленно приближается к нам космопорт, заглатывая небо и землю, которая когда-то принадлежала другому народу. Мир зеленый, как воспоминание о ее глазах.
Этот мир назывался Убежище, но я не мог представить себе почему.