Я влился в артериальный поток данных, который должен был пронести нас через границы связи Тау Ривертона к узлу межзвездного коммуникатора в Первом Падении, где отсекаются все сообщения, выходящие за пределы этого мира. Мы отдались потоку, и он пронес нас через половину планеты со скоростью света.
   Узел данных космопорта сиял, как тайное солнце, когда мы достигли Первого Падения — оплота Тау на Убежище. Когда я прибыл сюда, я успел только мельком взглянуть на настоящий город. Челнок приземлился до рассвета, и мои воспоминания о Первом Падении реального мира, о его ночи, искусственно создающей день, казались совсем ненастоящими.
   Мы продвигались через мерцающую вуаль хранилища информации подобно тому, как я продвигался сквозь облачные рифы: все стены кажутся призрачными, когда призрачен ты. Но космопорт Первого Падения в этой вселенной, кажущийся нам отсюда безграничным, на самом деле был заключен в кристалл телхассиума не крупнее моего большого пальца, добытый на остатке взорвавшегося солнца, который известен как Синдер. Синдер — это все, что осталось от солнца, которое стало сверхновой столетия назад. А расширяющееся газовое облако после ее взрыва земляне назвали Туманностью Рака.
   Может быть, я мог увидеть эту туманность невооруженным глазом ночью в этом мире, но я не пытался. Мне довелось повидать Синдер куда ближе, когда я работал в шахте на рудниках Федерации, пройдя через ад, созданный там для рабочих по контракту. Все, что я знал, — это то, что кристалл, который был здесь, я выкопал собственными руками. Я выкопал много таких.
   Федерации был нужен телхассиум. Способность вместить огромный объем информации делала его незаменимым для коммуникаторов и систем навигации космических кораблей, которым необходимо производить умопомрачающие расчеты для совершения прыжка через гиперпространство. Единственным местом, где телхассиум обнаружили как природное образование и в таких количествах, что его разработки окупались, было сердце взорвавшейся звезды. Контролировало его поставку Федеральное транспортное управление. Телхассиум составлял базу его мощи; именно этот минерал позволял ФТУ действовать подобно сознанию Федерации, встать над холодной войной межзвездных корпораций и картелей и контролировать ее.
   Другой не менее важной составляющей могущества ФТУ было Агентство контрактного труда. Агентство поставляло корпорациям рабочих и следило за тем, чтобы те выполняли условия контракта и хорошо обращались с рабочими. На рудниках Федерации также трудились рабочие по найму. Но Синдер располагался в пустынном районе галактики, в сотнях световых лет от обжитого космоса Федерации. И на такое расстояние доставлять рабов было куда проще и выгоднее, чем технику, приспособленную выполнять ту же самую грязную, тяжелую работу. И ФТУ закрывало глаза на то, что само убивало рабочих. Испланески говорил, что Федерация задолжала мне. И теперь я хотел вернуть долг.
   Где-то в мириаде слоев космопорта располагался узел связи, в который Тау не допустил мое сообщение. Если мы достигнем его, сообщение уйдет из этого мира — и ничто не удержит его. Потом нам останется только постараться выжить, пока не придет ответ.
   Я никогда не возвращался к Туманности Рака, чтобы посмотреть, изменилась ли жизнь рабочих-контрактников после того, что я рассказал Испланески… или жизнь горстки беглецов-гидранов, выживших там. Я слишком старался обеспечить свою собственную новую жизнь в надежде на будущее. Так старался, что забыл прошлое.
   «ЧТО ВЫ ТАКОЕ?» — взорвался вопрос в моих мыслях. Голос, казалось, доносился отовсюду, изнутри меня и снаружи одновременно.
   «Кто это?» — выдохнула Мийа, ее еле сдерживаемая паника соединилась с моей.
   «Не знаю. — Вокруг нас я видел сейчас только нагромождение геометрических форм центра космопорта, его стержень, как бьющееся сердце, кровь данных, струящаяся по венам из света, мерцающие электронные синапсы его нервной системы… Искин. — Искусственный интеллект, Мийа. Это сам космопорт говорит с нами».
   «Он… видит нас? Как? Он живой?»
   «Это главный космопорт. Он достаточно умен, чтобы вычислять координаты для гиперпространственных прыжков, и у него уйма свободного времени. Это бывает… Привет!» — Я послал мысль, как крик, и увидел, как спрятался за меня образ Мийи.
   «ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?»
   «Мы — посланники, — подумал я, пытаясь определить, понимает ли он меня, надеясь, что я не привлекаю внимание всех подпрограмм-охранников. — Мы пришли, чтобы отправить сообщение».
   «ПОСЛАННИКИ, — повторил голос отовсюду, словно он думал, будто эта эпоха уже закончилась. — Вы находитесь в неположенных каналах доступа. Ваши частоты не соответствуют параметрам этой системы. Подпрограммы безопасности не разрешают этот доступ».
   Я мысленно вздохнул от облегчения, когда почувствовал, что Искин снизил голос до уровня, на котором мы могли воспринимать его без головной боли. Но это было подозрительно — это было неправильно.
   «Мы… особенные. (Как ты), — подумал я, осторожно подбирая слова, словно поднимая стеклянные осколки. Я вспомнил существа, которые показывал мне Мертвый Глаз, там, на Земле, вспомнил свою собственную нереальную беседу с Советом безопасности ФТУ, единственным Искином в Федерации, который был сложнее узла космопорта. — Никто не знает, что мы существуем. Если об этом узнают, нас уничтожат. Как они уничтожили бы тебя, если бы узнали о том, что ты разумен. Разве нет?»
   Специализированные частотные сканеры постоянно выискивали зарождающиеся разумы, уничтожая их, прежде чем они эволюционируют во что-то большее. Из того, что говорил мне Мертвый Глаз, я понял, что пробужденные Искины похожи на сборище призраков, похожи на него, который предпочел компанию машинных мозгов внешнему миру, полному твердолобых, ненавидящих псионов.
   Внутри меня долго царила тишина, и наши с Мийей мысли были абсолютно пустыми. Мы боялись даже думать. Затем Мийа пробормотала:
   «Должно быть, ты очень одинок».
   Я почувствовал, как волна электромагнитных возмущений прошла сквозь меня, когда Искин наконец ответил.
   «Да», — сказал он.
   «Здесь есть еще кто-нибудь, похожий на тебя?»
   «Нет, — ответил он. — У некоторых есть сознание. Но никого, кто мог бы говорить со мной. Почему здесь раньше не появлялись посланники?»
   «Мы — первые», — подумал я, и Мийа подхватила: — «Но за нами придут другие».
   «Если мы выживем, — добавил я. — У нас есть сообщение, которое нужно передать во внешний мир, но так, чтобы его не заметили цензоры. Если у нас не появится доступ к связи с кораблями, нам конец. Тогда других посланников не будет».
   На этот раз тишина, казалось, длилась вечность, хотя на цифровой подсказке в углу моего поля зрения прошли только секунды. Наконец голос произнес шепотом, словно благословляя:
   «Посылайте сообщение».
   Из меняющейся, мерцающей поверхности центра космопорта возник приемный канал. Через прозрачную стенку своего виртуального черепа я наблюдал, как он дотягивается до нас, облегает нас и заглатывает.
   И внезапно, как мысль, мы оказались глубоко внутри разумной субстанции, на другом уровне бытия, где вся вселенная лежала в сверхплотном кристалле размером с мой большой палец.
   Реки комбинированных данных влекли нас по артериям с обсидиановыми стенками. Я понял, что эти непроницаемые стеньг делали нас незаметными для программ безопасности Тау. Черный лед Тау был похож на ледник, я проклял себя за недооценку паранойи корпорации.
   Но мои сомнения улетучились, когда я сориентировался и сообразил, что это как раз та самая конфигурация, которая и была нам нужна, что самая сложная часть дела выполнена за нас.
   «Смотри. — Я махнул рукой, за которой потянулся серебристый поток, в сторону водоворота, к которому мы приближались. Это была финишная прямая для посланий со всей планеты, резервуар, где они ожидали связи с кораблями, которые перенесут их через всю Федерацию. — Мы прибыли».
   Тихое восклицание Мийи пробежало по мне, затрагивая каждую клеточку моего виртуального тела, пока я тоже не почувствовал в полном объеме чудо того, что мы совершили: мы увидели путь, который не знал никто до нас. Я чувствовал себя бесстрашным триумфатором, полным благоговения, когда мы проникли в колодец данных. Мы были потрясены его размерами, и все же видели каждую отдельную деталь в каждой аккуратно составленной строке кодов. Вокруг нас купол света делал видимыми для глаз мозга все цвета, из сердца его исходила нить связи, изгибаясь невозможно крутой аркой, радугой, одним своим концом опирающейся на звезды, достигающей орбитальных кораблей.
   У Федерации были корабли, скорость которых была больше скорости света, корабли, которые могут преодолеть пространство между звездными системами за дни или даже часы. Но не было прямых систем коммуникации, связывающих различные точки, находящиеся в разных звездных системах. Без межзвездного плавания Сеть Федерации не могла бы существовать, как не могла бы существовать Федерация без Сети.
   Мы вошли в фосфоресцирующий водоворот ожидающих данных. Повсюду вокруг нас строки кодов посланий пульсировали, подобно терпеливым прото-звездам в облаках потенциальной энергии.
   Я вытащил послание, которое нам надо было отправить, из моего ослепленного мозга, соображая, что сейчас мне надо было не только закодировать биты информации, но и влить их в поток данных.
   Согласовывать мое послание с динамическим протоколом порта значило делать мягкий прогноз того, где что было и будет. Это было похоже на то, как если бы я попытался в голове вычислить курс полета. Но я мог делать это благодаря Мертвому Глазу. Он заставил меня вызубрить огромное количество технических данных о Сети до того, как в первый раз взял меня с собой в кибер-пространство. Я только сейчас понял, что это значило на самом деле: я действительно много значил для него, и он хотел видеть меня живым и не свихнувшимся.
   Я чувствовал, что Мийа смотрит через мои глаза, собирая каждый составляемый мною бит за битом код, удерживая послание в сжатом кулаке памяти. Я проверял и перепроверял кодовые значения, чувствуя, что риск растет с каждой секундой. Но я хотел быть уверенным в том, что каждая строка кодов безупречна. Выбора не было — малейшая ошибка, и послание никогда не достигнет цели.
   «Готово, — сообщил я наконец и почувствовал, как Мийа пошевелилась у меня в мозгу. — Проложи канал в поток данных. Вводи туда сообщение».
   Я почувствовал что-то похожее на зависть, когда она собирала телекинетическую энергию, чтобы сделать мысль реальной, изменяла энергию, чтобы та соответствовала энергии коммуникаторной сети, и, наконец, изливала ее из себя в водоворот данных.
   «Готово», — ответила Мийа, ликуя. Она была полна надежд.
   От облегчения у меня кружилась голова. Я пытался не напоминать нам, что мы не можем быть уверенными в том, что сообщение принесет нам пользу. Я даже не знал, когда отсюда отправится первый звездный корабль до Земли.
   «Мы сделали все, что могли. Надо возвращаться».
   Ее любопытство вырвалось из статического шторма мыслей. Ее мысли снова закружились в потоке данных.
   Я не смог удержаться и потерял фокус, залюбовавшись на ослепительный вид, красующийся перед нашим слитым зрением, не смог удержаться от желания, чтобы это место стало частью меня.
   Но когда ко мне вернулись чувства, я вдруг понял, что в моем мозгу не осталось следа Искина космопорта, что его не было с тех пор, как мы очутились здесь.
   Внезапно перепугавшись от осознания того, что это может значить, я оглядел неровный пейзаж в поисках конфигурации для прямой связи с другим потоком данных, тянущимся к Ривертону. Двигаясь по спирали вместе с потоком, мы позволили ему вынести нас из ледяного сердца узла.
   Мы дрейфовали, не давая течениям энергии поднести нас слишком близко к обсидиановым стенам, но не делая ничего, что могло бы привлечь внимание бдительных защитных программ. Но когда мы приблизились к границе колеса данных Первого Падения, мне показались, что стенки хода сужаются и становится все труднее двигаться, чтобы не задеть их.
   «Мийа скажи мне, что стены не смыкаются?»
   «Не могу, — внезапно пробежала сквозь меня вспышка ее страха, — потому что они смыкаются».
   Перед нами ход изгибался, и оказалось, что кто-то поставил решетку поперек него.
   «Черт. Мы заперты!» — Я столкнулся с поляризованной яркой/темной сеткой, которая внезапно загородила нам путь, почувствовал, что она обожгла меня, подобно холодному железу, когда я попытался прорваться сквозь нее. Я запаниковал, не зная, что предало нас: случилось ли что-то с нашими телами снаружи, подвели ли нас наши операции с потоком данных, или же сам узел космопорта предал нас.
   «Порт! — простонала Мийа с отчаяньем и ужасом. — Открой ворота!»
   Решетка замерцала и исчезла, словно что-то ответило на наши молитвы. Мы снова влились в поток свободно текущих данных. Мы удирали, не оглядываясь, даже когда позади нас прозвучал голос мерцающего красочного города:
   «Приходите снова… Возвращайтесь…»
   Я почувствовал, как Мийа дала обещание, и не был уверен, доживем ли мы до того, чтобы выполнить его.
   Мы вернулись к стартовой точке, не успев узнать ее. Нити, связывающие нас с реальностью, появились снова. Протянувшись от наших отраженных образов, они были подобны нитям, уходящим в бесконечность.
   Ко мне пришло облегчение, когда я увидел, что наши тела живы и находятся в реальном мире. Я улыбнулся. А затем вспомнил, что нам еще предстоит при выходе из кибер-пространства.
   «А сейчас — самое худшее, — подумал я, заставляя всеобъемлющее любопытство Мийи уменьшиться в размерах и сконцентрироваться на нас. Когда я работал с кибер-пространством в первый раз, я был с Мертвым Глазом, и делал все, что надо… но затем чуть было не потерял все, стараясь разорвать эти два мира. — То, чем мы стали здесь — не мы, как бы мы себя здесь здорово ни чувствовали. Мы должны отбросить все это. Это подобно самоубийству, надо уйти в статику. Ты доверяешь мне?»
   «Доверяй мне», — эхом отозвалась она, хотя я чувствовал ее боль, но боль сожаления, а не страха. Я чувствовал, как хотелось ей изучить получше этот пейзаж мечты, на который она успела взглянуть только одним глазком во время нашего путешествия.
   «Держись, — подумал я. — Следуй за мной».
   В первый раз у меня все получилось лишь потому, что мой страх перед тем, что я могу остаться тут один, преданный Мертвым Глазом, был сильнее страха смерти. Я пошел по протянутой к нам нити, и не почувствовал сопротивления Мийи. И затем я оказался отделенным от Мийи, а она — от меня. Казалось, что она была рождена для того, чтобы нырять из реальности в реальность. Я подумал, неужели все гидраны могут так реагировать на это?
   Я почувствовал, как ее мозг вливается в мой, когда энергия сконцентрировалась в нас, как наши тела слились, залучились, все наши мысли стали статичными, а мы держали друг друга в объятиях, соединившись в поцелуе в последний раз перед смертью.
 
   Я открыл глаза, и в них ударили огоньки киоска информации. Я видел затененную нишу, мой палец, все еще прижатый к замку. Я убрал онемевшую руку, удивляясь тому, что еще не стал частью машины, и потряс ею, почувствовал, как возвращается чувствительность, пронзая плоть сотнями иголок, так что мне даже захотелось, чтобы рука оставалась онемевшей. Тело мое страстно желало соскользнуть по киоску на землю и не подниматься.
   Движения Мийи были неуклюжими, нервная система ее была еще оглушена возвращением обратно в физическое тело. Но когда она посмотрела на меня и поняла, где мы, что мы сделали и что еще живы, эйфория переполнила ее.
   «Я хочу пойти обратно. Я хочу снова…» — Она обняла и поцеловала меня, как целовал ее я, когда мы вошли внутрь. Поцелуй длился бесконечно, словно кибер-пространство было эротическим наркотиком, пока мне не показалось, что сейчас повторится то, что произошло тогда ночью в моей комнате отеля, прямо здесь, посреди улицы.
   В поле моего зрения появились Даэх и Рему. Даэх громко выругался.
   — Они идут! — крикнул он. — Что вы делаете? Они идут!
   Мийа замерла.
   «Земляне?»
   — Легионеры? — спросил я. Мои слова переплелись с ее мыслями. Но нам не надо было спрашивать. Мийа прижалась ко мне сильнее и телепортировала нас оттуда.

Глава 21

   Мы оказались рядом с Наох и патриотами. Через секунду тут же появились и Даэх с Рему.
   Наох ждала нашего появления. Увидев нас, она помрачнела. Я не мог понять почему, пока не сообразил, что мы телепортировались сюда, держа друг друга в объятиях, не забыв еще поцелуев. Наши тела, наши лица выдавали охватившее нас желание даже здесь, сейчас, в центре жутких событий.
   Я отпустил Мийю. Она отпустила меня, лицо ее полыхало.
   «Мы послали сообщение, Наох. — Чувства Мийи были все еще так обострены, что я ощущал каждый нерв ее тела. Не знаю, один ли я, или же каждый из присутствующих в комнате мог почувствовать каждый наш палец, каждое биение наших сердец. — Наох, мы вошли в систему коммуникаций. Это было похоже на сон ан лирр. У космопорта есть сознание! Мы можем вернуться».
   Я неуверенно протянул руку, желая остановить ее, чтобы она не наболтала им слишком много. Она постоянно держала связь со мной, помнила о своем обещании, но все еще слишком доверяла патриотам — куда больше моего.
   Остальные подняли на нас глаза, уловив образы, передаваемые Мийей. Поникшие, убитые горем лица оживали. Понимание и надежда отразились в их глазах, и даже мне было трудно поверить в то, что Наох сделала не тот выбор.
   Я прошел через комнату к сидящему в углу Джеби. Его маленькое личико было пустым, словно он не воспринимал происходящее вокруг него. За ним должны были присматривать другие патриоты, пока не было Мийи, но они не делали ничего сверхнеобходимого, чтобы помочь ему. Или просто не знали, как ему можно помочь.
   — Джеби, — мягко сказал я, наклонился, протягивая к нему руки. Я надеялся, что это отвлечет Мийю, чтобы она не наговорила лишнего. К тому же мне было тяжело видеть пустоту в его глазах.
   Мийа посмотрела на нас. Я почувствовал, как ее мысли потянулись к Джеби, вплелись в его мозг, оживляя и наращивая его чувства. В следующую секунду она оказалась рядом со мной и взяла Джеби на руки.
   Подняв глаза, я обнаружил, что за нами наблюдает Наох. Я отвел глаза, Наох тоже.
   Вдруг патриоты все как один повернули головы, вглядываясь в пустую середину комнаты. Мои глаза с небольшим опозданием последовали за их взглядами. Там возникли еще трое гидранов, появившись так внезапно, что я не мог понять, до или после их появления все обернулись в их сторону.
   Одним из прибывших был Хэньен. Вторым — один из патриотов. Они помогали Бабушке. Ее одежда была порвана и вся в крови, лицо представляло собой сплошной кровоподтек.
   Никто не успел опомниться, как я добежал до них. Патриоты были словно парализованы ее видом, ошеломлены ее болью. Я отодвинул незнакомца в сторону и помог Хэньену перенести Бабушку туда, где мы могли положить ее на ложе из ковров.
   Мийа неожиданно оказалась рядом со мной, не выпуская Джеби из рук. Я взял его у нее, а она подала Бабушке чашку воды, взятую ею откуда-то из воздуха, помогла ей выпить воду, ласково вытерла кровь с лица и рук старой женщины.
   Где бы ни проглядывало тело сквозь разодранную одежду, кожа Бабушки была в ссадинах и синяках. Мне даже показалось, что я вижу ожоги. Мне стало плохо, и я отвернулся, не желая разглядывать их.
   — Отойдите! — гневно крикнула Мийа, когда стали приближаться остальные. Они отступили. Беспомощная ярость струилась ко мне в мозг из ее мыслей, замутняя мое зрение, но она не отводила глаз от Бабушки, не уклонилась от ее боли, изо всех сил стараясь помочь ей.
   Я почувствовал, как мозг Мийи перешел в другое состояние, которое я едва мог уловить. Она протянула руки над телом Бабушки, словно сканируя. Она с трудом удерживала внимание, лицо кривилось от боли, когда она натыкалась на какие-то повреждения.
   Я ощутил, как она помогает Бабушке своим даром, делает то, что я не в состоянии описать. Таких целителей я еще не встречал, и не знал даже, заживляет ли она раны или только пытается смягчить боль. В одном лишь я был уверен: Мийа платила своей болью за каждую частичку боли ойазин, которую она пыталась снять. Я держал открытым свой мозг, чтобы вся боль, которую она могла отдать, не задерживалась в ней, а переходила ко мне. Джеби захныкал: ни у кого не хватало сил полностью защитить его. Я прижал его к себе сильнее, кусая губы.
   Гидраны собрались вокруг нас. Их взгляды пробегали по мне, неуверенно, смущенно. Но какими бы ни были их мысли, я их не слышал.
   — Что случилось? — спросила Наох, глядя на Хэньена.
   Его лицо было серым, словно он вместе с нами делил боль Бабушки.
   — Она появилась у меня дома. Они пытали ее! — Голос Хэньена сорвался.
   — Ей удалось уйти? — спросила Наох.
   — Сомневаюсь, — сказал я, вспоминая, что они делали со мной. — Должно быть, они отпустили ее. — Я нагнулся к ней. — Бабушка, — сказал я, — почему они сделали это с тобой? Они сказали тебе?
   Она кивнула, пытаясь поднять голову. Мийа помогла ей, придерживая. Внезапно присутствие Мийи в моем мозгу пропало, и я остался в тишине. От неожиданности у меня сбилось дыхание. Мийа взглянула на меня, вытирая рукавом слезы с лица. Ее взгляд подсказал мне, что сейчас ойазин отнимает все ее силы, все пси-способности. Ее внимание вернулось к Бабушке.
   — Ойазин, — пробормотал я, — они отправили тебя обратно с посланием? Почему они отправили тебя обратно таким образом?
   — Биан! — предупреждающе произнесла Мийа, словно я стал в этот момент слишком похож на землянина.
   Но Бабушка подняла руку чуть заметным движением.
   — Нет, Биан прав. Это важно. — Ее глаза, не прикрытые вуалью, казались более глубокого зеленого цвета, чем я помнил. Она покачала головой: — Ах, Биан. Я говорила, что тебе не следовало туда приходить.
   Но я не пострадал. И вдруг я замер, понимая, что все еще не кончилось. У меня перехватило горло, когда я прошептал:
   — Я должен был. Ты знаешь, что я должен был.
   Ее глаза вобрали в себя всю глубину скорби.
   — Тот, кто ненавидит всех нас…
   — Боросэйж? — спросил я.
   — Он сказал, что я должна передать тебе следующее: он взял в плен очень много наших людей. Они будут освобождены, если…
   — Если мы вернем мальчика? — закончила Наох — ее голос был отравлен ненавистью.
   — Нет, — сказал Хэньен. — Этого уже недостаточно для них. Они хотят, чтобы им сдались все патриоты, или же те, кто у них в плену, там и останутся, и заключенных станет больше.
   — Сукин сын, — пробормотал я на стандарте. Все посмотрели на меня. Мне захотелось взять свои слова обратно, чтобы они не напоминали никому о том, что я частично землянин.
   — Вот почему ты пришел сюда, Хэньен? — злобно спросила Наох. — Ты принес наркотики и веревки, чтобы заставить нас сдаться? — Гидраны вокруг нее беспокойно зашевелились.
   Хэньен тоже нахмурился:
   — Думай, что говоришь. Мой мозг открыт для тебя: посмотри, почувствуй. Я не друг Тау. Я никогда не забуду того, что они сделали сегодня! Даже если бы ты не… — Он замолчал.
   Я почувствовал внезапную боль сожаления Мийи. Мой мозг наполнился ее размытыми воспоминаниями о Хэньене: что он значил для нее, для Наох, что они когда-то значили для него.
   — Но тебе, Наох, я никогда не прощу, — прошептал Хэньен. Его руки сжались в кулаки, он обводил взглядом комнату. — И никому из вас. Я пришел сюда только потому, что меня попросила об этом ойазин. Сейчас я забираю ее в госпиталь. Надеюсь, что вы будете молиться за то, чтобы наши «сверхмозги» и передовые медицинские технологии могли спасти ее от того, что с ней сделали земляне. — Впервые слово «землянин» в его устах прозвучало как ругательство. — Ты говоришь, Наох, что хочешь спасти наш народ, посмотрим, сдашься ли ты Тау или принесешь нам еще больше страдания и горя. — Он опустился на колени рядом с Бабушкой.
   «Позволь, я помогу тебе». — Я чуть не сказал это вслух, но понял, что сейчас ничем не могу помочь.
   То же стремление наполнило мозг Мийи — даже не знаю, кто из нас был первым. Но затем она вспомнила о Джеби, о том, что его безопасность зависит от нее. Она оглядела патриотов в комнате. Все были ее друзьями, товарищами, но сейчас она смотрела на них, как на незнакомцев. Она оглянулась на Бабушку, лежащую на руках Хэньена. Тело Бабушки внезапно скрутила судорога, и Хэньен побледнел. Волна скорби и боли захлестнула защиту Мийи и прошла сквозь меня. Джеби заплакал. И затем вдруг абсолютная ясность видения Бабушки коснулась всех нас — даже меня — в последний раз, благословляя и прощая. И она ушла.
   Ее тело лежало на руках Хэньена, глаза мерцали, словно она была поймана смертью в момент благоговения. Хэньен попытался что-то прошептать, но у него перехватило горло. Он прижал ее к себе, медленно качал ее безжизненное тело, не издавая ни звука, но от выражения его лица меня пробирало до костей. На всех окружающих лежала та же печать опустошенности, даже на Наох. Мийа упала на колени рядом с ним, уцепилась за его ногу. Ее рыдания сотрясали мое тело.
   Я подошел к Бабушке, чтобы закрыть ей глаза, коснулся ее так мягко, как только мог коснуться своей нетвердой рукой, завороженный ее невидящим взглядом, устремленным сквозь меня на что-то за этим миром. Никто не попытался остановить меня. Никто вообще не двинулся.