Страница:
— Я случайно, — пролепетала Елена.
— Ладно, девка, гуляй. — Толстуха отвела руки от Елены. — Большой грех ты на душу взяла. И помни:
Бог дважды не спасает. Ты где живешь-то? Дойдешь до дому? Я бы проводила, да не могу: на мне ребятишки. А ты, пострел, куда? — закричала няня уже на малыша — он вслед за ней вышел за калитку. Грузно переваливаясь с боку на бок, она побежала к детям.
Елена направилась вдоль канала к Никольской церкви. Но разве не кощунство идти в святое место после того, что произошло? Просить прощения за содеянную попытку, положиться на милость божью? Может, Бог сам ускорит ее уход. А может, попросить дать ей силы жить дальше? Неожиданно она поняла, что уже мысленно разговаривает с Ним. Он спас ее от позорного конца. А главное, избавил Игоря от непосильного груза вины, которую она невольно возложила бы на него своим поступком. Елена корила себя за минутную слабость на мосту и благодарила судьбу, пославшую ей случайную спасительницу. Но если она чувствует раскаяние, надо ли идти в церковь, ставить свечи, совершать ритуал формальной благодарности?
Елена по возможности ускорила шаг. В сквере перед церковью нетерпеливо прохаживалась взад-вперед Татьяна. Она подняла воротник пальто, ноябрьский ветер продувал насквозь.
— Наконец-то. Я думала, ты на машине подъедешь прямо к церкви. Игорь что, тебя раньше высадил? — Татьяна слегка обиделась на подругу за опоздание. — Я вся промерзла, уже в церковь заходила погреться. Свечу поставила во здравие близких.
— Вот и хорошо, что ты уже все необходимое сделала, — отозвалась Елена. — Я сегодня в церковь не пойду.
Татьяна удивилась:
— Зачем же ты приехала? Давай хотя бы на минутку зайдем.
— Нет, нет. Я навестила родные места, а в церковь как-нибудь в другой раз, — решительно заявила Елена. А про себя подумала: «Если и пойду в храм, то одна. Компания мне в этом — помеха».
Чтобы сгладить свой отказ, Елена переменила тему:
— Ты с кем сыночка оставила, с Нелей? Пойдем скорее. Малыш, наверно, соскучился по маме. Мне очень хочется на него посмотреть. Целых полгода племянника не видела. Небось вырос — не узнать!
— С тобой не соскучишься, — заметила Татьяна, поражаясь, с какой быстротой Елена меняет свои планы.
Женщины вновь вышли на канал, теперь уже вместе.
8
9
10
— Ладно, девка, гуляй. — Толстуха отвела руки от Елены. — Большой грех ты на душу взяла. И помни:
Бог дважды не спасает. Ты где живешь-то? Дойдешь до дому? Я бы проводила, да не могу: на мне ребятишки. А ты, пострел, куда? — закричала няня уже на малыша — он вслед за ней вышел за калитку. Грузно переваливаясь с боку на бок, она побежала к детям.
Елена направилась вдоль канала к Никольской церкви. Но разве не кощунство идти в святое место после того, что произошло? Просить прощения за содеянную попытку, положиться на милость божью? Может, Бог сам ускорит ее уход. А может, попросить дать ей силы жить дальше? Неожиданно она поняла, что уже мысленно разговаривает с Ним. Он спас ее от позорного конца. А главное, избавил Игоря от непосильного груза вины, которую она невольно возложила бы на него своим поступком. Елена корила себя за минутную слабость на мосту и благодарила судьбу, пославшую ей случайную спасительницу. Но если она чувствует раскаяние, надо ли идти в церковь, ставить свечи, совершать ритуал формальной благодарности?
Елена по возможности ускорила шаг. В сквере перед церковью нетерпеливо прохаживалась взад-вперед Татьяна. Она подняла воротник пальто, ноябрьский ветер продувал насквозь.
— Наконец-то. Я думала, ты на машине подъедешь прямо к церкви. Игорь что, тебя раньше высадил? — Татьяна слегка обиделась на подругу за опоздание. — Я вся промерзла, уже в церковь заходила погреться. Свечу поставила во здравие близких.
— Вот и хорошо, что ты уже все необходимое сделала, — отозвалась Елена. — Я сегодня в церковь не пойду.
Татьяна удивилась:
— Зачем же ты приехала? Давай хотя бы на минутку зайдем.
— Нет, нет. Я навестила родные места, а в церковь как-нибудь в другой раз, — решительно заявила Елена. А про себя подумала: «Если и пойду в храм, то одна. Компания мне в этом — помеха».
Чтобы сгладить свой отказ, Елена переменила тему:
— Ты с кем сыночка оставила, с Нелей? Пойдем скорее. Малыш, наверно, соскучился по маме. Мне очень хочется на него посмотреть. Целых полгода племянника не видела. Небось вырос — не узнать!
— С тобой не соскучишься, — заметила Татьяна, поражаясь, с какой быстротой Елена меняет свои планы.
Женщины вновь вышли на канал, теперь уже вместе.
8
Наступивший декабрь походил на тусклый, запутанный сон. Тьма и промозглая сырость на улицах.
Коричневая жижа растаявшего снега под ногами.
Едва замеченный промельк короткого дня. В темноте горожане отправлялись на работу, в темноте возвращались домой. Дома, в четырех стенах маленького мирка, каждому светило индивидуальное солнце — сверкающая бликами люстра или голая лампочка.
Игорь метался между двумя светилами. Марш-бросок через полосу декабрьской сырости разбивал домашний вечер на два осколка. Встречи с Вероникой, без которых Игорь теперь не мог обойтись, требовали от него много энергии. После бурных ласк хотелось покоя и отдыха, но для этого надо было перекинуть свое уставшее тело на другой конец города. Там его ожидала Елена. Она встречала Игоря с неизменной приветливостью и добротой. И это не было наигранным чувством. Елена приняла свою судьбу. Она говорила себе: «Живу как отрезанная от главной магистрали железнодорожная ветка». Это сравнение пришло ей на ум, когда рядом с ее домом на площади Мужества случилась авария метро. Затопило подземный туннель. Целый район оказался отсеченным от центра Петербурга. Однако на оторванном стихией участке продолжали курсировать поезда.
Выходные Игорь проводил дома, с Еленой, — загонял свой «состав» в тупик. В такие дни он ощущал непонятное беспокойство: взятый темп жизни требовал выхода. Он не мог безмятежно валяться на диване.
Как-то в воскресенье он занялся расчисткой антресолей. На объемистых полках скопилось много лишних вещей. Здесь были и оставленные Ефимом учебники по журналистике, и сломанные утюги, и вещи Елены, о которых она успела забыть. Игорь, стоя на высоком табурете, извлекал с антресолей очередную археологическую находку и выставлял ее на суд Елены. Она решала: помиловать вещь, то есть продлить ее заточение на антресолях, или выбросить. Игорю пришлось несколько раз спуститься во двор, вынести на помойку ненужные книги и журналы, старые пластинки и сломанный патефон. Когда он в очередной раз вышел из квартиры, Елена с волнением раскрыла деревянный ящик-мольберт, снятый им с антресолей, и стала разглядывать тюбики масляных красок. Как давно она не прикасалась к ним! Пожалуй, теперь она не сможет писать маслом — руки совсем непослушны.
Может быть, гуашь? Здесь же был набор разноцветной гуаши в пластиковых стаканчиках, но краски в них безнадежно высохли. Однако вид мольберта и красок воодушевил Елену. Мысли ее скачком метнулись к картине мутной воды под мостом. Если бы удалось переложить на холст чувства, которые она тогда испытала.
Вернулся со двора Игорь, и Елена сказала ему, что хочет вновь заняться рисованием. Она попросила Игоря купить ей-бумагу, картон, кисти, гуашь. Игорь пообещал выполнить заказ. Но сейчас его заинтересовала другая находка: запыленная монография по магнитным полям. Игорь перелистнул пожелтевшие страницы, попытался вчитаться в текст. Но скоро понял, что изрядно подзабыл тонкости теории поля.
Он слез с табурета, присел на диван и уже внимательно прочел параграф. Да, Шурик говорил, что новый прибор по измерению биополя основан на описанном в книге эффекте. И тотчас мелькнула оригинальная мысль в развитие идей Шурика. А что, если…
— Слушай, Елка, — обратился он к Елене, — ты еще помнишь теорему Максвелла?
— А как же, слово в слово, — пошутила она.
Присев рядом, она ощутила твердое, мускулистое плечо Игоря. Раньше они часто сидели так и молчали об одном. Теперь мысли каждого растекались по своему руслу. Елена вспоминала о прежнем, счастливом времени. Игорь продолжал размышлять над заключенной в формулу закономерностью и решил, что завтра надо обсудить этот вопрос с Шуриком. Возможно, на основе формулы удастся измерять новые параметры биополя.
Голова Елены опустилась на плечо Игоря. Он отложил книгу и обнял хрупкую фигурку. Какая Елка теперь худенькая. Выступили ключицы, руки обвисли, как плети традесканции, падающие за край цветочного горшка. Они не способны даже погладить его по щеке, взъерошить волосы. Игорь попытался вспомнить причудливые ласки прежней Елены: сумасшедшие фантазии, сдерживаемые врожденной стыдливостью. Но воспоминания эти были сухи, как опавшие листья. Зато эротические игры с Вероникой неожиданно отозвались в его теле сладкой волной. Ее нежности были четко выверены и подкреплены знанием врача-рефлексотерапевта. Елена была подобна неопытному композитору, импровизирующему за роялем. Зато Вероника — классный исполнитель! Игорь почувствовал себя виноватым: думает о Веронике, сидя с Еленой. Он осторожно скользнул пальцами по ткани ее халатика, нащупывая едва заметные пуговички сосков. Хотел доставить Елене хоть маленькое удовольствие. Но даже через слой материи ощутил пустоту мешочков, которые назывались грудью.
Елена отодвинулась. Игорь с облегчением опустил руки. Трудно пересилить физическое отторжение — разум здесь не помощник.
— Переезжай к Веронике, — нарушила молчание Елена. — Все равно ты мыслями с ней. И сейчас думал не обо мне.
Она откинулась на подушку в изголовье дивана и спокойно посмотрела на Игоря. Игорь нервно задвигался. Почесал шею, перекинул ногу на ногу, потом похлопал себя по бедрам, будто не зная, куда деть руки.
— Ну что ты накручиваешь. Елка. Я вовсе о ней не думал. Да, я бываю там иногда. Но рядом с Вероникой — только моя плоть. Душа моя всегда здесь. Ты знаешь: незримая нить, как пуповина, навсегда связала меня с тобой Елена усмехнулась. Прежде она не замечала в нем склонности к выспреннему стилю. Видимо, изящные речевые конструкции служат ему теперь барьером, охраняющим их с Вероникой мирок. Ладно, она примет его игру. С легкой иронией Елена произнесла:
— Души слишком мало для счастья. А моя плоть молчит, потому что мертва. Возможно, Бог наказал меня за то, что прежде я не ценила его дар. Отдавала тело нелюбимому мужчине. А теперь, когда со мной ты, любимый, мне нечем одарить тебя. Я пуста и холодна, как бутыль от выпитого вина.
— Не говори так. — Игорь понял, что нарочитый пафос речи Елены — ответ на его штампованный стиль. И сказал просто и искренне:
— Елочка, дорогая, то, что ты мне даешь, никто дать не сможет. Тем более Вероника. Понимаешь, от Ольги я ушел без всякого сожаления. А уйти от тебя не в силах. Такой парадокс. Елка, родная, не прогоняй меня! Я знаю, что и от Вероники уйду, если ты меня оставишь. Я виноват, но ничего не могу поделать с собой: вы нужны мне обе. Пойми, моя любовь к тебе — настоящая. Любовь не делится.
— Не надо, Игорек, винить себя. Да, мы с тобой связаны как единый организм. В биологии это называют симбиоз — существование двух особей, как одной. — Елена вздохнула. — Может, поэтому я всегда чувствую, когда ты с ней. И даже когда ты с ней только мыслями.
— В симбиозе редко обе особи равноправны. Обычно одна паразитирует на другой. — Игорь беспомощно развел руками. — И этот паразит — я!
— Брось, Игореха, придуриваться. Ты знаешь, что это не так. Паразит — я. Присосалась .бледная немочь к здоровому мужику. Но я знаю, что делать!
— Что? — Игорь испуганно подался вперед.
— Не то, что ты подумал!
Отчаянное решение пронзило мозг Елены.
— Если ты не можешь уйти от меня, пусть Вероника переезжает к нам. Она человек приятный. Думаю, мы уживемся.
В темноте наступающего вечера Игорь ощутил, что краснеет. Хотя молчаливое соглашение о существовании Вероники в его жизни у них с Елкой установилось еще в Сочи, так откровенно они говорили впервые.
— Ты думаешь, она согласится? — преодолевая неловкость, спросил Игорь.
— А ты попробуй, пригласи. Бывает же, что в квартире мужа живет больная родственница, сестра или мать. Вот, считай, и здесь тот же случай.
— А чьим же мужем я буду? — улыбнулся Игорь. — Ты отказалась после больницы регистрироваться со мной. А жениться на Веронике я пока не собираюсь.
— Вот именно. Пока.
— Но ты же такая ревнючка! — Настроение Игоря заметно улучшилось. Он уже прикидывал, как устроится новая жизнь. — Как ты переживешь это трио?
Вероника, пожалуй, сможет. Но ты?.. — Игорь с сомнением покачал головой.
— За меня, Игорь, не беспокойся. Это я раньше была ревнивой. Теперь моя любовь — чистая идея, как говорил Платон. В ней нет места ревности.
Елене искренне казалось, что теперь она свободна от разрушительного чувства, каким является жажда единоличного обладания.
Игорь снова придвинулся к Елене и уже от всего сердца прижал к себе ее беспомощное, худенькое тельце. Потом нашел губами ее давно не целованный рот и прикоснулся к нему. При этом с удивлением ощутил, как в нем нарастает грубое мужское желание. Где скрывался его источник: в благодарности, нежности, любви?
Это было прощальное соитие уже далеких друг от друга тел.
Коричневая жижа растаявшего снега под ногами.
Едва замеченный промельк короткого дня. В темноте горожане отправлялись на работу, в темноте возвращались домой. Дома, в четырех стенах маленького мирка, каждому светило индивидуальное солнце — сверкающая бликами люстра или голая лампочка.
Игорь метался между двумя светилами. Марш-бросок через полосу декабрьской сырости разбивал домашний вечер на два осколка. Встречи с Вероникой, без которых Игорь теперь не мог обойтись, требовали от него много энергии. После бурных ласк хотелось покоя и отдыха, но для этого надо было перекинуть свое уставшее тело на другой конец города. Там его ожидала Елена. Она встречала Игоря с неизменной приветливостью и добротой. И это не было наигранным чувством. Елена приняла свою судьбу. Она говорила себе: «Живу как отрезанная от главной магистрали железнодорожная ветка». Это сравнение пришло ей на ум, когда рядом с ее домом на площади Мужества случилась авария метро. Затопило подземный туннель. Целый район оказался отсеченным от центра Петербурга. Однако на оторванном стихией участке продолжали курсировать поезда.
Выходные Игорь проводил дома, с Еленой, — загонял свой «состав» в тупик. В такие дни он ощущал непонятное беспокойство: взятый темп жизни требовал выхода. Он не мог безмятежно валяться на диване.
Как-то в воскресенье он занялся расчисткой антресолей. На объемистых полках скопилось много лишних вещей. Здесь были и оставленные Ефимом учебники по журналистике, и сломанные утюги, и вещи Елены, о которых она успела забыть. Игорь, стоя на высоком табурете, извлекал с антресолей очередную археологическую находку и выставлял ее на суд Елены. Она решала: помиловать вещь, то есть продлить ее заточение на антресолях, или выбросить. Игорю пришлось несколько раз спуститься во двор, вынести на помойку ненужные книги и журналы, старые пластинки и сломанный патефон. Когда он в очередной раз вышел из квартиры, Елена с волнением раскрыла деревянный ящик-мольберт, снятый им с антресолей, и стала разглядывать тюбики масляных красок. Как давно она не прикасалась к ним! Пожалуй, теперь она не сможет писать маслом — руки совсем непослушны.
Может быть, гуашь? Здесь же был набор разноцветной гуаши в пластиковых стаканчиках, но краски в них безнадежно высохли. Однако вид мольберта и красок воодушевил Елену. Мысли ее скачком метнулись к картине мутной воды под мостом. Если бы удалось переложить на холст чувства, которые она тогда испытала.
Вернулся со двора Игорь, и Елена сказала ему, что хочет вновь заняться рисованием. Она попросила Игоря купить ей-бумагу, картон, кисти, гуашь. Игорь пообещал выполнить заказ. Но сейчас его заинтересовала другая находка: запыленная монография по магнитным полям. Игорь перелистнул пожелтевшие страницы, попытался вчитаться в текст. Но скоро понял, что изрядно подзабыл тонкости теории поля.
Он слез с табурета, присел на диван и уже внимательно прочел параграф. Да, Шурик говорил, что новый прибор по измерению биополя основан на описанном в книге эффекте. И тотчас мелькнула оригинальная мысль в развитие идей Шурика. А что, если…
— Слушай, Елка, — обратился он к Елене, — ты еще помнишь теорему Максвелла?
— А как же, слово в слово, — пошутила она.
Присев рядом, она ощутила твердое, мускулистое плечо Игоря. Раньше они часто сидели так и молчали об одном. Теперь мысли каждого растекались по своему руслу. Елена вспоминала о прежнем, счастливом времени. Игорь продолжал размышлять над заключенной в формулу закономерностью и решил, что завтра надо обсудить этот вопрос с Шуриком. Возможно, на основе формулы удастся измерять новые параметры биополя.
Голова Елены опустилась на плечо Игоря. Он отложил книгу и обнял хрупкую фигурку. Какая Елка теперь худенькая. Выступили ключицы, руки обвисли, как плети традесканции, падающие за край цветочного горшка. Они не способны даже погладить его по щеке, взъерошить волосы. Игорь попытался вспомнить причудливые ласки прежней Елены: сумасшедшие фантазии, сдерживаемые врожденной стыдливостью. Но воспоминания эти были сухи, как опавшие листья. Зато эротические игры с Вероникой неожиданно отозвались в его теле сладкой волной. Ее нежности были четко выверены и подкреплены знанием врача-рефлексотерапевта. Елена была подобна неопытному композитору, импровизирующему за роялем. Зато Вероника — классный исполнитель! Игорь почувствовал себя виноватым: думает о Веронике, сидя с Еленой. Он осторожно скользнул пальцами по ткани ее халатика, нащупывая едва заметные пуговички сосков. Хотел доставить Елене хоть маленькое удовольствие. Но даже через слой материи ощутил пустоту мешочков, которые назывались грудью.
Елена отодвинулась. Игорь с облегчением опустил руки. Трудно пересилить физическое отторжение — разум здесь не помощник.
— Переезжай к Веронике, — нарушила молчание Елена. — Все равно ты мыслями с ней. И сейчас думал не обо мне.
Она откинулась на подушку в изголовье дивана и спокойно посмотрела на Игоря. Игорь нервно задвигался. Почесал шею, перекинул ногу на ногу, потом похлопал себя по бедрам, будто не зная, куда деть руки.
— Ну что ты накручиваешь. Елка. Я вовсе о ней не думал. Да, я бываю там иногда. Но рядом с Вероникой — только моя плоть. Душа моя всегда здесь. Ты знаешь: незримая нить, как пуповина, навсегда связала меня с тобой Елена усмехнулась. Прежде она не замечала в нем склонности к выспреннему стилю. Видимо, изящные речевые конструкции служат ему теперь барьером, охраняющим их с Вероникой мирок. Ладно, она примет его игру. С легкой иронией Елена произнесла:
— Души слишком мало для счастья. А моя плоть молчит, потому что мертва. Возможно, Бог наказал меня за то, что прежде я не ценила его дар. Отдавала тело нелюбимому мужчине. А теперь, когда со мной ты, любимый, мне нечем одарить тебя. Я пуста и холодна, как бутыль от выпитого вина.
— Не говори так. — Игорь понял, что нарочитый пафос речи Елены — ответ на его штампованный стиль. И сказал просто и искренне:
— Елочка, дорогая, то, что ты мне даешь, никто дать не сможет. Тем более Вероника. Понимаешь, от Ольги я ушел без всякого сожаления. А уйти от тебя не в силах. Такой парадокс. Елка, родная, не прогоняй меня! Я знаю, что и от Вероники уйду, если ты меня оставишь. Я виноват, но ничего не могу поделать с собой: вы нужны мне обе. Пойми, моя любовь к тебе — настоящая. Любовь не делится.
— Не надо, Игорек, винить себя. Да, мы с тобой связаны как единый организм. В биологии это называют симбиоз — существование двух особей, как одной. — Елена вздохнула. — Может, поэтому я всегда чувствую, когда ты с ней. И даже когда ты с ней только мыслями.
— В симбиозе редко обе особи равноправны. Обычно одна паразитирует на другой. — Игорь беспомощно развел руками. — И этот паразит — я!
— Брось, Игореха, придуриваться. Ты знаешь, что это не так. Паразит — я. Присосалась .бледная немочь к здоровому мужику. Но я знаю, что делать!
— Что? — Игорь испуганно подался вперед.
— Не то, что ты подумал!
Отчаянное решение пронзило мозг Елены.
— Если ты не можешь уйти от меня, пусть Вероника переезжает к нам. Она человек приятный. Думаю, мы уживемся.
В темноте наступающего вечера Игорь ощутил, что краснеет. Хотя молчаливое соглашение о существовании Вероники в его жизни у них с Елкой установилось еще в Сочи, так откровенно они говорили впервые.
— Ты думаешь, она согласится? — преодолевая неловкость, спросил Игорь.
— А ты попробуй, пригласи. Бывает же, что в квартире мужа живет больная родственница, сестра или мать. Вот, считай, и здесь тот же случай.
— А чьим же мужем я буду? — улыбнулся Игорь. — Ты отказалась после больницы регистрироваться со мной. А жениться на Веронике я пока не собираюсь.
— Вот именно. Пока.
— Но ты же такая ревнючка! — Настроение Игоря заметно улучшилось. Он уже прикидывал, как устроится новая жизнь. — Как ты переживешь это трио?
Вероника, пожалуй, сможет. Но ты?.. — Игорь с сомнением покачал головой.
— За меня, Игорь, не беспокойся. Это я раньше была ревнивой. Теперь моя любовь — чистая идея, как говорил Платон. В ней нет места ревности.
Елене искренне казалось, что теперь она свободна от разрушительного чувства, каким является жажда единоличного обладания.
Игорь снова придвинулся к Елене и уже от всего сердца прижал к себе ее беспомощное, худенькое тельце. Потом нашел губами ее давно не целованный рот и прикоснулся к нему. При этом с удивлением ощутил, как в нем нарастает грубое мужское желание. Где скрывался его источник: в благодарности, нежности, любви?
Это было прощальное соитие уже далеких друг от друга тел.
9
Вероника на диво легко согласилась съехаться с Игорем. Ее тяготили выходные дни в одиночестве, но она не обижалась на Игоря. Забота о Елене лишь подчеркивала, на ее взгляд, достоинства любовника: благородство и порядочность. Мысль, что Игорь продолжает любить Елену, показалась бы ей странной.
«И хорошо, что такой необычный вариант предложен Еленой, — размышляла Вероника. — Она достаточно благоразумна и сама поймет, когда уйти. А Игорь слишком добр, чтобы действовать радикально».
Вероника решила, что пока не будет требовать большего. Она не видела препятствий для жизни втроем.
С увеличением семьи предстояло подумать и о расширении жилплощади. Согласилась жить с молодыми и Зоя Платоновна, мать Вероники. У нее теперь было две дочери. Она привязалась к Елене как к родной, но родная дочь оставалась роднее.
Зоя Платоновна надеялась, что Вероника наконец обретет женское счастье, родит от Игоря ребенка.
А тогда Игорь распишется с ней. Причем именно Елена и заставит его это сделать. Зоя Платоновна невольно сравнивала Веронику и Елену. Дело не в том, что Елена была старше ее дочери на пять лет.
Зоя Платоновна ощущала, что девочек разделяют не годы, а разлом эпохи в стране.
Вероника взрослела в годы анархии, свободы и нарастающей жестокости нравов. Она испытала на себе все плюсы и минусы этой свободы. Работала врачом районной поликлиники на нищенском окладе, была безработной, лечила наркоманов, дежурила на «скорой помощи». Везде платили мало, но нагружали под завязку. Многие бывшие однокурсники бросили медицину, ушли в торговлю, бизнес.
Вероника не только устояла, но сумела обрести дефицитную специальность! Занялась иглотерапией.
Успешная карьера способствовала раскрепощению ее личной жизни. Вероника смело шла на сближение с мужчинами. После развода у нее было несколько кратковременных связей. О них Вероника упоминала очень скупо. Зоя Платоновна этого не одобряла, но повлиять на дочь уже не могла. Она понимала, что Вероника — сложившаяся, независимая личность. Ситуация с Игорем привела Зою Платоновну в полную растерянность. Она желала счастья обеим девочкам.
«Как жаль, что с Леночкой случилась эта беда, — сокрушалась мать Вероники, волею судьбы попавшая в центр злополучного треугольника. — И именно на ее беде выстраивается счастье моей дочки!»
Зоя Платоновна испытывала чувство вины перед Еленой. Вины за дочь. В то же время она понимала, что такой интересный мужчина, как Игорь, при данных обстоятельствах не смог бы долго оставаться без женщины. Не Вероника, так нашлась бы другая. Даже вздумай Зоя Платоновна возражать, Вероника не стала бы считаться с ее мнением. Так что единственно возможной для нее линией поведения оказалась принятая на себя роль помощницы всех и во всем.
Стали присматривать большую квартиру. Было решено использовать все ресурсы: квартиры Вероники и ее матери и квартиру Елены. Исключением стала пустовавшая жилплощадь в Купчино"; принадлежавшая прежде Елениной матери. Елена решила оставить себе плацдарм для отступления. Возражал только Игорь. Он обещал себе, что никогда не отпустит Елку.
Игорь сразу отказался от посредников в этом обмене. Он и сам имел порядочный опыт в квартирном деле.
Игорь просматривал каталоги, печатные издания, предложения в Интернете. Когда определялась квартира-претендент, к обсуждению подключались остальные члены большой семьи. Не соглашались на дома в новостройках и на ветхие здания в центре.
Придирчиво интересовались, есть ли балкон, лифт, мусоропровод. Елена проявляла интерес лишь к домам на берегу рек и каналов. Давняя любовь к воде жила в ней, как в каждом коренном питерце. После долгих поисков нашли квартиру, которая устраивала всех.
Большая пятикомнатная коммуналка в угловом доме на Почтамтской, рядом с Исаакиевской площадью, отвечала всем требованиям. Дом был после капитального ремонта. Высокие потолки, большие окна, два балкона. И расположение замечательное: центр города, в излучине двух рек. В пяти минутах ходьбы в одну сторону — Мойка, в другую — Нева. Игорь развил стремительную активность: жильцы приглянувшейся квартиры один за другим освобождали свои комнаты.
Новый, 1996 год встретили все вместе, однако еще на старой квартире. Еще месяц длился ремонт приобретенного жилья. Ремонтом занималась Вероника. Она сама выбирала обои, кафель для ванной, шторы для комнат. Елена сказала, что ей все равно. Ее все устраивает. Про себя она знала, что долго в этой квартире не задержится. Однако, чтобы не портить радость Веронике, одобряла каждую ее покупку.
Когда февраль заметелил улицы снегом, переезд был завершен. Но просторная квартира, призванная объединить семейство, необъяснимым образом разъединила всех. Зоя Платоновна и Елена замыкались по вечерам в своих комнатках в торце коридора. Ближе к кухне находилась спальня Игоря и Вероники. Свое, естественное для медика, пристрастие к белому цвету Вероника перенесла и на семейную обитель. Белые обои, белые шкафы, белое ажурное изголовье металлической кровати. Елена видела эту комнату лишь раз, когда Вероника пригласила ее взглянуть на оформление. Близость спальни к кухне определялась тем, что Игорь и Вероника вставали рано. Они тихо завтракали на кухне и уходили на работу, стараясь не разбудить оставшихся дома женщин. Рядом со спальней «молодых» был кабинет Игоря, он же — библиотека.
Здесь Елена сидела днем — листала художественные альбомы, разглядывала иллюстрации книг. К возвращению Игоря она обычно уходила в свою комнату, но иногда Игорь просил ее остаться, обсудить какие-то волнующие его темы. Однако такие беседы вдвоем случались все реже и реже. Обычно Игорь один сидел за компьютером.
Гостиная обычно пустовала. Тридцатиметровая комната с двумя широкими окнами и балконом напоминала роскошную трапезную в каком-нибудь музее.
Посередине комнаты стоял большой овальный стол, накрытый белой скатертью. Благоухали всегда свежие, благодаря стараниям Зои Платоновны, цветы. Легкие тюлевые занавеси слегка колыхались от ветра, постоянно дующего с Исаакиевской площади. Эта комната была самым холодным помещением в квартире.
Оживала и нагревалась гостиная лишь по воскресеньям, когда там проходил традиционный послеобеденный сбор.
Комната Елены сохранила тот же вид, что на площади Мужества. Елена перевезла старую мебель, не захотев с ней расставаться. Кровать, помнившая их с Игорем ночи, диван, письменный стол. За этим столом Елена теперь рисовала. Поскольку она могла работать только пальцами, не поднимая рук, то садилась прямо на стол и водила кистью по распластанному перед ней листу бумаги. Пятна, наносимые ею на поле картины, не имели определенных очертаний, но цветовые сочетания были неожиданны. Они останавливали взгляд любого зрителя, даже равнодушного к абстрактной живописи. Зоя Платоновна удивлялась игре красок на картинах, Вероника находила в них болезненную патологию. Игорь считал работы Елены интересными, но они вызывали в нем тоску и беспокойство.
По субботам в квартиру приходила «прачка» Валентина, или просто Валя. Хотя ее называли прачкой, она не только стирала белье. Стирка белья на суперсовременной машине перестала быть проблемой. Валя делала еженедельную уборку в квартире: пылесосила ковры, протирала пыль, гладила белье.
За Зоей Платоновной оставалась только кухня. Валя приехала из деревни и работала дворником за площадь. Муж ее, бывший сантехник, по глупости, как говорила Валя, был втянут в квартирную кражу и теперь отбывал срок. Валя тянула двоих детей одна, потому и откликнулась на приглашение Зои Платоновны.
Елена теперь редко бывала на людях, круг ее общения резко сузился. Нечастые визиты Татьяны — вот, пожалуй, и все. Может, поэтому она сблизилась с жизнелюбивой Валентиной. Той было чуть больше сорока, но выглядела она старше своих лет: жилистая, как у лыжницы', фигура, лицо с сетью ранних морщин, короткая мужская стрижка. Несмотря на свою мужеподобную внешность, Валентина была по-женски внимательна и чутка к людям. Она приняла близко к сердцу и переживания Елены, и ее болезнь. Хотя Елена сама ни на что не жаловалась, Валентина мало-помалу вытянула из нее все потайные печали. Узнав, что у Елены пропали месячные, она только всплеснула руками. «Знаю я одну травку, — сказала Валентина, — у нас в деревне ее давали всем худосочным. Враз бабы расцветали». Родная деревня Валентины находилась не за тридевять земель, а близко, на Вологодчине. Так что в ближайшие праздники Валя и съездила за чудо-травой.
Елена стала пить лечебный отвар. Эффект не замедлил сказаться, однако не тот, что она ожидала.
Елена заметила, что начала толстеть. Стала массивнее нижняя часть тела. Ноги обрели былую крепость и форму. Теперь она уже не казалась высохшей мумией. Только малоподвижные руки по-прежнему выглядели дистрофичными. Рассматривая себя в зеркале, Елена находила сходство с грушей. Постепенно и верхняя часть «груши» начала раздаваться.
Налились груди. «Теперь Игореше было бы нелегко носить меня на руках, ишь как отяжелела», — подумала Елена, вспоминая трудные, но счастливые дни на море. Дни до знакомства Игоря с Вероникой.
«И хорошо, что такой необычный вариант предложен Еленой, — размышляла Вероника. — Она достаточно благоразумна и сама поймет, когда уйти. А Игорь слишком добр, чтобы действовать радикально».
Вероника решила, что пока не будет требовать большего. Она не видела препятствий для жизни втроем.
С увеличением семьи предстояло подумать и о расширении жилплощади. Согласилась жить с молодыми и Зоя Платоновна, мать Вероники. У нее теперь было две дочери. Она привязалась к Елене как к родной, но родная дочь оставалась роднее.
Зоя Платоновна надеялась, что Вероника наконец обретет женское счастье, родит от Игоря ребенка.
А тогда Игорь распишется с ней. Причем именно Елена и заставит его это сделать. Зоя Платоновна невольно сравнивала Веронику и Елену. Дело не в том, что Елена была старше ее дочери на пять лет.
Зоя Платоновна ощущала, что девочек разделяют не годы, а разлом эпохи в стране.
Вероника взрослела в годы анархии, свободы и нарастающей жестокости нравов. Она испытала на себе все плюсы и минусы этой свободы. Работала врачом районной поликлиники на нищенском окладе, была безработной, лечила наркоманов, дежурила на «скорой помощи». Везде платили мало, но нагружали под завязку. Многие бывшие однокурсники бросили медицину, ушли в торговлю, бизнес.
Вероника не только устояла, но сумела обрести дефицитную специальность! Занялась иглотерапией.
Успешная карьера способствовала раскрепощению ее личной жизни. Вероника смело шла на сближение с мужчинами. После развода у нее было несколько кратковременных связей. О них Вероника упоминала очень скупо. Зоя Платоновна этого не одобряла, но повлиять на дочь уже не могла. Она понимала, что Вероника — сложившаяся, независимая личность. Ситуация с Игорем привела Зою Платоновну в полную растерянность. Она желала счастья обеим девочкам.
«Как жаль, что с Леночкой случилась эта беда, — сокрушалась мать Вероники, волею судьбы попавшая в центр злополучного треугольника. — И именно на ее беде выстраивается счастье моей дочки!»
Зоя Платоновна испытывала чувство вины перед Еленой. Вины за дочь. В то же время она понимала, что такой интересный мужчина, как Игорь, при данных обстоятельствах не смог бы долго оставаться без женщины. Не Вероника, так нашлась бы другая. Даже вздумай Зоя Платоновна возражать, Вероника не стала бы считаться с ее мнением. Так что единственно возможной для нее линией поведения оказалась принятая на себя роль помощницы всех и во всем.
Стали присматривать большую квартиру. Было решено использовать все ресурсы: квартиры Вероники и ее матери и квартиру Елены. Исключением стала пустовавшая жилплощадь в Купчино"; принадлежавшая прежде Елениной матери. Елена решила оставить себе плацдарм для отступления. Возражал только Игорь. Он обещал себе, что никогда не отпустит Елку.
Игорь сразу отказался от посредников в этом обмене. Он и сам имел порядочный опыт в квартирном деле.
Игорь просматривал каталоги, печатные издания, предложения в Интернете. Когда определялась квартира-претендент, к обсуждению подключались остальные члены большой семьи. Не соглашались на дома в новостройках и на ветхие здания в центре.
Придирчиво интересовались, есть ли балкон, лифт, мусоропровод. Елена проявляла интерес лишь к домам на берегу рек и каналов. Давняя любовь к воде жила в ней, как в каждом коренном питерце. После долгих поисков нашли квартиру, которая устраивала всех.
Большая пятикомнатная коммуналка в угловом доме на Почтамтской, рядом с Исаакиевской площадью, отвечала всем требованиям. Дом был после капитального ремонта. Высокие потолки, большие окна, два балкона. И расположение замечательное: центр города, в излучине двух рек. В пяти минутах ходьбы в одну сторону — Мойка, в другую — Нева. Игорь развил стремительную активность: жильцы приглянувшейся квартиры один за другим освобождали свои комнаты.
Новый, 1996 год встретили все вместе, однако еще на старой квартире. Еще месяц длился ремонт приобретенного жилья. Ремонтом занималась Вероника. Она сама выбирала обои, кафель для ванной, шторы для комнат. Елена сказала, что ей все равно. Ее все устраивает. Про себя она знала, что долго в этой квартире не задержится. Однако, чтобы не портить радость Веронике, одобряла каждую ее покупку.
Когда февраль заметелил улицы снегом, переезд был завершен. Но просторная квартира, призванная объединить семейство, необъяснимым образом разъединила всех. Зоя Платоновна и Елена замыкались по вечерам в своих комнатках в торце коридора. Ближе к кухне находилась спальня Игоря и Вероники. Свое, естественное для медика, пристрастие к белому цвету Вероника перенесла и на семейную обитель. Белые обои, белые шкафы, белое ажурное изголовье металлической кровати. Елена видела эту комнату лишь раз, когда Вероника пригласила ее взглянуть на оформление. Близость спальни к кухне определялась тем, что Игорь и Вероника вставали рано. Они тихо завтракали на кухне и уходили на работу, стараясь не разбудить оставшихся дома женщин. Рядом со спальней «молодых» был кабинет Игоря, он же — библиотека.
Здесь Елена сидела днем — листала художественные альбомы, разглядывала иллюстрации книг. К возвращению Игоря она обычно уходила в свою комнату, но иногда Игорь просил ее остаться, обсудить какие-то волнующие его темы. Однако такие беседы вдвоем случались все реже и реже. Обычно Игорь один сидел за компьютером.
Гостиная обычно пустовала. Тридцатиметровая комната с двумя широкими окнами и балконом напоминала роскошную трапезную в каком-нибудь музее.
Посередине комнаты стоял большой овальный стол, накрытый белой скатертью. Благоухали всегда свежие, благодаря стараниям Зои Платоновны, цветы. Легкие тюлевые занавеси слегка колыхались от ветра, постоянно дующего с Исаакиевской площади. Эта комната была самым холодным помещением в квартире.
Оживала и нагревалась гостиная лишь по воскресеньям, когда там проходил традиционный послеобеденный сбор.
Комната Елены сохранила тот же вид, что на площади Мужества. Елена перевезла старую мебель, не захотев с ней расставаться. Кровать, помнившая их с Игорем ночи, диван, письменный стол. За этим столом Елена теперь рисовала. Поскольку она могла работать только пальцами, не поднимая рук, то садилась прямо на стол и водила кистью по распластанному перед ней листу бумаги. Пятна, наносимые ею на поле картины, не имели определенных очертаний, но цветовые сочетания были неожиданны. Они останавливали взгляд любого зрителя, даже равнодушного к абстрактной живописи. Зоя Платоновна удивлялась игре красок на картинах, Вероника находила в них болезненную патологию. Игорь считал работы Елены интересными, но они вызывали в нем тоску и беспокойство.
По субботам в квартиру приходила «прачка» Валентина, или просто Валя. Хотя ее называли прачкой, она не только стирала белье. Стирка белья на суперсовременной машине перестала быть проблемой. Валя делала еженедельную уборку в квартире: пылесосила ковры, протирала пыль, гладила белье.
За Зоей Платоновной оставалась только кухня. Валя приехала из деревни и работала дворником за площадь. Муж ее, бывший сантехник, по глупости, как говорила Валя, был втянут в квартирную кражу и теперь отбывал срок. Валя тянула двоих детей одна, потому и откликнулась на приглашение Зои Платоновны.
Елена теперь редко бывала на людях, круг ее общения резко сузился. Нечастые визиты Татьяны — вот, пожалуй, и все. Может, поэтому она сблизилась с жизнелюбивой Валентиной. Той было чуть больше сорока, но выглядела она старше своих лет: жилистая, как у лыжницы', фигура, лицо с сетью ранних морщин, короткая мужская стрижка. Несмотря на свою мужеподобную внешность, Валентина была по-женски внимательна и чутка к людям. Она приняла близко к сердцу и переживания Елены, и ее болезнь. Хотя Елена сама ни на что не жаловалась, Валентина мало-помалу вытянула из нее все потайные печали. Узнав, что у Елены пропали месячные, она только всплеснула руками. «Знаю я одну травку, — сказала Валентина, — у нас в деревне ее давали всем худосочным. Враз бабы расцветали». Родная деревня Валентины находилась не за тридевять земель, а близко, на Вологодчине. Так что в ближайшие праздники Валя и съездила за чудо-травой.
Елена стала пить лечебный отвар. Эффект не замедлил сказаться, однако не тот, что она ожидала.
Елена заметила, что начала толстеть. Стала массивнее нижняя часть тела. Ноги обрели былую крепость и форму. Теперь она уже не казалась высохшей мумией. Только малоподвижные руки по-прежнему выглядели дистрофичными. Рассматривая себя в зеркале, Елена находила сходство с грушей. Постепенно и верхняя часть «груши» начала раздаваться.
Налились груди. «Теперь Игореше было бы нелегко носить меня на руках, ишь как отяжелела», — подумала Елена, вспоминая трудные, но счастливые дни на море. Дни до знакомства Игоря с Вероникой.
10
По воскресеньям большая квартира оживала, наполнялась шумом и суетой. Жильцы хаотично, как молекулы в капле воды, сталкивались в каждой точке пространства: в коридоре, кухне, ванной.
Жить большой семьей оказалось непросто. Особенно для людей, вкусивших свободу личного бытия.
И Вероника, и Зоя Платоновна долгое время существовали отдельно. Елена умела сживаться лишь с одним близким человеком. Вначале это была дочь, потом Игорь. Игорю казалось, что все вернулось на круги своя. По воскресеньям в доме было так же суматошно и неуютно, как и в его старой семье, откуда он бежал.
Постепенно установился особый распорядок выходного дня. Игорь после завтрака уходил в тренажерный зал. Он отклонил желание Вероники сопровождать его туда. «Надо отдыхать друг от друга, — мягко пояснил он. — Мы с тобой и так проводим вместе слишком много времени: и на работе, и дома». Зоя Платоновна наносила визиты приятельницам или посещала выставочные залы, где пенсионерам была скидка на входную плату.
Теперь постоянно где-нибудь экспонировались то мебель, то одежда, то больничное оборудование, то новинки бытовой техники. Устраивались эти экспозиции для того, чтобы партнеры по бизнесу обрели друг друга, но горожане тоже любили приходить в красивый мир выставочных павильонов.
Волей-неволей на кухонное дежурство заступали Вероника с Еленой. У Елены окрепли пальцы. Она быстро и ловко резала салаты и заправку для супа на низеньком столике, установленном в кухне специально для нее. Вероника двигала кастрюли на плите, приподымала крышки, пробовала варево на вкус, добавляла соль, специи. В этой совместной кухонной суете между женщинами устанавливалось то взаимопонимание, которое бывает у родственниц, готовящих праздничный обед. А цель их была одна — порадовать обедом Игоря.
— Леночка, ты не устала? — спрашивала Вероника, когда гора нашинкованной Еленой капусты возвышалась над миской. — А то отложи, я сама закончу.
— Все в порядке, Вероничка, — отвечала Елена и обращалась к ней с неожиданной просьбой:
— Поправь, пожалуйста, мне волосы. Выбились из косынки.
Обычно Елена убирала волосы под черный бархатный обруч. А когда готовила еду, предпочитала косынку. Иначе волосы падали на глаза с низко опущенной головы. Ее шейные мышцы по-прежнему были слабы. Хотя в последние недели ей уже удавалось немного приподнимать голову, выпрямить шею она не могла.
Вероника мягко отводила непослушные пряди с ее лба и забирала их под косынку. Помогая Елене, Вероника ощущала себя старшей сестрой, хотя и была моложе. В эти минуты между ними устанавливалась особая близость, и обе сочувствовали друг другу.
Как-то Елена во время такого совместного «дежурства» спросила у Вероники, хочет ли та ребенка. Вероника пожаловалась, что возражает Игорь.
Говорит, что ему хватит одного оболтуса и в его возрасте поздно вновь становиться отцом. Отговорка более чем нелепая. "Разве для мужчины сорок два — возраст? — возмущалась Вероника. — Это нам, женщинам, бывает поздно. Мне уже тридцать.
Сама понимаешь, тянуть больше некуда".
— А вы наметили день регистрации? — спросила Елена и затаила дыхание. Неожиданно для себя она обнаружила, что этот вопрос волнует ее.
Вероника надолго замолчала, медленно помешивая деревянной ложкой остро пахнущий бульон. Елена даже подумала, что та не расслышала вопроса. Вероника зачерпнула кипящую жидкость, подула на нее и осторожно поднесла к губам, проверить, хватает ли соли. Потом закрыла крышку кастрюли и, держа ложку в руке, повернулась к Елене:
— Мне кажется, ты его удерживаешь и от того и от другого.
— Я? — удивилась Елена. — Да мы просто товарищи. Я двумя руками «за». Пусть у вас все будет путем.
— Тогда поговори с ним. Он тебя послушает, — попросила Вероника.
Она отложила ложку, взяла табуретку и подсела к Елене. Прислонила к своей груди ее поникшую голову, слегка обняла.
— Леночка, я так хочу ребенка от Игоря. У малыша будут две мамы: я и ты. Ведь ты по-прежнему любишь Игоря. Я знаю.
Голос Вероники дрожал. Она едва сдерживала слезы. Ее чувственные, безупречной формы губы некрасиво искривились.
— Хорошо, Вероничка, я поговорю. Только дай мне время, — чуть слышно согласилась Елена. — Тут, как во всяком деле, нужно выбрать подходящий момент. Я и сама собиралась переехать в мамину квартиру. Теперь я смогу справиться с бытом.
Вероника незаметно смахнула слезу. Ей было стыдно жаловаться Елене. Она не привыкла показывать свою беспомощность и слабость. В этом они с Еленой были похожи.
Это вернулся Игорь из спортивного зала. Лицо его дышало свежестью и задором. Он бросил теннисные ракетки в угол прихожей и прижал к себе обеих женщин. Поцеловал ту и другую: вначале чмокнул Елену, следом Веронику. На щеке Вероники он слегка задержался. Потом отпустил их и начал раздеваться. Еще через десять минут он нетерпеливо заглянул в кухню.
— Ну что, мои хозяюшки, наготовили голодному волку? — спросил он, входя в кухню.
Жить большой семьей оказалось непросто. Особенно для людей, вкусивших свободу личного бытия.
И Вероника, и Зоя Платоновна долгое время существовали отдельно. Елена умела сживаться лишь с одним близким человеком. Вначале это была дочь, потом Игорь. Игорю казалось, что все вернулось на круги своя. По воскресеньям в доме было так же суматошно и неуютно, как и в его старой семье, откуда он бежал.
Постепенно установился особый распорядок выходного дня. Игорь после завтрака уходил в тренажерный зал. Он отклонил желание Вероники сопровождать его туда. «Надо отдыхать друг от друга, — мягко пояснил он. — Мы с тобой и так проводим вместе слишком много времени: и на работе, и дома». Зоя Платоновна наносила визиты приятельницам или посещала выставочные залы, где пенсионерам была скидка на входную плату.
Теперь постоянно где-нибудь экспонировались то мебель, то одежда, то больничное оборудование, то новинки бытовой техники. Устраивались эти экспозиции для того, чтобы партнеры по бизнесу обрели друг друга, но горожане тоже любили приходить в красивый мир выставочных павильонов.
Волей-неволей на кухонное дежурство заступали Вероника с Еленой. У Елены окрепли пальцы. Она быстро и ловко резала салаты и заправку для супа на низеньком столике, установленном в кухне специально для нее. Вероника двигала кастрюли на плите, приподымала крышки, пробовала варево на вкус, добавляла соль, специи. В этой совместной кухонной суете между женщинами устанавливалось то взаимопонимание, которое бывает у родственниц, готовящих праздничный обед. А цель их была одна — порадовать обедом Игоря.
— Леночка, ты не устала? — спрашивала Вероника, когда гора нашинкованной Еленой капусты возвышалась над миской. — А то отложи, я сама закончу.
— Все в порядке, Вероничка, — отвечала Елена и обращалась к ней с неожиданной просьбой:
— Поправь, пожалуйста, мне волосы. Выбились из косынки.
Обычно Елена убирала волосы под черный бархатный обруч. А когда готовила еду, предпочитала косынку. Иначе волосы падали на глаза с низко опущенной головы. Ее шейные мышцы по-прежнему были слабы. Хотя в последние недели ей уже удавалось немного приподнимать голову, выпрямить шею она не могла.
Вероника мягко отводила непослушные пряди с ее лба и забирала их под косынку. Помогая Елене, Вероника ощущала себя старшей сестрой, хотя и была моложе. В эти минуты между ними устанавливалась особая близость, и обе сочувствовали друг другу.
Как-то Елена во время такого совместного «дежурства» спросила у Вероники, хочет ли та ребенка. Вероника пожаловалась, что возражает Игорь.
Говорит, что ему хватит одного оболтуса и в его возрасте поздно вновь становиться отцом. Отговорка более чем нелепая. "Разве для мужчины сорок два — возраст? — возмущалась Вероника. — Это нам, женщинам, бывает поздно. Мне уже тридцать.
Сама понимаешь, тянуть больше некуда".
— А вы наметили день регистрации? — спросила Елена и затаила дыхание. Неожиданно для себя она обнаружила, что этот вопрос волнует ее.
Вероника надолго замолчала, медленно помешивая деревянной ложкой остро пахнущий бульон. Елена даже подумала, что та не расслышала вопроса. Вероника зачерпнула кипящую жидкость, подула на нее и осторожно поднесла к губам, проверить, хватает ли соли. Потом закрыла крышку кастрюли и, держа ложку в руке, повернулась к Елене:
— Мне кажется, ты его удерживаешь и от того и от другого.
— Я? — удивилась Елена. — Да мы просто товарищи. Я двумя руками «за». Пусть у вас все будет путем.
— Тогда поговори с ним. Он тебя послушает, — попросила Вероника.
Она отложила ложку, взяла табуретку и подсела к Елене. Прислонила к своей груди ее поникшую голову, слегка обняла.
— Леночка, я так хочу ребенка от Игоря. У малыша будут две мамы: я и ты. Ведь ты по-прежнему любишь Игоря. Я знаю.
Голос Вероники дрожал. Она едва сдерживала слезы. Ее чувственные, безупречной формы губы некрасиво искривились.
— Хорошо, Вероничка, я поговорю. Только дай мне время, — чуть слышно согласилась Елена. — Тут, как во всяком деле, нужно выбрать подходящий момент. Я и сама собиралась переехать в мамину квартиру. Теперь я смогу справиться с бытом.
Вероника незаметно смахнула слезу. Ей было стыдно жаловаться Елене. Она не привыкла показывать свою беспомощность и слабость. В этом они с Еленой были похожи.
* * *
В три часа, как обычно, раздался звонок в дверь.Это вернулся Игорь из спортивного зала. Лицо его дышало свежестью и задором. Он бросил теннисные ракетки в угол прихожей и прижал к себе обеих женщин. Поцеловал ту и другую: вначале чмокнул Елену, следом Веронику. На щеке Вероники он слегка задержался. Потом отпустил их и начал раздеваться. Еще через десять минут он нетерпеливо заглянул в кухню.
— Ну что, мои хозяюшки, наготовили голодному волку? — спросил он, входя в кухню.