Страница:
По сути, друг, одно и то же!"
ВТОРЯ ЛИ ЦЗЫЮНУ*, ПИШУ ДЛИННЫМИ СТРОКАМИ ВО ВРЕМЯ СНЕГОПАДА
Заката желтизна, и все сильней мороз.
Не видно даже на дворе ворон.
Бросает ветер камни и песок,
Жестоко дуя с четырех сторон.
Халат мой затвердел, хожу в броне,
Зато жидка подкладка - как вода,
Я о восточном ветре возмечтал* -
Тогда уже минуют холода!
Но право, на земле ив небесах
Есть место самым странным чудесам:
Смотрю - бумага светится в окне,
Смотрю, не верю собственным глазам!
Он, Будда, хлопка драгоценный пух
Бросает* и земли меняет вид.
Сам Дух Зимы бросает с высоты
За горстью горсть рассыпчатый нефрит!..
На посох опершись, открыл я дверь,
И - рябь в глазах... Безбрежна белизна.
Мир в пустоте размешан... Пустота!
В ней нет опор и без границ она!
Я годы молодые вспомнил вдруг -
Была разгульна жизнь и весела.
Сквозь рощи яшмы, изумруда лес,
Меня туда тропинка привела...
Собаки резвы и горды орлы,
Стремителен коня лихого бег.
Нет, до норы не добежит лиса,
Ее сейчас настигнет человек!
Хухайский богатырь* - где он теперь?
Я сам себя узнать могу едва,
Но вспоминаю прежний звук стрелы,
Так голосит голодная сова.
...У северных соседей жизнь бедна,
Ничем я не могу утешить их,
Но по душе им то, как я в мороз
Пишу, затем читаю новый стих.
Да что поделать? Холод руки свел,
И кисть в руке застыла в тот же миг.
Тушь замерзает, и под мой халат
Морозный воздух струями проник...
Период Юань
ВАН ХЭЦЙН
БО ПУ
МА ЧЖИЮАНЬ
ЦЯО ЦЗИ
ЧЖАН КЭЦЗЮ
ГУАНЬ ХАНЬЦИН
СЮЙ ЦЗАЙСЫ
Вся буйная зелень
на блюде весны,
и ласточки -
шпильки
в уборе весны.
Весенним брожением
опьянены,
ждем пира весны,
ликованьем весенним полны.
Опали
пахучие мэй лепестки,
на ивовых ветках
закрыты глазки.
Но полнится персик
дыханьем весны -
мы ветви сорвем,
ликованьем весенним полны.
Пахучие мэй
из сугробов видны,
ждут почки на иве
дыханья весны.
Согреемся
чаркою с добрым вином
и тихо споем,
ликованьем весенним полны.
Как круглая яшма*,
луна в ночи,
чисты, как хрусталь,
дерева на заре.
Пируют
в чертоге своем богачи
в шелк_о_вых одеждах
на ярком ковре.
А на задворках -
цветы да луна.
Сегодняшней ночью повсюду
весна!
Ветви ив
в подпалинах заката,
зыби вод -
смарагд зеленоватый,
ткут завесу
дождевые струи.
Дивный сон весны
грядет,
меня чаруя.
Были утра весны,
будут осени дни -
никому не прервать
нескончаемой их череды.
Как уходит весна,
так цветы увядают,
бледны,
и слабеют лучи
на исходе ущербной луны.
Угасает луна...
Опадают цветы...
Прокричал петух,
луч луны потух.
Ах,
тревожно мне стало вдруг,
милый друг.
Как любили мы,
знают все о том.
Кто про нас прознал,
шепоток пустил?..
Вся горю стыдом.
В благовонных покоях*
гуляет весенний сквозняк,
закрывает
раскрытые почки ивняк,
у тропинки
морозцем прихваченная бирюза
не свежа, не душиста,
ароматы застыли,
певуний молчат голоса,
жухнут краски в лесах.
Где ты, ласточка?
Прилети!
Страшно яблоньке стылой
одной расцвести.
Солнце
пригрело весенний склон,
ветер ласкает резной балкон,
меж тополей
затаились качели,
иволги в ивах
запели,
и лепестки
плывут под мостком.
Прервался дождь,
уходят облака.
Остуженная дыня так сладка!
Навис над домом
ивовый шатер,
и, расстелив под пологом ковер,
снимает дева
тонкие шелка.
Упали
осколки вечерней зари
на село,
на ветке, подернутой дымкой,
нахохлился ворон,
последняя лебедь
отчаянно машет крылом,
желтеют цветы,
пламенеют листы,
вода зеленеет, -
чернеют недвижные горы.
Прозвучал рожок
где-то за окном,
тонкий серпик смотрит
на затихший дом.
Речку, склоны горные
снегом замело.
Частокол бамбуковый
да дымок над кровлями -
притулилось к берегу
дальнее село.
Удлиняются дни,
ветры мягко-тихи.
Растрепались вихры,
и огонь на щеках -
я резвлюсь,
как ребенок,
с кувшином в руках.
Что за дивное место
в горах!
Ах, подольше бы длились
весны золотые деньки...
Тонкие бамбуки
тянут ветви к просини,
тополя тенистые
копят злато к осени,
под ветвями ясеня
скрылся двор в тени.
Ветер южный, ласковый,
ты развей
печаль мою,
кручину отгони.
Листья старой чинары
летят не спеша,
разбросал белый лотос
цветы по воде.
В этот час
у поэта тревожна душа.
Ветвь прощания.
Иней.
Стихи
на летящем по ветру багряном листе*.
За дверями
пала белая пороша.
Все забудется
за чаркою хорошей.
От Восточного Владыки
станем ждать вестей.*
Только раньше нас, людей,
их услышит из-под снега
ветка мэй.
Тучу пронзила,
скалу - на куски! -
голосом яшмы прозрачным
волшебная флейта,
иней с небес
пал на пески,
мечутся птицы под ветром,
сбиваясь с полета,
облачко скрыться
спешит на балкон Фэнхуан*,
в сумерках кажутся снегом
цветы мэйхуа.
Вдруг -
тишина...
Флейта затихла.
Над теремом всходит луна.
Циня струна,
словно лед, холодна,
пальцы искусны -
песня тепла и нежна.
Слышу,
как иволга вылетела из леска,
ветер шумит,
ниспадают дожди.
Ночь глубока,
лодка цветистая
скрылась среди тростника.
Слез не унять,
на душе затаилась тоска,
песня грустна...
Сянжу ушел,
и Вэньцзюнь остается одна*.
"Снежинки солнечной весной"...
Мелодия томит,
и сердце бьется,
цветам не спится под луной.
Иль это снова голос Ду Вэйнян*
чарует мир,
и песня ее льется
над звездною Серебряной рекой*,
над теремом,
где облака летят сквозь мрак ночной?..
Желтый тростник
над недвижной болотной водой,
ивы зеленые
свесились с дамбы крутой.
Здесь не услышишь
клятвы пустой.
Цапля да чайка
кружат над рекой -
эти друзья неразлучны с тобой.
Счастлив и горд,
как всесильный владетельный князь, -
темный старик
над рекой восседает с удой.
Я пленен не вином,
я стихами пленен,
обращаюсь к стихам,
когда зол и хмелен.
Что мне люди! -
Свободу
дарует луна.
Дар небесный -
мелодия,
песня
и чарка вина.
Травы лечат печаль,
смех даруют цветы.
Сбрось чиновничью шапку*,
уйди от мирской суеты!
Был могуч Чжан Хуа* -
но его затерялись следы,
был разумен Цзыя* -
но его затерялись следы,
краснословен Лу Цзя* -
и его затерялись следы...
Всю премудрость ушедших веков
ты услышишь
в словах рыбаков.
Удлинился денек,
потеплел ветерок.
С домочадцами, весел,
гуляет удельный князек.
Рукава у халата
влажны от вина.
Из прически растрепанной
выпал цветок.
Жарко-знойные дни!
Зацветает гранат,
издалека доносится
лотосов аромат.
Неподвижны,
привязаны к ивам ладьи...
Поищу-ка беседку,
раскину подстилку
да сброшу одежды в тени.
Тихо ропщет сверчок,
стали росы уже холодны.
И срывает листы
ветер западный,
зол и силен,
и озябшие гуси
с бескрайней кричат вышины.
За восточным плетнем
старый Тао,
конечно, хмелен*.
Туч тяжелый ковер
лег к последней луне,
уже можно для чая
снежок растопить на огне.
И вино, и барашек
всегда дорожают зимой...
Пусть скорее цветут мэйхуа!
Не полить ли их
теплой водой?
Солнце красное село,
небо завечерело,
и озябших ворон
стая к сохлому древу слетела.
Я сегодня напрасно
румяна клала на лицо -
вестник-гусь не несет
долгожданное мне письмецо.
Багровое солнце
ушло на закат,
осеннее небо сомкнулось с осенней водою.
За дальними тучами
дикие гуси кричат.
Быть может,
они, наконец, принесут письмецо дорогое?..
Черный ворон,
и старое древо с сухими плетьми.
Мост
вознес над потоком горбатое тело.
Конь усталый.
И западный ветер на древнем пути.
И светило на запад готово сойти.
И с надорванным сердцем
стоит человек
у земного предела.
Все волшебно! -
Весна,
город, мрак,
мост
из звезд.
Все деревья - в огнях, как в цветах.
Припорхнула прелестная песенка -
Он!
Это он,
чье жилище таится в ветвях
под Горой Черепах.
Мэйхуа за деревней цветет,
в грушах, персиках
буйная бродит весна.
Вереница карет
чуть за пылью видна,
и дорога спешащих прохожих полна
день Цинмина грядет.
Предстоит омовение нам.
Дивный день!
Столько дев на зеленых брегах!
Одурманен,
блуждаю в пурпурной пыльце
средь цветов,
словно выросших в царских садах...
Так уходит весна.
Дуновенья вечерние н_е_жны,
прогоняют весну
соловьиные всхлипы.
Выпив браги из слив,
мы свалились в канаву,
ждут нас в доме
на свитках прелестные лики.
Как стихи безмятежны!..
Улыбается мальва,
смеется гранат:
декламирует сяньшэн поэму "Лисао"*,
хмельной.
Наблюдаю,
как ласточки строят гнездо под стрехой.
Чу, призывные гонги -
"Излом орхидей"* за рекой!
Дружно лодки спешат.
Небо - ширь,
зал - нефрит,
кубок - лед!
Так
от чань не беги*,
как бегут духоты.
Был у нас уговор:
чуть раскроется лотос,
захмелеем вдвоем
мы со старцем святым
во дворце без забот.
Позлащенный платан облетит...
В одиночестве
чудной любуюсь луной,
и с экрана луны
юный лик неотрывно глядит...
К двум далеким звездам,
разделенным
Небесной рекой,
нет, увы, мне пути*.
Пуст дырявый сосуд для вина.
Как посланец Чан Э,
дух коричный летит*,
небо чисто,
и башня осенней луной пронзена -
нестерпима краса,
что когда-то
цзянчжоуским Юем была создана.
Помню лодку на хладной реке,
хризантемы
и парус под самым окном.
Это словно следы
на покинутой сцене.
Обещал
из Дайьяна* прислать человека с письмом.
И живу я в тоске!
Сюань Мин* нас весною поманит -
и ударит морозцем по нежным бутонам!
Снова
снежные тучи нависнут над домом.
Но согреюсь
под пологом девы парчовым -
и на рифмы потянет.
Вы когда-то меня полюбили,
в моем склепе,
владыка,
весной навещали.
Не открыли души -
одаряли вещами.
Отзвучали те песни,
что нас услаждали...
Вы игрушку забыли.
Пробирает мороз,
дует северный ветр,
наше страдное лето
еще далеко,
под снегами
цветам мэйхуа нелегко.
Но подбавь-ка, Владыка Востока,
немного снежку -
урожай будет щедр!
В чайник
вина нацедил,
свеженькой рыбки купил
и на просторе
любуюсь на дальние тучи и горы.
Здесь и родятся стихи -
на ветру, под луной...
Мысли мои
от рождения слишком легки,
быть мне чиновником не с руки.
Уйду-ка домой!
У РЕКИ СЮНЬЯН*
Проводила гостей до реки,
уже осень,
вода холодна.
Где-то плачет пипа*,
обнажая сердечные раны, -
Сянжу слышит, конечно,
и грустью душа смущена...
Посветлела луна,
я уже не хмельна,
да и гости не пьяны.
Вечером
дождик встречай,
тучку с зарей провожай.
Только и дождик, и тучка
покинут тебя без следа... -
Так нам поведал Сянван*
этот сон,
что его посетил на Янтай*.
Тучка истает -
ты снова один,
дождик иссякнет -
и снова один.
Тяжко
нависли двенадцать вершин.
За лазурной кисеею
дева дремлет беззаботно.
Я гляжу -
и лоб покрылся влажным потом.
После позднего застолья
терем, к счастью, опустел.
Долго с лестницы замшелой
я на Млечный Путь глядел,
и чулок намок...
У колодца лист платана,
светлячки роятся,
и перила
под луною серебрятся.
Восточный плетень, что полвека стоял,
покосился в кустах,
беседка в бамбуках пуста,
навес
чуть заметно провис у моста,
дамба лежит у пруда.
Рыбацкую флейту я, трезвый, люблю,
рыбацкие песни пою во хмелю.
Насмешки своей
Янь Цзылин* от меня не скрывает,
и все же я буду учиться у Мэн Гуантая!*
Смеются - и пусть!
От бурь и волнений
к озерам и рекам навек удалюсь.
Плачут птицы горные
утром у окна,
будят старца горного
ото сна.
"Возвращайся!" -
слышится с ветки мне.
"Не дойдешь!" -
разносится в вышине.
Не найти ль пристанище -
отдохнуть
в тепле,
в тишине?..
В лесной глуши живу,
от всех далек,
лишь только свежий ветерок
порою залетит
в мой скит.
Мы с ним забыли о мирских делах -
богатстве,
славе,
прочих пустяках.
В деревне дни беспечны и длинны.
Цикады дальние слышны,
раскрывшиеся лотосы нежны,
жужжат над ними медуницы.
И я, как бабочка, лечу... -
Такие снятся сны.
К закату
от села в цветах,
от лавки с крышей травяной
уходят тучи,
дождь утих,
сияет небо чистотой,
и догорающей зари
на горных склонах - полоса,
и на шелку весенних трав
мазками -
бирюза.
Догорает закат,
и кружится снежок -
то ли мэй лепестки,
то ли ивы пушок.
Живописная ночь
опустилась над стихшей рекой.
Свой улов собирает рыбак
и уходит домой.
Солнце закатилось,
винный флаг спустили,
лодки запоздавшие
к дому заспешили.
Аромат за хижиной -
облетает куст.
У моста горбатого
рыбный рынок
пуст.
Шлю письма на север,
шлю письма на юг,
средь трав и деревьев прибрежных
теперь притулился.
Так нежные утки,
отставши от стаи,
теряют подруг...
Я много бродил,
мой домишко
давно покосился.
Прозрачен древний храм
за дымкою сырой.
Благословен
покой души
вечернею порой,
неспешный мерный гонг
несется в западных ветрах,
и в созерцанье
погружается старик-монах.
Вот и ветви затихли
под лучами зари,
лишь на дамбе за ивами
все поют и поют рыбари,
пока сети не высохнут,
поразвешенные на ветру,
все гадают,
как сызнова
порыбачат они поутру.
На закате весна,
увядают цветы,
опадают цветы,
когда тихо уходит весна.
Нас покинет весна -
и такая придет тишина!
Оттого-то улинцы * грустят,
когда нас покидает
весна.
Уснули в домах,
рассиялась луна,
и тени прекрасных цветов
заиграли на шторе окна.
Качаются ветви -
людская тоска им смешна.
Сокрылась луна,
и опять
я осталась одна.
То ветра порывы,
то дождь проливной.
Цветы опадают,
пух ивы летит над землей.
Тоскую за шторой...
Чу! - слышу кукушку,
она
кукует-рыдает:
вернись к нам обратно, весна.
Ах, розанчик у реки,
щечки - персик наливной.
Вот отрада для руки!
Словно яблонька,
прелестна и легка,
Я поглажу эту крошку -
золотую лотос-ножку,
обниму осинку-талию -
до чего ж она тонка!
На лотосах
капли дождя,
росинки на розах у стен,
висит над двором аромат
заинеенных хризантем.
Как тень одинока!
По веточкам сливы
луна опускается ниже...
Четыре часа прождала я напрасно.
Жестокий,
тебя ненавижу!
Я не жгу фимиама,
к цинь не тянет мня.
О весне размечталась,
хоть давно уже с нами она.
Солнце встало высоко,
а я сплю у окна,
лишь цветочника голос за шторой
пробудит ото сна.
Сижу над рекой
и слежу за волной:
взметнется, плеснет
и проносится мимо.
А горы на западе
неколебимы.
Спускаюсь к воде я с простою удой -
и в душу нисходит покой.
Я стою на вершине,
распустивши власы.
Тени сосен
распластаны солнцем по склону горы,
пруд Тайе затихает
в чарах лунной красы,
облачка набегают,
не слыхать детворы.
И закат угасает...
Так проходят хмельные часы.
Осень
в ртутном котле выплавляет зарю.
Тает в чане для чая
снежок на огне.
На плывущие мимо беседки опавшие листья
смотрю,
мнится -
ветер в Улине задул по весне.
Где вы, Цяо и Цин?*
Над сосной облака.
Скоро пальмовый ковш опустеет, быть может,
и, как сянь, от росы захмелевший,
вздремну я на каменном ложе.
Ветви тихо дрожат,
обезьяны кричат,
но уже чуть заметно бледнеет луна,
пробуждается сяньшэн
от пьяного сна.
Неистовствует река,
в волнах расплескалась луна,
гора в отдаленье видна.
Кто в силах сдержать
уходящий поток,
ВТОРЯ ЛИ ЦЗЫЮНУ*, ПИШУ ДЛИННЫМИ СТРОКАМИ ВО ВРЕМЯ СНЕГОПАДА
Заката желтизна, и все сильней мороз.
Не видно даже на дворе ворон.
Бросает ветер камни и песок,
Жестоко дуя с четырех сторон.
Халат мой затвердел, хожу в броне,
Зато жидка подкладка - как вода,
Я о восточном ветре возмечтал* -
Тогда уже минуют холода!
Но право, на земле ив небесах
Есть место самым странным чудесам:
Смотрю - бумага светится в окне,
Смотрю, не верю собственным глазам!
Он, Будда, хлопка драгоценный пух
Бросает* и земли меняет вид.
Сам Дух Зимы бросает с высоты
За горстью горсть рассыпчатый нефрит!..
На посох опершись, открыл я дверь,
И - рябь в глазах... Безбрежна белизна.
Мир в пустоте размешан... Пустота!
В ней нет опор и без границ она!
Я годы молодые вспомнил вдруг -
Была разгульна жизнь и весела.
Сквозь рощи яшмы, изумруда лес,
Меня туда тропинка привела...
Собаки резвы и горды орлы,
Стремителен коня лихого бег.
Нет, до норы не добежит лиса,
Ее сейчас настигнет человек!
Хухайский богатырь* - где он теперь?
Я сам себя узнать могу едва,
Но вспоминаю прежний звук стрелы,
Так голосит голодная сова.
...У северных соседей жизнь бедна,
Ничем я не могу утешить их,
Но по душе им то, как я в мороз
Пишу, затем читаю новый стих.
Да что поделать? Холод руки свел,
И кисть в руке застыла в тот же миг.
Тушь замерзает, и под мой халат
Морозный воздух струями проник...
Период Юань
ВАН ХЭЦЙН
БО ПУ
МА ЧЖИЮАНЬ
ЦЯО ЦЗИ
ЧЖАН КЭЦЗЮ
ГУАНЬ ХАНЬЦИН
СЮЙ ЦЗАЙСЫ
Вся буйная зелень
на блюде весны,
и ласточки -
шпильки
в уборе весны.
Весенним брожением
опьянены,
ждем пира весны,
ликованьем весенним полны.
Опали
пахучие мэй лепестки,
на ивовых ветках
закрыты глазки.
Но полнится персик
дыханьем весны -
мы ветви сорвем,
ликованьем весенним полны.
Пахучие мэй
из сугробов видны,
ждут почки на иве
дыханья весны.
Согреемся
чаркою с добрым вином
и тихо споем,
ликованьем весенним полны.
Как круглая яшма*,
луна в ночи,
чисты, как хрусталь,
дерева на заре.
Пируют
в чертоге своем богачи
в шелк_о_вых одеждах
на ярком ковре.
А на задворках -
цветы да луна.
Сегодняшней ночью повсюду
весна!
Ветви ив
в подпалинах заката,
зыби вод -
смарагд зеленоватый,
ткут завесу
дождевые струи.
Дивный сон весны
грядет,
меня чаруя.
Были утра весны,
будут осени дни -
никому не прервать
нескончаемой их череды.
Как уходит весна,
так цветы увядают,
бледны,
и слабеют лучи
на исходе ущербной луны.
Угасает луна...
Опадают цветы...
Прокричал петух,
луч луны потух.
Ах,
тревожно мне стало вдруг,
милый друг.
Как любили мы,
знают все о том.
Кто про нас прознал,
шепоток пустил?..
Вся горю стыдом.
В благовонных покоях*
гуляет весенний сквозняк,
закрывает
раскрытые почки ивняк,
у тропинки
морозцем прихваченная бирюза
не свежа, не душиста,
ароматы застыли,
певуний молчат голоса,
жухнут краски в лесах.
Где ты, ласточка?
Прилети!
Страшно яблоньке стылой
одной расцвести.
Солнце
пригрело весенний склон,
ветер ласкает резной балкон,
меж тополей
затаились качели,
иволги в ивах
запели,
и лепестки
плывут под мостком.
Прервался дождь,
уходят облака.
Остуженная дыня так сладка!
Навис над домом
ивовый шатер,
и, расстелив под пологом ковер,
снимает дева
тонкие шелка.
Упали
осколки вечерней зари
на село,
на ветке, подернутой дымкой,
нахохлился ворон,
последняя лебедь
отчаянно машет крылом,
желтеют цветы,
пламенеют листы,
вода зеленеет, -
чернеют недвижные горы.
Прозвучал рожок
где-то за окном,
тонкий серпик смотрит
на затихший дом.
Речку, склоны горные
снегом замело.
Частокол бамбуковый
да дымок над кровлями -
притулилось к берегу
дальнее село.
Удлиняются дни,
ветры мягко-тихи.
Растрепались вихры,
и огонь на щеках -
я резвлюсь,
как ребенок,
с кувшином в руках.
Что за дивное место
в горах!
Ах, подольше бы длились
весны золотые деньки...
Тонкие бамбуки
тянут ветви к просини,
тополя тенистые
копят злато к осени,
под ветвями ясеня
скрылся двор в тени.
Ветер южный, ласковый,
ты развей
печаль мою,
кручину отгони.
Листья старой чинары
летят не спеша,
разбросал белый лотос
цветы по воде.
В этот час
у поэта тревожна душа.
Ветвь прощания.
Иней.
Стихи
на летящем по ветру багряном листе*.
За дверями
пала белая пороша.
Все забудется
за чаркою хорошей.
От Восточного Владыки
станем ждать вестей.*
Только раньше нас, людей,
их услышит из-под снега
ветка мэй.
Тучу пронзила,
скалу - на куски! -
голосом яшмы прозрачным
волшебная флейта,
иней с небес
пал на пески,
мечутся птицы под ветром,
сбиваясь с полета,
облачко скрыться
спешит на балкон Фэнхуан*,
в сумерках кажутся снегом
цветы мэйхуа.
Вдруг -
тишина...
Флейта затихла.
Над теремом всходит луна.
Циня струна,
словно лед, холодна,
пальцы искусны -
песня тепла и нежна.
Слышу,
как иволга вылетела из леска,
ветер шумит,
ниспадают дожди.
Ночь глубока,
лодка цветистая
скрылась среди тростника.
Слез не унять,
на душе затаилась тоска,
песня грустна...
Сянжу ушел,
и Вэньцзюнь остается одна*.
"Снежинки солнечной весной"...
Мелодия томит,
и сердце бьется,
цветам не спится под луной.
Иль это снова голос Ду Вэйнян*
чарует мир,
и песня ее льется
над звездною Серебряной рекой*,
над теремом,
где облака летят сквозь мрак ночной?..
Желтый тростник
над недвижной болотной водой,
ивы зеленые
свесились с дамбы крутой.
Здесь не услышишь
клятвы пустой.
Цапля да чайка
кружат над рекой -
эти друзья неразлучны с тобой.
Счастлив и горд,
как всесильный владетельный князь, -
темный старик
над рекой восседает с удой.
Я пленен не вином,
я стихами пленен,
обращаюсь к стихам,
когда зол и хмелен.
Что мне люди! -
Свободу
дарует луна.
Дар небесный -
мелодия,
песня
и чарка вина.
Травы лечат печаль,
смех даруют цветы.
Сбрось чиновничью шапку*,
уйди от мирской суеты!
Был могуч Чжан Хуа* -
но его затерялись следы,
был разумен Цзыя* -
но его затерялись следы,
краснословен Лу Цзя* -
и его затерялись следы...
Всю премудрость ушедших веков
ты услышишь
в словах рыбаков.
Удлинился денек,
потеплел ветерок.
С домочадцами, весел,
гуляет удельный князек.
Рукава у халата
влажны от вина.
Из прически растрепанной
выпал цветок.
Жарко-знойные дни!
Зацветает гранат,
издалека доносится
лотосов аромат.
Неподвижны,
привязаны к ивам ладьи...
Поищу-ка беседку,
раскину подстилку
да сброшу одежды в тени.
Тихо ропщет сверчок,
стали росы уже холодны.
И срывает листы
ветер западный,
зол и силен,
и озябшие гуси
с бескрайней кричат вышины.
За восточным плетнем
старый Тао,
конечно, хмелен*.
Туч тяжелый ковер
лег к последней луне,
уже можно для чая
снежок растопить на огне.
И вино, и барашек
всегда дорожают зимой...
Пусть скорее цветут мэйхуа!
Не полить ли их
теплой водой?
Солнце красное село,
небо завечерело,
и озябших ворон
стая к сохлому древу слетела.
Я сегодня напрасно
румяна клала на лицо -
вестник-гусь не несет
долгожданное мне письмецо.
Багровое солнце
ушло на закат,
осеннее небо сомкнулось с осенней водою.
За дальними тучами
дикие гуси кричат.
Быть может,
они, наконец, принесут письмецо дорогое?..
Черный ворон,
и старое древо с сухими плетьми.
Мост
вознес над потоком горбатое тело.
Конь усталый.
И западный ветер на древнем пути.
И светило на запад готово сойти.
И с надорванным сердцем
стоит человек
у земного предела.
Все волшебно! -
Весна,
город, мрак,
мост
из звезд.
Все деревья - в огнях, как в цветах.
Припорхнула прелестная песенка -
Он!
Это он,
чье жилище таится в ветвях
под Горой Черепах.
Мэйхуа за деревней цветет,
в грушах, персиках
буйная бродит весна.
Вереница карет
чуть за пылью видна,
и дорога спешащих прохожих полна
день Цинмина грядет.
Предстоит омовение нам.
Дивный день!
Столько дев на зеленых брегах!
Одурманен,
блуждаю в пурпурной пыльце
средь цветов,
словно выросших в царских садах...
Так уходит весна.
Дуновенья вечерние н_е_жны,
прогоняют весну
соловьиные всхлипы.
Выпив браги из слив,
мы свалились в канаву,
ждут нас в доме
на свитках прелестные лики.
Как стихи безмятежны!..
Улыбается мальва,
смеется гранат:
декламирует сяньшэн поэму "Лисао"*,
хмельной.
Наблюдаю,
как ласточки строят гнездо под стрехой.
Чу, призывные гонги -
"Излом орхидей"* за рекой!
Дружно лодки спешат.
Небо - ширь,
зал - нефрит,
кубок - лед!
Так
от чань не беги*,
как бегут духоты.
Был у нас уговор:
чуть раскроется лотос,
захмелеем вдвоем
мы со старцем святым
во дворце без забот.
Позлащенный платан облетит...
В одиночестве
чудной любуюсь луной,
и с экрана луны
юный лик неотрывно глядит...
К двум далеким звездам,
разделенным
Небесной рекой,
нет, увы, мне пути*.
Пуст дырявый сосуд для вина.
Как посланец Чан Э,
дух коричный летит*,
небо чисто,
и башня осенней луной пронзена -
нестерпима краса,
что когда-то
цзянчжоуским Юем была создана.
Помню лодку на хладной реке,
хризантемы
и парус под самым окном.
Это словно следы
на покинутой сцене.
Обещал
из Дайьяна* прислать человека с письмом.
И живу я в тоске!
Сюань Мин* нас весною поманит -
и ударит морозцем по нежным бутонам!
Снова
снежные тучи нависнут над домом.
Но согреюсь
под пологом девы парчовым -
и на рифмы потянет.
Вы когда-то меня полюбили,
в моем склепе,
владыка,
весной навещали.
Не открыли души -
одаряли вещами.
Отзвучали те песни,
что нас услаждали...
Вы игрушку забыли.
Пробирает мороз,
дует северный ветр,
наше страдное лето
еще далеко,
под снегами
цветам мэйхуа нелегко.
Но подбавь-ка, Владыка Востока,
немного снежку -
урожай будет щедр!
В чайник
вина нацедил,
свеженькой рыбки купил
и на просторе
любуюсь на дальние тучи и горы.
Здесь и родятся стихи -
на ветру, под луной...
Мысли мои
от рождения слишком легки,
быть мне чиновником не с руки.
Уйду-ка домой!
У РЕКИ СЮНЬЯН*
Проводила гостей до реки,
уже осень,
вода холодна.
Где-то плачет пипа*,
обнажая сердечные раны, -
Сянжу слышит, конечно,
и грустью душа смущена...
Посветлела луна,
я уже не хмельна,
да и гости не пьяны.
Вечером
дождик встречай,
тучку с зарей провожай.
Только и дождик, и тучка
покинут тебя без следа... -
Так нам поведал Сянван*
этот сон,
что его посетил на Янтай*.
Тучка истает -
ты снова один,
дождик иссякнет -
и снова один.
Тяжко
нависли двенадцать вершин.
За лазурной кисеею
дева дремлет беззаботно.
Я гляжу -
и лоб покрылся влажным потом.
После позднего застолья
терем, к счастью, опустел.
Долго с лестницы замшелой
я на Млечный Путь глядел,
и чулок намок...
У колодца лист платана,
светлячки роятся,
и перила
под луною серебрятся.
Восточный плетень, что полвека стоял,
покосился в кустах,
беседка в бамбуках пуста,
навес
чуть заметно провис у моста,
дамба лежит у пруда.
Рыбацкую флейту я, трезвый, люблю,
рыбацкие песни пою во хмелю.
Насмешки своей
Янь Цзылин* от меня не скрывает,
и все же я буду учиться у Мэн Гуантая!*
Смеются - и пусть!
От бурь и волнений
к озерам и рекам навек удалюсь.
Плачут птицы горные
утром у окна,
будят старца горного
ото сна.
"Возвращайся!" -
слышится с ветки мне.
"Не дойдешь!" -
разносится в вышине.
Не найти ль пристанище -
отдохнуть
в тепле,
в тишине?..
В лесной глуши живу,
от всех далек,
лишь только свежий ветерок
порою залетит
в мой скит.
Мы с ним забыли о мирских делах -
богатстве,
славе,
прочих пустяках.
В деревне дни беспечны и длинны.
Цикады дальние слышны,
раскрывшиеся лотосы нежны,
жужжат над ними медуницы.
И я, как бабочка, лечу... -
Такие снятся сны.
К закату
от села в цветах,
от лавки с крышей травяной
уходят тучи,
дождь утих,
сияет небо чистотой,
и догорающей зари
на горных склонах - полоса,
и на шелку весенних трав
мазками -
бирюза.
Догорает закат,
и кружится снежок -
то ли мэй лепестки,
то ли ивы пушок.
Живописная ночь
опустилась над стихшей рекой.
Свой улов собирает рыбак
и уходит домой.
Солнце закатилось,
винный флаг спустили,
лодки запоздавшие
к дому заспешили.
Аромат за хижиной -
облетает куст.
У моста горбатого
рыбный рынок
пуст.
Шлю письма на север,
шлю письма на юг,
средь трав и деревьев прибрежных
теперь притулился.
Так нежные утки,
отставши от стаи,
теряют подруг...
Я много бродил,
мой домишко
давно покосился.
Прозрачен древний храм
за дымкою сырой.
Благословен
покой души
вечернею порой,
неспешный мерный гонг
несется в западных ветрах,
и в созерцанье
погружается старик-монах.
Вот и ветви затихли
под лучами зари,
лишь на дамбе за ивами
все поют и поют рыбари,
пока сети не высохнут,
поразвешенные на ветру,
все гадают,
как сызнова
порыбачат они поутру.
На закате весна,
увядают цветы,
опадают цветы,
когда тихо уходит весна.
Нас покинет весна -
и такая придет тишина!
Оттого-то улинцы * грустят,
когда нас покидает
весна.
Уснули в домах,
рассиялась луна,
и тени прекрасных цветов
заиграли на шторе окна.
Качаются ветви -
людская тоска им смешна.
Сокрылась луна,
и опять
я осталась одна.
То ветра порывы,
то дождь проливной.
Цветы опадают,
пух ивы летит над землей.
Тоскую за шторой...
Чу! - слышу кукушку,
она
кукует-рыдает:
вернись к нам обратно, весна.
Ах, розанчик у реки,
щечки - персик наливной.
Вот отрада для руки!
Словно яблонька,
прелестна и легка,
Я поглажу эту крошку -
золотую лотос-ножку,
обниму осинку-талию -
до чего ж она тонка!
На лотосах
капли дождя,
росинки на розах у стен,
висит над двором аромат
заинеенных хризантем.
Как тень одинока!
По веточкам сливы
луна опускается ниже...
Четыре часа прождала я напрасно.
Жестокий,
тебя ненавижу!
Я не жгу фимиама,
к цинь не тянет мня.
О весне размечталась,
хоть давно уже с нами она.
Солнце встало высоко,
а я сплю у окна,
лишь цветочника голос за шторой
пробудит ото сна.
Сижу над рекой
и слежу за волной:
взметнется, плеснет
и проносится мимо.
А горы на западе
неколебимы.
Спускаюсь к воде я с простою удой -
и в душу нисходит покой.
Я стою на вершине,
распустивши власы.
Тени сосен
распластаны солнцем по склону горы,
пруд Тайе затихает
в чарах лунной красы,
облачка набегают,
не слыхать детворы.
И закат угасает...
Так проходят хмельные часы.
Осень
в ртутном котле выплавляет зарю.
Тает в чане для чая
снежок на огне.
На плывущие мимо беседки опавшие листья
смотрю,
мнится -
ветер в Улине задул по весне.
Где вы, Цяо и Цин?*
Над сосной облака.
Скоро пальмовый ковш опустеет, быть может,
и, как сянь, от росы захмелевший,
вздремну я на каменном ложе.
Ветви тихо дрожат,
обезьяны кричат,
но уже чуть заметно бледнеет луна,
пробуждается сяньшэн
от пьяного сна.
Неистовствует река,
в волнах расплескалась луна,
гора в отдаленье видна.
Кто в силах сдержать
уходящий поток,