Страница:
Но как добраться до этой девушки? Где спрятал ее презренный бандит? Это необходимо было узнать. Найти ее, схватить вновь — и уж тогда она не вырвется из его объятий.
Разумеется, проще всего было выведать истину у Жеана. Наивность, скажете вы? Но Кончини привык, что все его прихоти исполняются, — к тому же он был страстно влюблен. А страсть, как известно, не рассуждает и не ведает сомнений.
Итак, не признаваясь в том самому себе, Кончини шел на улицу Ра с единственной целью — узнать, где укрывается женщина, ставшая предметом его похотливых вожделений. Он еще не знал, как вырвать у Жеана этот секрет, но надеялся добиться своего хитростью, обещаниями или угрозами.
Черт возьми, да он предложит этому браво свободу и состояние! Не будет же тот настолько глуп, чтобы отказаться! А избавиться от него можно будет и потом, главное — достигнуть желанной цели и завладеть девушкой.
Проснувшись, Жеан Храбрый не Смог определить, сколько часов проспал. Чтобы убить время и обмануть желудок, буквально завывавший от голода, он вновь занялся дверью, терпеливо и методично пытаясь взломать ее. Но ему пришлось признать, что дело это безнадежное.
Он был по-прежнему очень спокоен. Мысли его занимала в основном шкатулка Бертиль: это бесценное сокровище он обязан был сберечь. Опасаясь кражи, он тщательно закрыл ее своим плащом и стал расхаживать по крохотной камере, чтобы хоть немного размять ноги.
На ходу он размышлял:
— Сколько же я проспал? Допустим, часов десять… Гм! Это довольно много, однако я и дня еще не провел тут… Славную ловушку подстроил мне Кончини, а попался я в нее, как дурак. Так мне и надо! Подобную глупость редко встретишь! Дьявольщина! Да разве можно хлопать ушами, если имеешь дело с Кончини! Это будет для меня хорошим уроком… таких вещей я не забываю! -Тут он ухмыльнулся. — Конечно, если удастся вырваться отсюда… что выглядит, прямо скажем, весьма проблематичным… Ну ладно, отчаиваться еще рано. Кончини придет, я уверен в этом. Просто ему хочется меня помучить. Он придет завтра… или послезавтра. Придется потерпеть.
И добавил с лукавым огоньком в глазах:
— Только бы удалось как следует его припугнуть, и все будет хорошо.
Часы проходили за часами — медленные, долгие, монотонные и одновременно тревожные. Кончини по-прежнему не появлялся. И спокойствие Жеана стало уступать место нетерпению: он чувствовал, как нарастает в нем гнев, а голод и особенно жажда все сильнее терзали его.
Он уже начинал с бессильной яростью говорить себе, что Кончини не придет, когда внезапно услышал легкий скрежет, доносившийся с потолка. Бросив взгляд на шкатулку, он убедился, что она укрыта надежно, и лишь затем посмотрел наверх. В глазах его вспыхнули радостные огоньки.
Из отверстия, забранного решеткой, в темницу проникал слабый луч света. Жеан не столько увидел, сколько угадал склонившегося над дырой Кончини. И мысленно возликовал:
— Он пришел! Я спасен!
Лицо его мгновенно приняло бесстрастное выражение, и он произнес насмешливым тоном, не отрывая взора от решетки на потолке:
— Эй, Кончини, ты чего там торчишь? Отчего не спустишься ко мне? — Он расхохотался. — Ах, да! У меня же шпага! И она внушает тебе почтительный страх. Ты человек осмотрительный, Кончини, это всем известно. Храбрым ты бываешь только со слабыми и беззащитными женщинами. Да и тут норовишь окружить себя слугами, а за спиной чтобы стояли вооруженные до зубов головорезы.
Кончини молчал. Возможно, он даже не слышал, что говорит Жеан, потому что мучительно раздумывал, как задать очень простой вопрос: «Куда ты отвел девушку?»
Жеан заговорил вновь, еще более презрительным, еще более ядовитым тоном:
— Что ж ты не сказал раньше, что хочешь меня видеть? Я бы дал тебе слово не браться за шпагу, которая внушает тебе спасительный страх. Да и к чему шпага, если имеешь дело с таким фигляром, как ты? Достаточно кулака или сапога.
На сей раз Кончини услышал, и этот намек на полученную от Жеана пощечину привел его в бешенство.
— Грязный пес! Мерзкая свинья! Да я тебя…
— Эй, Кончини! — с саркастическим хохотом прервал его Жеан. — Не давай свои имена другим! От испуга у тебя в мозгу помутилось. Ты для чего сюда заявился? Надеялся увидеть меня бледным и дрожащим от страха? Или просто полюбоваться делом рук своих? Говори, не бойся! Ты же знаешь, я не могу тебя достать.
Эти слова напомнили Кончини о цели его визита. С трудом овладев собой, он произнес решительно:
— Послушай, ты здесь подохнешь… от голода и жажды.
Жеан, хлопнув рукой по эфесу шпаги, ответил насмешливо:
— Если я сам этого захочу.
Кончини зловеще улыбнулся.
— Понимаю. Только я могу бросить тебе под ноги вот этот маленький шарик. Он взорвется бесшумно. Пустячок, правда? И ты заснешь глубоким сном. Тогда у тебя отберут оружие… И ты умрешь именно той смертью, которую я для тебя избрал.
Выдержав паузу и наслаждаясь произведенным впечатлением, он продолжил нарочито кротким голосом:
— Как ужасно умереть от голода и жажды! Тебя ждут страшные мучения. Жесточайшая, долгая агония… много дней, а. быть может, недель! Ты же, слава Богу, молод и силен! Ты протянешь дней двадцать… а то и месяц! Подумай, как тяжко тебе придется… ведь от этого сходят с ума! Говорят, некоторые обгрызали себе руки! Жуткая смерть! Вот что тебя ждет, Жеан Храбрый. Но ты не волнуйся… я добрый малый… я буду тебя навещать, чтобы посмотреть, до чего ты дошел… Что скажешь? Неплохая плата за пощечину и пинок, а?
Он чрезвычайно воодушевился, стал скрежетать зубами и брызгать слюной. Жеан видел лишь смутный силуэт, но с трудом сдерживал отвращение перед этим омерзительным злорадством. Однако и у него, как у Кончини, была своя цель, а потому он старался не терять хладнокровия.
Фаворит же счел, что враг его онемел от ужаса и что настал момент задать, наконец, тот вопрос, что вертелся на языке. И он заговорил, почти задыхаясь от охватившей его надежды:
— Слушай же, Жеан. Ты можешь получить свободу. Я сам спущусь к тебе и открою дверь. Более того, ты можешь получить целое состояние… Я дам тебе пятьдесят тысяч ливров! Ты обретешь свободу и богатство… если ответишь на один-единственный вопрос!
Про себя же добавил:
— Да, я спущусь и открою перед тобой дверь… да, осыплю тебя золотом. Когда же ты ответишь, то получишь еще хороший удар кинжалом между лопаток… в награду за все твои труды!
Между тем это неожиданное предложение ошеломило Жеана. Он спрашивал себя:
— Что же он хочет узнать такого важного, что готов отказаться от мести?
А вслух произнес насмешливо:
— Когда я отвечу тебе на вопрос, ты, пожалуй, забудешь отворить мне дверь?
Кончини нисколько не обидело это оскорбительное предположение. Затрепетав в радостном ожидании, он поспешно воскликнул:
— Нет! Ты дашь ответ, когда окажешься на свободе и получишь условленную сумму.
Жеана нисколько не удивило доверие фаворита. Он нашел это естественным, тогда как Кончини, напротив, полагал самоочевидным, что его подозревают.
— Хорошо! — сказал юноша (и в тоне его уже не было насмешки). — А что если я, оказавшись на свободе и прикарманив твое золото, попросту откланяюсь, так и не ответив на твой вопрос?
— Ты прежде дашь мне слово. Я тебе доверяю.
Заметь, читатель, что Кончини не кривил душой. Он действительно готов был довериться слову столь ненавистного ему человека. Заметь также, что Жеан, которому угрожала страшная смерть, вполне мог бы дать обещание, но не сдержать его, поскольку вырвано оно было под угрозой. Мы полагаем, что никто не посмел бы упрекнуть юношу в бесчестности. Но этот бандит, этот разбойник, этот висельник почел бы себя опозоренным, если бы изменил своему слову. Подобная мысль даже не могла прийти ему в голову.
Весьма заинтригованный, он лишь спросил недоверчиво:
— Послушаем сначала твой вопрос.
Кончини, вздрогнув от радости, мысленно возопил:
— Он скажет!
В самом деле, какой безумец обрек бы себя на отвратительную смерть, если одного слова было достаточно, чтобы обрести разом жизнь, свободу и состояние?
Склонившись над решеткой, Кончини с горящими глазами страстным шепотом задал заветный вопрос:
— Скажи мне только одно: куда ты отвел девушку?
Если бы фаворит не ожидал с таким безумным нетерпением ответа Жеана, он, быть может, услышал бы возле себя сдавленное рыдание. Но вся жизнь Кончини словно бы сосредоточилась в отверстии, забранном решеткой, и все остальное перестало для него существовать.
Поэтому услышал он лишь звонкий смех Жеана и его голос, ставший еще более насмешливым, чем раньше:
— Сказать тебе, где она? И только?
Кончини воскликнул, задыхаясь:
— Только это! И ты свободен… богат! Отвечай же!
А Жеан прошептал, внезапно озлившись на самого себя:
— Я все-таки неисправимый глупец! Вот уже четверть часа выслушиваю глупости, хотя должен был знать, что у такого трусливого подонка, как Кончини, нет ни малейшего понятия о благородстве и верности! Ведь он может уйти прежде, чем я успею выложить заготовленную для него маленькую историю… и тогда я погиб! Погиб по собственной вине! Ну ладно, пока время у меня еще есть.
Он выпрямился во весь рост. На лице его появилось выражение холодной решимости, голос приобрел жесткость. Видя и слушая его, невозможно было бы догадаться, какая тревога сжимает ему сердце.
— Кончини, — сказал он, — твои шпионы должны были оповестить тебя, что нынешней ночью король, отказавшись от сопровождения господина де Пралена, равно как и господина де Неви, оказал эту честь двум незнакомцам, с которыми и совершил прогулку по городу…
Действительно, Кончини знал об этом. Прален или Ла Варен, а, возможно, и оба не смогли держать язык за зубами. О ночном приключении ходили самые разнообразные толки — однако никому не удалось выведать, кто же эти загадочные незнакомцы, которых почтил своим доверием король. Несомненно было одно: эти двое могли стать фаворитами монарха.
Итак, Кончини знал об этом, а потому насторожился, услышав слова Жеана. Однако, не догадываясь еще, чем эта история затрагивает его самого, и изнывая от нетерпения, вызванного неутоленной похотью, он яростно проскрежетал:
— Негодяй! Какое мне дело до короля и этих незнакомцев! Я говорю с тобой о ней! И я должен ее найти, даже если мне придется…
Жеан спокойно прервал его:
— Одним из этих незнакомцев был я.
Кончини был удивлен. Одновременно он ощутил какую-то смутную тревогу. Но, будучи великолепным актером, ничем не выдал себя. К тому же он еще не отказался от мысли вырвать у Жеана ответ.
— Ты скажешь мне? — произнес он уже не гневным, а умоляющим тоном.
Жеан, со своей стороны, опасался только одного: что Кончини уйдет прежде, чем заготовленная заранее история привлечет его внимание. Поэтому юноша постарался как можно быстрее перейти к той части, которая непременно должна была заинтересовать флорентийца.
— Король пожелал узнать, отчего я вызвал его и едва не убил на поединке… этого ты, возможно, не знаешь, Кончини: я скрестил шпагу с королем!
Кончини молчал. Тревога в нем росла, хотя он сам не мог бы сказать, почему. Однако мысль о Бертиль, поглощавшая все его внимание, начала вдруг отходить на второй план.
Жеан понял, что добился желаемого впечатления, и с улыбкой пробормотал:
— Ну, похоже, я смогу выпутаться. Главное — это потрясти воображение Кончини!
А вслух произнес:
— Я объяснил королю, что меня известили, будто некто попытается предательским образом проникнуть в дом моей возлюбленной.
Кончини беспокойно зашевелился. На лбу его проступил пот. Он слушал теперь с напряженным вниманием. Жеан холодно продолжил:
— Королю хотелось узнать, кто же по доброте душевной известил меня, но я со всей почтительностью ответил, что не чувствую в себе склонности к доносительству… Великодушный король снизошел к моему затруднению и не стал настаивать.
Кончини вздохнул с облегчением. Угроза прошла стороной, и он вновь, обрел уверенность, а с ней высокомерие.
— Ты полагаешь, я пришел сюда выслушивать все эти глупости? — бросил он пренебрежительно.
— Не торопись. Ты убедишься, что эта история имеет к тебе самое прямое отношение. Итак, король настолько оценил тонкость моих чувств, что одарил меня своим благорасположением.
— Тебя? — вскричал Кончини с насмешкой, но холодея от неприятного предчувствия.
— Именно меня, — холодно подтвердил Жеан. — Моему спутнику и мне была оказана высокая честь: завтра мы приглашены в Лувр, дабы иметь частную беседу с королем. Запомни это, Кончини… для тебя это очень важно.
— Неужели? — проскрежетал фаворит. — Какое мне дело до беседы короля с этим неизвестным спутником? Что до тебя… когда король получит все необходимые сведения, он поймет, что единственным твоим собеседником может быть только палач.
Жеан, не удостоив ответом этот выпад, продолжал со странным спокойствием:
— Но поскольку я знал, что ты, Кончини, способен на самое омерзительное предательство, то принял некоторые меры предосторожности.
Тут голос юноши стал откровенно угрожающим:
— Зная, что ты можешь заманить меня в какую-нибудь ловушку, я рассказал моему спутнику то, о чем не пожелал донести королю. Он знает, что это твоя жена Леонора, подстрекнув меня, натравила на короля, в надежде, что я его убью… Тогда ты стал бы владыкой королевства, благодаря… покровительству Марии Медичи. Он знает, что кроткая, верная Леонора предупредила начальника полиции с единственной целью — чтобы меня схватили после покушения! Он знает все, говорю тебе, все! Я же сказал, что моя история тебя непременно заинтересует.
И юноша рассмеялся, хотя его, как и Кончини, тоже терзала тревога. Он говорил про себя:
— Если мне не удалось испугать его до безумия, я погиб!
В то же самое мгновение Кончини, оглушенный словами Жеана, мысленно воскликнул:
— Я погиб! О, демон ада!
Жеан заговорил нарочито равнодушным тоном:
— Теперь ты понимаешь, что произойдет? Мой спутник знает, как дорожу я возможностью встречи с королем… ведь от нее зависит мое будущее! Он предупрежден, что мне грозит опасность. Не увидев меня завтра в Лувре, он все поймет. И скажет королю: «Сир, молодого человека, напавшего на вас прошлой ночью, подстрекнули синьор Кончини со своей благородной супругой… они хотели убить вас! В отместку же за неудачу Кончини, наверное, приказал зарезать его, а труп бросить в Сену. В противном случае, сир, молодой человек непременно был бы здесь. « Вот что скажет мой спутник. И король поверит ему, можете не сомневаться.
В полубеспамятстве от ужаса Кончини пролепетал:
— Ты это сделал? Ты посмел?
— Еще бы! — фыркнул Жеан. — Я же говорил, что хорошо тебя знаю. Я постарался обезопасить себя… и не ошибся!
— Все это ложь! — взревел Кончини. — Ложь от первого до последнего слова! Король никогда не поверит!
— Поверит, — неумолимо произнес Жеан. — У меня есть свидетели… и доказательства.
— Какие доказательства? — пробормотал Кончини, лязгая зубами от страха.
— Ты сам дал их мне, — веско сказал Жеан. — Ты, как и все трусы, болтлив и хвастлив. Зачем тебе надо было говорить, что я арестован и заключен в Шатле по обвинению в цареубийстве? И когда же ты говорил все это? В тот самый момент, когда я мирно прогуливался по городу вместе с королем. Ты сказал это, Кончини, и, если вздумаешь отрицать, свидетелями выступят предупрежденные мною Каркань, Эскаргас и Гренгай, перед которыми тебе вздумалось чваниться. Подтвердит это и девушка. Как видишь, я принял все необходимые меры…
Потрясенный Кончини не нашелся, что ответить.
А Жеан насмешливо продолжал:
— Тебя арестуют, Кончини. И кроткую Леонору также. А королева, ваша дрожайшая покровительница, ничем не сможет вам помочь. Дай Бог ей самой благополучно выпутаться из этого дела.
— Мы будем отрицать все! Мы скажем, что ты оклеветал нас из ненависти и по злобе! — возопил Кончини, обретая голос.
— Ты забыл, — холодно отозвался Жеан, — что против тебя выступят шесть свидетелей. Да и потом… Существует пытка, об этом ты тоже забыл… положительно, у тебя сегодня неладно с памятью. Пытка, знаешь ли, имеет свою хорошую сторону. Ежели применять ее с умом, то можно развязать самый неподатливый, самый мятежный язык.
Фаворита била дрожь. Он уже видел себя на пыточном станке. Он чувствовал, что погиб безвозвратно, и мысленно проклинал себя:
«Лучше бы я вырвал этот болтливый язык! Дернула меня нелегкая хвастаться перед девкой и тремя головорезами! Ведь я и в самом деле все это говорил, клянусь телом Христовым! О, я безумец! Как мог я такое сказать! Будь проклят тот час, когда я увидел тебя, злосчастная Бертиль!»
Жеан Храбрый, не сводя глаз с зарешеченного отверстия, прилагал все усилия, чтобы казаться безмятежным и равнодушным. Но по лицу его стекали крупные капли пота, и он с замиранием сердца ждал, что предпримет Кончини. Оказала ли должное воздействие на итальянца эта история, выдуманная от начала и до конца, хотя в основе ее лежали реальные события? Только этот вопрос занимал сейчас юношу.
Он чувствовал, что Кончини потрясен до глубины души и изнемогает от страха. Но хватит ли этого, чтобы фаворит вернул ему свободу? Не желая давать передышки итальянцу, потерявшему от испуга голову, Жеан заговорил ужасающе спокойным голосом:
— Представь себя связанным на пыточном станке. Вот начинают вбивать клинья. Ты знаешь, что больше пяти или шести не выдерживает никто. Ты почувствуешь, как у тебя ломаются, дробятся, превращаются в труху кости. Сама плоть твоя возопит о пощаде. И ты признаешься во всем, а это означает смертный приговор. Но прежде, Кончини, тебе отсекут правую руку, раздерут грудь твою раскаленными добела крючьями, а кровоточащие раны зальют кипящим маслом и расплавленным свинцом…
— Довольно! — вскричал Кончини, обезумев от ужаса. — Чего ты хочешь?
Жеан с трудом сдержал рвущийся из души вопль радости. Кончини был укрощен. С силой выдохнув воздух, как если бы с груди его свалился страшный груз, юноша произнес с самым невинным видом:
— Я? Ничего не хочу… и ничего не прошу. Я просто рассказал тебе, что произойдет, если я не приду на встречу с королем. Остальное касается только тебя. Если я умру, то за мою смерть тебе воздастся. Мне этого вполне достаточно. Доброй ночи, Кончини.
Кончини уже открыл рот, чтобы крикнуть: «Я немедленно верну тебе свободу!» Но в этот момент чья-то нежная и одновременно властная рука прикоснулась к его плечу. Мгновенно обернувшись и привстав с блуждающим взором, с исказившимся лицом, он конвульсивно схватился за кинжал — и тут узнал Леонору.
Она сидела на корточках возле него. В прекрасных черных глазах ее светилась любовь и одновременно некая презрительная жалость.
— Ты? — пролепетал изумленный Кончини. — Ты была здесь? Как ты узнала? Как смогла войти?
Не удостоив его ответом, она еле слышно выдохнула:
— Я все слышала! Что ты намерен делать?
Кончини произнес с яростью, но столь же тихо, как и жена:
— Ты все слышала и спрашиваешь, что я намерен сделать? Что мне остается, кроме как открыть дверь и вывести его наружу? Этот негодяй держит нас в своей власти!
— Этого делать нельзя, — промолвила Леонора строго.
— Ты с ума сошла? Или же не поняла, о чем идет речь?
— Поверь мне и подчинись. Откажи ему, — приказала Леонора.
Кончини смотрел на нее так, словно хотел заглянуть в самые глубины души. Он хорошо знал свою жену и понимал, что она задумала какую-то хитрость. Но решиться выполнить приказание все же не мог.
— Ты погубишь нас!
— Напротив, спасу! Делай, что я тебе говорю! — сказал она с холодной решимостью.
Кончини верил в силу этого могучего, мрачного ума. Скрежеща зубами от бессильной ярости, он уступил.
— Будь по-твоему! — прошептал он. — Но если…
— Снотворные шарики! — прервала его Леонора. — Два!
Сделав знак, что понял, Кончини вынул из кармана два шарика размером с небольшую пилюлю и наклонился над решеткой. Мощным усилием воли придав спокойствие своему голову, он насмешливо бросил:
— И ты решил напутать меня подобными глупыми байками? Я едва не заснул, слушая их, мой бедный мальчик!
Жеан пошатнулся.
— Я погиб! — прошептал он. — Что-то произошло наверху… Кончини испугался, я почувствовал это! Он готов был сдаться… голову даю на отсечение! А теперь…
— Пусть твой спутник, — продолжал Кончини, — идет к королю и рассказывает, что хочет… меня это не волнует! Я невиновен и смогу это доказать… если, конечно, понадобится. Ты, дурачок, понадеялся, что испугал меня? Но ты не получишь свободу… ты подохнешь здесь, и смерть твоя будет мучительно-долгой, как я тебе и обещал… ты умрешь от голода и жажды!
С этими словами он выпустил из ладони два шарика.
Жеан не увидел, как упали на землю коричневые пилюли, совершенно незаметные в сумраке темницы. Он не услышал, как они лопнули, ибо это произошло почти беззвучно. К тому же он был слишком потрясен ударом, который нанес ему Кончини. После всплеска надежды наступило горькое разочарование: теперь ничто не могло спасти его от гибели.
Впрочем, он даже не успел толком обдумать свое положение. Внезапно ноздри и горло ему забил невыносимо едкий запах. Машинально вытянув руки вперед, он упал ничком, будто земля ушла у него из-под ног.
Глава 26
Разумеется, проще всего было выведать истину у Жеана. Наивность, скажете вы? Но Кончини привык, что все его прихоти исполняются, — к тому же он был страстно влюблен. А страсть, как известно, не рассуждает и не ведает сомнений.
Итак, не признаваясь в том самому себе, Кончини шел на улицу Ра с единственной целью — узнать, где укрывается женщина, ставшая предметом его похотливых вожделений. Он еще не знал, как вырвать у Жеана этот секрет, но надеялся добиться своего хитростью, обещаниями или угрозами.
Черт возьми, да он предложит этому браво свободу и состояние! Не будет же тот настолько глуп, чтобы отказаться! А избавиться от него можно будет и потом, главное — достигнуть желанной цели и завладеть девушкой.
Проснувшись, Жеан Храбрый не Смог определить, сколько часов проспал. Чтобы убить время и обмануть желудок, буквально завывавший от голода, он вновь занялся дверью, терпеливо и методично пытаясь взломать ее. Но ему пришлось признать, что дело это безнадежное.
Он был по-прежнему очень спокоен. Мысли его занимала в основном шкатулка Бертиль: это бесценное сокровище он обязан был сберечь. Опасаясь кражи, он тщательно закрыл ее своим плащом и стал расхаживать по крохотной камере, чтобы хоть немного размять ноги.
На ходу он размышлял:
— Сколько же я проспал? Допустим, часов десять… Гм! Это довольно много, однако я и дня еще не провел тут… Славную ловушку подстроил мне Кончини, а попался я в нее, как дурак. Так мне и надо! Подобную глупость редко встретишь! Дьявольщина! Да разве можно хлопать ушами, если имеешь дело с Кончини! Это будет для меня хорошим уроком… таких вещей я не забываю! -Тут он ухмыльнулся. — Конечно, если удастся вырваться отсюда… что выглядит, прямо скажем, весьма проблематичным… Ну ладно, отчаиваться еще рано. Кончини придет, я уверен в этом. Просто ему хочется меня помучить. Он придет завтра… или послезавтра. Придется потерпеть.
И добавил с лукавым огоньком в глазах:
— Только бы удалось как следует его припугнуть, и все будет хорошо.
Часы проходили за часами — медленные, долгие, монотонные и одновременно тревожные. Кончини по-прежнему не появлялся. И спокойствие Жеана стало уступать место нетерпению: он чувствовал, как нарастает в нем гнев, а голод и особенно жажда все сильнее терзали его.
Он уже начинал с бессильной яростью говорить себе, что Кончини не придет, когда внезапно услышал легкий скрежет, доносившийся с потолка. Бросив взгляд на шкатулку, он убедился, что она укрыта надежно, и лишь затем посмотрел наверх. В глазах его вспыхнули радостные огоньки.
Из отверстия, забранного решеткой, в темницу проникал слабый луч света. Жеан не столько увидел, сколько угадал склонившегося над дырой Кончини. И мысленно возликовал:
— Он пришел! Я спасен!
Лицо его мгновенно приняло бесстрастное выражение, и он произнес насмешливым тоном, не отрывая взора от решетки на потолке:
— Эй, Кончини, ты чего там торчишь? Отчего не спустишься ко мне? — Он расхохотался. — Ах, да! У меня же шпага! И она внушает тебе почтительный страх. Ты человек осмотрительный, Кончини, это всем известно. Храбрым ты бываешь только со слабыми и беззащитными женщинами. Да и тут норовишь окружить себя слугами, а за спиной чтобы стояли вооруженные до зубов головорезы.
Кончини молчал. Возможно, он даже не слышал, что говорит Жеан, потому что мучительно раздумывал, как задать очень простой вопрос: «Куда ты отвел девушку?»
Жеан заговорил вновь, еще более презрительным, еще более ядовитым тоном:
— Что ж ты не сказал раньше, что хочешь меня видеть? Я бы дал тебе слово не браться за шпагу, которая внушает тебе спасительный страх. Да и к чему шпага, если имеешь дело с таким фигляром, как ты? Достаточно кулака или сапога.
На сей раз Кончини услышал, и этот намек на полученную от Жеана пощечину привел его в бешенство.
— Грязный пес! Мерзкая свинья! Да я тебя…
— Эй, Кончини! — с саркастическим хохотом прервал его Жеан. — Не давай свои имена другим! От испуга у тебя в мозгу помутилось. Ты для чего сюда заявился? Надеялся увидеть меня бледным и дрожащим от страха? Или просто полюбоваться делом рук своих? Говори, не бойся! Ты же знаешь, я не могу тебя достать.
Эти слова напомнили Кончини о цели его визита. С трудом овладев собой, он произнес решительно:
— Послушай, ты здесь подохнешь… от голода и жажды.
Жеан, хлопнув рукой по эфесу шпаги, ответил насмешливо:
— Если я сам этого захочу.
Кончини зловеще улыбнулся.
— Понимаю. Только я могу бросить тебе под ноги вот этот маленький шарик. Он взорвется бесшумно. Пустячок, правда? И ты заснешь глубоким сном. Тогда у тебя отберут оружие… И ты умрешь именно той смертью, которую я для тебя избрал.
Выдержав паузу и наслаждаясь произведенным впечатлением, он продолжил нарочито кротким голосом:
— Как ужасно умереть от голода и жажды! Тебя ждут страшные мучения. Жесточайшая, долгая агония… много дней, а. быть может, недель! Ты же, слава Богу, молод и силен! Ты протянешь дней двадцать… а то и месяц! Подумай, как тяжко тебе придется… ведь от этого сходят с ума! Говорят, некоторые обгрызали себе руки! Жуткая смерть! Вот что тебя ждет, Жеан Храбрый. Но ты не волнуйся… я добрый малый… я буду тебя навещать, чтобы посмотреть, до чего ты дошел… Что скажешь? Неплохая плата за пощечину и пинок, а?
Он чрезвычайно воодушевился, стал скрежетать зубами и брызгать слюной. Жеан видел лишь смутный силуэт, но с трудом сдерживал отвращение перед этим омерзительным злорадством. Однако и у него, как у Кончини, была своя цель, а потому он старался не терять хладнокровия.
Фаворит же счел, что враг его онемел от ужаса и что настал момент задать, наконец, тот вопрос, что вертелся на языке. И он заговорил, почти задыхаясь от охватившей его надежды:
— Слушай же, Жеан. Ты можешь получить свободу. Я сам спущусь к тебе и открою дверь. Более того, ты можешь получить целое состояние… Я дам тебе пятьдесят тысяч ливров! Ты обретешь свободу и богатство… если ответишь на один-единственный вопрос!
Про себя же добавил:
— Да, я спущусь и открою перед тобой дверь… да, осыплю тебя золотом. Когда же ты ответишь, то получишь еще хороший удар кинжалом между лопаток… в награду за все твои труды!
Между тем это неожиданное предложение ошеломило Жеана. Он спрашивал себя:
— Что же он хочет узнать такого важного, что готов отказаться от мести?
А вслух произнес насмешливо:
— Когда я отвечу тебе на вопрос, ты, пожалуй, забудешь отворить мне дверь?
Кончини нисколько не обидело это оскорбительное предположение. Затрепетав в радостном ожидании, он поспешно воскликнул:
— Нет! Ты дашь ответ, когда окажешься на свободе и получишь условленную сумму.
Жеана нисколько не удивило доверие фаворита. Он нашел это естественным, тогда как Кончини, напротив, полагал самоочевидным, что его подозревают.
— Хорошо! — сказал юноша (и в тоне его уже не было насмешки). — А что если я, оказавшись на свободе и прикарманив твое золото, попросту откланяюсь, так и не ответив на твой вопрос?
— Ты прежде дашь мне слово. Я тебе доверяю.
Заметь, читатель, что Кончини не кривил душой. Он действительно готов был довериться слову столь ненавистного ему человека. Заметь также, что Жеан, которому угрожала страшная смерть, вполне мог бы дать обещание, но не сдержать его, поскольку вырвано оно было под угрозой. Мы полагаем, что никто не посмел бы упрекнуть юношу в бесчестности. Но этот бандит, этот разбойник, этот висельник почел бы себя опозоренным, если бы изменил своему слову. Подобная мысль даже не могла прийти ему в голову.
Весьма заинтригованный, он лишь спросил недоверчиво:
— Послушаем сначала твой вопрос.
Кончини, вздрогнув от радости, мысленно возопил:
— Он скажет!
В самом деле, какой безумец обрек бы себя на отвратительную смерть, если одного слова было достаточно, чтобы обрести разом жизнь, свободу и состояние?
Склонившись над решеткой, Кончини с горящими глазами страстным шепотом задал заветный вопрос:
— Скажи мне только одно: куда ты отвел девушку?
Если бы фаворит не ожидал с таким безумным нетерпением ответа Жеана, он, быть может, услышал бы возле себя сдавленное рыдание. Но вся жизнь Кончини словно бы сосредоточилась в отверстии, забранном решеткой, и все остальное перестало для него существовать.
Поэтому услышал он лишь звонкий смех Жеана и его голос, ставший еще более насмешливым, чем раньше:
— Сказать тебе, где она? И только?
Кончини воскликнул, задыхаясь:
— Только это! И ты свободен… богат! Отвечай же!
А Жеан прошептал, внезапно озлившись на самого себя:
— Я все-таки неисправимый глупец! Вот уже четверть часа выслушиваю глупости, хотя должен был знать, что у такого трусливого подонка, как Кончини, нет ни малейшего понятия о благородстве и верности! Ведь он может уйти прежде, чем я успею выложить заготовленную для него маленькую историю… и тогда я погиб! Погиб по собственной вине! Ну ладно, пока время у меня еще есть.
Он выпрямился во весь рост. На лице его появилось выражение холодной решимости, голос приобрел жесткость. Видя и слушая его, невозможно было бы догадаться, какая тревога сжимает ему сердце.
— Кончини, — сказал он, — твои шпионы должны были оповестить тебя, что нынешней ночью король, отказавшись от сопровождения господина де Пралена, равно как и господина де Неви, оказал эту честь двум незнакомцам, с которыми и совершил прогулку по городу…
Действительно, Кончини знал об этом. Прален или Ла Варен, а, возможно, и оба не смогли держать язык за зубами. О ночном приключении ходили самые разнообразные толки — однако никому не удалось выведать, кто же эти загадочные незнакомцы, которых почтил своим доверием король. Несомненно было одно: эти двое могли стать фаворитами монарха.
Итак, Кончини знал об этом, а потому насторожился, услышав слова Жеана. Однако, не догадываясь еще, чем эта история затрагивает его самого, и изнывая от нетерпения, вызванного неутоленной похотью, он яростно проскрежетал:
— Негодяй! Какое мне дело до короля и этих незнакомцев! Я говорю с тобой о ней! И я должен ее найти, даже если мне придется…
Жеан спокойно прервал его:
— Одним из этих незнакомцев был я.
Кончини был удивлен. Одновременно он ощутил какую-то смутную тревогу. Но, будучи великолепным актером, ничем не выдал себя. К тому же он еще не отказался от мысли вырвать у Жеана ответ.
— Ты скажешь мне? — произнес он уже не гневным, а умоляющим тоном.
Жеан, со своей стороны, опасался только одного: что Кончини уйдет прежде, чем заготовленная заранее история привлечет его внимание. Поэтому юноша постарался как можно быстрее перейти к той части, которая непременно должна была заинтересовать флорентийца.
— Король пожелал узнать, отчего я вызвал его и едва не убил на поединке… этого ты, возможно, не знаешь, Кончини: я скрестил шпагу с королем!
Кончини молчал. Тревога в нем росла, хотя он сам не мог бы сказать, почему. Однако мысль о Бертиль, поглощавшая все его внимание, начала вдруг отходить на второй план.
Жеан понял, что добился желаемого впечатления, и с улыбкой пробормотал:
— Ну, похоже, я смогу выпутаться. Главное — это потрясти воображение Кончини!
А вслух произнес:
— Я объяснил королю, что меня известили, будто некто попытается предательским образом проникнуть в дом моей возлюбленной.
Кончини беспокойно зашевелился. На лбу его проступил пот. Он слушал теперь с напряженным вниманием. Жеан холодно продолжил:
— Королю хотелось узнать, кто же по доброте душевной известил меня, но я со всей почтительностью ответил, что не чувствую в себе склонности к доносительству… Великодушный король снизошел к моему затруднению и не стал настаивать.
Кончини вздохнул с облегчением. Угроза прошла стороной, и он вновь, обрел уверенность, а с ней высокомерие.
— Ты полагаешь, я пришел сюда выслушивать все эти глупости? — бросил он пренебрежительно.
— Не торопись. Ты убедишься, что эта история имеет к тебе самое прямое отношение. Итак, король настолько оценил тонкость моих чувств, что одарил меня своим благорасположением.
— Тебя? — вскричал Кончини с насмешкой, но холодея от неприятного предчувствия.
— Именно меня, — холодно подтвердил Жеан. — Моему спутнику и мне была оказана высокая честь: завтра мы приглашены в Лувр, дабы иметь частную беседу с королем. Запомни это, Кончини… для тебя это очень важно.
— Неужели? — проскрежетал фаворит. — Какое мне дело до беседы короля с этим неизвестным спутником? Что до тебя… когда король получит все необходимые сведения, он поймет, что единственным твоим собеседником может быть только палач.
Жеан, не удостоив ответом этот выпад, продолжал со странным спокойствием:
— Но поскольку я знал, что ты, Кончини, способен на самое омерзительное предательство, то принял некоторые меры предосторожности.
Тут голос юноши стал откровенно угрожающим:
— Зная, что ты можешь заманить меня в какую-нибудь ловушку, я рассказал моему спутнику то, о чем не пожелал донести королю. Он знает, что это твоя жена Леонора, подстрекнув меня, натравила на короля, в надежде, что я его убью… Тогда ты стал бы владыкой королевства, благодаря… покровительству Марии Медичи. Он знает, что кроткая, верная Леонора предупредила начальника полиции с единственной целью — чтобы меня схватили после покушения! Он знает все, говорю тебе, все! Я же сказал, что моя история тебя непременно заинтересует.
И юноша рассмеялся, хотя его, как и Кончини, тоже терзала тревога. Он говорил про себя:
— Если мне не удалось испугать его до безумия, я погиб!
В то же самое мгновение Кончини, оглушенный словами Жеана, мысленно воскликнул:
— Я погиб! О, демон ада!
Жеан заговорил нарочито равнодушным тоном:
— Теперь ты понимаешь, что произойдет? Мой спутник знает, как дорожу я возможностью встречи с королем… ведь от нее зависит мое будущее! Он предупрежден, что мне грозит опасность. Не увидев меня завтра в Лувре, он все поймет. И скажет королю: «Сир, молодого человека, напавшего на вас прошлой ночью, подстрекнули синьор Кончини со своей благородной супругой… они хотели убить вас! В отместку же за неудачу Кончини, наверное, приказал зарезать его, а труп бросить в Сену. В противном случае, сир, молодой человек непременно был бы здесь. « Вот что скажет мой спутник. И король поверит ему, можете не сомневаться.
В полубеспамятстве от ужаса Кончини пролепетал:
— Ты это сделал? Ты посмел?
— Еще бы! — фыркнул Жеан. — Я же говорил, что хорошо тебя знаю. Я постарался обезопасить себя… и не ошибся!
— Все это ложь! — взревел Кончини. — Ложь от первого до последнего слова! Король никогда не поверит!
— Поверит, — неумолимо произнес Жеан. — У меня есть свидетели… и доказательства.
— Какие доказательства? — пробормотал Кончини, лязгая зубами от страха.
— Ты сам дал их мне, — веско сказал Жеан. — Ты, как и все трусы, болтлив и хвастлив. Зачем тебе надо было говорить, что я арестован и заключен в Шатле по обвинению в цареубийстве? И когда же ты говорил все это? В тот самый момент, когда я мирно прогуливался по городу вместе с королем. Ты сказал это, Кончини, и, если вздумаешь отрицать, свидетелями выступят предупрежденные мною Каркань, Эскаргас и Гренгай, перед которыми тебе вздумалось чваниться. Подтвердит это и девушка. Как видишь, я принял все необходимые меры…
Потрясенный Кончини не нашелся, что ответить.
А Жеан насмешливо продолжал:
— Тебя арестуют, Кончини. И кроткую Леонору также. А королева, ваша дрожайшая покровительница, ничем не сможет вам помочь. Дай Бог ей самой благополучно выпутаться из этого дела.
— Мы будем отрицать все! Мы скажем, что ты оклеветал нас из ненависти и по злобе! — возопил Кончини, обретая голос.
— Ты забыл, — холодно отозвался Жеан, — что против тебя выступят шесть свидетелей. Да и потом… Существует пытка, об этом ты тоже забыл… положительно, у тебя сегодня неладно с памятью. Пытка, знаешь ли, имеет свою хорошую сторону. Ежели применять ее с умом, то можно развязать самый неподатливый, самый мятежный язык.
Фаворита била дрожь. Он уже видел себя на пыточном станке. Он чувствовал, что погиб безвозвратно, и мысленно проклинал себя:
«Лучше бы я вырвал этот болтливый язык! Дернула меня нелегкая хвастаться перед девкой и тремя головорезами! Ведь я и в самом деле все это говорил, клянусь телом Христовым! О, я безумец! Как мог я такое сказать! Будь проклят тот час, когда я увидел тебя, злосчастная Бертиль!»
Жеан Храбрый, не сводя глаз с зарешеченного отверстия, прилагал все усилия, чтобы казаться безмятежным и равнодушным. Но по лицу его стекали крупные капли пота, и он с замиранием сердца ждал, что предпримет Кончини. Оказала ли должное воздействие на итальянца эта история, выдуманная от начала и до конца, хотя в основе ее лежали реальные события? Только этот вопрос занимал сейчас юношу.
Он чувствовал, что Кончини потрясен до глубины души и изнемогает от страха. Но хватит ли этого, чтобы фаворит вернул ему свободу? Не желая давать передышки итальянцу, потерявшему от испуга голову, Жеан заговорил ужасающе спокойным голосом:
— Представь себя связанным на пыточном станке. Вот начинают вбивать клинья. Ты знаешь, что больше пяти или шести не выдерживает никто. Ты почувствуешь, как у тебя ломаются, дробятся, превращаются в труху кости. Сама плоть твоя возопит о пощаде. И ты признаешься во всем, а это означает смертный приговор. Но прежде, Кончини, тебе отсекут правую руку, раздерут грудь твою раскаленными добела крючьями, а кровоточащие раны зальют кипящим маслом и расплавленным свинцом…
— Довольно! — вскричал Кончини, обезумев от ужаса. — Чего ты хочешь?
Жеан с трудом сдержал рвущийся из души вопль радости. Кончини был укрощен. С силой выдохнув воздух, как если бы с груди его свалился страшный груз, юноша произнес с самым невинным видом:
— Я? Ничего не хочу… и ничего не прошу. Я просто рассказал тебе, что произойдет, если я не приду на встречу с королем. Остальное касается только тебя. Если я умру, то за мою смерть тебе воздастся. Мне этого вполне достаточно. Доброй ночи, Кончини.
Кончини уже открыл рот, чтобы крикнуть: «Я немедленно верну тебе свободу!» Но в этот момент чья-то нежная и одновременно властная рука прикоснулась к его плечу. Мгновенно обернувшись и привстав с блуждающим взором, с исказившимся лицом, он конвульсивно схватился за кинжал — и тут узнал Леонору.
Она сидела на корточках возле него. В прекрасных черных глазах ее светилась любовь и одновременно некая презрительная жалость.
— Ты? — пролепетал изумленный Кончини. — Ты была здесь? Как ты узнала? Как смогла войти?
Не удостоив его ответом, она еле слышно выдохнула:
— Я все слышала! Что ты намерен делать?
Кончини произнес с яростью, но столь же тихо, как и жена:
— Ты все слышала и спрашиваешь, что я намерен сделать? Что мне остается, кроме как открыть дверь и вывести его наружу? Этот негодяй держит нас в своей власти!
— Этого делать нельзя, — промолвила Леонора строго.
— Ты с ума сошла? Или же не поняла, о чем идет речь?
— Поверь мне и подчинись. Откажи ему, — приказала Леонора.
Кончини смотрел на нее так, словно хотел заглянуть в самые глубины души. Он хорошо знал свою жену и понимал, что она задумала какую-то хитрость. Но решиться выполнить приказание все же не мог.
— Ты погубишь нас!
— Напротив, спасу! Делай, что я тебе говорю! — сказал она с холодной решимостью.
Кончини верил в силу этого могучего, мрачного ума. Скрежеща зубами от бессильной ярости, он уступил.
— Будь по-твоему! — прошептал он. — Но если…
— Снотворные шарики! — прервала его Леонора. — Два!
Сделав знак, что понял, Кончини вынул из кармана два шарика размером с небольшую пилюлю и наклонился над решеткой. Мощным усилием воли придав спокойствие своему голову, он насмешливо бросил:
— И ты решил напутать меня подобными глупыми байками? Я едва не заснул, слушая их, мой бедный мальчик!
Жеан пошатнулся.
— Я погиб! — прошептал он. — Что-то произошло наверху… Кончини испугался, я почувствовал это! Он готов был сдаться… голову даю на отсечение! А теперь…
— Пусть твой спутник, — продолжал Кончини, — идет к королю и рассказывает, что хочет… меня это не волнует! Я невиновен и смогу это доказать… если, конечно, понадобится. Ты, дурачок, понадеялся, что испугал меня? Но ты не получишь свободу… ты подохнешь здесь, и смерть твоя будет мучительно-долгой, как я тебе и обещал… ты умрешь от голода и жажды!
С этими словами он выпустил из ладони два шарика.
Жеан не увидел, как упали на землю коричневые пилюли, совершенно незаметные в сумраке темницы. Он не услышал, как они лопнули, ибо это произошло почти беззвучно. К тому же он был слишком потрясен ударом, который нанес ему Кончини. После всплеска надежды наступило горькое разочарование: теперь ничто не могло спасти его от гибели.
Впрочем, он даже не успел толком обдумать свое положение. Внезапно ноздри и горло ему забил невыносимо едкий запах. Машинально вытянув руки вперед, он упал ничком, будто земля ушла у него из-под ног.
Глава 26
СУПРУГИ КОНЧИНИ
Кончини увидел, как рухнул на пол Жеан. Медленно поднявшись, он поставил на место сундук, скрывавший зарешеченное отверстие подземной темницы. Он еще не знал, радоваться ли ему или приходить в отчаяние: гибель врага не могла его не радовать — но лишь в том случае, если это не повлечет смертного приговора для него самого.
Он увлек Леонору в свой кабинет и заговорил жестким, угрожающим тоном:
— Зачем ты помешала мне освободить его? Неужели эта история показалась тебе забавной выдумкой?
Леонора, в отличие от своего взволнованного супруга, выглядела совершенно спокойной. На вопрос его она ответила задумчиво:
— Быть может! Я лучше тебя знаю Жеана. Это безумец со своими понятиями о чести и благородстве. Полагаю, он солгал тебе…
— Если бы я мог быть уверен! — проскрежетал Кончини.
— Естественно, — холодно подтвердила Леонора. — Я ведь и сама не вполне уверена… Но, думаю, он не способен на такую предусмотрительность… слишком уж все выверено и рассчитано! Он, скорее всего, сказал правду, что не имеет склонности к доносительству… Откуда такая рассудительность у браво, у разбойника с большой дороги? Так я думаю, но не уверена в своей правоте. Поэтому будем считать историю его достоверной и заслуживающей всяческого внимания… иначе мы рискуем совершить крупную ошибку.
— Тогда повторяю тебе свой вопрос, — нетерпеливо произнес Кончини. — Зачем ты помешала мне освободить его? Объясни же мне это, Богом молю!
Леонора пренебрежительно пожала плечами.
— Неужели ты не понял, что освободить его, подчиняясь угрозе, — а он именно угрожал тебе! — означает навсегда оказаться в его власти?
— Черт возьми, как не понять? Но что делать? Речь идет о нашем спасении… и этот удар необходимо отразить!
Леонора, внимательно глядя на мужа, произнесла медленно и отчетливо:
— Завтра… через неделю… через год… в любое время, пока жив король, этот браво вновь явится угрожать нам. Он может потребовать у нас столько золота, сколько захочет. Ты готов на это, Кончини?
Кончини, расхаживая в бешенстве по кабинету, коротко бросил:
— Да! Что прикажешь делать? Я дорожу своей головой!
Леонора презрительно улыбнулась.
— И ты бы отказался от мести? — спросила она с любопытством. — Ведь эта угроза нависала бы над тобой постоянно… и только смерть короля могла бы тебя освободить.
Кончини в ярости кусал ногти и шептал проклятия. Он не ответил на вопрос жены, что означало согласие с ее доводами.
— А ведь ты его ненавидишь, правда? — осведомилась Леонора.
— Ненавижу ли я его? — взорвался Кончини. — Да чтобы свести с ним счеты, чтобы умертвить его на медленном огне, я бы отдал десять лет жизни!
И вновь Леонора с презрением пожала плечами, сказав ужасающе-холодным тоном:
— А вот я, если кого-нибудь смертельно ненавижу, отдаю не десять лет жизни, чтобы свести счеты… нет, я отдаю всю жизнь, и без всяких колебаний.
Кончини молчал. И тогда она произнесла со зловещим спокойствием:
— Значит, ты смертельно ненавидишь Жеана… но не смеешь разделаться с ним, потому что боишься за собственную шкуру. А вот у меня нет к нему ненависти… Но он встал на моем пути с угрозой на устах… он расстроил планы, выношенные мной… он стал живым препятствием для моих целей. У меня нет к нему ненависти… но я приговариваю его к смерти, и он умрет, клянусь тебе.
Кончини, вздрогнув, посмотрел на нее с искренним восхищением. Затем, после тяжелой паузы, пробормотал сквозь зубы:
— Ты приговариваешь его! О, per la madonna! Если кто и ринется его спасать, то это буду не я! Однако… если он не получит свободу к завтрашнему дню, его спутник обо всем расскажет королю… И тогда мы погибли.
— Он получит свободу, — безмятежно промолвила Леонора, — следовательно, король ни о чем не узнает.
Он увлек Леонору в свой кабинет и заговорил жестким, угрожающим тоном:
— Зачем ты помешала мне освободить его? Неужели эта история показалась тебе забавной выдумкой?
Леонора, в отличие от своего взволнованного супруга, выглядела совершенно спокойной. На вопрос его она ответила задумчиво:
— Быть может! Я лучше тебя знаю Жеана. Это безумец со своими понятиями о чести и благородстве. Полагаю, он солгал тебе…
— Если бы я мог быть уверен! — проскрежетал Кончини.
— Естественно, — холодно подтвердила Леонора. — Я ведь и сама не вполне уверена… Но, думаю, он не способен на такую предусмотрительность… слишком уж все выверено и рассчитано! Он, скорее всего, сказал правду, что не имеет склонности к доносительству… Откуда такая рассудительность у браво, у разбойника с большой дороги? Так я думаю, но не уверена в своей правоте. Поэтому будем считать историю его достоверной и заслуживающей всяческого внимания… иначе мы рискуем совершить крупную ошибку.
— Тогда повторяю тебе свой вопрос, — нетерпеливо произнес Кончини. — Зачем ты помешала мне освободить его? Объясни же мне это, Богом молю!
Леонора пренебрежительно пожала плечами.
— Неужели ты не понял, что освободить его, подчиняясь угрозе, — а он именно угрожал тебе! — означает навсегда оказаться в его власти?
— Черт возьми, как не понять? Но что делать? Речь идет о нашем спасении… и этот удар необходимо отразить!
Леонора, внимательно глядя на мужа, произнесла медленно и отчетливо:
— Завтра… через неделю… через год… в любое время, пока жив король, этот браво вновь явится угрожать нам. Он может потребовать у нас столько золота, сколько захочет. Ты готов на это, Кончини?
Кончини, расхаживая в бешенстве по кабинету, коротко бросил:
— Да! Что прикажешь делать? Я дорожу своей головой!
Леонора презрительно улыбнулась.
— И ты бы отказался от мести? — спросила она с любопытством. — Ведь эта угроза нависала бы над тобой постоянно… и только смерть короля могла бы тебя освободить.
Кончини в ярости кусал ногти и шептал проклятия. Он не ответил на вопрос жены, что означало согласие с ее доводами.
— А ведь ты его ненавидишь, правда? — осведомилась Леонора.
— Ненавижу ли я его? — взорвался Кончини. — Да чтобы свести с ним счеты, чтобы умертвить его на медленном огне, я бы отдал десять лет жизни!
И вновь Леонора с презрением пожала плечами, сказав ужасающе-холодным тоном:
— А вот я, если кого-нибудь смертельно ненавижу, отдаю не десять лет жизни, чтобы свести счеты… нет, я отдаю всю жизнь, и без всяких колебаний.
Кончини молчал. И тогда она произнесла со зловещим спокойствием:
— Значит, ты смертельно ненавидишь Жеана… но не смеешь разделаться с ним, потому что боишься за собственную шкуру. А вот у меня нет к нему ненависти… Но он встал на моем пути с угрозой на устах… он расстроил планы, выношенные мной… он стал живым препятствием для моих целей. У меня нет к нему ненависти… но я приговариваю его к смерти, и он умрет, клянусь тебе.
Кончини, вздрогнув, посмотрел на нее с искренним восхищением. Затем, после тяжелой паузы, пробормотал сквозь зубы:
— Ты приговариваешь его! О, per la madonna! Если кто и ринется его спасать, то это буду не я! Однако… если он не получит свободу к завтрашнему дню, его спутник обо всем расскажет королю… И тогда мы погибли.
— Он получит свободу, — безмятежно промолвила Леонора, — следовательно, король ни о чем не узнает.