Зевако Мишель. Сын шевалье

   К этой-то двери и направился Аквавива. Стояла уже глухая ночь. Он еще не успел постучать, а дверь перед ним уже бесшумно отворилась. Открыл ее все тот же брат Парфе Гулар. Он провел генерала ордена под самую кровлю в небольшую, хорошо обставленную комнату.
   Аквавива равнодушно обвел ее взором и лаконично сказал:
   — Покажи.
   Парфе Гулар открыл окошко. Аквавива подошел к нему. Мнимый пьяница объяснял:
   — На задах — садик. За той высокой стеной — улица Вьей-Монне.
   — Дальше, — сказал Аквавива.
   Гулар закрыл окно и открыл дверь. За ней располагалась маленькая передняя: сбоку — шаткая лестница, по которой они только что поднимались, прямо впереди — низкая дверь, закрытая на огромный замок. Парфе Гулар указал на нее:
   — Чердак. Другого выхода с него нет.
   Он подошел к противоположной стене, приподнял фонарь и показал крохотный неприметный выступ. Когда он нажал на него, открылась узенькая дверца. Они вошли в нее — там оказалась комната еще меньше первой, почти без мебели.
   — Мы уже в Монмартрской тюрьме, — пояснил Парфе Гулар и показал потайной механизм, открывавший дверь изнутри.
   Аквавива внимательно все оглядел.
   Затем они вернулись в переднюю и спустились в погреб. Там Гулар показал еще один потайной ход и рассказал, как войти в него и как выйти.
   Дальше настала очередь узкого туннеля, по которому Аквавиве пришлось идти согнувшись. В конце туннеля была лестница, ведущая в какой-то вестибюль.
   — Вот, — сказал Парфе Гулар, — теперь мы на другой стороне улицы Вьей-Монне, в угловом доме, который виден из вашего окна. Здесь всегда будет находиться человек. В случае надобности вы можете подать ему из окна сигнал, и он все в точности исполнит.
   Аквавива остался доволен.
   — Превосходно, — сказал он. — Идем назад.
   Через две минуты они уже снова были в таинственном доме. На первом этаже Парфе Гулар спросил:
   — Не желает ли ваше преосвященство осмотреть комнаты с механизмами?
   — К чему? — равнодушно отозвался Аквавива. — Пойдем наверх.
   Они вернулись в комнатку под кровлей. Аквавива сел в единственное кресло, а Парфе Гулару указал на стул.
   — Итак, брат мой, что Равальяк? Из-за сына Пардальяна мы теперь нуждаемся в нем как никогда.
   Аквавива сказал это без гнева, без досады, удивительно ласково — эта интонация весьма редко изменяла ему.
   — Вам так трудно было уговорить его вернуться на родину, — продолжал он. — А теперь придется снова хитрить и прилагать УСИЛИЯ, чтобы он не уехал. Надеетесь ли вы на успех?
   — Труднее всего, — отвечал монах, — будет сделать так, чтобы он ничего не заподозрил. Но я надеюсь добиться своего. Он только должен войти в этот дом — а что он отсюда просто так не выйдет, я ручаюсь. Для этого все готово в тех комнатах с механизмами, которые я собирался показать вашему преосвященству. Могу уверить: он там увидит такое, что снова будет готов на все.
   — А Жеан Храбрый?
   Парфе Гулар зловеще ухмыльнулся:
   — Наши люди неотступно, как тень, следуют за ним по пятам. Так будет до того дня, когда он станет нам не страшен.
   — Поторопитесь, брат мой, — сказал Аквавива, не выказав, впрочем, ни тени тревоги. — Это очень важно и срочно.
   — Быть может, дело уже даже сделано.
   — Дай Бог, дай Бог.
   Аквавива еще немного помолчал.
   — Как идут раскопки? — вновь обратил он к собеседнику бледное лицо.
   — Мы близки к цели, ваше преосвященство. Алтарь, о котором сказано в бумаге, почти весь расчищен. Через несколько дней мы найдем нужный рычаг, а там уже недалеко и до конца.
   В дверь тихонько постучали. Гулар открыл. Монах атлетического сложения смиренно спросил, что желает монсеньор к ужину.
   — Принесите кусок хлеба, фруктов и стакан воды, — сказал Аквавива.
   Монах ушел. Генерал ордена продолжал кротко и ласково давать указания Парфе Гулару.
   Через пять минут монах вернулся со столиком, где на серебряных подносах был сервирован скудный ужин, заказанный главой мрачного и грозного Общества Иисуса. Парфе Гулара в комнате уже не было. Монах, впрочем, нисколько этому не удивился.

Глава 62
АКВАВИВА ВЫХОДИТ НА ОХОТУ

   Расставшись с Пардальяном, Жеан Храбрый вышел из Парижа через Монмартрские ворота. Проходя мимо дома Перетты-милашки, он, не останавливаясь, стал насвистывать охотничью песенку. Возле замка Поршерон его нагнал Гренгай, который сторожил дом, спрятавшись за забором напротив.
   — Ну что? — спросил Жеан.
   — Все в порядке, командир. Все спокойно.
   — Смотрите и дальше в оба. Служба нудная, что и говорить
   — Что нудная то нудная, спорить не буду, — честно признался Гренгай. — Ну так и что же, командир! Это же все ради барышни, черт побери, а для нее мы и головы не пожалеем! К тому же тут и Перетта, сестра моя, а Каркань, сами знаете, по ней с ума сходит. Уж ему-то здесь не скучно, будьте покойны: он тут рядом с любимой. Увидит ее изредка — вот уж и на седьмом небе. Кто-кто, а он не дежурство никогда не опоздает.
   Жеан улыбнулся.
   — А живете вы опять на улице Бу-дю-Монд?
   — Да, опять, — больно там вид хороший. И с хозяином сразу помирились, как только нашли, чем заплатить.
   Насчет Бертиль Жеан успокоился. Теперь он пошел искать Равальяка. В «Трех голубях» ему ответили: рыжий ангулемец выехал — сказал, что едет на родину.
   «Вот и славно», — подумал Жеан и вернулся в город через ворота Сент-Оноре.
   Он был мрачен и озабочен: размышлял над тем, что говорил ему Пардальян про короля. Схватил, можно сказать, богатство за хвост — а оно опять ускользнуло! И, конечно, Жеан не мог не вспомнить про баснословные сокровища, втуне лежащие под развалинами Монмартрского эшафота.
   Говоря по правде, он совершенно забыл о советах шевалье по доводу Аквавивы. Теперь его заботили одни только миллионы… Не раз и не два он говорил себе:
   — Не пойти ли туда?
   Перед одним таким искушением ему удалось устоять, но перед другим — уже нет. «Еще не поздно, — подумал он. — Хорошо бы теперь проскакать по окрестностям города — посмотреть, каков на деле Зефир».
   Жеан вернулся на улицу Сен-Дени в трактир «Паспарту», зашел потихоньку в конюшню, сам оседлал коня и помчался вскачь. Эта прогулка заставила его вмиг забыть обо всех неприятностях. Жеан упивался свежим ветром, бешеным галопом; он тщательно изучил все повадки Зефира и пришел от него в восхищение. Приятно проведя таким образом несколько часов, он вернулся в город на склоне дня. От долгой скачки у него разыгрался аппетит.
   Жеан поставил коня в стойло и поужинал в таверне на улице Сен-Дени. Вышел он из нее уже поздно вечером. Улицы были темны, молчаливы, безлюдны. Жеан, как всегда, ничего не боялся — он беззаботно шел кратчайшим путем, мечтая поскорее добраться до своей постели.
   В двух шагах от цели, на улице Бетизи, за его спиной раздался какой-то шорох. Жеан отпрянул в сторону.
   Пуля просвистела в паре дюймов от его головы. В тот же миг раздался другой выстрел. Жеан упал навзничь, засучил ногами и недвижно растянулся на мостовой.
   В темноте прозвучал грубый голос:
   — Готов!
   Две тени с кинжалами в руках подошли поближе.
   — Похоже, убит, — сказал тот же голос.
   — Похоже, — ответил другой, — но надо проверить. Нам хорошо заплатили за работу, и мы сделаем ее на совесть.
   Жеан не шевелился — был то ли мертв, то ли без чувств. Две тени осторожно подобрались еще ближе, наклонились над ним… Тускло блеснули в ночи лезвия двух молниеносно взметнувшихся кинжалов, и тут же тишину прорезали два оглушительных крика боли, слившихся воедино.
   Жеан не был даже ранен. Едва просвистела первая пуля, как в его уме тут же всплыли предостерегающие слова Пардальяна. Он упал в тот самый миг, когда прозвучал второй выстрел. Такой прием был ему не в новинку.
   Когда два наемника крались к Жеану, когда вели свой разговор, он все слышал, но не шевелился. Однако едва они наклонились и выхватили свои кинжалы, как юноша изо всех сил ударил обоих бандитов ногами прямо в грудь.
   Разбойники без сознания рухнули на мостовую.
   — Теперь надо заставить их говорить, — прошептал Жеан.
   Он стремительно подскочил к ним и схватил обоих за горло. Конечно, на первый взгляд могло показаться, что таким способом впору не разговорить человека, а отправить его прямо к праотцам. Но Жеан знал, что делает. Убийцы в ужасе раскрыли глаза и прохрипели:
   — Пощадите, монсеньор, пощадите!
   — Знайте же, подонки, — грозно ответил Жеан, — что если вы скажете, кто вам заплатил за мое убийство, то я вас пощажу, нет — задушу обоих.
   И он еще сильнее сжал пальцы.
   — Скажу, все скажу! — еле слышно просипел один разбойник. — Ох, полегче, сударь! Заду…
   Жеан убрал руки, забрал себе для верности оба кинжала, валявшихся на земле, и сказал:
   — Говори, злодей!
   Убийца для начала смог только выдохнуть:
   — Вражья сила! Ну и ручищи!
   — Так кто вам заплатил за мое убийство? — сурово повторил Жеан.
   — Не знаем, монсеньор.
   — Врешь, негодяй! Говори — или прощайся с жизнью!
   И он снова схватил бандита за горло.
   — Не видать мне Царства небесного, не знаю! — простонал тот.
   Жеан понял: он не врет — и опять отпустил его.
   — Погоди, — сказал юноша. — Ты говорил — вам хорошо заплатили за это дело. Кто заплатил, как зовут, вы не знаете — ладно! Но вы же его видели? Каков он из себя?
   — Нет, и не видели… у него был капюшон до самых глаз. Знаем только, что монах или одет монахом.
   Жеан все понял.
   — Хорошо, мерзавцы, — сказал он, — я вас пощажу. Теперь быстро отсюда, и чтобы я вас никогда больше не видел, если вам жизнь дорога.
   Разбойники с трудом поднялись на ноги и что было духу помчались прочь.
   Вернувшись домой, Жеан запер дверь на два оборота ключа — он никогда этого прежде не делал, — кинулся в кресло и стал размышлять.
   — Аквавива вышел на охоту, — прошептал он. — Господин Пардальян был прав… как всегда. Провались все к дьяволу! Если и дальше будет продолжаться этакая пакость, то, пожалуй, и жить не захочется!
   Но природная беспечность вскоре взяла верх:
   — Ладно, поглядим! Бывал я и прежде в переделках, а до сих пор жив и здоров.
   Однако последняя переделка даром все же не прошла. Жеан со всем тщанием осмотрел свою комнату и лег спать, лишь убедившись, что непосредственной опасности нет.
   Наутро (была суббота) он уже собирался выйти, когда в дверь постучали. Жеан слегка приоткрыл ее, ожидая любого подвоха. Но стучал знакомый: лакей из «Паспарту». В руках он держал корзину. Слуга вынул оттуда шесть бутылок вина, поставил их на стол, положил рядом тщательно перевязанный пакет и сказал:
   — Это от шевалье де Пардальяна.
   Жеан посмотрел, что за вино. Его любимое — три бутылки старого сомюра, три старого вувре! Развязал пакет: там было печенье. Жеан любовно посмотрел на вино с закуской и пробормотал:
   — Ну что за чудный человек этот шевалье! Обо всем позаботится… да как деликатно!
   Вслух же он воскликнул — со смехом, но выдавая невольно затаенные горькие мысли:
   — Ну, все это я могу есть и пить спокойно, ни о чем не думая! Подарок господина Пардальяна наверняка не отравлен!
   Лакей тоже громко засмеялся. Жеан протянул ему экю. Парень алчно взглянул на монету, но денег не взял.
   — Господину шевалье это не понравится… — проговорил он с тяжким вздохом. — А когда ему что не нравится, он сразу берется за дубину… Ох, и больно потом бывает!
   Жеан от всего сердца расхохотался, глядя на сокрушенную физиономию бедняги:
   — Бери, дурень! Господин шевалье ничего не узнает. Только сам ему не проболтайся.
   Искушение было невыносимо. Лакей проворно спрятал монету и удалился, рассыпаясь в благодарностях.
   Жеан нетерпеливо схватил бутылку и штопор, но одумался:
   — Нет! В час дня он сам придет ко мне. Я ничем не могу его отдарить — так хотя бы выпьем вместе.
   А до тех пор он прогулялся на улицу Бу-дю-Монд повидать трех своих товарищей и спросить, все ли в порядке у Перетты-милашки.
   Ровно в час Пардальян постучал к нему в комнату. Молодой человек тут же с жаром стал благодарить его за посылку.
   — Я ничего вам не посылал, — твердо и с тревогой сказал Пардальян. — Надеюсь, вы ничего не пробовали?
   — Едва удержался… Просто я решил не открывать бутылки без вас.
   Оба побледнели. Пардальян попросил рассказать, откуда взялся этот подарок. Жеан рассказал также и о ночном происшествии.
   — Ну что, — хладнокровно сказал ему шевалье, — правду я вчера вам говорил об Аквавиве?
   — Правду, провались все к дьяволу! Каков злодей! Просто какое-то исчадие ада, а не монах!
   — И это только начало, — строго сказал Пардальян. — То ли еще будет.
   — Да?! — вскричал Жеан; ярость уже душила его. — Ну посмотрим! Попади мне в руки этот ханжа, я его навсегда отучу убивать людей!
   Пардальян ласково улыбнулся, молча взял вино, одну бутылку оставил, остальные вылил в нужник. Туда же отправилось и печенье. Бутылку они забрали с собой и направились прямо в «Паспарту». Лакей, который принес вино, спокойно занимался своими обычными делами. Пардальян подозвал его.
   Увидев шевалье с Жеаном, лакей смутился, и Пардальян это заметил. Он неторопливо поставил перед парнем бокал, откупорил бутылку и налил бокал до краев.
   — Ну, — начал Пардальян, — так это ты приносил утром от меня шесть бутылок вина вот ему — господину Жеану Храброму?
   — Да, господин шевалье, — ответил лакей, уже не труся.
   — Я сейчас налил тебе того самого вина, которое ты принес. Слышишь меня? Того самого.
   — Слышу, сударь, — преспокойно отвечал лакей.
   — Хорошо! Я тебя предупредил. Так вот: господин Жеан очень просит тебя отведать этого вина.
   Он повелительно взглянул лакею прямо в глаза:
   — Пей!
   Парень сначала удивился, потом расплылся в улыбке до ушей и без колебаний взял бокал. Глаза его блестели от предвкушения удовольствия.
   — Честь имею выпить за ваше здоровье, господин шевалье, и ваше, милостивый государь! — радостно произнес он.
   Пардальян с Жеаном переглянулись: несчастный явно не знал, что пьет смертельный напиток. Когда он поднес бокал к губам; Пардальян схватил его за руку и дружелюбно сказал:
   — Поставь на место!
   — Почему? — разочарованно протянул лакей.
   — Оно отравлено, — сурово сказал Пардальян.
   Лакей содрогнулся, побледнел как мел и выпучил глаза. Бокал выпал из его рук и разбился. Бедняга отскочил, словно боялся обжечься о шипучий напиток под ногами, и простонал:
   — Это все проклятый монах!
   Все тут же объяснилось. В отсутствие Пардальяна некий монах принес это вино, дал лакею пистоль и попросил отправить Жеану от имени шевалье; тому-де, самому недосуг. Не заподозрив неладного, лакей так и сделал.
   Его попросили описать монаха. Как и ночные разбойники, лакей не видал его лица: оно было закрыто капюшоном.
   Разузнав все, что могли об этом деле, Пардальян с Жеаном пошли к Бертиль. Нечего говорить, что теперь они приложили все усилия, чтобы сбить со следа возможных соглядатаев. Как они сами думали, это им удалось.
   Нечего рассказывать и о том, о чем шептались влюбленные несколько часов, будучи вдвоем, — вы, конечно, и сами догадаетесь. Наступил вечер; ничего необычного не случилось. Несмотря на совет Пардальяна, Жеан опять пошел на улицу Арбр-Сек.
   Он разобрал постель, зевнул и потянулся. При этом голова его запрокинулась кверху.
   — О! — вдруг вскрикнул Жеан.
   Над головой у него, во всю длину над постелью, была большая балка. Юноша схватил лампу, встал на табуретку и осмотрел балку внимательнее.
   — Странно! — прошептал он. — Никогда не замечал этой трещины. А я ведь Бог знает сколько часов провел в грезах на этой постели, не сводя глаз с потолка!
   Он еще внимательнее пригляделся и прислушался — слышалось какое-то протяжное неровное потрескивание. Жеан соскочил с табуретки, схватил плащ и шпагу, задул лампу и выбежал из комнаты.
   На улице он остановился и посмотрел вверх. Треск зловеще усиливался и наконец перешел в оглушительный грохот. Кровля обрушилась. Там, где минутой раньше была мансарда Жеана, вздымались теперь клубы едкой пыли.
   «Слава Богу! — подумал Жеан. — Успел!»
   Он завернулся в плащ и быстро зашагал прочь, не разбирая дороги, в ярости восклицая:
   — Нет, господин Аквавива, это уже не игрушки! Хватит таких шуточек, провались все к дьяволу! Надоели они мне!
   Вдруг, остановившись, Жеан сказал;
   — Ох ты! Куда же мне теперь идти?
   Подумал немного и решил;
   — Попрошусь переночевать у Гренгая.
   Он направился к улице Монмартр и дальше к улице Бу-дю-Монд. Всю дорогу он ожидал нападения, но никаких неприятностей не случилось. Спал Жеан на соломе, в тесной комнате — но проспал до самого рассвета как убитый.
   Часов в девять утра он попрощался с товарищами. Дом их стоял в строительных лесах; под лесами, как под мостиком, находилась и входная дверь.
   Жеан переступил порог и вошел под леса. Не успел он шагнуть вперед, как откуда-то сверху сорвалась огромная глыба и разбилась на большие куски, просвистев совсем рядом с юношей.
   Жеан выскочил на дорогу и задрал голову. Было воскресенье — а в те времена по воскресеньям не работали. На лесах никого, на крыше тоже. Жеан крикнул:
   — Смерть всем чертям! Я вас все равно найду!
   Он вихрем бросился назад, позвал Гренгая, Эскаргаса и Карканя. Вчетвером они обыскали весь дом от подвала до крыши — и ничего не нашли. Убийца как испарился…
   Ярость обуяла Жеана. Во-первых, его выводило из себя неутомимое упорство, с которым предпринимались эти подлые покушения. Во-вторых, стремительные удары наносились повсюду, где бы он ни появлялся. Значит, за ним организована превосходная слежка — но ему еще ни разу не удалось поймать ни одного из кравшихся по пятам соглядатаев! А ведь зрение у Жеана было острое, слух тонкий, и следил он за всем вокруг очень внимательно.
   Это было самое тревожное.
   Жеан вернулся к товарищам, нервно заходил по комнате, ругаясь про себя и кляня невидимых и неведомых врагов…
   Три приятеля видели, что творится с их командиром. Они притаились в углу не дыша, боясь привлечь к себе внимание.
   Но Жеан совсем не думал о них. Его мысли занимал даже не Аквавива с его шпионами. В душе юноши разыгрывалась мучительная борьба, смысл которой был одновременно прост и трагичен.
   Схорониться ему под Монмартрским эшафотом или нет?
   Казалось бы, что за вопрос? Но Жеану он представлялся таким запутанным, тяжелым и страшным, что мучил его куда больше, чем свора убийц, бродящих по пятам…
   В пещере жизнь его, несомненно, будет в безопасности, но ведь там лежат эти проклятущие миллионы. Вот почему Жеан колебался.
   Конечно, спасать свою жизнь — дело праведное и законное. Но ради спасения жизни обесчестить себя — украсть (да-да, именно украсть) не принадлежащие тебе миллионы? Да лучше тысячу раз подохнуть!
   Так думал Жеан, меряя шагами комнату, словно тигр в клетке. Наконец он встал прямо перед Гренгаем, Эскаргасом и Карканем, даже не замечая их, в гневе топнул ногой и воскликнул:
   — Не пойду, не пойду, провались все к дьяволу! Если пойду — не устою перед искушением… а я не хочу, не хочу!
   Три приятеля в замешательстве переглядывались. Что это значит? Куда он не пойдет? Чего не хочет? Что за искушение?
   Понемногу Жеан остывал — и наконец принял решение.
   — Гренгай! — сказал он. — Можешь ты мне найти жилье на несколько дней?
   Гренгай почесал в затылке и, просветлев, воскликнул:
   — Это можно. Только оно за городом.
   — Ничего, — ответил Жеан, немного подумав.
   — Так вот, командир: вы знаете Мартину, помощницу Перетты?
   Жеан кивнул головой..
   — У ее зятя есть домик в Вильнев-сюр-Гравуа, недалеко от Монмартрского предместья. Да вон он, командир, — его и отсюда видно.
   Он подвел Жеана к окошку, выходившему на задний двор, и распахнул настежь обе створки. Жеан вместе с Гренгаем высунулся наружу.
   — Видите, там, слева, высокая стена. — показал Гренгай, — и близ нее три домика? Как раз в третьем, ближе к углу стены, и живет зять Мартины; его зовут Кривой Симон. Он с удовольствием сдаст вам комнатку на чердаке. Только там не слишком-то уютно.
   Жеан махнул рукой: это, мол, все равно.
   — Займись-ка этим делом. Сегодня мне там надо будет уже ночевать.
   — Ну, дело это нехитрое: Кривой Симон — человек жадный; я ему за месяц постоя дам экю — он сразу и согласится. Хотите, через час можете уже там поселиться.
   — Нет, не надо: мне только переночевать.
   Уладив это дело, юноша вернулся к Пардальяну. Оседлав коней, отец с сыном выехали из города и целый день провели вместе, скача по окрестным лесам. Жеан, разумеется, рассказал и про то, как обрушился потолок в мансарде, и про то, как упала на него с крыши каменная глыба, и про то, что Гренгай нашел ему новое жилье.
   Переезд Пардальян вполне одобрил и прибавил:
   — Послушай вы меня, не возвращались бы на Арбр-Сек.
   — Да что с того, сударь? Я оставил свою мансарду ночью; никто меня не видал, никто за мной не шел — я, по крайней мере, никого не заметил. Л сегодня утром о моем новом жилище уже известно и меня пытаются гам убить. Вдруг с тем домом, что нашел Гренгай, будет то же самое? И кто знает, что вообще ждет меня нынче вечером?
   Пардальян увидел: сын его не выказывает тревоги, — и довольно улыбнулся такой упрямой беспечности. Он только сказал как бы невзначай:
   — Вот увидите: вам еще придется укрываться на Монмартре под эшафотом. Лучше этого вам ничего не придумать.
   Лицо юноши на миг омрачилось. Он ответил сквозь зубы;
   — Там посмотрим!
   Пардальян с сыном вернулись в город на закате. Чтобы успеть к Кривому Симону до закрытия ворот. Жеану нельзя было терять ни минуты. Распрощавшись с Пардальяном, он заторопился к Монмартрским воротам.
   Пардальян, немного выждав, тайком пошел следом за ним. Жеан скорым шагом миновал заставу, и шевалье хотел было покараулить у него под дверью, но потом передумал:
   — За ним никто не шел — это точно. Как бы искусны они ни были, им невозможно узнать, где он сегодня заночует. Да и поздно уже: вот и ворота запирают.
   Жеан дошел до дома, указанного Гренгаем. Он тоже был убежден, что за ним никто не следовал, однако, прежде чем постучаться, юноша внимательно осмотрелся кругом.
   Дом стоял близ утла стены, что огораживала большой участок в форме трапеции, почти примыкавший к городскому валу. Со стороны Монмартрского предместья, где находился Жеан, стояло еще две таких же лачужки, на большом расстоянии друг от друга; дальше начиналась уже улица. Вдоль стены тянулась довольно высокая насыпь из гравия, поэтому с фасада в домике было два этажа, а с тыла — три.
   Жеана встретила какая-то старуха.
   — Наконец-то, — живо воскликнула она, — наконец-то вы пришли, сударь! А я уж вас заждалась — в мои годы тяжело поздно ложиться. Пойдемте, я проведу вас в комнату.
   — Простите, сударыня, — вежливо сказал Жеан. — Я думал, меня встретит мужчина, некто Кривой Симон…
   — А Симон здесь больше не живет — как раз сегодня продал дом, да как выгодно! — отвечала старуха. — Вот и комната ваша, сударь. А моя как раз под вами; если вам что понадобится — топните только ногой. Доброй ночи!
   Старуха поставила свечу на колченогий столик и вышла. Жеан остался в недоумении.
   — Вот дьявол! — говорил он себе. — Что это еще за продажа? И какая мерзкая халупа! Гренгай, конечно, говорил, что здесь неуютно, но тут попросту отвратительно! Так и хочется уйти.
   Он подумал еще и решил, подобно Пардальяну:
   — Куда ж я пойду в такой час? Да и кто может знать, что я решил тут ночевать? Проследили за Гренгаем? Возможно… но маловероятно. Ладно, авось до утра ничего не случится.
   Но из осторожности он все-таки подробно осмотрел всю мансарду. Подергал дверь — с виду крепкую и с хорошим засовом. В каморке было маленькое окошко. Жеан открыл его и выглянул наружу:
   — Так… Три высоких этажа, внизу сад… Вон там, слева, каменная стена… пожалуй, близковато от нее до окна… Что ж, с этой стороны опасаться, кажется, нечего. Сегодня я здесь переночую, но завтра же съеду — и черт меня побери, если нога моя еще ступит в эту развалюху!
   Все казалось ему подозрительным: и дом, и старуха, и ее объяснения, ничего не объяснившие… Он был недоволен, что так разволновался, ругал себя за это — но ничего не помогало: на душе было по-прежнему тяжело.
   Жеан, не раздеваясь, закутался в плащ, улегся на постель, держа под рукой обнаженную шпагу, задул свечу и сказал сам себе:
   — Давай спать!
   Но как ни старался, он не мог уснуть от тревоги. Так он и лежал, сжав рукой эфес рапиры, вглядываясь в темноту и прислушиваясь…
   Но вот тишина и спокойствие летней ночи мало-помалу успокоили его, убаюкали — и он забылся сном.
   Среди ночи Жеан внезапно проснулся. Тьма стояла непроглядная; в горле першило от какого-то удушливого запаха. Жеан открыл глаза, и словно тысячи иголок сразу впились в них; он тотчас опять закрыл их и прислушался. Повсюду слышался какой-то странный зловещий треск; внизу что-то непрестанно гудело — все громче с каждой минутой.
   Жеан не спал — но происходящее показалось ему так странно, что он проворчал про себя:
   — Какой страшный сон, провались все к дьяволу! Почему-то нечем дышать! Ну-ка, черт подери, просыпайся, слышишь?