Жак Кристиан. Закон пустыни

* * *

   Пазаир поставил ларец из эбенового дерева между собой и Нефрет. Выдвинув ящичек, он вынул оттуда шашки из покрытой лаком обожженной глины и расставил их на доске. Нефрет начала игру; суть ее заключалась в том, чтобы продвигать шашки из тьмы к свету, избегая попадания в ловушки, расставленные на их пути, и открывая множество дверей. На третьем же ходе Пазаир сделал ошибку.
   – Ты не следишь за игрой.
   – У меня нет новостей от Сути.
   – Ты считаешь, что это серьезно?
   – Боюсь, что так.
   – Как он может связаться с тобой из пустыни?
   Судья хмуро молчал.
   – Ты и вправду думаешь, что он мог тебя предать?
   – Но он мог бы подать хоть какой-нибудь знак.
   – Ты думаешь о самом плохом?
   Пазаир поднялся, забыв об игре.
   – Ты ошибаешься, – решительно произнесла молодая женщина. – Сути жив.

* * *

   Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы: Бел-Тран, до того занимавший посты главного управляющего зерновыми складами и помощника главного казначея, только что был назначен распорядителем государственной казны. Иными словами, на него возлагалась ответственность за всю египетскую экономику, а его непосредственным начальником становился визирь. Отныне Бел-Трану вменялось в обязанность принимать и проводить опись минералов и других ценных материалов, инструментов, предназначенных для строительства храмов и создания саркофагов, предметов ритуала, мазей, тканей и амулетов. Он должен будет выплачивать земледельцам вознаграждение за урожай, и устанавливать налоги, а помогать ему в работе станет многочисленный корпус опытных чиновников.
   Когда страсти немного улеглись, выяснилось, что против этого назначения никто и не возражал. Идея принадлежала нескольким высшим сановникам двора, которые по собственному почину обратились к визирю с предложением выдвинуть Бел-Трана на высокий пост; некоторым и вправду его восхождение по служебной лестнице казалось слишком стремительным, но разве он не продемонстрировал всем свои блестящие способности к управлению? Реорганизация подведомственных служб, оказавшаяся весьма результативной, эффективный контроль над расходами – все это говорило в его пользу, безусловно перевешивая минусы – тяжелый характер и некоторую склонность к единоначалию. На его фоне прежний распорядитель выглядел очень блекло: вялый и медлительный, он совершенно погряз в рутине, и своим неуместным упрямством обескуражил даже последних сторонников. Оказавшись вознесенным на гребень успеха, получив завидный пост как вознаграждение за упорный труд, Бел-Тран не скрывал намерений искать новые пути, чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет своего ведомства. Обычно равнодушный к похвалам, на этот раз визирь Баги находился под впечатлением от обилия благоприятных отзывов.
   Служебные помещения, где размещалось ведомство Бел-Трана, занимали обширную территорию в самом центре Мемфиса; у входа двое стражников следили за потоком посетителей. Нефрет назвала себя: ей пришлось ждать, пока ее приглашение было подтверждено. Она прошла вдоль загона для скота и нижнего двора, где писцы-счетоводы принимали налоги, вносимые продуктами. Лестница вела в хранилища, которые заполнялись и опустошались в зависимости от периодичности поступления налогов. Один этаж здания занимала целая армия служащих, сидевших под навесом.
   Старший сборщик, стоя у входа в амбары, наблюдал за тем, как крестьяне выгружали овощи и фрукты.
   Женщину пригласили войти в соседнее строение; она прошла через все три пролета нижнего этажа, разделенных между собой четырьмя колоннами; там сидели высшие чиновники, занятые составлением протоколов. Секретарь провел ее в просторное помещение, своды которого поддерживали шесть опор, – здесь Бел-Тран принимал самых уважаемых посетителей. Новый распорядитель государственной казны давал поручения троим служащим: он говорил быстро, разъясняя им подробности сразу нескольких дел и легко переходя от одного вопроса к другому.
   – Нефрет! Спасибо, что пришли.
   – Ваше здоровье становится делом государственной важности.
   – Во всяком случае, оно не должно мешать мне выполнять свои обязанности.
   Бел-Тран отпустил подчиненных и показал лекарю свою левую ногу: обширная ярко-красная бляшка на коже была обрамлена множеством мелких гнойничков.
   – Ваша печень нуждается в очистке, и есть признаки почечной недостаточности. На кожу наносите помаду из цветов акации и яичных белков; несколько раз в день пейте по десять капель сока алоэ, и не забывайте принимать ваши обычные лекарства. Наберитесь терпения и будьте внимательны.
   – Признаюсь, я часто забываю о прописанных мне процедурах.
   – Если вы не отнесетесь к лечению со всей серьезностью, ваше воспаление может привести к тяжелым последствиям.
   – Где взять время на все? Мне бы хотелось чаще видеть сына, объяснить ему, что он – мой наследник, рассказать о том, какая на него ляжет ответственность.
   – Силкет жалуется, что редко вас видит.
   – Моя нежная, терпеливая Силкет! Она понимает, какими важными делами я занимаюсь. Как поживает Пазаир?
   – Его только что пригласил к себе визирь: видимо, он хочет поговорить об аресте полководца Ашера.
   – Я восхищаюсь вашим мужем. Мне кажется, что цель, которую он преследует, предназначена ему свыше и ничто не заставит его свернуть с этого пути.

* * *

   Баги сидел, склоняясь над документами. На его столе лежал проект закона о бесплатном образовании для бедных. Когда Пазаир вошел, визирь не поднял головы.
   – Я ждал вас раньше.
   Его резкий тон удивил судью.
   – Садитесь. Я должен закончить эту работу.
   Внешность визиря, сгорбленного и сутулого, с вытянутым, неприятным лицом, несла на себе печать прожитых лет.
   Пазаир, который полагал, что ему удалось снискать дружеское расположение Баги, не понимал причины его внезапного гнева.
   – Старший судья царского портика обязан быть безупречным, – хрипло отчеканил визирь.
   – Я с вами полностью согласен: человек, занимающий эту должность, должен быть вне подозрений.
   – Сегодня ее занимаете вы.
   – У вас есть в чем меня упрекнуть?
   – Все обстоит гораздо хуже, судья Пазаир. Как вы можете объяснить ваше поведение?
   – В чем вы меня обвиняете?
   – Я надеялся, что вы будете более искренни.
   – То есть меня снова обвиняют без доказательств?
   Крайне раздраженный, визирь поднялся.
   – Вы забываете, с кем говорите?
   – Я не приемлю несправедливости, от кого бы она ни исходила.
   Баги схватил исписанную иероглифами деревянную дощечку и положил ее перед Пазаиром.
   – Узнаете ли вы свою подпись внизу текста?
   – Да.
   – Прочтите.
   – Речь идет о поставках рыбы высшего качества на склады Мемфиса.
   – Об этих поставках распорядились вы. Однако указанных здесь складов не существует. Выходит, вы совершили хищение этой отборной продукции, которая не попала на городские рынки. Тара из-под нее обнаружена неподалеку от вашего дома.
   – Ловко закручено!
   – На вас донесли.
   – Кто?
   – Письмо без подписи, но все сходится. Поскольку начальника стражи нет в городе, расследование провел один из его подчиненных, который все тщательно проверил.
   – Один из сотрудников Монтумеса, я полагаю?
   Баги смутился.
   – Именно так.
   – И вам не пришло в голову, что все это может быть подстроено?
   – Конечно, я об этом подумал. Тем более что есть кое-какие обстоятельства: следствие вел один из подручных Монтумеса, сам он работает на рыбных промыслах, и не исключено, что хочет вам отомстить… Но, тем не менее, под этим компрометирующим документом стоит ваша подпись.
   Тон визиря изменился. Он явно испытывал облегчение оттого, что судья, судя по всему, сумеет дать объяснение неприятному инциденту.
   – У меня есть неопровержимое доказательство собственной невиновности.
   – Очень на это надеюсь.
   – Простая предосторожность, – объяснил Паза-ир. – Мне довелось немало пережить, и это заставило меня избавиться от излишней доверчивости. Всякий, у кого есть именная печать, должен быть крайне осмотрительным. Я предполагал, что рано или поздно мои противники воспользуются этой возможностью меня скомпрометировать. И потому в каждом официальном документе я ставлю маленькую красную точку после девятого и двадцать первого слов. А на месте, куда я ставлю печать, рисую маленькую пятиконечную звезду: краска от печати почти размывает ее, но рассмотреть все-таки можно. Посмотрите внимательно на эту дощечку – на ней нет моих отличительных знаков.
   Визирь встал и подошел к окну, чтобы рассмотреть документ на свету.
   – Да, их здесь нет, – подтвердил он.

* * *

   Но Баги на этом не остановился. Он лично проверил несколько таблеток и папирусов, подписанных Пазаиром, на предмет указанных отличительных знаков. Они присутствовали везде. И, желая сохранить в неприкосновенности чужой секрет, он посоветовал старшему судье сменить условные знаки и никому не рассказывать о своей маленькой хитрости.
   По личному приказу визиря Кем допросил своего сотрудника, который получил подметное письмо и не доложил о нем своему начальнику. Подчиненный быстро сломался и рассказал, что Монтумес его подкупил, убедив, что скоро Пазаир снова угодит за решетку. Сильно обозлившись, Кем послал в Дельту отряд охраны, который доставил бывшего начальника стражи в Мемфис. Тот настаивал на своей невиновности.
   – Пока я разговариваю с вами без протокола, – подчеркнул Пазаир. – И речь о судебном процессе тоже пока не идет.
   – Меня оклеветали!
   – Ваш сообщник признался.
   Лысый череп Монтумеса порозовел. У него начинался зуд, и он едва сдерживался. Подумать только: он, некогда державший в своих руках столько чужих судеб, не сумел справиться с этим судьей! Тон его стал елейным.
   – На меня свалилось несчастье, злые языки пытаются меня очернить. Как мне защищаться?
   – Лучше признайте свою вину.
   Монтумес тяжело вздохнул.
   – Что со мной будет?
   – Управлять чем бы то ни было вы недостойны. Желчь, которая течет по вашим венам, отравляет все, к чему вы прикасаетесь. Я отправлю вас в Библос, в Ливан, подальше от Египта. Вы будете работать в отряде, обслуживающем наши суда.
   – Вы предлагаете мне тяжелый физический труд?
   – Разве это не самое большое счастье?
   В гнусавом голосе Монтумеса послышался гнев.
   – Почему я один должен отвечать? На это меня толкнул Денес.
   – Как можно вам верить? Ведь ложь всегда была вашим излюбленным оружием.
   – Я хотел вас предупредить.
   – Какая трогательная доброта.
   Монтумес ухмыльнулся.
   – Доброта? Вот уж нет, судья Пазаир! Дорого бы я дал, чтобы вас поразила молния, унесло водным потоком, засыпало камнями! Удача отвернется от вас, число ваших врагов будет расти!
   – Смотрите не опоздайте: ваше судно отплывает через час.

31

   – Вставай, – приказал Эфраим.
   Голый, с деревянным ошейником и руками, связанными за спиной за локти, Сути с трудом поднялся. Эфраим дернул за веревку, обвязанную вокруг пояса пленника.
   – Доносчик, подлый стукач! Как я в тебе ошибся, малыш.
   – Зачем ты записался в бригаду рудокопов? – тихо спросил полководец Ашер.
   Губы Сути пересохли, тело ныло от жестоких побоев, на волосах запеклась кровь, но взгляд, которым он ответил на взгляд полководца, пылал огнем.
   – Позвольте, я развяжу ему язык, – попросил один из стражников, нанятых Ашером.
   – Позже. Его гордость даже забавна. Ты охотился за мной, хотел доказать, что я руковожу хищением золота? Ты неплохо соображаешь, Сути. Да, жалованья старшего офицера мне не хватает. Если невозможно свергнуть царя этой страны, значит, надо пользоваться ситуацией.
   – Мы поедем на север? – поинтересовался Эфраим.
   – Только не туда. Возле Дельты нас поджидают армейские подразделения. Мы поедем на юг, пройдем за Элефантиной и оттуда свернем на запад, в пустыню, а там соединимся с Адафи.
   «Имея повозки, запас продовольствия и воды, он сможет это сделать», – подумал Сути.
   – У меня есть карта, где указаны колодцы, – сказал Ашер. – Вы погрузили золото?
   Эфраим улыбнулся:
   – На этот раз в шахте действительно ничего не было! Может, лучше освободиться от этого шпиона?
   – Мы проведем опыт: интересно, сколько времени он протянет, если будет идти целый день и получит только два глотка воды? Вообще-то Сути – крепкий парень. Результаты нашего опыта помогут нам, когда мы начнем тренировать ливийские войска.
   – Я бы все же хотел кое о чем его спросить, – настаивал великан.
   – Потерпи. К следующему привалу он станет посговорчивее.

* * *

   Ненависть. Неукротимая ненависть, пропитавшая каждую клеточку его тела, впечатавшаяся в мускулы и придающая сил. Это благодаря ей Сути будет бороться, пока не остановится сердце. У него, узника этих трех палачей, не было ни малейшего шанса спастись. Именно в тот момент, когда Ашер, казалось, уже был у него на крючке, победа обернулась сокрушительным поражением. И главное, нет никакой возможности связаться в Пазаиром, сообщить ему о своих находках. Его героические усилия оказались ненужными, жизнь закончится здесь, вдалеке от друга, от Мемфиса, от Нила, от садов и женщин. Как это глупо! Сути вовсе не стремился попасть в подземное царство, беседовать там с шакалоголовым богом Анубисом, встретиться лицом к лицу с Осирисом и его последним судом. Ему страстно хотелось любить, драться с врагами, скакать верхом наперегонки с ветрами пустыни, стать богаче, чем самый богатый из придворных, – только для того, чтобы посмеяться над ним. А между тем ошейник сдавливал шею все сильнее.
   Он брел, поддергиваемый веревкой, сильно натиравшей ему кожу спины и живота; другой ее конец был привязан к повозке, груженной золотом, и, если он замедлял шаг, она тащила его волоком. Колеса крутились медленно: чтобы не завязнуть в песке, телега должна была двигаться по узкой колее; но Сути все это казалось адской гонкой, которая все ускорялась, чтобы заставить его растратить последние силы. Однако в тот момент, когда он уже готов был упасть, откуда-то брались силы сделать еще один шаг. Потом еще один, и еще…
   Этот день катком прокатился по его полумертвому телу.
   Повозка встала. Сути простоял еще какое-то время неподвижно, как будто он разучился садиться. Потом его колени согнулись, и он всем телом осел на пятки.
   – Хочешь пить, малыш?
   Эфраим с насмешкой поднес бурдюк к самому его носу.
   – Ты вынослив, как дикое животное, но больше трех дней не продержишься. Я поспорил со стражником, а я не люблю проигрывать.
   Эфраим дал пленнику воды. Прохладная влага, смочив губы, разлилась по всему телу. Ударом ноги стражник опрокинул его на песок.
   – Мои друзья будут отдыхать, а я постою на карауле и хочу с тобой побеседовать.
   Рудокоп вмешался.
   – Мы с тобой заключили пари; ты не имеешь права его утомлять.
   Сути, закрыв глаза, продолжал лежать на спине. Эфраим отошел, а стражник все кружил вокруг него.
   – Завтра ты умрешь, но прежде заговоришь. Я обламывал и не таких, как ты.
   Сути едва различал звук его тяжелых шагов.
   – Возможно, ты уже все сказал о твоем задании, но я все же хочу быть спокоен на этот счет. Как ты поддерживал связь с судьей Пазаиром?
   На лице Сути появилось подобие улыбки.
   – Он придет за мной. И вы, все трое, пойдете в тюрьму.
   Стражник сел рядом.
   – Но ты один, и судья о тебе ничего не знает. Помощи тебе ждать неоткуда.
   – Это будет твое последнее заблуждение.
   – Твой разум расплавился от солнца.
   – Всю жизнь ты предавал и, в конце концов, потерял чувство реальности.
   Стражник дал Сути оплеуху.
   – Не зли меня еще больше, или я натравлю на тебя собаку.
   Уже почти совсем стемнело.
   – Не надейся, что тебе удастся поспать; пока не расскажешь все, я буду щекотать тебя своим ножичком.
   – Я все сказал.
   – Не думаю. Как, например, тебя угораздило попасть в ловушку?
   – Потому что я идиот.
   Стражник приставил кинжал к голове пленного.
   – Спи, малыш; завтрашний день будет для тебя последним.
   Свинцовая усталость прижимала тело Сути к земле, но заснуть не удавалось. Краем глаза он видел, как стражник пальцем потрогал острие ножа, его лезвие и положил оружие на песок рядом с собой. Сути знал, что тот возьмет его в руки раньше, чем займется заря. Как только он задремлет, стражник перережет ему горло, радуясь тому, что избавляется от лишнего груза. И полководец Ашер не будет иметь к нему претензий.
   Сути боролся с дремотой: он не хотел, чтобы смерть застала его врасплох. Когда это животное нападет на него, он плюнет ему в лицо.

* * *

   Луна, воинственная властительница ночи, обнажила свой изогнутый кинжал, подняв его в небо. Сути умолял ее спуститься и вонзить клинок в его тело, чтобы положить конец страданиям. Неужели такому закоренелому безбожнику, как он, боги не могли оказать столь ничтожную услугу?
   Если он еще оставался в живых, то лишь благодаря пустыне. Он с таким сочувствием относился к ее обездоленности, бесплодности, одиночеству и вместе с тем завораживающей мощи, что, в конце концов, ощутил некое родственное чувство. Этот океан песка и камней стал его союзником. Вместо того чтобы обескровить, он придавал ему силы. Выжженный солнцем и высушенный всеми ветрами саван пустыни подходил ему больше, чем помпезные гробницы, в которых упокоивалась знать.
   Стражник все сидел, стараясь не пропустить момент, когда узник совсем ослабеет. Как только этот несчастный закроет глаза, он скользнет в его сон и, как смерть-воровка, похитит его душу. Но Сути, напитанный пустыней и напоенный луной, держался.
   Вдруг палач испустил хриплый крик: он замахал руками, как раненая птица крыльями, попытался встать и рухнул навзничь.
   Выйдя из ночи, появилась богиня смерти. Сознание вернулось к Сути, и он понял, что бредил. Похоже, он вступал в то ужасное пространство, отделяющее этот мир от потустороннего, где уходящего начинают осаждать фантастические чудовища.
   – Помоги мне, – приказала богиня. – Надо перевернуть труп.
   Сути приподнялся.
   – Пантера! Но как…
   – Об этом потом. Поторопись, мне надо вытащить кинжал, который я вонзила ему в шею.
   Светловолосая ливийка помогла любовнику встать на ноги. Она толкала тело стражника руками, он – ногами. Пантера вырвала оружие, разрезала веревки, сняла ошейник и прижала Сути к себе.
   – Какое счастье… Это Пазаир спас тебя. Он рассказал, что ты отправился в Коптос с бригадой рудокопов. Там я узнала, что ты исчез, и последовала за группой стражников, которые хвастались, что непременно тебя найдут. Теперь мне удалось уничтожить твоего истязателя. Ливийцы умеют выживать в этом аду. Пойдем, я напою тебя.
   И она увлекла его за бугор, откуда скрытно вела наблюдение за стоянкой. Пантера демонстрировала фантастическую энергию: она несла два бурдюка с водой, запасы которой пополняла у каждого колодца, мешок сушеного мяса, лук и стрелы.
   – А что Ашер и Эфраим?
   – Они спят в повозках, и с ними огромная собака. Пока подобраться к ним невозможно.
   Сути терял сознание: Пантера покрывала его поцелуями.
   – Нет, только не сейчас!
   Она помогла ему лечь и, лаская, накрыла своим телом. Ее любовник был очень слаб, но не утратил мужской силы, которую она снова с наслаждением испытала.
   – Я люблю тебя, Сути. И я тебя спасу.

* * *

   Нефрет разбудил крик ужаса. Пазаир заворочался, но не проснулся. Молодая женщина накинула платье и вышла в сад.
   Служанка, которая приносила свежее молоко, была вся в слезах. Горшки валялись на земле, молоко пролилось.
   – Там, – простонала она, указывая пальцем на каменный порог.
   Нефрет нагнулась.
   На пороге валялись черепки красного сосуда; на них, написанное кисточкой черными чернилами, читалось имя Пазаира, за которым следовали непонятные магические формулы.
   – Дурной глаз! – рыдала служанка. – Надо немедленно уйти из этого дома.
   – Разве могущество Маат не выше, чем силы тьмы? – спросила Нефрет, беря служанку за плечо.
   – Жизнь судьи будет разбита, как эти горшки!
   – Ты думаешь, что я не смогу его защитить? Посмотри за этими черепками. Я схожу в мастерскую.
   Нефрет вернулась с баночкой клея, которым пользовались ремесленники. С помощью служанки она разложила фрагменты и неторопливо начала собирать их воедино. Прежде чем склеить сосуды, она стерла надписи.
   – Отдай эти горшки прачке; если она их промоет хорошенько, они очистятся.
   Служанка принялась целовать руки Нефрет.
   – Судье Пазаиру очень повезло. Ему покровительствует богиня Маат.
   – А свежее молоко у нас сегодня будет?
   – Я сейчас подою свою лучшую корову.
   И служанка убежала.

* * *

   Крестьянин воткнул в рыхлую землю кол в два раза длиннее собственного роста, укрепив на его верхушке длинную гибкую жердь. На более толстый ее конец он привязал глиняный противовес, а на другой повесил веревку с пустым кувшином. Медленным жестом, который ему приходилось повторять сотни раз на дню, он тянул за веревку, погружая кувшин в воду, что текла по каналу, а затем отпускал противовес, чтобы тот поднял полный кувшин вверх, и вода из него вылилась на землю в саду, увлажняя почву под растениями. Это устройство позволяло поливать и верхние участки, остававшиеся сухими даже во время наводнения.
   Когда первая часть работы была уже почти сделана, крестьянин услышал непривычный глухой шум. Не выпуская веревку из рук, он прислушался. Шум усиливался. Крестьянин забеспокоился, бросил свое поливальное приспособление и вскарабкался на вершину холма.
   Остолбенев от ужаса, он смотрел, как на него катился чудовищный вал, все смывавший на своем пути. Верхняя плотина была прорвана; в грязном потоке, пытаясь спастись, беспомощно барахтались люди и животные.

* * *

   Судья Пазаир первым из официальных лиц прибыл на место катастрофы. Десять человек погибло, стадо быков уменьшилось наполовину, пятнадцать поливальных приспособлений разрушено… Последствия очень тяжелые. Но крестьяне уже начали ремонтировать дамбу, им на помощь пришли отряды инженерных войск; однако вода из резервных водоемов ушла. Государство в лице старшего судьи царского портика взяло на себя обязательство помочь пострадавшим: об этом Пазаир объявил окрестным жителям, собрав их на центральной площади ближайшего селения. Однако все хотели узнать имя того, кто понесет ответственность за происшедшее; поэтому судья долго допрашивал двух чиновников, на которых была возложена обязанность содержать в порядке местные каналы, водоемы и плотины. Судя по полученной информации, никаких оплошностей они не совершали; этот вывод подтвердили и проведенные должным образом проверки: ничего необычного выявлено не было. С чиновников, осуществлявших надзор за ирригационной системой, судья публично снял все обвинения.
   Оставалось единственное объяснение, на котором и сошлись все очевидцы драмы: это был сглаз. Плотину обрушило проклятие – и это только начало: дальше кара падет на селение, затем на провинцию и, наконец, на всю страну.
   Фараон больше не способен защитить свой народ. Если в ближайшее время он не устроит праздник возрождения, что станется с Египтом? Пока что народ сохранял доверие к царю. Но его голос и его требования должны быть услышаны градоправителями и сельскими старейшинами, придворными и самим Рамсесом. Все знали, что фараон много путешествует и хорошо осведомлен о чаяниях своих подданных. Сталкиваясь с трудностями, ему случалось иногда испытывать моменты колебаний и нерешительности, однако в конечном итоге он всегда находил верную дорогу.

* * *

   Наконец-то поглотитель теней нашел выход. Чтобы получить возможность приблизиться к судье Пазаиру и инсценировать несчастный случай, следовало для начала вывести из игры тех, кто его охраняет. И самым опасным из них был не Кем, а его павиан с клыками длиннее, чем у пантеры, способный справиться с любым хищником. И все же поглотителю теней удалось найти ему достойного соперника – за очень высокую цену.
   С павианом Кема сможет справиться другой такой же самец, но более мощный и приземистый. Поглотитель теней посадил его на цепь, надел намордник и не кормил два дня, ожидая, когда представится подходящий момент. И он представился – в полдень, когда Кем кормил свою обезьяну. Она взяла кусок говядины и начала его есть – все происходило на краю террасы, откуда нубиец наблюдал за жильем Пазаира, который в этот час завтракал со своей женой.
   Поглотитель теней спустил своего павиана с цепи и осторожно снял с него намордник. Привлеченный запахом мяса, тот бесшумно вскарабкался по фасаду здания и предстал перед соперником. Уши его покраснели от злобы, глаза налились кровью, он ощерился, готовый к атаке. Сторожевой павиан оставил трапезу и также встал в боевую стойку. Маневр устрашения не удался; во взглядах обоих читалось одинаковое желание сражаться. Вся сцена разворачивалась в полной тишине.
   Что-то заставило Кема обернуться, но было уже поздно. Оба павиана, издав воинственный клич, кинулись в драку. Разнять их было невозможно: тела обезьян сплелись в сплошной клубок, с дикой скоростью катавшийся по террасе. Животные рвали друг друга, издавая пронзительные крики. Битва была недолгой. Бесформенная масса замерла.
   Кем боялся подойти.
   Очень медленно высунулась рука и оттолкнула труп побежденного.