Жак Кристиан. Закон пустыни

   – Теперь, когда я подал в отставку, мне уже ничего не угрожает.
   – Чем вы собираетесь заняться?
   – Я получу место в пригороде, и буду заниматься делами простых людей. Если возникнут какие-то проблемы, я сообщу вам.
   – Вы все еще верите в справедливость?
   – Вы оказались правы, но мне горько это признавать.
   – Я тоже хочу заняться чем-нибудь другим.
   – Умоляю вас, не бросайте вашу работу. По крайней мере, преступники будут задержаны и безопасность обеспечена.
   – Ровно до следующей амнистии… Меня все это не удивило, но мне больно за вас.
   – В этой ситуации, даже если наши возможности скромны, мы будем делать то, что должны. Больше всего, Кем, я боялся, что вы не одобрите мои действия.
   – Я страшно расстроился, что из-за дела Кадаша не смогу вас проводить.
   – Каково ваше мнение об этом деле?
   – Тройное отравление. Но кто виновник? Двое молодых людей были сыновьями бродячего актера. Погребальная церемония прошла быстро, на ней никто не присутствовал, кроме жрецов. Это самое мрачное дело из всего, чем мне приходилось заниматься. Тела не останутся в Египте, их передадут в Ливию, учитывая происхождение Кадаша.
   – Видимо, там был кто-то четвертый, кто и совершил злодеяние?
   – Это мог быть тот, кто охотился за вами?
   – Во время праздника Опет Денес расспрашивал меня о том, как держался в тюрьме его друг Кадаш. И я рассказал ему, что он обещал мне, перед тем как выпьет яд, раскрыть истину.
   – То есть Денес убрал неудобного свидетеля…
   – Но почему так жестоко?
   – Слишком крупная идет игра. Конечно, Денес воспользовался услугами какого-то наемного убийцы, и я постараюсь его найти. Мой павиан уже здоров, и мы будем действовать вместе.
   – Меня мучает одна деталь: Кадаш был уверен, что избежит смертной казни.
   – Он надеялся, что его выручит Денес.
   – Наверное, но он вел себя так нагло… как будто предвидел будущую амнистию.
   – Утечка сведений?
   – Но тогда я бы об этом знал.
   – Не обольщайтесь; наоборот, вы бы узнали все в последнюю очередь. Всем известны ваше упорство и неуступчивость, а ведь процесс Денеса получил бы оглушительный резонанс.
   В голове у Пазаира крутилась ужасная мысль, которую его мозг отказывался рассматривать: сговор между Рамсесом Великим и Денесом, разложение на самом верху, земля, любимая богами, отдана на растерзание алчным злодеям.
   Кем почувствовал волнение судьи.
   – Понять все мы сможем, только зная факты. Поэтому я и хочу пойти по следу, который должен привести к тому, кто угрожал вам. Он может рассказать много интересного.
   – Теперь ваша очередь быть осторожным, Кем.

* * *

   Хромой был одним из самых знаменитых торговцев на черном рынке Мемфиса, который разворачивался на заброшенной пристани в те дни, когда в порт приходили суда, груженные самым различным товаром. Стража не спускала глаз с этих мест; писцы, занятые сбором налогов, тоже не обходили их стороной.
   В свои шестьдесят лет Хромой мог бы давно спокойно жить в собственном поместье на берегу реки, но его рискованная коммерция доставляла ему большое удовольствие, особенно если удавалось надуть какого-нибудь доверчивого простака. Его последней жертвой стал чиновник казначейства, любитель эбенового дерева. Польстив тщеславию покупателя, Хромой продал ему мебель из самого дешевого материала, выдав его за дерево ценной породы. Подделка, правда, была искусная.
   Наклевывалось и другое дельце: еще один богатый любитель хотел приобрести коллекцию нубийских щитов, принадлежавших одному из самых воинственных племен. Крупно рисковать, чувствовать дыхание опасности было восхитительным ощущением, за которое можно дорого заплатить. Зная наперечет всех местных ремесленников, Хромой заказал у них фальшивые щиты, которые, впрочем, выглядели гораздо внушительнее подлинных. Ему осталось лишь подвергнуть их специальной обработке, чтобы они производили впечатление оружия, прошедшего через самые жестокие битвы.
   У него на складе хранилось множество подобных чудес, которым он умел придавать особый шарм. Он имел дело только с крупными клиентами, особенно любил тех, кто не стеснен в средствах и не особенно умен. Открывая засовы, он смеялся, думая о том, что ему предстоит завтра.
   В тот момент, когда он запирал дверь, ему на плечи свалилась черная шкура какого-то животного. Запутавшись в ней, Хромой завопил, упал и стал звать на помощь.
   – Не ори так громко, – сказал Кем, немного отодвигая шкуру, чтобы тот мог дышать.
   – А, это ты… что ты здесь делаешь?
   – Узнаешь эту шкуру?
   – Нет.
   – Не ври.
   – Я говорю правду.
   – Ты один из лучших моих соглядатаев, – признал нубиец. – Но в данном случае я обращаюсь к тебе как к торговцу. Кому ты продал огромного самца павиана?
   – Я не торгую животными.
   – Такая обезьяна вполне могла работать в страже. Только такой мошенник, как ты, мог отважиться на незаконную сделку подобного масштаба.
   – Это клевета.
   – Я знаю, какой ты жадный.
   – Это не я!
   – Убийца раздражен твоим упрямством.
   – Я ничего не знаю.
   – Ну, тогда тебе придется иметь дело с ним.
   Хромой исчерпал весь запас своих отговорок.
   – Я слышал о каком-то огромном павиане, которого поймали в районе Элефантины. Дельце перспективное, но не для меня. Я только предоставил судно.
   – И немало за это содрал, я полагаю.
   – Мороки и расходов тоже было немало.
   – Жалеть тебя я не стану. Меня интересует только одно: кому ты передал обезьяну?
   – Это дело очень деликатное…
   Павиан, теряя терпение, начал скрести лапой землю.
   – Ты меня не выдашь?
   – Мой Убийца не болтлив.
   – Никто не должен знать о том, что я тебе говорю. Сходи к Коротконогому.

* * *

   Этот персонаж носил свою кличку заслуженно: крупная голова, волосатая грудь и слишком короткие ноги, правда, крепкие и мясистые. В детстве и юности ему пришлось перетаскать огромное количество ящиков и корзин с фруктами и овощами, зато теперь он был хозяином и имел в своем подчинении сотню земледельцев, у которых скупал для продажи их продукцию. Помимо своего официального занятия, Коротконогий приторговывал по случаю всяким левым товаром.
   При виде Кема и его обезьяны радости он не ощутил.
   – Я не делаю ничего незаконного.
   – А ты не любишь стражу.
   – И еще меньше с тех пор, как ты стал ее начальником.
   – Надо полагать, тебя мучает совесть?
   – Задавай свои вопросы.
   – Ты так торопишься все выложить?
   – Твой павиан все равно меня заставит. Так чего тянуть.
   – Вот как раз о павиане я хотел бы с тобой потолковать.
   – Терпеть не могу этих чудовищ.
   – Тем не менее, ты купил одного у Хромого.
   Коротконогий явно смутился и сделал вид, что расставляет ящики.
   – Мне было приказано.
   – Кем?
   – Одним странным типом.
   – Его имя?
   – Я не знаю.
   – Тогда опиши его.
   – Не могу.
   – Это странно.
   – Человек, который попросил меня достать крупного самца павиана, был никакой, весь как бы стертый, без особых примет. На нем был парик, надвинутый на лоб так, что почти скрывал глаза, и бесформенное одеяние, скрывавшее тело. Я бы не смог узнать его, тем более что наш разговор был очень кратким. О цене он со мной не торговался.
   – Какой у него голос?
   – Странный. Держу пари, что он пытался его изменить. Должно быть, набрал в рот камешков или орехов.
   – Ты видел его только один раз?
   – Да.
   След оборвался. Скорее всего, задание наемного убийцы само собой отменялось с отставкой Пазаира и смертью Кадаша.

* * *

   Сабабу втыкала шпильки в свою прическу, вид у нее был заинтересованный.
   – Неожиданный визит, судья Пазаир; вам придется потерпеть, пока я закончу причесываться. Вам понадобились мои услуги в такой ранний час?
   – Услуги вряд ли; просто хотел с вами поговорить.
   В помещении, отделанном с бросающейся в глаза роскошью, сильно пахло крепкими духами, от которых кружилась голова. Пазаир тщетно искал взглядом окно.
   – Ваша супруга в курсе, куда вы направились?
   – Я от нее ничего не скрываю.
   – Ну что ж. Она женщина незаурядная и великолепный лекарь вдобавок.
   – Я слышал, что вы ведете что-то вроде дневника.
   – Это допрос? В каком качестве вы его ведете? Вы же больше не старший судья.
   – Всего лишь скромный судебный чиновник. Вы вполне можете не отвечать мне.
   – Кто рассказал вам о моем увлечении?
   – Сути. Он убежден, что у вас есть сведения, которые могут поставить Денеса в затруднительное положение.
   – Сути – отличный парень и великолепный любовник… Для него я это сделаю.
   Мягким кошачьим движением Сабабу поднялась и скользнула за занавеску. Вернулась, держа в руках папирус.
   – Вот документ, где я записывала причуды и капризы своих лучших клиентов, их извращенные желания, в которых трудно признаться. Когда читаешь это, теряешь веру в людей. Хотя в большинстве своем египетская знать все-таки занимается любовью, как то положено природой – не причиняя другому боли телесной или душевной. Ничего нового я вам не расскажу. Это прошлое заслуживает забвения.
   И она разорвала папирус на мелкие кусочки:
   – Вы даже не попытались мне помешать. А если я вам солгала?
   – Я верю вам.
   Сабабу посмотрела на судью алчным взглядом:
   – Я не могу ни помочь вам, ни любить вас, и мне очень жаль. Сделайте Нефрет счастливой, думайте только о ее счастье, и вы проживете самую прекрасную жизнь.

* * *

   Скользя вдоль него, Пантера ласкала нагое тело Сути, гибкое, как стебель папируса на ветру. Она останавливалась и вновь продолжала свое движение, пока, наконец, не припала к губам своего любовника.
   Измученный этой медленной лаской, он положил конец этому страстному изысканию, резко опрокинув Пантеру на бок. Их ноги сплелись, они сжали друг друга в объятиях, испытав обжигающее блаженство. Оба знали, что это совершенство желания и его удовлетворения накрепко связывало их, но ни тот ни другой не хотели в этом признаться. Пантера была столь ненасытна, что одного объятия ей было мало; снова и снова своими сокровенными ласками она разжигала пламя в теле любовника. Молодой человек называл ее «ливийской кошкой», напоминавшей богиню любви, ушедшую в западную пустыню в образе львицы и вернувшуюся ласковым домашним зверьком, которого, однако, невозможно приручить. Каждый жест Пантеры был полон сладострастия, обволакивающего и причиняющего страдание; она играла с Сути, как играют на лире, заставляя звучать ее струны в лад со своей чувственностью.
   – Я поведу тебя завтракать в город. Один грек недавно открыл харчевню, где подают мясо, завернутое в виноградные листья, и белое вино из его страны.
   – Когда мы пойдем забрать золото?
   – Как только я смогу отправиться в такое путешествие.
   – По-моему, ты уже совсем выздоровел…
   – Заниматься с тобой любовью легко, во всяком случае, менее утомительно, чем шагать несколько дней по пустыне; мне нужно восстановить силы.
   – Я пойду с тобой; без меня ты не сможешь.
   – Как можно продать металл и не вляпаться в историю?
   – Надо продать ливийцам.
   – Ни за что. Попробуем найти покупателя в Мемфисе. Если не выйдет, поищем в Фивах. Это опасное предприятие.
   – Но это так возбуждает! Богатство стоит того.
   – Сажи мне, Пантера… что ты испытывала, когда убивала предателя-стражника?
   – Я боялась, что промахнусь.
   – Тебе доводилось раньше убивать?
   – Я хотела спасти тебя, и мне это удалось. А если ты попытаешься меня бросить, я убью тебя.

* * *

   Сути как будто заново открывал для себя Мемфис. Город удивлял его, сбивал с толку, казался незнакомым после долгой дороги в пустыне. В самом центре квартала Смоковницы пестрая толпа толкалась у входа в храм богини Хатхор, чтобы услышать глашатая, возвещавшего о датах грядущих праздников. Молодые рекруты отправлялись к месту службы, в свои отряды. Торговцы с ослами и повозками проталкивались к помещениям хранилищ, где получали свою порцию зерна и свежих продуктов. В порту «Счастливое путешествие» сновали лодки, напевая что-то, готовились к отплытию моряки.
   Грек открыл харчевню в одной из улочек южной окраины, недалеко от того места, где находилась прежняя контора Пазаира. Когда Пантера и Сути подошли туда, они услышали ужасные крики.
   По узкому переулку на огромной скорости неслась обезумевшая лошадь, запряженная в повозку, где сидела насмерть перепуганная, бросившая поводья женщина. Левым колесом телега задела за стену здания, ее тряхнуло, и женщина оказалась на земле. Прохожим удалось остановить эту безумную скачку.
   Сути подбежал и склонился над выпавшей женщиной. Голова ее была в крови, казалось, она не дышала. Это была госпожа Нанефер.

* * *

   Первую помощь оказали на месте, а потом пострадавшую отправили в лечебницу. Многочисленные ушибы, тройной перелом левой ноги, смятая грудная клетка, рана на затылке – спасти несчастную могло лишь чудо. Нефрет и еще два хирурга немедленно приступили к операции. Благодаря своей крепкой конституции Нанефер удалось избегнуть смертельного исхода, но передвигаться теперь она сможет только с помощью костылей.
   Когда она пришла в сознание и смогла говорить, Кем попросил разрешения допросить ее вместе с Пазаиром.
   – Судья пришел со мной как свидетель, – уточник начальник стражи. – Мне бы хотелось, чтобы при нашей беседе присутствовал магистрат.
   – Зачем такие предосторожности?
   – Потому что причины происшествия мне непонятны.
   – Лошадь, запряженная в повозку, почему-то понесла… И мне не удалось с ней совладать.
   – Вы умеете управлять такими повозками? – спросил Пазаир.
   – Нет.
   – В таком случае, что же произошло?
   – Я поднялась в повозку, поводья должен был взять слуга. И вдруг какой-то предмет, наверное, кем-то брошенный камень, попал в лошадь. Она заржала, взвилась и понесла.
   – Это похоже на покушение, не правда ли?
   Нанефер, с перевязанной головой, выглядела растерянной.
   – Невероятно.
   – Я подозреваю, что это мог быть ваш муж.
   – Это неслыханно!
   – По-вашему, я ошибаюсь? За его достойной внешностью кроется мелкая и подлая натура, которая печется лишь о своей выгоде.
   Нанефер казалась потрясенной. Пазаир продолжал.
   – Есть также подозрения и в отношении вас.
   – Меня?
   – Убийца Беранира использовал перламутровую иглу. А вы великолепно умеете обращаться с такими иглами.
   Нанефер поднялась и обвела комнату блуждающим взглядом.
   – Это чудовищно… Как вы смеете выдвигать подобные обвинения?
   – В ходе процесса, которому помешала амнистия, вам были бы предъявлены обвинения в незаконной торговле тканями, одеждой и другими текстильными изделиями. Разве одно преступление не тянет за собой другое?
   – Почему вы так настроены против меня?
   – Потому что ваш муж возглавляет преступный заговор. А вы для него – лучший соучастник.
   Нанефер печально улыбнулась:
   – Вы плохо осведомлены, судья Пазаир. До этого происшествия я собиралась с ним развестись.
   – А теперь ваши намерения изменились?
   – Целясь в меня, хотели попасть в Денеса. Я не брошу его в такую трудную минуту.
   – Извините за резкость. Я желаю вам скорейшего выздоровления.

* * *

   Двое мужчин присели на каменную скамью. Павиан был спокоен, что означало, что они нашли укромный уголок, где их никто не видит.
   – Ваше мнение, Кем?
   – Вопиющий случай хронической и неизлечимой глупости. Она не способна понять, что ее муж пытался избавиться от нее, потому что, разведясь с ним, она обрекала его на нищету. В этой семье всем владеет Нанефер. Денес и не догадывался, что его игра беспроигрышна при любом исходе. Или жена погибает от несчастного случая, или она становится его сообщницей! Большую идиотку среди нашей знати трудно найти.
   – Приговор грубоват, – оценил Пазаир, – однако справедлив. Можно считать, что один факт мы установили: Беранира убила не она.

37

   В середине зимы, которая выдалась холоднее других, Рамсес Великий отмечал праздник возрождения Осириса. За плодородием Нила, очевидным для всех, шло изобилие, побеждающее дух смерти; в каждом святилище были зажжены лампы, чтобы огонь возрождения сиял вечно.
   Фараон отправился в Саккару; целый день он собирался с мыслями, созерцая пирамиду, а затем статую своего знаменитого предшественника Джосера.
   Рамсес умолял своих предков, ставших звездами на небосводе, указать путь, который вывел бы его из темного оврага, куда ввергли правителя происки его невидимых врагов. Царское величие этого места, соединенное с прозрачной тишиной преображенной жизни, успокоило его; взгляд фараона наполнился игрой света на каменных ступенях гигантской многоярусной пирамиды – средоточия огромного некрополя.
   На закате в его сердце родился ответ.

* * *

   Кем не был человеком, созданным для того, чтобы сидеть на одном месте. С Сути он беседовал, прогуливаясь по берегу Нила.
   – Странное приключение вы себе устроили. Вернуться живым из пустыни – на такое способен не каждый.
   – Со мной была удача. Она защищает меня лучше любого божества.
   – Это очень ветреная подружка, на нее не стоит особо рассчитывать.
   – Быть осторожным – это очень скучно.
   – Эфраим был завзятый плут. Его исчезновение вас не очень опечалило.
   – Он бежал с полководцем Ашером.
   – Стражники пустыни сбились с ног, но найти их так и не смогли.
   – Они очень ловко прячутся. Я это заметил, когда сам скрывался от стражников.
   – Вы просто волшебник, Сути.
   – Это похвала или упрек?
   – Ускользнуть из когтей Ашера – настоящий фокус. Как вам это удалось?
   – Я сам не очень понимаю.
   – Логичнее было бы, если бы он вас уничтожил, согласитесь. Другая странность: зачем полководцу понадобилось забираться туда, где расположены рудники?
   – Вы спросите это у него, когда арестуете.
   – Золото – это богатство высшего порядка, недостижимая мечта. Как и вы, Ашер не верит в богов; Эфраим знает расположение заброшенных шахт, и рассказал о них полководцу. Накопив золота, Ашер мог не бояться будущего.
   – Он мне ничего такого не говорил.
   – А у вас не возникло желания пойти с ним?
   – Я был ранен, у меня не было сил.
   – Я думаю, что это вы его уничтожили. Вы его так ненавидите, что готовы пойти на любой риск.
   – Это слишком серьезный соперник для человека, находившегося в моем положении.
   – Я видел такие ситуации. Силой воли можно заставить свое тело, даже истощенное, делать многое.
   – Когда Ашер вернется, он подпадет под амнистию.
   – Он не вернется. Его тело досталось ястребам и грызунам. А кости развеет ветер. Где вы спрятали золото?
   – В моем распоряжении есть только удача.
   – Украсть этот металл было бы непростительной ошибкой. Никому еще не удавалось спрятать украденное золото в горах. Верните его, пока ваша удача вас не покинула.
   – Вы стали настоящим стражником.
   – Я люблю порядок. Страна живет счастливо и процветает, если все существа илредметы находятся на своих местах. Место золота – в храме. Везите свою добычу в Коптос, и я никому ничего не скажу. Если нет, то считайте меня своим врагом.

* * *

   Нефрет отказалась поселиться в доме Небамона, своего предшественника на посту старшего лекаря царства; это место, казалось ей, до сих пор наполняли вредоносные силы. Она предпочитала подождать, когда управляющие предоставят ей другое жилье, а пока довольствовалась скромным жилищем, куда приходила только ночевать.
   Уже на второй день после ее вступления в должность различные подведомственные ей службы потребовали аудиенции из опасения впасть в немилость.
   Нефрет успокоила всех и призвала нетерпеливых набраться выдержки. Прежде чем заняться новыми назначениями, она должна решить накопившиеся проблемы населения. Вначале она пригласила к себе ответственных за снабжение населения водой, затем принялась изучать список лечебниц и выяснила, что в некоторых из них не хватает самого необходимого. Соотношение между количеством лекарей широкого профиля и узких специалистов в разных частях страны показалось ей не отвечавшим потребности. Среди первоочередных вопросов числились и ответы иноземным владыкам, просившим прислать египетских лекарей для ухода за знатными больными.
   Понемногу молодая женщина начинала понимать масштаб свалившихся на нее задач. К этой огромной тяжести добавлялась и скрытая враждебность тех, кто после кончины Небамона занимался здоровьем Рамсеса; терапевт, хирург и зубной лекарь наперебой рекламировали свои профессиональные достоинства, утверждая, что царь ими вполне доволен.
   Чтобы снять усталость, Нефрет любила ходить пешком. В лицо ее мало кто знал, тем более в кварталах, соседствовавших с царским дворцом, поэтому она шла, куда глаза глядят, и день ее профессионального испытания, наполненный ожесточенными спорами, постепенно отходил в прошлое.
   Она удивленно взглянула на догнавшего ее Сути.
   – Я должен поговорить с тобой с глазу на глаз.
   – Без Пазаира?
   – В данном случае да.
   – Чего ты боишься?
   – Мои подозрения очень неопределенны, но в то же время ужасны… Он может возмутиться понапрасну. Я хочу поговорить сначала с тобой; ты и рассудишь…
   – Речь пойдет о Пантере?
   – Как ты догадалась?
   – Она занимает большое место в твоей жизни… кажется, ты влюблен в нее.
   – Ты ошибаешься, нас связывает только чувственность. Но Пантера…
   Сути колебался. Нефрет, любившая быструю ходьбу, замедлила шаг.
   – Ты помнишь обстоятельства убийства Беранира? – спросил он.
   – Ему воткнули в шею перламутровую иглу, место было выбрано так умело, что смерть оказалась мгновенной.
   – Таким же способом Пантера убила стражника-предателя, только у нее был кинжал. А этот человек был настоящим великаном.
   – Простое совпадение.
   – Я надеюсь, Нефрет, от всей души надеюсь.
   – Не мучай себя понапрасну. Я так хорошо чувствую душу Беранира, что могу тебе сказать сразу и с полной уверенностью. Пантера невиновна.

* * *

   Нефрет и Пазаир ничего не скрывали друг от друга. С того момента, как любовь связала их, между ними установилось такое согласие, которого не могла замутить серая повседневность, не могли нарушить никакие неурядицы. И когда судья поздно ночью пришел в спальню, его жена, проснувшись, тут же рассказала ему о своем разговоре с Сути.
   – Мысль, что он живет с женщиной, убившей Беранира, порождает в нем чувство вины.
   – И давно он так мучается?
   – Этот эпизод отпечатался в его памяти, и теперь его посещают кошмары.
   – Глупо. Пантера даже не была знакома с Бераниром.
   – Но кто-нибудь мог использовать ее преступные способности вслепую.
   – Стражника она убила из любви к Сути; можешь его успокоить.
   – Ты в этом абсолютно уверен?
   – Я уверен и в нем, и в ней.
   – Я тоже.

* * *

   Приезд царицы нарушил распорядок дня. Управляющие из провинций, собравшиеся просить необходимые санитарные средства, склонили головы перед появившейся Туей.
   Мать Рамсеса обняла Нефрет:
   – Вы наконец-то заняли подобающее вам место.
   – Я жалею о своей деревне в Верхнем Египте.
   – У вас не должно быть ни сожалений, ни угрызений. Важно лишь то, что вы служите стране.
   – Как ваше здоровье?
   – Прекрасно.
   – Но все же надо бы пройти обследование.
   – Только для того, чтобы успокоить вас.
   Несмотря на возраст и перенесенные недуги, царица выглядела хорошо. Нефрет, тем не менее, попросила ее продолжать прописанный ею курс лечения.
   – Перед вами стоит непростая задача, Нефрет. Небамон обладал даром умело обходить острые вопросы и откладывать дела в долгий ящик; он окружал себя помощниками, лишенными индивидуальности. Эти вялые, безынициативные и цепляющиеся за отжившее люди будут вам очень мешать. Инерция – серьезный враг; не теряйте мужества.
   – Как чувствует себя фараон?
   – Он сейчас на севере, поехал проверять военные гарнизоны. По-моему, его очень беспокоит исчезновение полководца Ашера.
   – Ваше прежнее взаимопонимание вернулось?
   – Увы, нет! Иначе я бы поняла причину объявления этой смехотворной амнистии, которая так не понравилась народу. Рамсес устал, его власть слабеет. Великие жрецы Гелиополя, Мемфиса и Фив скоро собираются устроить праздник возрождения: все чувствуют, что это необходимо.
   – Страна будет ликовать.
   – В душе Рамсеса снова зажжется огонь, который помогал ему победить самых опасных врагов. Если вам понадобится моя помощь, обращайтесь без колебаний; теперь наши отношения приобрели официальный характер.
   Ободренная царицей, Нефрет почувствовала, что ее силы утроились.

* * *

   Рабочие ушли, и госпожа Тапени стала осматривать мастерскую. Ее опытный глаз привык замечать самую мелкую кражу; каждый инструмент или кусок ткани должен оставаться на своем месте, ничто не должно исчезать из ее владений, иначе виновного тут же настигало суровое наказание. Строгий порядок был залогом высокого качества ее продукции.
   В мастерскую вошел мужчина.
   – Денес… Зачем ты пришел?
   Судовладелец тщательно прикрыл за собой дверь. Массивный, с квадратным лицом, он медленно приближался к ней.
   – Ты же сказал, что мы не должны больше видеться.
   – Именно так.
   – Ты совершил оплошность. Я не из тех женщин, которых можно использовать, а потом бросить.
   – Ты тоже совершила оплошность. Я не из тех, кого можно шантажировать.