Жак Кристиан. Закон пустыни

   – Мы снова вместе. И ты полон сил, я знаю, я чувствую это.
   Ласковое тепло согрело душу Пазаира. Боль стихла, усталость ушла. Нефрет была настоящей волшебницей.
   – В течение месяца каждый день ты будешь пить воду из медного сосуда. Это прекрасно лечит от слабости и тоски.
   – Кто мог так подставить меня? Скорее всего, тот, кому было известно, что Беранир вот-вот станет верховным жрецом Карнака и сможет нас поддерживать.
   – Кому ты об этом рассказывал?
   – Твоему врагу, старшему лекарю Небамону – чтобы он оставил тебя в покое.
   – Небамону… Тому, у кого были доказательства твоей невиновности, и кто вынуждал меня выйти за него замуж!
   – Я совершил ужасную ошибку. Узнав о предстоящем назначении Беранира, он решил одним ударом убить двух зайцев: устранить учителя и обвинить в этом преступлении меня.
   Лоб Пазаира перерезала морщина.
   – Он не единственный возможный виновник. После моего ареста начальник стражи Монтумес вступил в сговор со старшим судьей.
   – Магистратура и стража, замешанные в одном преступлении…
   – Заговор, Нефрет, заговор, объединивший людей влиятельных и властных. Беранир и я начали им мешать: я собирал серьезные улики, а он давал мне возможность вести расследование до конца. Зачем понадобилось уничтожать почетную стражу сфинкса – вот на какой вопрос необходимо найти ответ.
   – Не забудь также о химике Чечи, о краже небесного железа и об Ашере, полководце-изменнике.
   – У меня никак не получается связать воедино преступления и подозреваемых.
   – Прежде всего, надо позаботиться о памяти Беранира.

* * *

   Сути хотел достойно отметить возвращение своего друга Пазаира. Он пригласил его с женой в одну из самых изысканных таверн Мемфиса, где подавали красное вино, датированное первым годом правления Рамсеса, великолепно зажаренного ягненка, овощи, соус и необыкновенно вкусные пирожные. Он изо всех сил старался хотя бы на время отвлечь друзей от мучившего их вопроса об убийстве Беранира.
   Пошатываясь, с мутной головой, он вернулся к себе, где наткнулся на Пантеру. Светловолосая ливийка вцепилась ему в волосы.
   – И где же ты был?
   – На каторге.
   – Это ты там напился?
   – Я напился, зато Пазаир жив и здоров.
   – А обо мне ты вспоминал?
   Он схватил ее за талию, поднял и держал, прижав к себе.
   – Я вернулся, разве это не чудо?
   – Ты мне не нужен.
   – Лжешь. Мы еще не насытились друг другом.
   Он осторожно положил свою подругу на ложе, ловко снял с нее короткое платье и с юношеской страстью стремительно овладел ею. Она издала крик сладострастья, не в силах сопротивляться тому, чего так ждала. Потом, когда они лежали рядом, переводя дух от пережитого счастья, она положила руку ему на грудь.
   – Я дала себе слово изменить тебе в твое отсутствие.
   – Удалось?
   – Не скажу. Чтобы ты мучился от неизвестности.
   – Я тебя разочарую. Единственное, что имеет для меня значение, это наслаждение в данный момент.
   – Ты чудовище!
   – Я тебе не нравлюсь?
   – Ты и дальше будешь помогать Пазаиру?
   – Мы смешали нашу кровь.
   – Он хочет мстить?
   – Прежде всего, он судья, а уж потом обыкновенный человек. Истина для него ценнее собственных переживаний.
   – Послушай меня хоть раз в жизни. Не ввязывайся в эти дела, держись в стороне.
   – К чему эти советы?
   – Его враги слишком сильны.
   – Откуда это тебе известно?
   – У меня предчувствие.
   – Ты от меня что-то скрываешь?
   – Разве есть женщина, способная тебя обмануть?

* * *

   Служебный кабинет верховного стража был похож на возбужденный улей. Монтумес ходил взад и вперед, отдавая приказания, часто противоречащие одно другому, и поторапливал подчиненных, собиравших свитки папируса, деревянные дощечки – весь архив, накопившийся за время его службы. Глаза его были воспалены, он то и дело почесывал лысый череп, понося медлительность своих служащих. Выйдя на улицу, чтобы проследить за погрузкой документов на повозку, он столкнулся с Пазаиром.
   – Мой дорогой судья…
   – Вы на меня смотрите так, как будто перед вами привидение.
   – Вы шутите! Я надеюсь, что ваше самочувствие…
   – Пребывание в каторжной тюрьме его не улучшило, но моя жена быстро поставит меня на ноги. Вы переезжаете?
   – Ведомство, следящее за оросительными каналами, предсказывает сильный паводок. Приходится принимать меры.
   – Но, мне кажется, до этого квартала вода не поднимается.
   – Береженого бог бережет.
   – И где же вы устроитесь?
   – Ну… видимо, у себя. Но это, конечно, временно.
   – Прежде всего, это незаконно. А старший судья об этом знает?
   – Наш дорогой судья очень утомился. Не следует его беспокоить.
   – На мой взгляд, перевозку документов следует приостановить.
   Голос Монтумеса стал пронзительным и гнусавым.
   – Возможно, вы и невиновны в преступлении, в котором вас обвиняли, но ваше положение все же не настолько прочно, чтобы вы могли мне приказывать.
   – Это так. Но ваше положение обязывает вас мне помогать.
   Начальник стражи по-кошачьи прищурил глаза.
   – Чего вы хотите?
   – Провести экспертизу перламутровой иглы, которой убили Беранира.
   Монтумес почесал голову:
   – Но здесь такой беспорядок из-за переезда…
   – Мне нужны не документы, а всего лишь вещественное доказательство. Оно должно фигурировать в досье вместе с запиской, с помощью которой меня заманили на место преступления: «Приходите поскорее, Беранир в опасности».
   – Мои люди ее не нашли.
   – А игла?
   – Секунду.
   Начальник стражи ретировался.
   Возбуждение, вызванное переездом, спадало. Разложив поклажу по полкам, служащие переводили дух.
   Монтумес вернулся десять минут спустя, со скорбным выражением на лице.
   – Игла исчезла.

8

   Когда Пазаир начал пить лечебную воду из медного сосуда, Смельчак тут же потребовал свою долю. У пса были длинные лапы, хвост, изгибавшийся в зависимости от его настроения, большие висячие уши, которые поднимались в предвкушении кормежки, и бело-розовый ошейник с надписью «Смельчак, друг Пазаира». Пес лакал благодатную влагу, в очередь за ним встал осел, откликавшийся на изящное имя Северный Ветер. Зеленая обезьянка Нефрет, известная плутовка, прыгнула на спину ослу, дернула за хвост собаку и спряталась за спину хозяйки.
   – Как лечиться в таких условиях?
   – Не прибедняйтесь, судья Пазаир. Вы имеете возможность пользоваться услугами добросовестного лекаря, причем на дому.
   Он поцеловал ее в шею, в заветное местечко, от чего по ее телу всегда пробегала дрожь. Однако Нефрет нашла в себе силы отстранить мужа.
   – Письмо.
   Пазаир сел в позу писца и развернул на коленях прекрасно выделанный папирус, шириной сантиметров в двадцать. Ввиду особой важности документа, он сделает запись только с лицевой стороны. Левая часть оставалась свернутой, правую судья развернул. Чтобы придать тексту торжественный вид, он будет писать по вертикали, разделяя строки прямыми линиями, прочерченными самыми красивыми чернилами с помощью идеально заостренной тростниковой кисточки.
   Его рука была тверда.
   «Визирю Баги от судьи Пазаира.
   Пусть боги защитят визиря, Ра осветит его своими лучами, Амон сохранит его неприкосновенность, Птах даст ему силу. Я надеюсь, что вы находитесь в добром здравии, а благосостояние ваше прочно. Если я, простой судья, обращаюсь к вам, то лишь для того, чтобы поставить в известность об обстоятельствах чрезвычайной важности. Помимо того, что я был несправедливо обвинен в убийстве мудрейшего Беранира, и заключен в тюрьму для воров, исчезло орудие преступления, которое находилось в распоряжении начальника стражи Монтумеса.
   В качестве квартального судьи мне удалось выявить подозрительное поведение полководца Ашера и доказать, что пятеро ветеранов, составлявших почетный караул при сфинксе, были уничтожены.
   В моем лице оказался попранным Закон. При содействии начальника стражи и старшего судьи была предпринята попытка избавиться от меня, чтобы помешать продолжению расследования и вывести из-под удара заговорщиков, которые преследуют неведомую мне цель.
   Что произошло со мной лично, в данном случае не так важно, но я должен найти виновного или виновных в смерти моего учителя. Позволю себе также высказать определенное беспокойство за судьбу страны: если столько ужасных преступлений остаются безнаказанными, не станут ли ложь и убийство новой путеводной звездой нашего народа? Только визирь располагает возможностями вырвать это зло с корнем. Поэтому я хлопочу о вашем вмешательстве, под благосклонным взглядом богов, и клянусь Законом, что все изложенное выше есть чистая правда».
   Пазаир обозначил дату, поставил свою печать, свернул папирус и запечатал свиток. Затем надписал свое имя и имя адресата. Меньше чем через час он передаст свиток почтовому служащему, который в течение дня доставит его визирю.
   Судья поднялся, лицо его выражало тревогу.
   – Это письмо может привести к нашему изгнанию.
   – Успокойся. У визиря Баги прекрасная репутация.
   – Если мы ошибаемся, то можем потерять друг друга навсегда.
   – Этого не случится: я поеду с тобой куда угодно.

* * *

   В палисаднике никого не было.
   Дверь маленького белого домика оказалась открытой, и Пазаир вошел. Несмотря на позднее время, ни Сути, ни Пантеры не было. В этот предзакатный час любовники, должно быть, отправились в беседку возле источника, чтобы подышать свежим воздухом.
   Удивленный Пазаир пересек гостиную. Послышались какие-то звуки. Они исходили не из спальни, а из кухни, расположенной на открытом воздухе, во внутреннем дворе. Неужели Сути и Пантера занимались стряпней?
   Светловолосая ливийка сбивала масло с пажитником и тмином; оно хранилось у нее в самом прохладном углу погреба, там же помещались вода и соль, которую держали в холоде, чтобы она не темнела.
   Сути был занят приготовлением пива. Молотую и растертую ячменную муку он превратил в тесто, которое надо было печь в специальных формах, расположенных вокруг очага. Полученные таким образом хлебцы вымачивались в сладкой воде с финиками; после брожения жидкость следовало перемешать и отфильтровать, а затем перелить в глиняный кувшин, в котором пиво прекрасно сохранялось. Три кувшина были закреплены в специальных гнездах в приподнятой над полом доске и заткнуты пробками из высушенного лимона.
   – Ты занялся производством пива? – спросил Пазаир.
   Сути обернулся:
   – Я не слышал, как ты вошел! Мы с Пантерой решили разбогатеть. Она будет делать масло, а я – пиво.
   Раздраженная ливийка бросила кусок масла, вытерла руки темным полотенцем и вышла, не поздоровавшись с судьей.
   – Не сердись, у нее бешеный характер. Бог с ним, с маслом. Хорошо, что есть пиво! Попробуем его.
   Сути вытащил из гнезда самый большой кувшин, вынул пробку и установил фильтр, который должен пропускать только жидкость, удерживая малейшие частицы теста.
   Пазаир сделал глоток, но тут же остановился.
   – Кислое!
   – Как кислое? Я строго следовал рецепту.
   Он отпил чуть-чуть и выплюнул.
   – Гадость! С пивом покончено, это занятие не для меня. Как твои дела?
   – Я написал визирю.
   – Рискованно.
   – Но необходимо.
   – Еще одной каторги ты не выдержишь.
   – Справедливость должна восторжествовать.
   – Твое прекраснодушие трогает.
   – Визирь обязан что-то сделать.
   – Он может быть так же подкуплен, как начальник стражи и старший судья.
   – Но это визирь Баги.
   – Этот старый пень не ведает никаких чувств.
   – Он защищает интересы страны.
   – Твои бы слова да богу в уши.
   – Этой ночью мне снился ужасный сон: я видел, как перламутровая игла вонзается в шею Беранира. Кстати, это ценный предмет, он стоит недешево, и управляться с ним сумеет только опытная рука.
   – Это след?
   – Просто мысль, возможно не лишенная интереса. Как ты посмотришь на то, чтобы сходить в главную ткацкую мастерскую Мемфиса?
   – Это задание для меня?
   – Говорят, там много красивых женщин.
   – А ты сам боишься туда идти?
   – Просто мастерская расположена не в моем квартале. Монтумес не спустит нам ни одной ошибки.

* * *

   В ткацком производстве, которое было царской монополией, было занято множество мужчин и женщин. Они работали на машинах первичного лощения, состоявших из цилиндров с цепным приводом, и вторичного лощения, представлявших собой поставленную вертикально прямоугольную раму, где цепь наматывалась на верхний цилиндр, а полотно – на нижний. Некоторые ткани выделывались длиной до двадцати метров и больше при ширине от метра двадцати до метра восьмидесяти.
   Сути наблюдал за ткачом, который, согнувшись в три погибели, заканчивал отделывать нашивку, предназначенную для украшения одежд богатых клиентов; потом он смотрел, как молодые девушки вытягивали и сматывали на катушки вымоченное льняное волокно. Другие, не менее соблазнительные, растягивали на верхнем навое основу, перед тем как пустить перекрещиваться две линии натянутых нитей. Одна из прядильщиц держала в руках палку с деревянным диском на конце, которой она орудовала с завораживающей ловкостью.
   Сути тоже не остался незамеченным; его удлиненное лицо, прямой взгляд, длинные черные волосы и весь облик, дышащий силой и элегантностью, не оставили работниц мастерской равнодушными.
   – Вы что-то ищете? – спросила прядильщица, смачивая нить, чтобы сделать ее более тонкой и прочной.
   – Я бы хотел поговорить с управляющим мастерской.
   – Госпожа Тапени принимает только тех посетителей, которых ей рекомендует двор.
   – И никаких исключений? – улыбнулся Сути.
   Работница оставила свое занятие.
   – Я посмотрю.
   Мастерская была просторной и чистой: этого требовали установленные правила. Она освещалась с помощью прямоугольных слуховых окон, прорезанных под плоской крышей, вентиляция осуществлялась через умело расположенные продолговатые проемы. Зимой здесь было тепло, летом – прохладно. Искусные мастера после нескольких лет ученичества начинали хорошо зарабатывать, причем разницы в оплате мужчин и женщин не было.
   Пока Сути улыбался одной из ткачих, появилась прядильщица.
   – Пойдемте со мной.
   Госпожа Тапени, имя которой означало «мышь», сидела в просторном помещении, где стояли машины, были разложены цепи, бобины, иглы, прядильные палки и другие инструменты ткацкого производства. Черноволосая и зеленоглазая, со смуглой кожей, очень живая, эта маленькая женщина управляла своими подчиненными железной рукой. Под ее внешней мягкостью скрывалась жесткость руководителя. Однако продукция, выходившая из ее цеха, была такой красоты, что это делало ее недоступной для любой критики. Не будучи замужем в свои тридцать лет, Тапени целиком отдавалась работе. Семью и детей она считала препятствием в своей карьере.
   Увидев Сути, она испугалась. Испугалась того, что может глупо влюбиться в человека, соблазнившего ее с первого взгляда. Но ее опасения стремительно перерастали в другое чувство, восхитительно возбуждающее, – стремление охотницы овладеть своей жертвой. Голос ее стал нежно-вкрадчивым.
   – Чем я могу вам помочь?
   – У меня к вам дело… личного свойства.
   Тапени отослала помощниц. Оттенок таинственности удесятерял ее любопытство.
   – Теперь мы одни.
   Сути прошелся по комнате и остановился перед выложенными в ряд на обтянутой тканью подставке перламутровыми иглами.
   – Они великолепны. Кто имеет разрешение работать с ними?
   – Вы интересуетесь секретами нашего ремесла?
   – Оно меня буквально заворожило.
   – Вы инспектор, присланный из дворца?
   – Не волнуйтесь: мне нужен человек, который умеет управляться с этими иглами.
   – Сбежавшая любовница?
   – Может, и так.
   – Мужчины с ними тоже работают. Я надеюсь, что вы…
   – На этот счет вы можете быть спокойны.
   – Как вас зовут?
   – Сути.
   – Чем вы занимаетесь?
   – Я много путешествую.
   – Торговец и немного шпион… вы очень хороши собой.
   – Вы тоже неотразимы.
   – Правда?
   Потянув за деревянную щеколду, Тапени заперла дверь.
   – Ты сильный. Наверное, хорошо сражаешься.
   – Я герой. Вы назовете мне имена, которые меня интересуют?
   – Может быть. Ты торопишься?
   – Мне необходимо найти владельца такой же иглы…
   – Помолчи немного, об этом поговорим позже. Я помогу тебе, но только если ты будешь нежен, очень нежен…
   Она прижалась губами к губам Сути, а он, после короткого колебания, был вынужден принять приглашение. В конце концов, вежливость и взаимоуважение представляют собой неоспоримые ценности для культурного человека. Принцип не отказываться от подарков числился среди главных моральных установок Сути.
   Госпожа Тапени смазала член своего любовника стерилизующим кремом из зерен акации, растертых с медом; обезопасив себя таким образом, она сможет в полной мере насладиться этим великолепным мужским телом, забыв на время о мастерской и связанных с ней заботах.

9

   Судья Пазаир и работавший с ним судебный пристав, нубиец Кем, дружески обнялись. Как обычно, черного великана сопровождал его павиан, который был так свиреп на вид, что прохожие пугались. Разволновавшись до слез, нубиец ощупывал деревянный протез, заменявший ему отрезанный нос.
   – Нефрет мне все рассказала. И если я свободен, то только благодаря вам обоим.
   – Мой павиан умеет убеждать.
   – Какие новости от Небамона?
   – Отдыхает в своем поместье.
   – Я не думаю, что он отступится от своего.
   – Наверняка. Нам надо быть осторожными.
   – Если только мне оставят судейское звание. Я написал визирю: или он тоже примет участие в расследовании и подтвердит мои полномочия, или сочтет мое ходатайство дерзким и неприемлемым.
   В кабинет вошел краснощекий Ярти, секретарь суда, нагруженный свитками папируса.
   – Вот, все это я обработал, пока вас не было! Я продолжаю исполнять свои обязанности?
   – Я еще не знаю, что меня ждет, но терпеть не могу, когда документы скапливаются. Пока что я продолжаю ставить на них свою печать. Как поживает ваша дочка?
   – У нее начинается корь, к тому же она подралась с каким-то мальчишкой, и он расцарапал ей лицо. Я подал в суд на его родителей. А танцует она все лучше и лучше. Но жена моя… настоящая ведьма!
   Не переставая ворчать, Ярти раскладывал папирусы на полках.
   – Я останусь здесь, пока не получу ответа от визиря, – сказал Пазаир.
   – Пойду-ка поброжу вокруг усадьбы Небамона, – объявил нубиец.

* * *

   Нефрет и Пазаир решили покинуть дом Беранира: нельзя оставаться там, где вас настигло несчастье. И теперь они довольствовались скромным служебным жилищем, половину которого занимал судебный архив. Если их выгонят и оттуда, они вернутся в фиванскую округу.
   Нефрет вставала раньше мужа, который часто засиживался за работой по ночам. Приведя себя в порядок, она кормила собаку, осла и зеленую обезьянку. Смельчаку, у которого на лапе была ранка, она накладывала мазь из речного ила, обладающую мощным заживляющим действием.
   Молодая женщина водружала свою медицинскую сумку на спину ослу; животное, которое прекрасно ориентировалось на местности, само вело ее по запутанным переулкам квартала, где жили ее пациенты. Плату за лечение она получала продуктами, складывая их в корзину, которую Северный Ветер с большим удовольствием таскал на спине. Бедные и богатые жили здесь вперемежку, роскошные террасы нависали над жалкими домиками из необожженного кирпича, просторные усадьбы, утопающие в садах, соседствовали с узкими переулками, запруженными людьми и животными. Люди окликали друг друга, торговались, смеялись, но у Нефрет не было времени на досужие разговоры. После трех дней борьбы с неясным исходом ей удалось изгнать злокачественную лихорадку из тела девочки, которой овладели ночные демоны. Маленькая больная уже могла пить молоко, сцеженное кормилицей и хранившееся в сосуде в форме бегемота, сердце ее билось ровно, пульс был нормальным. Нефрет надела на шею девочке цветочное ожерелье, вдела в уши легкие серьги; улыбка пациентки стала для нее лучшим вознаграждением.
   Когда она, усталая, вернулась домой, то нашла там беседующих Сути и Пазаира.
   – Я встретился с госпожой Тапени, старшей управляющей ткацкой мастерской Мемфиса.
   – И каковы результаты?
   – Она согласилась мне помочь.
   – Это серьезный след?
   – Пока не знаю. Такие иглы используют многие.
   Пазаир опустил глаза.
   – Скажи мне, Сути… Эта госпожа Тапени хороша собой?
   – Вполне.
   – Ваше первое знакомство было только… дружеским?
   – Госпожа Тапени – женщина свободная и не чуждая эмоций.
   Нефрет брызнула на себя духами и налила мужчинам выпить.
   – Это пиво вполне качественное, – подчеркнул Пазаир, – что вряд ли можно сказать о твоей связи с Тапени.
   – Ты имеешь в виду Пантеру? Она поймет, что того требовали интересы следствия.
   Сути расцеловал Нефрет в обе щеки.
   – Помните оба, что я – герой.

* * *

   Денес, богатый и известный судовладелец, любил отдыхать в гостиной своей роскошной усадьбы в Мемфисе. Стены расписаны цветами лотоса; пол выложен разноцветной плиткой, на которой изображены рыбки, плескающиеся в пруду. Десяток корзин, расставленных на столиках, наполнены гранатами и виноградом. Возвратясь из доков, где он следил за отправлением и приходом судов, Денес любил отведать подсоленной простокваши, запивая ее холодной водой в кувшине из обожженной глины. Он лежал на подушках, в то время как служанка делала ему массаж, а личный парикмахер брил его тяжелое квадратное лицо и подравнивал аккуратную седую бородку. Появилась его жена Нанефер, и Денес перервал беседу со слугами; его супруга была женщина полная, импозантная, одетая по последней моде. Три четверти состояния, которым располагала чета, принадлежали ей, а потому во время их частых ссор Денес предпочитал ей уступать.
   Но сегодня они не спорили. Денес был не в духе и пускал мимо ушей возбужденные речи Нанефер, которая всячески поносила налоги, жару и мух.
   Когда в комнату в сопровождении слуги вошел зубной врач Кадаш, Денес встал и обнял его.
   – Пазаир вернулся, – мрачно объявил гость.
   У него был низкий лоб, слезящиеся глаза, выступающие скулы и нос в фиолетовых прожилках; из-за плохого кровообращения он постоянно потирал руки. Кадаш был возбужден, его седые волосы разлохматились.
   Когда Пазаир вел свое расследование, Кадаш и его друг Денес были у судьи под подозрением и пострадали от его нападок, хотя доказать их виновность не удалось.
   – Что произошло? Ведь был официальный рапорт, где говорилось, что Пазаира нет в живых!
   – Успокойся, – уговаривал Денес. – Он вернулся, но вряд ли посмеет предпринять что-нибудь против нас. Тюремное заключение подорвало его здоровье.
   – Точно ничего не известно, – возразила Нанефер, она наносила на лицо мазь, которую брала из ложки с ручкой, исполненной в виде фигурки негра с руками, связанными за спиной. – Этот судья очень злобный. Он будет мстить.
   – Я не боюсь.
   – Потому что ты, как всегда, не видишь дальше своего носа!
   – Твое положение при дворе дает нам возможность быть в курсе всего, что затевает этот Пазаир.
   Госпожа Нанефер, которая очень умело руководила деятельностью группы торговых агентов, продававших египетские товары в другие страны, занимала посты распорядителя по поставкам тканей и инспектора государственной казны.
   – Судебная система не принимает в расчет выгоду, – заметила она. – А если он дойдет до визиря?
   – Баги – человек твердый, манипулировать им невозможно. Он не пойдет на поводу у амбициозного судейского чиновника, единственная цель которого – устроить скандал и сделать себе на этом карьеру.
   Их разговор прервал приход химика Чечи, невысокого человечка, с маленькими черными усиками на верхней губе. Он был до такой степени скрытен, что не размыкал рта по целым дням, двигаясь среди людей, как привидение.
   – Я опоздал.
   – Пазаир в Мемфисе! – пробормотал Кадаш вместо приветствия.
   – Знаю.
   – Что думает по этому поводу полководец Ашер?
   – Он тоже удивлен. А мы-то радовались, когда пришло известие о смерти этого субъекта.
   – Кто его выпустил?
   – Полководец не знает.
   – Что он намерен предпринять?
   – Он со мной не делился.
   – А план вооружений?
   – Все идет своим чередом.
   – Экспедиция состоится?
   – Ливиец Адафи занимался подстрекательством возле Библоса, но стражники подавили мятеж в двух поселениях своими силами.
   – Значит, фараон по-прежнему доверяет Ашеру.
   – Пока виновность не доказана, властитель не может сместить с должности героя, которого сам наградил и назначил руководить группой инструкторов военного корпуса в Азии.
   Госпожа Нанефер надела аметистовое ожерелье.
   – Война часто способствует торговле. Если Ашер начнет военную кампанию против Сирии и Ливии, не забудьте предупредить меня. Я поменяю своих контрагентов и хорошо отблагодарю вас.
   Чечи поклонился.
   – Вы забыли о Пазаире! – возразил Кадаш.
   – Один человек против могучей силы – она его раздавит, – снисходительно заметил Денес. – Будем вести себя хитро.
   – А если он поймет нашу игру?
   – Предоставим действовать Небамону. Наш блестящий лекарь первым попадает под удар, не так ли?