Жак Кристиан. Закон пустыни

* * *

   В своей ванне из розового гранита, куда слуги добавляли ароматизаторы, Небамон совершал по десять горячих омовений ежедневно. Затем он смазывал яички успокаивающей мазью, и боль постепенно уходила.
   Чертов павиан, которого водит с собой этот нубиец Кем, почти оторвал ему мужское достоинство. Через два дня после его нападения на нежной коже мошонки появилась целая россыпь прыщиков. Опасаясь нагноения, старший лекарь уединился в одном из своих самых красивых поместий, предварительно отменив операции по пластической хирургии, которые были обещаны стареющим придворным красавицам.
   Чем больше он ненавидел Пазаира, тем сильнее желал Нефрет. Она посмеялась над ним, но он не держал на нее зла. Не будь этого жалкого судьи, который стал опасен, потому что оказался безмерно упрям, молодая женщина согласилась бы стать его женой. Небамон не привык проигрывать. И ужасно страдал от нанесенного ему оскорбления.
   Его лучшим союзником оставался Монтумес. Ситуация, в которую попал начальник стражи, уничтожив орудие убийства и письмо, заставившее Пазаира кинуться на помощь своему учителю, становилась все более двусмысленной. Тщательное расследование должно выявить, как минимум, его некомпетентность. Но Монтумес, жизнь положивший на то, чтобы с помощью интриг добиться своего поста, отставки не переживет. Следовательно, не все потеряно.

* * *

   Полководец Ашер лично руководил подготовкой солдат, которые ждали приказа, чтобы отправиться в Азию. Маленький, с лицом грызуна на выбритом наголо черепе, с короткими ногами и торсом, поросшим жестким черным волосом и пересеченным поперек груди большим шрамом, полководец получал истинное удовольствие, мучая людей, которых он нагрузил мешками с камнями и заставил с этой тяжестью ползать в песке и пыли, защищаясь от вооруженного ножом противника. Побежденных он изгонял без всякой жалости. Офицеры не имели никаких преимуществ; они должны были демонстрировать свою физическую подготовку наравне со всеми.
   – Как вам нравятся эти будущие герои, Монтумес?
   Начальник стражи стоял укутанный в шерстяной плащ: он не любил утренней прохлады.
   – Мои поздравления, полководец.
   – Половина этих болванов не способна к воинской службе, да и остальные ничуть не лучше! Наша армия слишком богата и ленива. Мы потеряли вкус к победам.
   Монтумес чихнул.
   – Вы простыли?
   – Заботы, утомление…
   – А что насчет судьи Пазаира?
   – Ваша помощь была бы очень кстати, полководец.
   – В Египте никто не может идти поперек Закона. Если бы мы жили в другой стране, наши руки не были бы так связаны.
   – Согласно рапорту, он умер в Азии.
   – Обычная бюрократическая ошибка, в которой виноват не я. Процесс, который Пазаир возбудил против меня, ни к чему не привел, и я остался на своем посту. Остальное меня не интересует.
   – Вам следовало бы быть осмотрительнее.
   – Разве этот ничтожный судья не отстранен от должности?
   – Выдвинутые против него обвинения были опровергнуты. Не следует ли нам вместе… поискать какой-то выход?
   – Вы страж, я – солдат. Не будем это смешивать.
   – Это в наших общих интересах.
   – Мой интерес состоит в том, чтобы держаться подальше от этого судьи. Прощайте, Монтумес, меня ждут офицеры.

10

   Гиена пробежала по южной, окраине города, издала свой зловещий крик и спустилась по крутому берегу реки, чтобы напиться. Заплакали испуганные дети, матери поспешно уводили их в дома, захлопывали двери. Никто не осмелился прогнать животное, огромное и уверенное в своей силе. Подойти к нему побоялись даже опытные охотники. Напившись, гиена спокойно вернулась в пустыню.
   Все помнили древнее пророчество: если дикие животные будут пить из реки, воцарится несправедливость и счастье уйдет из этих краев.
   Народ роптал, и его жалоба, от квартала к кварталу становившаяся все слышнее, достигла ушей Рамсеса Великого. Невидимый заговорил; перевоплотившись в гиену, он порочил правителя в глазах его народа. Провинции, напуганные зловещим предостережением, задумались о законности этой власти.
   Фараон будет вынужден действовать.

* * *

   Нефрет чистила пол в комнате; стоя на коленях и крепко держа за ручку тростниковую щетку, она энергично орудовала ею.
   – Ответа от визиря все нет, – сказал Пазаир, сидящий на низкой скамейке.
   Нефрет положила голову на колени мужа.
   – Зачем ты себя мучаешь? Тревога делает тебя слабым.
   – Как Небамон может тебе навредить?
   – Но ведь ты же меня защитишь?
   Он погладил ее волосы.
   – Все, что мне нужно, это быть рядом с тобой. Как это прекрасно! Когда я просыпаюсь рядом с тобой, моя душа наполняется счастьем. Своей любовью ты возвысила меня. Мое сердце полно тобой. Никогда не покидай меня. Когда я гляжу на тебя, другого света мне не нужно.
   Их губы слились, нежно, как в первый раз. Этим утром Пазаир спустился в свой рабочий кабинет с большим опозданием.

* * *

   Нефрет уже собиралась уйти по делам, когда к ней прибежала запыхавшаяся молодая женщина.
   – Подождите, прошу вас! – крикнула Силкет, жена крупного чиновника Бел-Трана.
   Осел с медицинской сумкой на спине стоял смирно.
   – Мой муж срочно хочет видеть судью Пазаира.
   Бел-Тран, производитель и торговец папирусом, обладавший незаурядным талантом управления, был выдвинут сначала на должность главного казначея зерновых складов, а затем помощника распорядителя государственной казны. Он питал дружбу и признательность к судье Пазаиру, который помогал ему в трудных ситуациях. Силкет, годами намного моложе него, была пациенткой старшего лекаря Небамона, которому удалось сделать черты ее лица тоньше, а бедра – стройнее. Бел-Тран гордился тем обстоятельством, что его женой была одна из красивейших женщин Египта, даже если ради этого ей пришлось лечь под нож хирурга. Светлой кожей и изящными чертами лица Силкет напоминала девочку-подростка с развитыми формами.
   – Если он согласится пойти со мной, я отведу его в казначейство, где Бел-Тран примет его, прежде чем отправится в Дельту. Кроме того, мне хотелось бы посоветоваться с вами.
   – Вы себя плохо чувствуете?
   – Меня мучают ужасные мигрени.
   – А что вы едите?
   – Признаюсь, я обожаю сладкое. Фиговый сок, например. Очень люблю гранатовый сок, а пирожные и печенье поливаю соком рожкового дерева.
   – А овощи?
   – Они мне не очень нравятся.
   – Больше овощей, меньше сладкого, и ваши мигрени пройдут. А еще я выпишу вам мазь из стеблей тростника, ягод можжевельника и лавра, сосновой смолы и скипидарной камеди, растертых в однородную массу с добавлением жира.
   – Мой муж вам хорошо заплатит.
   – Как ему будет угодно.
   – Не согласились бы вы стать нашим домашним врачом?
   – Если мое лечение устраивает вас, то почему бы и нет?
   – Мы с мужем будем счастливы. Судья пойдет со мной?
   – Надеюсь, вы вернете его в целости и сохранности.

* * *

   Чем быстрее и успешнее работал Бел-Тран, тем больше ему доверяли щекотливых и сложных дел. Его великолепная память на цифры и способность считать с головокружительной скоростью делали его незаменимым. Несколько недель спустя после его назначения в высшее руководство государственной казны Бел-Тран стал ближайшим помощником распорядителя Дома золота и серебра, входившего в ведомство государственных финансов. Похвалы в его адрес лились рекой: четкий, быстрый, методичный, ревностный трудяга, он мало спал, первым появлялся на службе в казначействе, а уходил всегда последним. Некоторые предрекали ему стремительный карьерный рост.
   Когда его жена и Пазаир вошли в дом, Бел-Тран диктовал писцам служебные письма. Мужчины дружески обнялись, Бел-Тран отослал писцов и попросил жену приготовить ему завтрак посытнее.
   – У нас есть повар, но в отношении качества продуктов с Силкет лучше не спорить. Ее мнение – решающее.
   – Вы кажетесь очень занятым.
   – Я и не думал, что моя новая работа будет такой увлекательной. Но поговорим о вас!
   Черные волосы, уложенные с помощью ароматизированного желе, массивное телосложение, пухлые руки и ноги – таков был Бел-Тран. Он быстро говорил и все время двигался. Его мозг постоянно обдумывал добрый десяток планов и решал множество проблем; казалось, он не может позволить себе ни минуты отдыха.
   – Вы пережили настоящее испытание. Я узнал обо всем слишком поздно и не смог вмешаться.
   – Я вас не упрекаю. Из этой истории меня мог вытащить только Сути.
   – Кто главные виновники, на ваш взгляд?
   – Старший судья, Монтумес и Небамон.
   – Старший судья должен будет подать в отставку. Случай с Монтумесом посложнее; он будет клясться, что его ввели в заблуждение. Что же до Небамона, то он пока отсиживается в своем поместье, но это не такой человек, чтобы отказаться от своих планов. А вы не забыли о полководце Ашере? Он вас ненавидит. Своим расследованием вы чуть не погубили его репутацию; но он все так же могуществен, его влияние ничуть не уменьшилось. Не кажется ли вам, что это он манипулирует остальными, как куклами?
   – Я написал визирю просьбу разрешить продолжить следствие.
   – Прекрасная мысль.
   – Я верю в него. Баги не потерпит, чтобы справедливость так попиралась. Нападая на вас, ваши враги столкнутся с ним.
   – Даже если он не даст мне самому вести следствие, даже если я больше не буду судьей, я узнаю, кто убил Беранира. Я чувствую себя ответственным за его гибель.
   – Вы преувеличиваете.
   – Я был слишком болтлив.
   – Не мучайте себя.
   – Обвинить меня в смерти учителя – это самый жестокий удар, какой только можно было мне нанести.
   – Но они проиграли, Пазаир! Я хотел вас видеть для того, чтобы выразить вам свою поддержку. Какие бы испытания ни предстояли, я с вами. Не хотите ли вы переехать, поселиться в жилище попросторнее?
   – Я дождусь ответа визиря.

* * *

   Кем был начеку всегда, даже во сне. От детских и отроческих лет, проведенных в далеких нубийских краях, в нем сохранился инстинкт охотника. Сколько его товарищей, слишком уверенных в себе, погибли в пустыне от когтей и клыков льва?
   Нубиец внезапно проснулся и принялся ощупывать свой деревянный нос; иногда ему снилось, что этот мертвый материал вдруг превращается в живую, теплую плоть. Но момент оказался неподходящим для мечтаний: по лестнице кто-то поднимался. Павиан тоже открыл глаза. Кем жил окруженный оружием – луками, саблями, кинжалами и щитами; в одно мгновение он оказался вооружен, а в его жилище уже ломились двое стражников. Нубиец уложил первого, павиан – второго; однако на смену первым уже подходили еще человек двадцать.
   – Спрячься! – приказал Кем своей обезьяне.
   Павиан бросил ему взгляд, в котором досада смешивалась с обещанием отомстить, вылез в окно, спрыгнул на крышу соседнего дома и исчез.
   Кем боролся яростно, совладать с ним было трудно; но когда вошел Монтумес, он уже лежал на спине, связанный по рукам и ногам.
   Начальник стражи лично надел на его запястья еще одни путы.
   – Наконец-то, – произнес он, улыбаясь, – мы поймали убийцу.

* * *

   Пантера дробила осколки сапфира, изумруда, топаза и красного железняка, просеивала полученную пудру через сито из тонких волокон тростника. Потом высыпала ее в котелок и зажгла под ним огонь из щепок смоковницы. Затем добавила в его содержимое немного скипидарной смолы, чтобы получилась идеальная мазь, которой она придала форму конуса; ею она будет смазывать парики и закреплять прически, а также придавать приятный запах телу.
   Сути застал светловолосую ливийку в тот момент, когда она рассматривала уже готовую смесь.
   – Ты обходишься мне недешево, чертовка, а я еще не научился зарабатывать деньги. Теперь я даже не могу продать тебя в рабство.
   – Ты переспал с египтянкой.
   – Откуда ты знаешь?
   – Чувствую. Тебя выдает запах.
   – Пазаир поручил мне одно деликатное дельце.
   – Пазаир, вечно этот Пазаир! Он приказал тебе изменить мне?
   – Я общался с одной замечательной женщиной, она служит в самой крупной ткацкой мастерской нашего города.
   – И что же в ней такого… замечательного? Грудь, задница или передок?
   – Фу, как грубо.
   Пантера бросилась на своего любовника с такой яростью, что он оказался прижатым к стене и не мог перевести дыхание.
   – В твоей стране супружеская измена считается преступлением, не так ли?
   – Мы не женаты.
   – Женаты, если живем под одной крышей!
   – Если принять в расчет твое происхождение, нам нужно свидетельство о браке, а я терпеть не могу эти бюрократические штуки.
   – Если ты не прекратишь эту связь немедленно, я убью тебя.
   Сути развернулся, и теперь уже ливийка оказалась прижатой к стене.
   – Послушай меня внимательно, Пантера. Никто и никогда не указывал, как мне жить и что делать. Если я должен буду жениться на ком-то другом, чтобы исполнить свой долг друга, я сделаю это. Или ты это усвоишь, или уходи.
   Ее глаза расширились, но из них не вытекло ни одной слезинки. Она убьет его, это решено.

* * *

   Судья Пазаир, сидя в своем кабинете, готовился написать второе послание визирю – так же красиво исполненное, – где он постарается еще лучше разъяснить ему серьезность изложенных фактов и побудить срочно вмешаться в качестве высшей судебной инстанции Египта. Но в этот момент дверь отворилась и на пороге появился начальник стражи.
   Монтумес изобразил на лице веселую мину:
   – Судья Пазаир, вы должны меня похвалить!
   – За что?
   – Я арестовал убийцу Беранира.
   Продолжая сидеть, Пазаир внимательно всматривался в лицо Монтумеса.
   – Не смешите меня, сейчас не время для шуток.
   – А я и не шучу.
   – И кто же это?
   – Кем, ваш полицейский-нубиец.
   – Это несерьезно.
   – Этот человек – настоящее животное! Вспомните его прошлое. Ему уже случалось убивать.
   – Ваши обвинения весьма серьезны. Какими доказательствами вы располагаете?
   – У нас есть свидетель.
   – Пусть он явится в суд.
   Монтумес слегка смутился.
   – К сожалению, это невозможно и, главное, не нужно.
   – Не нужно?
   – Процесс уже состоялся, и справедливость восторжествовала.
   Ничего не понимая, Пазаир встал.
   – У меня есть документ, подписанный старшим судьей.
   Судья стал читать папирус. Приговоренный к смерти Кем был заключен в карцер в большой тюрьме.
   – Но здесь нет имени свидетеля.
   – Это неважно… Он видел, как Кем убивал Беранира, и подтвердил свои показания под присягой.
   – Кто это?
   – Забудьте о нем. Убийца будет наказан, и это главное.
   – Вам не хватает здравого смысла, Монтумес. Раньше вы бы не посмели предъявить мне подобную фальшивку.
   – Я не понимаю…
   – Вы осудили обвиняемого в его отсутствие. Это незаконно, и, следовательно, вся процедура теряет смысл.
   – Я нашел виновника убийства, а вы толкуете мне о методах судопроизводства!
   – Не судопроизводства, а Закона, – поправил Пазаир.
   – Будьте благоразумны, в конце концов! Такими пустяками можно пренебречь.
   – Виновность Кема не установлена.
   – Какая разница. Кому нужен негр-преступник и к тому же урод?
   Только лишь мысль о том, что он облечен высоким судейским званием, которое нельзя компрометировать, удержала Пазаира от резкости.
   – Я знаю жизнь лучше вас, – продолжал Монтумес. – Иногда жертвы бывают необходимы. Ваша должность обязывает вас думать, прежде всего, о царстве, о его благополучии и безопасности.
   – Разве Кем мог навредить им?
   – Есть вещи, о которых лучше не говорить ни вам, ни мне. Осирис примет Беранира в царство праведников, а преступление будет наказано. Вам этого мало?
   – Мне нужна правда, Монтумес.
   – Это иллюзии!
   – Без нее Египет погибнет.
   – Это вы погибнете, Пазаир.

* * *

   Кем не боялся смерти, но очень страдал без своей обезьяны. Они так давно были вместе, что стали почти как братья; но сейчас нубиец не мог, встретившись с ним взглядом, почувствовать, что они думают одинаково. И все же он был рад, что его товарищ на свободе. Самого Кема бросили в какой-то подвал с низким потолком и удушающей жарой. Никакого суда, скорый приговор и его немедленное исполнение: на этот раз ему не выкрутиться. Пазаир не успеет вмешаться, и ему останется лишь оплакивать гибель нубийца, которую Монтумес преподнесет как несчастный случай.
   Кем не испытывал никакого уважения к роду людскому. Он считал людей существами развратными, подлыми и неискренними, годными лишь на то, чтобы служить кормом чудовищу, которое после загробного суда пожирает проклятых. Одной из немногих удач в своей жизни он считал знакомство с Пазаиром; всем своим поведением судья утверждал существование справедливости, в которую Кем уже очень давно не верил. Вместе с Нефрет, его подругой на вечные времена, Пазаир ввязался в заведомо проигранное сражение, нимало не заботясь о собственной судьбе. И нубийцу очень хотелось пройти рядом с судьей этот путь до конца, вплоть до финального краха, когда, как оно обычно и бывает в жизни, ложь одержит над ними окончательную победу.
   Дверь камеры открылась.
   Нубиец поднялся и выпятил грудь. Он не хотел предстать перед палачом сломленным человеком. Он решительно вышел из своей камеры, отстраняя протянутую к нему руку. Солнце ослепило его, и он не верил своим глазам.
   – Этого не может…
   Пазаир разрезал веревку, связывавшую запястья Кема.
   – Я аннулировал ваше обвинение, поскольку оно составлено со множеством нарушений. Вы свободны.
   Великан обнял судью так крепко, что чуть не задушил его.
   – У вас и без меня полно неприятностей. Вы должны были оставить меня в этом каменном мешке.
   – Тюрьма подействовала на ваши умственные способности?
   – А где моя обезьяна?
   – Скрывается.
   – Она вернется.
   – Она тоже оправдана. Старший судья признал мой протест обоснованным и отменил решение начальника стражи.
   – Я сверну Монтумесу шею.
   – В этом случае вы окажетесь виновны в убийстве. Нам и без этого есть чем заняться, например, отыскать этого таинственного свидетеля, из-за которого вас арестовали.
   Нубиец поднял к небу сжатые кулаки.
   – А вот уж это предоставьте мне!
   Судья не ответил. Когда Кем снова увидел свой лук, стрелы, дубинку и деревянный щит, обтянутый бычьей кожей, им овладела буйная радость.
   – Мой павиан – убийца, – заключил он, смеясь. – И никакой закон ему не указ.

* * *

   Стоя перед разграбленным саркофагом Хеопса, Рамсес Великий поклонился ему. Горло его сжалось, грудь болела: он, самый могущественный человек в мире, стал заложником банды убийц и воров. Овладев священными инсигниями царства, лишив его государственного достоинства, данного богами, они делали нелегитимной его власть, подталкивая к отречению. Рано или поздно, он вынужден будет это сделать, отдав трон интригану, который разрушит царство, созданное усилиями стольких династий.
   Преступники атаковали не только его лично. Они покусились на образ правления и традиционные ценности, воплощением которых он является. И если среди этих негодяев были египтяне, то они действовали не в одиночку; на этот пагубный шаг их толкали ливийцы, хетты или сирийцы, преследовавшие цель, обрушив Египет с его пьедестала, открыть страну чуждым влияниям вплоть до потери самобытности и независимости.
   От фараона к фараону завещание богов передавалось и сохранялось в неприкосновенности. Но сегодня оно оказалось в нечистых руках, и толковать его пытались порочные сердца. Долгое время Рамсес надеялся, что небо возьмет его под свое покровительство и народ не узнает трагической правды, пока он не найдет выхода.
   Однако звезда великого монарха начала закатываться.
   Следующего разлива Нила будет недостаточно. Конечно, государственные запасы зерна дадут наиболее пострадавшим провинциям возможность выжить, и ни один египтянин не умрет с голоду. Но крестьянам придется покинуть свои поля, и в народе пойдет ропот о том, что правитель более не в состоянии отвести беду, если только он не устроит праздник возрождения, во время которого боги и богини вдохнут в него новую силу. Силу, присущую хранителю завещания, узаконивающего его правление.
   Рамсес Великий воззвал к свету, сыном которого он был. Он не сдастся без боя.

11

   Крепко зажав в руке деревянную ручку своей бритвы, брадобрей скоблил ее лезвием щеки, подбородок и шею судьи Пазаира, сидевшего на табуретке у порога своего дома. Рядом стоял невозмутимо наблюдавший за этой сценой Северный Ветер, между ног которого спал Смельчак.
   По обычаю своих собратьев, парикмахер болтал без умолку.
   – Если вы наводите такую красоту, значит, вас пригласили во дворец.
   – От вас ничего не скроешь.
   Судья умолчал о том, что только что получил краткий ответ от визиря, который вызвал его к себе этим прекрасным летним утром и просил не мешкать с приходом.
   – Вы получили новое назначение?
   – Вряд ли.
   – Да помогут вам боги! Ведь справедливый судья – их лучший помощник.
   – Да, это мне не помешает.
   Брадобрей окунул бритву в чашу на ножке, наполненную водой, куда была добавлена сода. Отстранившись от клиента, он оценил свою работу и аккуратно срезал несколько непокорных волосков на подбородке.
   – В последние дни посланники фараона распространяют любопытные декреты; зачем Рамсес Великий постоянно повторяет, что он – единственная защита от несчастий и катастроф? Все и так это знают. И, в общем-то, никто… Поговаривают, однако, что его могущество клонится к закату. Гиена, что приходила напиться из реки, плохой урожай, дожди, обрушившиеся на Дельту в это время года… Это все серьезные признаки того, что боги недовольны. Некоторые считают, что Рамсесу следовало бы устроить праздник возрождения, чтобы вернуть свою магическую власть во всей полноте. Какое хорошее времечко! Пятнадцать дней отдыха, раздача еды, пиво от пуза, танцы на улицах… Пока царь, запершись в храме, будет сидеть там наедине с богами, мы славно развлечемся!
   Царские декреты заинтриговали и Пазаира. Кто тот неведомый противник, который напугал Рамсеса? У него было ощущение, будто монарх держит оборону против врага – видимого или невидимого, во всяком случае неназванного, – который на него нападает. В Египте между тем было спокойно; никаких признаков нестабильности, если не считать этого таинственного заговора, чьи планы он нарушил, пусть и случайно. Но какая связь между кражей небесного железа и опасностью, грозившей трону?
   Остается еще полководец Ашер, как утверждает Сути, предатель и союзник азиатов, никогда не оставлявших надежды завоевать Египет, страну несметных богатств. Даже если он займет один из высших постов в военном командовании, посмеет ли он поднять войска против царя? Это казалось маловероятным. Изменник заботился больше о собственной выгоде, чем о тяготах правления, которого он не в состоянии будет обеспечить.
   С момента гибели его учителя Беранира Пазаир как бы утратил ориентиры. Его мысль работала вхолостую, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Собрав целое досье против полководца Ашера и его вероятных сообщников, он, тем не менее, не видел перспективы, его неотступно преследовало страдальческое лицо так чтимого им человека, жизнь которого оборвалась.
   – Вы выглядите великолепно, – оценил парикмахер. – Будете во дворце, замолвите обо мне хоть словечко; мне бы хотелось обслуживать благородных господ.
   Судья кивнул.
   Теперь мужа оглядела Нефрет. Волосы подкрашены, тело вымыто и умащено благовониями, набедренная повязка безупречной белизны – она осталась довольна.
   – Ты готов?
   – Уже пора. У меня испуганный вид?
   – Снаружи – нет.
   – В письме визиря не было ничего, что бы меня подбодрило.
   – Не рассчитывай на его доброжелательное отношение, меньше будет разочарований.
   – Если он лишит меня судейского звания, я все же потребую продолжения расследования.
   – Да, мы не должны оставлять безнаказанным убийство Беранира.
   От ее улыбающегося лица исходило ощущение твердости, и это его успокоило.

* * *

   Все в тяжелых париках, длинных белых плиссированных одеждах, на высоте пупка украшенных узлом из ткани, девять друзей фараона собрались утром по просьбе визиря Баги. После довольно бурных дебатов участники совещания пришли к единому мнению. Хранитель Закона, начальник казны, смотритель каналов и водоемов, старший над царскими писцами, управитель земельных угодий, начальник тайной службы, писец кадастра и распорядитель в царском доме, обменявшись мнениями, приняли удивительное предложение визиря, поначалу показавшееся им невыполнимым и даже опасным. Но поскольку ситуация не терпела отлагательств и принимала драматический оборот, их решение оказалось скорым и необычным.
   Когда было объявлено о приходе Пазаира, девять мужчин собрались на аудиенцию в большом зале с голыми белыми стенами и расселись на каменных скамьях по обе стороны от Баги, занявшего кресло с низкой спинкой. У него на шее висело внушительного вида сердце из меди, единственное ритуальное украшение, которое он себе позволял. У подножия кресла, как символ укрощенной силы, расстилалась шкура пантеры.
   Судья Пазаир поклонился высокому собранию и преклонил колени. Ледяное выражение на лицах присутствующих не предвещало ничего хорошего.
   – Встаньте, – приказал Баги.
   Пазаир остался стоять напротив визиря. Чувствовать на себе эти жесткие взгляды было тяжелым испытанием.