Житинский Александр. Фигня (сборник)

   – Смирно! – еще громче закричал Карамышев.
   Богоявленский принял стойку, которую с некоторой натяжкой можно было принять за стойку «смирно».
   – Как положено обращаться к старшему по званию, капитан? – грозно повторил генерал.
   Капитан не успел ответить, потому что распахнулась дверь, и в комнату ввалился запыхавшийся лейтенант ГУВД Иван Середа.
   Было такое впечатление, что Середу вымазали дегтем, а затем вываляли в пыли. Лицо было исцарапано, руки в крови, ботинки серы от пыли.
   – Товарищ полковник! – приложил ладонь к козырьку Иван. – Лейтенант Середа явился...
   – Не запылился... – ядовито вставил Карамышев.
   – Никак нет, товарищ генерал. Запылился. И загрязнился, – сокрушенно проговорил Иван, поворачиваясь к генералу.
   Полковник Редькин вскочил с кресла и обежал лейтенанта мелкими шажками:
   – Что за вид, Середа? Ты знаешь, куда ты пришел, Иван?!
   – Так точно, товарищ полковник! В Северо-Западное управление Федеральной службы безопасности России! – бодро отрапортовал Иван.
   – Вот именно. На брифинг, – вставил генерал. – Знаешь, что такое брифинг?
   – Так точно! Вчера узнал. От немецкого слова Brief, что означает «письма». Писание писем!
   Карамышев вытаращил глаза, но опровергнуть информацию не решился, поскольку немецким владел в пределах курсов повышения квалификации офицеров КГБ. Зато Вадим Богоявленский презрительно бросил:
   – Чепуха!
   Но расшифровывать слово не стал. Этот щекотливый вопрос проехали, и Карамышев приказал Вадиму и Ивану переодеться для брифинга, ибо предстать перед прессой оба должны были в специальной униформе.
   Переодеваясь, Иван коротко рассказывал Редькину о происшествии на улице Пестеля:
   – А они как подкатят, да как начнут: пах! пах! А те в ответ: тра-та-та-та! А эти: бабах! Дырки в «мерсе» —во! Кулак пролезет...
   – Ну ладно, а ты где был? – спросил Редькин.
   – Рядом. Участвовал в задержании.
   – Ну и?..
   – Задержали... На пятнадцать минут, – сказал Иван.
   – И отпустили?! – изумился полковник.
   – Как видите, – сказал Иван.
   – Так кто кого отпустил? – запутался Редькин.
   – Меня отпустили, – признался Иван.
   – Тьфу ты! – рассердился полковник. – А я думал...
   – Не... Не получилось их взять. Но я всех в лицо запомнил, – сказал Иван. – Не уйдут.
   Наконец оба молодых офицера переоделись и предстали перед начальством в том виде, в каком их должны были увидеть журналисты: белоснежные блестящие обтягивающие костюмы, нечто среднее между одеждой астронавтов и костюмом любителей подводной охоты, на лицах – маски, как у Фантомаса. Они были бы совершенно одинаковы, если бы не разница в росте и в комплекции.
   И тут Карамышев решил их познакомить.
   – Вам предстоит работать вместе не один день. Вы должны хорошо узнать друг друга. Пожмите руки, товарищи!
   Иван с готовностью протянул свою крепкую ладонь и стиснул узкую аристократическую ладошку Вадима. Тот скривился от боли, даже под маской было заметно.
   – Потише, пожалуйста... Капитан Богоявленский, – произнес он.
   – От души... Лейтенант Середа, – широко улыбнулся Иван.
   – Капитан Богоявленский назначен старшим группы, – сообщил генерал.
   Редькин обиженно засопел.
   – Группа-то межведомственная, товарищ генерал... Можно бы и без субординации.
   А сам подумал: «Опять органы всех под себя подминают!»
   – Приказы не обсуждаются, – сухо отрезал Карамышев. – Прошу на сцену, – он указал обоим Фантомасам – высокому худому и плотному маленькому – на дверь, ведущую в зал.

Глава 5
Брифинг

   Зал пресс-центра был заполнен журналистами до отказа. Четверка представителей служб безопасности расселась за столом, где таблички с наименованием должности, звания и фамилии имелись лишь у двух центральных мест, а именно – у мест Карамышева и Редькина. Места российских Фантомасов никаких данных не имели.
   Карамышев придвинул к себе микрофон и начал говорить.
   – Дамы и господа! Уважаемые товарищи! В соответствии с программой усиления борьбы с организованной преступностью и договоренностью между российскими компетентными органами и Интерполом на длительную стажировку за рубеж отправляются два сотрудника российских служб безопасности. Ранее подобные акции хранились в глубокой тайне, однако политика гласности, проводимая в нашей стране, вносит свои коррективы в работу милиции и службы безопасности. Мы хотим представить вам агентов, вы можете задать им вопросы. Надеюсь, не нужно объяснять, почему они в таком виде. Определенные круги у нас и за рубежом дорого заплатили бы за то, чтобы иметь их фотографии... Прошу вопросы.
   Первой подняла руку пожилая иностранная леди, увешанная десятком фотоаппаратов, под тяжестью которых она колебалась, едва не переламываясь в пояснице.
   – Журнал «Тайм». Соединенные Штаты Америки, – представилась она на плохом русском языке. – Какого рода задание будут выполнять агенты?
   – Программа разработана Интерполом и будет сообщена агентам по прибытии на место назначения, – сказал генерал.
   – А что это за место? – выкрикнул кто-то.
   – Может, адрес вам назвать? – пошутил генерал. – В Европе. Это точно.
   Гул разочарования прокатился по залу. Журналисты поняли, что и на этот раз правды им не скажут.
   Поднялся неправдоподобно черный негр с белым воротничком.
   – Омубу Бусленга, Зимбабве. Намечается ли сотрудничество с африканскими странами? – спросил он.
   Генерал и полковник переглянулись. Проблемы африканской преступности пока мало волновали цивилизованные страны.
   – Почему же нет... Посотрудничаем... Когда русская мафия до вас доберется, – тоже пошутил полковник, не желая отставать от генерала.
   Журналисты что-то застрочили в блокноты.
   – Можно ли понимать вас так, что Россия регулирует засылку своих преступников в другие страны? – вскочил с вопросом эстонец из газеты «Ээсти Вээсти».
   – Упаси вас Бог! – испугался Редькин, а Карамышев, выхватив микрофон у коллеги, предупредил, что на провокационные вопросы ответов не будет.
   Внезапно в дверях зала возник шум. Там пробивалась сквозь охрану Ольга Пенкина с «Любителем» на шее и диктофоном в руках.
   Ее пытались не пустить.
   – Я требую! – раздался ее возглас.
   Журналисты обернулись к дверям.
   – Что там такое? – спросил генерал в микрофон.
   – Без приглашения, товарищ генерал! – доложил через зал дежурный в дверях.
   – Я представляю молодежную прессу! Не имеете права! – билась в дверях Ольга.
   Западные журналисты навострили уши. Запахло зажимом гласности и демократии.
   – Пропустите, – приказал Карамышев.
   Ольга независимо тряхнула мальчишеской прической и прошла по проходу в первый ряд, где уселась рядом с пожилой американкой из журнала «Тайм». И тут же вызывающе протянула руку с диктофоном к сцене.
   Снова встала американка, покачиваясь под тяжестью грозди фотоаппаратов.
   – Американскую публику интересует вопрос, почему только сейчас Россия вступает в международные контакты по борьбе с преступностью? Разве раньше в этом не было необходимости?
   – М-м... – промычал Карамышев. – Железный занавес, мэм... Необходимости и вправду не было.
   И тут американка, громыхая фотоаппаратами, все-таки упала. Ее принялись поднимать. Первой бросилась Ольга. Она довольно быстро извлекла пожилую леди из-под груды оптических приборов и спросила на языке, который считала английским:
   – Вы не ушиблись?
   – Простите, я не говорю по-немецки, – сказала корреспондентка, но потом рассыпалась в благодарностях Ольге и даже выбрала из кучи фотоаппаратов один и повесила Ольге на шею.
   – Тебе! – Она ткнула Пенкину пальцем в довольно пухлую грудь.
   – Мне?! – ткнула себя в грудь Ольга.
   – Да! Да! Он есть тяжелый для мой лет, – сказала американка.
   Ольга посмотрела на камеру. Это была «Минолта»! Ольга прижала фотоаппарат к груди, из глаз ее брызнули слезы, она в порыве благодарности расцеловала старую леди, а потом принялась бешено обстреливать из «Минолты» президиум и зал, упиваясь возможностями камеры.
   Брифинг продолжался.
   – Газета «Московские новости», – поднялся журналист в третьем ряду. – Вопрос к милиции. Каковы масштабы организованной преступности в России?
   Редькин шумно вздохнул.
   – Ну, какие масштабы... Я бы сказал – отдельные негативные явления.
   Ольга возмущенно вскочила с места.
   – Ольга Пенкина, агентство «НИКА». Вы говорите – отдельные явления? Я только что своими глазами видела перестрелку двух банд на улице Пестеля! Средь бела дня! А ваш сотрудник, лейтенант, между прочим, валялся на тротуаре и прикидывался мертвым, как божья коровка, поджав лапки!
   Иван возмущенно заерзал на стуле, но себя не выдал.
   – Ну и... Ваш вопрос? – недовольно спросил Карамышев.
   – Меня интересуют имена агентов.
   – Этого я не могу вам сообщить.
   – А что вообще вы можете сообщить? Где гласность?! – еще более возмутилась Ольга.
   – Прошу не мешать проведению брифинга, – теряя терпение, сказал генерал.
   – Тогда у меня вопрос к нему, – ткнула она пальцем в Ивана. – Пусть расскажет о себе. Это интересует нашего читателя.
   Ольга села, снова выставила вперед руку с диктофоном.
   Иван нехотя придвинул к себе микрофон. Однако его предупредил генерал, поставивший микрофон на место.
   – Извините, нам нельзя обнародовать голоса агентов, – сказал он. – Возможно опознание по звуку. Спрашивайте, полковник будет транслировать.
   – Я уже спросила. Меня интересует возраст, семейное положение, образование... Если оно есть. Все, что сочтет нужным, – сказала Ольга.
   Редькин склонил ухо к Ивану, тот принялся шептать что-то полковнику. Редькин напряженно вслушивался и зачем-то загибал пальцы. Потом он отвалился от Ивана и приник к микрофону.
   – Мне двадцать пять лет, – заявил полковник. – То есть ему, – поправился он, услышав смех в зале. – Родился в деревне. В какой, сказать не могу. Окончил высшую школу милиции. Не женат.
   Это было все, что счел нужным Иван сообщить о себе.
   Но Ольге этого было мало.
   – Кто ваши любимые литературные герои? – спросила она, чем повергла полковника и лейтенанта в глубочайшее уныние.
   Они долго совещались, потом Редькин объявил:
   – Том и Джерри!

Глава 6
Сборы в дорогу

   Определенно Пенкиной начало везти!
   Первым доказательством была американская «Минолта». Вторым – немедленная публикация в «Курьере» на первой полосе фотографии лежащего на тротуаре лейтенанта милиции с торчащими над ним из «мерседеса» стволами автоматов. И наконец, третьим доказательством стало то, что Тщедушный предложил Ольге заграничную командировку!
   – Поедешь с ними, – сказал он. – Разведка донесла номер рейса. По дороге постарайся опознать, подружиться...
   – На интим не согласна! – гордо заявила Пенкина.
   – Ну и дура! Какой интим в самолете? Хотя если постараться... – задумчиво сказал он, видимо, что-то припоминая.
   – А дальше? – спросила Ольга.
   – Сообщай все, что сможешь узнать. Фиксируй каждое движение. И фотографии. Больше фотографий.
   – Денег дадите – будут фотографии, – сказала Ольга.
   Тщедушный открыл ящик стола, засунул туда руку и не глядя извлек пачку измятых долларов. Прикинул их на вес.
   – Тонны три... Хватит?
   – На первое время, – сказала Ольга, поражаясь собственной наглости, ибо самая большая сумма в валюте, которую она когда-либо держала в руках, исчислялась двадцатью дойчмарками.
   Мать Ольги, узнав, что дочь собирается за границу, устроила скандал, перешедший в запой с тем же Семеном. Ольга спонсировала запой пятнадцатью долларами, больше не дала. На продукты не пожалела бы, но понимала – пропьют. Купила в дом алюминиевую посуду, ножи и вилки. А себе – новые джинсы и кодаковскую пленку.
   Визу сделал «Северный курьер». Лететь предстояло в Париж. Ольга взяла в библиотеке Хемингуэя и быстро прочла, как он там жил в Париже.
   Ей понравилось, особенно названия напитков, которые употреблял писатель.
   Относительно опознания она особенно не беспокоилась. Надеялась на свой профессиональный взгляд фотографа. Еще уходя с брифинга, приметила, как двигались Фантомасы: высокий слегка расслабленно подволакивал ноги, а коренастый косолапил. И еще была наводка: Том и Джерри. Просмотрела три видеокассеты и купила комикс про кота и мышку. Еще пять долларов.
   Волновалась только насчет языков, которым была не обучена. Но знала – в Париже полно русских. Выручат.
   Перед отъездом мать слегка протрезвела и пришла к Ольге прощаться.
   – Ты вот что, доча... – сказала она, глядя на Ольгу затуманенным влажным взглядом. – Назад не торопись. А лучше всего – оставайся там.
   – Как? – ахнула Ольга.
   – Выходи замуж. Пора. Французы, говорят, на наших девок падкие.
   – Так я ж языка не знаю!
   – И не надо. С мужиком ляжешь, никакого языка не потребуется.
   – Так это у нас. А они, может, поговорить любят.
   – И у нас, и у них в этом деле не до разговоров, – мудро заметила мать.
   – А в других делах? – засомневалась Ольга.
   – Выучишься. Не дура. Все равно возвращаться тебе будет некуда. Денег нету, я одну комнату продам. Честно говорю.
   Ольга всплакнула. Не стала напоминать матери о том, как вытащила ее из деревни два года назад, получила две комнаты в коммуналке как лимитчица, работая на стройке ученицей штукатура, как кормила и поила ее вместе с Семеном... Но качать права не стала. Верила, что эта поездка перевернет ее судьбу и выведет в люди. И не с французом, а саму по себе.
   «Сдам ментов бандитам за очень крупную сумму, – подумала она мстительно. – По десять тонн баксов за нос!»

Глава 7
Бриллианты от Зумика

   Александр Маркович Вайнзуммер по кличке Зумик был не просто евреем с высшим физико-математическим образованием, а евреем патриотически настроенным. Все уже давно уехали, а Зумик и не помышлял об этом. Он был демократом и реформатором, строил капитализм в России и пытался внедрить основы честного бизнеса, поначалу идя криминальным путем. Но Зумик верил в Россию и надеялся, что она когда-нибудь да сойдет с мрачного уголовного пути на цивилизованную тропинку к светлому капиталистическому будущему.
   Пока же Зумик изготовлял фальшивые бриллианты на установке высокого давления в научно-исследовательском институте, где уже много лет числился старшим научным сотрудником, и сплавлял их за рубеж нелегальным путем. Каждый раз боялся, клял себя и своих подручных бандитов, но деваться некуда – на зарплату старшего научного не проживешь и уж подавно капитализм в России не построишь.
   Зумик мечтал о капитализме не просто для обеспеченной жизни, а из идейных соображений. Он мечтал утереть нос всем этим Моням-Шмоням, покинувшим истинную родину ради родины исторической. А то и вовсе дунувшим в Штаты за длинным долларом. Зумик представлял себе много раз, как в один прекрасный день он выйдет к микрофону – впрочем, откуда у него микрофон? – и шарахнет на всю планету: «Ну и кто из нас был прав, жидовские морды? Искали где лучше, а оказались в глубокой жопе! Никого в Россию не пустим! Пропадайте в своем вонючем Тель-Авиве!» И выключит микрофон.
   Конечно, Зумик боялся не дожить до этого светлого дня, поэтому торопил события. Фальшивые бриллианты ручейком утекали за рубеж, оттуда струилась речка долларов, которые Зумик вкладывал в производство, короче говоря, инвестировал российскую промышленность. И в суммах немалых. До миллиона долларов в месяц. Конечно, это капля в море, размышлял он, но если бы второй такой Зумик, третий Зумик... Сотня-другая Зумиков могла перевернуть Россию вверх дном. Но где они, Зумики? Все пропадают в Израиле, утопая в собственном дерьме. Каждый раз, провожая очередного друга в эту клоаку, Зумик прощался с ним на всю жизнь, вычеркивал из своего прошлого как полного еврейского мудака, не понимающего одной простой вещи: Бог создал Россию для евреев. Ни в одной другой стране им так вольготно не живется, несмотря на все антисемитизмы. Нигде они не стоят в первых рядах прогресса – только в России. Нигде их не делают национальными героями – только здесь. И мучениками тоже. Не без этого. Так ведь оно и почетнее!
   И лишь одного уехавшего еврея уважал, мало того – боготворил Зумик за его выдающийся авантюризм и не менее выдающийся талант. Это был его бывший однокашник Яшка, физик по первой специальности и уголовник по всем остальным. Ныне Яшка в основном обитал в Париже, с ним Зумик и имел дело. Привлекало его и то, что Яшка никогда не занимался делом ради голых денег. Всегда имел в виду что-то высшее, зачастую не совсем понятное.
   Вот и сейчас, снаряжая в очередную командировку к Яшке своих новых подручных, стажеров-бандитов Максима и Федора, Александр Маркович Вайнзуммер был более всего озабочен новой идеей Яшки, которая приплыла к Зумику в виде сугубо секретного письма и перевернула мировоззрение немолодого уже еврея.
   Зумик в очередной раз восхитился Яшкой и стал готовить экспедицию с бриллиантами.
   Из соображений конспирации Зумик не выдавал подручным истинное имя партнера, а пользовался псевдонимом.
   – Перес поднялся круто. Ворочает большими деньгами... Адрес у него такой: Париж, Елисейские Поля, кабаре «Донья Исидора».
   – «О-о Шамз Элизэ!..» – пропел Максим строчку Джо Дассена, засовывая очередной бриллиант в тюбик с ультрамарином.
   Максим и Федор были перемазаны в краске, работали с увлечением. Дело происходило в мастерской художника-авангардиста Петра Охты-Мохты, арендованной для этого случая на несколько часов. Пьяный Охта-Мохта – связанный, с кляпом во рту и с повязкой на глазах – валялся в соседней комнате. Водка была арендной платой, остальное – из соображений конспирации.
   Зумик вынимал бриллианты из мешочка, секунду любовался и передавал стажерам, которые прятали камешки в свинцовые тюбики с краской: разматывали свинцовую оболочку тюбика с задней стороны, засовывали пинцетом бриллиант в тюбик и снова закатывали. Никаким таможенным рентгеновским лучам не прощупать.
   – Александр Маркович, командировки оформили? – спросил гориллоподобный Федор, патологоанатом по первой специальности, кандидат медицинских наук.
   – Все в порядке. От Союза художников. Помалюете там немного... на Монмартре. Что-нибудь абстрактное. Сообщите Пересу об интерполовцах...
   – Каких интерполовцах? – поинтересовался Максим, в прошлом литературовед.
   – Газеты надо читать! – строго заметил Зумик.
   – Я читаю, – обиделся Максим.
   – Что же ты читаешь? – ядовито поинтересовался Зумик.
   – «Литературку», «Коммерсант-дейли»...
   – Хуэйли... – добродушно ввернул Федор.
   – Я же вас просил, Федор Васильевич. На работе не выражаться, – поморщился Зумик. – А читать надо «Северный курьер». Там сообщение о брифинге интерполовцев. Есть сведения, что они летят в Париж. Надо бы с ними того... Разобраться.
   – По-мокрому, Александр Маркович? – спросил Максим.
   – По-мокрому, Максим, – вздохнул Зумик, любуясь бриллиантом. – А что делать? Мы гуманисты, но не до такой же степени! Кстати, менту пистолет вернули?
   – Тому, с улицы Пестеля? – спросил Федор.
   – Ну да. Из рубероида.
   – Нет, – мотнул головой Федор. – У нас пистолет.
   – Вернуть! – потребовал Зумик. – Наше слово твердое. Обещал – верни.
   – Так ведь потребуется... в Париже, – возразил Федор.
   Зумик уставился на него изумленным взглядом.
   – Ты эту пушку через границу собираешься тащить?! Ну, насмешил! Отдай менту, в Париже для интерполовцев тебе другое оружие подыщут.
   – А как их найти? Париж – город большой, – спросил Федор.
   – Перес поможет. Он же понимает, что нам всем сладко не будет, если Интерпол и наши снюхаются.
   – Александр Маркович, под кого работать? – спросил Максим.
   – Под Переса работай.
   – Да нет же! В какой манере – на Монмартре?.. Под Кандинского? Под Шагала?
   – Это на ваше усмотрение. Только не зарывайтесь. Не дай Бог написать что-нибудь гениальное! Засветитесь на весь мир. Запомните: вы – художники средней руки. Ремесленники. Будете продавать полотна – не заряжайте. У вас другая профессия... – наставлял Зумик стажеров.
   – Ну хоть на пиво можно заработать? – жалобно спросил Федор.
   – На пиво – пожалуйста! – раздобрился Зумик. – Особенно там не разгуливайтесь. У вас дело серьезное – ментов мочить.
   Он перевернул мешочек, потряс его. Мешочек был пуст. Триста семьдесят два бриллианта весом около пяти тысяч каратов сидели в тюбиках новоявленных абстракционистов с Монмартра.
   Принесли Охту-Мохту, откачали кофием и долго еще учились держать кисть и палитру, разбавлять краску и наносить уверенные ремесленные мазки на холст.
   Охта-Мохта даже в состоянии грогги производил весьма приятное впечатление своим профессионализмом и полной незлобивостью к бандитам, арендовавшим мастерскую на таких зверских условиях.
   Зумик в творчестве не участвовал. Он сидел в кресле с калькулятором и перемножал караты на доллары, одновременно размышляя над новой идеей своего друга, которая наконец-то поможет радикально обустроить Россию.

Глава 8
Отеческое напутствие

   Полковник Тимофей Петрович Редькин относился к Ивану как к родному сыну. Иван был его выдвиженец. Редькин взял его прямо из ПТУ, узнав, что мальчишка сирота. Потом школа милиции, работа постового, участкового...
   И везде, на всех этапах службы, Иван ощущал отеческую поддержку Редькина. Если бы не Тимофей Петрович, не видать бы Ивану заграничной командировки, тем более что были другие претенденты, даже с ограниченным знанием языка попадались. В пределах трех классов. Иван же ни на каком языке – ни буб-бум, зато надежный.
   Редькин перед отъездом позвал Ивана в ресторан. Посидеть в неформальной обстановке. Заодно сделать легкий втык за допущенный накануне прокол. Когда сели за столик, Редькин первым делом протянул Ивану сложенную вдвое газету «Северный курьер». На первой полосе под броским заголовком «Будни милиции» Иван увидел свое изображение. Камера проклятой девчонки запечатлела его, когда он приподнял голову и взглянул вокруг. В глазах был ужас, фуражка съехала, лицо перекошено.
   – Вот так мы выглядим... – шумно вздохнул Редькин.
   – Так ведь стреляли, гады! – плачущим голосом возразил Иван, указывая пальцем на автоматные стволы, торчащие из «мерседеса».
   – Кто ж тебя так подловил, Иван?
   – Журналистка эта, Ольга Пенкина. Помните на брифинге? Наглая, как танк.
   – Эта пигалица? Что она там делала?
   – Лежала... неподалеку. Попадется она мне! – стиснул зубы Иван.
   Официант подплыл с подносом, на котором среди закусок красовался пузатый графинчик с коньяком. Полковник разлил коньяк по рюмкам.
   – С младшими по званию нельзя, но ты мне вроде сына, Иван. Не подкачай там, – говорил Редькин, глядя на него с любовью.
   – Тимофей Петрович, я не пью, – несмело сказал Иван.
   – Молодец, – одобрил Редькин. – И не куришь?
   – Нет.
   – И баб... – Редькин наклонился к уху Ивана и улыбаясь прошептал такое слово, что у Ивана округлились глаза, как на фотографии.
   – Нет... Не очень, – потупившись, сказал он.
   – Не очень! – рассмеялся полковник. – Твое здоровье. Как говорят, всех баб не перетрахаешь, но стремиться к этому надо!
   Он опрокинул рюмку в рот с автоматизмом, достигнутым годами тренировки, и заел огурцом.
   – Может, последний раз в жизни видимся, Иван, – вдруг взгрустнулось полковнику. Глаза его подернулись влагой. – Мафия она – ого-го! У нее лапы длинные... Но и мы не лыком шиты. Верно?
   – Так точно, товарищ полковник! – согласился Иван.
   – С капитаном из органов не заискивай. Не лебези. Веди себя достойно. Он с гонором, по всему видать... – продолжал наставлять Редькин.
   Внезапно на улице за окном раздались выстрелы. Мимо окон ресторана, пригнувшись, пробежал человек с автоматом. Лицо его было наполовину закрыто шарфом.
   Посетители ресторана в испуге принялись заползать под столики.
   – Опять двадцать пять... – вздохнул Редькин. – Казанская группировка, по звуку слышу.
   Он не спеша налил вторую рюмку.
   Пуля пробила стекло витрины и впилась в стену прямо над полковником. Со стены посыпалась штукатурка.
   Полковник, крякнув, выпил. Иван загрустил.
   – Что пригорюнился, Ваня? – спросил Редькин, кладя руку на плечо лейтенанта.
   Посетители ресторана несмело принялись выползать из-под столиков.
   – Отстранят меня от задания, – признался Иван.
   – Почему? Ты утвержден. Завтра сдашь дела, личное оружие – и лети себе в Париж!
   – То-то и оно... – Иван совсем загрустил.
   – Не понимаю, – тихо произнес полковник.
   – Личное оружие, товарищ полковник... – начал было Иван, но тут у столика вновь возник официант со сложенной белоснежной салфеткой в руке.
   – Вам просили передать... – Он с поклоном вручил салфетку Ивану.
   Иван удивленно принял сверток, развернул. В салфетке лежал его личный пистолет системы Макарова!
   – Вот оно, личное оружие! – обрадованно вскричал Иван, хватая пистолет и ненароком нажимая на курок.
   Грохнул выстрел. В дальнем углу ресторана с потолка посыпались осколки плафона.
   – Осторожней, Иван... – проворчал разомлевший уже полковник.