Житинский Александр. Фигня (сборник)

   Лиза подняла голову. Она словно впервые увидала эту лесную жизнь, независящую от нее и в то же время слитную с нею.
   Вот проскакала с ветки на ветку белка. Шмель, жужжа, вился вокруг цветка. Вдали за березами, ломая сучья и ветви, темной тенью прошествовал лось.
   Лиза прилегла и стала смотреть на верхушки елей, уже освещенные солнцем, и на синее небо между ними. Мало-помалу предалась она сладкой мечтательности...
   Вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее.
   Лиза испуганно вскрикнула и вскочила на ноги.
   – Тout beau, Sbogar, ici! – раздался мужской голос и молодой охотник показался из-за кустарника. Это был Алексей Берестов.
   – Не бойсь, милая, – сказал он Лизе, – собака моя не кусается...
   Лиза оправилась от испуга и тотчас принялась играть свою роль.
   – Да нет, барин, боюсь, – сказала она, притворяясь полуиспуганной, полузастенчивой. – Она, вишь, какая злая, ну как опять кинется...
   Алексей подозвал к себе пса и прижал его к ноге, удерживая за загривок.
   – Ну, вот, иди себе спокойно...
   Лиза пошла от него, поминутно оглядываясь.
   Алексей между тем пристально глядел вслед молодой крестьянке. Вдруг спохватился, позвал:
   – Если ты боишься, я провожу тебя!
   Он накинул на собаку ошейник и заспешил за девушкой, шепча:
   – Gracieuse... Fre'tillon...
   Лиза тем временем вышла на дорожку, осененную с обеих сторон высокими деревьями. Алексей догнал ее, повесил ружье на плечо и зашагал рядом, искоса поглядывая на Лизу. Пес тянул вперед, мельтешил под ногами. Алексей отпустил его.
   – Мы и без провожатых не заблудим, – сказала Лиза.
   – Нам как раз по пути! – слукавил Алексей. – Ты ведь позволишь мне покуда идти подле себя?
   – А кто те мешает? – ответила Лиза. – Вольному воля, а дорога мирская...
   Лиза скромно опустила глаза.
   Собака носилась кругами по лесу, распугивая птиц.
   – Откуда ты? – спросил Алексей.
   – Из Прилучина. Я дочь Василья-кузнеца, иду по грибы, – бойко, как по-писаному, отвечала Лиза. – А ты, барин? Тугиловский, что ль?
   – Точно так, – отвечал Алексей. – А только я не барин, я камердинер молодого барина...
   Лиза поглядела на него и засмеялась.
   – А вот и врешь! – сказала она. – Не на дуру напал. Вижу, что ты сам барин!
   – Почему же видишь?
   – Да по всему.
   – Однако ж?..
   – Да как же барина со слугою не распознать? И одет-то не так, и баишь иначе, и собаку-то кличешь не по-нашему!..
   Алексей рассмеялся. Хорошенькая поселянка все более нравилась ему. Некоторое время шли молча, Алексей тихонько насвистывал военную музыку. И вдруг остановились.
   Поперек дороги разлилась широкая лужа.
   Не успела Лиза сообразить, что ей предпринять, как молодой барин подхватил ее на руки и перенес через лужу, а перенеся – не сразу опустил на землю, задержал в объятиях.
   Лиза отпрыгнула от него, не шутя замахнулась кузовком.
   Сердце ее зашлось, слова никак не шли с языка.
   – Вы!.. Да как вы!.. Ишь вы какой!..
   Алексей опешил, стоял неподвижно.
   Пес убрал язык, склонил голову набок.
   Лиза овладела собой, опустила кузовок и сказала с важностию:
   – Если вы хотите, чтобы мы были вперед приятелями, то не извольте забываться!..
   Брови Алексея поднялись от удивления, он расхохотался.
   – Это кто ж тебя научил так говорить-то, помилуй Бог!.. Уж не Настя ли, моя знакомая, девушка вашей барышни, как, бишь, ее зовут-то...
   – Лизавета Григорьевна, – подсказала Лиза, поджав губы.
   Она понимала, что вышла ненароком из своей роли, и теперь старалась поправить положение.
   – А что думаешь, разве я и на барском дворе никогда не бываю?.. – сказала она. – Небось, всякого наслышалась и нагляделась...
   – Так не сама ли это Лизавета Григорьевна распространяет просвещение между крестьян? – догадался Берестов и развел руками: – Non, c'est unique! Vraiment c'est un charme!..
   – Я не по-нашему тоже могу... – сказала Лиза.
   – Неужто? А ну-ка!
   Лиза подумала и спросила таинственно:
   – «Гутмонин» – знаешь, что такое?
   – Ну, что? – улыбаясь, спросил Алексей.
   – «Доброго вам здоровьичка», значит. По-аглицки...
   Тут уж Берестов прямо покатился со смеху. Даже пес залаял от восторга. Лиза не удержалась, прыснула – и тоже раскатилась колокольчиком. Так они стояли и смеялись посреди дороги, то хлопая себя по бокам, то показывая друг на друга пальцами; и пес радостно прыгал между ними, и птицы гомонили над головами.
   – Однако, – спохватилась Лиза, переведя дух, – болтая с тобою, грибов не наберешь... Иди-ка ты, барин, в сторону, а я в другую. Прощения просим... – в пояс поклонилась она ему.
   Алексей утирал набежавшие от смеха слезы.
   – Да как же тебя зовут хоть, душа моя? – спросил он.
   – Акулиной зовут, – ответила Лиза и заспешила по тропке в сторону от дороги.
   – Акулина! – крикнул Берестов, и в березовой роще будто аукнулось: «...Акулина-а!»
   – Скоро буду в гости к твоему батюшке, жди!..
   Лиза остановилась, испуганно оглянулась.
   – К какому батюшке?.. – еле вымолвила она.
   – К Василью-кузнецу, – Алексей шел к ней.
   – Что ты, что ты! – возвразила с живостию Лиза, возвращаясь. – Ради Христа, не приходи...
   – Что так?
   – Коли дома узнают, что я с барином в роще болтала наедине, то мне беда будет... Отец прибьет меня до смерти!
   – Да я непременно хочу с тобой опять видеться!
   – Ну, я когда-нибудь опять сюда приду за грибами...
   – Когда же?!
   – Да хоть завтра.
   Они опять стояли рядом. Их руки соединились. Лизины тонкие пальчики хотели высвободиться, пальцы Алексея удерживали их.
   – Милая Акулина, расцеловал бы тебя, да не смею... Так завтра, в это время, не правда ли?
   – Да, да... Да пусти же, барин, мне домой пора...
   – И ты не обманешь меня?
   – Не обману.
   – Побожись!
   Она, наконец, освободила руки и перекрестилась:
   – Ну, вот те Cвятая Пятница, приду.
   И побежала прочь, теряясь меж березовых стволов.
   Алексей счастливо смотрел ей вслед, потом вдруг сорвал с головы картуз, запустил в небо и навскидку пальнул по нему из ружья.
   Картуз разлетелся в пух и прах.
 
   ...Лиза открыла скрипучую дверь, навешенную в воротах конюшни, и шагнула в полумрак, где жарко блестели глаза лошадей в стойлах да выгибались дуги повозок, да блестели лаком крылья колясок.
   – Настя!.. – шепотом позвала Лиза. – Ты здесь?
   – А?! Что?.. – испуганно всполошилась Настя совсем рядом.
   Она, оказывается, спала на сиденьи барской кареты, подложив под голову узелок с одеждой барышни.
   – Фу, как ты меня напугала!.. – вскрикнула Лиза. – Спишь, никак?
   – Ну и сплю... А че мне делать? Мне поутру миловаться не с кем... – съязвила Настя.
   Но Лиза уже торопливо расплетала косу и пропустила ее слова мимо ушей.
   – Давай скорей одеваться!
   – Ну, расскажите же, барышня! – нетерпеливо спросила Настя. – Виделись с ним?
   – Да, повстречались...
   – И... что?
   – И ничего. А ты что думала?
   – Целовал вас?
   – Вон что сочинила!.. Да как он посмел бы!
   – Очень бы и посмел, – сказала Настя. – А то я не знаю!
   – Нет, Настя... Не трогал он меня, да я и не далась бы!
   Лиза начала переодеваться – сняла сарафан, рубашку...
   Лошади, повернув морды, скосили любопытные глаза.
   С помощью Насти Лиза облачилась в свое платье.
   – ...Мы просто поговорили и... разошлись.
   – И все?! – разочарованно спросила Настя.
   – И все... – вздохнула Лиза, опуская голову, и вдруг победно вскричала: – Завтра утром опять встретимся!
   Она толкнула Настю в бок, отчего служанка завалилась на охапку сена, подле которой они разговаривали.
   – Ай да барышня! Ну, вот так давно бы! А то... – Настя хохотала, катаясь на сене.
 
   Григорий Иванович хлопнул добрую рюмку водки, спрятал в шкафчик графин и рюмку и, дернув плечом в сторону укоризненного взгляда мисс Жаксон, уселся за стол, на котором уже был накрыт завтрак.
   Мисс Жаксон, как всегда, нарезывала тартинки.
   – Good morning, – сказала Лиза, входя. – Что значит: «Доброго всем здоровьичка»!..
   – Morning... – мисс Жаксон округлила глаза.
   – Морнинг, морнинг, душенька! – радостно приветствовал ее отец.
   Чмокнув папеньку, Лиза заняла свое место.
   – Ты, говорят, гуляла поутру... – начал отец, отведывая тартинок. – Это похвально. Нет ничего здоровее, как просыпаться на заре! Не так ли, мисс Жаксон? – при этом он неприметно подмигнул дочери.
   – Early to bed and early to rise... – начала мисс, а Лиза и Григорий Иванович хором закончили:
   – ...makes the man healthy, wealthy and wise!!..
   Мисс Жаксон поджала губы и уткнулась в овсянку. Добрейший Григорий Иванович постарался загладить эту беззлобную шутку, продолжив разговор:
   – Ты помнишь, Лизанька, сколько жил Левенгук?
   – А кто это, папенька?
   – Ну, Лизок...
   – Miss Bethy, were studying this scientist! – сказала мисс Жаксон. – Мы учить о нем его жизнь прошлом годе.
   – Ах, я забыла! – беспечно отозвалась Лиза. – Так кто же это?
   – Этот голландец изобрел такой прибор, в котором видны мельчайшие твари. Но дело совсем не в этом, – отец наставительно поднял вилку. – Он прожил девяносто один год! И все потому, что вставал каждый день в пять утра и отправлялся собирать свои коллекции. Зимой и летом!..
   – И совсем не пил водка, – вмешалась мисс Жаксон.
   – Это уж конечно... – смущенно крякнул Григорий Иванович.
   – Я теперь тоже собираю коллекции, – сказала Лиза.
   – What is kind of your collection? – язвительно поинтересовалась мисс Жаксон.
   – Это такие... усатые... Впрочем, весьма симпатичные! Водятся в рощах, выходят на охоту рано-рано...
   – Тебе удалось поймать хоть одного? – спросил Григорий Иванович, слушавший с интересом.
   – Я только одного такого и видела, – ответила Лиза, чему-то улыбаясь. – Но я его поймаю!..
   – А где же ты гуляла?
   – В тугиловской роще.
   – Вот это напрасно, – огорчился отец. – Ты не должна туда ходить. Лови своих... усатых в другой стороне. Помни, Лиза, Иван Петрович Берестов – враг нашему семейству. Не приведи Господь, увидит тебя на своих землях – позору не оберешься!..
   – Хорошо, папенька, – потупила глаза Лиза. – Я вам обещаю.
   К полудню стало жарко.
   Прикрывшись от солнца зонтиками, Лиза и Настя тряслись в легкой коляске, которая бойко катила по пыльной дороге среди раздольных прилучинских полей. Эта конная прогулка была придумана Лизой только для того, чтобы наедине с Настей, без помех, хорошенько рассудить происшедшее.
   ... – Нет-нет, Настя, я все обдумала! – говорила Лиза горячо. – С моей стороны это было легкомыслие, не боле... Я не должна больше ходить в рощу. Да я и папеньке обещала!
   – А Берестову?!.. – наклонясь поближе, вполголоса возразила Настя, таясь от Дуньки, которая, как всегда, лихоправила лошадьми. – Берестову тож обещали!..
   – И ему обещала... – сникла Лиза. – Ах ты, Господи, как же поступить?!..
   – Да кто узнает? Вам ведь хочется, а чего хочется, того и просится!
   – Нет, милая Настя, – серьезно возразила Лиза. – Не так живи, как хочется, а так живи, как Бог велит!
   – А он вам разве велит? – нашла Настя резон. – Папенька велит, а папенька, чай, не Господь-Бог...
   – Тпру-у-у! – резко остановила лошадей Дунька и обернулась: – Барышня, Буланка похрамывает, перековать бы надо. Когда еще мимо кузни поедем... Что прикажете?
   – Делай, как знаешь, – вяло махнула рукой Лиза, разомлевшая от жары; стала обмахиваться веером.
   Вышел кузнец Василий, земно поклонился барышне, поприветствовал:
   – С ведром тебя, матушка!
   – Спаси вас Бог... – кивнула Лиза.
   Кузнец стал осматривать копыта Буланки, вместе с Дунькой они распрягли кобылу, повели к кузнице.
   – Во, – тихо скзала Настя и показала глазами, – ваша крестница... Акулина, дочь Василия.
   – Что? – не поняла Лиза, потом посмотрела в сторону кузницы – и увидела там на завалинке толстую рябую девку в рубахе на голое тело, которая что-то ела, лениво отгоняя мух и рассеянно следя за тем, как играют в бабки златовласые, замаранные ребятишки – очевидно, ее братья.
   – Да-да... – растерянно прошептала Лиза. – Знаю...
   Настя постращала барышню:
   – А ну, как Берестов, не найдя вас в роще, побежит в кузню да увидит ее?!.. Да и поймет, что вы его обманули?!..
   Лиза обмерла, замотала головой:
   – Нет, Берестов не пойдет в Прилучино! Ему это будет неприлично!..
   – Прилично – неприлично... Не найдет вас – точно так и сделает! – твердила свое Настя. – Завтра же и сделает!..
   – Ой, и вправду! Он может! Он такой! – испугалась Лиза. – Так ты считаешь – надобно идти?
   – А то как же? Назвались груздем – полезайте в кузов...
   – Ну, тогда в последний раз! – решилась Лиза.
   Кузнец начал колотить молотом по раскаленной полоске железа, сгибая ее в подкову...
 
   Отдохнувши после обеда, Иван Петрович Берестов имел обыкновение час-другой диктовать сыну свои мемуары.
   Сидя за столом в кабинете и по-школярски прикусив язык, Алексей торопливо скрипел пером, еле успевая за отцом. А тот, расхаживая туда-сюда по кабинету, воодушевленно изрекал:
   – ...Невозможно без прискорбия видеть уничижения наших исторических родов... Никто у нас ими не дорожит, начиная с тех, которые им принадлежат...
   Иван Петрович задумался, оформляя следующую мысль и бормоча себе под нос.
   Алексей поднял глаза от бумаги и тоже задумался. Мысли его улетели далеко, он улыбался...
   А отец уже продолжил диктовку:
   – Да какой гордости воспоминаний ожидать от народа, у которого пишут на памятнике: «Гражданину Минину и князю Пожарскому»!.. Ты успеваешь, Алексей?
   Берестов-младший спохватился, снова шустро заскрипел пером.
   – Какой князь Пожарский? Что такое гражданин Минин? – горячился Берестов-старший. – Был окольничийкнязь Дмитрий Михайлович Пожарский и мещанин Козьма Минич Сухорукий, выборный человек от всего государства!.. Но отечество забыло даже настоящие имена своих избавителей... Жалок народ, для коего прошедшее не существует!..
   Утомившись, Иван Петрович расслабленно опустился в кресла. И тогда Алексей решился.
   – Батюшка, позвольте сказать...
   – Что? – живо повернулся отец. – Ты не согласен?
   – Да нет, я не о том... – смешался сын. – Лошадь у меня расковалась.
   – Ну, так вели подковать, – с досадой сказал отец.
   – Степан подковал, да плохо. Видно, пьян был...
   – Пьян был – выпороть! Только я что-то не очень верю. Степан и пьяный подкует так, что любо-дорого... Ну, вели перековать! И не перебивай по пустякам! О чем, бишь, я...
   – А вы разрешите перековать у другого кузнеца? – не отставал Алексей.
   – У кого же другого? У нас один кузнец.
   – В Прилучине, говорят, есть Василий. Хороший кузнец...
   – Что-о?.. – отец грозно поднялся с кресел. – В Прилучине?! У Муромского?.. Да как ты посмел даже подумать такое?! Знаешь, как он обо мне отозвался недавно, Хлупин давеча сказывал?.. «Провинциальный медведь»! Мы для него – дураки неотесанные, дремучие... А он, значит, отесанный. По-англицки отесанный, ровный со всех боков!.. И не думай.
   Отец походил еще по кабинету, пофыркивая, потом раздраженно сказал:
   – С мысли сбил... Ну, все, на сегодня довольно. Ступай! —
   И стал усердно набивать чубук.
   Алексей понуро направился к выходу, затворил за собою дверь и только там, в гостиной, обернувшись к двери, показал ей язык – и огляделся тут же: не видел ли кто из слуг? Потом уныло поплелся к себе. Поднявшись в свою комнату, он бросился на софу лицом в подушку.
   И привиделась ему пронизанная утренними лучами солнца березовая роща, и звонко смеющаяся милая Акулина, и радостно лающий пес, прыгающий ему на грудь и облизывающий лицо!..
 
   ...От этого Алексей и проснулся, рывком сел на софе.
   Пес жарко дышал ему в лицо, повизгивая, срываясь на лай. В дверях стоял заспанный егерь.
   – Велели пораньше разбудить, барин...
   Было пять часов утра.
   Через несколько секунд Алексей уже выскочил на крыльцо с ружьем в руках. Пес прыгал следом.
   Алексей свистнул – и они оба побежали в сторону леса.
   – Барин! Ружье-то не заряжено! – крикнул вслед егерь. – Ружье зарядить забыл... – сокрушенно вздохнул он, почесался и побрел досыпать.
 
   Алексей явился в рощу первым. Огляделся, проверяя, точно ли определил место первой встречи, затем подозвал собаку и, прицепив к ошейнику поводок, привязал пса в сторонке к дереву.
   – Pardon, mon ami, attendez ici... Важный разговор.
   И тут увидел меж кустарника мелькнувший синий сарафан. Алексей живо спрятался за широким стволом старого дуба.
   Лиза, незаметив его, прошла рядом в печальной задумчивости. Алексей выпрыгнул из-за дерева и, припав на одно колено, крепко схватил ее за руку.
   – Акулина, душа моя! Пришла... Я заждался сегодняшнего утра!
   Лиза улыбнулась ему.
   – Встань, барин, что ты, право...
   – А почему глазки грустные? – спросил он с нежностию, поднимаясь. – Что случилось?..
   – А то и случилось, барин, что видимся мы в последний раз. Сегодня уж я пришла, не смогла не сдержать данного тебе слова, но более не приду, не обессудь...
   – Но почему же? – вскричал Алексей.
   – Да уж потому, что ни к чему доброму эти встречи довести нас не могут. Нельзя нам видеться, нехорошо это...
   – Да что ж в этом нехорошего, милая Акулина?! Поверь, ничего дурного я и в мыслях не имею!..
   – Нет, барин, тайное всегда грех, потом непременно каяться придется. Не дай Бог, кто узнает – барин с крестьянкою встречается! И тебе не сдобровать, а уж мне... – девушка безнадежно махнула рукой и пошла прочь.
   – Постой, не спеши... – Алексей догнал ее, подвел к пеньку, усадил. – Теперь выслушай меня... Такой девушки, как ты, я еще никогда не встречал, Господь свидетель. Это он мне тебя послал! И я заверяю его и тебя в полной невинности моих желаний!.. Я обещаю никогда не подать тебе и малого повода к раскаянию! Буду повиноваться тебе во всем. – Он говорил языком истинной страсти и в эту минуту был точно влюблен, – только не лишай меня единственной отныне отрады: видеться с тобою наедине, хотя бы через день, хотя бы дважды в неделю!..
   Лиза выслушала его и покачала головой:
   – Сегодня – последний раз...
   – Никогда не говори – последний раз! Не нам решать – какой раз последний, а какой нет, – возразил Алексей.
   Лиза долго молча смотрела на него.
   Собака Берестова натягивала поводок, хотела быть рядом, сгорая от любопытства.
   – Дай мне слово, – сказала она наконец, – что ты никогда не будешь искать меня в деревне или расспрашивать обо мне. Дай мне слово не искать других со мной свиданий, кроме тех, что я сама назначу.
   – Клянусь Святой Пятницей! – охотно поклялся Алексей.
   – Мне не нужно клятвы, – сказала Лиза. – Довольно одного твоего обещания.
   Они отвязали пса и пошли по лесу, взявшись за руки, как дети.
   Вот они вошли в темный ельник, поросший снизу густым высоким папоротником. В широких узорчатых листах мелькали их головы. Стелились под ноги брусничные заросли, сверкали бусинки зрелых ягод. Иногда попадался гриб. Алексей указывал на него, а Лиза срывала и опускала в свой кузовок. Они говорили о чем-то, только им ведомом, но слышно было лишь пение птиц да музыкулеса.
   Из ельника вышли на поляну, окруженную кустами малины, и принялись есть ягоды, смеясь. Алексей наклонял ветку, обсыпанную малиной, а Лиза зубами срывала ягоды. А то Лиза подавала ему ягодку на ладошке, и Алексей брал ее губами.
   Так они пришли на край леса и остановились.
   – Ну, мне пора, – сказала Лиза.
   – Уже? – огляделся, приходя в себя, Алексей.
   Они стояли друг против друга, не в силах разойтись.
   – А ты, барин, надолго ли в наши места? – спросила Лиза.
   – Не знаю пока, – ответил Алексей. – Я прошусь у батюшки в военную службу, да он не пускает. Не жалует нынешнихвоенных. А в статской службе я смысла не вижу.
   – И кем ты хочешь воевать?
   – Гусаром... – развернул плечи Алексей.
   – Гусары все ветреники, сказывают...
   – Это кто же тебе сказал? Твоя барышня? Не верь ей!
   Они помолчали. Лица их неодолимо тянулись навстречу друг другу... Лиза опомнилась первой, решительно отступила.
   – Помни свое обещанье, барин, – сказала она, повернулась и пошла через поле, не разбирая дороги. Собака заметалась между ними, то убегая к Лизе, то возвращаясь к хозяину, наконец, сделала выбор, прижалась к ноге барина и задрала голову, ожидая приказаний.
   Отойдя далеко, Лиза все-таки оглянулась.
   Барин и собака все еще стояли на краю леса, глядя ей вслед...
 
   ...В полумраке конюшни откуда-то сверху слышались неясные шорохи и сдавленный смех.
   – Настя, ты здесь?.. – шепотом позвала Лиза.
   Прислушалась – полная тишина. Только кони вздыхали да стучали копытами. И мотали укоризненно головами.
   Половину конюшни занимал высокий сеновал, к которому была приставлена лестница. Наверху сеновала снова послышалась возня, и опять все смолкло...
   Лиза решительно подошла к лестнице.
   – Настасья, ты здесь, я слышу! – вполголоса сказала она, подняв голову кверху, и только поставила ногу на ступеньку, как по сену кубарем скатилась расхристанная Настя.
   – Опять, что ли, заснула? – спросила Лиза.
   – Ну, так... спала, ага... – тяжело дыша и оправляя юбку, доложила Настя. В словах ее сквозила досада.
   – Давай скорей! – приказала Лиза.
   Настя взяла припрятанный узелок с одеждой и стала помогать барышне переодеваться.
   – Настя! – вдруг замерла Лиза, прижав руки к груди. – Настя, я влюблена! – возвышенно-горьким тоном произнесла она.
   – Ну и хорошо, – здраво кивнула Настя. – Чего хотели, на то и налетели.
   – И он влюблен, Настя! – еще возвышеннее, еще горше сказала Лиза.
   – Вот уж не поверю! С чего взяли?
   – Он мне все время твердил «же ву зем», думая, что я не понимаю! Я ему накрепко приказала про любовь не говорить, так он по-французски! Понимаешь? – блестя глазами, живо объяснила Лиза, торопливо одеваясь.
   – «Жавузем»? Чего это? – спросила Настя.
   – «Я вас люблю», по-французски!.. Ох, Настя, что ж нам делать? Вот куда я сама себя завела. Теперь не отступить. Признаться ему – стыдно, да и семейства наши враждуют, придется расстаться... Хотя я для него – крестьянка, серьезных намерений у него быть не может... Признаться, я хотела бы, очень хотела бы увидеть барина на коленях перед дочерью сельского кузнеца с предложением руки и сердца!.. – Она даже глаза прищурила от этой романтически-мстительной мечты.
   Настя украдкой поглядела наверх. Там, едва приметный за сеном, таращил любопытные глаза пастух Трофим. Настя погрозила ему, а Лиза даже и не заметила ее странного поведения, увлеченная своими мечтаниями.
   – «Же ву зем», понимаешь? «Же – ву – зем»!! – повторяя эти слова и счастливо смеясь, Лиза выбежала из конюшни. Настя посмотрела ей вслед, вздохнула, но следом не пошла, а подобрала юбку и снова взлезла на сеновал. Там ее поджидал Трофим, возлежащий на сене в рубахе с распахнутым воротом.
   – Жа-ву-зем! – Настя бросилась ему в объятья.
 
   У барского крыльца гарцевал жеребец, сдерживаемый лакеем. Григорий Иванович читал послание, врученное нарочным. Прочтя, сказал:
   – Передавай, голубчик, поклоны и скажи: непременно будем!
   Гонец вскочил в седло и был таков.
   – Здравствуй, Лизок! – оборотился Григорий Иванович к подошедшей дочери и, в ответ на ее вопросительный вслед посыльному взгляд, пояснил: – Рощины прислали пригалшение. Завтра «Первоверховные апостолы Петр и Павел», у Павла Петровича двойные именины... Так что готовься! С утра и поедем... А теперь пошли завтракать!
   И он вошел в дом.
   Лизавета как стояла, так и села на ступеньку, всплеснув в отчаянии руками...
 
   На следующее утро Алексей Берестов понапрасну маялся на месте свиданья в несносном для него ожидании. Он был без собаки и потому вдвойне тосковал. Алексей то ходил туда-сюда, поглядывая по сторонам, то присаживался на пенек, то снова вскакивал навстречу треснувшему сучку... Акулины все не было.
   Наконец он извлек брегет, посмотрел на него, вздохнул сокрушенно и в последний раз посмотрел в ту сторону, откуда ожидал Акулину. Потом спрятал часы и поплелся восвояси. И еще не один раз оглянулся, уходя...
 
   И была ночь, и было утро.
   И снова поднялось солнце в небеса.
   И опять бежала Лиза по тропинке к заветной роще.
   Алексей уже поджидал ее на опушке. Он широко расставил руки навстречу, намереваясь поймать девушку в объятья, но Лиза резко замедлила бег, остановилась в двух шагах от Алексея и, поклонившись степенно, сказала:
   – С добрым утром, барин. Как почивалось?
   – Худо я почивал, милая Акулина, – отвечал Алексей, с осторожностию кладя руку ей на плечи, – куда как худо! А вчера так вовсе было не помер... Что ж ты не пришла?
   – Прощения просим... – опустила глаза Лизавета. – Вчерась был Петра-Павла день, так отец мой запил... Пришлось мне за малыми братишками присматривать.
   – Так у тебя есть братья? – оживился Алексей. – Вот и послала бы, кого посмышленее, ко мне с запискою, я б и не мучился... Да и тебе бы привет отписал!
   «Акулина» совсем пригорюнилась.
   – Я, барин, дура безграмотная...
   Она грустно пошла по тропинке. Губы, неприметно для Берестова, лукаво улыбались...
   Алексей смутился, осознавая услышанное, но потом быстро догнал Лизавету.
   – И! Есть о чем сокрушаться! Да если хочешь, я тотчас выучу тебя грамоте!..
   – Ой, барин... – Лиза широко раскрыла глаза. – Неужто взаправду? Боюсь, не одолеть мне...