Житинский Александр. Фигня (сборник)

   – Хрен редьки не слаще. Хотя, если Горохов, то шансы улететь есть. Правда, небольшие. Я его давно знаю, опытный руководитель, – рассказывал старик. – Методы у него авральные, надо прямо сказать. Но если захочет, пару рейсов в неделю организовать может. Если сильно захочет.
   – А Афанасьев? – спросил интеллигент.
   – Этот осторожен. Всего боится. Думаю, при нем летать вовсе не будем, – прямо сказал старик.
   – Почему же вы домой не ушли? Если Афанасьев? – не понял молодой.
   – Ну, Афанасьев тоже не вечен. Кругом перемены. Хочется надеяться... Скольких я на своем веку пережил... Силин, Прокопенко, Гуляев, Толмачев... – начал перечислять старик.
   – Вы много летали... – уважительно произнес интеллигент.
   – Два раза, – кивнул старик. – Два раза мне удалось улететь из этого аэропорта. Один раз при Силине и еще один раз при Толмачеве. Правда, случайно...
   По радио объявили: «Вниманию пассажиров, вылетающих рейсом 4214 до Иркутска. Ваш вылет задерживается на два часа по метеоусловиям».
   – Ну вот... – удовлетворенно улыбнулся старик.
 
   Туркин с коробкой и корзиной плелся по пустому служебному коридору, безнадежно повторяя: «Кис-кис-кис...» Проходя мимо фаянсовой белой урны, он вдруг остановился, с раздражением взглянул на коробку и тут же, разорвав ее на куски, запихнул остатки в урну. Затем последовал дальше, повторяя все то же.
 
   Афанасьев собрал молодых диспетчеров в комнате отдыха рядом с диспетчерским залом. Он усадил их за столик, сам уселся напротив и, испытующе оглядев подчиненных, начал:
   – Ребятки, обстановка сильно осложнилась. Если Сакович не врет, мне завтра принимать аэропорт. Но аэропорт к этому не готов.
   – Не волнуйтесь, Игорь Дмитриевич. Все будет о’кей, – сказал Миша.
   – Тебе легко говорить. Придет новый руководитель полетов, начнет рейсы принимать, а отдуваться мне...
   – А вы назначьте такого, чтобы можно было опереться, – посоветовал Саша.
   Афанасьев обвел их взглядом.
   – Я ведь из вас назначу, ребятки, – сказал он тихо.
   Саша и Миша потупились.
   – Ага, не хотите! – оказал Афанасьев.
   – Я хочу, – застенчиво сказал Леша.
   Афанасьев с сомнением посмотрел на него.
   – А кто чуть не посадил ташкентский рейс?
   – Исправится, – вступился за товарища Миша.
   – С кем не бывает, – cказал Саша.
   – Смотри, Алексей! Ты ведь знаешь – я рейсы не принимаю, потому, что обратно им не улететь. Горючего нет и не предвидится. Я бы с радостью.
   – Да я понимаю... – пробормотал Алексей.
 
   Лыжница Зоя Сергеевна в это время с интересом прогуливалась по пустому диспетчерскому залу, разглядывала приборы. Светились голубым светом индикаторы. Внезапно запищало за пультом. Она подошла туда. Голос из динамика сквозь шорохи и трески сказал:
   – «Аэропорт! Я рейс 4412 из Риги. Прошу посадки».
   – Пожалуйста, – сказала Зоя Сергеевна.
   – «Не понял. Повторите».
   – Садитесь, садитесь...
   – «Дайте координаты».
   – Не могу. Я здесь случайно, – сказала она.
   – «Вечно в этом аэропорту что-нибудь не так! Сажусь визуально!» – сказал голос пилота.
   – Счастливо! – улыбнулась Зоя Сергеевна.
   Афанасьев выглянул из комнаты отдыха.
   – С кем вы там разговариваете? – спросил он.
   – Кажется, с самолетом.
   – С каким?
   – Из Риги.
   – Ну?
   – Садится он, – смутилась Зоя Сергеевна.
   – Как садится?! – Афанасьев бросился к микрофону. – Рейс 4412! Посадку запрещаю! Как поняли?
   – «Поздно! Снижаюсь!» – ответил пилот.
   Афанасьев в панике выбежал из зала.
 
   Диспетчер Леша и стюардесса Надя шли, прогуливаясь, по заснеженному полю аэродрома, как вдруг мимо них промчалась машина руководителя полетов. Афанасьев сидел рядом с водителем и что-то говорил в микрофон с озабоченным видом.
   – ЧП, что ли? – спросил Леша.
   – Какое у нас ЧП? – возразила Надя. – Наверное, опять кто-то гуляет по полосе.
   Они пошли молча, взявшись за руки.
   – А не боишься? – спросила Надя.
   – Не боюсь. Хочу принимать рейсы. Душа болит, стыдно... – сказал Леша.
   – Все уже привыкли, – сказала она.
   – А я нет. И не привыкну. Я диспетчер. Я должен принимать и выпускать самолеты. Летают же в Ленинграде, в Москве... А мы что – не можем?..
   – Не хотим, – сказала она.
   – А я хочу.
   – Тогда мы совсем перестанем видеться, – сказала Надя. – Ты будешь сидеть за индикатором, а я буду летать, летать, летать...
   – Ничего, Наденька, – успокоил он ее. – Я день и ночь работать готов, лишь бы что-нибудь изменилось.
   – Только бы Лунев пришел... – вздохнула она.
   – Лунев один ничего не сделает...
   – А я ведь с Луневым летала...
   – Когда?
   – Это был его последний рейс перед Академией. Горючего нет, аэропорт закрыт, диспетчеры в шахматы играют... Тихий ужас! Как мы взлетели по расписанию – до сих пор не понимаю. Лунев сам регистрировал пассажиров.
   – Ну, это-то ни к чему... – сказал Леша.
   – Пассажиры ему ворох цветов преподнесли. Ты не представляешь, какими они вышли из самолета. Один человек много может.
   – И я смогу. Вот увидишь, – упрямо сказал он.
   – Афанасьев тебя уволит.
   – Посмотрим!
   Вдали раздался гул. Надя и Леша подняли головы и увидели реактивный лайнер, идущий на посадку. Он коснулся колесами полосы, побежал по ней, взметая снег... За самолетом мчалась машина Афанасьева.
   В гуле двигателей утонуло радостное «ура!», которым Надя и Леша встретили приземление самолета.
 
   Организация иркутского рейса всецело захватила Горохова. Он сидел перед микрофоном в своем кабинете, сняв форменную тужурку и закатав рукава рубашки. На столе стоял стакан с чаем. Светился экран телевизора, на котором был виден самолет иркутского рейса. Рядом копошились люди.
   – Ты пойми, Демьяныч, это дело нашей чести, – убеждал Горохов микрофон. – Мы уже регистрацию провели. Сегодня иркутский рейс должен быть в воздухе!
   – «Ой, сомнительно, Петр Герасимович», – отозвался динамик.
   – Я же тебе керосин нашел! Ты его заправил?
   – «Заправил».
   – Так в чем же дело?
   – «Неразгружен он. Надо разгрузить, а потом загрузить. Считай, сутки...»
   – Почему сутки!? Откуда сутки? – волновался Горохов.
   – «Из смены грузчиков вышел всего один. Да и тот...»
   – Что? Уже?
   – «Уже».
   – Ну, я не знаю. Сам разгружай, но чтоб иркутский был готов. Я его провожу как ударный объект.
   – «Понял», – уныло отозвался голос Ивана Демьяновича.
   Горохов переключил селектор.
   – Нина? Готовь транспарант.
   – «Неужто полетим, Петр Герасимович?» – радостно отозвался женский голос.
   – А ты думала... – покровительственно улыбнулся Горохов.
   В кабинет робко вдвинулся Туркин с корзинкой, остановился у двери, вопросительно глядя на Горохова. Тот выключил микрофон, посмотрел строго на посетителя.
   – Вы по какому вопросу?
   – Кот... – жалобно вымолвил Туркин.
   – Что – кот?
   – Пропал кот.
   – Ну, а я здесь при чем?! Вы меня от дела отрываете! Кот, понимаешь! – загремел Горохов.
   – Это кот Василия Николаевича, – сказал Туркин.
   – Панкратова? – Горохов понизил тон.
   Туркин лишь слабо развел руками: кого же? Разве есть другие Василии Николаевичи?
   Горохов молча пробарабанил пальцами по столу, обдумывая ситуацию. Лицо его стало сосредоточенным.
   – Садитесь. Рассказывайте, – он указал на стул.
   – Я референт Василия Николаевича. Туркин. – представился Туркин.
   – Горохов, – Петр Герасимович через стол протянул Туркину руку.
   – Сегодня из Иркутска прибыл кот. Василий Николаевич передал его с Эммой Павловной из Управления культуры. Я должен был встретить. Ну, и... кот потерялся. Пошел гулять и не вернулся...
   – Как это – пошел гулять?
   – Ваша дежурная его выпустила. Пожалела...
   Горохов нажал кнопку селектора.
   – Демин? Кто у тебя там на выходе с перрона?
   – «Пирожкова».
   – Дай ей дрозда, чтобы осторожнее обращалась с котами!
   – «Понял».
   Горохов выключил микрофон, задумался.
   – Какой кот? – спросил он.
   – Ангорский, дымчатый.
   – Борис, зайди ко мне, – сказал Горохов, вновь щелкнув клавишей селектора.
   – А сам Василий Николаевич когда вернется? – обратился он к Туркину.
   – В среду...
   Горохов что-то пометил в перекидном календаре. Вошел Чиненков.
   – Слушаю вас, Петр Герасимович.
   – Боря, пропал кот Панкратова. Вот тебе товарищ...
   – Туркин, – подсказал референт.
   – ...Туркин, и чтобы кот был. Понял? Из-под земли достань!
   – Слушаюсь...
   Туркин и Чиненков обменялись рукопожатием и вышли из кабинета. Горохов нажал несколько клавиш сразу.
   – Всем службам! Пропал кот ангорский, дымчатый. Разыскать и доставить в мой кабинет. Объявить по вокзалу. Срочно!
 
   В диспетчерском зале вновь царили тишина и спокойствие. Миша и Саша играли в шахматы. Леша сидел у индикатора, подперев голову рукой.
   По трансляции передали:
   – «Граждане пассажиры! Внимание! Пропал кот ангорский, дымчатый. Нашедшего просят доставить животное в кабинет сменного заместителя начальника аэропорта. Повторяю: пропал кот...»
   – Зин! Слышала! Кот пропал!
   Леша убавил громкость.
   – У-у... Стыдуха... – глухо протянул он.
   – Умно придумано, – прокомментировал Саша. – Сейчас весь аэропорт будет искать кота. Глядишь, время и пролетит.
   – Никакого кота нет, я уверен, – сказал Миша. – Отвлекающий маневр... Тебе шах.
   – Что же делать? Делать-то что? – бормотал Леша.
   – Не ной, – сказал Саша.
   – «Аэропорт! Рейс 4765 из Архангельска просит посадки», – донеслось из динамика.
   – Рейс 4765! Вас понял. Посадку запрещаю, – ответил Леша.
   – «Вас понял. Следую на запасной аэродром».
   – Мат! – сказал Миша, переставляя фигурку.
   Они снова принялись расставлять партию. По трансляции передали:
   – «Граждане пассажиры! Внимание!..»
   – Сколько можно про кота?! – вскричал Леша.
   – «Пассажиров, следующих рейсами до Иркутска, Харькова, Кишинева, Тбилиси, Мурманска, Хабаровска, прошедших и непрошедших регистрацию, просят собраться у выхода на перрон. Повторяю...»
   Леша подскочил к динамику, прибавил громкость. Пока дикторша повторяла объявление, на лице Леши отразилась целая гамма чувств – от недоумения до восторга.
   – Слышали?! – закричал он.
   – Что они – обалдели? Зачем это? – пожал плечами Миша.
   – Значит, выпускают рейсы! Зачем же еще!
   – Наивный ты... – ласково проговорил Саша, поглядев на Лешу.
   Тот бросился к индикатору, уселся в кресло, приготовился к работе.
 
   Аэровокзал зашевелился. Подхватив свои чемоданы и тюки, пассажиры стекались к выходу на перрон. Там образовалась толпа. Люди волновались, привставали на цыпочки, стараясь разглядеть – что происходит у дверей.
   У дверей с турникетом стояла дежурная Пирожкова, рядом с нею командир иркутского рейса, а сбоку – небольшой духовой оркестр. Командир что-то шепнул Пирожковой. Дежурная распахнула двери на перрон и открыла турникет. Оркестр заиграл марш «Все выше...».
   – Прошу вас, товарищи! – громко объявила дежурная.
   Толпа повалила к дверям.
 
   Компания в ресторане, заслышав далекие звуки марша «Все выше, и выше, и выше», – насторожилась.
   – Ребята, надо пойти. Кажется, вылетаем, – сказала Валентина.
   – Нас не купишь, – помотал головой Аркадий.
   – Валентина, а десерт? – проговорил саксофонист с трудом.
   – При чем десерт! Пошли, я вам говорю! Не думала, что вы такие несознательные! А еще советские песни играете! Фу! – разгорячилась певица.
   – Не улетят они. Даже с песнями, – сказал Аркадий.
   – С такими, как вы, мы никогда никуда не улетим! Только о себе! Пошли! – кричала она.
   – Пошли, – пожал плечами Аркадий, поднимаясь.
   – Я столик подержу, – сказал саксофонист.
   – Эх, ты! – Валентина резко поднялась, пошла к выходу. Администратор неохотно последовал за ней.
   Саксофонист подозвал официанта.
   – Кеша, что там происходит? Почему музыка?
   – Митинг по случаю отправки иркутского рейса.
   – Может, в самом деле отправят?
   – Вряд ли, – сказал официант. – Праздничный обед для экипажа заказан. Вряд ли.
   – Тогда принеси, голубчик, кофе...
 
   Разукрашенный лентами самолет стоял на заснеженном поле. К его боку, к багажному отделению, таскали чемоданы грузчик и мужчина в аэрофлотовской шинели. Они спешили закончить погрузку багажа.
   К самолету был приставлен трап. На нем, как на импровизированной трибуне, стояли Горохов, Афанасьев, командир корабля и представитель пассажиров. Висел транспарант: «Даешь иркутский рейс!» Перед трапом стояла большая толпа пассажиров с вещами. Сбоку разместился оркестр.
   Музыканты доиграли марш, и Горохов открыл митинг.
   – Товарищи! Сегодня коллектив нашего авиапредприятия в ознаменование своих обязательств отправляет рейс на Иркутск комфортабельный лайнер «ТУ-134». Митинг, посвященный этому знаменательному событию, считаю открытым!
   Оркестр грянул туш.
 
   Старик с молодым интеллигентом продолжали свой разговор в удобных креслах, повернутых к широким окнам аэровокзала, через которые прекрасно была видна картина митинга на летном поле.
   – Что ни говорите, Максим Петрович, а неприятно чувствовать себя отщепенцем. Хочется быть там, – указал за окно молодой.
   – Одно из двух, – отвечал старик. – Или здесь чувствовать себя отщепенцем, или там чувствовать себя дураком. Мы, Андрей Константинович, не хотим быть дураками, не так ли? Но поневоле превращаемся в отщепенцев. Думаете, мне это приятно?
   – Я отнюдь не протестую против формы. Но ведь она должна быть наполнена содержанием. Если бы после митинга всех рассадили по самолетам и тут же отправили...
   – Эк, чего захотели!
   – И все же чертовски неприятно. Да и заметить могут, что нас нет, – молодой интеллигент заерзал в кресле. – Я, пожалуй, пойду, – сказал он после паузы.
   – Как знаете, – пожал плечами старик.
   Молодой поднялся и направился к выходу. Старик долго смотрел через окно, как бредет по аэродрому к митингующей толпе его фигурка с портфелем в руках.
 
   – Слово предоставляется слесарю-наладчику завода игровых автоматов товарищу Середкину, – объявил с трапа Горохов.
   Представитель пассажиров сделал шаг вперед.
   – Когда отправят рейс на Кишинев? – дерзко выкрикнул из задних рядов молодой интеллигент.
   – Вопросы потом, товарищи, – сказал Горохов.
   – Наш завод игровых автоматов по итогам квартального плана занял второе место среди предприятий отрасли, – начал слесарь.
   Грузчик и аэрофлотовец, поглядывая на толпу, запихивали в чрево самолета последние чемоданы.
 
   Чиненков и Туркин в это самое время напряженно искали кота. Они брели в полутьме по подвалу аэровокзала среди переплетений труб с продранной теплоизоляцией и проводов. Под ногами что-то хлюпало. И тот, и другой были изрядно перепачканы и злы.
   – Кис-кис-кис... – безнадежно бормотал Туркин осипшим голосом.
   – Да прекратите вы! – прикрикнул на него Чиненков.
   – А как же звать? – растерялся Туркин.
   – Зовите по имени. У вас курить есть?
   – Я не знаю, как его зовут. – Туркин пошарил по карманам.
   Они закурили, уселись на какую-то трубу.
   – Чертова работа, – пожаловался Чиненков. – Мой дуб мне покою не дает. Чуть что: «Боря.! Боря!» Старый дурак!
   – Кто это? – испугался Туркин.
   – Горохов... У тебя тоже старый пень? – неожиданно обратился он на «ты» к Туркину.
   – Шестьдесят восемь, – осторожно сказал Туркин.
   – А чего же он на пенсию не идет? Устал ведь, как пить дать, – зло говорил Туркин.. – Нет, держится за кресло!.. Представь: этот старый судак назначен начальником аэропорта.
   – Кто? – опять спросил Туркин.
   – Ну, Горохов же!.. Он уже взлета от посадки отличить не может. Ему только – давай, давай!.. Принцип реактивного действия не знает. Я серьезно... Не знает он, почему летают самолеты. Правда, они у нас не летают, больше на земле стоят... Тебя как зовут? – вдруг спросил он Туркина.
   – Сережа.
   – Скажи, Серега, разве ты в тысячу раз больше не знаешь, чем твой Панкратов? Кто ему речи пишет?
   – Я, – потупился Туркин.
   – А почему он их читает, а не ты? Задумывался когда-нибудь?
   – Нет, – честно ответил Туркин.
   – Потому что такие, как ты, не задумываются. Вот почему.
   – А ты лучше, что ли? – обиделся Туркин.
   Чиненков задумался, затягиваясь сигаретой.
   – Мне ничего не надо, – оправдывался Туркин. – Только бы не дергали меня. Я такие речи писать могу. У меня стиль хороший. Пускай он их говорит, мне не жалко. У него голос, а у меня стиль. Я так считаю, что говорить должны те, у кого голос и внешность. А думать... те, у кого голова. Как считаешь?
   – Потому мы здесь в подвале и сидим! Ищем твоего поганого кота! А они на трибунах стоят! – Чиненков со злостью отбросил сигарету, зашагал куда-то вдоль трубы.
   Туркин рысцой последовал за ним.
   – Я, если хочешь знать, еще хуже тебя! – не оборачиваясь, чеканил Чиненков. – Мне много нужно. Практически все!.. Я хочу своей очереди дождаться. А пока мне нужно задницы лизать... Котов, ядри их душу!..
   Туркин пошел медленнее, стал отставать.
   – Скажешь, я подонок? А я понятие имею! Я это все в гробу... – Чиненков оглянулся.
   Туркина сзади не было.
   – Серега, ты где?!
   Чиненков дернулся назад, сделал шаг, другой... Туркин сидел на трубе, уткнув лицо в ладони. Он плакал.
   – Ты чего, Сережа? Ну, чего ты?.. – растерялся Чиненков. – Да брось ты... Найдем мы твоего кота. Сейчас все будет...
   Он помог Туркину подняться, повел его дальше, поддерживая за плечи.
   – Давай, Сережа... Кис-кис-кис...
   – Кис-кис-кис... – всхлипывая, повторял Туркин.
 
   Пассажиры переминались на морозе, окутанные паром.
   – Слово имеет руководитель полетов товарищ Афанасьев, – объявил Горохов.
   Афанасьев сделал шаг вперед, откашлялся.
   – Товарищи! Наш аэропорт имеет лучшие в стране показатели по безопасности полетов. Достигнуто это путем постоянного повышения профессионального мастерства при четком взаимодействии с работниками метеослужбы...
 
   Леша оторвал взгляд от индикатора, оглянулся на играющих в шахматы приятелей.
   – Вот что. Валите отсюда, – вдруг решительно сказал он.
   – М-м? – промычал Саша, не отрываясь от доски.
   – Давайте! Давайте! – Леша вскочил, принялся их выпихивать.
   – Спокойствие! – промолвил Саша.
   – Да объясни ты! – воскликнул Миша.
   – Мешаете.
   Игроки, поддерживая доску с расставленными фигурами за углы, послушно ретировались в комнату отдыха. Леша захлопнул за ними дверь, закрыл на ключ. Затем он решительно вернулся к пульту, вздохнул, как перед прыжком в глубину, и сел в кресло.
   – Всем рейсам, следующим курсом 250! – объявил он в микрофон. – Внимание! Аэропорт открыт. Посадку разрешаю. Как поняли?
   – «Рейс 4897 из Мурманска. Вас понял. Прошу посадки», – тут же отозвался голос из динамика.
   – Даю координаты.
   В двери диспетчерского зала забарабанили.
 
   – Митинг, посвященный ударной отправке рейса 4714 на Иркутск, разрешите считать закрытым! – объявил Горохов. – Начинаем посадку!
   Оркестр вновь заиграл туш. Первые пассажиры взошли по трапу, предъявляя билеты бортпроводнице. У тех и других были счастливые сияющие лица.
   – А как с остальными рейсами? – выкрикнул молодой интеллигент.
   – Вопрос решается, товарищи! – ответил сверху Горохов.
   Вдруг над аэропортом раздался гул двигателей. Все подняли головы вверх. На посадку шел лайнер «ИЛ-86».
   – Это еще что?.. – растерянно прошептал Афанасьев и, расталкивая поднимавшихся по трапу пассажиров, бросился к своей машине.
   Он хлопнул дверцей, машина умчалась.
   Горохов, насупившись, смотрел в сторону садящегося самолета.
   Пассажиры с других рейсов, участвовавшие в митинге, нестройной толпой потянулись обратно к аэровокзалу.
   Навстречу им по летному полю бежала дежурная Пирожкова, держа в руках листок бумаги, который колыхался на ветру.
   Она подбежала к трапу.
   – Петр Герасимович... – пролепетала она, тяжело дыша.
   – Что случилось? – недовольно спросил Горохов, спускаясь.
   – Вот... – она протянула листок.
   – Погоди... – Горохов достал из кармана футляр с очками, водрузил очки на нос, принялся читать бумажку.
   Он прочитал текст, тяжело вздохнул и, аккуратно сложив, спрятал во внутренний карман шинели. Засунув руки в карманы и не взглянув на Пирожкову, Горохов пошел прочь от самолета по летному полю.
   Бортпроводница у трапа, пропускавшая пассажиров, не выдержала, обратилась к Пирожковой:
   – Танька, чего там?
   – Телефонограмма. Лунева назначили. Завтра приступает к должности.
   Горохов уходил вдаль по бескрайнему полю – сгорбленный, сломленный ударом судьбы.
 
   Аэровокзал бурлил. Новость о Луневе передавалась из уст в уста, ее обсуждали. У кабинки справочной службы выстроилась длинная очередь.
   В прорези окошка появилось лицо.
   – Девушка, это правда?
   – Что?
   – Ну, Лунев...
   – Правда.
   Лицо сменилось.
   – Девушка, я слышал, Лунева назначили?
   – Назначили.
   – А какой он?
   – Что значит – какой?
   – Хороший или плохой?
   – У нас все начальники хорошие, – с достоинством отвечала Мила.
   – Сколько ему лет, хотя бы?
   – Кажется, пятьдесят.
   – Что делается! – лицо исчезло.
   Появился кавказец.
   – Девушка, скажи, в Баку теперь совсем не будем летать?
   – Почему вы так решили?
   – Лунев...
   – Будем летать по расписанию.
   – Хорошая девушка...
   Возникло лицо молодого парня, который уже пытался познакомиться с Милой.
   – Девушка, как вас зовут?
   – Мила.
   – А Лунева как зовут?
   – Геннадий Сергеевич.
   – А меня зовут Витя, – он протянул в окошечко руку, пожал милину ладошку. – Говорят, правильный мужик?
   – Не знаю.
   – Давайте встретимся!
   – Где?
   – Во Фрунзе. Если улетим. Теперь ведь улетим, да?
   – Не знаю.
   Парня вытеснила деревенская старушка.
   – Доченька, расскажи...
   – Что вам рассказать?
   – Про этого... нового начальника.
   – Зачем это вам?
   – Не летала я никогда, понимаешь? У меня сын в Сибири. Туда только самолетом можно. А я боюсь... Недельку здесь потолкалась, еще больше испугалась. Загробят, как пить дать, при такой-то службе... Вот я и думаю: мне дальше ждать или как? Может, что перемениться?
   – Не могу сказать.
   – А кто могёт?
   – Подождите, я узнаю.
   Мила опустила шторку окошка, набрала по телефону номер.
   – Тань, а Тань... Там у вас Нади нету?.. Ну, которая с Луневым работала... Скажи ей, чтобы ко мне пришла. Только быстренько!
 
   В тесной комнатке, набилось человек десять молодых аэрофлотовцев – бортпроводницы, пилоты, техники... Пирожкова остановилась в дверях.
   Надя рассказывала.
   – Театры любит... Как прилетим в какой-нибудь город, сразу идем в театр всем экипажем. Потом обсуждение спектакля... Особенно комедии. Но не пустые, а со смыслом. Правда, смеялся на них он мало, все больше грустнел. Выйдет из зала, головой тряхнет и говорит: «Ничего, еще не вечер...»
   – А что это значит? – последовал вопрос.
   – Кто его знает?.. Я его как-то спросила: «Геннадий Сергеевич, почему вы комедии любите?» А он говорит: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Маркс сказал». – «Чего же вы не смеетесь?» – спрашиваю. – «Да видишь, Надя, – говорит, – никак нам с прошлым не расстаться, никак...»
   Вошла Пирожкоова.
   – Надя, тебя Мила просит зайти. В справку.
   – Зачем?
   – Не знаю.
   – Пассажиры, видать, интересуются, – сказал один из пилотов.
   – А как же? Всем интересно, – согласился другой.
   Надя пошла к дверям. Несколько человек двинулись за нею.
 
   Чиненков и Туркин вылезли из канализационного люка, откинув изнутри крышку, и оказались в хозяйственном дворе ресторана. Здесь стояли баки, переполненные пищевыми отходами, в которых копошилось множество кошек.
   У распахнутого служебного входа в ресторан стояла «Волга» – пикап с откинутой задней дверцей. В нее грузили ящики с помидорами, на заднее сиденье наваливали какие-то пакеты. Сноровисто бегали официанты под присмотром буфетчицы.
   – Наверняка, кот здесь. К местным прибился, – сказал Чиненков, указывая на кошек.
   Туркин жмурился на солнце.
   – Откуда вы, такие красивые? Боря, погляди на себя! – сказала буфетчица.
   Чиненков принялся отряхиваться.
   – Кота ищем, Ирина Семеновна.
   – Какого кота?
   – Потерялся важный кот. Не поможете?
   – Не до тебя сейчас. Тут такое творится!
   – А что случилось? ОБХСС?
   – Хуже... Лунева назначили.
   Чиненков окаменел.
   – Ну, все. Это все, – не разжимая зубов, проговорил он.
   Туркин с корзиной ходил вдоль мусорных баков, высматривая кота... Кошки лениво укрывались за баками. Чиненков подошел к Туркину вплотную. Туркин испуганно взглянул на него.
   – Лунева назначили, слышал?
   – Думаете, это серьезно? – спросил Туркин.
   – Это крышка... Мне. Тебе. Котам... Всему крышка!
   – А мне почему? – спросил Туркин.
   – Ты что – не понимаешь? Теперь и твой Панкратов полетит. Все полетят.
   – Так это же хорошо... Давно не летали. Мало же летали... – лепетал Туркин.
   – Дурак! – Чиненков круто повернулся, зашагал к служебному входу.
   – Боря! А я? – растерялся Туркин.
   Чиненков остановился, обернулся.
   – Мой тебе совет: лови здесь кота – любого! – и дуй на службу. И сиди тихо. С котом. Жди новостей.