– Слава Богу, все кончено... Но как я устала!
   И заснула крепким, но не тяжелым сном.
 
   Иннокентий устало прилег рядом и лежал неподвижно несколько секунд, как вдруг его обожгла мысль о Венедикте. Он вскочил на ноги, нервно заходил по комнате, подошел к окну, всмотрелся в темноту.
   Ничего, только ночь и одно горящее окно павильона вдали.
   Он осторожно открыл дверь, оглянувшись на спящую жену, и выскользнул из дома.
   Следы ночной драмы он нашел тут же. На каменной террасе еще не высохла лужица крови на том месте, где он ударил кинжалом Венедикта. Он наклонился к ней, потрогал пальцем. Без сомнения, это была кровь. Капли крови уводили по дорожке дальше, к павильону.
   Иннокентий направился туда крадучись и озираясь. Почему-то он ждал неожиданностей. У статуи сатира он вновь остановился, непроизвольно изобразил его нынешнюю позу, сравнил с прежней. Нет, не может быть, показалось...
   В павильоне было тихо, горело лишь одно окно. Он увидел на ручке двери следы окровавленных пальцев, осторожно открыл дверь, прошел на цыпочках темную прихожую и остановился на пороге, пораженный увиденным.
   Посреди комнаты, на персидском ковре, с парчовой подушкой под головой, покрытый широкой красной шалью с черными разводами, лежал на спине Венедикт. Лицо его, желтое, как воск, с закрытыми глазами, обращено было в потолок, дыхания не было заметно, он выглядел мертвецом.
   У ног его, тоже закутанный в красную шаль, стоял на коленях малаец. Он держал в левой руке ветку неведомого растения, похожего на папоротник, и, наклонившись слегка вперед, неотвратно глядел на своего господина. Небольшой факел, воткнутый в пол, горел зеленоватым огнем и один освещал комнату.
   Малаец не пошевелился при входе Иннокентия, только вскинул на него глаза и опять устремил их на Венедикта.
   Время от времени он поднимал ветку и потрясал ею в воздухе, шепча губами беззвучные слова. На полу лежал окровавленный кинжал, которым Иннокентий поразил Венедикта.
   Прошла минута.
   Иннокентий приблизился к малайцу и, нагнувшись к нему, произнес сдавленнымс голосом:
   – Умер?..
   Малаец наклонил голову сверху вниз и, высвободив из-под шали свою правую руку, указал повелительно на дверь. Иннокентий открыл было рот, чтобы что-то еще спросить, но рука возобновила свой жест. Иннокентий, пятясь, покинул комнату.
 
   Он снова оказался в ночном саду. Из-за деревьев он видел полоску нарождавшейся утренней зари – и она показалась ему кровавой.
   И снова он направился к спальне, но не вошел в нее, а лишь посмотрел сквозь стекло на спящую Валерию. Она не проснулась, лицо ее было светло.
   Иннокентий пошел далее, вошел в дом с главного входа и, подойдя к буфету, налил себе в рюмку водки. Опрокинул ее в рот, поморщился.
   Отойдя к креслу, уселся в него, подперев голову руками, и незаметно уснул.
 
   Разбудил его камердинер Николай, который осторожно трогал его за плечо, наклонившись к нему и участливо заглядывая в лицо.
   – Иннокентий Петрович, извиняюсь... Велено срочно передать...
   – А? Что? – встрепенулся Иннокентий.
   – Слуга вашего друга, малаец, сейчас мне объявил, что его господин занемог и желает перебраться в город как можно скорее со всеми пожитками. Он просит вас, чтобы вы распорядились и дали в помощь людей для сборов. Вы позволите?
   – Малаец вам это объявил? Каким образом? Ведь он немой, – удивился Иннокентий, просыпаясь по-настоящему.
   – Вот бумага, на которой он все это написал, – камердинер протянул ему лист.
   Иннокентий удивленно повертел его в руках.
   – Однако, он правильно пишет по-русски... Так Венедикт, вы говорите, болен?
   – Да, очень болен – и видеть его нельзя.
   Иннокентий встал, подозрительно взглянул на камердинера – знает ли он о том, что произошло в саду ночью?
   – За врачом не посылали?
   – Нет, малаец не позволил.
   – Он это тоже написал?
   – Так точно, барин.
   Иннокеннтий помолчал.
   – Ну, что ж... Распорядись, – сказал он.
   Николай удалился.
 
   Иннокентий направился в спальню. Жена уже не спала, но лежала в постели. Супруги обменялись долгим, значительным взглядом.
   – Его уже нет? – спросила она.
   Иннокентий вздрогнул.
   – Как... нет? Ты разве...
   – Он уехал? – продолжила она.
   У Иннокентия отлегло от сердца.
   – Нет еще. Но он уезжает сегодня.
   – И я его больше никогда-никогда не увижу?! – просияла она.
   – Никогда.
   Валерия вскочила с постели и бросилась в объятия мужа. Она поцеловала его.
   – И те сны не повторятся?
   – Нет, – улыбнулся он.
   Она, танцуя, сделала круг по комнате. Потом остановилась, протянула обе руки к мужу.
   – И мы не будем никогда говорить о нем, никогда, слышишь, мой милый? И я из комнаты не выйду, пока он не уедет. Да, постой!...
   Она бросилась к зеркальному трюмо и, порывшись в ящичке, вынула из него жемчужное ожерелье, подаренное ей Венедиктом, и протянула его мужу.
   – Возьми эту вещь и брось немедля в самый глубокий колодец!
   Он принял ожерелье.
   – А теперь обними меня – я твоя Валерия – и не приходи ко мне, пока... тот не уедет...
   При последних словах какая-то болезненная усмешка исказила ее лицо.
   Иннокентий обнял ее и вышел из дома с ожерельем в руках. Возле дома уже были заметны сборы. Дворовые люди носили в автомобиль ковры и сундуки. Шофер Георгий копался во внутренностях авто, готовя его к поездке.
   Иннокентий пошел вглубь сада, прошел мимо заброшенного пруда и оказался возле хозяйственных построек за садом. Здесь был простой колодец с воротом. Он подошел к нему, заглянул – глубоко внизу блеснуло зеркало воды – и, взвесив на руке ожерелье, бросил его в колодец.
   Из колодца показалось облачко зеленоватого дыма. Иннокентий отшатнулся от колодца, пошел прочь.
   Неотразимое чувство влекло его посмотреть, что же сейчас происходит в павильоне. На этот раз он подкрался к нему сзади. Сюда выходило высокое круглое окно. Иннокентий сделал подставку из валявшегося здесь небольшого обрубка бревна и, забравшись на него, заглянул в окошко.
 
   Венедикт уже не лежал на ковре. Одетый в дорожное восточное платье, он сидел в кресле, но казался трупом, так же как в первое посещение Иннокентия. Окаменелая голова завалилась на спинку кресла, и протянутые, плашмя положенные руки неподвижно желтели на коленях. Грудь не поднималась.
   Около кресла, на полу, усеянном засохшими травами, стояло несколько плоских чашек с темной жидкостью. Вокруг каждой чашки свернулась, изредка сверкая золотыми глазками, небольшая змейка медного цвета; а прямо перед Венедиктом, в двух шагах от него, возвышалась длинная фигура малайца, облаченного в парчовую пеструю хламиду, подпоясанную хвостом тигра, с высокой шляпой в виде рогатой тиары на голове. Но он не был неподвижен; он то благоговейно кланялся и словно молился, то опять выпрямлялся во весь рост, становился даже на цыпочки; то мерно и широко разводил руками, то настойчиво двигал ими в направлении Венедикта и, казалось, грозил или повелевал, хмурил брови и топал ногою.
   Все эти движения, видимо, стоили ему большого труда, причиняли даже страдания. Он дышал тяжело, пот лил с его лица. Вдруг он замер на месте и, набрав в грудь воздуха, наморщивши лоб, напряг и потянул к себе свои сжатые руки, точно он вожжи в них держал... и, к неописуемому ужасу Иннокентия, голова Венедикта медленно отделилась от спинки кресла и потянулась вслед за руками малайца...
   Малаец отпустил их – и голова Венедикта опять тяжело откинулась назад; малаец повторил свои движения – и послушная голова повторила их за ними.
   Темная жидкость в чашках закипела, а сами чашки зазвенели тонким звоном, и медные змейки волнообразно зашевелились вокруг каждой из них.
   Тогда малаец сделал шаг вперед и, высоко подняв брови и страшно выпучив глаза, качнул головой на Венедикта... и веки мертвеца затрепетали, неровно расклеились, и из под них показались тусклые, как свинец, зрачки.
   Гордым торжеством и радостью, радостью почти злобной, просияло лицо малайца; он широко раскрыл рот, и из самой глубины его гортани с усилием вырвался протяжный вой...
   Губы Венедикта раскрылись тоже, и слабый стон задрожал на них в ответ тому нечеловеческому звуку...
 
   И тут Иннокентий не выдержал, рухнул со своего постамента и, крестясь, побежал домой. Он снова подбежал к шкафчику в холле, дрожащими руками налил стопку и выпил залпом. Затем попытался открыть дверь спальни, но она была заперта.
   Тогда он побежал на второй этаж, в мастерскую. Холст с недописанным портретом Валерии стоял посреди мастерской. Он заглянул в него.
   На лице Валерии появилось какое-то новое выражение. Взгляд был безумен, оскал хищен. Иннокентий отшатнулся от своей картины и выбежал на верхнюю террасу.
   Внизу заканчивались приготовления к отъезду. Он вцепился руками в ограждение террасы и застыл в напряженной позе, ожидая, когда же это закончится.
   У павильона уже стоял нагруженный с верхом открытый автомобиль. Георгий сидел за рулем. Рядом слуга держал под уздцы лошадку малайца в длинной попоне. Самого малайца пока не было видно.
   Но вот дверь павильона распахнулась, и оттуда, поддерживаемый слугою, появился Венедикт в черном облачении. Лицо его было мертвенно, и руки висели, как у мертвеца, но он переступал ногами.
   Из конюшни вывели под уздцы черную оседланную лошадь и подвели к павильону.
   Медленно-медленно Венедикт приблизился к лошади и занес ногу, чтобы вдеть ее в стремя. Малаец помог ему, подсадил, и вот Венедикт уже сидел на лошади!
   Затаив дыхание, Иннокентий следил за этой сценой.
   Венедикт нащупал поводья и натянул их. Малаец вспрыгнул на свою лошаденку и дал знак шоферу. Авто тронулось первым, за ним посеменила лошадка малайца, следом шагом двинулась черная лошадь с всаддником в черном одеянии, который сидел в седле, как истукан.
   В этот момент в общей тишине раздалось громкое ржание, доносившееся из конюшни.
   И сразу же, как по сигналу, сначала тихо, затем все громче и громче, зазвучала мелодия песни торжествующей любви – мрачного и торжественного, всесокрушающего гимна.
   Из ворот конюшни вышел белый конь, которого вел весь в белом, с белым лицом слуга.
   Процессия замедлила шаг, почти остановилась у окон и дверей спальни, прямо под Иннокентием. Мертвец повернул голову, и Иннокентий увидел его пустые мертвые глаза.
   Музыка звучала все громче.
   Внизу раздался стук ставен.
   Белый конь со своим провожатым догнал процессию и остановился рядом с черным всадником.
   И тут Иннокентий увидел, что из спальни, прямо под ним вышла одетая в свой автомобильный костюм Валерия. Только вместо длинного пиджака поверх галифе была надета белая свободная кофта с большим вырезом, а на шее висело то самое жемчужное ожерелье, что он выбросил час назад в колодец!
   Малаец помог Валерии сесть на белого коня.
   Процессия двинулась дальше.
   Никто из слуг не двинулся, не проронил ни слова.
   В полном молчании, под нарастающую музыку гимна, в котором все более и более звучали нотки болезненности, процессия выехала из сада и стала удаляться по дороге.
   Как пригвожденный смотрел на это Иннокентий. Он хотел двинуться, но не мог. Ноги его не слушались, он окаменел.
   Процессия уже терялась вдали, медленно-медленно отъезжая. Только пыль вилась по дороге.
   Наконец Иннокентий смог сдвинуться с места, побежал по лестнице вниз, спотыкаясь и чуть не падая, пробежал спальню, выбежал в сад и наткнулся на пустой пьедестал, где прежде стояла статуя сатира. Теперь на нем валялся лишь кинжал, которым Иннокентий убил Венедикта.
   Иннокентий рухнул к подножию пустого пьедестала, обнимая его руками, и замер так. А песня удовлетворенной, разрушительной любви уходила в высоту, в самое небо, откуда так хорошо было видно растерзанное пустое имение, дом с распахнутыми дверями, растерянных слуг и хозяина, который еще вчера полагал, что владеет и этим домом, и своим счастьем, и своим будущим.
 
    1996

Фильмография
фильмы по сценариям А. Житинского

    «Уникум».(По мотивам повести А. Житинского «Снюсь»). Сценарий А. Житинского при участии В. Мельникова, реж. В. Мельников. Ленфильм, 1983.
   В ролях: Василий Бочкарев, Евгения Глушенко, Татьяна Плотникова, Иннокентий Смоктуновский, Станислав Садальский, Галина Волчек, Светлана Крючкова, Михаил Козаков, Евгений Леонов, Юрий Богатырев, Баадур Цуладзе, Зинаида Шарко и др.
 
    «Переступить черту».(По мотивам повести С. Родионова «Долгое дело»). Сценарий А. Житинского при участии Л. Разумовской и Э. Тробицына. Реж. Ю. Колтун. Лентелефильм, 1985
   В ролях: Вадим Лобанов, Татьяна Васильева, Генрикас Кураускас, Сергей Андрейчук, Алексей Поляков и др.
 
    «Время летать».Сценарий А. Житинского, реж. А. Сахаров. Мосфильм, 1987
   В ролях: Валентин Гафт, Анастасия Немоляева, Елизавета Никищихина, Андрей Толубеев, Елена Соловей, Бруно Фрейндлих, В.А.Ильин, В.Л.Ильин, Наталья Фатеева и др.
 
    «Филиал».Сценарий А. Житинского, реж. Е. Марковский. Беларусьфильм, 1988.
   В ролях: Дмитрий Харатьян, Лидия Федосеева-Шукшина, Елена Яковлева и др.
 
    «Лестница».(По мотивам одноименной повести А. Житинского). Сценарий А. Житинского, реж. А. Сахаров. Мосфильм, 1989
   В ролях: Олег Меньшиков, Елена Яковлева, Леонид Куравлев, Светлана Аманова, Сергей Арцыбашев и др.
 
    «Когда святые маршируют».Сценарий А. Житинского, реж. В. Воробьев. Ленфильм, 1990
   В ролях: Вера Алентова, Владимир Стеклов, Эммануил Виторган, Борис Соколов, Александр Дольский, Александр Хочинский, Давид Голощекин, Игорь Дмитриев, Алла Балтер, Дмитрий Воробьев, Юлия Меньшова, Олег Погудин и др.
 
    «Барышня-крестьянка».(По мотивам одноименной повести А. С. Пушкина). Сценарий А. Житинского и А. Сахарова, реж. А. Сахаров. Мосфильм, 1995.
   В ролях: Елена Корикова, Дмитрий Щербина, Леонид Куравлев, Василий Лановой, Евгений Жариков, Наталья Гвоздикова, Ариадна Шенгелая, Светлана Аманова и др.