Страница:
– Только у них нос короче.
– У них нос достаточно длинный для того, чтобы совать его куда угодно, – Виктор Николаевич демонстративно подвинул к себе бумагу, принесенную ему Игорем Петровичем.
– А у них нет выбора. Им нужно и рыбку съесть и… сам понимаешь. Если мы возьмем кого-нибудь из их добровольцев в Чечне, нужно будет поднимать скандал. Это если мы возьмем какого-нибудь из национально озабоченных украинцев. А если попадется национально сознательный татарин из Крыма? И вдруг окажется, что в Крыму приступили потихоньку к формированию боевых групп на всякий случай. На случай объявления независимости. А у них вот-вот выборы президента.
Придется все это либо расследовать, либо пускать на самотек. И то и другое может быть так подано журналистами…
– Кстати, о журналистах.
– Да?
– Большая часть из предоставленного нам Сосновским списка проверена. Все подтверждается. Действительно, работают. Пока передают на Запад обзоры нашей прессы, слухи, малозначимую информацию. Навскидку можно назвать пару-тройку информационных агентств и десятка полтора общественных, правозащитных и так далее фондов и ассоциаций. Мы выделили из всех те, что были созданы в течение полугода.
– И что выяснилось? Ты всегда делаешь паузу перед тем, как выдать что-нибудь интересное.
Игорь Петрович потер мочку уха:
– Не знаю, насколько это интересно… Семь из этих информационно – правозащитных структур находятся в дальнем зарубежьи, имеют свои сайты в интернете, в настоящий момент активно поддерживают борьбу народа независимой Ичкерии и следят за коррупцией в России. Две ассоциации независимых журналистов официально зарегистрированы у нас, еще пара – в Украине.
– И что это значит?
– Не знаю. Думаем.
– Ну, думайте. Еще подумайте, зачем в самый разгар боев из Чечни вывели группу украинцев и крымских татар.
– Думаешь, это связанно как-то с «Армагеддоном»?
– Вынужден думать.
– Наши группы готовы к перехвату. Можем взять и допросить.
– Подождем, что скажут украинцы. Похоже, что и они не против пообщаться с нашими беглецами на нашей территории.
– Есть резон. Это в Украине эти парни граждане независимой державы. А у нас – преступники. Мы сможем аргументацию представить более убедительную.
– У нас еще есть время. Пока эти орлы доберутся до границы. И еще у нас есть масса дел.
– Намек понял. Сегодня мы будем брать еще четверых потенциальных наемников Врага. Один будет убит при задержании, двое захвачены и один уйдет с нашим хвостом.
Первоначальный вариант войны между братскими славянскими народами так и остался первоначальным вариантом. Я раза два за день пытаюсь развить его дальше, но каждый раз отступаю с тяжелыми моральными потерями.
Ну не могу я себе представить, как именно сможет Россия или кто-нибудь еще скрытно сосредоточить войска для внезапного удара. Если даже украинская сторона окажется укомплектована даунами и дебилами младенческого возраста, то добрые умные дяди из Штатов своими спутниками мгновенно засекут передвижения и поднимут бучу. Скорее всего, поднимут. Хоть весь вывернись, хоть раком стань, но не получается подкрасться «аки тать в нощи».
Это открытие мне стоило бессонной ночи с воскресенья на понедельник. Или стало результатом этой самой бессонной ночи, когда мой организм переваривал в адреналине информацию о Зимнем. Кстати, средства массовой информации так и не сделали из этого случая сенсации.
Информация о дальнейшем развитии событий в Будапеште ко мне не поступала. А позвонить к Пегому и проконсультироваться не позволили гордость и уверенность в том, что мой телефон прослушивается.
Весь понедельник и вторник я пытался понять, что именно может стать поводом для начала войны. Может быть тогда, самонадеянно подумал я, мне удастся придумать и сценарий.
Хрена лысого! Не то, чтобы нельзя было придумать повода. Можно. Только вот…
Ладно, после серии провокаций на российско-украинской границе, Россия или Украина были вынуждены заявить о закрытии этой границы дружбы и ввести усиленное патрулирование. И подтянуть внутренние войска, чтобы границу укрепить. И…
Потом начать вывоз гражданского населения, или хотя бы установление комендантского часа. Вот. Естественно, все русские, живущие на территории Украины недалеко от границы, равно как и все украинцы, проживающие на территории России, автоматически попадают под подозрение. И несколько взрывов и покушений на наиболее известных из них накалят обстановку очень быстро.
Украина к чертовой матери перекрывает газопроводы, идущие по ее территории, Россия перекрывает выход из Азовского моря им приводит в повышенную боевую готовность свой Черноморский флот и у Украинского Черноморского флота остается выбор повторить подвиг «Варяга» с теми же результатами, или благоразумно сидеть в своей базе.
Украина потребует вывода российских войск с территории Крыма. Те обязательно откажутся. Борцы за русский Крым в Москве призовут к крестовому походу. Начнут переброску на полуостров дополнительных сил. Украина ответит взаимностью. И достаточно будет одного выстрела в нужном направлении, как загремит по всему Крыму.
А выстрелить, это я понял сразу же, будет кому. Или наши националисты, или татарские, или российские спецслужбы, или спецслужбы еще чьи-нибудь… Начнется войнуха, причем, скорее всего, обеим сторонам хватит ума ограничить район боевых действий бывшей всесоюзной здравницей.
Придумав такой веселый сценарий, я даже загордился. Круто выходит. Очень круто. Более того, имеет и свое экономическое обоснование. Российский газ перестает поступать в Европу. Накрывается проект поставок Каспийской и какой угодно нефти через Черное море и Украину, все это начинает двигаться через Турцию…
А это значит, что и Россия по уши в дерьме, и Украина бьет копытом и просится в НАТО, и Турция в выигрыше, и Чечне полегче, и мировая общественность может всласть позаступаться за мирных жителей Крыма, и мирные жители Крыма смогут потребовать независимости, и международные силы по поддержанию мира смогут вмешаться… Лет так на пятьдесят.
Очень забавный получился сценарий. Я даже начал уточнять подробности топографии Крыма, вспоминать особые приметы тех крымских мест, в которых бывал.
А потом снова пришел в уныние. Сценарий был возможен только в одном фантастическом случае – если только я один такой умный, а все остальные люди, в России и Украине, совершеннейшие кретины, с манией таскать каштаны из огня для кого угодно.
И хоть я, как и большинство из ныне живущих, к политикам и государственным деятелям отношусь без особого почтения, но… Всякому идиотизму есть предел. Даже моему.
С этой мыслью я благополучно уснул во вторник. Мне даже ничего не снилось. Просто я отключился и утром спокойно открыл глаза.
Цели. Для войны нужны цели. И пока я не изобрету цели, мне никогда не удастся придумать средства.
Я поздравил себя с таким открытием и честно попытался дать отдых своим уставшим мозгам. Я даже решил устроить себе выходной и погулять. Позвонить Алиске и потащить ее в какое-нибудь людное место. Да хоть в то же самое «Ключевое слово».
Позвонить. Это для меня теперь значило, что нужно собраться с силами и пойти на улицу к телефону-автомату. Не хочу я, чтобы кто-то слушал мои разговоры с Алиской. С ней – меньше, чем с кем-либо другим.
В детстве я любил лето за то, что можно было свободно бегать из дома на улицу и обратно, не тратя времени и усилий на переодевание. Соответственно, холодное время года я не любил. И сохранил эту нелюбовь до сих пор.
Пусть это будет лень. Пусть. Пусть лень – порок и с ней нужно бороться. Но это моя лень, и я к ней уже привык. Я ее стараюсь не беспокоить без особой нужды. Но в этом случае, я заставил себя встать с дивана и одеться. Причем одеться по полной программе, подразумевающей возможность снимания куртки и даже, возможно, обуви.
Это если Алиска не захочет идти под набухшие дождем тучи. Тогда я либо отправлюсь в гости к ней, либо уговорю пойти в гости к кому-нибудь. Это я так планировал. В смысле, не порхал в потоках теплого воздуха, а строил планы. И честное слово, я был готов эти планы осуществить. Если бы…
Если бы не пустяк. Не маленькая неполадка в работе телефона-автомата, который весит под козырьком подъезда в доме, стоящем перпендикулярно моему. Это не только самый близкий к моему дому телефон, но и один из бесплатных автоматом, сохранившихся в нашем районе со времен, когда все телефоны были бесплатными.
Но во вторник телефон работать отказался. Я постучал по нему, подергал рычал и понял, что нужно идти к следующему аппарату, метрах в двухстах. И я пошел.
И вот во время этого путешествия и был сделан первый шаг к открытию.
Таких сцен я видел сотни в детективах и боевиках. Расслабленный, хоть и слегка напуганный растяпа выходит из дому, а за ним наблюдают из припаркованой недалеко машины. Растяпа шагает через лужи и грязь к телефону, а пара и ли даже две пары внимательных глаз, провожают его его передвижения.
И так до тех пор, пока по воле сценариста растяпу или не убьют, или он не перестанет быть растяпой.
Мне можно собой гордиться. Я засек машину почти сразу. В конце концов, не обратить внимания на одиноко стоящие «жигули» было просто нельзя. Обидно, что моя реакция была на них совершенно бытовая.
Стоят и стоят. Я даже не обратил внимания на то, сидит кто-нибудь в машине или нет.
Ткнувшись в неработающий телефон, я двинулся к слудующему и услышал, как у меня за спиной щелкнула, захлопываясь, автомобильная дверца. Да еще не спервого раза, а со второго. С размаху, с привычным недоверием к разболтанному замку.
Я оглянулся. На моем месте оглянулся бы любой. Не знаю, правда, встретился бы любой взглядом с господином, покинувшим машину. Я встретился.
И опять все как в банальных детективах – невразчная фигура, бледное лицо, какие-то выцветшие глаза. Между нами было метров двадцать, но глаза на его лице даже с такого расстояния читались с трудом. И хоть тресни, в тот момент мне показалось, что он мне кивнул. Или нет, даже не кивнул, а как будто напряг мышцы шеи, собираясь сделать кивок, но в последний момент сделал над собой усилие и сдержался.
Совершенно не знакомый мне человек. Я тоже чуть было не кивнул в ответ и пошел своей дорогой. Это плохо характеризует мои умственные способности, но я все равно не обратил внимания на человека из машины. Когда в голове бардак, а под ногами слякоть – особо по сторонам не посмотришь. А если и посмотришь, то особо много не разглядишь.
Прежде чем оглянутся, я честно прошел до поворота, увернулся от дамочки средних лет с сумками наперевес. Такой контингент всегда вызывает во мне внутренний трепет. Эти женщины ведут себя так, словно весь мир должен расступаться перед ними, они никогда не пытаются обходить людей в транспорте, двигаются расправив, насколько можно, плечи, и, врезавшись в кого-нибудь, мгновенно устраивают несчастному выволочку.
По пробивной способности в моем воображении они находятся сразу же после противотанковых снарядов. Так что, чудом увернувшись, я с неодобрением проводил ее взглядом… И снова встретился взглядом с тем же самым мужчиной штатской наружности.
Стол, сказал я себе. Стоп. А не знаю ли я его? А вдруг это мой давний приятель, который напрочь вылетел у меня из головы. Сослуживец, в конце концов, бывший.
Но нет, память напрягшись из последних сил, уверенно заявила, что в ней информация на такого гражданина, не содержится. Да и сам гражданин, ко мне подходить явно не собирался. Увидев, что я остановился, он даже немного притормозил. Есть в строевом уставе команда «короче шаг». После которой солдаты ногу поднимают на прежнюю высоту, но шаг делают значительно короче.
Вот и мужчина сделал свой шаг короче.
Меня обдало холодом. Не сразу. Я успел снова отвернуться и даже сделал несколько шагов вперед. А потом – словно снега бросили за шиворот. В голове защелкало, отчего-то всплыла мысль, что Зимнего взорвали.
Мышцы напряглись непроизвольно, словно в ожидании удара. Спина стала огромной, на всю улицу. Огромной и совершенно голой, покрытой холодными пупырышками. И мишень, нарисованная на этой спине между лопаток, тоже была покрыта мелкими пупырышками. И пупырышки эти дурацкие не могли от страха усидеть на месте, а все бегали по кругам мишени, бегали, а наиболее струсившиеся просто сбились в копошащийся комок в центре мишени.
Я попытался глубоко вздохнуть, но вздох пресекся где-то в районе диафрагмы. Дышать можно, но глубокие вздохи не проходят. Поэтому дышать пришлось чаще, сердце в результате заколотилось как припадочный чечеточник, кровь бросилась в голову. И адреналин… Откуда у простого человека столько адреналина? Я мог бы в тот момент поделиться этим самым адреналином с десятком-другим особо нуждающихся.
Оглядываться я не стал. Я его чувствовал, как говорил когда-то сатирик, спинным мозгом. Под ногами хлюпало. Я перестал смотреть под ноги, что в октябре противопоказано, особенно, если на ногах туфли.
Я мысленно взял себя за руку и почти силком потащил к телефону. Спокойно, Сашенька. Тебе снова все примерещилось. Мужик просто решил сходить в магазин и купить пива. Или сигарет.
Тампаксов для жены и прокладок для любовницы. Вам просто по дороге, а на тебя он смотрел… Ну «голубой» этот мужик. Педик. Я остановился возле телефона, висевшего, как и предыдущий, на стене крыльца.
Снял трубку. Тяжеленную ледяную трубку. Молчащую тяжеленную ледяную трубку. Осторожно поглядел направо.
Нету. Не стоял мужик и не подкрадывался ко мне, извлекая из-под своей коричневой кожаной куртки пистолет с длинющим стволом.
Я позволил себе облегченно вздохнуть. Нету. Все нормально. Нужно идти к следующему телефону, который возле гастронома. И все-таки дозвониться…
А куда, собственно, девался мужик? Я повесил телефонную трубку и огляделся. Испарился.
Ну и черт с ним. Ну и…
Мужик вынырнул из-за киоска сразу же, как я двинулся к гастроному. Как чертик из табакерки. Убил бы, гада!
Или это не моя епархия, убивать? Может, это его профессия – «мочить» бывших журналистов. Бывших знакомых Зимнего. Твою мать.
Я не люблю материться. Даже в армии, целых полтора года максимум, куда я посылал особо отлившихся сослуживцев, был банальный пень. Уже потом, став заместителем командира взвода, я был вынужден переводить обычные слова на общедоступный матерный. И даже добился в этом тонком искусстве некоторых результатов.
В голове моей разом всплыли все армейские выражения. Подойти и сказать… А как он, кстати, отреагирует, если я к нему подойду? Начнет убегать? Или действительно вытащит пушку?
Я шел. И он шел за мной, не сокращая дистанции. Так мы дошли до троллейбусной остановки. И подъехал троллейбус. Решение принялось само собой. Тело получило приказ от насмерть перепуганного мозга. Даже не от мозга, а от мозжечка. И так стремительно, что сознание мое даже не успело принять участие в обсуждении планов на будущее.
Все в порядке. Мне очень нужно было сесть в троллейбус и ехать. Как миллионам граждан Украины. Нас вообще пятьдесят два миллиона. Было. При последней переписи. Некоторые, наверное, уже выбыли. Вот Зимний. Например.
Троллейбус, дернувшись, поехал, а я так и не взглянул на остановку. Пусть он просто исчезнет. Просто исчезнет.
– Билеты покупаем! – потребовала кондукторша.
Я нашарил в кармане мелочь, отсчитал три гривенника, взял билет. Дыхание понемногу выровнялось. И я почти успокоился. Почти. Этот гад в кожаной куртке, стоял нескольких метрах от меня. И особо не прятался. Просто смотрел в окно.
– Таким образом, – скучным голосом произнес сидевший за столом украинский контрразведчик с очень редкой фамилией Петров, – мы можем констатировать, что на сегодняшний дент не имеем ни каких возможностей выйти на убийц как майора Бойко, так и гражданина Горяинова Д. А.
Алексееву показалось, что фразу эту Петров произнес с каким-то странным удовлетворением. Но промолчал.
– Ну? – спросил Петров.
– Что «ну»?
– Это и будем сообщать начальству?
– Не знаю, – чистосердечно произнес Алексеев. – Я тут просто наблюдатель. Этот, сторонний.
– Ага, – кивнул Петров. – Значит, будем проталкивать версию о том, что российская разведка убрала нашего контрразведчика в момент задержания своего агента, а потом устранила и самого агента, гражданина Украины.
– Будем проталкивать, – согласился Алексеев.
– И что?
– А что?
– А как-же международный скандал?
– Мне эти ваши международные дела – вот где сидят, – Алексеев постучал ребром ладони себя по горлу. – У меня дома жена молодая. А я ее с самой свадьбы не видел!
– Да, это тяжело. Жизнь вообще тяжелая штука. Вот, например, я – не женат. И все равно тяжело.
Алексеев промолчал.
– Серега, ты не злись. Мы сейчас вот бумагу подпишем, передадим ее начальству, начальство, как положено, надает мне по голове и прикажет искать еще. Или не прикажет, – Петров пошевелил в воздухе пальцами правой руки, – у меня вообще очень затейливое начальство. Между прочим, по всем канонам, оно могло бы сейчас отдать приказ, и пара-тройка ваших парней отправится на тот свет. Чтобы другим неповадно было наших контрразведчиков стрелять.
– А я поеду домой, – мечтательно протянул Алексеев.
– Экий ты, право! – Петров сморщил нос так, будто учуял какой-то неприятный запах. – А где же горение на работе?
– У меня другая работа. Мне нужно ваших шпионов у нас ловить, а не по всяким независимым государствам просиживать.
– И опять ты прав, – согласился Петров, – ты постоянно прав. Что значит, иметь на первом плане вековые ценности: родина, семья, контрразведка. Молодец. Только, брат, ни хрена у нас с тобой не получится. Мне приказано обратиться к тебе неофициально с предложением от моего начальства. Не возражаешь?
– Валяй.
– Мое изощренное до извращения начальство, предложило провести следующий обмен – мы перестаем цеплять на вас это убийство, тем более, что оно явно на вас не цепляется, а вы предоставляете нам возможность проведения небольшой операции на вашей территории. В присутствии ваших наблюдателей. Ясно изложил?
– Само собой, – сказал Алексеев, – и что самое главное – доступно. Я позвоню, узнаю.
– Позвони. Если не ошибаюсь, с тобой на связи мой старый приятель – поклон ему от меня.
– Квартиру придется скоро менять, – сказал Игорь Петрович. – Мы здесь слишком часто бываем.
– Возможно. Но только после того, как закончится «Армагеддон». Тебе глазунью или размешать?
– Глазунью с закрытыми глазками.
– Это как? – поинтересовался Виктор Николаевич.
– Вначале жаришь как глазунью, потом прикрываешь сковороду крышкой. Жарить до тех пор, пока желтки не покроются белой пленкой, такие вещи нужно знать.
– Я знаю, хотел только убедиться, что ты действительно ничего не понимаешь в еде. Желток не должен быть твердым, он должен только чуть загустеть и потом тянуться за кусочком хлеба, когда ты будешь его вымакивать!
– В недожаренном яйце сидит сальмонелла.
– Еще слово и и вообще останешься без обеда, – пригрозил Виктор Николаевич, разбивая очередное яйцо о край сковороды.
– Не станешь же ты набивать рот в присутствии голодного человека?
– Подачки унижают. Еду нужно заработать. И главный талант руководителя вовсе не в том, чтобы накормить народ, а в том, чтобы дать ему возможность самому себя накормить. Так что – достань хлеб, сыр, огурчики и все это аккуратно порежь.
– Резать мы не специалисты, – предупредил Игорь Петрович, – мы все больше находить и хватать.
– Давай-давай, хвататель, работай.
– Слушай, Витя, давай, если нас за некомпетентность выпрут на пенсию, организуем кафе. Назовем его как-нибудь этак… Генеральское. И будем работать в мундирах. Ты на кухне, при звездах, лампасах и орденах… А я…
– А ты в качестве швейцара на входе. Вот где пригодится твой хватательный рефлекс. Только все это напрасно… – Виктор Николаевич переложил яичницу на тарелку, подвинул ее Игорю Петровичу. – Лопай.
– А почему напрасно? – поинтересовался тот, продолжая аккуратно нарезать сыр.
– Во-первых, кто решится принять из наших рук хоть кусок хлеба?
– Я. Совершенно безбоязненно.
– Врешь. Ты вон и яичницу рассматриваешь подозрительно. Не так глазки закрылись?
– Вот тут я тебе доверяю полностью, что-что, а глазки вы умеете закрывать профессионально, – засмеялся Игорь Петрович.
– Двусмысленностями говоришь, Игорек. Я профессионально убиваю, или профессионально могу не обращать внимания на некоторые вещи?
– И то, и другое. Ты, кстати, не сказал, что во вторых.
– Во-вторых… А, да, во-вторых. Если мы проявим себя как некомпетентные люди, то, боюсь, пенсией мы не отделаемся. А гражданам этой страны будет вовсе не до кафе, даже до кафе с лампасами. И, кстати, о хватательных рефлексах. Мы с тобой были правы, наши украинские коллеги действительно решили брать своих граждан на нашей территории. Особо указывают на четырех жителей Ивано-Франковской области, которые завтра утром будут пересекать российско-украинскую границу в районе Белгорода. Все четверо едут из Надыма, где занимались ремонтом скважин.
– В районе Белгорода? Странный маршрут. Из Чечни… Проще было на самолете до Киева, а потом…
– Можно, но они предпочли Белгород. Билеты у них дог Города.
– Все равно удачно, у нас как раз группа в Белгородской области, работает по поставкам оружия.
– Очень удачно, – со странным выражением произнес Виктор Николаевич.
– А мы не становимся параноиками?
– Параноиками быть нам по должности положено. Ивано-франковцами займется как раз Михаил. Он же примет участие в допросах. Он, кстати, сообщил информацию об оружии, которое мы изъяли давече. Ну, ты помнишь…
– Естественно.
– Очень правильное слово в данном случае. Естественно. Проследив получателя нашего оружия, Михаил наткнулся на еще одну партию, практически аналогичную перехваченной. С одним очень важным отличием.
– Не томи, каким?
– Партия должна была отправляться из Украины в Россию. И, между прочим, и российский торговец, и торговец украинский, дают совершенно одинаковое описание заказчика.
– То есть, выходит, что кто-то за свои деньги, в качестве развлечения, устраивал переправу оружия с одного места в другое?
– Совершенно точно, причем, неоправданно повышая уровень риска. Словно… – Виктор Николаевич не договорил.
– Словно он хотел, чтобы его перехватили. И тогда выходит, что утечка информации…
– Утечка информации, выходит, тоже организована. Или нам придется предположить, что кому-то очень важно, чтобы на территории России был склад украинского вооружения и, соответственно, наоборот.
– Что говорят украинцы?
– Они ничего не говорят. Они сейчас дохнуть боятся, чтобы не вспугнуть избирателей. Выборы у них, понимаешь, выборы! Они сейчас так осторожны, будто по яйцам ходят.
– По чьим?
– По куриным, Игорь, по куриным. Вот закончатся у них выборы…
– Начнутся у нас, Витя. И мы тоже начнем топтаться по яйцам.
– Ты ешь, – напомнил Виктор Николаевич, – остынет.
– Я ем.
– Вот ешь и слушай. Помимо четверки украинцев нам предстоит остановить еще полтора десятка крымских татар. Эти пойдут через Новороссийск, морским путем. Где-то послезавтра. Отправлять будем наших морячков. Тут нам все карты в руки, ребята будут идти нелегально. Взятки пограничникам уже вручены.
– Это мы выяснили?
– К сожалению, нет. Информация от украинских коллег. Вот кому сейчас несладко!
– Опять о выборах?
– На этот раз – нет. На этот раз о специфики нашей работы. Как беднягам приходится выкручиваться, чтобы не выдать своих людей на нашей территории, особенно в Чечне. Все у них будто случайно. Даже банда выходила в нужном месте в нужное время. Совпадение! – с отвращением произнес Виктор Николаевич. – И знаешь, что в этой ситуации самое трудное?
– Знаю, – тяжело вздохнул Игорь Петрович, – делать вид, что мы им верим.
– У них нос достаточно длинный для того, чтобы совать его куда угодно, – Виктор Николаевич демонстративно подвинул к себе бумагу, принесенную ему Игорем Петровичем.
– А у них нет выбора. Им нужно и рыбку съесть и… сам понимаешь. Если мы возьмем кого-нибудь из их добровольцев в Чечне, нужно будет поднимать скандал. Это если мы возьмем какого-нибудь из национально озабоченных украинцев. А если попадется национально сознательный татарин из Крыма? И вдруг окажется, что в Крыму приступили потихоньку к формированию боевых групп на всякий случай. На случай объявления независимости. А у них вот-вот выборы президента.
Придется все это либо расследовать, либо пускать на самотек. И то и другое может быть так подано журналистами…
– Кстати, о журналистах.
– Да?
– Большая часть из предоставленного нам Сосновским списка проверена. Все подтверждается. Действительно, работают. Пока передают на Запад обзоры нашей прессы, слухи, малозначимую информацию. Навскидку можно назвать пару-тройку информационных агентств и десятка полтора общественных, правозащитных и так далее фондов и ассоциаций. Мы выделили из всех те, что были созданы в течение полугода.
– И что выяснилось? Ты всегда делаешь паузу перед тем, как выдать что-нибудь интересное.
Игорь Петрович потер мочку уха:
– Не знаю, насколько это интересно… Семь из этих информационно – правозащитных структур находятся в дальнем зарубежьи, имеют свои сайты в интернете, в настоящий момент активно поддерживают борьбу народа независимой Ичкерии и следят за коррупцией в России. Две ассоциации независимых журналистов официально зарегистрированы у нас, еще пара – в Украине.
– И что это значит?
– Не знаю. Думаем.
– Ну, думайте. Еще подумайте, зачем в самый разгар боев из Чечни вывели группу украинцев и крымских татар.
– Думаешь, это связанно как-то с «Армагеддоном»?
– Вынужден думать.
– Наши группы готовы к перехвату. Можем взять и допросить.
– Подождем, что скажут украинцы. Похоже, что и они не против пообщаться с нашими беглецами на нашей территории.
– Есть резон. Это в Украине эти парни граждане независимой державы. А у нас – преступники. Мы сможем аргументацию представить более убедительную.
– У нас еще есть время. Пока эти орлы доберутся до границы. И еще у нас есть масса дел.
– Намек понял. Сегодня мы будем брать еще четверых потенциальных наемников Врага. Один будет убит при задержании, двое захвачены и один уйдет с нашим хвостом.
27 октября 1999 года, среда, 10-00 по Киеву, Город.
Дурацкая работа и мысли вызывает дурацкие. Настроение мое менялось по несколько раз на день, норовя сделать оборот на сто восемьдесят градусов. Только-только покажется, что мысли нащупали нужную колею, как тут же все рушится, как поезд, взорванный диверсантами.Первоначальный вариант войны между братскими славянскими народами так и остался первоначальным вариантом. Я раза два за день пытаюсь развить его дальше, но каждый раз отступаю с тяжелыми моральными потерями.
Ну не могу я себе представить, как именно сможет Россия или кто-нибудь еще скрытно сосредоточить войска для внезапного удара. Если даже украинская сторона окажется укомплектована даунами и дебилами младенческого возраста, то добрые умные дяди из Штатов своими спутниками мгновенно засекут передвижения и поднимут бучу. Скорее всего, поднимут. Хоть весь вывернись, хоть раком стань, но не получается подкрасться «аки тать в нощи».
Это открытие мне стоило бессонной ночи с воскресенья на понедельник. Или стало результатом этой самой бессонной ночи, когда мой организм переваривал в адреналине информацию о Зимнем. Кстати, средства массовой информации так и не сделали из этого случая сенсации.
Информация о дальнейшем развитии событий в Будапеште ко мне не поступала. А позвонить к Пегому и проконсультироваться не позволили гордость и уверенность в том, что мой телефон прослушивается.
Весь понедельник и вторник я пытался понять, что именно может стать поводом для начала войны. Может быть тогда, самонадеянно подумал я, мне удастся придумать и сценарий.
Хрена лысого! Не то, чтобы нельзя было придумать повода. Можно. Только вот…
Ладно, после серии провокаций на российско-украинской границе, Россия или Украина были вынуждены заявить о закрытии этой границы дружбы и ввести усиленное патрулирование. И подтянуть внутренние войска, чтобы границу укрепить. И…
Потом начать вывоз гражданского населения, или хотя бы установление комендантского часа. Вот. Естественно, все русские, живущие на территории Украины недалеко от границы, равно как и все украинцы, проживающие на территории России, автоматически попадают под подозрение. И несколько взрывов и покушений на наиболее известных из них накалят обстановку очень быстро.
Украина к чертовой матери перекрывает газопроводы, идущие по ее территории, Россия перекрывает выход из Азовского моря им приводит в повышенную боевую готовность свой Черноморский флот и у Украинского Черноморского флота остается выбор повторить подвиг «Варяга» с теми же результатами, или благоразумно сидеть в своей базе.
Украина потребует вывода российских войск с территории Крыма. Те обязательно откажутся. Борцы за русский Крым в Москве призовут к крестовому походу. Начнут переброску на полуостров дополнительных сил. Украина ответит взаимностью. И достаточно будет одного выстрела в нужном направлении, как загремит по всему Крыму.
А выстрелить, это я понял сразу же, будет кому. Или наши националисты, или татарские, или российские спецслужбы, или спецслужбы еще чьи-нибудь… Начнется войнуха, причем, скорее всего, обеим сторонам хватит ума ограничить район боевых действий бывшей всесоюзной здравницей.
Придумав такой веселый сценарий, я даже загордился. Круто выходит. Очень круто. Более того, имеет и свое экономическое обоснование. Российский газ перестает поступать в Европу. Накрывается проект поставок Каспийской и какой угодно нефти через Черное море и Украину, все это начинает двигаться через Турцию…
А это значит, что и Россия по уши в дерьме, и Украина бьет копытом и просится в НАТО, и Турция в выигрыше, и Чечне полегче, и мировая общественность может всласть позаступаться за мирных жителей Крыма, и мирные жители Крыма смогут потребовать независимости, и международные силы по поддержанию мира смогут вмешаться… Лет так на пятьдесят.
Очень забавный получился сценарий. Я даже начал уточнять подробности топографии Крыма, вспоминать особые приметы тех крымских мест, в которых бывал.
А потом снова пришел в уныние. Сценарий был возможен только в одном фантастическом случае – если только я один такой умный, а все остальные люди, в России и Украине, совершеннейшие кретины, с манией таскать каштаны из огня для кого угодно.
И хоть я, как и большинство из ныне живущих, к политикам и государственным деятелям отношусь без особого почтения, но… Всякому идиотизму есть предел. Даже моему.
С этой мыслью я благополучно уснул во вторник. Мне даже ничего не снилось. Просто я отключился и утром спокойно открыл глаза.
Цели. Для войны нужны цели. И пока я не изобрету цели, мне никогда не удастся придумать средства.
Я поздравил себя с таким открытием и честно попытался дать отдых своим уставшим мозгам. Я даже решил устроить себе выходной и погулять. Позвонить Алиске и потащить ее в какое-нибудь людное место. Да хоть в то же самое «Ключевое слово».
Позвонить. Это для меня теперь значило, что нужно собраться с силами и пойти на улицу к телефону-автомату. Не хочу я, чтобы кто-то слушал мои разговоры с Алиской. С ней – меньше, чем с кем-либо другим.
В детстве я любил лето за то, что можно было свободно бегать из дома на улицу и обратно, не тратя времени и усилий на переодевание. Соответственно, холодное время года я не любил. И сохранил эту нелюбовь до сих пор.
Пусть это будет лень. Пусть. Пусть лень – порок и с ней нужно бороться. Но это моя лень, и я к ней уже привык. Я ее стараюсь не беспокоить без особой нужды. Но в этом случае, я заставил себя встать с дивана и одеться. Причем одеться по полной программе, подразумевающей возможность снимания куртки и даже, возможно, обуви.
Это если Алиска не захочет идти под набухшие дождем тучи. Тогда я либо отправлюсь в гости к ней, либо уговорю пойти в гости к кому-нибудь. Это я так планировал. В смысле, не порхал в потоках теплого воздуха, а строил планы. И честное слово, я был готов эти планы осуществить. Если бы…
Если бы не пустяк. Не маленькая неполадка в работе телефона-автомата, который весит под козырьком подъезда в доме, стоящем перпендикулярно моему. Это не только самый близкий к моему дому телефон, но и один из бесплатных автоматом, сохранившихся в нашем районе со времен, когда все телефоны были бесплатными.
Но во вторник телефон работать отказался. Я постучал по нему, подергал рычал и понял, что нужно идти к следующему аппарату, метрах в двухстах. И я пошел.
И вот во время этого путешествия и был сделан первый шаг к открытию.
Таких сцен я видел сотни в детективах и боевиках. Расслабленный, хоть и слегка напуганный растяпа выходит из дому, а за ним наблюдают из припаркованой недалеко машины. Растяпа шагает через лужи и грязь к телефону, а пара и ли даже две пары внимательных глаз, провожают его его передвижения.
И так до тех пор, пока по воле сценариста растяпу или не убьют, или он не перестанет быть растяпой.
Мне можно собой гордиться. Я засек машину почти сразу. В конце концов, не обратить внимания на одиноко стоящие «жигули» было просто нельзя. Обидно, что моя реакция была на них совершенно бытовая.
Стоят и стоят. Я даже не обратил внимания на то, сидит кто-нибудь в машине или нет.
Ткнувшись в неработающий телефон, я двинулся к слудующему и услышал, как у меня за спиной щелкнула, захлопываясь, автомобильная дверца. Да еще не спервого раза, а со второго. С размаху, с привычным недоверием к разболтанному замку.
Я оглянулся. На моем месте оглянулся бы любой. Не знаю, правда, встретился бы любой взглядом с господином, покинувшим машину. Я встретился.
И опять все как в банальных детективах – невразчная фигура, бледное лицо, какие-то выцветшие глаза. Между нами было метров двадцать, но глаза на его лице даже с такого расстояния читались с трудом. И хоть тресни, в тот момент мне показалось, что он мне кивнул. Или нет, даже не кивнул, а как будто напряг мышцы шеи, собираясь сделать кивок, но в последний момент сделал над собой усилие и сдержался.
Совершенно не знакомый мне человек. Я тоже чуть было не кивнул в ответ и пошел своей дорогой. Это плохо характеризует мои умственные способности, но я все равно не обратил внимания на человека из машины. Когда в голове бардак, а под ногами слякоть – особо по сторонам не посмотришь. А если и посмотришь, то особо много не разглядишь.
Прежде чем оглянутся, я честно прошел до поворота, увернулся от дамочки средних лет с сумками наперевес. Такой контингент всегда вызывает во мне внутренний трепет. Эти женщины ведут себя так, словно весь мир должен расступаться перед ними, они никогда не пытаются обходить людей в транспорте, двигаются расправив, насколько можно, плечи, и, врезавшись в кого-нибудь, мгновенно устраивают несчастному выволочку.
По пробивной способности в моем воображении они находятся сразу же после противотанковых снарядов. Так что, чудом увернувшись, я с неодобрением проводил ее взглядом… И снова встретился взглядом с тем же самым мужчиной штатской наружности.
Стол, сказал я себе. Стоп. А не знаю ли я его? А вдруг это мой давний приятель, который напрочь вылетел у меня из головы. Сослуживец, в конце концов, бывший.
Но нет, память напрягшись из последних сил, уверенно заявила, что в ней информация на такого гражданина, не содержится. Да и сам гражданин, ко мне подходить явно не собирался. Увидев, что я остановился, он даже немного притормозил. Есть в строевом уставе команда «короче шаг». После которой солдаты ногу поднимают на прежнюю высоту, но шаг делают значительно короче.
Вот и мужчина сделал свой шаг короче.
Меня обдало холодом. Не сразу. Я успел снова отвернуться и даже сделал несколько шагов вперед. А потом – словно снега бросили за шиворот. В голове защелкало, отчего-то всплыла мысль, что Зимнего взорвали.
Мышцы напряглись непроизвольно, словно в ожидании удара. Спина стала огромной, на всю улицу. Огромной и совершенно голой, покрытой холодными пупырышками. И мишень, нарисованная на этой спине между лопаток, тоже была покрыта мелкими пупырышками. И пупырышки эти дурацкие не могли от страха усидеть на месте, а все бегали по кругам мишени, бегали, а наиболее струсившиеся просто сбились в копошащийся комок в центре мишени.
Я попытался глубоко вздохнуть, но вздох пресекся где-то в районе диафрагмы. Дышать можно, но глубокие вздохи не проходят. Поэтому дышать пришлось чаще, сердце в результате заколотилось как припадочный чечеточник, кровь бросилась в голову. И адреналин… Откуда у простого человека столько адреналина? Я мог бы в тот момент поделиться этим самым адреналином с десятком-другим особо нуждающихся.
Оглядываться я не стал. Я его чувствовал, как говорил когда-то сатирик, спинным мозгом. Под ногами хлюпало. Я перестал смотреть под ноги, что в октябре противопоказано, особенно, если на ногах туфли.
Я мысленно взял себя за руку и почти силком потащил к телефону. Спокойно, Сашенька. Тебе снова все примерещилось. Мужик просто решил сходить в магазин и купить пива. Или сигарет.
Тампаксов для жены и прокладок для любовницы. Вам просто по дороге, а на тебя он смотрел… Ну «голубой» этот мужик. Педик. Я остановился возле телефона, висевшего, как и предыдущий, на стене крыльца.
Снял трубку. Тяжеленную ледяную трубку. Молчащую тяжеленную ледяную трубку. Осторожно поглядел направо.
Нету. Не стоял мужик и не подкрадывался ко мне, извлекая из-под своей коричневой кожаной куртки пистолет с длинющим стволом.
Я позволил себе облегченно вздохнуть. Нету. Все нормально. Нужно идти к следующему телефону, который возле гастронома. И все-таки дозвониться…
А куда, собственно, девался мужик? Я повесил телефонную трубку и огляделся. Испарился.
Ну и черт с ним. Ну и…
Мужик вынырнул из-за киоска сразу же, как я двинулся к гастроному. Как чертик из табакерки. Убил бы, гада!
Или это не моя епархия, убивать? Может, это его профессия – «мочить» бывших журналистов. Бывших знакомых Зимнего. Твою мать.
Я не люблю материться. Даже в армии, целых полтора года максимум, куда я посылал особо отлившихся сослуживцев, был банальный пень. Уже потом, став заместителем командира взвода, я был вынужден переводить обычные слова на общедоступный матерный. И даже добился в этом тонком искусстве некоторых результатов.
В голове моей разом всплыли все армейские выражения. Подойти и сказать… А как он, кстати, отреагирует, если я к нему подойду? Начнет убегать? Или действительно вытащит пушку?
Я шел. И он шел за мной, не сокращая дистанции. Так мы дошли до троллейбусной остановки. И подъехал троллейбус. Решение принялось само собой. Тело получило приказ от насмерть перепуганного мозга. Даже не от мозга, а от мозжечка. И так стремительно, что сознание мое даже не успело принять участие в обсуждении планов на будущее.
Все в порядке. Мне очень нужно было сесть в троллейбус и ехать. Как миллионам граждан Украины. Нас вообще пятьдесят два миллиона. Было. При последней переписи. Некоторые, наверное, уже выбыли. Вот Зимний. Например.
Троллейбус, дернувшись, поехал, а я так и не взглянул на остановку. Пусть он просто исчезнет. Просто исчезнет.
– Билеты покупаем! – потребовала кондукторша.
Я нашарил в кармане мелочь, отсчитал три гривенника, взял билет. Дыхание понемногу выровнялось. И я почти успокоился. Почти. Этот гад в кожаной куртке, стоял нескольких метрах от меня. И особо не прятался. Просто смотрел в окно.
27 октября 1999 года, среда, 12-15, Киев.
Сергей Алексеев мог только кивать головой. Эта единственное, что ему было разрешено головой делать. Думать ему было накрепко запрещено.– Таким образом, – скучным голосом произнес сидевший за столом украинский контрразведчик с очень редкой фамилией Петров, – мы можем констатировать, что на сегодняшний дент не имеем ни каких возможностей выйти на убийц как майора Бойко, так и гражданина Горяинова Д. А.
Алексееву показалось, что фразу эту Петров произнес с каким-то странным удовлетворением. Но промолчал.
– Ну? – спросил Петров.
– Что «ну»?
– Это и будем сообщать начальству?
– Не знаю, – чистосердечно произнес Алексеев. – Я тут просто наблюдатель. Этот, сторонний.
– Ага, – кивнул Петров. – Значит, будем проталкивать версию о том, что российская разведка убрала нашего контрразведчика в момент задержания своего агента, а потом устранила и самого агента, гражданина Украины.
– Будем проталкивать, – согласился Алексеев.
– И что?
– А что?
– А как-же международный скандал?
– Мне эти ваши международные дела – вот где сидят, – Алексеев постучал ребром ладони себя по горлу. – У меня дома жена молодая. А я ее с самой свадьбы не видел!
– Да, это тяжело. Жизнь вообще тяжелая штука. Вот, например, я – не женат. И все равно тяжело.
Алексеев промолчал.
– Серега, ты не злись. Мы сейчас вот бумагу подпишем, передадим ее начальству, начальство, как положено, надает мне по голове и прикажет искать еще. Или не прикажет, – Петров пошевелил в воздухе пальцами правой руки, – у меня вообще очень затейливое начальство. Между прочим, по всем канонам, оно могло бы сейчас отдать приказ, и пара-тройка ваших парней отправится на тот свет. Чтобы другим неповадно было наших контрразведчиков стрелять.
– А я поеду домой, – мечтательно протянул Алексеев.
– Экий ты, право! – Петров сморщил нос так, будто учуял какой-то неприятный запах. – А где же горение на работе?
– У меня другая работа. Мне нужно ваших шпионов у нас ловить, а не по всяким независимым государствам просиживать.
– И опять ты прав, – согласился Петров, – ты постоянно прав. Что значит, иметь на первом плане вековые ценности: родина, семья, контрразведка. Молодец. Только, брат, ни хрена у нас с тобой не получится. Мне приказано обратиться к тебе неофициально с предложением от моего начальства. Не возражаешь?
– Валяй.
– Мое изощренное до извращения начальство, предложило провести следующий обмен – мы перестаем цеплять на вас это убийство, тем более, что оно явно на вас не цепляется, а вы предоставляете нам возможность проведения небольшой операции на вашей территории. В присутствии ваших наблюдателей. Ясно изложил?
– Само собой, – сказал Алексеев, – и что самое главное – доступно. Я позвоню, узнаю.
– Позвони. Если не ошибаюсь, с тобой на связи мой старый приятель – поклон ему от меня.
27 октября 1999 года, среда, 15-00, Москва.
На конспиративной квартире пахло разогретым сливочным маслом. Виктор Николаевич колдовал возле печки, а Игорь Петрович сидел на табурете и явным неодобрением наблюдал за его действиями.– Квартиру придется скоро менять, – сказал Игорь Петрович. – Мы здесь слишком часто бываем.
– Возможно. Но только после того, как закончится «Армагеддон». Тебе глазунью или размешать?
– Глазунью с закрытыми глазками.
– Это как? – поинтересовался Виктор Николаевич.
– Вначале жаришь как глазунью, потом прикрываешь сковороду крышкой. Жарить до тех пор, пока желтки не покроются белой пленкой, такие вещи нужно знать.
– Я знаю, хотел только убедиться, что ты действительно ничего не понимаешь в еде. Желток не должен быть твердым, он должен только чуть загустеть и потом тянуться за кусочком хлеба, когда ты будешь его вымакивать!
– В недожаренном яйце сидит сальмонелла.
– Еще слово и и вообще останешься без обеда, – пригрозил Виктор Николаевич, разбивая очередное яйцо о край сковороды.
– Не станешь же ты набивать рот в присутствии голодного человека?
– Подачки унижают. Еду нужно заработать. И главный талант руководителя вовсе не в том, чтобы накормить народ, а в том, чтобы дать ему возможность самому себя накормить. Так что – достань хлеб, сыр, огурчики и все это аккуратно порежь.
– Резать мы не специалисты, – предупредил Игорь Петрович, – мы все больше находить и хватать.
– Давай-давай, хвататель, работай.
– Слушай, Витя, давай, если нас за некомпетентность выпрут на пенсию, организуем кафе. Назовем его как-нибудь этак… Генеральское. И будем работать в мундирах. Ты на кухне, при звездах, лампасах и орденах… А я…
– А ты в качестве швейцара на входе. Вот где пригодится твой хватательный рефлекс. Только все это напрасно… – Виктор Николаевич переложил яичницу на тарелку, подвинул ее Игорю Петровичу. – Лопай.
– А почему напрасно? – поинтересовался тот, продолжая аккуратно нарезать сыр.
– Во-первых, кто решится принять из наших рук хоть кусок хлеба?
– Я. Совершенно безбоязненно.
– Врешь. Ты вон и яичницу рассматриваешь подозрительно. Не так глазки закрылись?
– Вот тут я тебе доверяю полностью, что-что, а глазки вы умеете закрывать профессионально, – засмеялся Игорь Петрович.
– Двусмысленностями говоришь, Игорек. Я профессионально убиваю, или профессионально могу не обращать внимания на некоторые вещи?
– И то, и другое. Ты, кстати, не сказал, что во вторых.
– Во-вторых… А, да, во-вторых. Если мы проявим себя как некомпетентные люди, то, боюсь, пенсией мы не отделаемся. А гражданам этой страны будет вовсе не до кафе, даже до кафе с лампасами. И, кстати, о хватательных рефлексах. Мы с тобой были правы, наши украинские коллеги действительно решили брать своих граждан на нашей территории. Особо указывают на четырех жителей Ивано-Франковской области, которые завтра утром будут пересекать российско-украинскую границу в районе Белгорода. Все четверо едут из Надыма, где занимались ремонтом скважин.
– В районе Белгорода? Странный маршрут. Из Чечни… Проще было на самолете до Киева, а потом…
– Можно, но они предпочли Белгород. Билеты у них дог Города.
– Все равно удачно, у нас как раз группа в Белгородской области, работает по поставкам оружия.
– Очень удачно, – со странным выражением произнес Виктор Николаевич.
– А мы не становимся параноиками?
– Параноиками быть нам по должности положено. Ивано-франковцами займется как раз Михаил. Он же примет участие в допросах. Он, кстати, сообщил информацию об оружии, которое мы изъяли давече. Ну, ты помнишь…
– Естественно.
– Очень правильное слово в данном случае. Естественно. Проследив получателя нашего оружия, Михаил наткнулся на еще одну партию, практически аналогичную перехваченной. С одним очень важным отличием.
– Не томи, каким?
– Партия должна была отправляться из Украины в Россию. И, между прочим, и российский торговец, и торговец украинский, дают совершенно одинаковое описание заказчика.
– То есть, выходит, что кто-то за свои деньги, в качестве развлечения, устраивал переправу оружия с одного места в другое?
– Совершенно точно, причем, неоправданно повышая уровень риска. Словно… – Виктор Николаевич не договорил.
– Словно он хотел, чтобы его перехватили. И тогда выходит, что утечка информации…
– Утечка информации, выходит, тоже организована. Или нам придется предположить, что кому-то очень важно, чтобы на территории России был склад украинского вооружения и, соответственно, наоборот.
– Что говорят украинцы?
– Они ничего не говорят. Они сейчас дохнуть боятся, чтобы не вспугнуть избирателей. Выборы у них, понимаешь, выборы! Они сейчас так осторожны, будто по яйцам ходят.
– По чьим?
– По куриным, Игорь, по куриным. Вот закончатся у них выборы…
– Начнутся у нас, Витя. И мы тоже начнем топтаться по яйцам.
– Ты ешь, – напомнил Виктор Николаевич, – остынет.
– Я ем.
– Вот ешь и слушай. Помимо четверки украинцев нам предстоит остановить еще полтора десятка крымских татар. Эти пойдут через Новороссийск, морским путем. Где-то послезавтра. Отправлять будем наших морячков. Тут нам все карты в руки, ребята будут идти нелегально. Взятки пограничникам уже вручены.
– Это мы выяснили?
– К сожалению, нет. Информация от украинских коллег. Вот кому сейчас несладко!
– Опять о выборах?
– На этот раз – нет. На этот раз о специфики нашей работы. Как беднягам приходится выкручиваться, чтобы не выдать своих людей на нашей территории, особенно в Чечне. Все у них будто случайно. Даже банда выходила в нужном месте в нужное время. Совпадение! – с отвращением произнес Виктор Николаевич. – И знаешь, что в этой ситуации самое трудное?
– Знаю, – тяжело вздохнул Игорь Петрович, – делать вид, что мы им верим.