Страница:
– И вы в этом уверенны?
– Да, Игорь Петрович.
– Кто же в настоящий момент ведет разведку?
– Александр Заренко.
– Все тот же Александр Заренко, неистребимый журналист!
– Да, он продолжает думать, что все еще пишет книгу. Накапливает для нее материалы.
– А на самом деле?
– На самом деле он прошел по проложенной для него нами дорожке и провел с собой еще одну подставную фигуру. На этот раз подстава от Врага. Еще один умник, думающий сделать бизнес на издании книги Заренко.
– Что? – выражение лица Игоря Петровича изменилось.
– Как что? – Михаил немного растерялся от неожиданной реакции Игоря Петровича. – Вспомните, в вариант информационной войны входили и книжные проекты. Заренко…
– Я помню, – оборвал Михаила Игорь Петрович, – вы сказали, что кто-то собирается все-таки издать книгу.
– Не кто-то, а тот же самый, что и первоначально. Анатолий Жовнер, предприниматель. Мы, честно говоря, не особо на него рассчитывали, когда последний раз беседовали с Заренко. Нам нужно было его разозлить, чтобы он сам захотел докопаться до всего, а потом, после того, как Враг снова выйдет на Петрова, или на наш запасной канал, перенацелить его на Заренко. Со всех точек зрения, использование дважды засвеченного журналиста выглядит абсурдно, а оттого привлекательно. Но оказалось, что Враг принял такое же решение. Он подтолкнул Жовнера. И тот вернулся к своему издательскому проекту.
– Кто его подтолкнул? – тихо спросил Игорь Петрович.
– Я думаю, что вы, – просто ответил Михаил.
– Я?
– Вы. Ведь это вы – Враг. Это к вам должна была поступить информация о пульте. Поэтому я и попросил Виктора Николаевича привезти вас сюда.
Игорь Петрович не ответил. Он потер лоб, медленно открыл глаза:
– У вас есть какие-то доказательства? Подпорки для подозрения?
– Будут. Скоро будут.
– Вы слишком самонадеянны, Михаил. Вам кажется, что стоит вам… Стоп, вы сказали, что в это самое время эти двое, Заренко и Жовнер…
– Ну да, они сейчас должны топтаться вокруг объекта. Мы даже просили Минобороны не трогать их. Пусть спокойно уйдут, передадут информацию…
– Идиот, – взорвался Игорь Петрович, вскакивая, – решил психологические фокусы устраивать?
– Да что случилось?
– Немедленно свяжитесь с объектом, объявите тревогу, пусть они там стреляют на поражение! Живее!
– Вы объясните…
– Разведки не будет. Вы все правильно рассудили, только не поняли главного. Да, я все это организовал. Весь «Армагеддон». Только я не планировал такой катастрофы. У меня было два непосредственных помощника: Мазаев и Ртищев. И я до этой минуты не предполагал, что задумал Ртищев.
– Кто такой Ртищев?
– Да Жовнер это, понятно? Быстрее свяжитесь с охраной.
Болела голова. Не привычной болью повышенного давления, ввинчивающейся болью приступа, а старой доброй болью от ушиба. Меня здорово приложили по голове там, возле забора. Пришел я в себя быстро, но помогло это мне не очень сильно. Самое важное я пропустил.
Или я пропустил не самое важное, я пропустил только начало представления.
Очнулся я уже в бункере. В настоящем добротном бункере, с небелеными бетонными стенами и потолком, забранными в сетку фонарями и черными кабелями под потолком и по стенам.
И пультом. Я не смог рассмотреть пульта, мне был виден только его бок. И еще было холодно. Брюки и туфли промокли от того, что я лежал в снегу, и холодный бетон живенько вытягивал из меня тепло.
Что случилось? Где Жовнер? И как сильно я влип? И во что? Может быть, нас просто повязала охрана бункера? Ведь подобные объекты должны охранять. И надежно охранять. Не может же просто так группа бездельников припереться к пульту управления ядерным зарядом? Или может?
Я попытался сесть и сразу понял, что ударили меня сильно. Боль заставила меня скрипнуть зубами. Сел. Теперь пошевелить пальцами, у меня возникло подозрение, что пальцами своими я управлять не смогу, во всяком случае, я их не чувствовал. Не чувствовал совершенно.
Захотелось заплакать. Стыдно, сказал я себе, стыдно такому здоровому мужику плакать. Крепись, Саша, сейчас появится начальство, и я смогу потребовать украинского консула. А потом консул придет и на руках…
Кто-то пробежал мимо меня. В комбинезоне, покрытом бело-голубыми камуфляжными пятнами. И, кажется, с автоматом в руках.
Раздался какой-то крик. Вроде бы команда. Значит, напомнил я себе, есть и тот, кто уполномочен отдавать команды. Командир.
И вот этот командир… Я продолжал разговаривать с собой, пытаясь встать. Мне помогала стена и злость, а мешали страшная головная боль, тошнота и наручники на руках. Кстати, от неудобной позы ноги тоже затекли и подчинялись неуверенно. Плевать, нужно вставать. И я встал. Очень хорошо.
Пол, правда, покачивался, а лампы немного моргали. Или мне это казалось? Хорошо все-таки мне приложили. Тошнота усилилась, но зато я смог рассмотреть пульт. И убедиться в том, что киношники, изображая командные пункты, хоть в этом не наврали. Пульт действительно был похож на пульт управления. Несколько индикаторов, прорезь, как мне показалось, для ключа, и кнопка. Действительно красного цвета и действительно рельефная. Чтобы палец не соскочил, когда поступит команда взрывать независимую Украину к чертовой матери.
… Ледяная волна, крики, разрушение и смерть… Я тряхнул головой. В глазах потемнело, и меня чуть не стошнило.
Легкое сотрясение мозга, поставил я себе диагноз.
– Доброе утро, – сказал у меня за спиной знакомый голос.
– Доброе утро, – ответил я, медленно, чтобы не расплескать боль, поворачиваясь на голос.
Это был Жовнер. Знакомое лицо. Я даже успел обрадоваться, прежде чем до меня дошло, что тут не все благополучно.
Толик улыбался. У него было хорошее настроение, на нем была зимняя камуфлированная куртка, и на плече, как я понял, висел автомат. АКС – 74у. Калибр 5,45, емкость магазина тридцать патронов, вес одной пули – 3 грамма, если я помню еще что-то из наставления по стрелковому делу.
– Что случилось? – поинтересовался я.
– О, много чего произошло, очень много. Ты проспал начало самого крупного террористического акта в истории человечества. Извини, мой человек перестарался.
– Человек… перестарался… – пробормотал я.
Террористического акта?
– Ты что, с ума сошел?
– А ты знаешь хоть одного нормального человека? Ты сам то себя относишь к нормальным?
– Меня сейчас стошнит, – сообщил я Жовнеру на всякий случай.
– Крепись. Старайся не делать резких движений.
– Я постараюсь.
– Ты присядь в кресло, – посоветовал Жовнер.
У пульта было вмонтировано в пол два металлических седалища, которые креслами можно было назвать только в случае катастрофического приступа оптимизма. Даже на вид железяка, выкрашенная в серый цвет, казалась ледяной. Но выбора особого не было, тем более что, к тошноте начало примешиваться головокружение, и уже начинали мелькать черные мухи близкого обморока. Я сел.
Жовнер устроился на второе кресло.
– В двух словах, – Жовнер посмотрел на часы, – у нас еще есть немного времени. Так вот, в двух словах о том, что ты пропустил. Генерал оказался крепким орешком, но современная фармакопея способна делать чудеса. Одна прививка – и генерал рассказал все. Вплоть до того, как включать пульт и каким образом вводить код.
Мне показалось, что Жовнер откровенно наслаждается своим нынешним положением, он просто светился от счастья. Именно от счастья.
– На все про все у нас ушло сорок минут.
– У вас?
– У меня, моего водителя, и тех ребят, которые приехали за мной на машине. Кстати, это один из них тебя приветствовал.
Я с трудом сохранил свое зрение в фокусе.
– Ничего, скоро пройдет, – заметил мои мучения Жовнер, – скоро все пройдет.
Двусмысленное заявление меня успокоило мало. Мало ли, как именно планирует Жовнер вылечить меня от сотрясения мозга.
– Через час после того, как мы заняли бункер, нас блокировали спецподразделения Минобороны России. И еще ряда заинтересованных структур. Но оказалось, что максимум, что они могут сделать, это поцеловать друг друга в задницу. Вход в бункер один, вентиляция закрытого типа, электропитание от собственного генератора, и даже продукты и оружие здесь свои собственные. Можно было назвать ситуация патовой… – Жовнер, переклонившись назад, посмотрел в дверной проем, – можно было, если бы не безусловный выигрыш с моей стороны. Мне достаточно нажать на кнопку, чтобы свести на нет любое преимущество противника. Сегодня я главный.
И он действительно гордился этим. Это было видно в каждом его движении и взгляде.
– Ты серьезно собираешься сделать это? – только и смог спросить я.
– Обязательно. Хотя я не маньяк, конечно, я оставил нашим уважаемым лидерам возможность все это предотвратить.
– Зачем тебе это?
– Долгая история, – хмыкнул Жовнер, – расскажу немного позже. А пока через десять минут я ожидаю посла. Ты присутствовал когда-нибудь при переговорах с террористом?
– С психопатом…
– Не без того.
– Не знаю, – Игорь Петрович отрешенно смотрел на ели, скрывавшие вход в бункер, – не уверен.
– Зачем тогда идти?
– Хочу поговорить.
– Хочется разобраться? – резко спросил Михаил, стоявший чуть в стороне.
– Если хотите – да.
– Или вы просто хотите снять с себя вину?
– Какую вину, мальчишка? О чем ты говоришь?
– Человеку, затеявшему «Армагеддон» не стоит обвинять кого-либо.
– Правда? А с чего вы это вдруг решили, что имеете право задавать вопросы таким тоном? – изо рта Игоря Петровича вырвался клубок пара и медленно рассеялся. – Вы что-нибудь поняли? Вам кажется, что вы имеете право на истину.
– Время, – сказал Виктор Николаевич. – Удачи.
Игорь Петрович медленно пошел к елкам, проваливаясь в снег и стараясь не делать резких движений.
– Тяжело ему сейчас, – негромко сказал Виктор Николаевич.
– Жаль, не могу сразу его пристрелить.
– Почему?
– Почему не могу?
– Почему жаль, что не можете? Ведь, по сути, он сделал, тоже самое, что и вы. Он попытался взять на себя ответственность за, если хотите, судьбы отечества.
– Он хотел уничтожить…
– Да ничего он не хотел уничтожать. Вы ведь и сами об этом говорили. Он оказал нам услугу. Он выявил слабые места нашей обороны, он указал нам на паршивых овец в наших рядах, он…
– У вас получается, что он просто герой.
Игорь Петрович остановился не доходя до елок метров пять.
Михаил посмотрел на лежащего за деревом снайпера, поежился.
Видимо, Игорю Петровичу что-то сказали из-за веток, потому что он оглянулся, помахал рукой и вошел в тень.
– Считайте как хотите, Миша. Критерий тут какой? Получилось – герой, не вышло – преступник. У него вышло не все. Он слишком увлекся своей идеей, понадеялся, что его люди также преданны этой идее. Вот как я ошибся с вами, Михаил.
– Вы полагаете, что он…
– Я не полагаю, Михаил, он об этом мне рассказал, пока вы организовывали оцепление. Игорь болезненно честный человек. И очень преданный идее. Чтобы понять его побудительные мотивы, вам нужно вспомнить то, что вас заставило нарушить присягу.
Михаил поморщился.
– Я не хочу, чтобы нас сравнивали. Я и тогда, и сейчас, для того, чтобы… – Михаил осекся.
– Чего же вы, Михаил, – подбодрил его Виктор Николаевич, – продолжайте. Что там у вас на очереди? И даже саму жизнь? И, как я полагаю, не только свою… Верно?
В комнату вошел сухощавый мужчина лет пятидесяти, седой, с усталым лицом.
Он остановился на пороге, желваки на его лице дрогнули.
– Извините, Игорь Петрович, что вас слегка потрясли на входе. Я не хочу рисковать. От вас сейчас можно ожидать чего угодно, даже подвига камикадзе. Сесть вам, извините, предложить тоже не могу. Зато я вас внимательно слушаю.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты все это затеял?
– Ну, Игорь Петрович, неужели вы и сами не поняли?
– Я не могу понять необходимости уничтожения миллионов людей…
– Бросьте, Игорь Петрович, человек который может понять необходимость убийства одного человека, великолепно поймет и необходимость убийства миллионов. У вас ведь не вызывало сомнения, что в случае убийства Зимнего и гибели ваших людей, в существование коварного Врага поверят быстрее. И что? Вас остановила необходимость убить двух своих подчиненных? Вы ведь, кажется, знали их лично? Кстати, туда же мы спишем и смерть Горяинова, и этого контрразведчика… Кто там у нас еще принес свои жизни на алтарь родины? Этот офицер в отставке? Как там его, Никоненко? Я, кстати, так и не понял, зачем вы отдали приказ его убрать.
– Такого приказа я не отдавал.
– Серьезно? – Жовнер засмеялся. – Ты представляешь, Саша, в нашей операции стало так оживленно, что мы уже даже и не понимаем толком, кто кого убил. Неужто это Михаил подсуетился?
Я, услышав знакомое имя, насторожился, хотя мало ли Михаилов на свете.
– Вы ведь знаете Михаила? – обернулся ко мне Жовнер.
– Смотря какого.
– Того самого. Вы еще живописали его в книге. Он у вас получился чуть ли не гуманистом. Этот гуманист за последнее время отдал приказ на уничтожение не менее двух десятков человек. Кстати, фамилия у него Залесский. Вы в романе не указали, он у вас получился бесфамильным. Залесский, старинная фамилия. И тебя, Саша, он тоже, выходит, подставил. Он так поверил в свою гениальность, что проморгал мой встречный ход. Он решил, что я такой же подкидной дурак, как и ты. Что за мной стоит такой же умный, как и он сам.
– Артем, – подал голос тот, кого Жовнер называл Игорем Петровичем.
Стоп, я ведь писал об Игоре Петровиче, только он для меня был лишь бестелесным носителем имени и отчества. Одним из действующих лиц романа.
И, кстати, почему Артем?
– Артем, – еще не поздно. Мы можем это прекратить. Я смогу договориться, чтобы тебя отпустили.
– Вот видишь, Саша, как ведут дела нынешние гуманисты? Если я соглашаюсь, то это значит, что тебя уберут как лишнего свидетеля.
– Его и так уберут, – бросил Игорь Петрович.
– Все там будем, уважаемый, все там будем.
– Зачем ты начал переговоры?
– Я хочу дать небольшой шанс вашему гуманизму, Игорь Петрович. Совсем небольшой шанс спасти от десяти до пятнадцати миллионов украинцев.
У меня в желудке все перевернулось. Эти двое спокойно обсуждали судьбу именно десяти-пятнадцати миллионов, и голова у них, похоже, не кружилась…
… Взрыв, водяная стена, сносящая плотины, крики, грохот рушащихся домов…
– Не падай, Саша, – Жовнер стоял рядом со мной и придерживал за плечо.
Я, видимо, все-таки отключился.
Игоря Петровича не было.
Какой же ты дал шанс гуманизму, попытался спросить я, но сил не хватило. Перед глазами снова замелькало что-то черное. Не смотреть, это водоворот, он засосет, он сожмет все, что я вижу, в маленькую точку и разобьет эту точку о темноту…
– Ты совсем плохой, – Жовнер ударил меня по щеке, – держись.
– А за-чем… – выдавил я из себя, сквозь спазмы тошноты и вязкую слюну.
– Мне нужен зритель, Саша. Кстати, давай я сниму с тебя наручники, ты в таком состоянии можешь обойтись и без них.
Жовнер вытащил из кармана куртки ключ и расстегнул наручники. Я поднял руки к глазам. Кисти рук свисали как резиновые. Я попытался пошевелить пальцами.
– Извини, туго зажали, – посочувствовал Толик.
Хотя, почему Толик?
– Почему Артем?
– А меня так зовут, Артем Ртищев. Жовнер это творческий псевдоним. Я уже даже привык к нему.
– Артем… – сказал я, понимая, что несу полную околесицу, – я не люблю это имя, у меня с ним связаны неприятные воспоминания.
– Извини, брат, я не виноват, так получилось, – засмеялся Жовнер, или Ртищев.
– Что ты ему предложил? – спросил я.
– Что он хочет? – спросил Виктор Николаевич.
– Пустяк, – грустно улыбнулся Игорь Петрович. – Он готов не взрывать заряд, если мы в течение часа свяжемся с Президентом Украины, и тот в прямом эфире, по всем теле и радио каналам объявит об угрозе катастрофы, и сообщит, что сам знал о такой возможности, но ничего не предпринял. И в тоже время наш и.о. также должен выйти в эфир и сообщить народу, что все действительно так, и что он также знал о такой возможности.
– И тогда он не будет взрывать? – спросил Михаил.
– И тогда он гарантирует добровольную сдачу и готов предстать перед судом.
– Он еще мог бы потребовать, чтобы его избрали папой римским, – негромко сказал Виктор Николаевич, – с тем же успехом.
– Это его последнее условие.
– Ты прикинул шансы на штурм?
– Взять можно, людей у него около пяти, один заложник…
– Заренко? – спросил Виктор Николаевич.
– Да.
– Можно пренебречь.
– Мы просто не успеем добраться до пульта. Он взорвет все раньше. Я смотрел, пульт подключен и код введен. Остался только поворот ключа и нажатие кнопки. И все.
– Зачем ему это нужно? – снова спросил Михаил.
Игорь Петрович задумчиво пригладил волосы:
– Понимаете, Миша, я устал. Я устал таскать воду решетом, устал останавливаться по окрику хозяина возле самого горла врага. Да и хозяев что-то развелось много. Слишком много. И пришла в голову хорошая мысль… – Игорь Петрович замолчал и посмотрел на Виктора Николаевича, который встал и подошел к двери микроавтобуса.
– Я свяжусь с Москвой, – сказал Виктор Николаевич.
Игорь Петрович подождал, пока за ним захлопнется дверь и продолжил:
– И самое страшное в этом, ты меня поймешь, я думаю, это то, что под рукой есть средства. Можно скрутить полмира, просто нужно обратиться к кому-нибудь и показать, что у нас на него накоплено.
– Шантаж, – кивнул Михаил, – я думал об этом.
– Я тоже, тем более что у меня есть доступ к этим досье. Пришлось искать исполнителей, тех, кто будет непосредственно осуществлять операцию. Артем Ртищев за кордоном, Мазаев здесь, на территории бывшего СССР.
– Зачем? – спросил я.
– Зачем… – Ртищев задумчиво посмотрел на пульт, пальцы легко коснулись кнопки. – Ты знаешь, после чего в коммунистический Китай снова пошли иностранные инвестиции? После того, как тамошнее руководство задавило танками студенческую демонстрацию. И предприниматели поняли, что в стране есть стабильное и сильное руководство, способное действовать в случае необходимости жестко. Цвет знамени тут уже рояли не играет.
– Понятно.
– Компромат у меня на них был такой, что ни один не стал дергаться, а внимательно меня выслушал. Не меня, но моих посланцев…
– Одноразовых, надо полагать? – вырвалось у меня.
– Естественно, – кивнул Ртищев и сочувственно поцокал языком, когда я зашипел от боли в руках, – ничего, еще немного и пройдет. Нужно потереть.
– Чем? Ногами? – поинтересовался я.
– Тогда терпи.
– Тогда терплю.
– Все согласились. Программа – встряска и стабилизация. Создание приличной колонии, с добрыми и работящими папуасами и суровым, послушным вождем. Игорь Петрович с самого начала планировал их кинуть. Не совсем, стабилизацию он тоже хотел подучить, но без особых катаклизмов. А потом я решил, что все это ерунда. Самая большая ерунда на свете.
– Что так?
– У нас очень хитрый менталитет. Если у нас будет хотя бы малейшая лазейка для того, чтобы сделать неправильно, мы сделаем неправильно. План Игоря Петровича, достичь всего малой кровью не сработает. Да, кого-то припугнут, кого-то убьют впопыхах, даже может быть умудряться убить того, кого нужно. Вон, даже президент наш подал в отставку быстрее, чем собирался.
– Это из-за вашей операции?
– Во время нашей операции. А из-за нее или нет – не знаю. И все. Больше ничего не произойдет. Нужно сделать все бесповоротным, заставить всех нас…
– Сделать всех счастливыми? Как?
– Нет. Я вспомнил, что возрождение начинается тогда, когда другое решение невозможно, когда инстинкт самосохранения заставляет забыть обо всем и начать бороться и работать, надеяться только на себя. Германия после первой мировой войны поднялась тогда, когда хуже уже было некуда, когда никто не собирался ей помогать.
– И у них появился Гитлер.
– Ну и что? Ты думаешь, что можно консолидировать народ, не пролив крови?
– И что тебе даст уничтожение Украины?
– Все! – глаза Ртищева горели, и лицо раскраснелось. – Россия будет изолирована. Информация о том, что виной всему российское тектоническое оружие просочится обязательно, я, во всяком случае, это подготовил. Россия не получит больше ни кредитов, ни обещаний помощи. И что самое главное, она потеряет коммуникации нефте– и газопроводов через Украину. Кончаться нефтедоллары,и придется надеяться только на себя…
– Ты ненормальный. Маньяк! – я выкрикнул это, потому что уже не мог терпеть этой пытки.
Он не понимал ничего. Он был весь в плену своей идеи, и ему было наплевать на жертвы и кровь. Он решил совершить чудо.
– Тебе подвига захотелось? Чудо решил совершить, ублюдок?
– Я ублюдок? А почему именно я? Это ведь не я придумал этот план. Чистенькие ученные и бравенькие генералы. Они ведь не ублюдки? А они готовились отправить к праотцам миллионы своих соотечественников, граждан Союза Советских Социалистических республик. Не ублюдки? Не кровавые маньяки? Не я оставил этот вот пульт подключенным, когда Союз развалился. Или наши генералы не собирались его применять? Тогда зачем он здесь? Волна ведь не станет выбирать, кого уничтожить, кого пощадить. Всех так всех, господь потом отделит правых от виноватых.
А ты думаешь, что украинская сторона не знает о такой возможности? Даже от нас с тобой они не смогли этого спрятать. Ну и что, это остановило твоих правителей от заигрывания с НАТО? Остановило? Они что, объявили всему миру о такой угрозе? Нет. Почему? А, может быть, и на них есть досье у нас? Может быть, и они у нас под колпаком?
Ртищев ударил кулаком по пульту.
Я молчал. Было бессмысленно спорить с ним. Да и что я мог привести в качестве возражения? Я ведь и сам был в глубине души согласен с ним, не в том, конечно, что нужно убить миллионы людей, а в том, что все происходит на свете потому, что это устраивает слишком многих.
Что я ему могу сказать? Поведать, что живет в Киеве мой младший сын с моей бывшей женой? Что он иногда приезжает ко мне я не смогу обходиться без этого? Рассказать, что я люблю Алиску, и что у меня есть друзья? Он не поймет. Он знает, как сделать счастливыми людей, потом, через несколько десятилетий, после того, как вымрем мы, истерзанные голодом и болезнями, после того, как другие люди поймут, что нельзя ждать подачки от доброго дяди…
Как мне ему объяснить, что… А что, собственно, я могу ему объяснить? Я могу только просить его. И еще могу… Я осторожно помассировал руки. Следы от наручников.
Ртищев посмотрел на часы:
– Время выходит. Что там у нас с радио?
Вопрос Ртищев выкрикнул в сторону двери.
– Ничего, – глухо ответил чей-то голос.
– Ну, кто маньяк и убийца? – спросил Ртищев. – Им просто нужно было выступить в прямом эфире. И если то, что я заставляю их сказать, действительно ложь, неужели они не могут солгать? Пожертвовать собой ради миллионов жизней. Я ублюдок?
– Может быть, они еще успеют? – я сам не верил в то, что говорил, но мне нужно было время. Пальцы уже слушались меня, с трудом, сквозь пульсирующую боль, но слушались.
– Да, Игорь Петрович.
– Кто же в настоящий момент ведет разведку?
– Александр Заренко.
– Все тот же Александр Заренко, неистребимый журналист!
– Да, он продолжает думать, что все еще пишет книгу. Накапливает для нее материалы.
– А на самом деле?
– На самом деле он прошел по проложенной для него нами дорожке и провел с собой еще одну подставную фигуру. На этот раз подстава от Врага. Еще один умник, думающий сделать бизнес на издании книги Заренко.
– Что? – выражение лица Игоря Петровича изменилось.
– Как что? – Михаил немного растерялся от неожиданной реакции Игоря Петровича. – Вспомните, в вариант информационной войны входили и книжные проекты. Заренко…
– Я помню, – оборвал Михаила Игорь Петрович, – вы сказали, что кто-то собирается все-таки издать книгу.
– Не кто-то, а тот же самый, что и первоначально. Анатолий Жовнер, предприниматель. Мы, честно говоря, не особо на него рассчитывали, когда последний раз беседовали с Заренко. Нам нужно было его разозлить, чтобы он сам захотел докопаться до всего, а потом, после того, как Враг снова выйдет на Петрова, или на наш запасной канал, перенацелить его на Заренко. Со всех точек зрения, использование дважды засвеченного журналиста выглядит абсурдно, а оттого привлекательно. Но оказалось, что Враг принял такое же решение. Он подтолкнул Жовнера. И тот вернулся к своему издательскому проекту.
– Кто его подтолкнул? – тихо спросил Игорь Петрович.
– Я думаю, что вы, – просто ответил Михаил.
– Я?
– Вы. Ведь это вы – Враг. Это к вам должна была поступить информация о пульте. Поэтому я и попросил Виктора Николаевича привезти вас сюда.
Игорь Петрович не ответил. Он потер лоб, медленно открыл глаза:
– У вас есть какие-то доказательства? Подпорки для подозрения?
– Будут. Скоро будут.
– Вы слишком самонадеянны, Михаил. Вам кажется, что стоит вам… Стоп, вы сказали, что в это самое время эти двое, Заренко и Жовнер…
– Ну да, они сейчас должны топтаться вокруг объекта. Мы даже просили Минобороны не трогать их. Пусть спокойно уйдут, передадут информацию…
– Идиот, – взорвался Игорь Петрович, вскакивая, – решил психологические фокусы устраивать?
– Да что случилось?
– Немедленно свяжитесь с объектом, объявите тревогу, пусть они там стреляют на поражение! Живее!
– Вы объясните…
– Разведки не будет. Вы все правильно рассудили, только не поняли главного. Да, я все это организовал. Весь «Армагеддон». Только я не планировал такой катастрофы. У меня было два непосредственных помощника: Мазаев и Ртищев. И я до этой минуты не предполагал, что задумал Ртищев.
– Кто такой Ртищев?
– Да Жовнер это, понятно? Быстрее свяжитесь с охраной.
30 января 2000 года, воскресенье, 6-00 по Москве, Белгородская область, бункер.
Очень неудобно лежать на полу, со скованными за спиной руками. Очень неудобно и очень больно. Но никто не стал у меня спрашивать, удобно мне или нет, меня просто бросили в угол, за пульт и вроде бы обо мне забыли.Болела голова. Не привычной болью повышенного давления, ввинчивающейся болью приступа, а старой доброй болью от ушиба. Меня здорово приложили по голове там, возле забора. Пришел я в себя быстро, но помогло это мне не очень сильно. Самое важное я пропустил.
Или я пропустил не самое важное, я пропустил только начало представления.
Очнулся я уже в бункере. В настоящем добротном бункере, с небелеными бетонными стенами и потолком, забранными в сетку фонарями и черными кабелями под потолком и по стенам.
И пультом. Я не смог рассмотреть пульта, мне был виден только его бок. И еще было холодно. Брюки и туфли промокли от того, что я лежал в снегу, и холодный бетон живенько вытягивал из меня тепло.
Что случилось? Где Жовнер? И как сильно я влип? И во что? Может быть, нас просто повязала охрана бункера? Ведь подобные объекты должны охранять. И надежно охранять. Не может же просто так группа бездельников припереться к пульту управления ядерным зарядом? Или может?
Я попытался сесть и сразу понял, что ударили меня сильно. Боль заставила меня скрипнуть зубами. Сел. Теперь пошевелить пальцами, у меня возникло подозрение, что пальцами своими я управлять не смогу, во всяком случае, я их не чувствовал. Не чувствовал совершенно.
Захотелось заплакать. Стыдно, сказал я себе, стыдно такому здоровому мужику плакать. Крепись, Саша, сейчас появится начальство, и я смогу потребовать украинского консула. А потом консул придет и на руках…
Кто-то пробежал мимо меня. В комбинезоне, покрытом бело-голубыми камуфляжными пятнами. И, кажется, с автоматом в руках.
Раздался какой-то крик. Вроде бы команда. Значит, напомнил я себе, есть и тот, кто уполномочен отдавать команды. Командир.
И вот этот командир… Я продолжал разговаривать с собой, пытаясь встать. Мне помогала стена и злость, а мешали страшная головная боль, тошнота и наручники на руках. Кстати, от неудобной позы ноги тоже затекли и подчинялись неуверенно. Плевать, нужно вставать. И я встал. Очень хорошо.
Пол, правда, покачивался, а лампы немного моргали. Или мне это казалось? Хорошо все-таки мне приложили. Тошнота усилилась, но зато я смог рассмотреть пульт. И убедиться в том, что киношники, изображая командные пункты, хоть в этом не наврали. Пульт действительно был похож на пульт управления. Несколько индикаторов, прорезь, как мне показалось, для ключа, и кнопка. Действительно красного цвета и действительно рельефная. Чтобы палец не соскочил, когда поступит команда взрывать независимую Украину к чертовой матери.
… Ледяная волна, крики, разрушение и смерть… Я тряхнул головой. В глазах потемнело, и меня чуть не стошнило.
Легкое сотрясение мозга, поставил я себе диагноз.
– Доброе утро, – сказал у меня за спиной знакомый голос.
– Доброе утро, – ответил я, медленно, чтобы не расплескать боль, поворачиваясь на голос.
Это был Жовнер. Знакомое лицо. Я даже успел обрадоваться, прежде чем до меня дошло, что тут не все благополучно.
Толик улыбался. У него было хорошее настроение, на нем была зимняя камуфлированная куртка, и на плече, как я понял, висел автомат. АКС – 74у. Калибр 5,45, емкость магазина тридцать патронов, вес одной пули – 3 грамма, если я помню еще что-то из наставления по стрелковому делу.
– Что случилось? – поинтересовался я.
– О, много чего произошло, очень много. Ты проспал начало самого крупного террористического акта в истории человечества. Извини, мой человек перестарался.
– Человек… перестарался… – пробормотал я.
Террористического акта?
– Ты что, с ума сошел?
– А ты знаешь хоть одного нормального человека? Ты сам то себя относишь к нормальным?
– Меня сейчас стошнит, – сообщил я Жовнеру на всякий случай.
– Крепись. Старайся не делать резких движений.
– Я постараюсь.
– Ты присядь в кресло, – посоветовал Жовнер.
У пульта было вмонтировано в пол два металлических седалища, которые креслами можно было назвать только в случае катастрофического приступа оптимизма. Даже на вид железяка, выкрашенная в серый цвет, казалась ледяной. Но выбора особого не было, тем более что, к тошноте начало примешиваться головокружение, и уже начинали мелькать черные мухи близкого обморока. Я сел.
Жовнер устроился на второе кресло.
– В двух словах, – Жовнер посмотрел на часы, – у нас еще есть немного времени. Так вот, в двух словах о том, что ты пропустил. Генерал оказался крепким орешком, но современная фармакопея способна делать чудеса. Одна прививка – и генерал рассказал все. Вплоть до того, как включать пульт и каким образом вводить код.
Мне показалось, что Жовнер откровенно наслаждается своим нынешним положением, он просто светился от счастья. Именно от счастья.
– На все про все у нас ушло сорок минут.
– У вас?
– У меня, моего водителя, и тех ребят, которые приехали за мной на машине. Кстати, это один из них тебя приветствовал.
Я с трудом сохранил свое зрение в фокусе.
– Ничего, скоро пройдет, – заметил мои мучения Жовнер, – скоро все пройдет.
Двусмысленное заявление меня успокоило мало. Мало ли, как именно планирует Жовнер вылечить меня от сотрясения мозга.
– Через час после того, как мы заняли бункер, нас блокировали спецподразделения Минобороны России. И еще ряда заинтересованных структур. Но оказалось, что максимум, что они могут сделать, это поцеловать друг друга в задницу. Вход в бункер один, вентиляция закрытого типа, электропитание от собственного генератора, и даже продукты и оружие здесь свои собственные. Можно было назвать ситуация патовой… – Жовнер, переклонившись назад, посмотрел в дверной проем, – можно было, если бы не безусловный выигрыш с моей стороны. Мне достаточно нажать на кнопку, чтобы свести на нет любое преимущество противника. Сегодня я главный.
И он действительно гордился этим. Это было видно в каждом его движении и взгляде.
– Ты серьезно собираешься сделать это? – только и смог спросить я.
– Обязательно. Хотя я не маньяк, конечно, я оставил нашим уважаемым лидерам возможность все это предотвратить.
– Зачем тебе это?
– Долгая история, – хмыкнул Жовнер, – расскажу немного позже. А пока через десять минут я ожидаю посла. Ты присутствовал когда-нибудь при переговорах с террористом?
– С психопатом…
– Не без того.
30 января 2000 года, воскресенье, 6-50 по Москве, Белгородская область.
– Ты думаешь, у тебя получится его уговорить? – спросил Виктор Николаевич.– Не знаю, – Игорь Петрович отрешенно смотрел на ели, скрывавшие вход в бункер, – не уверен.
– Зачем тогда идти?
– Хочу поговорить.
– Хочется разобраться? – резко спросил Михаил, стоявший чуть в стороне.
– Если хотите – да.
– Или вы просто хотите снять с себя вину?
– Какую вину, мальчишка? О чем ты говоришь?
– Человеку, затеявшему «Армагеддон» не стоит обвинять кого-либо.
– Правда? А с чего вы это вдруг решили, что имеете право задавать вопросы таким тоном? – изо рта Игоря Петровича вырвался клубок пара и медленно рассеялся. – Вы что-нибудь поняли? Вам кажется, что вы имеете право на истину.
– Время, – сказал Виктор Николаевич. – Удачи.
Игорь Петрович медленно пошел к елкам, проваливаясь в снег и стараясь не делать резких движений.
– Тяжело ему сейчас, – негромко сказал Виктор Николаевич.
– Жаль, не могу сразу его пристрелить.
– Почему?
– Почему не могу?
– Почему жаль, что не можете? Ведь, по сути, он сделал, тоже самое, что и вы. Он попытался взять на себя ответственность за, если хотите, судьбы отечества.
– Он хотел уничтожить…
– Да ничего он не хотел уничтожать. Вы ведь и сами об этом говорили. Он оказал нам услугу. Он выявил слабые места нашей обороны, он указал нам на паршивых овец в наших рядах, он…
– У вас получается, что он просто герой.
Игорь Петрович остановился не доходя до елок метров пять.
Михаил посмотрел на лежащего за деревом снайпера, поежился.
Видимо, Игорю Петровичу что-то сказали из-за веток, потому что он оглянулся, помахал рукой и вошел в тень.
– Считайте как хотите, Миша. Критерий тут какой? Получилось – герой, не вышло – преступник. У него вышло не все. Он слишком увлекся своей идеей, понадеялся, что его люди также преданны этой идее. Вот как я ошибся с вами, Михаил.
– Вы полагаете, что он…
– Я не полагаю, Михаил, он об этом мне рассказал, пока вы организовывали оцепление. Игорь болезненно честный человек. И очень преданный идее. Чтобы понять его побудительные мотивы, вам нужно вспомнить то, что вас заставило нарушить присягу.
Михаил поморщился.
– Я не хочу, чтобы нас сравнивали. Я и тогда, и сейчас, для того, чтобы… – Михаил осекся.
– Чего же вы, Михаил, – подбодрил его Виктор Николаевич, – продолжайте. Что там у вас на очереди? И даже саму жизнь? И, как я полагаю, не только свою… Верно?
30 января 2000 года, воскресенье, 7-10 по Москве, Белгородская область, бункер.
– А вот и гость, – оживился Жовнер, – кого я вижу!В комнату вошел сухощавый мужчина лет пятидесяти, седой, с усталым лицом.
Он остановился на пороге, желваки на его лице дрогнули.
– Извините, Игорь Петрович, что вас слегка потрясли на входе. Я не хочу рисковать. От вас сейчас можно ожидать чего угодно, даже подвига камикадзе. Сесть вам, извините, предложить тоже не могу. Зато я вас внимательно слушаю.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты все это затеял?
– Ну, Игорь Петрович, неужели вы и сами не поняли?
– Я не могу понять необходимости уничтожения миллионов людей…
– Бросьте, Игорь Петрович, человек который может понять необходимость убийства одного человека, великолепно поймет и необходимость убийства миллионов. У вас ведь не вызывало сомнения, что в случае убийства Зимнего и гибели ваших людей, в существование коварного Врага поверят быстрее. И что? Вас остановила необходимость убить двух своих подчиненных? Вы ведь, кажется, знали их лично? Кстати, туда же мы спишем и смерть Горяинова, и этого контрразведчика… Кто там у нас еще принес свои жизни на алтарь родины? Этот офицер в отставке? Как там его, Никоненко? Я, кстати, так и не понял, зачем вы отдали приказ его убрать.
– Такого приказа я не отдавал.
– Серьезно? – Жовнер засмеялся. – Ты представляешь, Саша, в нашей операции стало так оживленно, что мы уже даже и не понимаем толком, кто кого убил. Неужто это Михаил подсуетился?
Я, услышав знакомое имя, насторожился, хотя мало ли Михаилов на свете.
– Вы ведь знаете Михаила? – обернулся ко мне Жовнер.
– Смотря какого.
– Того самого. Вы еще живописали его в книге. Он у вас получился чуть ли не гуманистом. Этот гуманист за последнее время отдал приказ на уничтожение не менее двух десятков человек. Кстати, фамилия у него Залесский. Вы в романе не указали, он у вас получился бесфамильным. Залесский, старинная фамилия. И тебя, Саша, он тоже, выходит, подставил. Он так поверил в свою гениальность, что проморгал мой встречный ход. Он решил, что я такой же подкидной дурак, как и ты. Что за мной стоит такой же умный, как и он сам.
– Артем, – подал голос тот, кого Жовнер называл Игорем Петровичем.
Стоп, я ведь писал об Игоре Петровиче, только он для меня был лишь бестелесным носителем имени и отчества. Одним из действующих лиц романа.
И, кстати, почему Артем?
– Артем, – еще не поздно. Мы можем это прекратить. Я смогу договориться, чтобы тебя отпустили.
– Вот видишь, Саша, как ведут дела нынешние гуманисты? Если я соглашаюсь, то это значит, что тебя уберут как лишнего свидетеля.
– Его и так уберут, – бросил Игорь Петрович.
– Все там будем, уважаемый, все там будем.
– Зачем ты начал переговоры?
– Я хочу дать небольшой шанс вашему гуманизму, Игорь Петрович. Совсем небольшой шанс спасти от десяти до пятнадцати миллионов украинцев.
У меня в желудке все перевернулось. Эти двое спокойно обсуждали судьбу именно десяти-пятнадцати миллионов, и голова у них, похоже, не кружилась…
… Взрыв, водяная стена, сносящая плотины, крики, грохот рушащихся домов…
– Не падай, Саша, – Жовнер стоял рядом со мной и придерживал за плечо.
Я, видимо, все-таки отключился.
Игоря Петровича не было.
Какой же ты дал шанс гуманизму, попытался спросить я, но сил не хватило. Перед глазами снова замелькало что-то черное. Не смотреть, это водоворот, он засосет, он сожмет все, что я вижу, в маленькую точку и разобьет эту точку о темноту…
– Ты совсем плохой, – Жовнер ударил меня по щеке, – держись.
– А за-чем… – выдавил я из себя, сквозь спазмы тошноты и вязкую слюну.
– Мне нужен зритель, Саша. Кстати, давай я сниму с тебя наручники, ты в таком состоянии можешь обойтись и без них.
Жовнер вытащил из кармана куртки ключ и расстегнул наручники. Я поднял руки к глазам. Кисти рук свисали как резиновые. Я попытался пошевелить пальцами.
– Извини, туго зажали, – посочувствовал Толик.
Хотя, почему Толик?
– Почему Артем?
– А меня так зовут, Артем Ртищев. Жовнер это творческий псевдоним. Я уже даже привык к нему.
– Артем… – сказал я, понимая, что несу полную околесицу, – я не люблю это имя, у меня с ним связаны неприятные воспоминания.
– Извини, брат, я не виноват, так получилось, – засмеялся Жовнер, или Ртищев.
– Что ты ему предложил? – спросил я.
30 января 2000 года, воскресенье, 7-45 по Москве, Белгородская область.
Игорь Петрович молча сел в кресло в салоне микроавтобуса.– Что он хочет? – спросил Виктор Николаевич.
– Пустяк, – грустно улыбнулся Игорь Петрович. – Он готов не взрывать заряд, если мы в течение часа свяжемся с Президентом Украины, и тот в прямом эфире, по всем теле и радио каналам объявит об угрозе катастрофы, и сообщит, что сам знал о такой возможности, но ничего не предпринял. И в тоже время наш и.о. также должен выйти в эфир и сообщить народу, что все действительно так, и что он также знал о такой возможности.
– И тогда он не будет взрывать? – спросил Михаил.
– И тогда он гарантирует добровольную сдачу и готов предстать перед судом.
– Он еще мог бы потребовать, чтобы его избрали папой римским, – негромко сказал Виктор Николаевич, – с тем же успехом.
– Это его последнее условие.
– Ты прикинул шансы на штурм?
– Взять можно, людей у него около пяти, один заложник…
– Заренко? – спросил Виктор Николаевич.
– Да.
– Можно пренебречь.
– Мы просто не успеем добраться до пульта. Он взорвет все раньше. Я смотрел, пульт подключен и код введен. Остался только поворот ключа и нажатие кнопки. И все.
– Зачем ему это нужно? – снова спросил Михаил.
Игорь Петрович задумчиво пригладил волосы:
– Понимаете, Миша, я устал. Я устал таскать воду решетом, устал останавливаться по окрику хозяина возле самого горла врага. Да и хозяев что-то развелось много. Слишком много. И пришла в голову хорошая мысль… – Игорь Петрович замолчал и посмотрел на Виктора Николаевича, который встал и подошел к двери микроавтобуса.
– Я свяжусь с Москвой, – сказал Виктор Николаевич.
Игорь Петрович подождал, пока за ним захлопнется дверь и продолжил:
– И самое страшное в этом, ты меня поймешь, я думаю, это то, что под рукой есть средства. Можно скрутить полмира, просто нужно обратиться к кому-нибудь и показать, что у нас на него накоплено.
– Шантаж, – кивнул Михаил, – я думал об этом.
– Я тоже, тем более что у меня есть доступ к этим досье. Пришлось искать исполнителей, тех, кто будет непосредственно осуществлять операцию. Артем Ртищев за кордоном, Мазаев здесь, на территории бывшего СССР.
30 января 2000 года, воскресенье, 8-15 по Москве, Белгородская область, бункер.
– Запланировано было, что я встречу этих людей и заставлю их раскошелиться под идею встряски России. Именно встряски. Не уничтожения, а ослабления и встряски. Нужно было, чтобы Россия перестала претендовать на звание мировой державы и при этом навела порядок внутри. Вернулась к идее единоначалия.– Зачем? – спросил я.
– Зачем… – Ртищев задумчиво посмотрел на пульт, пальцы легко коснулись кнопки. – Ты знаешь, после чего в коммунистический Китай снова пошли иностранные инвестиции? После того, как тамошнее руководство задавило танками студенческую демонстрацию. И предприниматели поняли, что в стране есть стабильное и сильное руководство, способное действовать в случае необходимости жестко. Цвет знамени тут уже рояли не играет.
– Понятно.
– Компромат у меня на них был такой, что ни один не стал дергаться, а внимательно меня выслушал. Не меня, но моих посланцев…
– Одноразовых, надо полагать? – вырвалось у меня.
– Естественно, – кивнул Ртищев и сочувственно поцокал языком, когда я зашипел от боли в руках, – ничего, еще немного и пройдет. Нужно потереть.
– Чем? Ногами? – поинтересовался я.
– Тогда терпи.
– Тогда терплю.
– Все согласились. Программа – встряска и стабилизация. Создание приличной колонии, с добрыми и работящими папуасами и суровым, послушным вождем. Игорь Петрович с самого начала планировал их кинуть. Не совсем, стабилизацию он тоже хотел подучить, но без особых катаклизмов. А потом я решил, что все это ерунда. Самая большая ерунда на свете.
– Что так?
– У нас очень хитрый менталитет. Если у нас будет хотя бы малейшая лазейка для того, чтобы сделать неправильно, мы сделаем неправильно. План Игоря Петровича, достичь всего малой кровью не сработает. Да, кого-то припугнут, кого-то убьют впопыхах, даже может быть умудряться убить того, кого нужно. Вон, даже президент наш подал в отставку быстрее, чем собирался.
– Это из-за вашей операции?
– Во время нашей операции. А из-за нее или нет – не знаю. И все. Больше ничего не произойдет. Нужно сделать все бесповоротным, заставить всех нас…
– Сделать всех счастливыми? Как?
– Нет. Я вспомнил, что возрождение начинается тогда, когда другое решение невозможно, когда инстинкт самосохранения заставляет забыть обо всем и начать бороться и работать, надеяться только на себя. Германия после первой мировой войны поднялась тогда, когда хуже уже было некуда, когда никто не собирался ей помогать.
– И у них появился Гитлер.
– Ну и что? Ты думаешь, что можно консолидировать народ, не пролив крови?
– И что тебе даст уничтожение Украины?
– Все! – глаза Ртищева горели, и лицо раскраснелось. – Россия будет изолирована. Информация о том, что виной всему российское тектоническое оружие просочится обязательно, я, во всяком случае, это подготовил. Россия не получит больше ни кредитов, ни обещаний помощи. И что самое главное, она потеряет коммуникации нефте– и газопроводов через Украину. Кончаться нефтедоллары,и придется надеяться только на себя…
– Ты ненормальный. Маньяк! – я выкрикнул это, потому что уже не мог терпеть этой пытки.
Он не понимал ничего. Он был весь в плену своей идеи, и ему было наплевать на жертвы и кровь. Он решил совершить чудо.
– Тебе подвига захотелось? Чудо решил совершить, ублюдок?
– Я ублюдок? А почему именно я? Это ведь не я придумал этот план. Чистенькие ученные и бравенькие генералы. Они ведь не ублюдки? А они готовились отправить к праотцам миллионы своих соотечественников, граждан Союза Советских Социалистических республик. Не ублюдки? Не кровавые маньяки? Не я оставил этот вот пульт подключенным, когда Союз развалился. Или наши генералы не собирались его применять? Тогда зачем он здесь? Волна ведь не станет выбирать, кого уничтожить, кого пощадить. Всех так всех, господь потом отделит правых от виноватых.
А ты думаешь, что украинская сторона не знает о такой возможности? Даже от нас с тобой они не смогли этого спрятать. Ну и что, это остановило твоих правителей от заигрывания с НАТО? Остановило? Они что, объявили всему миру о такой угрозе? Нет. Почему? А, может быть, и на них есть досье у нас? Может быть, и они у нас под колпаком?
Ртищев ударил кулаком по пульту.
Я молчал. Было бессмысленно спорить с ним. Да и что я мог привести в качестве возражения? Я ведь и сам был в глубине души согласен с ним, не в том, конечно, что нужно убить миллионы людей, а в том, что все происходит на свете потому, что это устраивает слишком многих.
Что я ему могу сказать? Поведать, что живет в Киеве мой младший сын с моей бывшей женой? Что он иногда приезжает ко мне я не смогу обходиться без этого? Рассказать, что я люблю Алиску, и что у меня есть друзья? Он не поймет. Он знает, как сделать счастливыми людей, потом, через несколько десятилетий, после того, как вымрем мы, истерзанные голодом и болезнями, после того, как другие люди поймут, что нельзя ждать подачки от доброго дяди…
Как мне ему объяснить, что… А что, собственно, я могу ему объяснить? Я могу только просить его. И еще могу… Я осторожно помассировал руки. Следы от наручников.
Ртищев посмотрел на часы:
– Время выходит. Что там у нас с радио?
Вопрос Ртищев выкрикнул в сторону двери.
– Ничего, – глухо ответил чей-то голос.
– Ну, кто маньяк и убийца? – спросил Ртищев. – Им просто нужно было выступить в прямом эфире. И если то, что я заставляю их сказать, действительно ложь, неужели они не могут солгать? Пожертвовать собой ради миллионов жизней. Я ублюдок?
– Может быть, они еще успеют? – я сам не верил в то, что говорил, но мне нужно было время. Пальцы уже слушались меня, с трудом, сквозь пульсирующую боль, но слушались.