Страница:
Нужно искать военных. У меня ведь должны быть знакомые среди военных.
Что-то сказал Пелипейченко. Обиженно. Это значит, что кто-то не высказал достаточного восхищения написанным им вопросом. Олег не обижается ни на что, кроме критики вопросов. Личная жизнь, интеллектуальные способности, его бесконечные бабы – критика по этим поводам принимается безропотно. Но если вы скажете, что придуманный Олегом вопрос не очень хорош, или, что еще хуже, не корректен, на лице Пелипейченко появится обида.
В это момент все обычно отводят глаза и стараются перевести разговор на другую тему. На этот раз кто-то, я отвлекшись, не разобрал кто, пообещал подарить Олегу букет нарциссов.
– Ни фига, – сказал я, – букет нарциссов дарить нельзя. Этот цветок можно дарить только поштучно.
Все засмеялись. Компания была уже в том настроении, когда остроумным кажется все, что чуть-чуть выше табуретки. Хотя, мы строго следим друг за другом, чтобы шутки не опускались ниже определенного, установленного нами же, уровня.
– Так где ты ночевал эти две ночи? – спросил я Пелипейченко.
Я имел право задать этот вопрос, потому что обе ночи спал в его номере. В его пустом номере, потому что поздно вечером Олег исчезал и появлялся только рано утром для того, чтобы приготовить кофе.
– Так где ты был, Олежка? – подключился к допросу Ходотов.
– Не был, а бывал, – поправил Брукман.
– Да, – подтвердила Катерина, – Пелипейченко не такой эгоист, чтобы зациклиться на одной даме, он у нас гений. И в этом тоже.
– Мы не спрашиваем кто. Мы спрашиваем сколько?
Пелипейченко проигнорировал вопрос, но и этого было достаточно.
– Он не помнит. У него всегда была плохая память на лица и цифры, он просто сбился со счета! – мы веселились от души.
– И сколько их у тебя было одновременно? – прозвучал таки роковой вопрос и хохот стал настолько громким, что была вынуждена вмешаться проводница.
В ночь с субботы на воскресенье, когда мои соратники по интеллектуальному многоборью вернулись из дегустационного зала «Магарач», разговор каким-то образом зацепился за групповухи, и мы стали считать, сколько народу может одновременно удовлетворить женщина. А потом – сколько мужчина.
Обсуждение проходило с глубокомысленным перебором поз и вариантов и даже с рисованием схем. Умозрительно полученное число привело нас в бурный восторг тогда и смешило до сих пор.
Я еще некоторое время порадовался вместе со всеми, потом снова переключился на свои мысли. На свои печальные мысли.
Война.
За последнее время я убедил себя в том, что война может вспыхнуть в любой момент, что поводов для нее можно найти множество, что среди этих способов есть такие, которые не зависят от желания наших правителей. И уж совсем ничего не зависит от нас, от мелких человечков, составляющих народ.
Мы можем только жить. Как крысы.
Я помотал головой. О крысах лучше не начинать, слишком точная и безрадостная аналогия. Война.
– О чем думаешь? – негромко спросил Ходотов.
– О войне, – честно признался я, хотя тут существовала угроза, что все примутся обсуждать с шуточками тему, по поводу которой я шутить не хотел. Но было, видимо в моем ответе что-то такое, что заставило Ходотова остаться серьезным.
– Ты что, снова вернулся к книге?
Я уже успел сообщить команде о потере работы. И не успел поставить в известность, что работа снова ко мне вернулась.
– Вернулся. Меня вернули.
– Где, в пансионате?
– Трудно поверить? Мой работодатель нашел меня в Крыму и слезно попросил вернуться к работе.
– Серьезно?
– Еще как. Даже привез деньги за прошедшее время.
– Деньги? – переспросила Катя.
– Его вчера нашел работодатель и снова заказал тот самый роман, – с гордостью за меня сообщил Ходотов.
– Позавчера, – поправил я его.
– Это тот, с которым ты сидел в кафе? – уточнил Пелипейченко.
– Тот.
– Видимо, ты ему очень нужен.
– Нужен, – кивнул я.
– Он тебя давно знает? – спросил Кулинич.
– Нет. Второй раз встретились.
– Он из Города?
– Судя по телефону на визитке – Киевский.
– И в Киеве никого не смог найти другого?
– Не знаю, – я действительно не знал, на чем зиждется такая нездоровая тяга уверенного в себе парня к сотрудничеству со мной. А ведь правда.
Если прошлый раз он мне пояснил, что меня не тронут, то почему теперь, когда я ясно объяснил ему, что утратил статус. У него ведь была возможность просто отвалить в сторону?
– Так о чем ты будешь писать? – во второй или третий раз спросил меня Брукман.
– Сам еще толком не знаю.
– Я ему уже говорил, – обратился к массам Пелипейченко, – невозможно сейчас говорить о войне между Украиной и Россией. Никто не выиграет.
– Никто, – с этим были согласны все, как и с тем, что такая война не имеет смысла.
Но все также были согласны, что наши обожаемые политики далеко не всегда сверяют свои действия с требованиями элементарной логики.
Мы даже потратили некоторое время на обсуждение Крымской проблемы, согласились с моим личным мнением, что может грянуть в любую минуту, но, скорее всего, пока не грянет, потому что выгоднее угрожать, чем угрозу осуществлять. И снова пришли к первоначальному вопросу: о чем тогда писать в романе?
– А ты не пиши, из-за чего началось, – порекомендовал Ходотов, – начинай сразу со второго месяца войны. Или с третьего.
– Не получится, мне нужно описать конкретно места боев, начало войны и, по возможности, ее завершение.
– Тогда поступи решительно – пара бомбардировщиков с атомными бомбами, и через час по всей Украине…
– Дурак ты, Брукман, и шутки твои дурацкие.
– А роман твой не дурацкий?
– Дурацкий. Но надо же и предел иметь. Это ж кем нужно быть, чтобы возле собственно границы, да еще почти в центре Европы устроить радиоактивное пятно? Не говоря уже о том, что с Россией сделает мировое сообщество.
– А что оно может сделать? – вопрос задал Ходотов, и все задумались.
Как-то так случилось, что команда вдруг вошла в режим обсуждения, и теперь содержание моего романа рассматривалось как вопрос, ответ на который должен быть найден в результате коллективного обсуждения.
– Россия вылетит со всех мировых рынков, и от нее отвернутся все, кто до сих пор сохраняет хоть какую-то симпатию, – я произвел вбрасывание, и процесс пошел.
Помимо экономических и политических санкций на Россию обрушивался еще и внутренний кризис, разжигаемый международной общественностью и средствами массовой информации. Миллионы жителей приграничных районов России бросились бы прочь от расползающегося района повышенной радиации, разрушая инфраструктуру и создавая хаос и неразбериху.
Субъекты федерации, до этого только шепчущие о своем желании взять столько независимости, сколько смогут унести, теперь громко заявляют о своем желании разорвать отношения с кровавым и преступным федеральным центром. И, что самое главное, их поддержат, причем, напрямую поддержат все страны во всем мире. Все, как один. И отваливать будут не национальные окраины, ингушетии и колмыкии, вернее, не только они. Прочь бросятся всякие Красноярские края, Дальние Востоки и кто там еще…
Через пять минут даже нам, знатокам, стало понятно, что победой это назвать будет трудно.
– А если это сделают террористы? – тоном провокатора спросил я, памятуя, что Толик как раз настаивал на поиске варианта, при котором очень небольшая группа людей может спровоцировать конфликт, перерастающий потом в войну.
– Фигня, – мнение было практически единогласным.
Из нас никто не представлял себе, как именно охраняют ядерное оружие и что нужно сделать для его применения, но все прекрасно понимали, что при всем нынешнем бардаке остались еще святые вещи. И ракету еще нужно будет перенацелить. Слабо верилось, что сейчас стоит на боевом дежурстве ядерная ракета, с заложенной программой накрыть Киев. Или Город. Или Львов.
Идею об ядерном фугасе, тайно провезенном из России в Украину, затоптали почти сразу же, прикинув, что излучать она будет так, что на границе ее засекут сразу же, а если надеть на нее много свинца, то миниатюрным это оружие уже не назовешь. И вообще, ядерные чемоданчики, как в свое время сообщили средства массовой информации, вещь близкая к мифической. И опять таки, один чемоданчик, или один ядерный взрыв ничего не решал, а проблемы у России возникали те же.
Залегла пауза. Свет в вагоне уже выключили, говорить приходилось шепотом, но мы и шептать перестали. Все думали, прислушиваясь к стуку колес. Ни-фи-га, выстукивали колеса. Ни-фи-га.
– А если по-другому, – предложила Катерина, – а если просто русские возьмут и подкупят…
– Всех, кого можно – уже подкупили, – оборвал ее Ходотов.
– Нет, почему, если Россия возьмет и надавит на Украину, отключит газ, например?
Отключит газ. Эту мысль я тоже думал. У меня даже лежит дома видеокассета с моим интервью с Владимиром Вольфовичем в его кабинете в Госдуме. В конце мая девяносто пятого года мне Сережа Крамаренко организовал встречу с Жириновским. Лидер тогда еще самой крупной думской фракции презентовал мне почти сорок минут своего времени и произвел на меня, кстати, впечатление человека весьма разумного, валяющего дурака совершенно сознательно и весьма талантливо.
И был в том моем интервью вопрос о возможности войны между Украиной и Россией, в случае прихода Жириновского на пост президента России.
– Пойдут ли через границу танки? – спросил я, а Владимир Вольфович совершенно трезво и без эпатажа заметил, что в этом не будет нужды, он просто перекроет кран. После этого Украина окажется во мгле, и максимум, что сможет она потом сделать, это обстреливать российские патрули из двустволок.
– И выходит, Саша, что ничего у тебя с сюжетом романа не получится, – подвел итог Ходотов.
– Бедненький, – жалобно протянула Катерина.
– Довели страну, уже даже повоевать толком с ближайшим соседом не сможет, – глубокомысленно сказал Брукман.
Ситуация действительно странная. Действительно, все висит на волоске, есть масса народу, кто хочет этот волосок перерезать, и тем не менее…
– Если на Украину Россия надавит, то мы просто впрыгнем в НАТО. И тогда Москва получит у самых своих границ войска блока, с которым холодно воюет уже пятьдесят лет, – Кулинич смотрел в корень.
Действительно, согласились мы, это получается, что возникает еще два варианта. Вариант первый, Запад хочет нас впрячь в упряжку Северо-Атлантического блока, и ему не помешает небольшой конфликт Украины с Россией. Вариант второй, Россия, увидев, что вступление Украины в НАТО вопрос нескольких дней, может попытаться сделать так, чтобы Украина не смогла этого сделать.
В результате нам удалось сформулировать задачу России в потенциально возможной войне с Украиной приблизительно следующим образом: если не удастся присоединить, или хотя бы удержать под своим влиянием, то сделать Украину непригодной для включения ее в НАТО. Средствами политическими или военными.
– Или магическими, – добавил Ходотов, – взмахнул президент левым рукавом – нету Украины, волной смыло.
– А ты напиши, Саша, про то, что власть в России захватили бывшие шпионы. В результате заговора. И начали весь мир, начиная с ближайших соседей, под себя строить.
– Уже думал, – тяжело вздохнул я и изложил свое виденье этой проблемы.
Внешне все выглядит именно так. Некто загадочный и коварный, решил привести к власти в России ребят из внешней разведки. Почему ребят из внешней разведки? Есть ответ.
Года полтора назад прошел слушок, что в Россию начали возвращаться деньги, размещенные за границей именно службой внешней разведки. Из банковских вкладов и фирм, контролируемых российскими шпионами. Появление Примакова на посту премьера России в связи с этими слухами у меня лично, вызвало приступ здорового оптимизма.
После того же, как господин Путин был официально назван преемником Ельцина, то я почти уверился в том, что слухи этим правдивы. К вечеру тридцать первого декабря прошлого года я даже сожалел о том, что больше не пишу книгу.
Если бы в девяносто первом кто-нибудь вякнул, что Россией будет править генерал КГБ, с идиотом сделали бы тоже самое, что с памятником Дзержинского, на тогда еще одноименной площади.
Потом народу продемонстрировали, что у власти может быть молодой. Потом, что у власти может быть отставной генерал КГБ, потом – что действующий генерал МВД, а потом все приняли, как нечто само собой разумеющееся, что у власти может находиться действующий генерал КГБ, пардон, ФСБ.
Если все это совпадение, то нужно признать, что у природы очень своеобразное чувство юмора. Но кто мне может помешать написать именно так, будто все это делалось сознательно, что на Ельцина давили и дергали его за веревочки. Все эти утечки информации из Швейцарских банков и Банк оф Нью-Йорк были не случайны, а сам Президент подал в отставку досрочно не по свой воле, а под нажимом некого убойного компромата.
Парням из внешней разведки делать это сподручно, у них гигантский опыт работы за бугром, они имеют средства, имеют связи и вполне могут иметь высокие идеалы и чистые цели.
– Ага, а Коля они в Германии прижали, чтобы всем остальным политикам в мире продемонстрировать серьезность своих намерений, – поддержал эту версию Брукман.
– В конце концов, не зря же штатовцы запретили ЦРУ проводить какие-либо операции на своей территории… – задумчиво сказал Кулинич.
– А все разоблачения коррупции и импотенции у разведчиков России, произошедшие за последнее время, это только гигантская операция по дезинформации всех и вся, – довершил жуткую картину последним мазком я.
И мы снова замолчали.
– Тогда зачем война? – Катин вопрос завис в полутемном вагоне так безрадостно и печально, что было принято решение обсуждение прекратить и ложиться спать.
Но я знал свою команду. Эти думать не перестанут. Эти дожмут. Либо меня, либо вопрос.
В течение недели вся команда методично вызванивала меня и сообщала свои наработки по вопросу войны. Если мой телефон еще прослушивали, то операторы имели возможность поломать немного голову над нашими переговорами.
Но это их проблемы.
Постепенно круг наших размышлений сузился и начал сжиматься в точку. Привычно отекая от формулировки все лишнее, мы пришли к лаконичному – сделать территорию Украины непригодной для размещения войск НАТО, не применяя вооруженные силы, не вступая в прямой вооруженный конфликт и, по возможности, не демонстрируя свое в этом участие.
Поначалу формулировка показалась задачей, не имеющей решения. Поначалу. Потом мы начали фантазировать. В конце концов, лучшим способом решать фантастические задачи это предлагать фантастические решения.
Подкуп президента Украины был отвергнут как недостаточно фантастический и напрямую к решению задачи не ведший. Купля-продажа в наше время превращается в аукцион, собираются зрители, включаются механизмы, вспыхивает гражданская война в Крыму и так или иначе, мы снова возвращаемся к проигрышному для России варианту. Вообще, у меня возникло предположение, что Крым будут держать в подвешенном состоянии именно для того, чтобы иметь рычаги воздействия на Украину и на Россию. Крым это оружие, которые ни мы, ни россияне сами использовать не можем.
Следует искать дальше.
А потом меня озарило. Не потому, что я самый умный, а потому, что из нашей команды я больше других интересуюсь военной историей и военным делом. Сработала странная логическая цепочка.
Мы с Алиской познакомились, когда она была старшей пионерской вожатой, а я методистом Дома пионеров и школьников. История давняя и развития в то время не имевшая. Мне понравилась девушка, а девушке я особо не понравился. Мы общались время от времени по служебной надобности.
Снова мы встретились лет через шесть, и я потащил Алиску в журналистику. Потом мы с ней из журналистики вместе выпали, но работать над разными безумными проектами продолжаем вместе.
Олег Кулинич, капитан команды, на момент моего с ним знакомства работал, в Областном дворце детского и юношеского творчества. Потом ушел в государственные служащие, но связи с Дворцом не оставил. Там стала на полставки работать Лена, его жена, посему мы частенько там все собирались.
Озарение пришло ко мне в тот момент, когда мы с Алиской шли ко Дворцу детского и юношеского творчества мимо Дворца бракосочетания. Необходимо было переговорить с Леной о совместном праздновании ее дня рождения со днем рождения Алиски.
Мы как раз о чем-то с Алиской поспорили, она, поняв, что проиграла, по обыкновению, начала спорить особо отчаянно, я, как положено, извинился и, чтобы переменить тему разговора, ткнув пальцем в серое здание Дворца бракосочетания, сказал, что раньше, сразу после Великой отечественной войны, там был Дворец пионеров.
– Людмила, моя старшая сестра, сюда ходила в кружок. Затем Дворец перевели в большое здание на площади Дзержинского.
– Я знаю, – кивнула Алиска, – а перед войной дворец был на площади Советской Украины.
В свое время пионерская организация Города ужасно гордилась, что именно у нас был открыт первый в Советском Союзе дворец пионеров. Во время войны дворец взлетел на воздух вместе с немецким штабом стараниями радиоуправляемой мины, установленной известным советским диверсантом Стариновым.
Упомянув об этом свершении военной мысли, я, было, перешел к другому вопросу, но осекся и даже остановился.
– Что случилось? – последовал немедленный вопрос Алиски.
– Случилось, – протянул я.
Это очень интересное чувство, когда в голову мысль уже пришла, но еще не оформилась, а только щекотно копошится где-то в глубине мозга.
– Холодно – пойдем.
– Сейчас.
Полковник Старинов, оккупация Советской Украины, заложенная бомба, взрыв… Я покивал себе еще немного, и мы пошли дальше.
Но ведь я знаком с биографией Старинова. Не полностью, но с теми ее моментами, которые публиковались в журналах и книгах.
В конце двадцатых, начале тридцатых годов на территории западных областей Советского Союза началось формирование партизанских отрядов на случай оккупации. Создавались базы, склады вооружений и боеприпасов. Обучались специалисты, которые потом имели возможность быстро перейти на нелегальное положение и начать нести врагу смерть и разрушение.
Потом, к тридцать седьмому, партизан повывели, и в сорок первом году все пришлось начинать с нуля, и, как положено у нас, через задницу. Полковник Старинов в своей статье об этом очень убедительно сообщал как-то в журнале «Техника-молодежи».
Алиска что-то обсуждала с Леной, а я, сидя на стуле, рассматривал стоящий во дворцовом музее макет здания первого Дворца пионеров и продолжал рассуждать.
Для чего разворачивались партизаны на территории Украины и Белоруссии понятно. Чтобы у противника горела под ногами земля. То бишь, чтобы сделать эту территорию неудобной для размещения войск противника для дальнейшего движения вглубь страны. Для облегчения действий партизан, кстати, во всех мостах оставляли специальные ниши. В самых уязвимых местах и именно для установки в них, в случае необходимости, мин.
Делаем вывод, что цели красных партизан совпадали с теми целями, которые мы недавно продекларировали для себя в войне России против Украины. Если сходны цели, то могут быть сходными методы.
Я засмеялся про себя, представив реакцию читателя на книгу о затаившихся на территории Украины российских партизан. Это вряд ли. А вот склады и базы для специальных подразделений, по типу бункеров украинских националистов в Карпатах – почти наверняка.
Идем дальше.
Отрядов не сформировали. Но в сорок первом году оставили в подвалах лучших особняков мощнейшие заряды и, выждав немного, эти заряды подорвали. Хорошо, что не было тогда у Сталина ядерных фугасов.
Ядерные фугасы.
Фигня. Если бы даже и заложили бы их на Украине, то сразу же после отделения от Союза, наши парни потребовали бы эти заряды вынуть. Скрыть такие приготовления невозможно.
Я попрощался с мелькнувшей было мыслью о жуткой истории о зарядах под всей Украиной и стал думать дальше.
Ладно, предположим, что был разработан такой план. На случай, если враг ворвется на просторы Советской Украины. Пусть даже разработан и механизм осуществления этого плана. Пусть.
И пусть все это находится в рабочем состоянии до сих пор. Мне нужно придумать, что это такое, и представить себе как оно могло быть использовано. Оказаться одному таким же умным, как весь советский генералитет.
Не весь, поправил я себя по зрелому размышлению. Всем о таком плане, наверное, не сообщили бы.
И мне показалось, что я чертовски близко подобрался к тому, о чем меня просил Толик. Если есть такая кнопка, то возможен, пусть самый маленький, но все-таки шанс, что кто-то может эту кнопку заполучить. Это вам не ввоз в страну ядерных чемоданов или перенацеливание ракет.
И еще одна прогрессивная мысль пришла мне в голову. Если это гипотетическое устройство реально существует на территории Украины, то кнопка должна находиться где-то на территории России. Вон, даже пульт управления бомбой Старинова находился чуть ли на в Белгороде.
Девушки закончили совещание, мы попрощались, и я отправился провожать Алиску к маршрутному такси.
А по дороге домой сделал вывод, в тот момент огорчивший меня невероятно. Из всех моих умозаключений снова выходило, что бомбу на территории Украины если и могли заложить, то обслуживать ее и гарантировать, что никто из заинтересованных лиц ее не сможет найти и обезвредить, невозможно.
Вот так, просто и лаконично.
– Как самочувствие, Виктор Николаевич? – первым нарушил молчание Михаил.
– Подхватил где-то простуду.
– Вам бы отлежаться…
– С вами отлежишься, пожалуй, – немного раздраженно сказал Виктор Николаевич.
– С нами – это с кем?
– С вами всеми. Вы, кстати, обратили внимание, что я становлюсь брюзгой?
– Никогда.
– Михаил…
– Вы немного раздражительны, но как еще должен чувствовать себя генерал в одной машине с преступником, предателем и ренегатом? – Михаил мельком глянул в зеркало заднего вида на пассажира.
– Генерал должен чувствовать себя здоровым и бодрым. И, может быть, немного злым.
– Злым вы себя наверняка чувствуете, Виктор Николаевич.
– Я сказал – немного злым, а не злым как собака. А я сейчас по десятибалльной шкале зол на сто пятьдесят… – Виктор Николаевич задумался, … с половиной баллов.
– И это не придает вам бодрости?
– Михаил, какую бодрость я должен чувствовать после того, как прочитал ваше послание, передал его по указанному адресу и имел после этого беседу с самим. Неприятную, между прочим, беседу.
– Вас ругали?
– Что за детский сад, милый мой? «Ругали – не ругали!» Родителей в Кремль вызвали.
– В Кремль? – удивился Михаил.
– Хорошо, не в Кремль. Мы беседовали в неофициальной обстановке. И лучше бы меня ругали.
– А что было?
– Мне пришлось отвечать на вопрос о том, как я сам отношусь к вашему предложению и как оцениваю ваше предположение.
– Настолько плохо?
– Настолько плохо, что пришлось поддержать ваше предложение и сообщить, что я не готов полностью отбросить вашу теорию о Враге, который находится в Москве на достаточно высоком уровне.
– Я бы не назвал это теорией. У меня почти полная уверенность.
– Оставьте эту уверенность при себе, пока она не станет полной и доказательной! – раздраженно сказал Виктор Николаевич.
– Хорошо, – невозмутимо кивнул Михаил, – а что по этому поводу сказали вам?
– А нам сказали приблизительно то же, что мы сказали вам. Но в несколько более мягкой форме. И разрешили мне работать с вами. На ваш страх и риск.
– Очень хорошо.
– Очень, – Виктор Николаевич сказал это уже более мягким тоном, – я давно уже не чувствовал себя так странно.
Что-то сказал Пелипейченко. Обиженно. Это значит, что кто-то не высказал достаточного восхищения написанным им вопросом. Олег не обижается ни на что, кроме критики вопросов. Личная жизнь, интеллектуальные способности, его бесконечные бабы – критика по этим поводам принимается безропотно. Но если вы скажете, что придуманный Олегом вопрос не очень хорош, или, что еще хуже, не корректен, на лице Пелипейченко появится обида.
В это момент все обычно отводят глаза и стараются перевести разговор на другую тему. На этот раз кто-то, я отвлекшись, не разобрал кто, пообещал подарить Олегу букет нарциссов.
– Ни фига, – сказал я, – букет нарциссов дарить нельзя. Этот цветок можно дарить только поштучно.
Все засмеялись. Компания была уже в том настроении, когда остроумным кажется все, что чуть-чуть выше табуретки. Хотя, мы строго следим друг за другом, чтобы шутки не опускались ниже определенного, установленного нами же, уровня.
– Так где ты ночевал эти две ночи? – спросил я Пелипейченко.
Я имел право задать этот вопрос, потому что обе ночи спал в его номере. В его пустом номере, потому что поздно вечером Олег исчезал и появлялся только рано утром для того, чтобы приготовить кофе.
– Так где ты был, Олежка? – подключился к допросу Ходотов.
– Не был, а бывал, – поправил Брукман.
– Да, – подтвердила Катерина, – Пелипейченко не такой эгоист, чтобы зациклиться на одной даме, он у нас гений. И в этом тоже.
– Мы не спрашиваем кто. Мы спрашиваем сколько?
Пелипейченко проигнорировал вопрос, но и этого было достаточно.
– Он не помнит. У него всегда была плохая память на лица и цифры, он просто сбился со счета! – мы веселились от души.
– И сколько их у тебя было одновременно? – прозвучал таки роковой вопрос и хохот стал настолько громким, что была вынуждена вмешаться проводница.
В ночь с субботы на воскресенье, когда мои соратники по интеллектуальному многоборью вернулись из дегустационного зала «Магарач», разговор каким-то образом зацепился за групповухи, и мы стали считать, сколько народу может одновременно удовлетворить женщина. А потом – сколько мужчина.
Обсуждение проходило с глубокомысленным перебором поз и вариантов и даже с рисованием схем. Умозрительно полученное число привело нас в бурный восторг тогда и смешило до сих пор.
Я еще некоторое время порадовался вместе со всеми, потом снова переключился на свои мысли. На свои печальные мысли.
Война.
За последнее время я убедил себя в том, что война может вспыхнуть в любой момент, что поводов для нее можно найти множество, что среди этих способов есть такие, которые не зависят от желания наших правителей. И уж совсем ничего не зависит от нас, от мелких человечков, составляющих народ.
Мы можем только жить. Как крысы.
Я помотал головой. О крысах лучше не начинать, слишком точная и безрадостная аналогия. Война.
– О чем думаешь? – негромко спросил Ходотов.
– О войне, – честно признался я, хотя тут существовала угроза, что все примутся обсуждать с шуточками тему, по поводу которой я шутить не хотел. Но было, видимо в моем ответе что-то такое, что заставило Ходотова остаться серьезным.
– Ты что, снова вернулся к книге?
Я уже успел сообщить команде о потере работы. И не успел поставить в известность, что работа снова ко мне вернулась.
– Вернулся. Меня вернули.
– Где, в пансионате?
– Трудно поверить? Мой работодатель нашел меня в Крыму и слезно попросил вернуться к работе.
– Серьезно?
– Еще как. Даже привез деньги за прошедшее время.
– Деньги? – переспросила Катя.
– Его вчера нашел работодатель и снова заказал тот самый роман, – с гордостью за меня сообщил Ходотов.
– Позавчера, – поправил я его.
– Это тот, с которым ты сидел в кафе? – уточнил Пелипейченко.
– Тот.
– Видимо, ты ему очень нужен.
– Нужен, – кивнул я.
– Он тебя давно знает? – спросил Кулинич.
– Нет. Второй раз встретились.
– Он из Города?
– Судя по телефону на визитке – Киевский.
– И в Киеве никого не смог найти другого?
– Не знаю, – я действительно не знал, на чем зиждется такая нездоровая тяга уверенного в себе парня к сотрудничеству со мной. А ведь правда.
Если прошлый раз он мне пояснил, что меня не тронут, то почему теперь, когда я ясно объяснил ему, что утратил статус. У него ведь была возможность просто отвалить в сторону?
– Так о чем ты будешь писать? – во второй или третий раз спросил меня Брукман.
– Сам еще толком не знаю.
– Я ему уже говорил, – обратился к массам Пелипейченко, – невозможно сейчас говорить о войне между Украиной и Россией. Никто не выиграет.
– Никто, – с этим были согласны все, как и с тем, что такая война не имеет смысла.
Но все также были согласны, что наши обожаемые политики далеко не всегда сверяют свои действия с требованиями элементарной логики.
Мы даже потратили некоторое время на обсуждение Крымской проблемы, согласились с моим личным мнением, что может грянуть в любую минуту, но, скорее всего, пока не грянет, потому что выгоднее угрожать, чем угрозу осуществлять. И снова пришли к первоначальному вопросу: о чем тогда писать в романе?
– А ты не пиши, из-за чего началось, – порекомендовал Ходотов, – начинай сразу со второго месяца войны. Или с третьего.
– Не получится, мне нужно описать конкретно места боев, начало войны и, по возможности, ее завершение.
– Тогда поступи решительно – пара бомбардировщиков с атомными бомбами, и через час по всей Украине…
– Дурак ты, Брукман, и шутки твои дурацкие.
– А роман твой не дурацкий?
– Дурацкий. Но надо же и предел иметь. Это ж кем нужно быть, чтобы возле собственно границы, да еще почти в центре Европы устроить радиоактивное пятно? Не говоря уже о том, что с Россией сделает мировое сообщество.
– А что оно может сделать? – вопрос задал Ходотов, и все задумались.
Как-то так случилось, что команда вдруг вошла в режим обсуждения, и теперь содержание моего романа рассматривалось как вопрос, ответ на который должен быть найден в результате коллективного обсуждения.
– Россия вылетит со всех мировых рынков, и от нее отвернутся все, кто до сих пор сохраняет хоть какую-то симпатию, – я произвел вбрасывание, и процесс пошел.
Помимо экономических и политических санкций на Россию обрушивался еще и внутренний кризис, разжигаемый международной общественностью и средствами массовой информации. Миллионы жителей приграничных районов России бросились бы прочь от расползающегося района повышенной радиации, разрушая инфраструктуру и создавая хаос и неразбериху.
Субъекты федерации, до этого только шепчущие о своем желании взять столько независимости, сколько смогут унести, теперь громко заявляют о своем желании разорвать отношения с кровавым и преступным федеральным центром. И, что самое главное, их поддержат, причем, напрямую поддержат все страны во всем мире. Все, как один. И отваливать будут не национальные окраины, ингушетии и колмыкии, вернее, не только они. Прочь бросятся всякие Красноярские края, Дальние Востоки и кто там еще…
Через пять минут даже нам, знатокам, стало понятно, что победой это назвать будет трудно.
– А если это сделают террористы? – тоном провокатора спросил я, памятуя, что Толик как раз настаивал на поиске варианта, при котором очень небольшая группа людей может спровоцировать конфликт, перерастающий потом в войну.
– Фигня, – мнение было практически единогласным.
Из нас никто не представлял себе, как именно охраняют ядерное оружие и что нужно сделать для его применения, но все прекрасно понимали, что при всем нынешнем бардаке остались еще святые вещи. И ракету еще нужно будет перенацелить. Слабо верилось, что сейчас стоит на боевом дежурстве ядерная ракета, с заложенной программой накрыть Киев. Или Город. Или Львов.
Идею об ядерном фугасе, тайно провезенном из России в Украину, затоптали почти сразу же, прикинув, что излучать она будет так, что на границе ее засекут сразу же, а если надеть на нее много свинца, то миниатюрным это оружие уже не назовешь. И вообще, ядерные чемоданчики, как в свое время сообщили средства массовой информации, вещь близкая к мифической. И опять таки, один чемоданчик, или один ядерный взрыв ничего не решал, а проблемы у России возникали те же.
Залегла пауза. Свет в вагоне уже выключили, говорить приходилось шепотом, но мы и шептать перестали. Все думали, прислушиваясь к стуку колес. Ни-фи-га, выстукивали колеса. Ни-фи-га.
– А если по-другому, – предложила Катерина, – а если просто русские возьмут и подкупят…
– Всех, кого можно – уже подкупили, – оборвал ее Ходотов.
– Нет, почему, если Россия возьмет и надавит на Украину, отключит газ, например?
Отключит газ. Эту мысль я тоже думал. У меня даже лежит дома видеокассета с моим интервью с Владимиром Вольфовичем в его кабинете в Госдуме. В конце мая девяносто пятого года мне Сережа Крамаренко организовал встречу с Жириновским. Лидер тогда еще самой крупной думской фракции презентовал мне почти сорок минут своего времени и произвел на меня, кстати, впечатление человека весьма разумного, валяющего дурака совершенно сознательно и весьма талантливо.
И был в том моем интервью вопрос о возможности войны между Украиной и Россией, в случае прихода Жириновского на пост президента России.
– Пойдут ли через границу танки? – спросил я, а Владимир Вольфович совершенно трезво и без эпатажа заметил, что в этом не будет нужды, он просто перекроет кран. После этого Украина окажется во мгле, и максимум, что сможет она потом сделать, это обстреливать российские патрули из двустволок.
– И выходит, Саша, что ничего у тебя с сюжетом романа не получится, – подвел итог Ходотов.
– Бедненький, – жалобно протянула Катерина.
– Довели страну, уже даже повоевать толком с ближайшим соседом не сможет, – глубокомысленно сказал Брукман.
Ситуация действительно странная. Действительно, все висит на волоске, есть масса народу, кто хочет этот волосок перерезать, и тем не менее…
– Если на Украину Россия надавит, то мы просто впрыгнем в НАТО. И тогда Москва получит у самых своих границ войска блока, с которым холодно воюет уже пятьдесят лет, – Кулинич смотрел в корень.
Действительно, согласились мы, это получается, что возникает еще два варианта. Вариант первый, Запад хочет нас впрячь в упряжку Северо-Атлантического блока, и ему не помешает небольшой конфликт Украины с Россией. Вариант второй, Россия, увидев, что вступление Украины в НАТО вопрос нескольких дней, может попытаться сделать так, чтобы Украина не смогла этого сделать.
В результате нам удалось сформулировать задачу России в потенциально возможной войне с Украиной приблизительно следующим образом: если не удастся присоединить, или хотя бы удержать под своим влиянием, то сделать Украину непригодной для включения ее в НАТО. Средствами политическими или военными.
– Или магическими, – добавил Ходотов, – взмахнул президент левым рукавом – нету Украины, волной смыло.
– А ты напиши, Саша, про то, что власть в России захватили бывшие шпионы. В результате заговора. И начали весь мир, начиная с ближайших соседей, под себя строить.
– Уже думал, – тяжело вздохнул я и изложил свое виденье этой проблемы.
Внешне все выглядит именно так. Некто загадочный и коварный, решил привести к власти в России ребят из внешней разведки. Почему ребят из внешней разведки? Есть ответ.
Года полтора назад прошел слушок, что в Россию начали возвращаться деньги, размещенные за границей именно службой внешней разведки. Из банковских вкладов и фирм, контролируемых российскими шпионами. Появление Примакова на посту премьера России в связи с этими слухами у меня лично, вызвало приступ здорового оптимизма.
После того же, как господин Путин был официально назван преемником Ельцина, то я почти уверился в том, что слухи этим правдивы. К вечеру тридцать первого декабря прошлого года я даже сожалел о том, что больше не пишу книгу.
Если бы в девяносто первом кто-нибудь вякнул, что Россией будет править генерал КГБ, с идиотом сделали бы тоже самое, что с памятником Дзержинского, на тогда еще одноименной площади.
Потом народу продемонстрировали, что у власти может быть молодой. Потом, что у власти может быть отставной генерал КГБ, потом – что действующий генерал МВД, а потом все приняли, как нечто само собой разумеющееся, что у власти может находиться действующий генерал КГБ, пардон, ФСБ.
Если все это совпадение, то нужно признать, что у природы очень своеобразное чувство юмора. Но кто мне может помешать написать именно так, будто все это делалось сознательно, что на Ельцина давили и дергали его за веревочки. Все эти утечки информации из Швейцарских банков и Банк оф Нью-Йорк были не случайны, а сам Президент подал в отставку досрочно не по свой воле, а под нажимом некого убойного компромата.
Парням из внешней разведки делать это сподручно, у них гигантский опыт работы за бугром, они имеют средства, имеют связи и вполне могут иметь высокие идеалы и чистые цели.
– Ага, а Коля они в Германии прижали, чтобы всем остальным политикам в мире продемонстрировать серьезность своих намерений, – поддержал эту версию Брукман.
– В конце концов, не зря же штатовцы запретили ЦРУ проводить какие-либо операции на своей территории… – задумчиво сказал Кулинич.
– А все разоблачения коррупции и импотенции у разведчиков России, произошедшие за последнее время, это только гигантская операция по дезинформации всех и вся, – довершил жуткую картину последним мазком я.
И мы снова замолчали.
– Тогда зачем война? – Катин вопрос завис в полутемном вагоне так безрадостно и печально, что было принято решение обсуждение прекратить и ложиться спать.
Но я знал свою команду. Эти думать не перестанут. Эти дожмут. Либо меня, либо вопрос.
22 января 2000 года, суббота, 17-00 по Киеву, Город.
Я не совсем идиот. Мне понадобилась меньше недели, чтобы еще раз убедиться в правильности высказывания о том, что правильно сформулированный вопрос таит в себе половину правильного ответа. Нужно только понять, как правильно спросить. Не у кого, подчеркиваю, а как.В течение недели вся команда методично вызванивала меня и сообщала свои наработки по вопросу войны. Если мой телефон еще прослушивали, то операторы имели возможность поломать немного голову над нашими переговорами.
Но это их проблемы.
Постепенно круг наших размышлений сузился и начал сжиматься в точку. Привычно отекая от формулировки все лишнее, мы пришли к лаконичному – сделать территорию Украины непригодной для размещения войск НАТО, не применяя вооруженные силы, не вступая в прямой вооруженный конфликт и, по возможности, не демонстрируя свое в этом участие.
Поначалу формулировка показалась задачей, не имеющей решения. Поначалу. Потом мы начали фантазировать. В конце концов, лучшим способом решать фантастические задачи это предлагать фантастические решения.
Подкуп президента Украины был отвергнут как недостаточно фантастический и напрямую к решению задачи не ведший. Купля-продажа в наше время превращается в аукцион, собираются зрители, включаются механизмы, вспыхивает гражданская война в Крыму и так или иначе, мы снова возвращаемся к проигрышному для России варианту. Вообще, у меня возникло предположение, что Крым будут держать в подвешенном состоянии именно для того, чтобы иметь рычаги воздействия на Украину и на Россию. Крым это оружие, которые ни мы, ни россияне сами использовать не можем.
Следует искать дальше.
А потом меня озарило. Не потому, что я самый умный, а потому, что из нашей команды я больше других интересуюсь военной историей и военным делом. Сработала странная логическая цепочка.
Мы с Алиской познакомились, когда она была старшей пионерской вожатой, а я методистом Дома пионеров и школьников. История давняя и развития в то время не имевшая. Мне понравилась девушка, а девушке я особо не понравился. Мы общались время от времени по служебной надобности.
Снова мы встретились лет через шесть, и я потащил Алиску в журналистику. Потом мы с ней из журналистики вместе выпали, но работать над разными безумными проектами продолжаем вместе.
Олег Кулинич, капитан команды, на момент моего с ним знакомства работал, в Областном дворце детского и юношеского творчества. Потом ушел в государственные служащие, но связи с Дворцом не оставил. Там стала на полставки работать Лена, его жена, посему мы частенько там все собирались.
Озарение пришло ко мне в тот момент, когда мы с Алиской шли ко Дворцу детского и юношеского творчества мимо Дворца бракосочетания. Необходимо было переговорить с Леной о совместном праздновании ее дня рождения со днем рождения Алиски.
Мы как раз о чем-то с Алиской поспорили, она, поняв, что проиграла, по обыкновению, начала спорить особо отчаянно, я, как положено, извинился и, чтобы переменить тему разговора, ткнув пальцем в серое здание Дворца бракосочетания, сказал, что раньше, сразу после Великой отечественной войны, там был Дворец пионеров.
– Людмила, моя старшая сестра, сюда ходила в кружок. Затем Дворец перевели в большое здание на площади Дзержинского.
– Я знаю, – кивнула Алиска, – а перед войной дворец был на площади Советской Украины.
В свое время пионерская организация Города ужасно гордилась, что именно у нас был открыт первый в Советском Союзе дворец пионеров. Во время войны дворец взлетел на воздух вместе с немецким штабом стараниями радиоуправляемой мины, установленной известным советским диверсантом Стариновым.
Упомянув об этом свершении военной мысли, я, было, перешел к другому вопросу, но осекся и даже остановился.
– Что случилось? – последовал немедленный вопрос Алиски.
– Случилось, – протянул я.
Это очень интересное чувство, когда в голову мысль уже пришла, но еще не оформилась, а только щекотно копошится где-то в глубине мозга.
– Холодно – пойдем.
– Сейчас.
Полковник Старинов, оккупация Советской Украины, заложенная бомба, взрыв… Я покивал себе еще немного, и мы пошли дальше.
Но ведь я знаком с биографией Старинова. Не полностью, но с теми ее моментами, которые публиковались в журналах и книгах.
В конце двадцатых, начале тридцатых годов на территории западных областей Советского Союза началось формирование партизанских отрядов на случай оккупации. Создавались базы, склады вооружений и боеприпасов. Обучались специалисты, которые потом имели возможность быстро перейти на нелегальное положение и начать нести врагу смерть и разрушение.
Потом, к тридцать седьмому, партизан повывели, и в сорок первом году все пришлось начинать с нуля, и, как положено у нас, через задницу. Полковник Старинов в своей статье об этом очень убедительно сообщал как-то в журнале «Техника-молодежи».
Алиска что-то обсуждала с Леной, а я, сидя на стуле, рассматривал стоящий во дворцовом музее макет здания первого Дворца пионеров и продолжал рассуждать.
Для чего разворачивались партизаны на территории Украины и Белоруссии понятно. Чтобы у противника горела под ногами земля. То бишь, чтобы сделать эту территорию неудобной для размещения войск противника для дальнейшего движения вглубь страны. Для облегчения действий партизан, кстати, во всех мостах оставляли специальные ниши. В самых уязвимых местах и именно для установки в них, в случае необходимости, мин.
Делаем вывод, что цели красных партизан совпадали с теми целями, которые мы недавно продекларировали для себя в войне России против Украины. Если сходны цели, то могут быть сходными методы.
Я засмеялся про себя, представив реакцию читателя на книгу о затаившихся на территории Украины российских партизан. Это вряд ли. А вот склады и базы для специальных подразделений, по типу бункеров украинских националистов в Карпатах – почти наверняка.
Идем дальше.
Отрядов не сформировали. Но в сорок первом году оставили в подвалах лучших особняков мощнейшие заряды и, выждав немного, эти заряды подорвали. Хорошо, что не было тогда у Сталина ядерных фугасов.
Ядерные фугасы.
Фигня. Если бы даже и заложили бы их на Украине, то сразу же после отделения от Союза, наши парни потребовали бы эти заряды вынуть. Скрыть такие приготовления невозможно.
Я попрощался с мелькнувшей было мыслью о жуткой истории о зарядах под всей Украиной и стал думать дальше.
Ладно, предположим, что был разработан такой план. На случай, если враг ворвется на просторы Советской Украины. Пусть даже разработан и механизм осуществления этого плана. Пусть.
И пусть все это находится в рабочем состоянии до сих пор. Мне нужно придумать, что это такое, и представить себе как оно могло быть использовано. Оказаться одному таким же умным, как весь советский генералитет.
Не весь, поправил я себя по зрелому размышлению. Всем о таком плане, наверное, не сообщили бы.
И мне показалось, что я чертовски близко подобрался к тому, о чем меня просил Толик. Если есть такая кнопка, то возможен, пусть самый маленький, но все-таки шанс, что кто-то может эту кнопку заполучить. Это вам не ввоз в страну ядерных чемоданов или перенацеливание ракет.
И еще одна прогрессивная мысль пришла мне в голову. Если это гипотетическое устройство реально существует на территории Украины, то кнопка должна находиться где-то на территории России. Вон, даже пульт управления бомбой Старинова находился чуть ли на в Белгороде.
Девушки закончили совещание, мы попрощались, и я отправился провожать Алиску к маршрутному такси.
А по дороге домой сделал вывод, в тот момент огорчивший меня невероятно. Из всех моих умозаключений снова выходило, что бомбу на территории Украины если и могли заложить, то обслуживать ее и гарантировать, что никто из заинтересованных лиц ее не сможет найти и обезвредить, невозможно.
Вот так, просто и лаконично.
23 января 2000 года, воскресенье, 8-00, Москва.
Виктор Николаевич подсел в машину к Михаилу на Садовом кольце десять минут назад, и за это время они не сказали ни слова. Михаил следил за дорогой, Виктор Николаевич сидел на заднем сидении и, казалось, дремал.– Как самочувствие, Виктор Николаевич? – первым нарушил молчание Михаил.
– Подхватил где-то простуду.
– Вам бы отлежаться…
– С вами отлежишься, пожалуй, – немного раздраженно сказал Виктор Николаевич.
– С нами – это с кем?
– С вами всеми. Вы, кстати, обратили внимание, что я становлюсь брюзгой?
– Никогда.
– Михаил…
– Вы немного раздражительны, но как еще должен чувствовать себя генерал в одной машине с преступником, предателем и ренегатом? – Михаил мельком глянул в зеркало заднего вида на пассажира.
– Генерал должен чувствовать себя здоровым и бодрым. И, может быть, немного злым.
– Злым вы себя наверняка чувствуете, Виктор Николаевич.
– Я сказал – немного злым, а не злым как собака. А я сейчас по десятибалльной шкале зол на сто пятьдесят… – Виктор Николаевич задумался, … с половиной баллов.
– И это не придает вам бодрости?
– Михаил, какую бодрость я должен чувствовать после того, как прочитал ваше послание, передал его по указанному адресу и имел после этого беседу с самим. Неприятную, между прочим, беседу.
– Вас ругали?
– Что за детский сад, милый мой? «Ругали – не ругали!» Родителей в Кремль вызвали.
– В Кремль? – удивился Михаил.
– Хорошо, не в Кремль. Мы беседовали в неофициальной обстановке. И лучше бы меня ругали.
– А что было?
– Мне пришлось отвечать на вопрос о том, как я сам отношусь к вашему предложению и как оцениваю ваше предположение.
– Настолько плохо?
– Настолько плохо, что пришлось поддержать ваше предложение и сообщить, что я не готов полностью отбросить вашу теорию о Враге, который находится в Москве на достаточно высоком уровне.
– Я бы не назвал это теорией. У меня почти полная уверенность.
– Оставьте эту уверенность при себе, пока она не станет полной и доказательной! – раздраженно сказал Виктор Николаевич.
– Хорошо, – невозмутимо кивнул Михаил, – а что по этому поводу сказали вам?
– А нам сказали приблизительно то же, что мы сказали вам. Но в несколько более мягкой форме. И разрешили мне работать с вами. На ваш страх и риск.
– Очень хорошо.
– Очень, – Виктор Николаевич сказал это уже более мягким тоном, – я давно уже не чувствовал себя так странно.