Страница:
– Не так уж, – протянул задумчиво Виктор Николаевич. – Если честно, то я не смог такого кандидата найти. Не хватило, видимо, ума.
– В чем препятствие?
– Препятствие? Смотри, задача поставлена глобальная, средства выделены огромные, размах планирования – сам знаешь. И результаты? А результатов никаких. Из всех допросов следует, что боевики, например, только получили приказ перейти на нелегальное положение и готовить базы и склады.
– Не успели получить новые задания…
– Да? А на хрена им было вообще создавать базы и склады, если они имели доступ к старым, еще советским закладкам в Украине и у нас, в России. Мы с тобой не имели информации об этих спецобъектах, а Враг имел к ним доступ. И, тем не менее, шел на риск, занимаясь покупками оружия и транспортировкой его через границу. Туда – сюда, вспомни эти встречные поставки аналогичных партий оружия. Зачем?
– Не знаю… – признался Игорь Петрович.
– И никто из допрошенных не смог нам этого объяснить, потому что все знали только по кусочку информации. По крохотному кусочку. А нам понадобилось меньше месяца, чтобы вычислить загадочного и могучего Врага. Двадцатого октября Миша забил тревогу, а двадцать седьмого января ты приносишь мне протокол последнего допроса.
Игорь Петрович попытался что-то сказать, но Виктор Николаевич его перебил:
– Не нужно снова говорить о везении или невезении. Я в это не верю, да и ты, по большому счету, тоже. Если Враг – это все-таки Мазаев, то он просто не сопоставим с той фигурой, которая замаячила в результате моих измышлений. Отставник, почти десять лет не работающий в системе, особыми талантами не блиставший и на службе. Подозрения по поводу его продажности были очень сильны, просто не удалось взять его с поличным. Да ты и сам знаешь, это ведь ты тогда им занимался.
Игорь Петрович кивнул:
– Согласен, Мазаев мало подходит на роль Врага. Но тем не менее…
– Но, тем не менее, он завязан в этом деле по самые некуда. Как? Его архивы… Ты, кстати, обратил внимание на тот маленький фактик, что архив Сосновского брали вовсе не те люди, которые значатся в наших списках боевиков. Кто? Задержанный в Киеве человек Мазаева, на сколько мне известно, тоже ничего не смог сказать, кроме того, что знал Мазаева и своего напарника. И не слишком ли много Мазаев берет на себя непосредственной работы? Он и Аскерова вербует лично, и даже книгу лично предлагает новому украинцу издать. И на все у него хватает времени…
И ведь для того, чтобы отдать приказ всем завербованным боевикам и журналистам, Мазаеву нужно было иметь нечто вроде штаба. Мы имеем исполнителя, мы имеем высшее руководство в лице Мазаева, но у нас нет среднего звена. Оно отсутствует как класс…
Виктор Николаевич замолчал и подвинул к себе чашку с кофе:
– Вот, пожалуйста, даже кофе остыл.
Игорь Петрович помолчал, ожидая, пока Виктор Николаевич вернется к теме разговора, но тот молча съел два бутерброда, запил их кофе и принялся методично наводить порядок на рабочем столе.
Часть бумаг он сложил в ящик стола, остальные – в сейф.
Игорь Петрович ждал.
– Поехали покатаемся? – предложил Виктор Николаевич. – Ты еще не разучился водить машину?
– Не разучился.
– Тогда – в путь.
Иван Тихонович Зарудовский был обижен, явно спивался, но все это было лишь жалким дополнением к сочному портрету отставника загадочного, носителя страшных тайн и стратегических секретов.
Впечатление он на меня произвел странное, даже не двойственное, а какое-то множественное. В общем запустении и неухоженности жилья Зарудовский смотрелся органически. Он был многодневно небрит, судя по запаху, много недель не мыт, а то, что было на нем надето – было стиранным, но уж точно не глаженным. Или он вообще в этом спал.
В домике, на сколько я смог заметить, была застекленная веранда, кухня и две комнаты, одна из которых была проходная и освещалась только светом, падающим из второй комнаты.
– Проходи, – буркнул хозяин, сопроводив свои слова жестом, и загремел у меня за спиной засовами.
В освещенной комнате, и без того небольшой, было густо наставлено мебели, а три из четырех окон были заколочены изнутри досками. Четвертое окно было завешено армейским одеялом.
– Садись вон на стул, осторожно только – шатается, – приказал Зарудовский и тяжело опустился на старый диван, еще с высокой деревянной спинкой и кожаными валиками по бокам, – зачем пришел?
Стул, предложенный мне, действительно качался, словно готовился в любую минуту рухнуть, растопырив в стороны все четыре ножки.
– Я тебя спросил, чего пришел? – недружелюбно рявкнул Зарудовский.
– Гм, – откашлялся я, прикидывая, что именно сказать. С рядовыми запаса все прошло гладко, а вот как дело пойдет с офицером…
– Я журналист… – наконец выдавил я.
– Ну и что?
– Я готовлю статью о… – черт, о чем же я готовлю статью? – о последних днях Советской Армии. О Вооруженных силах СССР.
– И при чем здесь я?
– Вы, как мне сообщил мой коллега из Киева, служили как раз в штабе Киевского военного округа…
– Документ у тебя есть? – спросил внезапно Зарудовский. – Как зовут тебя?
– Заренко, Александр Карлович, – я вытащил из кармана свое продленное позавчера журналистское удостоверение.
Зарудовский взял карточку в руки и долго рассматривал его, отодвинув подальше от глаз.
– И пишу статью, – напомнил я.
– Пиши, – старик бросил удостоверение на стол, – от меня чего нужно?
– Понимаете, Иван Тихонович, меня интересуют последние командно-штабные учения Киевского военного округа.
– А тебя не интересует больше ничего? – с коварной какой-то улыбкой поинтересовался Зарудовский.
– А что? Что-то не так?
– Почему эти ученья? Не хочешь узнать, как мы решали – давить танками наш Верховный совет или не давить?
– А что, собирались давить?
– Журналисты, все думаете, будто самые умные! Ни хрена подобного. Вы узнает только то, что вам скармливают. Падальщики вы, вот вы кто! – почти выкрикнул Зарудовский, брызги слюны, слава Богу, до меня не долетели. – Ученья! А как отстреливали особо умных офицеров после отсоединения Украины от Союза не хочешь узнать? Как вызывали нас и спрашивали, в случае чего будешь воевать против России? Не будешь? Пошел на хер из рядов. Это тебя не интересует?
– Это, конечно, интересно, но…
– Чего «но»? Я тебе не лошадь. Не нужно мне нокать! Не был я на тех учениях, слава Богу, не был. Я в то время проверял где заложены склады оружия, боеприпасов и снаряжения разного, на случай начала гражданской войны… А ты как думал? По всей Украине, и даже на территории России, сейчас это приграничный район. Я из России вернулся как раз после того, как наши уроды проголосовали за отделение. Понял?
– Понял, – несколько разочаровано протянул я, – и, значит, об ученьях ничего не знаете?
– А что я о них мог вообще знать? – Зарудовский сморщился, прижимая правую руку к груди, закашлялся.
– Хотя бы, что за тема была у учений? – я уже понимал, что ничего он мне не скажет, что впустую я приперся сюда, но Зарудовский, откашлявшись и сплюнув на пол, стукнул ладонью по столу.
– Зарудовский знает. Зарудовский такое знает, чего тебе и не снилось! Только вот хочет Зарудовский тебе об этом говорить? Он вообще хочет что-нибудь говорит? Пошли вы все на хер, суки, Зарудовский на всех вас насрать! Слышал?
Я встал. Из всего выходило, что лучше мне уйти.
– Сидеть, – взревел Зарудовский, – сидеть!
Я автоматически подчинился. Было что-то во взгляде подполковника в отставке, заставившее меня подчиниться.
Зарудовский вскочил с места, обернулся к видавшему виды буфету и, не переставая ругаться, выгреб из ящика пачку бумаг.
– Вот смотри! – бумаги были брошены на стол, и мне еле удалось не дать им разлететься по комнате.
– Что это?
– Что это! – передразнил меня Зарудовский, – Это списки складов, которые я готовил, координаты баз, место расположения скрытых командных пунктов отрядов особого назначения. Смотри!
Я осторожно перелистал бумаги. Это да, это крепко. Аккуратно, по областям, с указанием ориентиров и особенностей местного рельефа. Мне стало интересно, я поискал Город. Да.
– Это что, возле Города все? – спросил я немного растерянно.
– А ты как думал? Ты лесопарк знаешь хорошо?
– Неплохо…
– Видел бетонированные шахты? Недостроенные?
Действительно, есть у нас в Лесопарке странные сооружения, в одно из которых я даже лазил. Квадрат десять на десять метров уходил под землю этажей на пять, вниз вела металлическая лестница, не скобы на стене, а добротная, сваренная из труб и прута. А в самом низу имелись рельсы узкоколейки, уходящие в полукруглый тоннель метра полтора в высоту.
– Это тут, рядом, – я ткнул в сторону пальцем.
– Рядом, – кивнул Зарудовский.
– Мне говорили, что это очистные сооружения…
– Очистные… Мозги очищать… Можешь верить, если хочешь.
– А что там?
– Сейчас там вода, большей частью. А должно было быть… Ученья ему подавай! – Зарудовский хрюкнул и извлек из кучи бумаг фотографию. – Смотри.
Я посмотрел. Фотография как фотография. Группа из восьми человек, офицеры. Довольные лица. Все – не ниже майора. Один полковник. И один из майоров… Я присмотрелся:
– Это вы?
– Еще можно узнать? – подполковник успокоился немного, во всяком случае, перешел на нормальный тон. – Тебя на фотографии ничего больше не заинтересовало?
Я чуть было не ляпнул, что на фотке меня вообще ничего не заинтересовало, но потом я обратил внимание на то, что некоторые из фигур были зачеркнуты. Не ручкой или карандашом, а чем-то твердым были прочерчены короткие полоски. Крест на крест, прямо по лицам.
– А это что?
– Кресты? – усмехнулся Зарудовский. – А это те, кто уже того, преставился. Царство им небесное.
Я еще раз посмотрел на снимок – пятеро были вычеркнуты. Выходило, что в живых оставались только трое: Зарудовский, полковник в центре фотографии и подполковник справа от него. Однако, смертность какая-то неестественная.
– А от чего они… умерли?
– Много знали, – зло ощерился Заврудовский.
Я вздрогнул. Сразу поверил и оттого стало зябко и неуютно:
– Как?
– Просто. Вот этот, – палец ткнулся в фотографию, – застрелился в конце августа девяносто первого. Этот – точно сам. Закрылся у себя в кабинете и засунул себе в рот ствол пистолета. Мы вошли, а вся стена забрызгана мозгами и кровью. Тут все чисто, а вот с этим, Дмитрием Корнеевым, немного хуже. Утонул следующим летом в Крыму.
Зарудовский говорил спокойно, не напрягаясь, без эмоций. Или почти без эмоций. Утонул. А следующий, оказалось, погиб в автокатастрофе. А еще один уснул и не проснулся, сердечный приступ. А еще двое, один за другим, покончили жизнь самоубийством, один в Одессе выпрыгнул из окна своей квартиры, а второй в Ростове-на-Дону открыл на кухне газ.
К девяносто шестому году в живых осталось, по словам Зарудовского, четверо.
– Трое, – поправил я, нет отводя взгляда от снимка, – было восемь, пятеро погибло.
– Было девять, ты не посчитал фотографа.
– Тоже военный?
– Гражданский. Канцелярская гнида, никто его толком не любил, но работу свою знал. Дмитрий Горяинов. Сейчас, насколько я знаю, продолжает трудиться на бумажной ниве. На новых хозяев.
– А эти?
– Полковник стал генералом. Уехал в Россию и там стал генералом. После девяносто третьего неожиданно заболел и вышел в отставку. Не поверишь, работает лесничим в Белгородской области. Километров сорок от границы. А вот этот подполковник успел получить полковника и вышел на пенсию. Живет в Киеве. Работает в какой-то фирме. Егор Степанович Никоненко. Еще вопросы есть?
У меня были еще вопросы. Один – самый важный.
– И все-таки, Иван Тихонович, тема последних командно-штабных учений Киевского военного округа?
– Ты еще не понял? – Зарудовский засмеялся. – Разработка плана действий Советских Вооруженных сил в случае оккупации территории Украины войсками потенциального противника.
«Бинго!» – восклицают в таких случаях герои американских фильмов. В смысле, попал. Не в том смысле, что влип в историю, а в том смысле, что его предположения оправдались. Угадал, другими словами. Я потер под столом от удовольствием руки.
– Получается, если я вас правильно понял, что в июле-августе девяносто первого года в Киеве рассматривались варианта разворачивания партизанской войны, силами спецвойск…
– Хрен тебе, а не партизанскую войну, – Зарудовский неожиданно скрутил здоровенную фигу и сунул мне ее под нос, – партизанской войной мы занимались само собой. Я, например, а в штабе тогда решали что-то другое. Какое-то новое мероприятие. И живым я остался, наверное, потому что не участвовал в этих учениях. Не участвовал!
Стоп, приказал я себе. Погоди! Нужно подумать немного. Я совсем сошел с ума. И только сейчас это заметил. Стало жарко. Нестерпимо жарко.
Твою мать. Сколько же раз подряд можно наступать на одни и те же грабли и лезть в дерьмо, не обращая внимание на всю вонь. Я ведь всего собираюсь немного заработать, написав книгу. Заодно мне нужно еще и самоутвердиться в собственных глазах, но это уже немного другое. В первую очередь – заработать. На хрена мне эти ученья, если из-за них погибло столько народу…
Если это правда, а подполковник запаса не пропил окончательно свои мозги.
– Чего замолчал? – осведомился с ухмылкой Зарудовский. – Страшно? А мне думаешь, не страшно? Я раз в полгода обзваниваю знакомых и узнаю, что нас остается все меньше, а, значит, и мои шансы уменьшаются. Так? А ты пришел, поболтал со мной о военных тайнах, о которых ты раньше и знать-то ничего не должен был, а потом просто так уйдешь, писать свою дерьмовую статейку?
Я точно понял, что мой собеседник двинулся крышей. Глаза его теперь светились каким-то неземным наслаждением. Радостью… Будто он болел какой-то экзотической смертельной, совершенно неизлечимой болезнью, и вдруг ему удалось заразить еще кого-то.
Есть, говорят, и такие маньяки.
– Доволен? – поинтересовался у меня Зарудовский.
– Доволен, – сцепив зубы, ответил я.
– Не свисти, доволен. Вон в краску бросило!
– Это от удовольствия. От радости. Вы мне подбросили интереснейшую тему для статьи, – я понимал, что это только жалкий лепет, но ничего не мог с собой поделать. Это была попытка самозащиты, аутогенная тренировка.
Все нормально, именно это я и искал. Только это.
Я решительно придвинул к себе листки со списками секретных объектов девятилетней давности:
– Я могу с этим внимательнее познакомиться?
– Знакомься, – милостиво разрешил Зарудовский, – здесь можешь спокойно знакомиться.
Он сидел напротив меня, и глаза его неотрывно следили за всеми моими действиями. Я постарался не обращать внимания на этот взгляд. Списки. Меня интересуют только списки.
Они, кстати, тоже почерканы. Что-то жирно обведено, что-то только подчеркнуто. Возле некоторых стоит жирный вопросительный знак.
– А это что за значки?
– Значки? Зачеркнуто то, что точно уже демонтировано и вывезено. Вопрос там, где я не знаю, что произошло. Подчеркнуто – утратило смысл… – Зарудовский говорил, не отрывая от меня взгляда неподвижных матовых глаз. Будто гипнотизировал.
– Что значит – утратило смысл?
– Не было закончено. А обведено… Это самое интересное. Это то, что до сих пор еще есть и о чем нынешние либо не знают, либо делают вид, что не знают.
– Как это может быть?
– У нас, милый мой, может быть все, что угодно. Все. Ты уж мне поверь. Бардак был такой страшный, что запросто могли потерять сотню-другую танков. Одни должны были передать для разукомплектования, а другие должны были принять, но в результате неразберихи первые приказ получили, а вторые – нет. Ты думаешь, что мы все просто горели желанием служить независимой Украине? Особенно после того, как она об нас начала вытирать ноги? Хрена вам, милые.
– Саботаж?
– А хоть и саботаж… Тебе то что?
– Ничего. Только вот вас потом убивать стали…
– А твое какое дело? – взревел неожиданно Зарудовский. – Учить меня пришел, урод? Да я тебя…
Не дожидаясь, пока хозяин дома сформулирует угрозу и примется ее осуществлять, я встал и направился к выходу, стараясь ни на что не наткнуться. Сзади что-то кричал Зарудовский, в голове стучала кровь, и в ушах начинало шуметь. Не нужно так волноваться. Не нужно. Все нормально. Замок я нашел, засов отодвинул и крючок… Крючок, тоже снял. Бежать.
Воздух на улице показался мне необычно вкусным и свежим. Дверь у меня за спиной грохнула. Черт.
Я вышел со двора, застегнулся, одел кепку. Спохватился и выключил диктофон, лежащий в кармане. Дома послушаем наш разговор еще. Или нужно перезвонить Жовнеру? Или пойти домой…
Лучше позвонить, решил я и снова отправился на переговорный пункт.
Игорь Петрович подошел к стене, достал из кармана очки.
– Смотри, – Виктор Николаевич вынул из кармана ручку и стал пользоваться ею вместо указки. – Мы имеем несколько опорных точек. Венгрия, в которой все стартовало, Украина и Россия. Реально одному человеку держать под контролем все это?
– Не знаю.
– Не знаешь… Хорошо, – Виктор Николаевич потер шею, – очень хорошо. А мог ли Мазаев иметь информацию о том, кто сейчас работает в нашей конторе и даже вычислить его и провести переговоры?
– Ты о нашем видеооператоре?
– О нем. Мы ведь засекли его почти сразу, как только он собрался поставить у меня в кабинете камеру. Но ведь его не просто завербовали. На него точно вышли. И решение о передаче Сосновскому и Граббе видеокассеты было принято на месте, здесь. И быстро. Мазаев мог не успеть. По нашим данным, он из Украины не выезжал в то время.
– Подожди Виктор, все эти картинки хороши, но у меня такое чувство, что ты ищешь Врага у нас в конторе?
– А почему нет? И не отставник, выброшенный с позором, а кто-то уважаемый. И, может быть, не один… Почему, кстати, мы решили, что Враг – это только один человек? А если это группа?
– Организация внутри системы? – переспросил Игорь Петрович.
– Да.
– Извини, но у нас и так есть уже одна секретная организация. Ее создал Михаил… Или ты ее и имеешь ввиду? – Игорь Петрович несколько ошарашено посмотрел на Виктора Николаевича.
– Не знаю. Пока не знаю. Однако смущает меня еще вот что – Враг так и не нанес ни одного удара. Только угроза. Только демонстрация. Только подготовка, которую нам регулярно сдавали. В результате борьбы с Врагом мы очень неплохо подчистили наши Авгиевы конюшни. Нам даже не мешали выводить в расход особо провинившихся. Если честно, я давно не работал так свободно. Нам, во многих случаях, дали повод расправиться с теми, кого в любой другой обстановке мы не могли бы прижать как следует.
– Теперь у тебя Враг получается чуть ли не тимуровцем, взявшим на себя труд поднять на крыло стаю негодяев и заодно ткнувшим в те болевые точки, к которым мы уже начинаем привыкать.
– Ну, в тимуровстве я его не обвиняю. Не настолько наивен. А вот в том, что он держит в кармане какой-то хитрый аргумент, в этом у меня нет ни малейшего сомнения. Ни малейшего.
Виктор Николаевич спрятал в карман ручку и сел в кресло, стоявшее возле окна. Игорь Петрович еще некоторое время рассматривал схему, поцокивая языком.
– Слишком все сложно, – наконец заключил он и сел в кресло, напротив Виктора Николаевича. – Прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Прямая, а тут у тебя таких вензелей накручено!
– Накручено. У тебя есть более простое объяснение?
– Нет.
– То-то и оно.
– Но ведь со времени смерти Мазаева мы не зарегистрировали ни какого движения.
– Мы, кстати, движения Михаила и его людей тоже не зарегистрировали. А это вовсе не значит, что они перестали действовать.
– Они могут отлеживаться… Хотя, зная Михаила, в это, как раз, верится с трудом.
– Вот именно, Игорь, вот именно.
– Что ты предлагаешь?
– А я уже не то, чтобы совсем могу предлагать. Я уже не имею всей полноты власти в этой операции. Моей главной задачей теперь стало найти и уничтожить Михаила.
– Ты говорил с…
– Я говорил со всеми, с кем только можно.
– И что?
– Меня просят назвать реальный способ выполнить задачу «Армагеддона», но такой, который не был засвечен в ходе наших скачек, и такой, который не вычислили наши аналитики.
– И ты…
– И я его не нашел. Поэтому вынужден сидеть на месте и молчать.
– Давай еще раз я пущу людей по всем цепочкам? – предложил Игорь Петрович.
– Иных уж нет, а те далече. Украинцы уже не хотят с нами сотрудничать, они уже изо всех сил косятся на Запад и роют землю в предвкушении. Это, во всяком случае, так выглядит.
– У тебя есть подозрения, что это не так?
– Не знаю. Я все еще не верю в совпадения, хоть ты тресни. Хоть и не отрицаю их принципиальной возможности. Посуди сам. Только мы, наконец, нашли национальную идею, только наш народ оказался практически единым в поддержке войны в Чечне, только наши военные вошли во вкус в бряцанье оружием, как очень удачно подворачивается про-Западная Украина. Сама мысль о том, что возле самых наших границ будут стоять натовцы, не может не подстегнуть народ к осознанию себя единым целым.
– И нам подыгрывает Украина?
– Не знаю, опять таки, не знаю. Это политика, которую мы призваны обслуживать, но которая определяется не нами…
– Может быть, к сожалению? – тихо спросил Игорь Петрович.
– Другими словами, Игорь, ты сожалеешь, что мы не можем направлять и руководить?
– А ты об этом никогда не жалел?
– Хороший вопрос, Игорь, на сто баллов.
– Так все-таки?
Виктор Николаевич промолчал. Полез во внутренний карман и вытащил небольшой полиэтиленовый пакетик:
– Не поможешь мне?
– Что там?
– Недавно мне рассказали об игре, которая почему-то ускользнула от моего внимания. С громким названием «Покер на костях».
– В кубики, что ли?
– Вот, ты знаешь, а я нет.
– Давно играл.
– Правила помнишь?
– Естественно.
– Давай сыграем, хочу поставить над собой один психологический эксперимент.
– Давай я вначале листок расчерчу для записи…
Жил Егор Степанович вдвоем с женой, жили, по общему мнению, хорошо, часто принимали гостей и ладили с соседями. Николенко не блистал особым умом, но был всегда аккуратен, дисциплинирован и исполнителен. Это и помогало ему делать штабную карьеру в армии.
Службу свою полковник закончил в девяносто втором, когда украинскую армию чистили тщательно, и на первое место в оценке старших офицеров выдвинулись не качества служебные, а отношения к национальному вопросу. Николенко хоть и был украинцем по национальности, печали по единому и неделимому не скрывал, за что был с почетом уволен на пенсию.
Как и многие другие.
Но Егор Степанович не чувствовал себя изменником или преступником, поэтому спал крепко. Настолько крепко, что проснулся только от второго толчка в бок.
– Егор, проснись, – прошептала жена, – кто-то залез в дом.
– Куда? – не понял спросонья Никоненко.
– В дом кто-то залез. В комнате шуршит.
В спальню из коридора действительно донесся какой-то приглушенный звук, будто дерево терлось о дерево.
– Что делать? – спросила шепотом жена.
– Лежи тихо, – скомандовал Егор Степанович и осторожно, чтобы не заскрипеть пружинами, встал с кровати.
– О, Господи! – простонала жена еле слышно.
Егор Степанович наклонился и вытащил из-под кровати охотничье ружье, завернутое в старую рубаху, проверил, заряжено ли оно.
Оружие Никоненко держал под кроватью именно на такой вот случай. Полковник не собирался разрешать ворам хозяйничать в своем доме. Если понадобится, Никоненко был готов стрелять.
– В чем препятствие?
– Препятствие? Смотри, задача поставлена глобальная, средства выделены огромные, размах планирования – сам знаешь. И результаты? А результатов никаких. Из всех допросов следует, что боевики, например, только получили приказ перейти на нелегальное положение и готовить базы и склады.
– Не успели получить новые задания…
– Да? А на хрена им было вообще создавать базы и склады, если они имели доступ к старым, еще советским закладкам в Украине и у нас, в России. Мы с тобой не имели информации об этих спецобъектах, а Враг имел к ним доступ. И, тем не менее, шел на риск, занимаясь покупками оружия и транспортировкой его через границу. Туда – сюда, вспомни эти встречные поставки аналогичных партий оружия. Зачем?
– Не знаю… – признался Игорь Петрович.
– И никто из допрошенных не смог нам этого объяснить, потому что все знали только по кусочку информации. По крохотному кусочку. А нам понадобилось меньше месяца, чтобы вычислить загадочного и могучего Врага. Двадцатого октября Миша забил тревогу, а двадцать седьмого января ты приносишь мне протокол последнего допроса.
Игорь Петрович попытался что-то сказать, но Виктор Николаевич его перебил:
– Не нужно снова говорить о везении или невезении. Я в это не верю, да и ты, по большому счету, тоже. Если Враг – это все-таки Мазаев, то он просто не сопоставим с той фигурой, которая замаячила в результате моих измышлений. Отставник, почти десять лет не работающий в системе, особыми талантами не блиставший и на службе. Подозрения по поводу его продажности были очень сильны, просто не удалось взять его с поличным. Да ты и сам знаешь, это ведь ты тогда им занимался.
Игорь Петрович кивнул:
– Согласен, Мазаев мало подходит на роль Врага. Но тем не менее…
– Но, тем не менее, он завязан в этом деле по самые некуда. Как? Его архивы… Ты, кстати, обратил внимание на тот маленький фактик, что архив Сосновского брали вовсе не те люди, которые значатся в наших списках боевиков. Кто? Задержанный в Киеве человек Мазаева, на сколько мне известно, тоже ничего не смог сказать, кроме того, что знал Мазаева и своего напарника. И не слишком ли много Мазаев берет на себя непосредственной работы? Он и Аскерова вербует лично, и даже книгу лично предлагает новому украинцу издать. И на все у него хватает времени…
И ведь для того, чтобы отдать приказ всем завербованным боевикам и журналистам, Мазаеву нужно было иметь нечто вроде штаба. Мы имеем исполнителя, мы имеем высшее руководство в лице Мазаева, но у нас нет среднего звена. Оно отсутствует как класс…
Виктор Николаевич замолчал и подвинул к себе чашку с кофе:
– Вот, пожалуйста, даже кофе остыл.
Игорь Петрович помолчал, ожидая, пока Виктор Николаевич вернется к теме разговора, но тот молча съел два бутерброда, запил их кофе и принялся методично наводить порядок на рабочем столе.
Часть бумаг он сложил в ящик стола, остальные – в сейф.
Игорь Петрович ждал.
– Поехали покатаемся? – предложил Виктор Николаевич. – Ты еще не разучился водить машину?
– Не разучился.
– Тогда – в путь.
27 января 2000 года, четверг, 18-20 по Киеву, Город.
Отставники, по моим личным наблюдениям, бывают обиженные, спившиеся и делающие вид, что ничего особенного не произошло. Осложняет классификацию то, что среди всех категорий встречаются отставники загадочные, всячески демонстрирующие свою значимость и причастность к важным свершениям прошлого.Иван Тихонович Зарудовский был обижен, явно спивался, но все это было лишь жалким дополнением к сочному портрету отставника загадочного, носителя страшных тайн и стратегических секретов.
Впечатление он на меня произвел странное, даже не двойственное, а какое-то множественное. В общем запустении и неухоженности жилья Зарудовский смотрелся органически. Он был многодневно небрит, судя по запаху, много недель не мыт, а то, что было на нем надето – было стиранным, но уж точно не глаженным. Или он вообще в этом спал.
В домике, на сколько я смог заметить, была застекленная веранда, кухня и две комнаты, одна из которых была проходная и освещалась только светом, падающим из второй комнаты.
– Проходи, – буркнул хозяин, сопроводив свои слова жестом, и загремел у меня за спиной засовами.
В освещенной комнате, и без того небольшой, было густо наставлено мебели, а три из четырех окон были заколочены изнутри досками. Четвертое окно было завешено армейским одеялом.
– Садись вон на стул, осторожно только – шатается, – приказал Зарудовский и тяжело опустился на старый диван, еще с высокой деревянной спинкой и кожаными валиками по бокам, – зачем пришел?
Стул, предложенный мне, действительно качался, словно готовился в любую минуту рухнуть, растопырив в стороны все четыре ножки.
– Я тебя спросил, чего пришел? – недружелюбно рявкнул Зарудовский.
– Гм, – откашлялся я, прикидывая, что именно сказать. С рядовыми запаса все прошло гладко, а вот как дело пойдет с офицером…
– Я журналист… – наконец выдавил я.
– Ну и что?
– Я готовлю статью о… – черт, о чем же я готовлю статью? – о последних днях Советской Армии. О Вооруженных силах СССР.
– И при чем здесь я?
– Вы, как мне сообщил мой коллега из Киева, служили как раз в штабе Киевского военного округа…
– Документ у тебя есть? – спросил внезапно Зарудовский. – Как зовут тебя?
– Заренко, Александр Карлович, – я вытащил из кармана свое продленное позавчера журналистское удостоверение.
Зарудовский взял карточку в руки и долго рассматривал его, отодвинув подальше от глаз.
– И пишу статью, – напомнил я.
– Пиши, – старик бросил удостоверение на стол, – от меня чего нужно?
– Понимаете, Иван Тихонович, меня интересуют последние командно-штабные учения Киевского военного округа.
– А тебя не интересует больше ничего? – с коварной какой-то улыбкой поинтересовался Зарудовский.
– А что? Что-то не так?
– Почему эти ученья? Не хочешь узнать, как мы решали – давить танками наш Верховный совет или не давить?
– А что, собирались давить?
– Журналисты, все думаете, будто самые умные! Ни хрена подобного. Вы узнает только то, что вам скармливают. Падальщики вы, вот вы кто! – почти выкрикнул Зарудовский, брызги слюны, слава Богу, до меня не долетели. – Ученья! А как отстреливали особо умных офицеров после отсоединения Украины от Союза не хочешь узнать? Как вызывали нас и спрашивали, в случае чего будешь воевать против России? Не будешь? Пошел на хер из рядов. Это тебя не интересует?
– Это, конечно, интересно, но…
– Чего «но»? Я тебе не лошадь. Не нужно мне нокать! Не был я на тех учениях, слава Богу, не был. Я в то время проверял где заложены склады оружия, боеприпасов и снаряжения разного, на случай начала гражданской войны… А ты как думал? По всей Украине, и даже на территории России, сейчас это приграничный район. Я из России вернулся как раз после того, как наши уроды проголосовали за отделение. Понял?
– Понял, – несколько разочаровано протянул я, – и, значит, об ученьях ничего не знаете?
– А что я о них мог вообще знать? – Зарудовский сморщился, прижимая правую руку к груди, закашлялся.
– Хотя бы, что за тема была у учений? – я уже понимал, что ничего он мне не скажет, что впустую я приперся сюда, но Зарудовский, откашлявшись и сплюнув на пол, стукнул ладонью по столу.
– Зарудовский знает. Зарудовский такое знает, чего тебе и не снилось! Только вот хочет Зарудовский тебе об этом говорить? Он вообще хочет что-нибудь говорит? Пошли вы все на хер, суки, Зарудовский на всех вас насрать! Слышал?
Я встал. Из всего выходило, что лучше мне уйти.
– Сидеть, – взревел Зарудовский, – сидеть!
Я автоматически подчинился. Было что-то во взгляде подполковника в отставке, заставившее меня подчиниться.
Зарудовский вскочил с места, обернулся к видавшему виды буфету и, не переставая ругаться, выгреб из ящика пачку бумаг.
– Вот смотри! – бумаги были брошены на стол, и мне еле удалось не дать им разлететься по комнате.
– Что это?
– Что это! – передразнил меня Зарудовский, – Это списки складов, которые я готовил, координаты баз, место расположения скрытых командных пунктов отрядов особого назначения. Смотри!
Я осторожно перелистал бумаги. Это да, это крепко. Аккуратно, по областям, с указанием ориентиров и особенностей местного рельефа. Мне стало интересно, я поискал Город. Да.
– Это что, возле Города все? – спросил я немного растерянно.
– А ты как думал? Ты лесопарк знаешь хорошо?
– Неплохо…
– Видел бетонированные шахты? Недостроенные?
Действительно, есть у нас в Лесопарке странные сооружения, в одно из которых я даже лазил. Квадрат десять на десять метров уходил под землю этажей на пять, вниз вела металлическая лестница, не скобы на стене, а добротная, сваренная из труб и прута. А в самом низу имелись рельсы узкоколейки, уходящие в полукруглый тоннель метра полтора в высоту.
– Это тут, рядом, – я ткнул в сторону пальцем.
– Рядом, – кивнул Зарудовский.
– Мне говорили, что это очистные сооружения…
– Очистные… Мозги очищать… Можешь верить, если хочешь.
– А что там?
– Сейчас там вода, большей частью. А должно было быть… Ученья ему подавай! – Зарудовский хрюкнул и извлек из кучи бумаг фотографию. – Смотри.
Я посмотрел. Фотография как фотография. Группа из восьми человек, офицеры. Довольные лица. Все – не ниже майора. Один полковник. И один из майоров… Я присмотрелся:
– Это вы?
– Еще можно узнать? – подполковник успокоился немного, во всяком случае, перешел на нормальный тон. – Тебя на фотографии ничего больше не заинтересовало?
Я чуть было не ляпнул, что на фотке меня вообще ничего не заинтересовало, но потом я обратил внимание на то, что некоторые из фигур были зачеркнуты. Не ручкой или карандашом, а чем-то твердым были прочерчены короткие полоски. Крест на крест, прямо по лицам.
– А это что?
– Кресты? – усмехнулся Зарудовский. – А это те, кто уже того, преставился. Царство им небесное.
Я еще раз посмотрел на снимок – пятеро были вычеркнуты. Выходило, что в живых оставались только трое: Зарудовский, полковник в центре фотографии и подполковник справа от него. Однако, смертность какая-то неестественная.
– А от чего они… умерли?
– Много знали, – зло ощерился Заврудовский.
Я вздрогнул. Сразу поверил и оттого стало зябко и неуютно:
– Как?
– Просто. Вот этот, – палец ткнулся в фотографию, – застрелился в конце августа девяносто первого. Этот – точно сам. Закрылся у себя в кабинете и засунул себе в рот ствол пистолета. Мы вошли, а вся стена забрызгана мозгами и кровью. Тут все чисто, а вот с этим, Дмитрием Корнеевым, немного хуже. Утонул следующим летом в Крыму.
Зарудовский говорил спокойно, не напрягаясь, без эмоций. Или почти без эмоций. Утонул. А следующий, оказалось, погиб в автокатастрофе. А еще один уснул и не проснулся, сердечный приступ. А еще двое, один за другим, покончили жизнь самоубийством, один в Одессе выпрыгнул из окна своей квартиры, а второй в Ростове-на-Дону открыл на кухне газ.
К девяносто шестому году в живых осталось, по словам Зарудовского, четверо.
– Трое, – поправил я, нет отводя взгляда от снимка, – было восемь, пятеро погибло.
– Было девять, ты не посчитал фотографа.
– Тоже военный?
– Гражданский. Канцелярская гнида, никто его толком не любил, но работу свою знал. Дмитрий Горяинов. Сейчас, насколько я знаю, продолжает трудиться на бумажной ниве. На новых хозяев.
– А эти?
– Полковник стал генералом. Уехал в Россию и там стал генералом. После девяносто третьего неожиданно заболел и вышел в отставку. Не поверишь, работает лесничим в Белгородской области. Километров сорок от границы. А вот этот подполковник успел получить полковника и вышел на пенсию. Живет в Киеве. Работает в какой-то фирме. Егор Степанович Никоненко. Еще вопросы есть?
У меня были еще вопросы. Один – самый важный.
– И все-таки, Иван Тихонович, тема последних командно-штабных учений Киевского военного округа?
– Ты еще не понял? – Зарудовский засмеялся. – Разработка плана действий Советских Вооруженных сил в случае оккупации территории Украины войсками потенциального противника.
«Бинго!» – восклицают в таких случаях герои американских фильмов. В смысле, попал. Не в том смысле, что влип в историю, а в том смысле, что его предположения оправдались. Угадал, другими словами. Я потер под столом от удовольствием руки.
– Получается, если я вас правильно понял, что в июле-августе девяносто первого года в Киеве рассматривались варианта разворачивания партизанской войны, силами спецвойск…
– Хрен тебе, а не партизанскую войну, – Зарудовский неожиданно скрутил здоровенную фигу и сунул мне ее под нос, – партизанской войной мы занимались само собой. Я, например, а в штабе тогда решали что-то другое. Какое-то новое мероприятие. И живым я остался, наверное, потому что не участвовал в этих учениях. Не участвовал!
Стоп, приказал я себе. Погоди! Нужно подумать немного. Я совсем сошел с ума. И только сейчас это заметил. Стало жарко. Нестерпимо жарко.
Твою мать. Сколько же раз подряд можно наступать на одни и те же грабли и лезть в дерьмо, не обращая внимание на всю вонь. Я ведь всего собираюсь немного заработать, написав книгу. Заодно мне нужно еще и самоутвердиться в собственных глазах, но это уже немного другое. В первую очередь – заработать. На хрена мне эти ученья, если из-за них погибло столько народу…
Если это правда, а подполковник запаса не пропил окончательно свои мозги.
– Чего замолчал? – осведомился с ухмылкой Зарудовский. – Страшно? А мне думаешь, не страшно? Я раз в полгода обзваниваю знакомых и узнаю, что нас остается все меньше, а, значит, и мои шансы уменьшаются. Так? А ты пришел, поболтал со мной о военных тайнах, о которых ты раньше и знать-то ничего не должен был, а потом просто так уйдешь, писать свою дерьмовую статейку?
Я точно понял, что мой собеседник двинулся крышей. Глаза его теперь светились каким-то неземным наслаждением. Радостью… Будто он болел какой-то экзотической смертельной, совершенно неизлечимой болезнью, и вдруг ему удалось заразить еще кого-то.
Есть, говорят, и такие маньяки.
– Доволен? – поинтересовался у меня Зарудовский.
– Доволен, – сцепив зубы, ответил я.
– Не свисти, доволен. Вон в краску бросило!
– Это от удовольствия. От радости. Вы мне подбросили интереснейшую тему для статьи, – я понимал, что это только жалкий лепет, но ничего не мог с собой поделать. Это была попытка самозащиты, аутогенная тренировка.
Все нормально, именно это я и искал. Только это.
Я решительно придвинул к себе листки со списками секретных объектов девятилетней давности:
– Я могу с этим внимательнее познакомиться?
– Знакомься, – милостиво разрешил Зарудовский, – здесь можешь спокойно знакомиться.
Он сидел напротив меня, и глаза его неотрывно следили за всеми моими действиями. Я постарался не обращать внимания на этот взгляд. Списки. Меня интересуют только списки.
Они, кстати, тоже почерканы. Что-то жирно обведено, что-то только подчеркнуто. Возле некоторых стоит жирный вопросительный знак.
– А это что за значки?
– Значки? Зачеркнуто то, что точно уже демонтировано и вывезено. Вопрос там, где я не знаю, что произошло. Подчеркнуто – утратило смысл… – Зарудовский говорил, не отрывая от меня взгляда неподвижных матовых глаз. Будто гипнотизировал.
– Что значит – утратило смысл?
– Не было закончено. А обведено… Это самое интересное. Это то, что до сих пор еще есть и о чем нынешние либо не знают, либо делают вид, что не знают.
– Как это может быть?
– У нас, милый мой, может быть все, что угодно. Все. Ты уж мне поверь. Бардак был такой страшный, что запросто могли потерять сотню-другую танков. Одни должны были передать для разукомплектования, а другие должны были принять, но в результате неразберихи первые приказ получили, а вторые – нет. Ты думаешь, что мы все просто горели желанием служить независимой Украине? Особенно после того, как она об нас начала вытирать ноги? Хрена вам, милые.
– Саботаж?
– А хоть и саботаж… Тебе то что?
– Ничего. Только вот вас потом убивать стали…
– А твое какое дело? – взревел неожиданно Зарудовский. – Учить меня пришел, урод? Да я тебя…
Не дожидаясь, пока хозяин дома сформулирует угрозу и примется ее осуществлять, я встал и направился к выходу, стараясь ни на что не наткнуться. Сзади что-то кричал Зарудовский, в голове стучала кровь, и в ушах начинало шуметь. Не нужно так волноваться. Не нужно. Все нормально. Замок я нашел, засов отодвинул и крючок… Крючок, тоже снял. Бежать.
Воздух на улице показался мне необычно вкусным и свежим. Дверь у меня за спиной грохнула. Черт.
Я вышел со двора, застегнулся, одел кепку. Спохватился и выключил диктофон, лежащий в кармане. Дома послушаем наш разговор еще. Или нужно перезвонить Жовнеру? Или пойти домой…
Лучше позвонить, решил я и снова отправился на переговорный пункт.
27 января 2000 года, четверг, 21 – 35, Москва.
– Вот, обрати внимание, – Виктор Николаевич указал на лист ватмана, прикрепленный к стене в конспиративной квартире, – ночью немного похудожничал. Вот результат.Игорь Петрович подошел к стене, достал из кармана очки.
– Смотри, – Виктор Николаевич вынул из кармана ручку и стал пользоваться ею вместо указки. – Мы имеем несколько опорных точек. Венгрия, в которой все стартовало, Украина и Россия. Реально одному человеку держать под контролем все это?
– Не знаю.
– Не знаешь… Хорошо, – Виктор Николаевич потер шею, – очень хорошо. А мог ли Мазаев иметь информацию о том, кто сейчас работает в нашей конторе и даже вычислить его и провести переговоры?
– Ты о нашем видеооператоре?
– О нем. Мы ведь засекли его почти сразу, как только он собрался поставить у меня в кабинете камеру. Но ведь его не просто завербовали. На него точно вышли. И решение о передаче Сосновскому и Граббе видеокассеты было принято на месте, здесь. И быстро. Мазаев мог не успеть. По нашим данным, он из Украины не выезжал в то время.
– Подожди Виктор, все эти картинки хороши, но у меня такое чувство, что ты ищешь Врага у нас в конторе?
– А почему нет? И не отставник, выброшенный с позором, а кто-то уважаемый. И, может быть, не один… Почему, кстати, мы решили, что Враг – это только один человек? А если это группа?
– Организация внутри системы? – переспросил Игорь Петрович.
– Да.
– Извини, но у нас и так есть уже одна секретная организация. Ее создал Михаил… Или ты ее и имеешь ввиду? – Игорь Петрович несколько ошарашено посмотрел на Виктора Николаевича.
– Не знаю. Пока не знаю. Однако смущает меня еще вот что – Враг так и не нанес ни одного удара. Только угроза. Только демонстрация. Только подготовка, которую нам регулярно сдавали. В результате борьбы с Врагом мы очень неплохо подчистили наши Авгиевы конюшни. Нам даже не мешали выводить в расход особо провинившихся. Если честно, я давно не работал так свободно. Нам, во многих случаях, дали повод расправиться с теми, кого в любой другой обстановке мы не могли бы прижать как следует.
– Теперь у тебя Враг получается чуть ли не тимуровцем, взявшим на себя труд поднять на крыло стаю негодяев и заодно ткнувшим в те болевые точки, к которым мы уже начинаем привыкать.
– Ну, в тимуровстве я его не обвиняю. Не настолько наивен. А вот в том, что он держит в кармане какой-то хитрый аргумент, в этом у меня нет ни малейшего сомнения. Ни малейшего.
Виктор Николаевич спрятал в карман ручку и сел в кресло, стоявшее возле окна. Игорь Петрович еще некоторое время рассматривал схему, поцокивая языком.
– Слишком все сложно, – наконец заключил он и сел в кресло, напротив Виктора Николаевича. – Прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Прямая, а тут у тебя таких вензелей накручено!
– Накручено. У тебя есть более простое объяснение?
– Нет.
– То-то и оно.
– Но ведь со времени смерти Мазаева мы не зарегистрировали ни какого движения.
– Мы, кстати, движения Михаила и его людей тоже не зарегистрировали. А это вовсе не значит, что они перестали действовать.
– Они могут отлеживаться… Хотя, зная Михаила, в это, как раз, верится с трудом.
– Вот именно, Игорь, вот именно.
– Что ты предлагаешь?
– А я уже не то, чтобы совсем могу предлагать. Я уже не имею всей полноты власти в этой операции. Моей главной задачей теперь стало найти и уничтожить Михаила.
– Ты говорил с…
– Я говорил со всеми, с кем только можно.
– И что?
– Меня просят назвать реальный способ выполнить задачу «Армагеддона», но такой, который не был засвечен в ходе наших скачек, и такой, который не вычислили наши аналитики.
– И ты…
– И я его не нашел. Поэтому вынужден сидеть на месте и молчать.
– Давай еще раз я пущу людей по всем цепочкам? – предложил Игорь Петрович.
– Иных уж нет, а те далече. Украинцы уже не хотят с нами сотрудничать, они уже изо всех сил косятся на Запад и роют землю в предвкушении. Это, во всяком случае, так выглядит.
– У тебя есть подозрения, что это не так?
– Не знаю. Я все еще не верю в совпадения, хоть ты тресни. Хоть и не отрицаю их принципиальной возможности. Посуди сам. Только мы, наконец, нашли национальную идею, только наш народ оказался практически единым в поддержке войны в Чечне, только наши военные вошли во вкус в бряцанье оружием, как очень удачно подворачивается про-Западная Украина. Сама мысль о том, что возле самых наших границ будут стоять натовцы, не может не подстегнуть народ к осознанию себя единым целым.
– И нам подыгрывает Украина?
– Не знаю, опять таки, не знаю. Это политика, которую мы призваны обслуживать, но которая определяется не нами…
– Может быть, к сожалению? – тихо спросил Игорь Петрович.
– Другими словами, Игорь, ты сожалеешь, что мы не можем направлять и руководить?
– А ты об этом никогда не жалел?
– Хороший вопрос, Игорь, на сто баллов.
– Так все-таки?
Виктор Николаевич промолчал. Полез во внутренний карман и вытащил небольшой полиэтиленовый пакетик:
– Не поможешь мне?
– Что там?
– Недавно мне рассказали об игре, которая почему-то ускользнула от моего внимания. С громким названием «Покер на костях».
– В кубики, что ли?
– Вот, ты знаешь, а я нет.
– Давно играл.
– Правила помнишь?
– Естественно.
– Давай сыграем, хочу поставить над собой один психологический эксперимент.
– Давай я вначале листок расчерчу для записи…
29 января 2000 года, понедельник, 2-00, Киев.
Николенко Егор Степанович, полковник в отставке, обычно спал без сновидений, на здоровье не жаловался, на финансовое положение тоже. После увольнения из армии друзья помогли найти не пыльную работу, с достаточно приличным окладом.Жил Егор Степанович вдвоем с женой, жили, по общему мнению, хорошо, часто принимали гостей и ладили с соседями. Николенко не блистал особым умом, но был всегда аккуратен, дисциплинирован и исполнителен. Это и помогало ему делать штабную карьеру в армии.
Службу свою полковник закончил в девяносто втором, когда украинскую армию чистили тщательно, и на первое место в оценке старших офицеров выдвинулись не качества служебные, а отношения к национальному вопросу. Николенко хоть и был украинцем по национальности, печали по единому и неделимому не скрывал, за что был с почетом уволен на пенсию.
Как и многие другие.
Но Егор Степанович не чувствовал себя изменником или преступником, поэтому спал крепко. Настолько крепко, что проснулся только от второго толчка в бок.
– Егор, проснись, – прошептала жена, – кто-то залез в дом.
– Куда? – не понял спросонья Никоненко.
– В дом кто-то залез. В комнате шуршит.
В спальню из коридора действительно донесся какой-то приглушенный звук, будто дерево терлось о дерево.
– Что делать? – спросила шепотом жена.
– Лежи тихо, – скомандовал Егор Степанович и осторожно, чтобы не заскрипеть пружинами, встал с кровати.
– О, Господи! – простонала жена еле слышно.
Егор Степанович наклонился и вытащил из-под кровати охотничье ружье, завернутое в старую рубаху, проверил, заряжено ли оно.
Оружие Никоненко держал под кроватью именно на такой вот случай. Полковник не собирался разрешать ворам хозяйничать в своем доме. Если понадобится, Никоненко был готов стрелять.