Страница:
В голову пришла мысль, и Руслан Андреевич попытался нашарить в кармане мобильный телефон. Замер, потому, что шаги приблизились к машине.
Потом снова загремели выстрелы. Два. И наступила тишина. Только какой-то странный хрип послышался Аскерову.
И снова шаги, на этот раз уверенные, быстрые. И стук в дверцу. Руслан Андреевич закрыл глаза.
– Есть кто живой?
Аскеров зажал рот руками, чтобы не закричать.
– Аскеров! – окликнул кто-то снаружи, – Живой?
Луч фонаря скользнул по залитому кровью лицу водителя, потом осветил заднее сидение.
– Аскеров, твою мать, – кто-то рванул дверцу слева, и луч фонаря уперся в лицо Аскерова, искаженное ужасом.
– Жив, дурилка, – констатировал голос, – жить хочешь – вылазь.
Аскеров замешкался, и ему помогли выбраться из машины, скорее даже просто вытащили за воротник, как мешок, поставили на ноги.
– Ранен?
– Нет, – еще не веря в свое спасение пробормотал Аскеров.
– Видишь машину? – Аскерова развернули и толкнули в спину.
Руслан Андреевич сделал два шага и почувствовал, как подкашиваются ноги. Его подхватили под руки, дотащили до стоящей машины и втолкнули на заднее сидение.
Машина тронулась.
Сзади раздался негромкий взрыв, «форд» загорелся.
– Как здоровье? – спросил Пелипейченко, наконец решив заметь и меня.
Я молча поднял большой палец правой руки и опустил его к полу.
– Так плохо?
– Он снова не может говорить, – сказала Алиска осуждающе, – он опять жует стрептоцид.
– Как здорово, – просеял Пелипейченко, – теперь сможем поговорить мы. Кстати, Алиса, что вы собираетесь делать сегодня вечером?
– Уже вечер.
– Что вы делаете сегодня поздним вечером?
– Сегодня поздним вечером я собираюсь ехать домой и заняться воспитанием сына. А что?
– Я хотел пригласить вас…
Пришлось вмешаться. Эти двое беседовали так, будто я уже лежал в гробу, а они дожидались, пока меня опустят в яму. Я стукнул ладонью по столу, ушиб палец и зашипел.
Алиска засмеялась, а Пелипейченко сделал невозмутимое лицо:
– Что-то случилось?
– Еще нет, – еле слышно прошептал я, – но с минуты на минуту может случиться.
– Так, может, тебе лучше побыстрее пройти в… э-э… кабинет, чтобы не тут, в комнате…
– У меня, между прочим, – выдавил я сквозь горящее огнем горло, – болит горло, а не руки. Учти.
– Убьет, – пожаловалась Алиска, – он такой ревнивый.
– Меня нельзя, я еще пригожусь, – заявил Олег.
– А я уже не пригожусь, – сказала Алиска, – мне уже пора домой.
– Проводить?
– Не нужно, я великолепно доберусь до дому сама.
Я все-таки проводил ее до двери квартиры, помог надеть плащ.
– До свиданья, – сказала Алиска.
– Пока, – сказал я, – ты завтра как?
– Завтра? Еще не знаю. Наверное, приеду сюда.
– Пока.
Алиска ушла.
Она всегда уходит. А я остаюсь. Со своей проклятой свободой и независимостью. Приятно, конечно, что есть место, в котором тебя никто не побеспокоит, в котором можно спрятаться от всего мира. И как достало то, что этим одиночеством можно наслаждаться с утра и до вечера.
Как я устал ложиться спать в одиночестве. Не в интимном смысле, а именно в… Черт, и сам не пойму чего хочу. И что самое обидное, не пойму, чего хочет Алиска. Особенно в те минуты, когда она вдруг переходит из обычного иронично веселого состояния в состояние отрешенности. Что-то между нами щелкает, и вот уже я не могу достучаться к ней. Я могу только жалко скрести пальцами по ледяному панцирю, охватившему ее. И провожая Алиску каждый день, я не знаю, кто приедет на следующий – веселый непоседливый лисенок, или напряженная, с печальными глазами женщина.
Я попытался глубоко вздохнуть, был за это наказан болью и вернулся в свою, комнату.
Естественно, Пелипейченко сидел перед компьютером и чего-то там щелкал кнопкой на «мышке». Он всегда при первой же возможности начинает манипулировать моим компьютером, что-то там тестирует, подчищает и ужимает. Я смотрю на все это как на шаманство. Для меня, не образованного, компьютер – помесь печатной машинки с игровым автоматом.
И, кроме этого, я уверен, что, как и в каждом порядочном компьютере, в моем живет дух какого-то зануды с очень странным чувством юмора. Мой Пентиум-90 каждое включение проводит индивидуально, хочет – включает при этом звук, не хочет – не включает. Время от времени меняет расположение значков на панели или вообще вдруг начинает отчаянно тормозить, заставляя меня изрыгать проклятия и остервенело лупить по клавишам.
– Тебе нужно его почистить, – сказал Пелипейченко, когда я показался на пороге комнаты.
– Аха, – прошептал я, – потом. Чаю хочешь?
– Да, я принес печенье.
– А шоколадку Алиске?
– Вот блин, забыл отдать.
– Ладно, тогда я тебя не стану сегодня убивать, – снова шепнул я, – пойдем на кухню.
На кухне, занимаясь чаем и к чаю, я выслушал последние новости нашей команды и Лиги в целом. Снова возникла очередная свара в интернете по поводу качества вопросов и интеллектуальных способностей их составителей и редакторов. Это, пожалуй, самая неизменная тема разборок и обсуждений.
– А как дела у тебя? – закончил вопросом свой монолог Олег. – Книга пишется?
Вкратце, шепотом, запивая слова чаем, кривляясь и морщась от боя, я просветил Пелипейченко о том, что не пишу роман, а только составляю сценарий. Или сценарии. Что писать роман я, может быть, не буду вообще. Что дело, в принципе, интересное, узнал столько нового, неожиданно обнаружил массу поводов к войне между нами и Россией…
– Бред, – категорично заявил Олег, – тебе хоть деньги заплатят?
– Даже выплатили аванс.
– Тогда ладно, – разрешил Олег, – пиши. Чем бы дитя не тешилось…
Это он напрасно сказала. Я плюнул на больное горло и вкратце изложил наиболее вероятные сценарии возможных разборок.
– С ума сошел, – подвел итог Пелипейченко, – ну тебя к черту. Все равно из этого ничего не получится.
– Это еще почему?
– Сам посмотри, все твои сценарии не приводят к победе. То есть, они приводят к поражению, но к поражению обеих сторон. В наше время невозможно ни захватить территорию, ни обложить толком этой, как ее, контрибуцией. Сам же знаешь, войну делает экономика.
Конечно, я это знал. Естественно. Я и сам из-за этого постоянно переходил от сценария к сценарию, пытаясь найти хотя бы более менее приемлемый вариант. Но такого варианта пока не было. В любом случае наступал полный конец света, Армагеддон, если хотите. Но ведь разговор шел о выдуманной войне. О выдуманной. Похожей на реальность, но совершенно придуманной.
Почему это другие писатели могут сочинять истории о потоплении украинского авианосца «Гетман Мазепа», а я не нет?
– Хорошо, хорошо, пиши что угодно, – увидев, как я разошелся, Олег быстро смягчил свою точку зрения, – зачем вообще устраивать войну. Ты возьми и придумай, что какой-нибудь арабский шейх взял и купил Украину. Политиков, журналистов, военных, милицию… Думаешь, много понадобится денег?
Хорошая мысль. Действительно. Берешь много-много денег, устраиваешь Украине дефолт, или как там называется банкротство в государственном масштабе, потом погашаешь внешние долги и делаешь с этим суверенным государством что хочешь. Денег, правда, до хрена понадобится. Хотя…
Зачем покупать всех? Можно купить того, кто на самом верху. Или даже выбрать кого-нибудь внизу и поднять его на самый верх. Немного прикупить средств массовой информации, немного – силовые структуры… Скупить побольше дерьма на политиков и государственных деятелей, чтобы не рыпались… И… Замечательная получается экономия денег.
Обалденная.
Какие только мысли не приходят в период президентских выборов.
Я собрал тарелки и чашки со стола и начал их мыть. Твою дивизию! Вы будете смеяться, но как все здорово получается. Ведь действительно кто-то пытается скупить компромат. Я ведь сам попал на такое веселое мероприятие.
И выборы, на которые нашлись деньги у такого количества народа. Доходит до абсурда. У нас в Городе даже образовалось два разных предвыборных штаба в поддержку одного и того же кандидата. И штабы эти проводят время в постоянных разборках и жалобах друг на друга. Единственное, что они делают одинаково, это тратят предвыборные деньги. Тратили. Ибо их кандидат, естественно, во второй тур не прошел.
Их кандидат, сделав хорошую мину при плохой игре, объявил о своей поддержке ныне действующего президента. И это, кстати, очень правильно, а в свете профессиональной деятельности выбывшего кандидата, занимающего высокий поста в очень силовых структурах, можно теперь порадоваться за эти самые силовые структуры. Теперь их сотрудники не должны разрываться в выборе достойного кандидата.
Я домыл посуду и поплелся в комнату. Это получается, что сценарий еще даже толком мной не придуман, а уже осуществляется?
Не знаю как с президентом, а с журналистами все идет по плану. Придется искать что-то другое. Докрутить террористический вариант. Для этого, собственно, я и хотел поговорить с Олегом. У него есть доступ в интернет. Пора уже обрастать более подробной информацией.
– Сейчас, – крикнул Алексеев и надел брюки.
Это первый раз за все время пребывания в независимой Украине его поднимали ночью. Вообще в первый раз его потеребили в не рабочее время. Наверное, ошиблись номером, сказал себе Алексеев, подходя к двери и открывая замок.
За дверью стоял Петров.
– Привет, – сказал майор.
– Привет.
– У тебя есть ровно три минуты чтобы одеться, обуться и бегом отправиться в машину.
– Что случилось?
– Две минуты пятьдесят секунд. Ты одевайся, а я поделюсь с тобой пока информацией.
Алексеев вернулся в комнату и стал одеваться. Петров прошелся по номеру:
– Шесть часов назад нашим оперативникам удалось отбить у наемных убийц некоего господина Аскерова, Руслана Андреевича, сорока восьми лет, неженатого.
– Как это – отбить, – не понял Алексеев.
– В прямом смысле этого слова. Его уже начали убивать, грохнули водителя и телохранителя, но тут наши подсуетились и грохнули в свою очередь киллеров, а господина Аскерова из машины вынули живого и почти невредимого.
Алексеев обулся, встал и надел свитер.
– Вот. За Аскеровым следили по другому поводу, но так сложилось, что пришлось вмешиваться.
– Не везет вам.
– Не везет. Только не «вам», а «нам».
Алексеев достал из шкафа куртку и шапку:
– Пошли?
– Пошли.
Алексеев выключил свет и закрыл номер. Нагнал Петрова возле лифта.
– Почему «нам», – продолжил Петров, – по ряду причин, о коих ты узнаешь, даст Бог, отдельно, крутить все это дело начали очень быстро, эксперты суетились как заведенные, оказалось, что у одного из киллеров, кроме автомата, был еще и пистолет.
– Ну?
– Пистолет оказался именно тот, из которого был убит наш майор Бойко на квартире вашего Горяинова.
Алексеев замер и обернулся к Петрову.
– Чего уставился, заходи в лифт.
– Они что, с ума сошли?
– Не знаю. Может, у них дефицит огнестрельного оружия. Или пистолет был ему дорог как память. В общем, у нас появился, причем, совершенно внезапно, отличный шанс внести некоторую ясность в эту темную историю.
– Так себе шанс, – пожал плечами Алексеев. – Что вам покойник расскажет?
– Это да, лучше бы живым, но ситуация сложилась такая, что нужно было действовать быстро.
Петров открыл дверцу своей машины, сел за руль и открыл дверцу для Алексеева.
– И куда мы теперь?
– Не дрейфь, Серега, все будет путем. Веришь?
– Нет.
– Зато честно. Я тебе за честность еще кое что сообщу, мы с тобой сейчас поедем общаться с Аскеровым Русланом Андреевичем…
– Предпринимателем, сорока восьми лет, неженатым, – закончил Алексеев.
– Вот именно.
– И вы полагает, что он знает, кто его заказал?
– Уверены. Мы и сами подозреваем, но тут, сам понимаешь, лучше быть уверенным.
– И мне ничего не сказали…
– Извини, но я уже тебе сказал – Аскеров и, соответственно, тот, кто его заказал, проходили по совсем другому делу. Нашему, внутреннему. И, более того, моя контора играла в этом вовсе не самую главную роль. Все связал этот пистолет.
– А если киллер купил этот пистолет по случаю? Не сказали ему, что «ствол» грязный?
– Тогда пойдем по цепочке – продавец, покупатель.
– Да покупателя вы пристрелили!
– Да чего ты на меня орешь? Спокойнее надо быть, коллега, спокойнее. Я ведь тебе не все сказал, извини. По нашим прикидкам выходило, что пистолет этот проклятый стрелял не первый раз у Горяинова. За ним еще один грешок числился. 22 октября сего года был обнаружен труп одного гражданина Украины с пулей в голове. Именно из того же пистолета. Правда, смешно?
– Вы тут на Украине все малахольные.
– А ты, брат, шовинист!
– Станешь тут шовинистом! То стреляют в кого попало, то киллер с собой таскает пистолет на третье убийство, то…
– Не нужно перечислять. Я и сам все понимаю, зато у нас песни красивые и сало толстое, с прорезью. Приехали, выметайся.
Игорь Петрович знал Виктора Николаевича хорошо. Кроме этого у него и самого нервы были на взводе.
– Черт, как на пороховой бочке! – сказал Виктор Николаевич.
– Знаешь, – признался Игорь Петрович, – вроде бы и не с чего, а трясет так, как раньше никогда не трясло.
– Глупости. Глупости. Мало ли идиотов на свете, – Виктор Николаевич посмотрел на часы, – еще вовсе не факт, что украинцы нашли того, кого нужно. Не факт.
– Тогда сядь в кресло и успокойся.
– Да, извини, – Виктор Николаевич вернулся к столу. – Внезапно все как-то получилось, не находишь?
– Не так, чтоб очень внезапно…
– Да? А ты мог предполагать, что архив Сосновского будет найден на окраине Киева? И меньше, чем за неделю после пропажи? И как тебе вообще тот факт, что подобная информация вообще попала к кому-то? Ты же видел список…
– Список я видел, бумаг, слава Богу, не читал.
– А я, к сожалению, читал. Нет, ну какая реакция, – Виктор Николаевич потер лицо двумя руками, – какая мгновенная реакция. Хохлы мгновенно поняли с чем имеют дело и связались с нами. Что я должен буду сказать наверху? Что? Черт. Если теперь в Украине только захотят устроить нам небольшой политический кризис – мы ничего не сможем предпринять.
Игорь Петрович стряхнул с рукава пиджака невидимую пылинку:
– А ты не думаешь, что это могло входить в планы Врага.
– Могло. Могло. Но вряд ли таким способом.
– Хорошо, по-другому. Ты полагаешь, что этот Иван Иванович Иванов выведет нас на Врага? Или что он и есть Враг?
– Это будет слишком просто. Слишком просто.
– А тебе не кажется, что до этого все было слишком сложно? Я не первый год работаю, но никогда еще не видел операции хоть чуть-чуть сложнее трехходовки. А здесь у нас просто вселенский заговор какой-то. И, причем, ни одного сбоя, не смотря на большое количество фигур.
– Мы должны будем решить, что до этого Врагу просто везло?
– А почему бы и нет?
– Не знаю. Не знаю. И не верю. Сейчас украинцы собираются брать этого Иванова…
– Кстати, очаровательный псевдоним.
– Что? А… Да, несколько демонстративный.
– Нас допустят к разработке этого Иванова?
– Откуда я знаю? Хотелось бы. Пока мы имеем доступ к материалам дела только через наблюдателя Сергея Алексеева. И все.
– А Михаил?
– А Михаил получил от меня информацию, сообщил невнятно, что продолжает действовать и вот уже два часа не выходит на связь.
– И нам остается только ждать?
– Только ждать.
В подъезде дома напротив человек поднес рацию ко рту:
– Это не он, повторяю, это не он.
– Понял.
– Если будет уезжать – пропустить. Установить наблюдение и вести.
– Есть.
В «тойоте» завелся мотор, зажглись фары. Из дома появилось еще два силуэта.
– Это он, внимание, это он – брать.
Двое подошедших не успели сесть в машину. Из-за угла, взревев мотором, выехала серая «волга», перекрывая дорогу. Из темноты вынырнуло несколько человек.
Водитель «тойоты» резко сдал назад.
Один из тех, что вышли из дома, рванул из-под одежды автомат с глушителем. Длинная очередь пробарабанила по асфальту. Стрелок не целился, он просто провел автоматом, будто садовым шлангом, но один из подбегавших споткнулся и упал.
Напарник автоматчика рванул дверцу «тойоты», вскочил во внутрь. Машина попыталась развернуться. Автоматчик выпустил еще одну длинную очередь. В ответ выстрелили. Тоже почти бесшумно. Автоматчик качнулся, но устоял.
Следующая пуля ударила уже выше бронежилета, в лицо. Автомат с лязгом отлетел в сторону.
Разлетелось стекло «тойоты». Машина ударилась бампером в столб и остановилась.
Двое из нападавших распахнули двери машины, направив оружие во внутрь. Водитель не успел ничего сделать, его выдернули из машины, опрокинули на асфальт.
Пассажир не шевелился. Когда кто-то взял его за плечо, он начал заваливаться набок.
Пульс не прощупывался.
– Что? – спросил Игорь Петрович.
– Не знаю, как и оценивать. Хреново. Иванова они взять не смогли. Живого. Вели его уже несколько дней, особо не дергались, по другому делу вели. После нападения на Аскерова, не смотря на то, что было объявлено о том, что тот погиб в перестрелке, как и оба киллера, заволновался. Пока трясли Аскерова, пока приняли решение брать, пока выдвигали группу, тот попытался скрыться. На запасной квартире его решили не трогать, чтобы не рисковать. Ждали у дома. В результате один из людей Иванова убит, ранен один из группы захвата, а сам Иванов умер от яда. Меня приглашают приехать для знакомства с обстоятельствами на месте.
– Поедешь?
– Как разрешит начальство.
– А сам как полагаешь?
– Полагаю, что после известия об архиве Сосновского меня туда просто вытолкают. И если Иванов действительно Враг, или человек, близкий к Врагу, нас могут ожидать и другие сюрпризы. Сколько там у нас на часах?
– Не рано для звонка? – спросил Игорь Петрович, увидев, что Виктор Николаевич поднимает телефонную трубку.
– Имею строгое предписание звонить в любое время дня и ночи. А ты можешь пока идти отдыхать.
Игорь Петрович улыбнулся:
– На пенсии отдохну. Пойду лучше поработаю.
Люди, жившие возле завода, вскакивали с постелей, бросались к окнам, некоторые выбегали на улицу. Стояли и смотрели, как со стороны заводских корпусов медленно накатывается облако, подсвеченное изнутри сполохами пожара. Потом раздался крик. Люди почувствовали, наконец, жжение в легких и глазах. Кто-то закашлялся.
Потом закашлялся второй, третий. Упала женщина, захлебываясь рвотой. А потом начался ад. Поняв, что это приближается смерть, люди бросились бежать. Некоторые метнулись в дома, кто для того, чтобы спрятаться, кто за родными. Смерть не гналась за ними.
Смерть вошла в квартиры через выбитые окна и ожидала беглецов там, по пути убив всех, кто был в доме. Смерти не нужно было торопиться. Людей было много, а небольшой ветерок подталкивал клубы ядовитого дыма дальше в глубь жилого массива.
Застигнутый врасплох рейсовый автобус, потеряв управление, врезался в идущий навстречу грузовик и перевернулся. Закричали, падая, пассажиры, их закрутило, сминая и разрывая плоть, ломая тела. Скрежет металла и страшный крик, потом скрежет стих, стал стихать и крик – дым плотно укутал искореженный автобус, и смерть быстро успокоила всех, раненых и тех, кто уцелел…
…Я, кажется, не закричал. Точно, не закричал. Я просто открыл глаза и попытался успокоить свое дыхание и сердце. Спокойно, это только сон. Только сон. Ничего подобного не случилось, не могло случиться. Не могло. Это просто я слишком много думал об этом. Просто я не мог забыть тот список, в котором, в начале каждой строки стояла простенькая аббревиатура СДЯВ – сильнодействующие ядовитые вещества.
Не нужно бросать на город бомбу. Нужно просто привезти с собой грамм сто взрывчатки. Или еще проще, сунуть какому-нибудь козлу, потерявшему ввиду беспробудного пьянства и отсутствия денег всяческий человеческий облик, и этот самый урод все сделает, где нужно откроет, где нужно закроет, а где нужно – подожжет.
Я сел на постель, опустив ноги с дивана. Мы живем на пороховой бочке. На бочке со СДЯВ. И не знаем об этом. Или даже некоторые и знают об этом, но… Жизнь такая. Никто не хочет, или не может… Мы ведь сейчас как крысы на потерпевшем крушение корабле. Кто не успел сбежать перед катастрофой, тот сидит в трюмах и грызет остатки груза. Его пока много, пока не нужно грызть глотки друг другу, но мы ведь только крысы, мы не можем следить за тем, чтобы вода не залила трюмы, чтобы не вспыхнуло вдруг от удара молнии горючее.
Мы суетимся среди остатков и руин, максимум, на что мы способны, это свалить один ящик, чтобы он не мешал нам добраться до содержимого другого. И нам наплевать, что в первом ящике могут быть мины, или крысиный яд. Нам наплевать, что, кажется, на капитанском мостике кто-то еще есть, а тому, на капитанском мостике, наплевать на то, что вся команда разбежалась.
Главное, чтобы все другие именовали его капитаном, и чтобы ему перепадало капитанское жалование, и чтобы он мог продавать понемногу обломки своего корабля на металлолом… А крысы… Крысы пусть сами о себе заботятся.
В дверь комнаты постучали. Сестра.
– Ты уже проснулся?
– Да.
– Завтракать будешь сейчас?
– Да, сейчас иду. Сейчас, – я встал с дивана, убрал постель, включил по дороге компьютер.
Туалет, ванная, кухня – все как обычно. И одновременно… Я просто не вышел еще из сна. Я еще помню, как умирали люди, внезапно застигнутые газовой атакой.
– Как голова? – спросила мама.
– Нормально, – кивнул я самоуверенно.
Голова отреагировала легким покалыванием в правом глазу. Ничего, терпеть можно. До приступа еще далеко. Очень далеко.
– А как твое горло?
– Нормально, – сказал я и удивился. Действительно, горло вело себя вполне прилично, не понять даже, лекарства помогли, или теплое питье, или то, что мой сон вогнал меня в пот лучше малинового варенья.
– Горло не болит, – сказал я. – Не болит.
Зазвонил телефон. Людмила взяла трубку, потом позвала меня.
– Кто, – на ходу спросил я.
– Мужской голос.
Или Игорь Сапожников, или, не дай Бог, Репин, или кто-то из команды. Ни фига. Не нужно умничать, все равно не угадаешь. Потому, что мне звонил Паша Ковальчук.
– Добрый день, – сказал Паша.
– Добрый день, – ответил я.
– Не разбудил?
– Нет, поднял из-за стола.
– Извини. Ты в течение часа никуда не уходишь?
– Вроде бы нет.
– Я зайду к тебе, нужно поболтать.
– А моего мнения ты спросить не хочешь?
– Нет, не хочу.
Есть в наших милиционерах, даже в лучших из них, такая вот прямота, доходящая до наглости. «Не хочу». А если это я не хочу, чтобы ко мне в дом приходил Павел Ковальчук?
– Я могу не открыть дверь.
– А я могу дверь вынести. Нам нужно поговорить. Нам очень нужно поговорить.
– А ты не боишься, что телефон могут прослушивать?
– Не боюсь.
Вот теперь хоть возникла определенность – да, слушают, это не горячечный бред.
– Тебе хватит пятнадцати минут на то, чтобы позавтракать?
Потом снова загремели выстрелы. Два. И наступила тишина. Только какой-то странный хрип послышался Аскерову.
И снова шаги, на этот раз уверенные, быстрые. И стук в дверцу. Руслан Андреевич закрыл глаза.
– Есть кто живой?
Аскеров зажал рот руками, чтобы не закричать.
– Аскеров! – окликнул кто-то снаружи, – Живой?
Луч фонаря скользнул по залитому кровью лицу водителя, потом осветил заднее сидение.
– Аскеров, твою мать, – кто-то рванул дверцу слева, и луч фонаря уперся в лицо Аскерова, искаженное ужасом.
– Жив, дурилка, – констатировал голос, – жить хочешь – вылазь.
Аскеров замешкался, и ему помогли выбраться из машины, скорее даже просто вытащили за воротник, как мешок, поставили на ноги.
– Ранен?
– Нет, – еще не веря в свое спасение пробормотал Аскеров.
– Видишь машину? – Аскерова развернули и толкнули в спину.
Руслан Андреевич сделал два шага и почувствовал, как подкашиваются ноги. Его подхватили под руки, дотащили до стоящей машины и втолкнули на заднее сидение.
Машина тронулась.
Сзади раздался негромкий взрыв, «форд» загорелся.
3 ноября 1999 года, среда, 18-10 по Киеву, Город.
Первое, что сделал Пелипейченко, когда появился на пороге моей комнаты, это сообщил Алиске, что она выглядит блестяще, как, впрочем, и всегда. То есть, он хотел сказать, что и обычно… Как Олегу с таким редкостным талантом путаться в собственных комплементов удается кадрить своих дам и дамочек для меня навсегда останется загадкой. Но факт остается фактом.– Как здоровье? – спросил Пелипейченко, наконец решив заметь и меня.
Я молча поднял большой палец правой руки и опустил его к полу.
– Так плохо?
– Он снова не может говорить, – сказала Алиска осуждающе, – он опять жует стрептоцид.
– Как здорово, – просеял Пелипейченко, – теперь сможем поговорить мы. Кстати, Алиса, что вы собираетесь делать сегодня вечером?
– Уже вечер.
– Что вы делаете сегодня поздним вечером?
– Сегодня поздним вечером я собираюсь ехать домой и заняться воспитанием сына. А что?
– Я хотел пригласить вас…
Пришлось вмешаться. Эти двое беседовали так, будто я уже лежал в гробу, а они дожидались, пока меня опустят в яму. Я стукнул ладонью по столу, ушиб палец и зашипел.
Алиска засмеялась, а Пелипейченко сделал невозмутимое лицо:
– Что-то случилось?
– Еще нет, – еле слышно прошептал я, – но с минуты на минуту может случиться.
– Так, может, тебе лучше побыстрее пройти в… э-э… кабинет, чтобы не тут, в комнате…
– У меня, между прочим, – выдавил я сквозь горящее огнем горло, – болит горло, а не руки. Учти.
– Убьет, – пожаловалась Алиска, – он такой ревнивый.
– Меня нельзя, я еще пригожусь, – заявил Олег.
– А я уже не пригожусь, – сказала Алиска, – мне уже пора домой.
– Проводить?
– Не нужно, я великолепно доберусь до дому сама.
Я все-таки проводил ее до двери квартиры, помог надеть плащ.
– До свиданья, – сказала Алиска.
– Пока, – сказал я, – ты завтра как?
– Завтра? Еще не знаю. Наверное, приеду сюда.
– Пока.
Алиска ушла.
Она всегда уходит. А я остаюсь. Со своей проклятой свободой и независимостью. Приятно, конечно, что есть место, в котором тебя никто не побеспокоит, в котором можно спрятаться от всего мира. И как достало то, что этим одиночеством можно наслаждаться с утра и до вечера.
Как я устал ложиться спать в одиночестве. Не в интимном смысле, а именно в… Черт, и сам не пойму чего хочу. И что самое обидное, не пойму, чего хочет Алиска. Особенно в те минуты, когда она вдруг переходит из обычного иронично веселого состояния в состояние отрешенности. Что-то между нами щелкает, и вот уже я не могу достучаться к ней. Я могу только жалко скрести пальцами по ледяному панцирю, охватившему ее. И провожая Алиску каждый день, я не знаю, кто приедет на следующий – веселый непоседливый лисенок, или напряженная, с печальными глазами женщина.
Я попытался глубоко вздохнуть, был за это наказан болью и вернулся в свою, комнату.
Естественно, Пелипейченко сидел перед компьютером и чего-то там щелкал кнопкой на «мышке». Он всегда при первой же возможности начинает манипулировать моим компьютером, что-то там тестирует, подчищает и ужимает. Я смотрю на все это как на шаманство. Для меня, не образованного, компьютер – помесь печатной машинки с игровым автоматом.
И, кроме этого, я уверен, что, как и в каждом порядочном компьютере, в моем живет дух какого-то зануды с очень странным чувством юмора. Мой Пентиум-90 каждое включение проводит индивидуально, хочет – включает при этом звук, не хочет – не включает. Время от времени меняет расположение значков на панели или вообще вдруг начинает отчаянно тормозить, заставляя меня изрыгать проклятия и остервенело лупить по клавишам.
– Тебе нужно его почистить, – сказал Пелипейченко, когда я показался на пороге комнаты.
– Аха, – прошептал я, – потом. Чаю хочешь?
– Да, я принес печенье.
– А шоколадку Алиске?
– Вот блин, забыл отдать.
– Ладно, тогда я тебя не стану сегодня убивать, – снова шепнул я, – пойдем на кухню.
На кухне, занимаясь чаем и к чаю, я выслушал последние новости нашей команды и Лиги в целом. Снова возникла очередная свара в интернете по поводу качества вопросов и интеллектуальных способностей их составителей и редакторов. Это, пожалуй, самая неизменная тема разборок и обсуждений.
– А как дела у тебя? – закончил вопросом свой монолог Олег. – Книга пишется?
Вкратце, шепотом, запивая слова чаем, кривляясь и морщась от боя, я просветил Пелипейченко о том, что не пишу роман, а только составляю сценарий. Или сценарии. Что писать роман я, может быть, не буду вообще. Что дело, в принципе, интересное, узнал столько нового, неожиданно обнаружил массу поводов к войне между нами и Россией…
– Бред, – категорично заявил Олег, – тебе хоть деньги заплатят?
– Даже выплатили аванс.
– Тогда ладно, – разрешил Олег, – пиши. Чем бы дитя не тешилось…
Это он напрасно сказала. Я плюнул на больное горло и вкратце изложил наиболее вероятные сценарии возможных разборок.
– С ума сошел, – подвел итог Пелипейченко, – ну тебя к черту. Все равно из этого ничего не получится.
– Это еще почему?
– Сам посмотри, все твои сценарии не приводят к победе. То есть, они приводят к поражению, но к поражению обеих сторон. В наше время невозможно ни захватить территорию, ни обложить толком этой, как ее, контрибуцией. Сам же знаешь, войну делает экономика.
Конечно, я это знал. Естественно. Я и сам из-за этого постоянно переходил от сценария к сценарию, пытаясь найти хотя бы более менее приемлемый вариант. Но такого варианта пока не было. В любом случае наступал полный конец света, Армагеддон, если хотите. Но ведь разговор шел о выдуманной войне. О выдуманной. Похожей на реальность, но совершенно придуманной.
Почему это другие писатели могут сочинять истории о потоплении украинского авианосца «Гетман Мазепа», а я не нет?
– Хорошо, хорошо, пиши что угодно, – увидев, как я разошелся, Олег быстро смягчил свою точку зрения, – зачем вообще устраивать войну. Ты возьми и придумай, что какой-нибудь арабский шейх взял и купил Украину. Политиков, журналистов, военных, милицию… Думаешь, много понадобится денег?
Хорошая мысль. Действительно. Берешь много-много денег, устраиваешь Украине дефолт, или как там называется банкротство в государственном масштабе, потом погашаешь внешние долги и делаешь с этим суверенным государством что хочешь. Денег, правда, до хрена понадобится. Хотя…
Зачем покупать всех? Можно купить того, кто на самом верху. Или даже выбрать кого-нибудь внизу и поднять его на самый верх. Немного прикупить средств массовой информации, немного – силовые структуры… Скупить побольше дерьма на политиков и государственных деятелей, чтобы не рыпались… И… Замечательная получается экономия денег.
Обалденная.
Какие только мысли не приходят в период президентских выборов.
Я собрал тарелки и чашки со стола и начал их мыть. Твою дивизию! Вы будете смеяться, но как все здорово получается. Ведь действительно кто-то пытается скупить компромат. Я ведь сам попал на такое веселое мероприятие.
И выборы, на которые нашлись деньги у такого количества народа. Доходит до абсурда. У нас в Городе даже образовалось два разных предвыборных штаба в поддержку одного и того же кандидата. И штабы эти проводят время в постоянных разборках и жалобах друг на друга. Единственное, что они делают одинаково, это тратят предвыборные деньги. Тратили. Ибо их кандидат, естественно, во второй тур не прошел.
Их кандидат, сделав хорошую мину при плохой игре, объявил о своей поддержке ныне действующего президента. И это, кстати, очень правильно, а в свете профессиональной деятельности выбывшего кандидата, занимающего высокий поста в очень силовых структурах, можно теперь порадоваться за эти самые силовые структуры. Теперь их сотрудники не должны разрываться в выборе достойного кандидата.
Я домыл посуду и поплелся в комнату. Это получается, что сценарий еще даже толком мной не придуман, а уже осуществляется?
Не знаю как с президентом, а с журналистами все идет по плану. Придется искать что-то другое. Докрутить террористический вариант. Для этого, собственно, я и хотел поговорить с Олегом. У него есть доступ в интернет. Пора уже обрастать более подробной информацией.
3 ноября 1999 года, среда, 23-30, Киев.
Сергей Алексеев проснулся ровно через полчаса после того, как заснул. В дверь гостиничного номера стучали энергично и уверенно.– Сейчас, – крикнул Алексеев и надел брюки.
Это первый раз за все время пребывания в независимой Украине его поднимали ночью. Вообще в первый раз его потеребили в не рабочее время. Наверное, ошиблись номером, сказал себе Алексеев, подходя к двери и открывая замок.
За дверью стоял Петров.
– Привет, – сказал майор.
– Привет.
– У тебя есть ровно три минуты чтобы одеться, обуться и бегом отправиться в машину.
– Что случилось?
– Две минуты пятьдесят секунд. Ты одевайся, а я поделюсь с тобой пока информацией.
Алексеев вернулся в комнату и стал одеваться. Петров прошелся по номеру:
– Шесть часов назад нашим оперативникам удалось отбить у наемных убийц некоего господина Аскерова, Руслана Андреевича, сорока восьми лет, неженатого.
– Как это – отбить, – не понял Алексеев.
– В прямом смысле этого слова. Его уже начали убивать, грохнули водителя и телохранителя, но тут наши подсуетились и грохнули в свою очередь киллеров, а господина Аскерова из машины вынули живого и почти невредимого.
Алексеев обулся, встал и надел свитер.
– Вот. За Аскеровым следили по другому поводу, но так сложилось, что пришлось вмешиваться.
– Не везет вам.
– Не везет. Только не «вам», а «нам».
Алексеев достал из шкафа куртку и шапку:
– Пошли?
– Пошли.
Алексеев выключил свет и закрыл номер. Нагнал Петрова возле лифта.
– Почему «нам», – продолжил Петров, – по ряду причин, о коих ты узнаешь, даст Бог, отдельно, крутить все это дело начали очень быстро, эксперты суетились как заведенные, оказалось, что у одного из киллеров, кроме автомата, был еще и пистолет.
– Ну?
– Пистолет оказался именно тот, из которого был убит наш майор Бойко на квартире вашего Горяинова.
Алексеев замер и обернулся к Петрову.
– Чего уставился, заходи в лифт.
– Они что, с ума сошли?
– Не знаю. Может, у них дефицит огнестрельного оружия. Или пистолет был ему дорог как память. В общем, у нас появился, причем, совершенно внезапно, отличный шанс внести некоторую ясность в эту темную историю.
– Так себе шанс, – пожал плечами Алексеев. – Что вам покойник расскажет?
– Это да, лучше бы живым, но ситуация сложилась такая, что нужно было действовать быстро.
Петров открыл дверцу своей машины, сел за руль и открыл дверцу для Алексеева.
– И куда мы теперь?
– Не дрейфь, Серега, все будет путем. Веришь?
– Нет.
– Зато честно. Я тебе за честность еще кое что сообщу, мы с тобой сейчас поедем общаться с Аскеровым Русланом Андреевичем…
– Предпринимателем, сорока восьми лет, неженатым, – закончил Алексеев.
– Вот именно.
– И вы полагает, что он знает, кто его заказал?
– Уверены. Мы и сами подозреваем, но тут, сам понимаешь, лучше быть уверенным.
– И мне ничего не сказали…
– Извини, но я уже тебе сказал – Аскеров и, соответственно, тот, кто его заказал, проходили по совсем другому делу. Нашему, внутреннему. И, более того, моя контора играла в этом вовсе не самую главную роль. Все связал этот пистолет.
– А если киллер купил этот пистолет по случаю? Не сказали ему, что «ствол» грязный?
– Тогда пойдем по цепочке – продавец, покупатель.
– Да покупателя вы пристрелили!
– Да чего ты на меня орешь? Спокойнее надо быть, коллега, спокойнее. Я ведь тебе не все сказал, извини. По нашим прикидкам выходило, что пистолет этот проклятый стрелял не первый раз у Горяинова. За ним еще один грешок числился. 22 октября сего года был обнаружен труп одного гражданина Украины с пулей в голове. Именно из того же пистолета. Правда, смешно?
– Вы тут на Украине все малахольные.
– А ты, брат, шовинист!
– Станешь тут шовинистом! То стреляют в кого попало, то киллер с собой таскает пистолет на третье убийство, то…
– Не нужно перечислять. Я и сам все понимаю, зато у нас песни красивые и сало толстое, с прорезью. Приехали, выметайся.
4 ноября 1999 года, четверг, 5-00, Москва.
Виктор Николаевич встал из-за стола и прошелся по комнате. Для тех, кто его знал хорошо, это было признаком очень сильного волнения Виктора Николаевича. Очень сильного.Игорь Петрович знал Виктора Николаевича хорошо. Кроме этого у него и самого нервы были на взводе.
– Черт, как на пороховой бочке! – сказал Виктор Николаевич.
– Знаешь, – признался Игорь Петрович, – вроде бы и не с чего, а трясет так, как раньше никогда не трясло.
– Глупости. Глупости. Мало ли идиотов на свете, – Виктор Николаевич посмотрел на часы, – еще вовсе не факт, что украинцы нашли того, кого нужно. Не факт.
– Тогда сядь в кресло и успокойся.
– Да, извини, – Виктор Николаевич вернулся к столу. – Внезапно все как-то получилось, не находишь?
– Не так, чтоб очень внезапно…
– Да? А ты мог предполагать, что архив Сосновского будет найден на окраине Киева? И меньше, чем за неделю после пропажи? И как тебе вообще тот факт, что подобная информация вообще попала к кому-то? Ты же видел список…
– Список я видел, бумаг, слава Богу, не читал.
– А я, к сожалению, читал. Нет, ну какая реакция, – Виктор Николаевич потер лицо двумя руками, – какая мгновенная реакция. Хохлы мгновенно поняли с чем имеют дело и связались с нами. Что я должен буду сказать наверху? Что? Черт. Если теперь в Украине только захотят устроить нам небольшой политический кризис – мы ничего не сможем предпринять.
Игорь Петрович стряхнул с рукава пиджака невидимую пылинку:
– А ты не думаешь, что это могло входить в планы Врага.
– Могло. Могло. Но вряд ли таким способом.
– Хорошо, по-другому. Ты полагаешь, что этот Иван Иванович Иванов выведет нас на Врага? Или что он и есть Враг?
– Это будет слишком просто. Слишком просто.
– А тебе не кажется, что до этого все было слишком сложно? Я не первый год работаю, но никогда еще не видел операции хоть чуть-чуть сложнее трехходовки. А здесь у нас просто вселенский заговор какой-то. И, причем, ни одного сбоя, не смотря на большое количество фигур.
– Мы должны будем решить, что до этого Врагу просто везло?
– А почему бы и нет?
– Не знаю. Не знаю. И не верю. Сейчас украинцы собираются брать этого Иванова…
– Кстати, очаровательный псевдоним.
– Что? А… Да, несколько демонстративный.
– Нас допустят к разработке этого Иванова?
– Откуда я знаю? Хотелось бы. Пока мы имеем доступ к материалам дела только через наблюдателя Сергея Алексеева. И все.
– А Михаил?
– А Михаил получил от меня информацию, сообщил невнятно, что продолжает действовать и вот уже два часа не выходит на связь.
– И нам остается только ждать?
– Только ждать.
4 ноября 1999 года, четверг, 5-00, Киев.
Из подъезда девятиэтажки вышел человек и быстрым шагом направился к стоящей возле дома белой «тойоте».В подъезде дома напротив человек поднес рацию ко рту:
– Это не он, повторяю, это не он.
– Понял.
– Если будет уезжать – пропустить. Установить наблюдение и вести.
– Есть.
В «тойоте» завелся мотор, зажглись фары. Из дома появилось еще два силуэта.
– Это он, внимание, это он – брать.
Двое подошедших не успели сесть в машину. Из-за угла, взревев мотором, выехала серая «волга», перекрывая дорогу. Из темноты вынырнуло несколько человек.
Водитель «тойоты» резко сдал назад.
Один из тех, что вышли из дома, рванул из-под одежды автомат с глушителем. Длинная очередь пробарабанила по асфальту. Стрелок не целился, он просто провел автоматом, будто садовым шлангом, но один из подбегавших споткнулся и упал.
Напарник автоматчика рванул дверцу «тойоты», вскочил во внутрь. Машина попыталась развернуться. Автоматчик выпустил еще одну длинную очередь. В ответ выстрелили. Тоже почти бесшумно. Автоматчик качнулся, но устоял.
Следующая пуля ударила уже выше бронежилета, в лицо. Автомат с лязгом отлетел в сторону.
Разлетелось стекло «тойоты». Машина ударилась бампером в столб и остановилась.
Двое из нападавших распахнули двери машины, направив оружие во внутрь. Водитель не успел ничего сделать, его выдернули из машины, опрокинули на асфальт.
Пассажир не шевелился. Когда кто-то взял его за плечо, он начал заваливаться набок.
Пульс не прощупывался.
4 ноября 1999 года, четверг, 6-55, Москва.
Виктор Николаевич положил трубку и закрыл глаза.– Что? – спросил Игорь Петрович.
– Не знаю, как и оценивать. Хреново. Иванова они взять не смогли. Живого. Вели его уже несколько дней, особо не дергались, по другому делу вели. После нападения на Аскерова, не смотря на то, что было объявлено о том, что тот погиб в перестрелке, как и оба киллера, заволновался. Пока трясли Аскерова, пока приняли решение брать, пока выдвигали группу, тот попытался скрыться. На запасной квартире его решили не трогать, чтобы не рисковать. Ждали у дома. В результате один из людей Иванова убит, ранен один из группы захвата, а сам Иванов умер от яда. Меня приглашают приехать для знакомства с обстоятельствами на месте.
– Поедешь?
– Как разрешит начальство.
– А сам как полагаешь?
– Полагаю, что после известия об архиве Сосновского меня туда просто вытолкают. И если Иванов действительно Враг, или человек, близкий к Врагу, нас могут ожидать и другие сюрпризы. Сколько там у нас на часах?
– Не рано для звонка? – спросил Игорь Петрович, увидев, что Виктор Николаевич поднимает телефонную трубку.
– Имею строгое предписание звонить в любое время дня и ночи. А ты можешь пока идти отдыхать.
Игорь Петрович улыбнулся:
– На пенсии отдохну. Пойду лучше поработаю.
4 ноября 1999 года, четверг, 9-30 по Киеву, Город.
В цистернах что-то рвануло, разбрасывая в стороны ошметки металла. Потом еще раз. И еще. Взрывной волной вышибло стекла в домах.Люди, жившие возле завода, вскакивали с постелей, бросались к окнам, некоторые выбегали на улицу. Стояли и смотрели, как со стороны заводских корпусов медленно накатывается облако, подсвеченное изнутри сполохами пожара. Потом раздался крик. Люди почувствовали, наконец, жжение в легких и глазах. Кто-то закашлялся.
Потом закашлялся второй, третий. Упала женщина, захлебываясь рвотой. А потом начался ад. Поняв, что это приближается смерть, люди бросились бежать. Некоторые метнулись в дома, кто для того, чтобы спрятаться, кто за родными. Смерть не гналась за ними.
Смерть вошла в квартиры через выбитые окна и ожидала беглецов там, по пути убив всех, кто был в доме. Смерти не нужно было торопиться. Людей было много, а небольшой ветерок подталкивал клубы ядовитого дыма дальше в глубь жилого массива.
Застигнутый врасплох рейсовый автобус, потеряв управление, врезался в идущий навстречу грузовик и перевернулся. Закричали, падая, пассажиры, их закрутило, сминая и разрывая плоть, ломая тела. Скрежет металла и страшный крик, потом скрежет стих, стал стихать и крик – дым плотно укутал искореженный автобус, и смерть быстро успокоила всех, раненых и тех, кто уцелел…
…Я, кажется, не закричал. Точно, не закричал. Я просто открыл глаза и попытался успокоить свое дыхание и сердце. Спокойно, это только сон. Только сон. Ничего подобного не случилось, не могло случиться. Не могло. Это просто я слишком много думал об этом. Просто я не мог забыть тот список, в котором, в начале каждой строки стояла простенькая аббревиатура СДЯВ – сильнодействующие ядовитые вещества.
Не нужно бросать на город бомбу. Нужно просто привезти с собой грамм сто взрывчатки. Или еще проще, сунуть какому-нибудь козлу, потерявшему ввиду беспробудного пьянства и отсутствия денег всяческий человеческий облик, и этот самый урод все сделает, где нужно откроет, где нужно закроет, а где нужно – подожжет.
Я сел на постель, опустив ноги с дивана. Мы живем на пороховой бочке. На бочке со СДЯВ. И не знаем об этом. Или даже некоторые и знают об этом, но… Жизнь такая. Никто не хочет, или не может… Мы ведь сейчас как крысы на потерпевшем крушение корабле. Кто не успел сбежать перед катастрофой, тот сидит в трюмах и грызет остатки груза. Его пока много, пока не нужно грызть глотки друг другу, но мы ведь только крысы, мы не можем следить за тем, чтобы вода не залила трюмы, чтобы не вспыхнуло вдруг от удара молнии горючее.
Мы суетимся среди остатков и руин, максимум, на что мы способны, это свалить один ящик, чтобы он не мешал нам добраться до содержимого другого. И нам наплевать, что в первом ящике могут быть мины, или крысиный яд. Нам наплевать, что, кажется, на капитанском мостике кто-то еще есть, а тому, на капитанском мостике, наплевать на то, что вся команда разбежалась.
Главное, чтобы все другие именовали его капитаном, и чтобы ему перепадало капитанское жалование, и чтобы он мог продавать понемногу обломки своего корабля на металлолом… А крысы… Крысы пусть сами о себе заботятся.
В дверь комнаты постучали. Сестра.
– Ты уже проснулся?
– Да.
– Завтракать будешь сейчас?
– Да, сейчас иду. Сейчас, – я встал с дивана, убрал постель, включил по дороге компьютер.
Туалет, ванная, кухня – все как обычно. И одновременно… Я просто не вышел еще из сна. Я еще помню, как умирали люди, внезапно застигнутые газовой атакой.
– Как голова? – спросила мама.
– Нормально, – кивнул я самоуверенно.
Голова отреагировала легким покалыванием в правом глазу. Ничего, терпеть можно. До приступа еще далеко. Очень далеко.
– А как твое горло?
– Нормально, – сказал я и удивился. Действительно, горло вело себя вполне прилично, не понять даже, лекарства помогли, или теплое питье, или то, что мой сон вогнал меня в пот лучше малинового варенья.
– Горло не болит, – сказал я. – Не болит.
Зазвонил телефон. Людмила взяла трубку, потом позвала меня.
– Кто, – на ходу спросил я.
– Мужской голос.
Или Игорь Сапожников, или, не дай Бог, Репин, или кто-то из команды. Ни фига. Не нужно умничать, все равно не угадаешь. Потому, что мне звонил Паша Ковальчук.
– Добрый день, – сказал Паша.
– Добрый день, – ответил я.
– Не разбудил?
– Нет, поднял из-за стола.
– Извини. Ты в течение часа никуда не уходишь?
– Вроде бы нет.
– Я зайду к тебе, нужно поболтать.
– А моего мнения ты спросить не хочешь?
– Нет, не хочу.
Есть в наших милиционерах, даже в лучших из них, такая вот прямота, доходящая до наглости. «Не хочу». А если это я не хочу, чтобы ко мне в дом приходил Павел Ковальчук?
– Я могу не открыть дверь.
– А я могу дверь вынести. Нам нужно поговорить. Нам очень нужно поговорить.
– А ты не боишься, что телефон могут прослушивать?
– Не боюсь.
Вот теперь хоть возникла определенность – да, слушают, это не горячечный бред.
– Тебе хватит пятнадцати минут на то, чтобы позавтракать?