Страница:
– Это ж куда мы столько мертвого Заренко денем? – печально спросил Брукман.
– Как куда? – включилась в разговор Лена, жена нашего капитана, формально играющая в команде Донецка, но мужественно переносящая все тяготы общения с нашей командой, – На балкон, чтобы не завонялся.
Команда принялась обсуждать этот вариант, прикидывая, сколько я пролежу на балконе, как они меня будут туда перетаскивать, с моими габаритами и весом.
– Добрые вы, – сказал я и попытался перевести стрелки на Брукмана, который как раз ел. – Вон лучше Брукмана на балкон вынесите, он легче.
– Легче, – согласился Ходотов, – а жратвы сколько сэкономим…
– Боря, перестань есть, – попросила Катя.
– Свободна, селянка, – цитатой ответил Брукман, – не видишь, играю.
В комнату заглянуло девичье лицо, что-то прощебетало и исчезло. Все посмотрели на Пелипейченко.
– Я сейчас, – сказал Олег и направился к двери.
– Прямо сейчас! Он это будет делать прямо сейчас! – закричал я.
– Олеженька у нас сейчас причешется перед зеркалом… – начал Ходотов.
– И будет красивым, просто как киноартист, – закончил я.
– А вы в мультфильмах не снимались? – опять цитатой поинтересовался Брукман
И мы заржали.
За это я нашу команду и люблю. Мне в ней легко. До тех пока мы не начинаем выяснять, из-за кого опять не взяли вопрос.
– Пойду и я пройдусь, – сказал Брукман, – грубые вы.
– А сам-то, а сам…
– Опять в другую команду пойдешь, – сказал Ходотов, – а как же верность нашей?
– Присягал я на вашу верность! – и Брукман покинул номер.
– Кто следующий? – Спросил я.
– Мне нужно сходить в штабной номер, – вспомнил Кулинич, а Лена отправилась в расположение донецкой команды, в которой начинала играть еще в девичестве и продолжала это делать, выйдя замуж за Кулинича и переехав в Город.
Катерина ушла в свой номер купаться.
– Что будем делать? – спросил я Ходотова.
– Ни малейшего понятия, полежу, почитаю, наверное.
– Тогда я пойду пройдусь.
– Иди-иди.
И я пошел.
Мимо мелькали знакомые и не очень знакомые лица, с некоторыми я просто вежливо здоровался, а с некоторыми обменивался последними новостями или анекдотами.
Кто-то из одесситов увидев меня, остановился и почесал в затылке:
– Ты приехал?
– А что, не похоже?
– Тебя минут десять назад искал кто-то у регистратуры, ему сказали, что ты не прописывался в гостинице.
– Я без прописки, на полу. А кто искал?
– Мужик какой-то. Спустись в вестибюль, посмотри.
В вестибюле все было то же: привет, привет, как дела, здорово!
– О, нашелся! – сказал кто-то у меня за спиной громким и малознакомым голосом.
Я поначалу даже и не обернулся, но когда меня треснули по плечу, пришлось поворачиваться.
– Какого?.. – и слова застряли у меня в горле.
– Здорово, Карлович.
Я привык к тому, что меня называют по отчеству. Это как-то выделяет меня из толпы. Пару раз даже спрашивали, не прибалт ли я? И тогда приходилось объяснять, что нет, что отчеством меня наградили мои дедушка и бабушка, большевики с дореволюционным стажем, назвавшие своего сына в честь Карла Маркса.
Но я не помнил, чтобы давал разрешение на такое ко мне обращение одному своему знакомому, не состоявшемуся работодателю, некоему Толику Жовнеру.
– Как жизнь? – спросил Жовнер, протягивая руку.
– Нормально, – автоматически ответил я и пожал руку.
– Еле тебя нашел, блин, уже думал, что ты не приехал.
Стоп, подумал я. Мне твердо обещали, что я никогда его больше не увижу. Если мне не врал Михаил, то заказ романа о войне был вызван каким-то негодяем, с которым, судя по всему, успели разобраться так, что даже и Жовнеру попало. Но теперь выходило, что Толик жив и невредим, и что он нашел меня. Только вот зачем?
– Ты сейчас свободен?
– Чисто, да, – сказал я деревянным голосом, – типа.
Толик не обиделся и засмеялся:
– В натуре. Давай съездим в город, поболтать нужно.
– А здесь нельзя?
– Где? – Жовнер обернулся, – Тут?
– Вон кресла есть.
– Саша, привет, – мимо прошла целая команда, пожимая мне руку.
– Здесь поговорить не получится, – оценил Жовнер, – пошли в кафе.
Кафе было рядом с корпусом, Толик заказал коньяк и кофе, я отказался от коньяка и из принципа заказал чай, и мы сели к столу, стоявшему в самом углу зала.
– Ну, блин, еле тебя нашел, твое здоровье! – сказал Жовнер и опрокинул рюмку себе в рот. – Позвонил тебе вчера домой, типа, как с тобой стрелку забить, а пацан твой сказал, что ты уже уехал в Ялту.
Я в тачку и сюда. По дороге пробил по мобилке, что вы играете в «Примоском». Приезжаю, прикидываешь, а мне – нету Заренко. Чуть не разнес эту халабуду.
Я рассеяно кивал, а сам прикидывал в уме, зачем это мог так меня разыскивать Толик. Ничего здравого на ум не приходило.
– Я тебя чего искал, – перешел, наконец, Жовнер к делу, – я тебя по делу искал.
– По какому? – выдохнул я.
Действительно интересно, зачем меня мог разыскивать такой крутой парень как Жовнер. Мысль о том, что он просто хотел забрать у меня назад заплаченные и не отработанные деньги, я старательно отгонял.
– Так по какому?
Толик допил коньяк и взял свой кофе:
– Я тебя не сильно с книгой подставил?
– Что?
– С книгой я тебя подставил не очень сильно?
– Н-нет… – протянул я.
– Хорошо, а я, брат, влетел так, что чуть сел. Дрова.
Чуть не сел. А мне только сообщили, что отныне перестают мной интересоваться.
– Прикинь, я ведь как, капусты немного нарубил, то, се, дело небольшое есть, а тратить бабки некуда.
– Ну, – я понадеялся, что мой взгляд выразил соболезнование по случаю такой страшной проблемы у дорого Толика, – это серьезно.
– Не надо на меня так смотреть, Саша, не надо. Я все понимаю. Типа потратить бабки на квартиру, тачку, цепуру и пару золотых болтов. На Канары мотануть… Что еще?
– Все, – сказал я.
– Вот и то-то. Все! А дальше?И дернул меня черт связаться с мужиком одним. Толковый на вид муж, с понятием. Он мне и посоветовал завязаться с книгой.
Так, подумал я, вот оно и прорисовывается потихоньку. Плохой мужик порекомендовал. Давай-давай, Толик, рассказывай.
– По серьезному так завязались. Даже типографию нашли, в Будапеште.
Здравствуйте, господин Зимний, мир вашему праху.
– Мне Иванов, тот мужик посоветовал, к Зимнему мотануться. Я о нем еще по Украине слышал, были знакомые общие. Я и поехал. Перетерли этот базар, все решили, он директора типографии вызвал, объяснил все как нужно, а потом и говорит, кто, говорит, писать тебе будет?
Понимаешь, Саша, ты только без обид, я тогда других нашел, Иванов подсказал, сука. А они начали с базара съезжать. Один по чайнику схлопотал.
– Сотрясение мозга, – подсказал я, – потасовка на улице.
– Точно, а ты откуда знаешь?
– Сказали добрые люди.
– Тебя что, таки вызывали?
– Ко мне приходили. Старые знакомые, – я по-быстрому скомкал тему и попытался вернуть Жовнера на путь основного сюжета, – и что сказал Зимний?
– Артем Иванович мне дал твою книгу и сказал, как тебя найти. Говорит, этого точно не тронут. И вроде ты с головой. Я дернул двух-трех человек, любят тебя не сильно, но дураком никто не назвал. Я тебя и нашел.
В кафе зашел Пелипейченко с дамой. И дама, похоже, была не, с которой он выходил из номера. Заметив меня, кивнул и, что-то шепнув на ухо даме, вышел.
Из дальнейшего рассказа стало понятно, что вдруг все оборвалось. К Жовнеру пришли крутые ребята и начали задавать серьезные вопросы. Оказалось, что загадочный Иванов вовсе не Иванов, а бывший русский шпион, решивший чего-то там замутить.
Достал где-то немеряно бабок, и стал башлять журналистам, ментам, еще всяким лохам, чтобы они ему материалы сбрасывали, всякое дерьмо на кого угодно. И чуть ли не склады с оружием стал этот Иванов по России создавать и по Украине.
Когда Жовнер дошел до скупки журналистов, я ухмыльнулся. Вот откуда растут ноги у организации журналистов «Единение»! То-то Репин исчез из поля моего зрения и больше не пытался собирать собраний и митингов.
Зачем Иванов книгу решил заказать, этого ни я, ни Жовнер, ни те, кто с ним разговаривал, так и не поняли. Может, хотел как-то шпионскую свою деятельность прикрыть, может, еще чего. Темное это дело. Короче, Толика почти до Нового года тягали в разные кабинеты и морочили голову. Одновременно на его фирму наехали из налоговой, но хрен что им обломилось, у него бухгалтер такой, что кому угодно мозги вправит. С Нового года до Рождества он, как и положено, расслаблялся и отдыхал, а позавчера решил, что нужно меня найти.
– Зачем? – коротко спросил я.
– Как? – удивился Жовнер, – А книгу писать?
Мне показалось, что стул подо мной закачался:
– Книгу?
– Ага, – Жовнер еще раз сходил за коньяком, и у меня появилось время для размышлений.
На полного идиота Толик похож не был. Более того, при сравнении с другими моими знакомыми конкретными пацанами, он отличался умом и сообразительностью. И какими-то интеллектуальными запросами. Книгу вот издать запало человеку в душу, изможденную Канарами, тачками и цепурами.
И то, что его чуть не посадили из-за этой книги, обвинив в шпионаже и террористической деятельности, его не волновало. И мое мнение его тоже волновало только постольку поскольку. А вот меня мое мнение волновало сильно.
Мое мнение требовало, чтобы я послал Жовнера с опасным проектом на фиг. Требовало категорично. Просто с ножом к горлу приставало ко мне мое мнение. Не лезь. И я почти был согласен со своим мнением, но выполз на свет червь сомнения и стал меня точить.
А почему это нет? Ты хотя бы выслушай предложение.
– Ну, как? – спросил Толик.
– Не знаю. Я набросал несколько сценариев войны, как мы договаривались. Можешь глянуть…
– Гляну, обязательно гляну. Только вот одно но…
– Что именно?
– Война – это круто. Только вот этот тип Иванов не войну ведь хотел организовать. Или войну?
– А я откуда знаю? У него и спроси.
– Вот. У него не спросишь. Он, как я понял, самоубийством покончил. И я так понял, что выкопал он чего-то такое, что все перепугались. Или рядом совсем был. Сечешь?
– Нет.
– Сам подумай, как один мужик, даже самый умный, может устроить заваруху? Войну между Россией и нами? Как? Значит, секрет какой-то есть. Вот и переполошились все наверху. Понял? Секрет.
– Страшная военная тайна.
– Не знаю, может и страшная. Только многие испугались.
– И что ты предлагаешь?
– А что, если мы об этом книгу напишем? Прикинь, самый крутой террорист за всю историю. Человек, испугавший Россию. Как?
Что-то у него в глазах блеснуло. Я не успел ни распознать, ни испугаться. Не безумие вроде, но какое-то увлечение. Что-то такое большое, что заставляло биться его сердце чаще, а у меня вызвало дрожь в руках.
– Как? – повторил Жовнер.
– Не знаю…
– Чего там знать?
– Понимаешь, когда тебя крутили по этому делу, ко мне пришли и сказали, что на этот раз они меня отмазали, но больше я не являюсь исключительным. Теперь, если кто из тех, что в погонах на меня обидится, хреново мне будет, – я сказал это, стараясь не глядеть ему в глаза.
– Боишься? – сразу, без паузы спросил он.
Я усмехнулся.
– Мы ж не будем бомб взрывать. Только книгу…
– Ты хочешь вычислить, как можно победить Россию вместе с Украиной силами одного человека и думаешь, что этого никто не заметит?
– Когда заметит – поздно будет.
– Для кого?
Теперь промолчал Жовнер. Я поглядел на часы, висевшие над баром:
– Извини, мне пора.
– Ага, – кивнул Жовнер, потом оживился, – на тебе еще визитку, сбрось мне на мейл свои сценарии. Лады?
– Лады, – согласился я.
– И еще, – Жовнер поднял указательный палец, – я останусь тут переночевать. Ты в каком номере?
– Триста двенадцатом.
– Вечером я зайду, ты пока подумай. Прикинь. Если не надумаешь – жаль, но я пойму. Лады?
– Лады.
– И последнее, – Жовнер полез в карман, – мы с тобой когда говорили в гостинице, не помнишь?
– В конце октября.
– Я тебе заплатил бабки за месяц…
– И еще за один, в счет гонорара, – мертвым голосом сказал я.
Вот сейчас он просто скажет, что раз я гонорара не получу, то мне нужно вернуть эти триста баксов.
– Сейчас у нас середина января, – Жовнер разговаривал сам с собой, – значит, октябрь, ноябрь, декабрь, январь. Минус октябрь. Девятьсот баксов получается.
Кровь бросилась мне в лицо. Мне захотелось встать и выйти, но я не мог. Я физически не мог заставить себя подняться, я как загипнотизированный следил за его руками.
Одна сотня, две, три, четыре, шесть, девять.
– Держи, это зарплата за прошлые месяцы.
– Я…
– Ни хрена, – оборвал меня Жовнер, – я не прекратил договор – должен заплатить. Тебя мои проблемы не касаются. Въехал?
– Въехал.
– Часиков в десять я загляну к тебе, может, ты чего и решишь.
Я встал из-за стола, скомкал деньги и засунув их себе в карман. Снова та же дилемма? Браться за работу ради денег, или не браться? Браться или нет?
Совать голову в петлю?
Что мне при последней встрече говорил Михаил?
«Вы больше не исключительный. С вас снята защита.»
Сволочи. А почему это, собственно, я был исключительным? Только из-за того, что у меня была защита? С каких это пор я должен ждать, чтобы меня защитили. Я ведь всегда гордился тем, что мне никто не помогал, что нет у меня крыши. И я так спокойно согласился с тем, что отныне я должен быть ниже травы и тише воды.
Или я только затаился? Мне нужен был только повод?
– Ты о чем думаешь? – спросил подошедший Ходотов.
– Уже ни о чем, – сказал, я, – уже все придумано.
– Почему такая паника?
– Это не паника, Игорь, это политика. Теперь и у нас начались гонки. Хотя, надо отдать должное президенту, начались они нетривиально.
– Полагаешь, президент сам решил?
– Ты у меня спрашиваешь? Мы сейчас в загоне. Нас сейчас прижимают. Мы провинились. И у нас теперь одна твердая задача – бороться с чеченским терроризмом. И мы боремся.
– Сосновский больше не появлялся?
– Ни боже мой. Теперь он будет меня сторониться изо всех сил. Ему теперь нужно быть лояльным к и.о. Даже Гоппе и тот отрабатывает деньги чеченцев осторожно, сквозь зубы.
– Витя, – Игорь Петрович потер подбородок, – ты что, действительно считаешь, что Мазаев и был Врагом?
– А кого-нибудь это интересует? Вся операция полностью выведена из-под моего контроля. Нам разрешили вычистить конюшни, а теперь… Теперь у нас более конкретные задачи. Более понятные и более конкретные.
Мне уже никогда не простят того, что я проморгал возле себя Михаила, а еще больше то, что вычислив его, я все-таки дал ему возможность действовать самостоятельно. Ладно, – Виктор Николаевич встал с кресла, – пора нам по домам.
– Тебя подвезти? – спросил Игорь Петрович.
– Пожалуй, пройдусь, – улыбнулся Виктор Николаевич.
– Ты стал больше ходить пешком.
– Старею, нужно больше дышать свежим воздухом.
– Это на наших улицах?
– Тогда хотя бы больше ходить. Это тоже полезно.
– До понедельника, – попрощался Игорь Петрович и вышел.
Виктор Николаевич убрал со стола все бумаги, положил их в сейф и закрыл. Подумав, снова открыл сейф и с нижней полки достал небольшой пистолет. Проверил обойму, передернул затвор и, поставив пистолет на предохранитель, положил его в боковой карман пальто.
На улице было холодно, и Виктор Николаевич поднял воротник.
Свернув в переулок, где движения народа почти не было, Виктор Николаевич пошел, не торопясь и не оглядываясь. Пожилой человек вышел погулять в морозный вечер.
Руки были спрятаны в карманы пальто, плечи ссутулились.
– Не помешаю? – раздалось внезапно совсем рядом.
– Я вам уже сколько раз говорил, Миша, – не оборачиваясь и не вынимая рук из карманов, сказал Виктор Николаевич, – никогда не подходите к начальству, даже бывшему, незаметно. Этим вы его унижаете. А если бы я упал от сердечного приступа и умер? Вы ведь стали теперь преступником. А чуть не угодил в пособники.
– Извините, Виктор Николаевич.
– Извините. Изгадили мне неплохую карьеру, да еще не соизволили выйти со мной на связь по запасному каналу. Сколько мне еще нужно было слоняться по вечерним улицам Москвы, чтобы вы все-таки подошли ко мне?
– Но я же подошел.
– Подошли, Миша. Рассказывайте, как там живется по ту сторону баррикад.
– Живется как-то.
– Обскакал нас Враг?
– В этом заезде – обскакал.
– Вы полагаете, что это был не Мазаев?
– А вы как полагаете?
– Слушайте, – возмутился Виктор Николаевич, – Кто из нас к кому пришел на встречу? Что за привычка отвечать вопросом на вопрос? Я пока еще ваш начальник. Формально, но тем не менее. Никто не удосужился вас уволить. Вы попали под служебное разбирательство. Так что, будьте добры, отвечайте.
– Я не верю в то, что Мазаев был Врагом. Вы играли когда-нибудь в покер на костях?
– Что за жуткое название?
– Игра совершенно безобидная. Есть пять кубиков, игроки их бросают по очереди, записывают очки. Играли?
– Как-то не довелось.
– Тогда я быстро поясню. Игра как бы делится на две части. Первая – школа, вам нужно с трех бросков добиться того, чтобы минимум три кубика легли одинаковыми гранями наверх. Единички, двойки, пятерки – вы обязаны получить все цифры. И есть еще фигуры, нечто вроде произвольной программы. Пара, две пары, два стрита, фул, звезда. И на каждую фигуру тоже по три броска. Не получилась фигура с первого раза, можете оставить один или сколько нужно кубиков на месте и перебросить остальные…
– Миша, вам не кажется, что вы несколько увлеклись описанием игры?
– Еще немного потерпите, я быстро. Если вам удалось выбросить фигуру с первого броска, то очки удваиваются. Но если вам и с третьего раза фигура не далась, вы можете просто вычеркнуть ее, вроде бы вы ее выполнили, только очков не заработали. Играют люди в покер на костях по-разному. Большинство увлекаются фигурами, конкретным зарабатыванием очков. Это очень наглядно. А потом вдруг оказывается, что, выполнив много фигур, они не успели выполнить школу. А за каждую не выполненную позицию вам насчитывается пятьдесят очков штрафа. И вы, получив несколько блестящих комбинаций на фигурах, все равно проигрываете, на школе.
– Философская игра, – немного помолчав, заметил Виктор Николаевич.
– Философская, но и это еще не все. Иногда бывает по другому. Человек так старается выполнить школу, что тратит все попытки на нее и ничего не зарабатывает на фигурах, а его соперник, сознательно рискнув, даже теряя на штрафе, свое зарабатывает на фигурах.
– И на чем вы думаете заработать свои очки?
– Пока еще не решил.
– Ну, хорошо, вы меня просветили, что дальше? Зачем-то вы пришли ко мне?
– Извиниться за все.
– Извиняю.
– Еще договориться о каналах связи.
– Давайте, – Виктор Николаевич протянул левую руку и, когда Михаил положил на нее небольшой рулончик бумаги, спрятал в карман. – Что еще?
– И хотел попросить вас стать посредником между и.о. и мной.
– Я вас всегда любил за смелость, но на вольных хлебах она у вас превратилась в наглость, милейший. Вы или переоцениваете меня, или себя, или недооцениваете исполняющего обязанности президента.
– А вы все-таки попытайтесь!
– Думаете, вам разрешат создать новый орден иезуитов? Защищать государство снаружи?
– А почему бы и нет?
– Вы помните, что Игнатий Лойола в результате довольно долго просидел в застенках Святой Инквизиции?
– Постараюсь этого избежать.
Виктор Николаевич засмеялся.
Михаил присоединился к нему.
– В той информации, что я вам отдал, есть кое-что и для и.о. Посмотрите сами и передайте, пожалуйста.
Виктор Николаевич снова засмеялся, покачивая головой:
– Ладно, я попробую. Можете идти, если у вас все.
– Последний вопрос. У вас в правом кармане пальто – пистолет. Для меня? Почему не выстрелили?
– Дурак, – Виктор Николаевич остановился и повернулся к Михаилу, – тебя из такой пукалки все равно не убьешь. Тебя если стрелять, то из крупнокалиберного пулемета.
– Тогда зачем пистолет?
– А думаешь, приятно будет, если какая-нибудь шелупонь уличная запинает ногами целого секретного генерала?
– Тогда больше вопросов нет, – сказал Михаил.
– Ты знаешь, как падают кошки?
– На четыре лапы, а что?
– Мне вот не так давно один старший лейтенант, тот, что ездил с твоей легкой руки в Будапешт, а потом в Киев, сказал на это, что кошка остается целой, только если упала с не очень большой высоты. Ты не слишком высоко пошел?
– Я вам отвечу загадкой на загадку, – засмеялся Михаил, – не так давно услышал. Один наркоман говорит другому: «А знаешь, кто такие вертолеты? – Нет. – Это души убитых танков!». До встречи!
– До встречи! – Виктор Николаевич пожал руку Михаилу, тот ускорил ход и быстро скрылся впереди.
– Души убитых танков, – печально улыбнулся Виктор Николаевич.
Но пока до сна дело не дошло. Пока дело дошло до нескольких бутылок вина и пошлых анекдотов. Я принимал по мере сил участие во втором, не имея желания участвовать в первом. Да и в анекдотной части я принимал участие скорее по привычке, почти на автопилоте. С вечера пятницы мозги мои были заняты не игрой.
Я придавался своей мерзкой привычке, дав согласие, продолжать копать себя на предмет, зачем я это сделал.
Зачем?
Ради денег. Это самое простое и объяснимое намерение. И оправдание. Мне очень нужны деньги. И мне очень нужна работа. И это не одно и то же. Деньги мне нужны, тут я согласен с классиком, чтобы о них не думать. А работа мне нужна, чтобы уважать себя. Уважать. И не сойти с ума от безделья. И не съесть себя поедом.
Мне никогда не доводилось поставить над собой эксперимент. Вот, если бы мне дали много-много денег, стал бы я работать для удовольствия, или предался бы разным излишествам? Ну, там Канары, бабы, цепура и пара золотых болтов…
Толик вон не выдержал. А я? А мне никто не предлагал. Грустно. Или не очень?
Мне предложили работу. Ура, мне предложили работу! И я, ура, на нее согласился. Что дальше?
– Лады, – сказал Толик на прощание, – тяни дальше свою мысль про войну, но не забывай, что нужно найти тот самый секрет. Не найдешь – хреново, но переживем. Найдешь – класс…
– Но можем не пережить, – меланхолично закончил разговор я.
Переживу или не переживу.
Вспомнил шутку, присланную когда-то в редакцию. Ему так часто говорили «не переживай», что он действительно этого не пережил.
Не переживай, Саша.
Завтра мы приедем в Город. Я забрасываю вещи домой, принимаю душ, завтракаю, звоню Алиске… Нет, вначале звоню Алиске, а потом завтракаю. Потом…
Потом мне придется идти к Рубченко и просить, чтобы он продлил мне удостоверение. Рубченко представляет в Украине достаточно влиятельный российский ежемесячник и, помня наши хорошие отношения, выписал мне временное удостоверение. Тридцать первого декабря истек очередной срок.
А я слишком привык носить в кармане журналистскую корочку. Без нее чувствую себя почти голым. И кроме этого, мне придется общаться со многими людьми, а люди, многие люди, предпочитают общаться с журналистами. Это многим людям льстит. Некоторые до сих пор полагают, что журналисты интересуются чем-то, кроме своего благосостояния.
Значит, Рубченко. Потом?
А что потом? Куда? Время внутренних копаний закончилось, нужно накапливать фактаж. Что, где и, соответственно, когда? Зачем? Это очень опасный вопрос. У меня возникло сильное впечатление, что тут как раз особо глубоко лезть не стоит. Просто – война.
Жуткое сочетание: просто война. Просто одни убивают других, под аплодисменты или возмущенный свист. И кто-то суетится между покойниками и собирает трофеи, выворачивает карманы убитых и раненых, а если раненый пытается протестовать, то мародер помогает ему перейти в категорию покойников.
– Как куда? – включилась в разговор Лена, жена нашего капитана, формально играющая в команде Донецка, но мужественно переносящая все тяготы общения с нашей командой, – На балкон, чтобы не завонялся.
Команда принялась обсуждать этот вариант, прикидывая, сколько я пролежу на балконе, как они меня будут туда перетаскивать, с моими габаритами и весом.
– Добрые вы, – сказал я и попытался перевести стрелки на Брукмана, который как раз ел. – Вон лучше Брукмана на балкон вынесите, он легче.
– Легче, – согласился Ходотов, – а жратвы сколько сэкономим…
– Боря, перестань есть, – попросила Катя.
– Свободна, селянка, – цитатой ответил Брукман, – не видишь, играю.
В комнату заглянуло девичье лицо, что-то прощебетало и исчезло. Все посмотрели на Пелипейченко.
– Я сейчас, – сказал Олег и направился к двери.
– Прямо сейчас! Он это будет делать прямо сейчас! – закричал я.
– Олеженька у нас сейчас причешется перед зеркалом… – начал Ходотов.
– И будет красивым, просто как киноартист, – закончил я.
– А вы в мультфильмах не снимались? – опять цитатой поинтересовался Брукман
И мы заржали.
За это я нашу команду и люблю. Мне в ней легко. До тех пока мы не начинаем выяснять, из-за кого опять не взяли вопрос.
– Пойду и я пройдусь, – сказал Брукман, – грубые вы.
– А сам-то, а сам…
– Опять в другую команду пойдешь, – сказал Ходотов, – а как же верность нашей?
– Присягал я на вашу верность! – и Брукман покинул номер.
– Кто следующий? – Спросил я.
– Мне нужно сходить в штабной номер, – вспомнил Кулинич, а Лена отправилась в расположение донецкой команды, в которой начинала играть еще в девичестве и продолжала это делать, выйдя замуж за Кулинича и переехав в Город.
Катерина ушла в свой номер купаться.
– Что будем делать? – спросил я Ходотова.
– Ни малейшего понятия, полежу, почитаю, наверное.
– Тогда я пойду пройдусь.
– Иди-иди.
И я пошел.
Мимо мелькали знакомые и не очень знакомые лица, с некоторыми я просто вежливо здоровался, а с некоторыми обменивался последними новостями или анекдотами.
Кто-то из одесситов увидев меня, остановился и почесал в затылке:
– Ты приехал?
– А что, не похоже?
– Тебя минут десять назад искал кто-то у регистратуры, ему сказали, что ты не прописывался в гостинице.
– Я без прописки, на полу. А кто искал?
– Мужик какой-то. Спустись в вестибюль, посмотри.
В вестибюле все было то же: привет, привет, как дела, здорово!
– О, нашелся! – сказал кто-то у меня за спиной громким и малознакомым голосом.
Я поначалу даже и не обернулся, но когда меня треснули по плечу, пришлось поворачиваться.
– Какого?.. – и слова застряли у меня в горле.
– Здорово, Карлович.
Я привык к тому, что меня называют по отчеству. Это как-то выделяет меня из толпы. Пару раз даже спрашивали, не прибалт ли я? И тогда приходилось объяснять, что нет, что отчеством меня наградили мои дедушка и бабушка, большевики с дореволюционным стажем, назвавшие своего сына в честь Карла Маркса.
Но я не помнил, чтобы давал разрешение на такое ко мне обращение одному своему знакомому, не состоявшемуся работодателю, некоему Толику Жовнеру.
– Как жизнь? – спросил Жовнер, протягивая руку.
– Нормально, – автоматически ответил я и пожал руку.
– Еле тебя нашел, блин, уже думал, что ты не приехал.
Стоп, подумал я. Мне твердо обещали, что я никогда его больше не увижу. Если мне не врал Михаил, то заказ романа о войне был вызван каким-то негодяем, с которым, судя по всему, успели разобраться так, что даже и Жовнеру попало. Но теперь выходило, что Толик жив и невредим, и что он нашел меня. Только вот зачем?
– Ты сейчас свободен?
– Чисто, да, – сказал я деревянным голосом, – типа.
Толик не обиделся и засмеялся:
– В натуре. Давай съездим в город, поболтать нужно.
– А здесь нельзя?
– Где? – Жовнер обернулся, – Тут?
– Вон кресла есть.
– Саша, привет, – мимо прошла целая команда, пожимая мне руку.
– Здесь поговорить не получится, – оценил Жовнер, – пошли в кафе.
Кафе было рядом с корпусом, Толик заказал коньяк и кофе, я отказался от коньяка и из принципа заказал чай, и мы сели к столу, стоявшему в самом углу зала.
– Ну, блин, еле тебя нашел, твое здоровье! – сказал Жовнер и опрокинул рюмку себе в рот. – Позвонил тебе вчера домой, типа, как с тобой стрелку забить, а пацан твой сказал, что ты уже уехал в Ялту.
Я в тачку и сюда. По дороге пробил по мобилке, что вы играете в «Примоском». Приезжаю, прикидываешь, а мне – нету Заренко. Чуть не разнес эту халабуду.
Я рассеяно кивал, а сам прикидывал в уме, зачем это мог так меня разыскивать Толик. Ничего здравого на ум не приходило.
– Я тебя чего искал, – перешел, наконец, Жовнер к делу, – я тебя по делу искал.
– По какому? – выдохнул я.
Действительно интересно, зачем меня мог разыскивать такой крутой парень как Жовнер. Мысль о том, что он просто хотел забрать у меня назад заплаченные и не отработанные деньги, я старательно отгонял.
– Так по какому?
Толик допил коньяк и взял свой кофе:
– Я тебя не сильно с книгой подставил?
– Что?
– С книгой я тебя подставил не очень сильно?
– Н-нет… – протянул я.
– Хорошо, а я, брат, влетел так, что чуть сел. Дрова.
Чуть не сел. А мне только сообщили, что отныне перестают мной интересоваться.
– Прикинь, я ведь как, капусты немного нарубил, то, се, дело небольшое есть, а тратить бабки некуда.
– Ну, – я понадеялся, что мой взгляд выразил соболезнование по случаю такой страшной проблемы у дорого Толика, – это серьезно.
– Не надо на меня так смотреть, Саша, не надо. Я все понимаю. Типа потратить бабки на квартиру, тачку, цепуру и пару золотых болтов. На Канары мотануть… Что еще?
– Все, – сказал я.
– Вот и то-то. Все! А дальше?И дернул меня черт связаться с мужиком одним. Толковый на вид муж, с понятием. Он мне и посоветовал завязаться с книгой.
Так, подумал я, вот оно и прорисовывается потихоньку. Плохой мужик порекомендовал. Давай-давай, Толик, рассказывай.
– По серьезному так завязались. Даже типографию нашли, в Будапеште.
Здравствуйте, господин Зимний, мир вашему праху.
– Мне Иванов, тот мужик посоветовал, к Зимнему мотануться. Я о нем еще по Украине слышал, были знакомые общие. Я и поехал. Перетерли этот базар, все решили, он директора типографии вызвал, объяснил все как нужно, а потом и говорит, кто, говорит, писать тебе будет?
Понимаешь, Саша, ты только без обид, я тогда других нашел, Иванов подсказал, сука. А они начали с базара съезжать. Один по чайнику схлопотал.
– Сотрясение мозга, – подсказал я, – потасовка на улице.
– Точно, а ты откуда знаешь?
– Сказали добрые люди.
– Тебя что, таки вызывали?
– Ко мне приходили. Старые знакомые, – я по-быстрому скомкал тему и попытался вернуть Жовнера на путь основного сюжета, – и что сказал Зимний?
– Артем Иванович мне дал твою книгу и сказал, как тебя найти. Говорит, этого точно не тронут. И вроде ты с головой. Я дернул двух-трех человек, любят тебя не сильно, но дураком никто не назвал. Я тебя и нашел.
В кафе зашел Пелипейченко с дамой. И дама, похоже, была не, с которой он выходил из номера. Заметив меня, кивнул и, что-то шепнув на ухо даме, вышел.
Из дальнейшего рассказа стало понятно, что вдруг все оборвалось. К Жовнеру пришли крутые ребята и начали задавать серьезные вопросы. Оказалось, что загадочный Иванов вовсе не Иванов, а бывший русский шпион, решивший чего-то там замутить.
Достал где-то немеряно бабок, и стал башлять журналистам, ментам, еще всяким лохам, чтобы они ему материалы сбрасывали, всякое дерьмо на кого угодно. И чуть ли не склады с оружием стал этот Иванов по России создавать и по Украине.
Когда Жовнер дошел до скупки журналистов, я ухмыльнулся. Вот откуда растут ноги у организации журналистов «Единение»! То-то Репин исчез из поля моего зрения и больше не пытался собирать собраний и митингов.
Зачем Иванов книгу решил заказать, этого ни я, ни Жовнер, ни те, кто с ним разговаривал, так и не поняли. Может, хотел как-то шпионскую свою деятельность прикрыть, может, еще чего. Темное это дело. Короче, Толика почти до Нового года тягали в разные кабинеты и морочили голову. Одновременно на его фирму наехали из налоговой, но хрен что им обломилось, у него бухгалтер такой, что кому угодно мозги вправит. С Нового года до Рождества он, как и положено, расслаблялся и отдыхал, а позавчера решил, что нужно меня найти.
– Зачем? – коротко спросил я.
– Как? – удивился Жовнер, – А книгу писать?
Мне показалось, что стул подо мной закачался:
– Книгу?
– Ага, – Жовнер еще раз сходил за коньяком, и у меня появилось время для размышлений.
На полного идиота Толик похож не был. Более того, при сравнении с другими моими знакомыми конкретными пацанами, он отличался умом и сообразительностью. И какими-то интеллектуальными запросами. Книгу вот издать запало человеку в душу, изможденную Канарами, тачками и цепурами.
И то, что его чуть не посадили из-за этой книги, обвинив в шпионаже и террористической деятельности, его не волновало. И мое мнение его тоже волновало только постольку поскольку. А вот меня мое мнение волновало сильно.
Мое мнение требовало, чтобы я послал Жовнера с опасным проектом на фиг. Требовало категорично. Просто с ножом к горлу приставало ко мне мое мнение. Не лезь. И я почти был согласен со своим мнением, но выполз на свет червь сомнения и стал меня точить.
А почему это нет? Ты хотя бы выслушай предложение.
– Ну, как? – спросил Толик.
– Не знаю. Я набросал несколько сценариев войны, как мы договаривались. Можешь глянуть…
– Гляну, обязательно гляну. Только вот одно но…
– Что именно?
– Война – это круто. Только вот этот тип Иванов не войну ведь хотел организовать. Или войну?
– А я откуда знаю? У него и спроси.
– Вот. У него не спросишь. Он, как я понял, самоубийством покончил. И я так понял, что выкопал он чего-то такое, что все перепугались. Или рядом совсем был. Сечешь?
– Нет.
– Сам подумай, как один мужик, даже самый умный, может устроить заваруху? Войну между Россией и нами? Как? Значит, секрет какой-то есть. Вот и переполошились все наверху. Понял? Секрет.
– Страшная военная тайна.
– Не знаю, может и страшная. Только многие испугались.
– И что ты предлагаешь?
– А что, если мы об этом книгу напишем? Прикинь, самый крутой террорист за всю историю. Человек, испугавший Россию. Как?
Что-то у него в глазах блеснуло. Я не успел ни распознать, ни испугаться. Не безумие вроде, но какое-то увлечение. Что-то такое большое, что заставляло биться его сердце чаще, а у меня вызвало дрожь в руках.
– Как? – повторил Жовнер.
– Не знаю…
– Чего там знать?
– Понимаешь, когда тебя крутили по этому делу, ко мне пришли и сказали, что на этот раз они меня отмазали, но больше я не являюсь исключительным. Теперь, если кто из тех, что в погонах на меня обидится, хреново мне будет, – я сказал это, стараясь не глядеть ему в глаза.
– Боишься? – сразу, без паузы спросил он.
Я усмехнулся.
– Мы ж не будем бомб взрывать. Только книгу…
– Ты хочешь вычислить, как можно победить Россию вместе с Украиной силами одного человека и думаешь, что этого никто не заметит?
– Когда заметит – поздно будет.
– Для кого?
Теперь промолчал Жовнер. Я поглядел на часы, висевшие над баром:
– Извини, мне пора.
– Ага, – кивнул Жовнер, потом оживился, – на тебе еще визитку, сбрось мне на мейл свои сценарии. Лады?
– Лады, – согласился я.
– И еще, – Жовнер поднял указательный палец, – я останусь тут переночевать. Ты в каком номере?
– Триста двенадцатом.
– Вечером я зайду, ты пока подумай. Прикинь. Если не надумаешь – жаль, но я пойму. Лады?
– Лады.
– И последнее, – Жовнер полез в карман, – мы с тобой когда говорили в гостинице, не помнишь?
– В конце октября.
– Я тебе заплатил бабки за месяц…
– И еще за один, в счет гонорара, – мертвым голосом сказал я.
Вот сейчас он просто скажет, что раз я гонорара не получу, то мне нужно вернуть эти триста баксов.
– Сейчас у нас середина января, – Жовнер разговаривал сам с собой, – значит, октябрь, ноябрь, декабрь, январь. Минус октябрь. Девятьсот баксов получается.
Кровь бросилась мне в лицо. Мне захотелось встать и выйти, но я не мог. Я физически не мог заставить себя подняться, я как загипнотизированный следил за его руками.
Одна сотня, две, три, четыре, шесть, девять.
– Держи, это зарплата за прошлые месяцы.
– Я…
– Ни хрена, – оборвал меня Жовнер, – я не прекратил договор – должен заплатить. Тебя мои проблемы не касаются. Въехал?
– Въехал.
– Часиков в десять я загляну к тебе, может, ты чего и решишь.
Я встал из-за стола, скомкал деньги и засунув их себе в карман. Снова та же дилемма? Браться за работу ради денег, или не браться? Браться или нет?
Совать голову в петлю?
Что мне при последней встрече говорил Михаил?
«Вы больше не исключительный. С вас снята защита.»
Сволочи. А почему это, собственно, я был исключительным? Только из-за того, что у меня была защита? С каких это пор я должен ждать, чтобы меня защитили. Я ведь всегда гордился тем, что мне никто не помогал, что нет у меня крыши. И я так спокойно согласился с тем, что отныне я должен быть ниже травы и тише воды.
Или я только затаился? Мне нужен был только повод?
– Ты о чем думаешь? – спросил подошедший Ходотов.
– Уже ни о чем, – сказал, я, – уже все придумано.
15 января 2000 года, суббота, 20-00, Москва.
– Я, наконец, получил прямой приказ, найти Михаила. Лучше живым Мне так и сказали, лучше живым, – сказал Виктор Николаевич.– Почему такая паника?
– Это не паника, Игорь, это политика. Теперь и у нас начались гонки. Хотя, надо отдать должное президенту, начались они нетривиально.
– Полагаешь, президент сам решил?
– Ты у меня спрашиваешь? Мы сейчас в загоне. Нас сейчас прижимают. Мы провинились. И у нас теперь одна твердая задача – бороться с чеченским терроризмом. И мы боремся.
– Сосновский больше не появлялся?
– Ни боже мой. Теперь он будет меня сторониться изо всех сил. Ему теперь нужно быть лояльным к и.о. Даже Гоппе и тот отрабатывает деньги чеченцев осторожно, сквозь зубы.
– Витя, – Игорь Петрович потер подбородок, – ты что, действительно считаешь, что Мазаев и был Врагом?
– А кого-нибудь это интересует? Вся операция полностью выведена из-под моего контроля. Нам разрешили вычистить конюшни, а теперь… Теперь у нас более конкретные задачи. Более понятные и более конкретные.
Мне уже никогда не простят того, что я проморгал возле себя Михаила, а еще больше то, что вычислив его, я все-таки дал ему возможность действовать самостоятельно. Ладно, – Виктор Николаевич встал с кресла, – пора нам по домам.
– Тебя подвезти? – спросил Игорь Петрович.
– Пожалуй, пройдусь, – улыбнулся Виктор Николаевич.
– Ты стал больше ходить пешком.
– Старею, нужно больше дышать свежим воздухом.
– Это на наших улицах?
– Тогда хотя бы больше ходить. Это тоже полезно.
– До понедельника, – попрощался Игорь Петрович и вышел.
Виктор Николаевич убрал со стола все бумаги, положил их в сейф и закрыл. Подумав, снова открыл сейф и с нижней полки достал небольшой пистолет. Проверил обойму, передернул затвор и, поставив пистолет на предохранитель, положил его в боковой карман пальто.
На улице было холодно, и Виктор Николаевич поднял воротник.
Свернув в переулок, где движения народа почти не было, Виктор Николаевич пошел, не торопясь и не оглядываясь. Пожилой человек вышел погулять в морозный вечер.
Руки были спрятаны в карманы пальто, плечи ссутулились.
– Не помешаю? – раздалось внезапно совсем рядом.
– Я вам уже сколько раз говорил, Миша, – не оборачиваясь и не вынимая рук из карманов, сказал Виктор Николаевич, – никогда не подходите к начальству, даже бывшему, незаметно. Этим вы его унижаете. А если бы я упал от сердечного приступа и умер? Вы ведь стали теперь преступником. А чуть не угодил в пособники.
– Извините, Виктор Николаевич.
– Извините. Изгадили мне неплохую карьеру, да еще не соизволили выйти со мной на связь по запасному каналу. Сколько мне еще нужно было слоняться по вечерним улицам Москвы, чтобы вы все-таки подошли ко мне?
– Но я же подошел.
– Подошли, Миша. Рассказывайте, как там живется по ту сторону баррикад.
– Живется как-то.
– Обскакал нас Враг?
– В этом заезде – обскакал.
– Вы полагаете, что это был не Мазаев?
– А вы как полагаете?
– Слушайте, – возмутился Виктор Николаевич, – Кто из нас к кому пришел на встречу? Что за привычка отвечать вопросом на вопрос? Я пока еще ваш начальник. Формально, но тем не менее. Никто не удосужился вас уволить. Вы попали под служебное разбирательство. Так что, будьте добры, отвечайте.
– Я не верю в то, что Мазаев был Врагом. Вы играли когда-нибудь в покер на костях?
– Что за жуткое название?
– Игра совершенно безобидная. Есть пять кубиков, игроки их бросают по очереди, записывают очки. Играли?
– Как-то не довелось.
– Тогда я быстро поясню. Игра как бы делится на две части. Первая – школа, вам нужно с трех бросков добиться того, чтобы минимум три кубика легли одинаковыми гранями наверх. Единички, двойки, пятерки – вы обязаны получить все цифры. И есть еще фигуры, нечто вроде произвольной программы. Пара, две пары, два стрита, фул, звезда. И на каждую фигуру тоже по три броска. Не получилась фигура с первого раза, можете оставить один или сколько нужно кубиков на месте и перебросить остальные…
– Миша, вам не кажется, что вы несколько увлеклись описанием игры?
– Еще немного потерпите, я быстро. Если вам удалось выбросить фигуру с первого броска, то очки удваиваются. Но если вам и с третьего раза фигура не далась, вы можете просто вычеркнуть ее, вроде бы вы ее выполнили, только очков не заработали. Играют люди в покер на костях по-разному. Большинство увлекаются фигурами, конкретным зарабатыванием очков. Это очень наглядно. А потом вдруг оказывается, что, выполнив много фигур, они не успели выполнить школу. А за каждую не выполненную позицию вам насчитывается пятьдесят очков штрафа. И вы, получив несколько блестящих комбинаций на фигурах, все равно проигрываете, на школе.
– Философская игра, – немного помолчав, заметил Виктор Николаевич.
– Философская, но и это еще не все. Иногда бывает по другому. Человек так старается выполнить школу, что тратит все попытки на нее и ничего не зарабатывает на фигурах, а его соперник, сознательно рискнув, даже теряя на штрафе, свое зарабатывает на фигурах.
– И на чем вы думаете заработать свои очки?
– Пока еще не решил.
– Ну, хорошо, вы меня просветили, что дальше? Зачем-то вы пришли ко мне?
– Извиниться за все.
– Извиняю.
– Еще договориться о каналах связи.
– Давайте, – Виктор Николаевич протянул левую руку и, когда Михаил положил на нее небольшой рулончик бумаги, спрятал в карман. – Что еще?
– И хотел попросить вас стать посредником между и.о. и мной.
– Я вас всегда любил за смелость, но на вольных хлебах она у вас превратилась в наглость, милейший. Вы или переоцениваете меня, или себя, или недооцениваете исполняющего обязанности президента.
– А вы все-таки попытайтесь!
– Думаете, вам разрешат создать новый орден иезуитов? Защищать государство снаружи?
– А почему бы и нет?
– Вы помните, что Игнатий Лойола в результате довольно долго просидел в застенках Святой Инквизиции?
– Постараюсь этого избежать.
Виктор Николаевич засмеялся.
Михаил присоединился к нему.
– В той информации, что я вам отдал, есть кое-что и для и.о. Посмотрите сами и передайте, пожалуйста.
Виктор Николаевич снова засмеялся, покачивая головой:
– Ладно, я попробую. Можете идти, если у вас все.
– Последний вопрос. У вас в правом кармане пальто – пистолет. Для меня? Почему не выстрелили?
– Дурак, – Виктор Николаевич остановился и повернулся к Михаилу, – тебя из такой пукалки все равно не убьешь. Тебя если стрелять, то из крупнокалиберного пулемета.
– Тогда зачем пистолет?
– А думаешь, приятно будет, если какая-нибудь шелупонь уличная запинает ногами целого секретного генерала?
– Тогда больше вопросов нет, – сказал Михаил.
– Ты знаешь, как падают кошки?
– На четыре лапы, а что?
– Мне вот не так давно один старший лейтенант, тот, что ездил с твоей легкой руки в Будапешт, а потом в Киев, сказал на это, что кошка остается целой, только если упала с не очень большой высоты. Ты не слишком высоко пошел?
– Я вам отвечу загадкой на загадку, – засмеялся Михаил, – не так давно услышал. Один наркоман говорит другому: «А знаешь, кто такие вертолеты? – Нет. – Это души убитых танков!». До встречи!
– До встречи! – Виктор Николаевич пожал руку Михаилу, тот ускорил ход и быстро скрылся впереди.
– Души убитых танков, – печально улыбнулся Виктор Николаевич.
16 января 2000 года, воскресенье, 22-00, время Киевское, поезд «Симферополь – Город».
В плацкартных вагонах есть свои преимущества, когда едешь большой веселой командой. Проверено на практике – в отсек плацкартного народу вмещается больше, чем в купе. Это если нужно потрепаться, выпить и посмеяться. Для меня подобное удовольствие обычно бывает подпорчено как раз тем, что меня на полку плацкарта вмещается очень мало. В длину. Приходится всю ночь контролировать свои ноги, норовящие перекрыть проход.Но пока до сна дело не дошло. Пока дело дошло до нескольких бутылок вина и пошлых анекдотов. Я принимал по мере сил участие во втором, не имея желания участвовать в первом. Да и в анекдотной части я принимал участие скорее по привычке, почти на автопилоте. С вечера пятницы мозги мои были заняты не игрой.
Я придавался своей мерзкой привычке, дав согласие, продолжать копать себя на предмет, зачем я это сделал.
Зачем?
Ради денег. Это самое простое и объяснимое намерение. И оправдание. Мне очень нужны деньги. И мне очень нужна работа. И это не одно и то же. Деньги мне нужны, тут я согласен с классиком, чтобы о них не думать. А работа мне нужна, чтобы уважать себя. Уважать. И не сойти с ума от безделья. И не съесть себя поедом.
Мне никогда не доводилось поставить над собой эксперимент. Вот, если бы мне дали много-много денег, стал бы я работать для удовольствия, или предался бы разным излишествам? Ну, там Канары, бабы, цепура и пара золотых болтов…
Толик вон не выдержал. А я? А мне никто не предлагал. Грустно. Или не очень?
Мне предложили работу. Ура, мне предложили работу! И я, ура, на нее согласился. Что дальше?
– Лады, – сказал Толик на прощание, – тяни дальше свою мысль про войну, но не забывай, что нужно найти тот самый секрет. Не найдешь – хреново, но переживем. Найдешь – класс…
– Но можем не пережить, – меланхолично закончил разговор я.
Переживу или не переживу.
Вспомнил шутку, присланную когда-то в редакцию. Ему так часто говорили «не переживай», что он действительно этого не пережил.
Не переживай, Саша.
Завтра мы приедем в Город. Я забрасываю вещи домой, принимаю душ, завтракаю, звоню Алиске… Нет, вначале звоню Алиске, а потом завтракаю. Потом…
Потом мне придется идти к Рубченко и просить, чтобы он продлил мне удостоверение. Рубченко представляет в Украине достаточно влиятельный российский ежемесячник и, помня наши хорошие отношения, выписал мне временное удостоверение. Тридцать первого декабря истек очередной срок.
А я слишком привык носить в кармане журналистскую корочку. Без нее чувствую себя почти голым. И кроме этого, мне придется общаться со многими людьми, а люди, многие люди, предпочитают общаться с журналистами. Это многим людям льстит. Некоторые до сих пор полагают, что журналисты интересуются чем-то, кроме своего благосостояния.
Значит, Рубченко. Потом?
А что потом? Куда? Время внутренних копаний закончилось, нужно накапливать фактаж. Что, где и, соответственно, когда? Зачем? Это очень опасный вопрос. У меня возникло сильное впечатление, что тут как раз особо глубоко лезть не стоит. Просто – война.
Жуткое сочетание: просто война. Просто одни убивают других, под аплодисменты или возмущенный свист. И кто-то суетится между покойниками и собирает трофеи, выворачивает карманы убитых и раненых, а если раненый пытается протестовать, то мародер помогает ему перейти в категорию покойников.