Зверев И. Второе апреля

перед всеми. И скажете им эти самые слова! Громко: экскаватор был не нужен!
Мне нужно было, чтоб вы вкалывали в выходной на дурацкой работе, чтоб
приехал представитель и поставил галочку. На бумажке. Вы встанете и скажете
это!

Сухоруков. Ну вот: говори с вами после этого по-людски... как со
взрослыми. Ладно, мальчик, завтра сам встанешь и скажешь, что хочешь. И
вылетишь, голубчик, пулей... как бобик...

В дверях появляется Ира. Ей вдогонку Катин голос из комнаты.

Катя. Вторая дверь направо.

Ира (смеется). Не-е-ет, я не туда... Товарищи, я, как пьяная. Хотя,
честное слово, две вот такие рюмочки... Но я пьяная! Это от счастья, дядя
Яша... Вы тоже очень счастливы оба -- вы делаете настоящее дело. Большое! От
которого всем хорошо... А вы, глупые, хмуритесь и ругаетесь, я же слышала,
вы сейчас ругались... Это глупо, дядя Яша! Я считаю, человек должен быть
счастлив. Он должен добывать счастье из всего -- из работы, из травы, из
воздуха, из всего. (Обнимает Сухорукова). Нет, правда, я где-то читала:
можно добывать золото из морской воды. Просто брать воду и получать золото.
И можно счастье из воздуха добывать. Просто жить, и быть добрыми, и смотреть
всем людям в глаза -- вот так. Нет, правда же... Ну посмотрите друг на друга
вот так... Ну, пожалуйста.

В дверях появляется Суворов.

Суворов (куда-то назад). Спасибо, я знаю, вторая дверь направо...
(Саше). Ну, что происходит в Гайд-парке? (Саша злобно молчит.)

Ира. Они ругались...

Суворов. Люди в столь разном чине ругаться не могут. Просто ваш
дядюшка, очевидно, сделал юноше отеческое внушение. (Саша порывается встать
и уйти.) У-у, для бойца вы что-то слишком нервный.

Ира. Не дразните его, это не честно...

Саша (Ире). Спасибо... Я как-нибудь сам защищусь!

Суворов. Ого! (Смеется.)

Саша уходит.

Сухоруков. Теоретики, понимаешь... Желают иметь чистый продукт.
Понимаешь, вот отдельно добро, отдельно зло, отдельно подвиг там, а отдельно
-- наоборот. А его в природе не бывает... Все перепутано к чертовой матери,
все сложно, что голову сломаешь. Но они не желают считаться. Подай им все в
чистом виде: вот черное -- отдельно, вот белое -- отдельно...

Ира. Котлеты -- отдельно, мухи -- отдельно. (Смеется). Правда, странные
требования?


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Прорабка-времянка. За окном пейзаж стройплощадки. Плакаты "Только
хорошо потрудившись, можно выполнить высокие обязательства", и "В бой за
большую химию, беспокойные сердца", и "Мы за мир". Чертежи. За столом Саша
пьет молоко из бутылки и закусывает бутербродом. Входят со всяческой снедью
Костя и Виктор.

Костя. Привет, привет, и танки наши быстры!

Саша. Ну так как? Боги мы или не боги?

Виктор (как-то невесело). В общем-то боги! Я все проверил, как двадцать
следователей по особо важным... Все нормально! Радуйся, дитя...

Саша. Почему дитя? Я -- дитя?

Виктор. Ладно... Неважно... Радуйся себе -- и все!

Саша. Ну я и радуюсь! Я правда чувствую себя, как бог! Сегодня вдруг
проснулся -- и понимаю: все могу. Как Лев Толстой.

Костя. Не, Лев Толстой, по-моему, как раз всегда боялся, что не
получится, как надо. А вот Пушкин, тот действительно...

Виктор. Что? Что?
Костя. Пушкин, говорю, тот правда, когда что хорошо сделает -- так
всегда бегал в одной рубашке и кричал: ай да Пушкин, ай да сукин сын!
Честное слово, я читал где-то.

Входит Фархутдинов.

Фархутдинов. Приятного аппетита, товарищи... А это вы напрасно...
Молоко с мясом вредно... (Саше). Слушай, что ты там за заявление подал?
Брось, ей-богу. Ну что это за склока! Чего ты добиваешься?

Саша. Разговора! Мы тут как черти вкалываем, горы ворочаем... вот такую
турбину до срока... А рядом вдруг вранье, липа. Вот давайте возьмем и
разберемся... И выкинем все это...

Костя. Так прямо возьмешь -- р-раз--и выкинешь?..

Фархутдинов. Нет, серьезно. Ну чего разбираться? Я с тобой согласен. В
данном случае было неудачное мероприятие, непродуманное. Но вот ты его
скомпромеНтировал -- и это еще непродуманней. А если мы теперь еще начнем
копать и разбираться, так совсем докомпромеНтируем. А предположим, завтра
нужен будет настоящий воскресник! И что мы скажем?

Саша. Скажем, что нужен воскресник. Мы ж не дело подорвем! Брехню! Как
же вы не понимаете?

Виктор. Правда, это ж азбучно. Когда снимают дурака или гада, попавшего
в исполком, так это же не компрометирует советскую власть. Компрометирует
как раз тогда, когда его назначают. Или прощают. Это ж так ясно, кажется.

Фархутдинов. Что ж вы считаете, что Яков Па-лыча надо снимать? Прямо
так и снимать? Я его тридцать лет знаю. Больно скорые вы снимать.

Саша. Ахат Фархутдиныч, вы же недавно в чинах, только вас выбрали, а вы
уже мыслите оргвыводами: снимать! Не снимать!

Фархутдинов (смеется). Да, бригадиром было легче, чем председателем
этого... постройкома. В сто раз. Ты не представляешь, Саша... Но вообще,
может, действительно стоит обсудить, а? На конкретном примере, так
сказать... Но только, ребята, чтоб без перегибов, в правильном разрезе.

Виктор. А какой разрез правильный?

Фархутдинов. Вот то-то и оно. Так что смотри, Саша! (Уходит.)

Виктор (у него полон рот). Да, брат, смотри, оправдай доверие.

Саша. Это точно... Вот именно доверие... Костя, дай помидорчика... Меня
в Инкарске в шестедесят первом комитет поставил отвечать за атеизм. А там у
нас много было львовских девчат, верующих. Ну, я их собрал в клуб. И поп их
пришел, тоже львовский. Молодой парень -- может, на три года старше нас или
на четыре. Ну я говорю, что бога нет, потому что... Ясно -- достижения
науки, атомный ледокол, и освоение космоса, и Гагарин летал -- нигде бога не
видал. А потом встает этот поп и говорит: правильно -- спутники и атомоход,
но вот в евангелие от Матфея про это сказано... И еще царь Давид познал, что
вселенная... И так далее.

Костя. Да, они умеют здорово заливать. И даже с литературной точки. Мне
мать читала (произносит торжественно): "и стало так!" Правда, это красиво
как-то звучит: "и стало так!"

Саша. Красиво... А я, конечно, был в вате, я мог отвечать только
"вообще": "религия -- это опиум для народа". Ну, на другой день я -- в
райком и говорю: дайте мне библию! А они говорят: "Зачем тебе? Не надо тебе.
Ты давай читай материалы". -- "Какие, говорю, материалы? Мне ж надо все
знать, чтобы убеждать". А инструкторша говорит: "Как какие материалы?
Соответствующие".

Костя. И не дала? .

Виктор, Даст она! Есть у нас такая манера: посылать в бой без винтовок,
чтоб, не дай бог, сдуру не по-стрелялись.

Саша. Но во что ж они, вот такие, верят? Что ж они думают, что я вот,
комсомолец, без пяти минут инженер, только прочитаю библию и сразу весь
марксизм побоку? Сразу уверую в бога, в непорочное зачатие и прочее? Это они
сами ни во что не верят, вот такие, как тот... Или ваш Сухоруков.

Костя. Опять Сухоруков! У тебя прямо пунктик... Чем тебе плохой
Сухоруков?

Саша. Не верят! Идея родилась в борьбе, в огне, черт знает в какой буре
и пожарище, и все прошла... А они ее кутают, берегут, понимаешь, от всего,
от вопросов, от споров, от любого дыхания. Как свечечку, которую можно
плевком погасить. Нет, они не верят. И еще...

Резко звонит телефон на железном несгораемом шкафу.

Саша (в трубку). Сейчас! (Подходит к окну, орет.) Рябобык, к телефону!

Костя (испуганно). Мужской голос?

Саша. Да... То есть нет, пожилой...

Входит Юлька, берет трубку.

Юлька. Рябобык слушает... Ага... Хорошо, я сделаю, Пал Палыч...

Костя (облегченно вздыхает). А, это Гиковатый.

Юлька. Хорошо, Пал Палыч, я подсчитаю... Пал Палыч, у вас там Танечки
нет? Танька? Ага, я! Видела... Его в постройком выбирали... Ты не
представляешь, абсолютная деревня. Знаешь, такой охломон, деревянной бритвой
бреется. (Хохочет.) Абсолютный... Он с ней сидит, и, видно, ему боронование
снится, севооборот какой-нибудь...

Саша. А ну повесь трубку. Служебный телефон.

Костя (Саше). Чего ты к ней придираешься?

Юлька (в трубку). Ладно, Тань, после... (Косте). Правда, все
придирается, можно подумать, что он в меня влюблен.

Костя оторопело смотрит на Сашу.

Саша. Да не пугайся ты! Легко тебя...

Костя. Да, меня легко! Меня очень легко!... Потому что...

Юлька (быстро и властно). Костя, не отвечай ему! Он всех учит -- тебя,
меня, Яков Палыча даже. Подумаешь! Учинский!

Саша. Ушинский.

Юлька. Мне наплевать!

Виктор хохочет, Саша тоже. Юлька демонстративно открывает несгораемый
шкаф, достает и раскладывает свои табели.

Костя (примирительно). Про кого это ты? Что он деревянной бритвой?

Юлька. Да про Толю этого. Чуканов его фамилия. С металломонтажа, в
которого Таська влюбилась... Ну знаешь, такая, с золотым зубом... А он,
представляешь, женатик! И ничего в нем нет. Мы с Клавкой Лифшиц бегали
смотреть.

Костя (убито). Бегали?

Входит Сурен.

Сурен. Привет монтажникам! (Саше). Говорят, вы достигли небывалых
высот.

Саша. Да вроде победили малость... Комиссия всю турбину облазила. И
Витя тоже... Говорят, первый класс.

Сурен. Приветствую и поздравляю! Вообще, Саша, вы личность! И насчет
Сухорукова...

Костя. Что это у вас за кепка такая?

Сурен. А правда, ничего кепочка? Восьмиклинка, жерар-филипповка! Не
одолжит ли кто-нибудь по этому поводу пятерку?

Виктор. Вы, конечно, шутите. Сегодня же четырнадцатое.

Сурен. Ничего не поделаешь, шучу.

Юлька. Пожалуйста, я могу вам одолжить, если хотите... Я все равно
коплю.

Сурен (удивленно). Спасибо, родная. До вторника...

Саша. На что это ты копишь? На приданое?

Юлька. Дурак... Я часики хочу купить. Есть такие маленькие часики, в
колечке. В перстне таком.

Виктор. Сти-ляга.

Юлька. Совсем даже нет... Они, если хочешь знать, наши, отечественные.
А на Западе, в Париже, знаешь какие часики есть? Танька рассказывала. В
сережках! Представляешь, в каждой сережке по часам.

Сурен. А как смотреть?

Юлька (достает зеркальце). Ну в зеркало. Или кого попросить: "Посмотри,
сколько время?" Это даже хорошо, у кого ушки красивые. Правда, Костя?

Сурен. Так вот, насчет Сухорукова. Я считаю, вы тогда правильно
задрались... Но теперь вы перебираете... Двадцать два очка!.. Ну зачем эти
штуки -- заявление. И тэ пэ... Нэкрасиво... И по-человечески неправильно...
Сухоруков ничего мужик... Не дуб... Даже наоборот (Саше). Ей-богу, я бы
подумал, что вы дурак, если бы не знал, что вы умный.

Саша. Вот-вот, умный... Если б не такой дурак... Будто я не понимаю,
что он ничего мужик?! Но противно же.

Сурен. Противно? А ты поставь себя на его место. Ты сам за себя
ответчик... Ну там и за мир во всем мире, за светлое будущее всех детей и тэ
пэ... А у него на руках конкретная стройка... Вон какая! И есть определенные
правила игры! Не им придуманные... И выгоды ему от них никакой.

Саша. А кому от них выгода? Тьфу! (Ему в бутерброде попался табак.)
Чего ты табаком на еду трусишь!

Костя. Извини.

Саша. А что, мужики, может, правда забрать заявление? А?

Костя. Ясно забрать! Давай я к Фархутдинычу сбегаю!

Сурен. Давай! Правильно! Некрасиво -- заявления подавать!

Виктор. Нет, стой! Опять на тормозах спустим? Надо же когда-нибудь
поломать к черту этот взаимный обман под красивым соусом. Общественная
работа, романтика... Оно ж не само по себе... Оно ж существует вместо...
Вместо чего-то настоящего -- настоящей общественности, настоящей работы, Мы
ж привыкли.

Cурен (серьезно). Черт знает... Может, ты и прав. Действительно
привыкли и даже не удивляемся. А чистый же пережиток культа! Хотя, с другой
стороны, чем виноват Сухоруков?

Саша (подходит к окну, присматривается там к чему-то). Не ви-но-ват...
Ник-то не вино-ват... Оно само собой размножается... Опылением;
Почкованием... Липа же! Дерево...

Виктор. Ну что ты несешь?.;

В дверь на мгновение заглядывает Ира.

Саша (Ире). Я сейчас... (Ребятам.) Ничего не несу... Меня ждут...

Костя. Ну так как же? С заявлением!..

Саша (рассеянно). Не знаю... Забирайте -- оставляйте... Мне уже эти
дискуссии -- вот так... До фонаря! (Уходит.)

Виктор. Ждут его!!'

Костя. Что-то часто стал к нам меднадзор заходить...

Виктор (торжественно-траурно). Да, Костя! Еще один железный боец
сломлен личным счастьем.

Юлька. А никакого личного счастья у них нет! Просто он с ней ходит... с
Ирой этой...

Виктор. Ходит?! Он и с тобой ходит...

Костя. Ну ладно притворяться... У девчонок такой прейскурант: "он с ней
ходит", или, скажем, "он с ней дружит", или "он с ней встречается". Чтоб,
значит, различать.

Сурен. А что выше? Вот, например, вы с Костей что? Встречаетесь?

Юлька (важно). Нет, мы с ним дружим, но еще не встречаемся.

Сурен. Ага, понятно. Ну, встретьтесь уже, наконец. Как путешественники
А и Б из арифметики. Но Саша наш! А?

За окном кто-то отчаянно лупит в рельс.

Костя. Готов перерыв! А я с этими разговорами заправиться не успел.
(Поспешно допивает свое молоко, отправляет в рот остаток бутерброда.) Третий
месяц горячка! Или же четвертый?

Сурен. Четвертый... А вообще, Витя, ты прав кое в чем... Надо задавать
наивные вопросы. Повсюду: "Пачиму так?", "Для чего эдак?" Это большее дело!

Костя. Спасибо! Я пробовал. Задавал! Назадавался! Ты что-нибудь такое
спрашиваешь, а тебе говорят: "Вы, молодой человек, задаете плохие
вопросы..."

Сурен. А-а-ай! Плохих вопросов не бывает. Бывают плохие ответы. И
сейчас самое-самое время задавать вопросы. Ну, ведь правильно?
По-партийному, по комсомольскому, по какому угодно...

Виктор. И к черту эту романтику для маленьких: ох, ребята, главное --
трудности, поэзия дальних дорог, снег и буран. Чтоб пальцы примерзали к
железу. А главное же не это! Ну, мы с тобой, Костя, на Якутстрое вполне же
хлебали и снег, и буран, и пальцы вполне примерзали из-за этого гада,
техснаба, который рукавиц не привез! Но не в этом же дело!

Сурен. Конечно, не в этом. Главное же, чтоб на всю катушку, с полным
сознанием, что вот ты отдаешь все -- самое лучшее и для самого лучшего.

Виктор. Только, ради бога, не так возвышенно... А ту. романтику из
песенок -- ее, понимаешь, легко устроить. Ты заколоти сортир...

Юлька. Не выражайтесь...

Виктор. Ладно... Пробей в крыше дырку, забей винтель на батарее, чтоб
дома дуло и текло. И еще ходи по выходным лопатой копать. Вот тебе и
романтика.

Сурен. Здорово формулируешь, сосед... Конечно, другое нужно! Романтика
для взрослых! С открытыми глазами. Когда видишь все как есть! Все знаешь как
оно по правде -- трудно, и сложно, и больно. Но идешь.

Костя. Запросто! И чтобы все время искать смысл жизни!

Юлька. Ой, ребята, как вы красиво говорите, как поэты какие-то. Вот так
живешь тут, живешь среди процентов этих вот, плакатов и матюков, и вдруг
такая красота найдет -- смысл жизни!..

Сурен (смотрит на часы). А между тем... уже семь минут рабочего
времени... Фьють...

Костя. Можем мы после такой горячки, в конце-то концов, посидеть, как
люди... Подумаешь, семь минут, а я вот помидор не доел!.. Имею я право
помидор доесть?! Если я четыре месяца... без разгибу с турбиной этой...

Виктор. Имеешь, дядя... Ешь на здоровье... За воскресник, за турбину,
за все такое.. .

Костя (перестает жевать). А почему вдруг турбина "все такое"?

Виктор. Потом! Давай, Сурен, займемся все-таки... Мы не помешаем, Юля?
(Достает из папки, раскладывает на столе бумаги.)

Юлька. Нет, что вы... Лето какое жаркое. Я к бабушке в Талызино ездила,
так в лесу прямо сразу сушеные грибы растут. Говорят, из Африки страшная
жарища идет, из республики Ганы...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Красный уголок, По углам бюсты Пушкина и Буденного. Рояль. Стоят в два
ряда хористы -- парни в черных костюмах, девушки в длинных белых платьях из
чего-то пышного и недорогого. Среди них Юлька, Пашкин дирижирует.

Хор (плавно и.величаво}:

Мы слово даем увеличить прирост
Отныне на долгие го-о-оды
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские жи-вот-ново-о-ды.

Вбегает Костя

Костя. Ребята! Прервитесь, а? Маленький аврал...

Пашкин. Что случилось?

Костя. Тут напротив ЗИЛ перевернулся. С прицепом.

Юлька. Ой!..

Костя. Нет, шофер в порядке. Но там сахар. Мешков сто.

Первый парень. А мы сладкое не любим. Вот если б с чем горьким машина.

Костя. Слушайте, сейчас же гроза будет! Все вымокнет! Там Сашка с
ребятами уже таскают.

Пашкин. Они не могут, Костя. Они же не просто так. Они официально поют.
Во вторник смотр!

Костя. На полчаса все дело.

Пашкин. Не могут они... Областной же смотр... Официальный.

Костя. Но дождь же! Гроза... Что вы за люди!

Пашкин. Ничего, торгашам даже выгоднее, когда сахар мокрый. Больше
весу... Так, ребята, давайте следующую. Пожалуйста, Берта Соломоновна.

Пианистка берет бравурный аккорд. В комнату, поддерживаемый девушкой с
золотым зубом, странно изогнувшись, входит Саша.

Пашкин. Что случилось?..

Саша. Рука. Как-то неудачно...

Пианистка. Костя, сбегайте напротив, к Сухоруковым. У них же Ирочка --
врач...

Саша (кричит). Не надо! Не смей, Костя!

Девушка с золотым зубом. Я сбегаю!

Саша. Не надо!

(Девушка с золотым зубом убегает, Костя подвигает Саше стул,
усаживает.)

Пашкин. Ну, ребята, давайте! Время идет...

Пианистка берет аккорд.

Хор.

Мы живем под солнцем золотым,
Дружно живем.
Мы горды Отечеством своим,
Любим свой дом.
Мы горды Отечествам своим,
Вся земля...

Саша. Слушайте, там же сахар мокнет!..

Пашкин. Не могут они, Саша.

Саша (зло). Знаете что? Или не пойте таких песен, или идите работать!

Первый парень. Вообще правильно.

Второй парень. Пошли, ребята.

Ряды хористов расстраиваются. Девочки разуваются, подтыкают подолы.
Парни сбрасывают пиджаки. Один вообще раздевается до трусов. Убегают.

Пианистка. Ну, как? Очень больно?

Саша. Ничего, все в порядке.

Пианистка. Я тоже пойду. Ладно? Я в эвакуации, в Чимкенте, два года
грузчицей была. (Почему-то дрогнувшим голосом.) На базе Заготзерно...

Раскаты грома. Голоса из-за окна. Вбегает девушка с золотым зубом и
Ира.

Ира. Что с вами?

Саша. Да ерунда... С рукой...

Ира. А ну-ка: (берет его руку)... Вот так...

Саша. М-м-м...

Ира (девушке с золотым зубом). Подержите так, разрежем рукав.

Саша. Не режьте... Я попробую, как-нибудь.

Ира. Сидите вы, ей-богу...

Саша вырывается и со стоном стягивает пиджак с руки, едва не падая на
стул от боли.

Саша (злобно). У меня всего один пиджак. Можете вы понять?

Ира. А рук пятнадцать! Сидите смирно. (Достает из чемоданчика ножницы,
разрезает рубашку, осторожно ощупывает его руку.) Вот так больно? А так?

Девушка с золотым зубом, Ну,.что у него?

Ира. Ничего страшного, вывих.

Девушка. Может, мне пойти к ребятам?

Саша. Конечно, иди, Тася. Спасибо тебе...

Ира. Идите, идите. (Та уходит.) Теперь, Саша, придется потерпеть. Я
дерну.

Саша. М-м-м...

Ира. Ничего, милый, потерпите. И кричите, не стесняйтесь... (Снова
резко рвет.) Ну вот и все... (Возится с бинтом, накладывает повязку.)
Посидите немножко, вот так

Саша. Спасибо.

Ира. Я очень испугалась, когда вас здесь увидела. Но вообще, странная
вещь... Это, наверно, смешно, но я хотела... Ну, мне хотелось оказаться вам
зачем-нибудь нужной... Хоть вот так...

Саша (почему-то зло). И бог помог, понадобились.

Ира (молча убирает ножницы в чемоданчик, застегивает его, расправляет
свернутый в трубку плащ). Эх вы... Я вам вот так, а вы грубите...

Саша. Я просто не люблю, когда легко говорят. И поют тоже -- слова, как
птички, вылетают...

Ира. Слова?

Саша. Слова. Самые тяжелые, за которые умирать надо, в огонь кидаться,
не знаю, -- все переворачивать... А они так... (делает порхающее движение
пальцами здоровой руки).

Ира. Эх вы... А если они правда, слова эти?

Саша. Все равно... Нельзя вот так... Спасибо...

Ира. На здоровье! Я пойду.

Саша. Всего хорошего.

Ира. Посидите спокойненько еще часок. Утром зайдете к доктору Фриду, он
даст больничный.

Саша. Непроизводственная травма -- платить не будут. Спасибо.

Ира. На здоровье (уходит).

Саша (как бы мыслит вслух). Я -- осел!.. Но ничего не поделаешь, все
правильно... (Новый раскат грома, шум ливня. Саша приподнимается,
заглядывает в окно.) Ого какой пошел!

В фойе вбегает совершенно взмокший Суворов, отряхивается, Машет рукой
Саше.

Саша. Добрый вечер.

Суворов. Добрый! Это не от вас бежала наша юная знакомая в таком
расстройстве?

Саша. От меня.

Суворов. Ссорились? Что-нибудь серьезное или так, мелочи?

Саша. Серьезное.
Суворов (грустно). О-о, это -- хорошо. Это прекрасно, когда
серьезное... А беда вот, когда мелочи: и почему небрит? И почему голос стал
дребезжащий, и почему не куришь -- мужчина должен курить, и почему роман
"Тишину" не читал? Вот тогда самая погибель. Тогда Ничего не попишешь
(Вздыхает.) Да; брат, такое дело. (Он замечает на окне шахматную доску.)
Давай, может, в шахматы сыграем? Да? По случаю хорошего дождя.

Саша. Нельзя: ребята сейчас вкалывают.

Суворов. И мы им больше поможем, если будем просто сидеть, без
развлечений. (Саша угрюмо молчит) Слушай, а что ты так странно сидишь, что с
тобой?

Саша. Да рука... Уже вправили.

Суворов. Ну да, она ведь у тебя врач.

Саша. Почему у меня?

Суворов. Не знаю... Мне показалось. Ты не обижайся! Я бы не обиделся...
(Саша пожимает плечами:) Мою Анну Григорьевну не помнишь? (Тот отрицательно
мотает головой.) Ну да, ты еще маленький был... Не знаю, как тебе это
объяснить... Вот живешь, и работаешь, и рвешься куда-то. И вроде знаешь,
куда и за что... Но все равно -- надо видеть перед глазами и что-то совсем
свое. Я это сто раз читал: мол, образ родины -- это три березки у плетня или
дом на косогоре. Ужасная банальность, но верно. (Подходит к окну, плотнее
затворяет его.) А у меня это -- одно лицо. Ну не знаю там, лезешь черт те в
какую заваруху ради города в гнилой тундре. Потом строишь коксовые батареи
ради подъема металлургии, потом до инфаркта бьешься с одним гадом ради
справедливости... И всегда видишь перед собой это лицо... Хоть оно и не
поедет в тот город, и плевать ему на коксовые батареи, и с тем гадом оно
продолжает раскланиваться, говорит, что он милый и интеллигентный. А все
равно видишь... как в турнирные времена, когда требовалось имя дамы, чтобы
ехать протыкать кого-нибудь копьем. Так-то, Саша... (Усмехается.) А она
хорошая девушка, у нее глаза.

Саша. Да мы почти не знакомы... два раза виделись.

Суворов. Не аргумент...

Вбегают взмокшие ребята. Весело отжимают рубашки парни, девушки,
смеясь, разглядывают друг друга, пытаются привести в порядок волосы. Все
оживлены.

Первый парень. Ну как, Сашок? '

Саша. Нормально.

Второй парень. Ты хорошо придумал -- и орсу подмогнули и вроде в
маленьких поиграли, как в пионерлагере.

Третий парень. А у нас в лагере никакой работы не допускалось! Только
игры и протулки с вожатым. Тогда было такое направление... При культе
личности...

Юлька. Ты при культе был уже пионером? Ой, Мить, какой ты старый!

Девушка. Споем, а?

И ребята, продолжая свои веселые занятия -- выкручивая рубашки,
причесываясь, переобуваясь,-- затягивают душевную песню. Звучит она совсем,
по-другому, чем те, торжественные, которые к смотру.

Хор.

А путь наш далек и долог,
И нельзя повернуть назад.
Крепись, геолог, держись, геолог,
Ты солнцу и ветру брат...

Пашкин. Эх, если б вы так официально пели... Как для себя. (Хлопает в
ладоши.) Хватит, ребята... Берта Соломоновна, давай еще раз "Мы слово
даем"...

Пианистка берет бравурный аккорд.
Хор (величаво).

Мы слово даем увеличить прирост
Отныне на долгие го-о-оды
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские животноводы...
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские животново-о-о-ды.

Последние "о-о-о" звучат уже совершенно непристойно. Хористы
ухмыляются, потом хохочут в открытую до стона, песня погибла, смотру --
каюк.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Улица. Саша вприпрыжку бежит мимо садовой ограды, мимо скамеек,
навстречу ему Виктор.

Виктор. Ты что, "Волгу" выиграл? Или женишься?

Саша. Нет, просто погода хорошая!

Виктор. А по-моему, так себе погодка: возможны осадки... И мне не
нравится смотреть, как ты прыгаешь! (С внезапной злобой.) "И хочется смутить
веселость их, и бросить им в лицо железный стих" Кажется, так у Лермонтова?

Саша. Я не помню как. (Вдруг пугается.) А что случилось?

В и к т о р. Да ничего. Просто турбина наша... досрочная и всякая
такая... стоять будет. Еще полгода минимум.

Саша. Перестань трепаться. Что случилось?

Виктор. Ничего... Просто зря спешили. Трансформатора нет. И не будет в
ближайшее время...

Саша. Есть трансформатор.

Виктор. С одной стороны, как бы есть, а с другой, -- его как бы и
нету... Приняли под честное слово, так сказать, с закрытыми глазами... Надо
было срочно отрапортовать... "К юбилею республики уникальный, первый в
Европе, трехфазный..." Вот так. А ты говоришь -- воскресник... Тьфу твой
воскресник!

Саша. Слушай, это же подлость!.. Мы вкалывали как сумасшедшие... А
Сухоруков...

Виктор. Какой там Сухоруков! Тут повыше! Совнархоз! Министерство! Черт
те кто...

Саша. Хоть бы сам господь бог! Только драться! Вот будет в среду
постройком, я встану и скажу...

Виктор. Нет, это я встану и скажу. Тебе по чину не положено знать такие
веши. Ты давай о своем воскреснике, а потом уж я...

Саша. А я только что то заявление аннулировал...

Виктор. Э-эх!

Саша. Ничего, Я покрепче напишу сейчас, Я так напишу, что Сухорукову...

Появляется Сухоруков.

Сухоруков. Здравствуйте. Что это, я легок на помине?

Саша. Значит, трансформатора нет, Яков Палыч? Просто железный сундук
стоит вместо трансформатора. А мы, значит, зря...

Сухоруков. Почему зря? Вы свое дело сделали, сдали турбину досрочно. И
пустят ее, когда потребуется. Это уже компетенция не наша с вами...

Саша. Турбина -- наша, компетенция -- не наша?