Подвойская Леонида. Предтечи зверя. Максим

   – Это, как получится - решительно заявил подросток.
   – Надо, чтобы получилось, - также решительно и веско ответил Белый - старший.
   В университете всё утряслось как нельзя лучше - поездка была запланирована через месяц - хватит времени для переезда, а потом, когда отцу на службу, до занятий - море и отдых. И сейчас есть время. Получив все документы, удостоверяющие этот приятный факт, выслушав наставления об особенностях выезда несовершеннолеток за рубеж, Максим заглянул к ректору.
   – О чем секретничали с президентом, - заглянул в глаза подростку академик.
   – Так, об общих знакомых - туманно объяснил Максим.
   – Даже так? Ну что-же… Я уже запустил решение в работу и надеюсь на наше джентльменское соглашение?
   Максим уверил ректора в незыблемости договора и, выслушав пожелания приятного заслуженного отдыха, распрощался.
   Татьяна встретила его на выходе и кратко поздоровавшись, попросила "присесть для разговора в тачку". Это действительно была старинная тачка - легендарных времен "тройка". Правда, как у Белого - старшего, с любовью ухоженная. И это сразу породило симпатию юноши к сидевшему за рулём мужичку пенсионного возраста. Правда, молодые пацаны, между которых оказался на заднем сидении Максим- симпатии вот так сразу не вызывали - какие-то они были хмурые, неразговорчивые, глядели на него странными глазами - не то с испугом, не то с отвращением. Максим еще разглядывал их, когда "тройка" рванулась и вскоре набрала максимально разрешенную в столице скорость.
   – Ну и? - не выдержал странного молчания и взглядов новый пассажир.
   – Приедем, расскажу, хорошо? - спросила с переднего сидения девушка.
   – Но подожди, куда и зачем? Здесь что, нельзя?
   – Можно и здесь, но это будет не так…убедительно. Не так наглядно…Да ты не бойся, мы вреда не причиним.
   Макс ухмыльнулся. Они? Вреда? Вот взять и пройти сейчас сквозь машину? Был и нет. Это было бы для них наглядно и убедительно. Но зачем? Девушка ему определенно нравилась. Даже не то слово. Поэтому покоримся.
   – А как далеко? - всё-таки уточнил он, когда машина помчалась по кольцу.
   – Еще часика два, - успокоила его девушка. Максим принял и это, попробовал завести беседу о мелькающей природе, потом сообщил водителю о своём мнении насчет "тройки", как об одной из самых удачных моделей совкового периода. Но все молчали. Даже водитель, явно расцветший от комплимента, промолчал - все были настороженно напряжены.
   Автомобиль несколько раз сворачивал на все худшие и худшие дороги и, в конце концов, загромыхал старыми амортизаторами, подпрыгивая на ухабах. Проехали несколько всё более заброшенных деревенек, углубились в лесок и уже здесь остановились возле полуразвалившегося "дворянского гнезда".
   – Пойдём, - пригласила девушка внутрь этого особнячка. Ребята встали по бокам, но, глядя на послушание гостя, несколько отошли. Так, просто сопровождающие. Теперь Максим увидел, что оба они были выше и мощнее его. Водитель с ними не пошел - открыл капот и погрузился в привычное всем автолюбителям прежних времен занятие.
   Солнце начинало цеплять наиболее высокие деревья. Вечер был тихий, теплый, какой-то прозрачно-чистый. Максим сидел на старой скамейке и пытался сдержаться.
   – Мммма, мммма, умммм, - мычал он, скрывая душившие его рыдания. Несмотря на просьбы оставить его одного " подумать", рядом сидела Татьяна и успокаивающе гладила юношу по плечу.
   – Ну что ты? Ну что ты? Ну, успокойся, - испуганно шептала она.
   – Как же так? Господи, как же так? и зачем? - срывающимся голосом, всхлипывая, обращался к самому себе подросток. - Как же мы можем? Как же мы можем, жрать, веселиться… Как же мы можем вообще жить спокойно, когда рядом вот такое? Как? - повернул он мокрое от слез лицо к девушке.
   – А что я? А что мы? - начала тоже всхлипывать, но - от несправедливого обвинения Татьяна. - Я узнала, когда Алешку негде было оставить. На время. Вот, увидела. Теперь мы помогаем. Чем можем. А ты, ты поможешь?
   – Сделаю всё. Всё, что смогу. Всё, что в моих силах, - уже твердым голосом заявил Максим. - Начнем прямо сейчас, - подхватился он.
   – А дежурный? А медсестра?
   – Будут спать, - отмахнулся юноша. - И вот что… - остановился он. Твоего эскорта не надо. Охраны тоже. Не сбегу. А зеваки или контролёры мне не нужны. Не цирк. И не балаган.
   – Хорошо. А мне можно?
   – Ну, ты уже видела…
   – Да, как вы с сестрой, - не удержалась девушка.
   – Это было совсем не то, что ты подумала. Но… оставайся.
   Они вновь вошли в обитель, столь потрясшую подростка. Точнее, даже не она. Как понял Максим, стараниями этих ребят здесь было чисто, хоть и бедно. Но в самих комнатах… Это был детский дом, точнее даже - приют, для маленьких калек, от которых отказались родители. Или у которых не было родителей. И если в детских домах, где раньше побывал Максим, царила тоска, то здесь - боль и отчаяние. Часть детей не понимало, что они калеки. Они терпели боль, как непременный атрибут жизни. Но боль остается болью, и как не сильно было детское начало в этих малышах, как бы не баловались, как бы не проказничали они иногда, в глазах постоянно оставались невыплаканные слезы и ужас ожидания очередного прилива недуга. Но были и другие, уже осознавшие когда-то прелесть здорового существования. А кто-то, - и счастье родительского тепла. Теперь эти маленькие люди просто излучали не только красные волны боли, но и черные волны отчаяния.
   Слезы навернулись у Макса уже через несколько минут. Самое ужасное для восприятия было смотреть в эти глаза. А загадочная чувствительность нашего героя к биополям просто захлестнула его черными волнами. Когда же он увидел, как эти изгои нашего мира пытаются играться, двигаться, услышал их детские, все-таки звонкие, но какие-то обреченные голоса, а затем, когда к одному из несчастных пришла боль - и покорный, и от этого ещё более несчастный плачь, - юноша, захлебываясь жалостью и состраданием, кинулся вон.
   – Ты понял? Ты сможешь? - бросилась за ним Татьяна.
   – Мне надо…подумать… одному, - давясь слезами, простонал он. Ребята послушно ушли, повернулась и девушка. Но, увидев, как дрожат плечи юноши, осталась, тихонько присев рядом.
   Сейчас Максим вошел в приют безнадёги с другим настроением, - озлобленной на весь свет решительностью. Двумя жесткими взглядами уложив почивать до утра дежурного врача и медсестру, он, проходя по комнатам, оглядывал уже устроенных на ночлег ребятишек.
   – Здесь их двадцать один. Я не смогу пробыть здесь три недели. Нет, смогу, если понадобиться. Сколько надо, останусь! Но есть другие… Вот что, - решил он. Тань, давай их разложим по болезням. Вот этого, этого и этого. И вот этого. Да, четверых. У них одно и тоже. Попробую сразу. Однажды пробовал - объяснял он, вместе с девушкой перенося сонных деток.
   Так началась битва с судьбой, с роком, или с дьяволом, искалечившими этих несчастных, Богом забытых его же созданий. Или не забытых? Ведь появился здесь таинственный целитель. Каждую ночь в одном из окон приюта были видны сполохи - то ярко-голубого, то золотого цвета. Недоверчивые Татьянины друзья всё- таки понаблюдали за странным процессом и теперь знали: голубые сполохи - лечит, золотистые - закрепляет достигнутое. Макс отдавал свои силы без остатка, отрубался над больными и по негласному соглашению, Татьяна в этот момент звала парней. Те переносили юношу в кресло к лунному свету, и затем вновь удалялись в ночную темноту. Отправить их вообще было немыслимо - на их глазах свершалось чудо. Поверить пришлось, когда первая четверка начала бурно выздоравливать. Неизлечимая, врожденная болезнь мозга вдруг оставила их. Столь неожиданное исцеление безнадежных не прошло незамеченным и для медперсонала - всех четверых увезли на исследования.
   – Надо будет проследить, чтобы в нормальный детский дом определили. Или к этим… итальянцам для оздоровления, - прокомментировал происшедшее Максим. Радоваться он не мог. Не было сил. Прежде всего, психических. Въевшаяся в детей боль покидала эти тельца неохотно, мстительно бичуя целителя. Заряд- разряд до потери сознания, несколько раз за ночь, рваный дневной сон с тяжелыми видениями внутренних проявлений детских недугов просто изводили. А одновременное лечение сразу нескольких маленьких организмиков требовало исключительной концентрации. Следующую после первой тройку лечить пришлось труднее - две ночи и ночь укрепляющих лучей или волн. И результаты проявились позже - на третий день. Но тем большее было потрясение врачей. Такие позвоночные травмы или врожденные дефекты не только не лечились - они даже не оперировались. А тут - на тебе! Увезли и этих. Следующую четверку Максим поставил на ноги за двое суток - оказалось, что нервные клетки под воздействием его полей соединяются всё быстрее и охотнее. Отрадным бальзамом на измученную психику юноши оказалось посещение одного из этой тройки матерью. Женщина, увидев идущего к ней, ранее парализованного ребенка, перекрестилась, затем сгребла в охапку и, осыпая малыша поцелуями, отбиваясь от санитарки, кинулась с ним к машине.
   – Потом навестите, скажете ей, что надо пока поосторожнее. А врачей пусть не боится, - впервые после долгого времени улыбнулся Максим, после чего вновь побрел в свое дневное убежище отдыхать. Ребята по просьбе чудотворца на ближайшей полянке натянули ему гамак и соорудили небольшой шалашик. Позаряжавшись всласть солнечными лучами, Максим одевался и брел в шалаш отсыпаться.
   – Поешь вот хоть немного, - уже на второй день начала упрашивать его Татьяна.
   – Не хочу. Не могу. Потом, - односложно отказывался юноша, заваливаясь после ночи спать или загорать. И только когда первая четверка пошла на поправку, съел какой- то суп, привезенный Татьяной из дома. Когда на пятый день такой изнуряющей нагрузки и отупляющей боли Максим погрузился в сумеречное состояние, Татьяна начала ухаживать за ним, как за слабоумным. Приходя в себя ближе к ночи, юноша давал указания, каких конкретно деток будет лечить сегодня, созванивался с отцом, довольно бодро разговаривал с Татьяной и ее товарищами, интересуясь, что нового в " большом мире" и целеустремленно двигался к детям. А утром девушка выводила какую-то тряпичную куклу с трясущимися руками и головой. За первую неделю юноша "поправил", как он сам начал выражаться, 11 ребятишек. Но надо было торопиться - бурное выздоровление детей следовало объяснить, запахло сенсацией, и судя по всему - наездом всевозможных исследователей нового феномена. Не было, не было, не было времени. Да и желания останавливаться не было. Еще десять отверженных судьбой деток ждали своего избавителя. Шестеро сложных - с повреждениями или врожденными дефектами позвоночника. И четверо, с рождения погруженных в вечную мглу слепоглухих - девочки и трех мальчиков. Следовало ожидать, что наибольший ажиотаж вызовет исцеление этих детей. И Максим оставил их напоследок. Три тяжелых, изматывающих ночи ушло на восстановление костных тканей, благо детские позвоночки оказались податливыми к целительному воздействию загадочных лучей юноши. Но еще две ночи ушли на одаривание исцеленных ребят золотыми укрепляющими лучами. Последними, за одну ночь, Максим "поправил", как и планировал, слепоглухих.
   – Смотрите за ними особенно. Я не знаю, как быстро получится. Но, наверное, быстро. Чтобы не было шока, оставьте на день в темной комнате. И будьте рядом. Пусть привыкают постепенно, - заплетающимся от усталости языком бормотал Макс, когда верная девушка выводила его последний раз из впоследствии ставшего знаменитым приюта.
   – Я сделал это. Я сделал это! - счастливо прошептал юноша, заваливаясь в свой гамак.
   Максим пришел в себя, как уже повелось, ближе к обеду, чтобы перебраться в шалаш и власть отоспаться. Но уснуть на ароматных свежих еловых лапах не удалось - помешало странное попискивание снаружи. "Кто-то мышонка мучает. Или бельчонка", - решил Макс, когда писк стал более протяжным. Нашли занятие! - юноша выглянул из своего убежища.
   Он ошибся. Никто никого не мучил и никто не пищал. Так, оказывается, всхлипывала Татьяна.
   – Что ещё? - по - своему понял подросток. - Что-то не так? Кто- то не поправился?
   – Они начали видеть. И слышать. Уже! - сквозь слёзы прохлюпала девушка.
   – Ну и слава Богу!
   – Но я не верила! До самого- самого… Нет, верила, иначе бы… Нет, не верила, но надеялась… Думала… Плохо думала. А ты… Ты вот так… Прости! - девушка уткнулась в плечё Максима и вновь зарюмзала.
   – Ну ладно тебе, - осторожно коснулся девичьих волос Макс.
   – Прости меня! - вскинула свои огромные, совсем не похожие на Синичкины глаза девушка.
   – Да ладно тебе! - повторил Максим, осторожно потянувшись губами к этим глазам. Но девушка, положив на эти губы ладошку, вроде как поймав ею поцелуй, мягко отстранилась.
   – Но я думал, что заслужил…, - обиделся юноша.
   – Заслужил? Разве ты заслужил это?- светло, по-доброму улыбаясь, возразила Татьяна. - Ты… ты даже не представляешь, что ты сделал! И я тоже… Ты… ты…Я не знаю…, - сбивчиво пыталась объясниться девушка, не ускользая, тем не менее, из объятий Максима. - И вообще у нас…у меня…ну, без любви… а я…, я даже не знаю, кто ты. Кто ты?
   – Действительно, кто ты? - раздался рядом голос Татьяниного кавалера.
   – Не знаю, - со вздохом ответил Макс, опуская руки с Татьяниных плеч.
   " Везет на Тань", - вспомнил он свои недавние мысли. "Вот как раз и не везет на Тань".
   – Пора мне, - встретился он со взглядом соперника. Это была немая просьба, немая мольба уйти с их дороги. Мольба, обращенная к милосердию более сильного. " Пусть сама выбирает" - вспомнил Максим отца и ответил парнишке твердым холодным взглядом. Тот понял и, развернувшись, медленно пошел в сторону приюта.
   – Ванюша! - кинулась за ним девушка.
   "Ну вот, и эта выбрала!" - понял Максим, став собирать свои нехитрые пожитки. Но он ошибся. Однако, юноша был все ещё настолько измучен, что только тупо удивился, когда Татьяна вновь оказалась рядом - на этот раз со своим рюкзачком.
   – Я иду с тобой, - твердо заявила она. - Я иду за тобой, как Мария Магдалина!
   Это заявление было настолько неожиданным, что Макс, уже закончивший сворачивать свой бивак, сел на пенёк и уставился на девушку. Та, поймав его внимательный взгляд, начала густо краснеть.
   – Совсем не то, что ты думаешь. Это уже потом наврали, что она блудница. Она была верной спутницей и ученицей Христа!
   – Ну ты даешь! Я же не…
   – Молчи! Я все понимаю. Нельзя тебе до срока открывать имя своё, да? Ведь и Он начал проповедовать в тридцать три года.
   – Нет, ты подожди…
   – Решено! Я с тобой. Я буду твоей первой помощницей и ученицей. А Иван и Владимир - учениками. Мы оставим нашу церковь, наши дома…
   – Но глупости же! Ты думаешь, я буду шататься по стране вместе с Вами и проповедовать? Пока меня не разопнут? Постой- постой. Какую это церковь вы оставите?
   – Нашу. Истинную. Или не истинную - вдруг задумалась девушка. Ведь Христос должен вернуться только…
   – Вот видишь! А я сейчас вернусь в столицу, порешаю некоторые дела, потом поеду домой, потом - в Испанию на отдых.
   – Но ты же исцеляешь! И, как говорила сестра, тебя не берут пули. Я сама видела ту рубашку.
   – Да, исцеляю. Но еще я убиваю. Да, подонков, которые вот так калечат детей, как Алешку, которые обливают девушек кислотой, которые душат и насилуют…
   – Не мир я принес, но меч! - говорил Христос, - в восторге прокомментировала девушка.
   – Ну, хорошо. Еще я, - он с коварной неожиданностью притянул девушку к себе и крепко прижался к сочным, еще нецелованным губам. И столь же коварно нахлынул на нее своими золотыми лучами.
   Девушка вначале замерла, затем неумело попробовала отвечать, затем, словно очнувшись, резко, как от огня, отпрыгнула.
   – Ты что? - возмущенно крикнула она. У меня… У нас…
   – Ну, я же говорю, что я не Христос и не апостол, - ухмыльнулся Максим. - Теперь убедилась?
   – Дурак! Мог и по другому…
   – Но ведь так приятней, правда?
   – Неправда! Просто противно!
   – Врешь. Но ведь врешь! - развеселился юноша, глядя на смущение Татьяны.
   – Дурак! - вновь рассерженной кошкой фыркнула девушка и рванулась с полянки.
   – Ну вот, то Христос, то дурак, - улыбнулся вслед Максим. Уходя, он долгим взглядом попрощался с приютом. Вспомнил, как душили его слёзы жалости к этим бывшим отверженными человечкам. И вновь, как с Алешкой, захлестнуло юношу чувство счастья. Столь же пронзительное, как две недели назад захлестывала его жалость. Сейчас персонал наверняка мечется вокруг прозревших, - решил он. Более эффектное выздоровление, чем все остальные. Скоро примчатся журналисты. Ничего, эта известность малышам на пользу. Может, и Синичка появится. Хотя… - он спохватился, что за это время ни разу не позвонил ни журналистке, ни Холере, ни Элен, ни Ларисе, вообще, кроме отца - никому. Выбираясь через лесок на трассу, Макс стал набирать непринятые вызовы.
   – Я не дождалась окончания. Ты был прав, надо было срочно выезжать. Григорий Григорьевич здорово нам помогает.(Холера - вспомнил имя отчество экс- мента Максим). Сестрёнка рассказала, чем ты там занимаешься. Восхищаюсь тобой, мальчик. Алеша поправляется, точнее, меняется на глазах. Устроимся, расскажу подробнее.
   – О, бесенок, привет! Где пропадаешь? На своих копях? Если найдешь ещё такие камушки, приноси, клиенты найдутся. А вообще ты как-то стал забывать свою пациентку. Только по делам, по делам… Приезжай просто так, а?
   – Наконец- то изволил. Слушай, если я тебе не нужна или ты так уж смертельно обиделся, то так и скажи, а не отвечать, - это даже не культурно. Видела тебя на награждении. Хорошо смотрелся. Особенно с президентом. Горжусь, что участвовала вместе с тобой в одной олимпиаде. А потом, наверняка, у этой журналистки пропадал?
   – Но честное слово, Лорка…
   – Опять "честное слово"? - и трубка замолчала.
   Затем позвонил отец и в приказном порядке потребовал приезжать - возникали какие- то вопросы его личного присутствия при переводе из школы. У подростка тоскливо защемило сердце - а ведь придётся расставаться с друзьями, горами, рекой, каштанами, старым парком и многими- многими ставшими родными мелочами. Надо ехать. Прощаться, запоминать.
   – Но папа, у меня здесь еще одно неотложное дело.
   – Такое, как у Пушкаревых? - дрогнул голос Белого - старшего.
   – Разболтала таки?
   – Она только отцу. Ну а он меня поблагодарил. А я ни сном, ни духом. Нельзя так. И чего ты это скрываешь?
   – Да не отцепятся же!
   – Хм, есть резоны. Ну, приезжай…А всё- таки, по такому же делу? Или как в детском доме?
   – А об этом уже твоя…разболтала?
   – Рассказала отцу, какой замечательный у него сын и какими удивительными делами он, то есть ты, занимаешься. Ничего дурного в этом не вижу - отчеканил Белый Петр. - Ну, какой из вариантов?
   – Первый, папа.
   – Ладно. Жду. Звони. Тебе денег куда переслать?
   – Не надо, пока хватает.
   – Ну, смотри. Звони каждый день.
   Максим вышел на дорогу и через несколько минут уже мчался на попутке в сторону столицы.

Глава 46

   И ещё в одном кабинете, с длинным столом, за которым сидели серые личности в серых костюмах, шел разговор о нашем герое. Председательствовал сидящий в торце хмурый моложавый человек с выступающими вперед челюстями, широким ртом и мелкими глазками. Чем-то он напоминал серьезную донную рыбку - морского черта. Президент, считающий себя физиономистом, приметил этого сравнительно молодого сотрудника среди многих других и быстро выдвинул на руководящую должность в соответствующем физиономии заведении.
   – Такая расправа с боевиками трёх банд, конечно, благо. Но… Несанкционированная расправа! И вообще, сплошные аномалии. Какие- то крысы, какой-то пацан. И эта какая - то средневековая казнь. Что это всё значит? - Во время тягостного молчания руководитель просверлил взглядом своих маленьких глазок практически всех двенадцать участников совещания.
   – Да… Я уже докладывал Главе государства, - он кивнул в сторону огромного портрета, - об отсутствии у многих из нас сообразительности и умения анализировать информацию. Неожиданный всплеск какого - то "травматизма" карманников. Мелькает какой-то "пацан". Очень странные "разборки" у Ржавого, - опять "пацан". Нам удалось предотвратить слив в СМИ сверхважной информации, - и там "пацан". Кто - нибудь додумался отследить эти ниточки? Или совсем мозги не работают? Всё! Неделя сроку. Делу "Пацан" - приоритет. По карманникам - ты, по Ржавому - ты, по всевозможным киндерсюрпризовским аномалиям - ты. Всё сдать Сергею Сергеевичу. От Вас жду доклада в понедельник. Все свободны. Тимофеев, останьтесь.
   – Мне этот "вундеркиндер" очень и очень не нравится. Если это один и тот же, - начал он уже наедине с верным, "из одной грязи в князи", соратником и заместителем Тимофеевым. Этот отличался высохшим, как у мумии лицом и ввалившимися куда- то к затылку глазами.
   – Один и тот же. Такая информация могла быть только у Ржавого.
   – Ты уверен, что этот "пацан" нейтрализован? Ну, быстро!
   – Нет! Всё сделано абсолютно надёжно. Но от этого уникума всего можно ожидать.
   – А не нагадила ли нам эта наша журналистка?
   – Нет. Она всё сделала по уговору. Я сам прослушал всё, о чём они говорили у Самеда. Правда, микрофоны почему- то погорели. Но по дистанционной аппаратуре практически всё расслышали. Нет, конечно, поломала из себя. Решила даже пойти вместе с ним. Но он отговорил.
   – Ах, отговорил! И она, конечно же, глотая слёзы, согласилась? Интеллигенция! Продаст, но повыстёбывается. И где она теперь?
   – На югах.
   – Зализывает душевные раны. Верю. Ладно. Давай так. До первой аномалии. Объявится. Ну не утерпит, обязательно объявится. Но не трогать! Отслеживать! Эти наши… чудаки на букву "М" теперь откопают, кто он такой, а мы подумаем, как его использовать. Но не трогать до поры, пока не попытается вновь скинуть информацию. В таком случае - не медлить! За это спрошу с тебя!
   – Всё понял.
   – Понятливый. Иди.
   Теперь к Максу подбиралось учреждение, уже почти столетие наводившее ужас на целый народ.
   По новому адресу его встретили неприветливо. Худощавый парень лет двадцати, приоткрыв дверь, поинтересовался, чего именно незваному посетителю надо от Людмилы.
   – Я мог бы помочь в её… в вашем… несчастье.
   – Ты? Помочь? - искренне удивился парень, подняв лохматые брови. Из под них пронзительно блеснули сталью серые переполненные несчастьем глаза.
   – Да и… ну… конкретно помочь.
   – Заходи, коли не шутишь, - закончил осмотр хозяин и провел Максима на кухню.
   – Для журналиста или шарлатана ты вроде, возрастом не вышел, на дурака или психа не похож. Извини, что не приглашаю в комнату, Люда, пока действует лекарство, спит, будить не буду. Ну, чай, кофе, и рассказывай, чем можешь помочь.
   – Спасибо, пока ничего не надо. Я мог бы…ну… вылечить.
   – Таак. Вылечить? Всё-таки, псих, - вздохнул парень. - Ты знаешь, что у неё? Ты внимательно газету- то прочёл? Или там постеснялись всё написать?
   Нелёгкое объяснение намерений было прервано мучительным стоном, раздавшимся из комнаты.
   – Разбудили таки, - скрипнул зубами хозяин квартиры. - Ладно, дуй отсюда, - он рванулся в комнату.
   Когда Максим, набравшись наглости, вошел туда же, негостеприимный парень сидел возле кровати, держа в руке бледную, тонкую до прозрачности ладонь девушки и гладя пальцы, уговаривал.
   – Ну, поспи, поспи милая. Больно? А подумай о приятном, боль уймется и поспи ещё…
   – Кто там, Саша? - глухо сквозь повязку, закрывающую всё лицо, поинтересовалась девушка, прислушиваясь к шагам Максима.
   Не теряя время на препирательства, подросток простер над ней руки.
   – Говорите, что чувствуете! - скомандовал он, уже касаясь своим полем измученной болью девушки.
   – Ты что себе… - подхватился Саша, намериваясь обойтись с нахалом самым крутым образом.
   – Хорошо… - прошептала вдруг девушка. - Боль уходит… Хорошо…
   Этого было достаточно, чтобы хозяин вновь сел возле любимой девушки. Он всё ёщё с явным недоверием всматривался в манипуляции странного юноши, но теперь не мешал. Этого и добивался Максим на первых порах, забирая у девушки и растворяя, проводя через себя ужасающую, нестерпимую боль. Выдержать он смог лишь около четверти часа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы девушка впервые за долгие месяцы спокойно заснула.
   – Вот теперь можно и кофе, - вытирая холодный пот, уже на кухне обратился к Александру целитель.
   – Ты снял боль? - пристально вглядываясь в подростка, уточнил хозяин. - Ты можешь вот так обезболивать? И надолго?
   – Я думаю, что навсегда.
   – Что, что навсегда? - притянул к себе Максима парень.
   – Я же говорил, вылечим. Только без рук и прочих эффектов, ладно?
   – Если ты это сможешь…я…я не знаю…Хотя…не верю.
   – Вот что, - начал диктовать условия подросток. Мне надо будет…- и он рассказал об особенностях своего поведения в таких случаях.
   Когда условия были приняты, Максим, не прерывая теперь сон девушки, принялся за исцеление. Организм девушки уже начали подтачивать ужасная боль и непрекращающееся отравление отмирающими клетками. Очень сильно были повреждены глаза. Кожа лица представляла собой один ужасающий ожоговый рубец. Практически не было губ. И боль, боль, боль. Максим не знал, просто чувствовал, что и когда следует делать, куда в первую очередь направлять свои целительные лучи, а когда, стиснув зубы, впитывать в себя боль и затем выводить чёрными струями боль. Максимальная самоотдача требовала тишины, и юноша попросил молодую пару не разговаривать во время его сеансов. Только когда Александр отволакивал в очередной раз обессилевшего подростка к свету - солнечному или лунному, они шёпотом беседовали. По тому, сколь бережно и предупредительно стал относиться к нему хозяин, Максим понял - уверовал. Да и кто бы не уверовал, если девушка всё реже стала ощущать боль, начала есть, вставать, и даже изредка смеяться.