Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга вторая

лисовчиков, предложив свои услуги, Стройновский так и не догадался.
Чрезмерная неприязнь ксендза к диссидентам в войске порой проявлялась не
только в благословении или напутствии их крестом, но и в ударе саблей.
Духовник лисовчиков Войцек Демболенский разрешал себе не замечать
жестокого обращения с пленными, даже с христианами, чтобы не осудить их по
заповеди "не убий...". Именно фанатическая ненависть патера к иноверцам и
не позволила полковнику согласиться, чтобы Демболенский сопровождал
парламентера на Дунай...
- Очевидно, этот казак не является католиком, почтенный отче. А
светские разговоры с диссидентом-казаком совсем не к лицу патеру Войцеку.
Сопровождать его будет пан Хмелевский.
- Пан Хмелевский - тоже католик. Так, может, и мне вместе с ним?..
- Не по чину патеру такое подчинение. Будет так, как я велел...
Сопровождать Сулиму вместе с ротмистром Хмелевским пошел и Юрко
Лысенко-Вовгур, джура полковника.

18

Богатая и щедрая болгарская земля сделала такими же щедрыми и
сердечными поселян горных долин. Заброшенные в эти долины тяжкой судьбой,
принуждавшей их быть данниками турецкого султана, они радовались встрече с
каждым человеком, пришедшим к ним из широких степей. Как мать своих детей,
оберегали болгары наших беглецов. Направятся в Грецию, как уговаривались
еще в обители, или возвратятся из Пловдива - не были уверены. Но до
Пловдива все же дошли. И даже меньше стали бояться турецких гарнизонов.
Успешное завершение путешествия в Болгарии и усыпило их бдительность.
Разумеется, старший Парчевич считал самым лучшим, самым надежным местом
для укрытия и установления антитурецких связей - церкви и монастыри. Как у
себя дома ориентировался во время этого опасного путешествия опытный
болгарский рыбак.
Вместе с ним странствовал и бежавший из турецкой неволи Богдан Хмель,
как он назвал себя друзьям. Местные жители и не подозревали, что это
беглецы. Идет себе пожилой человек с молчаливым молодым парнем в худой
одежонке, порой спросит о том о сем. Иногда поинтересуется турецкими
надсмотрщиками на дорогах и в селениях. И то между прочим, как бы
сочувствуя болгарам, которых тяготила жизнь под зорким надзором турок.
Богдан не вмешивался в эти разговоры. Не надоедал и расспросами о
львовских купцах. Боялся выдать себя неправильным произношением, хотя за
время пребывания в монастыре овладел языком хозяев.
Пловдив с его усиленными турецкими дозорами, словно капкан,
подкарауливал путников.
Войдя в город и встретив первый вооруженный патруль, путники поняли
все. Разумеется, жители знали, что в Пловдиве, кроме полиции, сейчас
находится отряд янычар, особо интересующихся всякими пришельцами. Особенно
молодежью призывного возраста. А Парчевич, чтобы не вызвать подозрения,
побоялся расспрашивать об условиях передвижения людей в городе в военное
время. Сами же люди не догадались и не предупредили их о всевозможных
военных проверках.
Пловдив надо было обойти окольным путем и тайком пробраться в церковь
архистратига Михаила.
Под высокой и живописной скалистой горой посреди города возвышалась эта
старинная церквушка. Кажется, когда ее строили, здесь еще не было ни
одного дома. В Пловдиве путники видели днем еще большие, куда более
величественные церкви. Но они направились именно к этой.
- Кажется, мы попали в ловушку, - тихо промолвил Богдан, стараясь не
спешить, но и не отставать от Парчевича. Церквушка словно манила их в свое
спасительное лоно.
Вечерело. Патруль аскеров обратил внимание на двух богомольцев.
Очевидно, их заинтересовало то, что старик слишком усердно крестился,
низко кланяясь иконе на фронтоне боковой стены церкви. Богдан одобрил
маневр своего старшего товарища и с таким же фанатическим порывом повторил
все то, что делал Парчевич.
Янычары слегка пришпорили коней и поехали дальше. Вечерние сумерки
помогли Богдану и Парчевичу ускользнуть от них.
- Быстрее в церковь, если она открыта! Нас схватят другие, если этих
удалось обмануть...
Церковь оказалась незакрытой. Видимо, недавно закончилось вечернее
богослужение, двое сторожей подметали пол. Они удивленно посмотрели на
поздних прихожан:
- Вечерня уже закончилась, сами видите. Завтра, братья, к ранней
предспасовской заутрене приходите, - не совсем радушно сказал один из
сторожей.
- Так мы... нам бы батюшку, - осторожно начал Парчевич, снова крестясь
на поблекший в полумраке алтарь.
- Вам батюшку Атанасия? - поинтересовался второй сторож, разглаживая
рукой усы. - Придется до завтра подождать. А вы кто такие: пловдивские
или... издалека пришли?
Сказать им правду было опасно. Находясь под властью турок, болгары
всегда держали себя настороженно. Чтобы не связываться с полицией, они
ведь могут позвать сюда янычарский патруль, и тогда все пропало...
- Конечно, пришли из самой Варны... Хотим получить благословение у
батюшки да попросить... Где бы нам подождать его?
Сторожа засмеялись. Но тут же поинтересовались:
- Что это вам, какой-нибудь горный скит с бурсой, что ли? Уходите
отсюда да где-нибудь и подождите до завтра... А беспокоить батюшку
непристойно. А может, у вас какие-то другие дела к отцу Атанасию?
Парчевич толкнул рукой Богдана, чтобы подождал, а сам подошел ближе к
сторожам. Еще раз мимоходом поклонился какому-то святому, став на колени,
вытер губы, усы, словно собирался целоваться.
- Тут, знаете, есть очень срочное дело. Этот парень, он... окончил
духовную бурсу. Ему бы...
- Ком же он приходится вам, сыном или братом?
- Конечно, родственник. - Парчевич подобострастно наклонил голову. -
Нам надо с батюшкой повидаться...
Богдан плохо слышал их разговор, больше догадывался, о чем шла речь.
- Не будем беспокоить батюшку, вот и весь наш сказ. Идите себе вместе
со своим бурсаком или семинаристом. А то...
- Что?
- Полицейского с улицы позовем. Мало ли кто шляется тут.
Дело принимало серьезный оборот. А попасть в руки полиции - самое
страшное, чего можно было ожидать.
- Я бежал из турецкой неволи, братья болгары!.. Стоит ли звать их,
лучше уж сам нападу на них, чтобы не сдаваться живым... - отозвался
Богдан. Его вера в ненависть болгар к турецким захватчикам вдруг
поколебалась. Им овладели решительность и отчаяние.
А его слова произвели на сторожей ошеломляющее впечатление. Из рук
одного сторожа выпала метла. Второй собирался что-то сказать, но слово
застряло в его раскрытых устах.
- Да, да, собственно... - пытался объяснить Парчевич. - Привел я
беглеца, истинного христианина, которому до Афин, а может, и до Рима надо
указать путь. Вот так, люди добрые, в Филиппополе трудно ему спрятаться.
Разве что в церкви.
- Разве что в церкви... - как эхо повторил и сторож.

19

В темной церкви уже проносились летучие мыши, когда пришел отец
Атанасий, седобородый ассимилированный грек. Он почти бежал за сторожем.
Но беспокоила его не только старческая одышка. На Богдана, черная тень
которого маячила в темноте, бросил лишь тревожный отцовский взгляд. А
обратился к Парчевичу, фамилию которого назвал ему сторож.
- Мы спасем вашего сына от врагов святой церкви. Горе наше: взялись мы
за это дело, но не уверены, сумеем ли помочь... Отец Даниель, - вдруг
обратился он к сторожу, бегавшему за ним домой, - на всякий случай надо
спрятать этого беглеца. Может быть, где-нибудь в притворе алтаря или в
другом месте. Да замок следует повесить на эту дверь... Христианин бо еси?
- поинтересовался священник, обращаясь к Богдану.
- Да, преподобный отец. Кирилло-мефодиевского учения...
- Поторопитесь, отец Даниель... Давно уже стемнело, полночь близка,
могут нагрянуть.
Потом священник какое-то мгновение задумчиво присматривался к гостю при
свете единственной свечи. Он колебался. Еще раз посмотрел на Богдана,
который вместе со сторожем входил в боковую дверь алтаря.
- Сын ваш, брат Парчевич, попал в беду, не стану скрывать. С каким-то
турком в янычарской форме, очевидно уклонявшимся от военной службы, он
направлялся не то в Афины, где обучался, не то в Рим. Их схватили у нас
заносчивые турецкие спаги [кавалеристы (турецк.)] и передали янычарам.
Вашего сына должны были отправить на галеры.
- Боже праведный, ведь мы болгары. Сын еще молод для военной службы.
Эх, болгары, болгары... По родной земле не можем свободно ходить.
- Молитесь, отец, за сына своего. Наша церковь взяла его под свою
защиту, как бурсака Атенской семинарии. Теперь ожидаем из Софии решения
беглер-бека о его дальнейшей судьбе. Верю, если не так, то как-то иначе,
но мы спасем его! Правда, если бы не беглец-магометанин, с которым его
арестовали, было бы легче. Боже праведный, ваш сын зубами держится за
этого янычара. Вместе и в караван-сарае сидят, на двоих и еду посылаем. Да
и наш диакон, отец Никон, молодой и старательный. Думаю, спасем... А тот
мусульманин, кажется, преступник, скрывающийся от турецкого правосудия.
Хорошо, что вы пришли именно сейчас. Нам легче будет действовать, -
возможно, придется еще обращаться к судейскому кади.
В церковь неожиданно вскочили шестеро вооруженных турецких полицейских.
Батюшка Атанасий чуть вздрогнул. Но этого никто не заметил, все были
встревожены внезапным налетом турок. Следом за ними вошел и сторож
Даниель.
- Кто к вам вечером пришел в церковь и где они? - спросил старший
полицейский, обводя глазами присутствующих.
- Это... мы вот с этим богомольцем, - бойко ответил младший сторож,
указывая на Парчевича.
- Богомолец? Откуда прибыл? И почему это сторожа на ночь приводят в
храм богомольцев, когда нет никакого богослужения? Кто он?
- Я сейчас объясню, - вмешался священник Атанасий. - Этого христианина
прислал ко мне, к настоятелю церкви, игумен приварненской прибрежной
обители Алладжа. У них скоро престольный праздник. Мы должны отправить к
ним на праздник своего отца диакона...
"Церковь взяла под свою защиту моего сына, яко бурсака Атенской
семинарии... - мысленно повторял Парчевич. - Получается, что беглер-бек
должен рассмотреть не только дело моего сына, но и янычара. Да и почему,
право, именно янычар провожал болгарского мальчика в Атенскую семинарию?
Известно ли святым отцам, что этот янычар прибился из-за моря? Не он, а
мой сын, спасая, был его проводником..."
- Христианин от Алладжи, из-под Варны? Подайте свечу!
Служители православных церквей в Пловдиве уже привыкли к таким обыскам.
Но и в этот раз, обшарив все уголки в церкви, турки никого не нашли.
Батюшка запротестовал, когда мусульмане стали подниматься в алтарь, -
турки знали, что протест был законен. На отличном турецком языке
батюшка-грек доказывал, что ни один мулла, даже муэдзин, не разрешил бы
зайти ему или его сторожу в мусульманскую мечеть.
Но что только не приходится сносить народу, который находится под
турецким игом, да еще в военное время! Священные дары выбрасывают,
плащаницей, как передником, вытирают свои руки, обагренные кровью
христиан.
На этот раз, будто охладев после безрезультатного обыска, турки только
прошлись по алтарю, заглянув во все его уголки. А эти уголки были
настолько открыты и доступны, что спрятать там кого-нибудь было
невозможно. Обратили внимание на дверь, выходящую во двор. Но она была
заперта снаружи.
- Ключ! - гаркнул старший из них.
Священник повернулся к сторожам, с трудом сдерживая волнение. В голове
его теснились мысли, он искал объяснений и оправданий. Ведь только в этой
прихожей сторож мог спрятать беглеца.
Отец Даниель неторопливо забряцал ключами. При свете свечи выбрал из
связки ключ от малой двери алтаря и подал турку.
- Сам открой... - схватил турок Даниеля и подтолкнул его к наружной
двери.
В маленькой прихожей, в этом входе в церковь для священников, тоже
никого не было... Сторож Даниель послушно отпирал скрипящие ржавые запоры,
отодвигал засов, открывая дверь тесной и пустой прихожей. С таким же
скрипом открылся еще один железный висячий замок. Дверь вела в алтарь...
А на дворе уже наступила глубокая темная ночь. Будто свалившись с
карниза, с шумом пролетела сова, удаляясь к отвесным скалам, находившимся
вблизи церкви. Турки о чем-то поговорили между собой, немного постояли, но
в церковь больше не возвратились.
Но исчез и беглец Богдан...

20

Отцу Даниелю уже перевалило за шестьдесят. А в этом возрасте мудрость,
основанная на жизненном опыте, помогает человеку сохранить силы и
здоровье. После побега из Тырнова он более тридцати лет охраняет церковь
архистратига Михаила. Во время восстания против турок был правой рукой у
Джорджича, борясь за свободу своей родины. Но турки разгромили это
восстание. Пришлось бежать от кровавой расправы победителей. Пристроился
сторожем в церковь. Здесь и угасли его надежды на освобождение родины от
турецкого порабощения.
Ему велели спасти беглеца от турецкой неволи, в которой находятся и
болгары. А где спрячешь его? Только в алтаре... Но разве церковный сторож
не знает, прослужив половину своей жизни в церкви, что при обыске турецких
полицейских не может остановить даже такая святыня, как алтарь. Особенно,
когда они ищут людей. Будь то беглец-невольник или человек, уклоняющийся
от военной службы.
Через эти двери он вывел беглеца во двор, заперев снаружи дверь большим
замком.
- Вон там, в скалистой пещере, пересидишь, братец. Сиди до тех пор,
покуда я сам не приду за тобой. Может быть, возьму тебя к себе домой,
посмотрю, как сложатся дела. Там отдохнешь, а потом подумаем, что
предпринять дальше. Знаю я, как бежать от турок. Кому как пофортунит. Иной
и жизнью своей поплатится. А сейчас идет война, всюду войска, дозоры.
Сколько глаз следят за каждой живой душой.
Из пещеры вылетела испуганная сова. Тяжело пролетела над скалами, едва
не задев их крылом, и уселась на карнизе церкви. Но ее и оттуда согнали
неожиданно нагрянувшие аскеры.
"Хорошая примета, - подумал Богдан. - В пещеру, видимо, не заглядывают
люди, коль в ней прижилась птица, питаясь здесь мышами".
И все же сидел как на иголках, напрягая слух. Молчала ночь, словно
прислушиваясь к людской суете. Когда же галопом прискакала к церкви конная
полиция, Богдан совсем ушел из пещеры, спрятавшись в темной глубокой
расщелине меж скал. Отсюда, как казалось ему, удобнее бежать при
необходимости. А куда убежишь, когда тебе угрожает опасность? Стоишь
здесь, прижимаясь к скалам, больно врезающимся в ребра. И не знаешь,
свободен ли ты так по-родственному прижиматься к холодным скалам, на
далекой болгарской земле или призрачная твоя воля лишь на миг притаилась,
чтобы избежать кровавых когтей врага.
Куда убежишь от конной погони, если бы и покинул эти спасительные
скалы? Лучше головой о них, чем снова попасть в руки к туркам! Точно
вымерли настоящие люди. Остались только вот эти хищные, жадные на ясырь
голомозые.
Ждать было бесконечно тяжело, с трудом приходилось сдерживать себя,
чтобы не убежать куда глаза глядят. Аскеры наконец с шумом вышли из
церкви, и через минуту их поглотила узкая темная пасть улицы, словно они
свалились в пропасть.
Богдан напряженно следил за этими ужасными тенями, нырнувшими в утробу
мрака. Окончились ли ночные тревоги одинокого в этих краях беглеца,
мечтавшего о воле? Озирался вокруг. Вот-вот сорвется и сам в эту темную
пасть. Но подсознательно все же кого-то ждал. Не в безлюдную же пустыню
забросила его злая судьба.
И вот ночь будто расступилась, пропустив к нему пожилого церковного
служителя. Следом за ним и еще двоих - священника и Парчевича. Отец
Атанасий заговорил шепотом, с греческим акцентом:
- Яко львы рыкающие, прости, боже милосердный... Так вас, брат юный,
сам царьградский патриарх благословил в этот путь? Брат Парчевич рассказал
нам об этом. Яко святую обязанность и мы принимаем это благородное деяние.
А брату Парчевичу, возможно, и самому придется позаботиться о судьбе
своего сына.
- Да. Батюшка советует мне наведаться в полицию. Стоит ли? Аскер такого
страху нагнал на меня. Мог и не поверить, что я пришел от Алладжи? А вам,
братец Богдан, советую положиться на сих добрых людей, - говорил Парчевич,
собираясь к батюшке ночевать.
На душе у Богдана посветлело, земля стала для него землей. Люди не
оставили в беде!
- Сердечное спасибо, братец! Мне на роду написано идти такими путями
борьбы! Один отуреченный итальянский доминиканец в Стамбуле советовал,
гадая по звездам... собственными руками создавать себе судьбу! Если хватит
сил, говорил итальянец, ты должен вести за собой свою судьбу, а не она
тебя... Послушаюсь разумного совета брата Битонто!
С уступа на уступ спускались по крутому ущелью, ощупью находя в темноте
тропу. Богдан с тревогой думал: "Куда он ведет?" Но старик с первой же
минуты встречи с такой искренностью прятал его от аскеров, что Богдан гнал
от себя предательские сомнения.
Старик не повел беглеца к себе домой.
- Не раз наведывались турки к каждому из нас. Сколько невольников и
бунтарец из войск проходит тут по ночам. Особенно итальянцев, чехов,
венгров и сербских гайдуков. Ваши чаще всего как-то по морю добираются в
родные края.
Побоялся положить Богдана спать в сарае, а предложил ему отдохнуть
немного на куче соломы в погребе.
- Стеречь вас, братец, у меня некому...
Вскоре принес ему поесть мамалыги и винограда.
- А что мне делать, когда проснусь? Или потом...
- Как потом? Завтра, что ли? - не понял старик Богдана.
- Ну после того, как немного подремлю, по вашему совету. Ведь скоро и
рассвет наступит.
Старик тихонько засмеялся. Присел на соломе возле Богдана. Знал ли он
сам, что будет делать утром? Ведь тогда будет еще опаснее, чем сейчас.
Разве днем можно показаться вместе с ним в городе?
- Потом... надо сбрить бороду и переодеться. Повесим на шею крест,
порой и это тоже имеет значение. Чтобы бежать из турецкой неволи, братец,
нужно время, запутанные тропы. Отец Атанасий советовал не спешить,
говорил: подумаем. Утром я сбегаю к нему, а вам не следует показываться
днем во дворе.
- Может быть, и турку-янычару, что сидит в темнице вместе с сыном
Парчевича, как-то дать знать обо мне.
- Зачем?
- Да просто к слову пришлось, - поторопился Богдан. - Надо бы
позаботиться и о нем... Может, подробнее рассказать о нем отцу Атанасию?
Чужой он здесь. Вы не знаете этого человека. А сын Парчевича тут погиб бы
без него, это факт. Могу ли я, спасая себя, оставлять на произвол судьбы
других? С этим турком мы вместе бежали из Царьграда, очень смышленый
человек... Так, говорите, греческие купцы теперь уже не ездят в Прагу и в
Краков?
- Да где уж там. Не ездят купцы. Война, братец. Двух купцов янычары
ограбили до нитки... Они перестали ездить даже по своей стране. Разве что
гайдуки. Подвижный народ, до сих пор не утихомирятся! Десятки лет закаляют
свое сердце. А у нас искры не осталось от юношеского огня. Не только руки,
а и душа опустилась на какое-то пустое, безнадежное дно. Усыплена
молодецкая отвага болгар-бунтовщиков! Вот и не ездят больше купцы. Не
найдешь Теодоровича и в Афинах, если бы и удалось добраться до этого
прославленного Города греческих мудрецов. Осталось лишь дерзновенное
поколение гайдуков...

21

Челн стоял на косе, где и оставил его парламентер Перебейноса Иван
Сулима. Некому было в этих краях шарить по берегу и уводить челны. Только
с противоположной стороны время от времени выходил из прибрежных
кустарников на косу казак, наблюдая за челном парламентера, ушедшего
искать "свою судьбу". Одинокий казацкий челн терялся среди обломков
переправ, брошенных здесь турками.
Вовгур, опередив Сулиму, подбежал к челну и изо всех сил потащил его по
косе между бревнами и прочими обломками, громоздившимися на берегу.
Широкий и бурный Дунай шумел в предвечернем сумраке, на песчаную косу,
пенясь, набегали волны.
- Так что же, сразу и отправимся? - спросил, придерживая челн, Вовгур.
- Значит, одного отпустим казака, - сказал Хмелевский, по-своему
понявший джуру.
Вовгур улыбнулся в юношеские усы, выводя челн с косы на воду.
Хмелевский заметил эту улыбку. Даже безошибочно разгадал бесхитростное
намерение юноши. Возражать, задержать? Измена ли это или так и должен
поступать казак?
- Стоит ли пану Вовгуру так беспокоиться о челне? Ведь плывет в нем
казак. Сам пусть и возится с ним.
- Честно признаюсь вам, пан ротмистр, что еще на совете решил я
переправиться через Дунай вместе с Иваном Сулимой. Ведь там свои люди, пан
Хмелевский! Может, среди них найду свое место... Как-то не прижился я у
пана полковника. Тут не та, не наша народная война. Всегда тянешься к
тому, что тебе ближе, что тебе по духу!
Развел руками, мечтательно окинул взглядом широкую реку. А она
неудержимо несла свои воды, выбрасывая на берег обломки, оставшиеся после
бегства турецких войск. Река, как полноправная хозяйка, проходила по этим
далеким от родного края землям. Не она ли своей независимостью и силой
воодушевляла казака? Право же, этому казаку не усидеть долго на одном
месте. Уйдя из Чигирина к Сагайдачному, он до сих пор все еще ищет
чего-то. А найдет ли у Кривоноса?
- Драться не будем, да и нечего нам ссориться с вами. Такова уж у меня
непоседливая натура. Буду искать, - может быть, все же найду то, к чему
стремится моя душа!
- Найдешь ли? Казаков немало и у пана Стройновского. Думаю, и там не
найдет неугомонный казак Вовгур того, что ищет! Все мы, молодой казаче,
здесь, за Дунаем, словно в тяжких наймах оказались. А в наймах как в
наймах... Так это ты бежишь от обязанностей джуры или... очевидно, и от
себя самого. Бегство на глазах у ротмистра! Странно, - смущенно пожал
плечами Хмелевский. Посмотрел на лесистый берег реки. Казалось, что и сам
он борется с искушением сесть в челн и уплыть.
А между тем, сказав "странно", он словно попрощался: тут же повернулся
от реки и направился к лесу. Подойдя к кустам ежевики, еще раз оглянулся и
немного постоял.
В челне было только одно весло. Сулима оттолкнул от берега челн и,
вскочив в него, сильно раскачал. Вовгур, упершись веслом в дно реки,
придержал челн, обождал, пока Сулима усядется. Он так и не отдал Сулиме
весло, напряженно гребя наискось от берега. Сулима, стоя в челне,
обернулся и помахал рукой Хмелевскому. То ли прощался с ним, то ли...
будучи теперь недосягаемым, дразнил его, радуясь своему благополучному
возвращению. Издали ротмистр не мог видеть глаз Сулимы, в которых
светились теплота и искренность. Хмелевский в тот же миг повернулся и
ушел, углубляясь в чащу прибрежного леса.
- Человечный шляхтич, - произнес Вовгур, налегая на весло.
- Знаем мы этого молодого Хмелевского еще по рассказам Богдана. Учились
вместе, друзьями были в коллегии, - произнес Сулима.
- Богдан, Богдан... Столько я наслышался о нем. А какой он, этот
бурсак, не знаю. Мать его с горя чуть было руки на себя не наложила...
- Да... Свой дом, хозяйство оставила, а сама уехала в Белоруссию.
Неожиданные воспоминания навеяли на обоих грусть. Вовгур греб изо всех
сил, возможно и забыв о том, что он не на Днепре, а в чужой, далекой
стороне. Сулима же сосредоточенно думал о встрече и разговорах с
лисовчиками. На противоположном берегу его уже ждали родные казаки.
- Что-то ты, браток, долго гостевал у королевских лисовчиков! Чем тебя
там угощали: кольями или розгами на европейский манер?
- О нет, панове братья, не угадали. К самому полковнику Стройновскому
попал, а своих казаков только издали видел. Доброго здоровья, братья
запорожцы, рад видеть вас! А где же это наш старшой? - крикнул Сулима
казакам, вышедшим из лесу навстречу своему посланцу за счастьем.
- Максим под кедром в лесу. Только к обеду расправились мы с остатками
голомозых...
Сосредоточенные здесь после многодневных боев с турецкими войсками
казацкие сотни Перебейноса оказались в затруднительном положении.
Капитуляция Бетлена перед Веной будто бы завершала освободительный "бунт"
графа, но и обрекла на безделье охочекомонные его войска, состоящие из
украинских казаков, польских жолнеров-лисовчиков, итальянских волонтеров и
других воинов. Это поставило перед ними сложные, почти неразрешимые
задачи. Особенно трудно приходилось казакам. Что делать дальше, где
применить свои военные способности или даже отдать жизнь, если на Украине
шляхта обрекла их на гибель? Все они несправедливо осуждены королевским
судом на позорное изгнание и на смерть. Куда теперь податься им, к кому
присоединиться? Ведь ни в Чехии, ни в Венгрии они не получат свободных
поселений. А вернуться на родину - увы, несбыточные мечты!..
- Несбыточные мечты!.. До тех пор, пока сам народ Украины не станет
хозяином своей земли, мы только во сне будем видеть ее, - сказал Максим
Перебейнос, как бы вслух обобщая свои мысли.
- Может быть, Сулиме удалось договориться о нашем присоединении к
отрядам лисовчиков? Ведь мы тоже называемся здесь лисовчиками. Потому что
это мудреное греческое название - элеары - чуждо казакам. Правда, скрывает
немного, кто мы. Не для казака оно, не для запорожца, - включился в
разговор со старшим Иван Ганджа.
- Название лисовчики тоже не для нас, дружище Ганджа, - вставил свое
слово и Базилий Юркевич. - Вот так могут принять нас и паны Стройновские.
А потом, как Бородавку, на королевской веревке повесят. Переменить бы нам
имя, гайдуками, что ли, назваться. Или уйти в горные ущелья да и
поселиться там.
- А может, с итальянскими волонтерами двинуться в Италию!.. Передавали,