Страница:
дал им полную свободу. Столько времени они шли сюда - и наконец добрались
до прибрежных казацких хуторов и сел. Свободные от командирского глаза
жолнеры пошли... усмирять!
Усмиряли больше тех, кто сидел дома. Это были женщины, дети да старые
казаки. Ротмистры подстрекали, а жолнеры усмиряли! Польские командиры
называли это первым налетом на казаков.
Как только жолнеры Потоцкого ворвались в казацкие села, тотчас поднялся
крик, плач женщин, вопли детей. После такого первого "налета" вспыхивали
соломенные крыши, в небо вздымались столбы пламени и клубы черного дыма.
Горели не только хаты, но и скирды необмолоченного хлеба.
Людей наказывали ни за что! Может, за то, что они не были католиками?
Нет. Вы хотите называть украинскую землю своей? Хотите хозяйничать на ней?
Как полноправные хозяева, без шляхтичей и их экономов?
Вот за что истязали украинских людей королевские войска, донося гетману
о первых победных столкновениях с казаками...
Девушки первыми убегали из сел на прибрежные луга. Это они наскочили на
каневских и черкасских казаков, которые шли вдоль Днепра на соединение с
запорожцами.
- Ой, люди добрые, казаки наши родненькие! Спасайте наши души! Ляхи
нагрянули! - звали девчата.
- Все-таки нагрянули, проклятые? - остановились казаки.
Девушки заголосили еще сильнее. Каневские казаки едва успокоили их,
расспрашивая, что творится в селах. Дым и пламя, поднимавшиеся в небо
из-за густых дубрав и перелесков, подтверждали их слова.
Казаки спешили к полковым хоругвям, где старшины держали совет. Сюда
прибежали теперь старики и казаки, выписанные из реестра.
- Налетели, ровно звери. Грабят, женщин бесчестят, жгут наши хаты -
хуже басурманов!.. - захлебываясь, кричал пожилой казак, едва переводя
дух.
- Много их? Толком говорите: справимся мы с ними или нет? - допрашивали
старшины.
- Да разве их сосчитаешь, люди добрые? Забирают скотину, позорят...
- Жена Карпенка бросилась защищать соседскую дивчину, так он,
проклятый, рубанул ее саблей... А мою усадьбу сожгли, когда я сказал: "Что
же это вы... - побей меня бог, так и сказал, - вы, панове ляхи, - говорю
им, - точно басурмане, убиваете нас?" Он и замахнулся саблей! Едва успел
отскочить... А тут чья-то девка с узлом показалась. Так он, клятый, и
погнался за ней...
Сотники передавали свои сотни помощникам, пропуская их с возами,
груженными казацким снаряжением. Приглушенно по нескольку раз повторяли:
- Двигайтесь на Табурище, а уже оттуда, может, и на Крылов.
Полковник поджидал сотников. Он решил послать четырнадцать молодых
старшин, по одному от каждой сотни, навстречу войскам Потоцкого. В
сумерках присматривался к каждому. Наконец тихо произнес:
- Немедленно отправляйтесь! До наступления темноты встретите их! "Мы,
скажете, не воевать идем с королевскими войсками". Но потребуйте, чтобы
они прекратили басурманские наскоки на хутора! Скажите, что с минуты на
минуту должны подойти запорожцы во главе с наказным с Низа. Пускай паны
шляхтичи с ним договариваются. Но надо, чтобы жолнеры прекратили грабежи.
Вон как набросились на беззащитных казацких детей. Наших женщин бесчестят,
как неверные, грабят имущество, сжигают хаты. За что? Не его" ли
величество король приказал так отблагодарить казаков за их помощь коронным
войскам в битве под Хотином?
Из группы старшин, которые должны были ехать к Потоцкому, смело вышел
сотник Юхим Беда, недавно назначенный старшиной новой сотни добровольцев.
Сотню пока что назвали "сборной", в ней надо было навести порядок. Поэтому
сотник и обратился к полковнику:
- Может, полковник, делегация и без меня обошлась бы?
- Не хочешь упрашивать панов? Ведь польский язык хорошо знаешь, -
может, уговоришь Потоцкого?..
- Да разве я один его знаю, полковник! Сотня должна быть готова к
отражению удара польских войск. Сотня новая, "сборная", надо бы еще
навести в ней порядок перед таким боем.
Беда одернул кожушок, словно только что надел его на свои могучие
плечи. На поясе у него два рожка с табаком, длинная драгунская сабля в
ножнах с серебряной инкрустацией. На ногах не постолы, как у многих
сотников, а сафьяновые сапоги.
- Тьфу ты, побей его божья сила! - вздохнул полковник, почесывая
затылок. - Столько хлопот. Хорошо, Юхим, оставайся при сотне. А вы, все
тринадцать, отправляйтесь немедленно. Может, хоть это переубедит
Потоцкого... Тебе, сотник, и в самом деле туго придется. Все продумал?
Сотник не любил много говорить, когда речь шла о боевых делах.
Полковник мог бы и больше сказать, но он пожал плечами и произнес:
- Как полагается, думали все вместе. В таком деле не заснешь, все
думать будешь. Этот прыткий казак Гейчура, которого ранили под
Васильковом... Ловкий казак будет. С ним кое-что придумали.
- А как ты думаешь, не врет он, что наказным казаки снова избрали
старика Нестора Жмайла?
- Да что вы, пан полковник! Гейчура действительно за словом в карман не
полезет, но в таком деле врать... Нет, ручаюсь! Я возьму его своим
помощником и в сегодняшней ночной встрече с Потоцким.
Полковник подошел к Беде и, не говоря ни слова, вытащил у него из-за
пояса большой рожок с табаком. Насыпал на ноготь табаку, поднес к ноздрям
и, вернув рожок сотнику, затянулся.
- Не берет и проклятый табак. Вторую ночь спать не будем... Ну вот и
хорошо, возьми этого хлопца своим помощником. Да смотрите не подведите,
полк надеется на вас! Не забывайте, сотник, что это - Потоцкий! Спесивый
полковник будет стремиться выйти победителем. А нам надо задержать его,
покуда хоть за озеро зайдем. Если не хватит духу, уведите его за собой
куда-нибудь в другом направлении...
- К лешему в болото завести бы их, проклятых! Я так думаю, пан
полковник: если нападут, так только вечером. Будем отбиваться изо всех
сил, даже пушку берем. А с полуночи, очевидно, и поведем...
- Только не по следу полка!
- Понятно, не по следу... - загадочно улыбнулся сотник.
Конецпольский наконец-то остановился в Чигирине. Служащих староста
послал созывать казаков и их старшин, которые чуть ли не по домам
разбежались, когда узнали о приезде гетмана. А Хмелевскому гетман не
только разрешил заехать в Субботов, к Хмельницкому, но и поручил уговорить
быть его послом к казацкой старшине в Крылове.
Только сейчас Конецпольский понял, какая неутешительная обстановка
создалась на Приднепровье с приходом сюда королевских войск. Как тут
будешь наводить порядок? Ведь здесь настоящий казацкий край! Здесь даже
находятся узаконенные, так сказать, решением короля и сейма шесть тысяч
казаков со своими полковниками, сотниками, оружием, пушками!..
- Запорожцы сначала было избрали наказным полковника Дорошенко, -
докладывал гонец, только что вернувшийся от передовых отрядов карательных
королевских войск. - Но потом Дорошенко отстранили, избрав вместо него
полковника Жмайло.
- По-олковника Жмайло? Ха-ха-ха! Да этот Нестор Жмайло еще при
покойнике Жолкевском был "се-едым стариканом". Тоже мне нашли вояку, чтобы
управлять таким войском! Неужели осмелятся выступить против войск короля?!
- Но, прошу прощения, уважаемый пан гетман, покойник Жолкевский
говорил, что, если казачество возглавляет Жмайло, не жди от них посланцев
с повинной... - поддержал гонца один из гусарских старшин.
- А не-е придут с по-овинной, то-огда будут биты! - с раздражением
ответил гетман на не совсем учтивое замечание гусара. - Нех пан передаст
это по-олковнику Потоцкому и во-оеводе Хмелевскому.
- Ваша милость, сейчас разведка донесла... - вбежал еще один гонец с
правого фланга королевских войск, - полковник Потоцкий принял делегацию
казаков в составе тринадцати старшин каневского и черкасского гарнизонов.
Полковник достойно, так сказать, разговаривал с ними... собственно,
поиздевался и пригрозил посадить на колы. Он собирается тайком напасть на
каневских казаков, чтобы помешать им объединиться с полками запорожцев...
- Позор! Как мог допустить... такой знатный шляхтич? Приказываю пану
Потоцкому никаких переговоров с бу-унтовщиками не вести, но и не срамить
наши войска позорным задержанием их посланцев! - грозно закричал гетман. -
По-осланец - это не пленник, захваченный в достойной чести шляхтича
бо-орьбе... Немедленно освобо-одить посланцев и нанести удар по каневскому
га-арнизону. Отрезать от них также и че-еркассцев! Не да-ать им
соединиться со Жмайлом! По-онятно?
- Вшистко! - откликнулся джура и убежал.
А в это время Станислав Хмелевский въезжал во двор субботовской усадьбы
Богдана Хмельницкого. Двое челядинцев - бывших конюхов из каменецкого
имения Потоцкого - хозяйничали во дворе. Воин в гусарской форме показался
им знакомым, особенно гусар, сопровождавший его. У обоих резвые жеребцы,
отороченные мехом "венгерки" с белыми шнурами на полах. В Субботове уже
знали, что на Сечь проследовали каневские и черкасские казаки с пушками.
Шла молва о том, что якобы казаки с наступлением первых морозов собираются
отправиться в поход на море. Поэтому никто и не удивился неожиданному
передвижению казаков. За последние годы на хуторах и в селах привыкли к
этому.
Но гусарского поручика конюхи узнали. Думали, что следом за ним
появится и сам коронный гетман... Один из челядинцев бросился к воротам,
послав своего товарища предупредить хозяина. Он помог гусарам привязать
лошадей, тревожно поглядывая на дорогу, не едет ли гетман.
На крыльцо вышел легко одетый Богдан. Следом за ним, суетясь, выбежал и
челядинец. Только мгновение постоял Богдан, как степенный хозяин,
присматриваясь к гостям.
- О, Стась, узнаю... верен себе! Без всякого предупреждения. Как
всегда, умеешь удивить и... обрадовать! - сказал и бросился к нему,
перескакивая через две ступеньки.
Хмелевский тоже оставил коня, бросив поводья дворовому слуге. Словно
соревнуясь, они бежали друг другу навстречу. Около двух лет не виделись
друзья!
- Я и сам с ума схожу от радости!
Вот так встреча... Оба, сильные, возмужавшие, сжали друг друга в
объятиях, а говорить было не о чем. Один запнулся, как гость, ожидая
вопросов. А второй подумал, что его бывший друг, согреваемый гетманской
лаской, мог стать другим.
- Значит, воюешь, Стась! - с горечью произнес хозяин, помогая другу
раздеться, когда вошли в дом.
- Критикуешь гетмана, или как это надо понимать?.. - улыбаясь,
переспросил Хмелевский. - Разве это война, мой друг? В одной руке оружие,
а вторая, как у нищего, тянется к королевским привилегиям на все новые и
новые воеводства и староства.
- Получается, что не я, а ты критикуешь государственного мужа.
Очевидно, так я должен понимать, - шутливым тоном ответил Богдан.
- Все равно. Понимай как тебе заблагорассудится. Только не так громко!
- сказал гость.
Богдан оглянулся, дверь действительно была не прикрыта. Он подошел к
двери и с силой захлопнул ее.
- Ничего серьезного, не стоит беспокоиться, Богдан... - промолвил
Хмелевский, вздохнув. - Да ты, очевидно, чувствуешь, что по-настоящему
запахло порохом! Теперь уже здесь, на Приднепровье.
- Чувствую, чувствую, друг мой. Хорошо чувствую... - с горечью ответил
Богдан. - Запахло, говоришь? Намек на известную всему миру эпопею
Наливайко!.. Я и сам никак не могу избавиться от этих тревожных мыслей.
Что случилось, что говорит твой всесильный? Ведь теперь его рука -
владыка.
Но им неожиданно пришлось прервать разговор. В комнату вошла хозяйка.
Богдану не хотелось говорить при жене о таких тревожных делах, чтобы не
волновать ее. Она была беременна.
- Вот и моя Ганнуся. Для тебя, Стась, пусть она будет Ганной, потому
что я ревнивый, - смеясь, знакомил Богдан жену с другом. - Стась
Хмелевский, Ганнуся! Это мой самый милейший друг, адъютант далеко не
милейшего гетмана!
- Я знаю вас, пан Станислав, даже встречалась с вами у брата. Прятались
вы от нас, женщин, распивая венгерское вино... - с легкой усмешкой
напомнила хозяйка удивительно нежным голосом.
- Хотел бы, Ганнуся, чтобы вы стали друзьями. Стась - мой друг. Не
правда ли, Стась?
- Конечно, рад бы. Хозяйка дома - жена друга... Такое непривычно в
нашей жизни, Богдан... - начал было Хмелевский.
Но Ганна прервала его:
- Так и считаем вас в нашем доме, как друга и брата Богдася. Ты,
Богдась, угощай гостя, а мне разреши поднять бокал. Будьте здоровы и
веселы!
И первой слегка пригубила.
- Закусывайте. Угощай, Богдась, Станислава и сам закуси, а я должна
уйти... - И исчезла за дверью.
Но начатый разговор за столом так и не продолжили. Хмелевскому не
терпелось узнать, как живет Богдан.
- Ты счастлив с Ганной? - спросил он, когда хозяйка вышла из комнаты.
- Все спрашивают: счастлив?.. А ты, мой друг, не такой, как все... -
вместо ответа промолвил Богдан и умолк, наливая вино в бокалы. - О каком
счастье ты спрашиваешь?.. Счастье, Стась, как многоводная река - ласкает,
но уходит в море! Помнишь нашу мудрую пани Мелашку? Это ее афоризмы,
основанные на жизненном опыте, - увиливал Богдан, не отвечая на вопрос,
счастлив ли он с Ганной.
- Боже мой! Всю дорогу думал о пани Мелашке, а тут... Это... хозяйка
виновата, - быстро нашелся Хмелевский, увидев входившую Ганну.
- В чем? Хозяйки, правда, всегда виноваты, - улыбаясь, сказала Ганна.
- Не всегда, уважаемая... Ганнуся, не всегда. Но в этот раз все-таки
виновата! Где это, спрашиваю, наша мудрая матушка львовских спудеев, пани
Мелашка?
Ганна взглянула вначале на Богдана, а затем на Хмелевского. И снова
улыбнулась.
- Право, в этом моя вина. Богдась отговаривал, а я все же...
посоветовала, и пани Мелашка выехала в Крапивную. Вот какая буря
поднимается над Днепром, а у нее...
- Да погоди же: пан Стась до сих пор еще не знает, что я нашел
племянника нашей матери, а через него и ее старую мать!..
- Мать пани Мелашки?
- Да, мать пани Мелашки! Передали люди, что заболела старушка. Кому,
как не дочери, с которой разлучилась еще в детстве, присмотреть за
больной. А тут такое... Казацкие полки двинулись на Сечь, а следом за ними
как снег на голову свалились и жолнеры. Сам коронный гетман привел их в
такую даль. Ну, я и сказала: "Поезжайте, да и с сыном поговорите в Лубнах,
чтобы с друзьями не встревали в эту драку". А из Лубен в Крапивную поедет,
к матери...
- Ну вот, суди сам, Стась, о настроениях!.. То радовались за Карпа, ты
его знаешь, а сейчас снова беспокоимся... Хорошо, Ганнуся, я тоже рад за
нашу маму Мелашку. А Карпу нынче... не до веселья. Но, налей нам, Ганнуся,
еще, чтобы не думать об этом. Будет гетман воевать или нет, но его приход
с войсками сюда камнем ляжет на сердца украинцев. Не следовало бы ему
затевать этой кампании, она не в интересах Речи Посполитой. Что это им в
голову стукнуло, не могу понять. Собрали людей во время войны с турками,
вооружили их. Пообещали плату и королевские привилегии. И вместо этого
шлют на Украину войска, насаждают иезуитов и униатских прихвостней. И все
это делается, чтобы отнять свободу у казаков! Сам король посылает
карателей. Следует ли так поступать умным правителям такого государства!..
И снова хотят закабалить народ, только покрепче. Ведь дилингенский пастор,
иезуит Форер, призывает в европейской войне разжечь такие костры, на
которых можно было бы сжечь протестантов, чтобы даже у ангелов, как он
выразился, горели ноги, звезды плавились бы в небесах... Это людоедство!
- Вижу, что правильно поступил, начиная именно с этого разговор с
тобой, - вставил и Хмелевский, прерывая разгорячившегося Богдана...
Закончили начатый разговор друзья уже в дороге. Богдан наконец
согласился поехать вместе с Хмелевским повидаться с гетманом, чтобы
уговорить его отказаться от вооруженного столкновения с казаками. Ведь он
человек с головой! Вынашивает планы создания европейской коалиции для
покорения турок!
- Ты должен понять, Богдан, что, возможно, и не гетмана надо винить в
этом.
- Гетман тоже не пешка на шахматной доске, Стась, - возразил Богдан.
- Не пешка, но и не ферзь. Его-то я уже хорошо разглядел.
- У Конецпольского были налицо все данные, чтобы стать ферзем! У
гетмана есть все - и ум, и авторитет, и уважение короля. Чего же ему не
хватает?
- Коронный гетман окружен шляхтой типа Юрия Збаражского. Он, может, в
душе и не одобряет эту войну, но у него не хватает сил, чтобы
противостоять извечной шляхетской инерции. К тому же и он человек, со
всеми присущими ему слабостями, хочет выслужиться перед королем-иезуитом.
Это не Жолкевский, которого поддерживал Ян Замойский!
- К сожалению, и не Жебжидовский, - добавил Богдан.
- Кстати, умер этот прославленный воин-бунтарь. Умер в монастыре, как
простой иезуитский ксендз. Хоронили его трое старших иезуитов в
сопровождении десятка монахов, как неизвестного и забытого даже
родственниками человека.
- Какой же блестящей судьбы ищет пан Станислав Конецпольский, сравнивая
себя, очевидно, не только со своим первым тестем Жолкевским, но даже с
Александром Македонским, надеясь отыскать "живую воду", с помощью которой
можно безраздельно властвовать в селах и хуторах Украины? Слепой слуга
короля и шляхты!.. Только и делает то, что подмазывает королевский трон
смальцем лести и угодливости, как говорят наши казаки!
Остроумие Богдана рассмешило Хмелевского. Он оглянулся, боясь, как бы
не услышали этих слов сопровождавшие их жолнеры и казак.
Холод и моросящий дождик принуждали согреваться скачкой. Хмелевский
первым придержал коня и снова обратился к Богдану:
- И мне не нравится подмазанное смальцем кресло коронного гетмана. За
глаза поносит Збаражского, а в глаза льстит. Потому что чувствует, каким
большим влиянием пользуется этот иезуит среди шляхетской знати. А влияние
Збаражских на короля и верхушку шляхты угнетающе действует на гетмана. Он
бредит идеей всеевропейской войны против турок, стремится к господству
христианства. Поднятый шум вокруг австро-венгерского конфликта из-за Чехии
рассматривает как внутреннюю ссору. Казаков же удерживает от походов
против турок за море! Теперь еще носится с идеей нобилитации видных
представителей казацких старшин.
- Нобилитация казацкой старшины? Так это же взятка, толкающая нестойких
старшин на предательство... - Богдан даже придержал своего коня.
- Ясно, подкуп. А разве конь, презентованный тебе коронным гетманом, не
является хитро задуманной взяткой?
- Конь - взятка? Коня я вернул гетману, еще будучи в Киеве у
митрополита.
Теперь Хмелевский от удивления остановил коня.
- Вернул? Так где же этот злосчастный конь?.. Конецпольский в Чигирине
вспоминал о своем подарке "такому бойкому ка-азаку...". Пан гетман
интересовался, понравился ли тебе жеребец...
Оба остановились как вкопанные - Хмелевский от удивления, а Богдан от
неожиданной догадки... Как же он теперь будет разговаривать с гетманом?
Ведь возвращение коронному гетману его замаскированной взятки давало бы
Богдану бесспорные козыри, возможность держать себя с ним независимо.
- Мерзавец... Это я о казаке, с которым отправил коня пану Станиславу
Конецпольскому. Этим конем он воспользовался сам, как вор. Опозорил
меня... Нет, Стась, теперь я не могу ехать на свидание с гетманом, не
могу! Поезжай сам, а я... должен разыскать Романа Гейчуру и научить его,
как надо блюсти товарищескую честь!
Кивнул другу вместо пожатия руки. Повернул коня и поскакал назад, в
Субботов, на ходу крикнул сопровождавшему его казаку, чтобы тот следовал
за ним. Богдана, точно удар молнии, ошеломила догадка, что он опозорил
себя, взяв коня у коронного гетмана, стоящего во главе вооруженных сил
польской шляхты, с которой не на жизнь, а на смерть борется его народ.
Опоздал Станислав Хмелевский, только ночью возвратился он в Чигирин, не
застав там коронного гетмана. Даже ночью передвигались войска по улицам
города, направляясь на Куруков. Испуганные жители Чигирина, спасаясь от
жолнеров, забирали детей и убегали на приднепровские луга, прячась среди
кустарников. К этому им не привыкать!
Но в прошлом людям приходилось бежать от захватчиков враждебного им
государства Ближнего Востока. Для этих людей грабежи, убийство христиан и
пленение их было естественным, как для волка, нападающего на овец...
С такими невеселыми мыслями и уснул уставший с дороги Хмелевский. На
рассвете его разбудили далекие пушечные выстрелы, сотрясающие сухой от
мороза прибрежный воздух.
"Оказывается, что все же верх взяла ненависть польских шляхтичей к
этому народу. Шляхтичам нужны покорные рабы, обрабатывающие их нивы, а не
добропорядочные соседи, рачительные союзники!.. - с горечью подумал
Станислав Хмелевский, проснувшись под утро. - С Конецпольским, или против
него, или... подобно Богдану, держаться середины, разжигая в своем сердце
ненависть к ним? Счастье двулико!.."
И Хмелевский задумался. Вот уже сколько лет он служит у гетмана,
уступив отцу. Хотя мечтал о других, более славных делах, полезных народу.
В коллегии их мудрый наставник Андрей Мокрский учил: "Советую учесть
горький опыт старших, чтобы не повторять непоправимые ошибки!" Богдан уже
воспользовался его советом и... тем паче своим горьким опытом...
- Моей непоправимой ошибкой было, очевидно, слепое служение высокому но
положению, но не наимудрейшему в своих делах владыке!..
Он стоял у окна, разговаривая сам с собой, стараясь разобраться в своих
мыслях. Потом прошел во двор, прислушиваясь, как стонало Приднепровье от
пушечных выстрелов.
И не поехал догонять гетмана. Да разве теперь его догонишь?
Через Чигирин проходили сборные войска его отца-воеводы. К отцу, как и
в детстве, потянуло сына, чтобы поделиться с ним своими мыслями и
сомнениями. Одно было для него бесспорным - адъютантом коронного гетмана
он больше не будет. Довольно!
Уже в Чигирине коронный гетман понял, что теперь не остановить
жолнеров, возглавляемых Потоцким. Даже его приказы не удержат их от
бесчинств в селах и городах Украины... По наущению Потоцкого украинские
села и города превратились для жолнеров в селения врагов, и они грабили,
насиловали женщин, жгли, убивали ни в чем не повинных людей. Это уже была
настоящая война, которая закончится лишь после полной победы или полного
поражения: середины не бывает.
Естественное опьянение войной, когда разгорается жадность к легкой
наживе не только у жолнеров, затуманило разум и гетмана. Точно с
завязанными глазами, и он был захвачен вихрем бесчинств жолнеров в
украинских селах и хуторах. Когда же вопли людей о помощи заглушили
пушечные выстрелы, гетман уже не в силах был взять себя в руки и
остановить войско.
- Где стре-еляют? Чьи пу-ушки? - допрашивал он приближавшихся старшин,
еще больше заикаясь от волнения.
- Всюду, пан гетман! Начиная от приднепровских лугов и до
Табурищенского гарнизона запорожцев. Пушки киевского воеводы Томаша
Замойского находятся вот здесь, за лесом! - четко докладывал ротмистр
Скшетуский.
Лицо гетмана перекосила нервная улыбка. При упоминании, имени
Замойского он вспомнил о том, как этот воевода упрашивал в Риме горделивых
иезуитов посвятить его в члены их ордена. Босой, с веригами на ногах, в
лохмотьях ходил он по улицам Рима, надеясь вызвать расположение иезуитов,
но вызывал лишь насмешки римлян!
За Мартина Казановского, двигавшегося со своими войсками вдоль Днепра,
гетман был спокоен. Туда же велел отправиться войскам воеводы Хмелевского.
И сразу же вспомнил об адъютанте Хмелевском, испуганно оглянувшись. Но
этого расторопного и исполнительного адъютанта до сих пор нет!.. Хотя его
с усердием замещает ротмистр Скшетуский. Этот чрезмерно услужливый и
расторопный служака на какое-то время рассеял тревогу гетмана из-за
отсутствия Хмелевского... Скшетускому он и приказал сопровождать его на
позиции Томаша Замойского.
Гетман застал воеводу возле тяжелых пушек. Окутанный едким пороховым
дымом, с красными от раздражения глазами, Замойский сам держал огромный
факел, ожидая, когда пушкари заполнят и забьют пыжами порох. Коронный
гетман, даже не поздоровавшись, подошел к нему и, как маньяк, пожелал сам
поджечь порох и выстрелить.
- Такая честь! - воскликнул киевский воевода, уступая место гетману. -
С удовольствием...
И действительно, не с большим ли удовольствием и служебным рвением, чем
тогда, когда выслуживался перед иезуитами, сделал он это? Сын Барбары
Замойской протянул гетману зажженный факел.
Вначале зашипело, окутывая огнем и дымом пушку и присутствующих. А
потом со страшной силой ухнуло. В кого целились? Да и надо ли было
целиться? Стреляли потому, что война!
Замешкавшиеся пушкари, точно подкошенные, падали на землю. Но гетман
устоял, считая унизительным падать на землю в присутствии посполитых.
Когда же ветер рассеял дым и пепел, пушкари увидели черное от порохового
дыма, перекошенное в безумной улыбке лицо Конецпольского.
Поднимало ли это его авторитет, он не думал. Он сам еще не совсем
пришел в себя, продолжая безумно улыбаться. А пушкари снова вскочили на
ноги, стали прочищать горячее жерло, готовясь к следующему выстрелу.
В этот момент пришлось упасть на землю и гетману, которого насильно
повалил Скшетуский. Каневские казаки, отступившие накануне вечером, теперь
не менее настойчиво отвечали противнику выстрелами из своих пушек.
Коронный гетман и сопровождавшие его лица, по совету сообразительного
Скшетуского, стали ползком выбираться из обстреливаемого места в ближайшие
кусты, а потом и в лес.
до прибрежных казацких хуторов и сел. Свободные от командирского глаза
жолнеры пошли... усмирять!
Усмиряли больше тех, кто сидел дома. Это были женщины, дети да старые
казаки. Ротмистры подстрекали, а жолнеры усмиряли! Польские командиры
называли это первым налетом на казаков.
Как только жолнеры Потоцкого ворвались в казацкие села, тотчас поднялся
крик, плач женщин, вопли детей. После такого первого "налета" вспыхивали
соломенные крыши, в небо вздымались столбы пламени и клубы черного дыма.
Горели не только хаты, но и скирды необмолоченного хлеба.
Людей наказывали ни за что! Может, за то, что они не были католиками?
Нет. Вы хотите называть украинскую землю своей? Хотите хозяйничать на ней?
Как полноправные хозяева, без шляхтичей и их экономов?
Вот за что истязали украинских людей королевские войска, донося гетману
о первых победных столкновениях с казаками...
Девушки первыми убегали из сел на прибрежные луга. Это они наскочили на
каневских и черкасских казаков, которые шли вдоль Днепра на соединение с
запорожцами.
- Ой, люди добрые, казаки наши родненькие! Спасайте наши души! Ляхи
нагрянули! - звали девчата.
- Все-таки нагрянули, проклятые? - остановились казаки.
Девушки заголосили еще сильнее. Каневские казаки едва успокоили их,
расспрашивая, что творится в селах. Дым и пламя, поднимавшиеся в небо
из-за густых дубрав и перелесков, подтверждали их слова.
Казаки спешили к полковым хоругвям, где старшины держали совет. Сюда
прибежали теперь старики и казаки, выписанные из реестра.
- Налетели, ровно звери. Грабят, женщин бесчестят, жгут наши хаты -
хуже басурманов!.. - захлебываясь, кричал пожилой казак, едва переводя
дух.
- Много их? Толком говорите: справимся мы с ними или нет? - допрашивали
старшины.
- Да разве их сосчитаешь, люди добрые? Забирают скотину, позорят...
- Жена Карпенка бросилась защищать соседскую дивчину, так он,
проклятый, рубанул ее саблей... А мою усадьбу сожгли, когда я сказал: "Что
же это вы... - побей меня бог, так и сказал, - вы, панове ляхи, - говорю
им, - точно басурмане, убиваете нас?" Он и замахнулся саблей! Едва успел
отскочить... А тут чья-то девка с узлом показалась. Так он, клятый, и
погнался за ней...
Сотники передавали свои сотни помощникам, пропуская их с возами,
груженными казацким снаряжением. Приглушенно по нескольку раз повторяли:
- Двигайтесь на Табурище, а уже оттуда, может, и на Крылов.
Полковник поджидал сотников. Он решил послать четырнадцать молодых
старшин, по одному от каждой сотни, навстречу войскам Потоцкого. В
сумерках присматривался к каждому. Наконец тихо произнес:
- Немедленно отправляйтесь! До наступления темноты встретите их! "Мы,
скажете, не воевать идем с королевскими войсками". Но потребуйте, чтобы
они прекратили басурманские наскоки на хутора! Скажите, что с минуты на
минуту должны подойти запорожцы во главе с наказным с Низа. Пускай паны
шляхтичи с ним договариваются. Но надо, чтобы жолнеры прекратили грабежи.
Вон как набросились на беззащитных казацких детей. Наших женщин бесчестят,
как неверные, грабят имущество, сжигают хаты. За что? Не его" ли
величество король приказал так отблагодарить казаков за их помощь коронным
войскам в битве под Хотином?
Из группы старшин, которые должны были ехать к Потоцкому, смело вышел
сотник Юхим Беда, недавно назначенный старшиной новой сотни добровольцев.
Сотню пока что назвали "сборной", в ней надо было навести порядок. Поэтому
сотник и обратился к полковнику:
- Может, полковник, делегация и без меня обошлась бы?
- Не хочешь упрашивать панов? Ведь польский язык хорошо знаешь, -
может, уговоришь Потоцкого?..
- Да разве я один его знаю, полковник! Сотня должна быть готова к
отражению удара польских войск. Сотня новая, "сборная", надо бы еще
навести в ней порядок перед таким боем.
Беда одернул кожушок, словно только что надел его на свои могучие
плечи. На поясе у него два рожка с табаком, длинная драгунская сабля в
ножнах с серебряной инкрустацией. На ногах не постолы, как у многих
сотников, а сафьяновые сапоги.
- Тьфу ты, побей его божья сила! - вздохнул полковник, почесывая
затылок. - Столько хлопот. Хорошо, Юхим, оставайся при сотне. А вы, все
тринадцать, отправляйтесь немедленно. Может, хоть это переубедит
Потоцкого... Тебе, сотник, и в самом деле туго придется. Все продумал?
Сотник не любил много говорить, когда речь шла о боевых делах.
Полковник мог бы и больше сказать, но он пожал плечами и произнес:
- Как полагается, думали все вместе. В таком деле не заснешь, все
думать будешь. Этот прыткий казак Гейчура, которого ранили под
Васильковом... Ловкий казак будет. С ним кое-что придумали.
- А как ты думаешь, не врет он, что наказным казаки снова избрали
старика Нестора Жмайла?
- Да что вы, пан полковник! Гейчура действительно за словом в карман не
полезет, но в таком деле врать... Нет, ручаюсь! Я возьму его своим
помощником и в сегодняшней ночной встрече с Потоцким.
Полковник подошел к Беде и, не говоря ни слова, вытащил у него из-за
пояса большой рожок с табаком. Насыпал на ноготь табаку, поднес к ноздрям
и, вернув рожок сотнику, затянулся.
- Не берет и проклятый табак. Вторую ночь спать не будем... Ну вот и
хорошо, возьми этого хлопца своим помощником. Да смотрите не подведите,
полк надеется на вас! Не забывайте, сотник, что это - Потоцкий! Спесивый
полковник будет стремиться выйти победителем. А нам надо задержать его,
покуда хоть за озеро зайдем. Если не хватит духу, уведите его за собой
куда-нибудь в другом направлении...
- К лешему в болото завести бы их, проклятых! Я так думаю, пан
полковник: если нападут, так только вечером. Будем отбиваться изо всех
сил, даже пушку берем. А с полуночи, очевидно, и поведем...
- Только не по следу полка!
- Понятно, не по следу... - загадочно улыбнулся сотник.
Конецпольский наконец-то остановился в Чигирине. Служащих староста
послал созывать казаков и их старшин, которые чуть ли не по домам
разбежались, когда узнали о приезде гетмана. А Хмелевскому гетман не
только разрешил заехать в Субботов, к Хмельницкому, но и поручил уговорить
быть его послом к казацкой старшине в Крылове.
Только сейчас Конецпольский понял, какая неутешительная обстановка
создалась на Приднепровье с приходом сюда королевских войск. Как тут
будешь наводить порядок? Ведь здесь настоящий казацкий край! Здесь даже
находятся узаконенные, так сказать, решением короля и сейма шесть тысяч
казаков со своими полковниками, сотниками, оружием, пушками!..
- Запорожцы сначала было избрали наказным полковника Дорошенко, -
докладывал гонец, только что вернувшийся от передовых отрядов карательных
королевских войск. - Но потом Дорошенко отстранили, избрав вместо него
полковника Жмайло.
- По-олковника Жмайло? Ха-ха-ха! Да этот Нестор Жмайло еще при
покойнике Жолкевском был "се-едым стариканом". Тоже мне нашли вояку, чтобы
управлять таким войском! Неужели осмелятся выступить против войск короля?!
- Но, прошу прощения, уважаемый пан гетман, покойник Жолкевский
говорил, что, если казачество возглавляет Жмайло, не жди от них посланцев
с повинной... - поддержал гонца один из гусарских старшин.
- А не-е придут с по-овинной, то-огда будут биты! - с раздражением
ответил гетман на не совсем учтивое замечание гусара. - Нех пан передаст
это по-олковнику Потоцкому и во-оеводе Хмелевскому.
- Ваша милость, сейчас разведка донесла... - вбежал еще один гонец с
правого фланга королевских войск, - полковник Потоцкий принял делегацию
казаков в составе тринадцати старшин каневского и черкасского гарнизонов.
Полковник достойно, так сказать, разговаривал с ними... собственно,
поиздевался и пригрозил посадить на колы. Он собирается тайком напасть на
каневских казаков, чтобы помешать им объединиться с полками запорожцев...
- Позор! Как мог допустить... такой знатный шляхтич? Приказываю пану
Потоцкому никаких переговоров с бу-унтовщиками не вести, но и не срамить
наши войска позорным задержанием их посланцев! - грозно закричал гетман. -
По-осланец - это не пленник, захваченный в достойной чести шляхтича
бо-орьбе... Немедленно освобо-одить посланцев и нанести удар по каневскому
га-арнизону. Отрезать от них также и че-еркассцев! Не да-ать им
соединиться со Жмайлом! По-онятно?
- Вшистко! - откликнулся джура и убежал.
А в это время Станислав Хмелевский въезжал во двор субботовской усадьбы
Богдана Хмельницкого. Двое челядинцев - бывших конюхов из каменецкого
имения Потоцкого - хозяйничали во дворе. Воин в гусарской форме показался
им знакомым, особенно гусар, сопровождавший его. У обоих резвые жеребцы,
отороченные мехом "венгерки" с белыми шнурами на полах. В Субботове уже
знали, что на Сечь проследовали каневские и черкасские казаки с пушками.
Шла молва о том, что якобы казаки с наступлением первых морозов собираются
отправиться в поход на море. Поэтому никто и не удивился неожиданному
передвижению казаков. За последние годы на хуторах и в селах привыкли к
этому.
Но гусарского поручика конюхи узнали. Думали, что следом за ним
появится и сам коронный гетман... Один из челядинцев бросился к воротам,
послав своего товарища предупредить хозяина. Он помог гусарам привязать
лошадей, тревожно поглядывая на дорогу, не едет ли гетман.
На крыльцо вышел легко одетый Богдан. Следом за ним, суетясь, выбежал и
челядинец. Только мгновение постоял Богдан, как степенный хозяин,
присматриваясь к гостям.
- О, Стась, узнаю... верен себе! Без всякого предупреждения. Как
всегда, умеешь удивить и... обрадовать! - сказал и бросился к нему,
перескакивая через две ступеньки.
Хмелевский тоже оставил коня, бросив поводья дворовому слуге. Словно
соревнуясь, они бежали друг другу навстречу. Около двух лет не виделись
друзья!
- Я и сам с ума схожу от радости!
Вот так встреча... Оба, сильные, возмужавшие, сжали друг друга в
объятиях, а говорить было не о чем. Один запнулся, как гость, ожидая
вопросов. А второй подумал, что его бывший друг, согреваемый гетманской
лаской, мог стать другим.
- Значит, воюешь, Стась! - с горечью произнес хозяин, помогая другу
раздеться, когда вошли в дом.
- Критикуешь гетмана, или как это надо понимать?.. - улыбаясь,
переспросил Хмелевский. - Разве это война, мой друг? В одной руке оружие,
а вторая, как у нищего, тянется к королевским привилегиям на все новые и
новые воеводства и староства.
- Получается, что не я, а ты критикуешь государственного мужа.
Очевидно, так я должен понимать, - шутливым тоном ответил Богдан.
- Все равно. Понимай как тебе заблагорассудится. Только не так громко!
- сказал гость.
Богдан оглянулся, дверь действительно была не прикрыта. Он подошел к
двери и с силой захлопнул ее.
- Ничего серьезного, не стоит беспокоиться, Богдан... - промолвил
Хмелевский, вздохнув. - Да ты, очевидно, чувствуешь, что по-настоящему
запахло порохом! Теперь уже здесь, на Приднепровье.
- Чувствую, чувствую, друг мой. Хорошо чувствую... - с горечью ответил
Богдан. - Запахло, говоришь? Намек на известную всему миру эпопею
Наливайко!.. Я и сам никак не могу избавиться от этих тревожных мыслей.
Что случилось, что говорит твой всесильный? Ведь теперь его рука -
владыка.
Но им неожиданно пришлось прервать разговор. В комнату вошла хозяйка.
Богдану не хотелось говорить при жене о таких тревожных делах, чтобы не
волновать ее. Она была беременна.
- Вот и моя Ганнуся. Для тебя, Стась, пусть она будет Ганной, потому
что я ревнивый, - смеясь, знакомил Богдан жену с другом. - Стась
Хмелевский, Ганнуся! Это мой самый милейший друг, адъютант далеко не
милейшего гетмана!
- Я знаю вас, пан Станислав, даже встречалась с вами у брата. Прятались
вы от нас, женщин, распивая венгерское вино... - с легкой усмешкой
напомнила хозяйка удивительно нежным голосом.
- Хотел бы, Ганнуся, чтобы вы стали друзьями. Стась - мой друг. Не
правда ли, Стась?
- Конечно, рад бы. Хозяйка дома - жена друга... Такое непривычно в
нашей жизни, Богдан... - начал было Хмелевский.
Но Ганна прервала его:
- Так и считаем вас в нашем доме, как друга и брата Богдася. Ты,
Богдась, угощай гостя, а мне разреши поднять бокал. Будьте здоровы и
веселы!
И первой слегка пригубила.
- Закусывайте. Угощай, Богдась, Станислава и сам закуси, а я должна
уйти... - И исчезла за дверью.
Но начатый разговор за столом так и не продолжили. Хмелевскому не
терпелось узнать, как живет Богдан.
- Ты счастлив с Ганной? - спросил он, когда хозяйка вышла из комнаты.
- Все спрашивают: счастлив?.. А ты, мой друг, не такой, как все... -
вместо ответа промолвил Богдан и умолк, наливая вино в бокалы. - О каком
счастье ты спрашиваешь?.. Счастье, Стась, как многоводная река - ласкает,
но уходит в море! Помнишь нашу мудрую пани Мелашку? Это ее афоризмы,
основанные на жизненном опыте, - увиливал Богдан, не отвечая на вопрос,
счастлив ли он с Ганной.
- Боже мой! Всю дорогу думал о пани Мелашке, а тут... Это... хозяйка
виновата, - быстро нашелся Хмелевский, увидев входившую Ганну.
- В чем? Хозяйки, правда, всегда виноваты, - улыбаясь, сказала Ганна.
- Не всегда, уважаемая... Ганнуся, не всегда. Но в этот раз все-таки
виновата! Где это, спрашиваю, наша мудрая матушка львовских спудеев, пани
Мелашка?
Ганна взглянула вначале на Богдана, а затем на Хмелевского. И снова
улыбнулась.
- Право, в этом моя вина. Богдась отговаривал, а я все же...
посоветовала, и пани Мелашка выехала в Крапивную. Вот какая буря
поднимается над Днепром, а у нее...
- Да погоди же: пан Стась до сих пор еще не знает, что я нашел
племянника нашей матери, а через него и ее старую мать!..
- Мать пани Мелашки?
- Да, мать пани Мелашки! Передали люди, что заболела старушка. Кому,
как не дочери, с которой разлучилась еще в детстве, присмотреть за
больной. А тут такое... Казацкие полки двинулись на Сечь, а следом за ними
как снег на голову свалились и жолнеры. Сам коронный гетман привел их в
такую даль. Ну, я и сказала: "Поезжайте, да и с сыном поговорите в Лубнах,
чтобы с друзьями не встревали в эту драку". А из Лубен в Крапивную поедет,
к матери...
- Ну вот, суди сам, Стась, о настроениях!.. То радовались за Карпа, ты
его знаешь, а сейчас снова беспокоимся... Хорошо, Ганнуся, я тоже рад за
нашу маму Мелашку. А Карпу нынче... не до веселья. Но, налей нам, Ганнуся,
еще, чтобы не думать об этом. Будет гетман воевать или нет, но его приход
с войсками сюда камнем ляжет на сердца украинцев. Не следовало бы ему
затевать этой кампании, она не в интересах Речи Посполитой. Что это им в
голову стукнуло, не могу понять. Собрали людей во время войны с турками,
вооружили их. Пообещали плату и королевские привилегии. И вместо этого
шлют на Украину войска, насаждают иезуитов и униатских прихвостней. И все
это делается, чтобы отнять свободу у казаков! Сам король посылает
карателей. Следует ли так поступать умным правителям такого государства!..
И снова хотят закабалить народ, только покрепче. Ведь дилингенский пастор,
иезуит Форер, призывает в европейской войне разжечь такие костры, на
которых можно было бы сжечь протестантов, чтобы даже у ангелов, как он
выразился, горели ноги, звезды плавились бы в небесах... Это людоедство!
- Вижу, что правильно поступил, начиная именно с этого разговор с
тобой, - вставил и Хмелевский, прерывая разгорячившегося Богдана...
Закончили начатый разговор друзья уже в дороге. Богдан наконец
согласился поехать вместе с Хмелевским повидаться с гетманом, чтобы
уговорить его отказаться от вооруженного столкновения с казаками. Ведь он
человек с головой! Вынашивает планы создания европейской коалиции для
покорения турок!
- Ты должен понять, Богдан, что, возможно, и не гетмана надо винить в
этом.
- Гетман тоже не пешка на шахматной доске, Стась, - возразил Богдан.
- Не пешка, но и не ферзь. Его-то я уже хорошо разглядел.
- У Конецпольского были налицо все данные, чтобы стать ферзем! У
гетмана есть все - и ум, и авторитет, и уважение короля. Чего же ему не
хватает?
- Коронный гетман окружен шляхтой типа Юрия Збаражского. Он, может, в
душе и не одобряет эту войну, но у него не хватает сил, чтобы
противостоять извечной шляхетской инерции. К тому же и он человек, со
всеми присущими ему слабостями, хочет выслужиться перед королем-иезуитом.
Это не Жолкевский, которого поддерживал Ян Замойский!
- К сожалению, и не Жебжидовский, - добавил Богдан.
- Кстати, умер этот прославленный воин-бунтарь. Умер в монастыре, как
простой иезуитский ксендз. Хоронили его трое старших иезуитов в
сопровождении десятка монахов, как неизвестного и забытого даже
родственниками человека.
- Какой же блестящей судьбы ищет пан Станислав Конецпольский, сравнивая
себя, очевидно, не только со своим первым тестем Жолкевским, но даже с
Александром Македонским, надеясь отыскать "живую воду", с помощью которой
можно безраздельно властвовать в селах и хуторах Украины? Слепой слуга
короля и шляхты!.. Только и делает то, что подмазывает королевский трон
смальцем лести и угодливости, как говорят наши казаки!
Остроумие Богдана рассмешило Хмелевского. Он оглянулся, боясь, как бы
не услышали этих слов сопровождавшие их жолнеры и казак.
Холод и моросящий дождик принуждали согреваться скачкой. Хмелевский
первым придержал коня и снова обратился к Богдану:
- И мне не нравится подмазанное смальцем кресло коронного гетмана. За
глаза поносит Збаражского, а в глаза льстит. Потому что чувствует, каким
большим влиянием пользуется этот иезуит среди шляхетской знати. А влияние
Збаражских на короля и верхушку шляхты угнетающе действует на гетмана. Он
бредит идеей всеевропейской войны против турок, стремится к господству
христианства. Поднятый шум вокруг австро-венгерского конфликта из-за Чехии
рассматривает как внутреннюю ссору. Казаков же удерживает от походов
против турок за море! Теперь еще носится с идеей нобилитации видных
представителей казацких старшин.
- Нобилитация казацкой старшины? Так это же взятка, толкающая нестойких
старшин на предательство... - Богдан даже придержал своего коня.
- Ясно, подкуп. А разве конь, презентованный тебе коронным гетманом, не
является хитро задуманной взяткой?
- Конь - взятка? Коня я вернул гетману, еще будучи в Киеве у
митрополита.
Теперь Хмелевский от удивления остановил коня.
- Вернул? Так где же этот злосчастный конь?.. Конецпольский в Чигирине
вспоминал о своем подарке "такому бойкому ка-азаку...". Пан гетман
интересовался, понравился ли тебе жеребец...
Оба остановились как вкопанные - Хмелевский от удивления, а Богдан от
неожиданной догадки... Как же он теперь будет разговаривать с гетманом?
Ведь возвращение коронному гетману его замаскированной взятки давало бы
Богдану бесспорные козыри, возможность держать себя с ним независимо.
- Мерзавец... Это я о казаке, с которым отправил коня пану Станиславу
Конецпольскому. Этим конем он воспользовался сам, как вор. Опозорил
меня... Нет, Стась, теперь я не могу ехать на свидание с гетманом, не
могу! Поезжай сам, а я... должен разыскать Романа Гейчуру и научить его,
как надо блюсти товарищескую честь!
Кивнул другу вместо пожатия руки. Повернул коня и поскакал назад, в
Субботов, на ходу крикнул сопровождавшему его казаку, чтобы тот следовал
за ним. Богдана, точно удар молнии, ошеломила догадка, что он опозорил
себя, взяв коня у коронного гетмана, стоящего во главе вооруженных сил
польской шляхты, с которой не на жизнь, а на смерть борется его народ.
Опоздал Станислав Хмелевский, только ночью возвратился он в Чигирин, не
застав там коронного гетмана. Даже ночью передвигались войска по улицам
города, направляясь на Куруков. Испуганные жители Чигирина, спасаясь от
жолнеров, забирали детей и убегали на приднепровские луга, прячась среди
кустарников. К этому им не привыкать!
Но в прошлом людям приходилось бежать от захватчиков враждебного им
государства Ближнего Востока. Для этих людей грабежи, убийство христиан и
пленение их было естественным, как для волка, нападающего на овец...
С такими невеселыми мыслями и уснул уставший с дороги Хмелевский. На
рассвете его разбудили далекие пушечные выстрелы, сотрясающие сухой от
мороза прибрежный воздух.
"Оказывается, что все же верх взяла ненависть польских шляхтичей к
этому народу. Шляхтичам нужны покорные рабы, обрабатывающие их нивы, а не
добропорядочные соседи, рачительные союзники!.. - с горечью подумал
Станислав Хмелевский, проснувшись под утро. - С Конецпольским, или против
него, или... подобно Богдану, держаться середины, разжигая в своем сердце
ненависть к ним? Счастье двулико!.."
И Хмелевский задумался. Вот уже сколько лет он служит у гетмана,
уступив отцу. Хотя мечтал о других, более славных делах, полезных народу.
В коллегии их мудрый наставник Андрей Мокрский учил: "Советую учесть
горький опыт старших, чтобы не повторять непоправимые ошибки!" Богдан уже
воспользовался его советом и... тем паче своим горьким опытом...
- Моей непоправимой ошибкой было, очевидно, слепое служение высокому но
положению, но не наимудрейшему в своих делах владыке!..
Он стоял у окна, разговаривая сам с собой, стараясь разобраться в своих
мыслях. Потом прошел во двор, прислушиваясь, как стонало Приднепровье от
пушечных выстрелов.
И не поехал догонять гетмана. Да разве теперь его догонишь?
Через Чигирин проходили сборные войска его отца-воеводы. К отцу, как и
в детстве, потянуло сына, чтобы поделиться с ним своими мыслями и
сомнениями. Одно было для него бесспорным - адъютантом коронного гетмана
он больше не будет. Довольно!
Уже в Чигирине коронный гетман понял, что теперь не остановить
жолнеров, возглавляемых Потоцким. Даже его приказы не удержат их от
бесчинств в селах и городах Украины... По наущению Потоцкого украинские
села и города превратились для жолнеров в селения врагов, и они грабили,
насиловали женщин, жгли, убивали ни в чем не повинных людей. Это уже была
настоящая война, которая закончится лишь после полной победы или полного
поражения: середины не бывает.
Естественное опьянение войной, когда разгорается жадность к легкой
наживе не только у жолнеров, затуманило разум и гетмана. Точно с
завязанными глазами, и он был захвачен вихрем бесчинств жолнеров в
украинских селах и хуторах. Когда же вопли людей о помощи заглушили
пушечные выстрелы, гетман уже не в силах был взять себя в руки и
остановить войско.
- Где стре-еляют? Чьи пу-ушки? - допрашивал он приближавшихся старшин,
еще больше заикаясь от волнения.
- Всюду, пан гетман! Начиная от приднепровских лугов и до
Табурищенского гарнизона запорожцев. Пушки киевского воеводы Томаша
Замойского находятся вот здесь, за лесом! - четко докладывал ротмистр
Скшетуский.
Лицо гетмана перекосила нервная улыбка. При упоминании, имени
Замойского он вспомнил о том, как этот воевода упрашивал в Риме горделивых
иезуитов посвятить его в члены их ордена. Босой, с веригами на ногах, в
лохмотьях ходил он по улицам Рима, надеясь вызвать расположение иезуитов,
но вызывал лишь насмешки римлян!
За Мартина Казановского, двигавшегося со своими войсками вдоль Днепра,
гетман был спокоен. Туда же велел отправиться войскам воеводы Хмелевского.
И сразу же вспомнил об адъютанте Хмелевском, испуганно оглянувшись. Но
этого расторопного и исполнительного адъютанта до сих пор нет!.. Хотя его
с усердием замещает ротмистр Скшетуский. Этот чрезмерно услужливый и
расторопный служака на какое-то время рассеял тревогу гетмана из-за
отсутствия Хмелевского... Скшетускому он и приказал сопровождать его на
позиции Томаша Замойского.
Гетман застал воеводу возле тяжелых пушек. Окутанный едким пороховым
дымом, с красными от раздражения глазами, Замойский сам держал огромный
факел, ожидая, когда пушкари заполнят и забьют пыжами порох. Коронный
гетман, даже не поздоровавшись, подошел к нему и, как маньяк, пожелал сам
поджечь порох и выстрелить.
- Такая честь! - воскликнул киевский воевода, уступая место гетману. -
С удовольствием...
И действительно, не с большим ли удовольствием и служебным рвением, чем
тогда, когда выслуживался перед иезуитами, сделал он это? Сын Барбары
Замойской протянул гетману зажженный факел.
Вначале зашипело, окутывая огнем и дымом пушку и присутствующих. А
потом со страшной силой ухнуло. В кого целились? Да и надо ли было
целиться? Стреляли потому, что война!
Замешкавшиеся пушкари, точно подкошенные, падали на землю. Но гетман
устоял, считая унизительным падать на землю в присутствии посполитых.
Когда же ветер рассеял дым и пепел, пушкари увидели черное от порохового
дыма, перекошенное в безумной улыбке лицо Конецпольского.
Поднимало ли это его авторитет, он не думал. Он сам еще не совсем
пришел в себя, продолжая безумно улыбаться. А пушкари снова вскочили на
ноги, стали прочищать горячее жерло, готовясь к следующему выстрелу.
В этот момент пришлось упасть на землю и гетману, которого насильно
повалил Скшетуский. Каневские казаки, отступившие накануне вечером, теперь
не менее настойчиво отвечали противнику выстрелами из своих пушек.
Коронный гетман и сопровождавшие его лица, по совету сообразительного
Скшетуского, стали ползком выбираться из обстреливаемого места в ближайшие
кусты, а потом и в лес.