Алтунин Александр. На службе Отечеству

   После совещания капитан Николаенко распорядился представить ему к трем часам ночи на утверждение ротные расписания занятий. По дороге в роту мы гадаем: куда нам предстоит высаживаться? В конце концов сошлись на том, что все-таки направят нас на помощь героическим защитникам Севастополя.
   Наутро во всех взводах начались занятия. Мы учим бойцов стремительным атакам на укрепленные опорные пункты, обучаем их тактике боя в городе. Политрук при помощи местных властей раздобыл несколько рыбацких лодок, и мы провели высадку на берег при довольно мощной накатной волне. Не обошлось без происшествий: одна лодка перевернулась, и бойцы оказались в ледяной воде. Зато с каждой высадкой уменьшался страх перед грозной морской стихией и росла уверенность, что скоро мы будем в Севастополе. Бойцы спешат поделиться этой новостью с родными. С нетерпением ждут ответные весточки из дома.
   Письма! Сколько радости и горя приносят они бойцам, особенно тем, чьи семьи остались на временно оккупированной врагом территории. Как завидуют они бойцам, которым почтальон вручил заветное письмецо, и как ворочаются с боку на бок, и не спят, несмотря на усталость, и вздыхают тяжко, и жалобно зовут кого-то, если удается забыться в мимолетном сне.
   Нетрудно представить, с каким волнением вскрывал я долгожданное письмо из родной Стеклянки. С жадностью читаю слова, написанные сестренкой Машей, и вдруг словно иглой пронзает сердце: под Москвой погиб Михаил!
   Я смотрю на расплывшиеся от слез строчки и не верю своим глазам. Сестренка написала, что отец, прочитав похоронку, оседлал коня и ускакал в район. Вернулся поздно вечером, сказал маме, чтоб собрала продуктов на дорогу. Через две недели получили от него письмо, в котором он сообщил, что едет на фронт. Больше вестей от него не было.
   Когда я дочитал письмо, на моем лице, видимо, отразилось такое страдание, что Митрофан Васильевич воскликнул, впервые назвав меня по имени:
   - Что стряслось, Александр?!
   Молча протянул письмо. Быстро пробежав его, Абраменко тяжело вздохнул:
   - Мужайся, Александр!
   Смерть брата, отсутствие вестей от отца вывели меня из равновесия. Допоздна просидел я, уткнувшись в расписание занятий, с трудом вникая в смысл написанного.
   Мои детские годы неразрывно связаны с братом Михаилом. В деревне, когда взрослые с утра до позднего вечера заняты в поле, старший брат или сестра были для малолетних нянькой. Михаил таскал меня за собой повсюду: на игрища со сверстниками и на рыбалку, по грибы и даже воровать горох на чужом поле. Однажды, напав на грибное место, он так увлекся, что забыл, где оставил меня. В отчаянии бегал по лесу та, чем больше волновался, тем дальше уходил от меня, л потому не слышал моих жалобных призывов. С ревом прибежал он домой и рассказал о случившемся. Отец, мать, все родственники и соседи бросились на поиски. Лишь под утро случайно наткнулись на меня, сладко спавшего на густом мягком мху. С той поры, к моему величайшему огорчению, родители стали брать меня и сестренку с собой в поле.
   В школьные годы я снова был неразлучным спутником Михаила, который старался развить во мне смелость и ловкость. Он никогда не вступался за меня. И, утирая мой разбитый нос поделом рубахи, приговаривал: "Ничего, за битого двух небитых дают. Ты нюни не распускай, умей постоять за себя".
   Я самозабвенно любил брата. Зная его смелый и решительный характер, с нетерпением ждал вестей о его подвигах на фронте, а он в первом же бою был наповал сражен пулеметной очередью.
   "Эх, Миша, Миша, - повторял я мысленно, - наверное, ты лез напролом, а на войне одной безрассудной смелостью не возьмешь - нужны точный растет, выдержка и хорошая боевая выучка".
   В комнату шумно ввалился лейтенант Соловьев, балагур и насмешник, с которым мы очень сдружились в последнее время.
   - Привет, пяхота, - насмешливо окликнул он командиров взводов, работать лень, а есть охота!
   Удивившись, что присутствующие хмурятся и не реагируют на его шутку, он сел и внимательно посмотрел на меня:
   - Что с тобой, Ляксандр? На тебе лица нет. Как же я поведу тебя к медсанбатовкам на свидание? Прогонят.
   - Пойдем-ка, Вениамин. - Митрофан Васильевич слегка коснулся плеча лейтенанта. - Не мешай командиру. - И, выталкивая его за дверь, сердито буркнул: - Горе только рака красит, а у командира горе, и не приставай ты к нему с шуточками.
   Через час Вениамин тихо проскользнул в комнату, осторожно присел рядом со мной и поставил на стол алюминиевую фляжку:
   - Прости, дружище, не знал я. - Не получив ответа, он собрал с подоконника жестяные кружки и, плеснув в них понемногу из фляжки, предложил: - Давай, Александр, помянем, как полагается, твоего брата и всех павших в боях... Присоединяйтесь, друзья, - пригласил он Митрофана Васильевича и командира первого взвода лейтенанта Афанасия Украинцева и, подняв кружку, проникновенно сказал: - Пусть земля им будет пухом! Вечная память павшим в боях за Отчизну!
   Я благодарно взглянул на товарищей и смахнул невольную слезу.
   На следующий день в роте узнали о моем горе. Командиры и бойцы старались проявить ко мне максимум внимания. Особенно удивил меня грубоватый и ворчливый сержант Бочков. Во время перекури он подошел ко мне и, неловко потоптавшись, сказал:
   - Товарищ комроты! Я намедни тоже подучил письмо от сестры. Она пишет, что немцы застрелили, мою бабу прямо на пороге дома за то, что не давала угонять корову. А мальчонку меньшого, который был с нею рядом, ранили. У, гады!. - потряс он могучим кулаком, и крупные слезы скатились по его обветренным щекам, - За все получат сполна! Только бы добраться...
   - Недолго, осталось ждать, товарищ Бочков. Скоро и до нас очередь дойдет. Обязательно за все рассчитаемся. А сейчас идите занимайтесь.
   - Есть, заниматься! - козырнул Бочков с необычной для него старательностью.
   Феодосийский десант
   Утром 28 декабря погода резко изменилась. Бушевавший несколько дней шторм начал стихать. Плановых занятий не было, и батальон после завтрака строем направился в городскую баню. Спешу вдогонку, но путь, мне преграждает Вениамин Соловьев. Таинственно подмигнув, он заговорщически шепчет:
   - Ты не знаешь, дружище, какой выдающийся человек сегодня родился? Заметив мое недоумение, лейтенант весело смеется,: - 28 декабря 1921 года появился на белый свет Вениамин Викентьевич Соловьев, ваш покорный слуга!
   Узнав, что я тороплюсь в баню, Вениамин запротестовал:
   - Баня не убежит! Сейчас мы пойдем в нашу столовую: заведующая обещала выделить из своих запасов бутылку рислинга. Поспешим, а то передумает...
   Навстречу нам мчится тачанка. В ней, нахлестывая лошадь ременными вожжами, стоит комиссар полка Трофимов. Заметив нас, он так натянул вожжи, что лошадь поднялась свечой. Мы бросились к тачанке.
   - Где комбат?! - нетерпеливо крикнул комиссар.
   - В шта-а-а-бе, - ответил Соловьев, задыхаясь от быстрого бега.
   - Поднимайте батальон по тревоге! Командованию батальона и командирам рот немедленно прибыль в штаб полка! - И, стегнув коня, умчался.
   - Что случилось.?! - крикнул вдогонку Соловьев.
   Не получив ответа, он побежал в штаб батальона, а я поспешил за ушедшей ротой.
   * * *
   Полк, поднятый по тревоге, следует походным порядком в порт, а в нашей восьмой роте отсутствуют пятнадцать красноармейцев и сержантов: пятерых уроженцев Новороссийска мы с политруком ранним утром отпустили навестить родных, остальные два часа назад отправились, на их розыски сразу по двум адресам - к родителям и к женам. Всю дорогу одолевают тревожные мысли: успеют ли они возвратиться? Командир полка предупредил: если не успеют, меня и политрука ждет трибунал.
   Причалы Новороссийского порта забиты судами самого различного назначения. Нас остановили возле огромного многопушечного корабля. Это крейсер "Красный Кавказ".
   На трапе показались майор Андреев, батальонный комиссар Трофимов и капитан Мансырев в сопровождении морского офицера. Раздалась команда:
   - Командиры и комиссары батальонов, командиры и политруки отдельных подразделений, к командиру полка!
   Командиры и политработники окружили майора Андреева. Пока они совещались, мы с Митрофаном Васильевичем с тревогой поглядываем: не появятся ли отставшие?
   Вернулись командир и комиссар батальона. Николаенко объявил порядок посадки. Подошла очередь нашей роты, а отставших не видно. Митрофан Васильевич, шагнув к трапу крейсера, невесело роняет:
   - Трибунала нам, товарищ командир, не миновать.
   Смотрю на волны, с грохотом бьющие о высокую стенку причала. Штормит уже меньше, но белые барашки на гребнях снежными бороздами чертят поверхность моря.
   Батальон закончил посадку. Ждем команду "Трап поднять". Стоим у борта, вцепившись в леера, и смотрим на город. Абраменко морщит крутой лоб и не спускает глаз с портовых ворот. Он все еще надеется на чудо. А я мысленно вижу бойцов в объятиях близких. Они ведь не знают, удастся ли еще увидеться. Мысль о счастье, которое я подарил бойцам, как-то облегчает бремя тяжелой ответственности за принятое решение. "Ребята свое отвоюют, думаю я. - Война только разгорается".
   Лучи солнца пробились сквозь сизые тучи, осветили здания на берегу. Вдруг у входа в порт появилась группа красноармейцев. Мне стало жарко, я различил впереди сержанта Бочкова. Политрук, узнав своих, толкает меня в плечо и протягивает пачку "Казбека":
   - Закурим, Александр Терентьевич, угощайся. - И, выждав, когда мои негнущиеся от холода пальцы зацепили толстую папиросу, заметил: Последние... придется переходить на махорку.
   Тем временем красноармейцы подбежали и, обессилев, повисли на поручнях трапа. К ним на помощь бросилась вся рота. Бережно поддерживая уставших товарищей, бойцы спешат затащить их на корабль. Убедившись, что прибыли все, спешу к капитану Николаенко. Выслушав мой доклад, он облегченно вздыхает:
   - Ваше счастье, лейтенант. Не надо было отпускать их домой.
   Тем временем убрали трап, подняли якорь, и крейсер, вздрогнув могучим корпусом, плавно отошел от стенки причала. Я посмотрел на часы: 18 часов 40 минут.
   Выйдя за акваторию порта, корабли перестроились. В центре, словно две утки в окружении утят, идут крейсеры "Красный Кавказ" и "Красный Крым". Их сопровождают небольшие корабли различного боевого назначения. Митрофан Васильевич, не имевший ни малейшего представления о боевом предназначении кораблей, вежливо окликает пожилого моряка с нашивками старшины первой статьи.
   - Послушайте, товарищ, никак не уразумею, почему такие малютки, - он показал на юркие катера, - защищают такого гиганта, как наш корабль, у которого столько грозных пушек?
   - Видите ли, товарищ, - рассудительно объясняет моряк, - военные корабли строятся в определенном порядке, который мы, моряки, называем походным ордером. У каждого корабля свое место и своя конкретная задача. Крейсер предназначается для защиты других кораблей и высадки десанта. В нашем походном ордере крейсеры "Красный Кавказ" и "Красный Крым" являются главной ударной силои, поэтому именно против них будет направлен основной удар противника: авиации, кораблей и подводных лодок. От авиации крейсер защитит себя зенитной артиллерией, против кораблей - у него мощная артиллерия, а вот с подводными лодками ему бороться трудно. Здесь выручают малые быстроходные корабли. При десантировании они обеспечат высадку десанта первого броска...
   - Вот те на! - удивляется политрук. - Такие безобидные букашки, а без них не видать нам успеха!..
   Подошел комиссар батальона. Предложил собрать роту в кубрике, где установлен репродуктор.
   - Будут передавать важное сообщение...
   В кубрик набилось столько народу, что дышать нечем.
   - Товарищи бойцы и командиры, - раздался в репродукторе голос майора Андреева, - выполняя приказ, наш передовой отряд на рассвете 29 декабря десантируется в город Феодосия. Конкретные задачи командиры подразделений получат перед высадкой, а сейчас слушайте обращение Военного совета сорок четвертой армии... "Товарищи! Боевой приказ Верховного Главнокомандования Красной Армии - взять Крым... - донеслось из репродуктора. - В суровый и грозный для нашей Отчизны час вы идете на смертный бой с заклятым врагом. Смело идите вперед на врага, не зная страха в борьбе, презирая смерть во имя победы... Выполним приказ Родины. Разгромим немецких бандитов. Даешь Крым!"
   Репродуктор умолк, а бойцы не расходятся, ожидают чего-то. Тишину разорвал взволнованный голос Митрофана Васильевича:
   - Товарищи! Нам поставили боевую задачу: ступить на берег родного Крыма и очистить его от фашистских захватчиков. Это - приказ Родины, и мы его выполним во что бы то ни стало!.. Через час состоятся ротные партийное и комсомольское собрания. На повестку выносится один вопрос: об авангардной роли коммунистов и комсомольцев в предстоящих боях.
   Последние слова политрука утонули в оживленном гуле. Бойцы горячо обсуждали предстоящую высадку в Феодосию. Красноармеец Климук, крутоплечий парень лет двадцати, сдвинув шапку на затылок и запустив пальцы в густые нечесаные волосы, удивленно воскликнул:
   - Мать родная! Вот не думал, не гадал, что к тетке Параске на рождество попаду. Она уже лет двадцать, с той поры как выскочила замуж за матроса, живет в Феодосии. Обрадуется, наверное, если заявлюсь в гости. В каждом письме кличет: приезжай да приезжай, вот и приеду.
   - Думаю, времени в гости ходить у тебя не будет, - насмешливо заметил Булавин. - А фрицы окажут тебе такое горячее "гостеприимство", что теткин адрес забудешь.
   - Не забуду! - отмахнулся Климук. - У меня память не то что у сынка твоей матери.
   - Как же так, а говорили, что в Севастополь идем? - удивляется пулеметчик Чаленков.
   - Мало ли что говорят люди, - возражает ему его напарник Бондарев, скуластый суровый мужчина, обладающий незаурядной силой и с отеческой нежностью опекающий своего юного товарища. - Командиры знают, что делают; немцы, вишь, ждут нас в Севастополе, а мы шасть в Феодосию - и заявимся к нам с тылу.
   - "Заяв-в-и-мся"! - насмешливо протянул сосед пулеметчиков пожилой красноармеец Птахин. - Ходила кума в гости, да честь там оставила... Сначала до берега доберись и Феодосию займи, тогда и рассуждай, а то видишь, как море разъярилось...
   - Ничего, главное - не дрейфь, - усмехнулся Бондарев. - Смелость города берет, возьмем и мы Феодосию, коль приказали.
   Обсуждая новость, красноармейцы покидали кубрик. Поднялись на палубу и мы с политруком.
   Море вновь разыгралось не на шутку. Даже тяжелейший крейсер подбрасывает. Многих укачало. С трудом пробираемся по обледенелой палубе к комбату. Ледяной коркой покрылись борта и корабельные надстройки, Передвигаться можно, лишь крепко держась за что-нибудь.
   У Николаенко собрались командиры рот и отдельных подразделений. Комбат подошел к карте, приколотой к обшивке каюты, и, обведя карандашом Феодосию, кратко сообщил:
   - После высадки наш полк очищает от фашистов центральную и северо-восточную части города. Затем с юга атакует гору Лысая. Семьсот шестнадцатый полк наступает вдоль шоссе на станцию Сарыголь{15}, с ходу захватывает ее и движется на Лысую с востока. Двести пятьдесят первый горнострелковый полк очищает юго-западную часть города, овладевает мысом Ильи и высотами, примыкающими к городу с северо-запада...
   Комиссар батальона напомнил, что успех операции решают люди, поэтому нужно, чтобы каждый красноармеец проникся важностью задачи и чтобы подвиг каждого из них незамедлительно становился известным всему батальону.
   - Шире используйте рукописные листовки, - наставляет комиссар. - Не забывайте о раненых. Ни один из них не должен остаться без помощи.
   С совещания расходимся молчаливыми и сосредоточенными. Поднимаемся на палубу. Нас оглушают отчаянные крики. Оказывается, шедший позади нас эсминец наскочил иа мину. Он тонет у нас на глазах, а с ним уходят в морскую пучину несколько сот десантников. Ближайшие к эсминцу корабли спешат на помощь, но спасти тонущих при такой волне задача, как я убедился, чрезвычайно трудная. От мысли, что на месте несчастного экипажа могли оказаться мы, стало не по себе. Все подавлены: ничего нет страшнее и горше, чем быть свидетелем гибели товарищей и не иметь возможности помочь им. Страстно захотелось поскорее добраться до берега.
   Спустился в кубрик. Здесь взводные агитаторы читают вслух "Памятку бойцу, идущему в десант".
   С Митрофаном Васильевичем, парторгом Вековым и комсоргом роты Гришей Авдеевым обсудили порядок проведения партийного и комсомольского собраний. Митрофан Васильевич неожиданно предложил провести открытое партийно-комсомольское собрание.
   - Времени, товарищи, в обрез, - заявил он, - а повестка общая.
   Нам понравилось предложение, не возражал и комиссар батальона.
   Собрание открыл Веков. Глуховатый голос выдает волнение парторга. Предоставив слово Митрофану Васильевичу, он напряженно слушает его.
   - Над героическими защитниками Севастополя, - говорит политрук, нависла смертельная угроза. Наш священный долг - прийти им на помощь. Поэтому полк вместе с другими частями должен высадиться в Феодосии и ударить по фашистам так, чтобы они забыли о Севастополе. У коммунистов и комсомольцев есть одно преимущество перед остальными воинами - право быть впереди. Помните об этом, товарищи!
   - Комсомольцы, - с юношеской страстностью заявил Гриша Авдеев, - не отстанут в бою от коммунистов!
   Выступление своего вожака комсомольцы поддержали дружным одобрительным гулом.
   Выступили почти все коммунисты и комсомольцы, и каждый клялся с честью выполнить воинский долг. Когда парторг Веков предложил принять решение, поднялся Бочков, выпрямился во весь свой немалый рост и возмущенно закричал:
   - А что нам, беспартийным, нельзя сказать?!
   - Почему же нельзя, товарищ Бочков? - удивился Митрофан Васильевич. Говорите.
   - Товарищи! - взволнованно забасил Бочков. - Нетто мы, беспартийные, не горим желанием выполнить свой долг?! Мы тоже хотим так бить заклятых фашистов, чтобы от них мокрое место осталось. У меня сердце щемит, как вспомню, что на пороге дома фашистские изверги застрелили мою жену и ранили мальчонку... Так дайте ж мне до фашистов добраться, вот этими руками готов душить их, сукиных сынов! Вот этими! - повторил Бочков, потрясая огромными кулаками.
   - Верно говорит! - прорвался сквозь шум трубный голос сержанта Малышко. - Все мы горя хлебнули! Раз коммунистам такая привилегия - идти впереди, принимайте и меня в партию!
   - И меня! - басит Бочков. - Я тоже хочу идти в бой коммунистом!
   - И меня! И меня! - Взволнованные бойцы вскочили с мест.
   - Что делать? - Растерянный парторг поворачивается к Митрофану Васильевичу: - Не можем же принять вот так сразу?
   - Почему не можем?! - Широкая, довольная улыбка осветила смуглое утомленное лицо Митрофана Васильевича. - Пусть все, кто хочет идти в бой коммунистом, напишут сейчас заявления. После боя мы выполним необходимые формальности. А пока будем считать всех условно принятыми. Согласны, товарищи коммунисты?
   - Согласны! Согласны! - дружно поддержали политрука члены партии.
   Молодые бойцы, не состоявшие в комсомоле, воодушевленные единым порывом старших, заявили, что они тоже хотят идти в бой комсомольцами.
   - До конца жизни буду помнить это необыкновенное собрание! взволнованно сказал Митрофан Васильевич.
   - Я тоже. Только утвердит ли политотдел принятое решение?
   - Утвердит, обязательно утвердит. Я уверен, люди в бою докажут свое право быть коммунистами...
   Старшина Санькин с гордостью доложил, что все бойцы обеспечены двойным боекомплектом патронов и тремя ручными гранатами. Он страшно обиделся, когда я вместо похвалы выразил неудовлетворение проделанной работой. Старшина, безусловно, раздобыл боеприпасов больше, чем нужно для начала боя, но я считал, что рота должна быть обеспечена хотя бы на ближайшие сутки: этого требовали, как мне казалось, особые условия боя в городе. К сожалению, комбат Николаенко меня не поддержал. Выслушав мою просьбу, он возмущенно воскликнул:
   - Вы что, лейтенант, в верблюдов хотите превратить бойцов? Тогда я приказал старшине сразу после высадки организовать сбор трофейных гранат, автоматов, винтовок и патронов к ним: я не забыл, как выручали они нас в боях на Смоленщине. Когда я рассказал об этом Митрофану Васильевичу, он, усмехнувшись, заметил:
   - Боевой опыт - лучший учебник. Он учит не повторять ошибок.
   Занятый подготовкой роты к высадке и к бою в условиях города, я забыл о рогатых минах, поджидавших корабль, о качке и о морской болезни. Но когда в четвертом часу ночи все дела были закончены, внимание снова сосредоточилось на разбушевавшейся стихии. Чтобы отвлечься, решил узнать, как будем высаживаться.
   - Смотря по обстановке, - неопределенно ответил комбат. - Может, на катера пересядем, а может, крейсер сумеет подойти к причалу.
   Такой ответ меня не удовлетворил. Решил поговорить с опытным моряком, но командиры, занятые делом, не склонны были вступать в разговор. Наконец, ухватив за бушлат старшину 1-й статьи, я крикнул, стараясь перекрыть шум моря:
   - Скоро ли Феодосия, браток?
   - Скоро, - ответил старшина и, вырвавшись, побежал по палубе, широко ставя ноги.
   Сколько я ни всматривался, очертаний берега не видел. На раскачивающейся палубе невозможно устоять. Признаться, мне, сухопутному человеку, было страшновато глядеть на набегающую волну, трудно поверить, что она не накроет корабль. Чуть не цепляясь руками за палубу, потащился к Митрофану Васильевичу.
   - Что это море так разъярилось? - пытается шуткой прикрыть свое беспокойство Митрофан Васильевич, но тревожные нотки выдают его. - Тебе не кажется, что наше путешествие затянулось? Ведь в такой темноте немудрено сбиться с курса.
   - А приборы на что?
   - Все же на суше надежнее: заблудишься, постучишь в ближайшей деревне в окошко - и тебе точно укажут, куда путь держать.
   - Феодо-о-о-сия! - закричал кто-то на палубе.
   - Где? Где? - послышались голоса. - Ни черта не видно! Мы выскочили из укрытия.
   - Где Феодосия, товарищ?
   - Во-о-он два огонька, - показал моряк.
   Пристально вглядываюсь и вижу два мерцающих огонька.
   - Почему вы считаете, что это Феодосия?
   - Подводные лодки указывают нам направление на вход в гавань.
   Огоньки приближаются.
   Наконец в бинокль я разглядел туманные очертания города.
   - Эх, маяк бы зажечь! - сказал моряк, наблюдавший по левому борту. Он где-то здесь, слева от входа в порт: еще в июне мы по нему ориентировались, когда заходили в Феодосию.
   Внезапно с берега полоснул яркий луч.
   - Гляди-ка, - радостно воскликнул Митрофан Васильевич, - маяк зажегся!
   - Это не маяк, маяк правее. Кто-то со скалы нам сигнал подает. Вот лихие ребята!{16}
   С командного пункта передали:
   - Начать высадку!
   Осветительные ракеты на берегу взлетали с прежней методичностью.
   - Так, - удовлетворенно констатирует капитан-лейтенант, - пока все идет как по маслу: фрицы нас, как видно, не обнаружили.
   Вдруг палуба под нами подпрыгнула, словно корабль наскочил на препятствие. Яркая вспышка на мгновение раздвинула горизонт. Город появился, подобно декорации на сцене.
   - Мать честная! - испуганно перекрестился пожилой пехотинец. - Корапь взорвался!
   - Эх ты, пехота! - снисходительно усмехнулся коренастый матрос. - Это бабахнули по фрицам из главного калибра.
   Орудийные залпы "Красного Кавказа" и "Красного Крыма" заглушают выстрелы с других кораблей: о них можно догадываться лишь по вспышкам.
   А город будто вымер: ни одного ответного выстрела. Видно, немцы, отмечавшие рождество, не ожидали нападения, не думали, что советские войска осмелятся высадиться при таком шторме.
   Десять минут длилась артиллерийская канонада. Под ее прикрытием быстроходные катера устремились к берегу.
   Катер, ворвавшийся в порт первым, высадил группу моряков у Феодосийского маяка. И только тогда немцы опомнились. Воздух прочертили яркие трассы пулеметных очередей, раздались первые орудийные выстрелы, и вокруг кораблей взметнулись водяные смерчи. По разрывам гранат и автоматным очередям нетрудно представить, сколь яростная схватка разгорелась на берегу.
   И все-таки хотелось поскорее вцепиться в твердую землю. Сказал об этом Митрофану Васильевичу.
   - Пехотинец подобен мифическому Антею: оторви его от матери-земли, он потеряет уверенность в себе. Нет, море не наша стихия, - заявил он, зябко поведя плечами.
   Восемь минут, показавшихся нам часами, потребовалось морским пехотинцам, чтобы захватить Большой мол и причалы. Бой еще продолжался, когда по сигналу с "Красного Кавказа" в порт влетел эскадренный миноносец.
   - "Шаумян" пошел, - с гордостью заметил старшина 2-й статьи. - Два года на нем прослужил. Замечательный корабль, и командир там лихой, капитан-лейтенант Федоров... Гляди, гляди, что делают, сволочи! - закричал он вдруг, указывая на водяные смерчи, что поднялись вокруг подходившего к причалу эсминца.
   Один за другим в порт прорываются еще два эскадренных миноносца и тральщик. В труднейших условиях, под непрерывным огнем они высаживают морских пехотинцев.
   С "Красного Крыма", стоявшего недалеко от входа в порт, спускают несколько вместительных баркасов. Маневрируя между водяными смерчами, они устремляются к причалам. А к борту крейсера встает тральщик, успевший высадить первых десантников. Один из вражеских снарядов разрывается на его палубе.
   Наблюдая за развитием событий в порту, мы не заметили, как многоопытный командир нашего крейсера капитан 2 ранга Гущин подвел корабль к внешней стенке Большого мола. Однако остановившийся крейсер стал удобной мишенью для вражеской артиллерии. Оглушительный взрыв раздался вдруг в носовой части корабля. Взрывной волной многих десантников смело в бушующие волны. Матросы и пришедшие им на помощь красноармейцы бросают тонущим спасательные круги. Слышится второй взрыв, Мы продолжаем вылавливать людей и не догадываемся, что сидим буквально на пороховой бочке...