Алтунин Александр. На службе Отечеству

   - Ну что, выдвинемся на берег Вислы? Посмотрим, так сказать, своими глазами, что и как?
   Нетерпение командира полка мне было понятно. Валентин Евстафьевич стремился до всего доходить сам. А в данной ситуации тем более: перед нами стояла труднейшая задача. И нельзя было допустить срыва.
   - Я готов.
   - Вот и хорошо. Идем. - Павлюк обернулся к Кулябину: - Николай Афанасьевич, мы с Алтуниным на берег Вислы.
   - Хорошо, будьте осторожны. Автоматчиков с собой захватите.
   Вышли небольшой группой: я, командир полка и три автоматчика. Вначале шли в рост, затем пригнувшись. Последние сотни метров двигались узкой неглубокой промоиной и мелким кустарником. Не доходя метров ста пятидесяти до реки, осторожно выбрались на гребень дамбы, и нам открылась удивительная панорама.
   Омывая сочную береговую зелень, спокойно и величаво текла Висла. Искрилась, переливалась в солнечных лучах вода; темная на глубине, ближе к берегам она голубела, приобретала бирюзовый оттенок. Кустарник, которым густо зарос противоположный берег, смыкался с поймой. Дальше лежала старица с поросшими камышом берегами. Затем опять луг, заканчивающийся стеной круто уходящего вверх обрыва. Поверх него тянулось вглубь желтое хлебное поле. Хлеб большей частью был уже сжат, связан в снопы и выложен, но не в длинные, один к одному, как у нас в России, а в короткие кресты. Они казались крышами маленьких избушек на курьих ножках из детских сказок. К полю примыкали аккуратные домики Лесных Халуп с островерхой киркой посередине. За ними, через небольшое поле, краснели утопающие в садах черепичные крыши колонии Цишицы. Правее ее, вдоль витиеватых расчленений дорог, в позолоте солнечных лучей, вырисовывались дворы Гурно. Далеко, на самом горизонте, дрожали в горячем воздухе, расплывались очертания покрытых лесом холмов. Слева, выше по течению, за Вислой виднелась деревня Доротка.
   Было жарко и тихо. И не хотелось верить в призрачность, обманчивость спокойствия, которым веяло от раскинувшейся перед нами картины...
   Почти сразу за старицей извивалась зигзагообразно траншея; отсюда начинался передний край гитлеровцев. Над обрывом в глубине между желтеющими снопами были разбросаны отдельные окопы. У самых Лесных Халуп змеились контуры еще одной траншеи.
   - Да, - вздохнул я невольно, - в руках противника козырная карта. Не только на реке, но и на западном берегу будем у него как на ладони.
   - Не совсем так, Александр Терентьевич, - возразил Павлюк, рассматривая в бинокль местность. - Карта, может быть, и козырная, но вот ход-то наш. Внезапность многое значит. Не противник нам, а мы ему свою волю будем навязывать.
   Валентин Евстафьевич выждал паузу, продолжил:
   - Есть у нас и еще плюсы. По сути дела, пространство между рекой и ее старицей - большой остров, то есть место, требующее форсирования дважды. Да к тому же обрыв. Думаю, что немцы здесь ждут нас меньше всего. И оборона у них здесь, вероятно, послабее. Это учитываешь? Кроме того, смотри, вдоль того берега кустарничек какой добрый. В нем можно не один батальон укрыть.
   Рядом зашуршала трава. Как из-под земли вырос старшина Петр Блохин.
   - Чем порадуешь, разведчик? - спросил его Павлюк.
   - Пока особенно ничем. В первой траншее признаков жизни нет. У самых Лесных Халуп наблюдали фрицев. Ходят - не маскируются. Непонятно ведут себя. Я уже и так и эдак прикидывал.
   Мы вновь начали рассматривать реку и западный берег по установившейся уже привычке справа налево, от себя в глубину, намечая поэтапно выполнение задачи.
   - Чего же тут, старшина, непонятного? - после солидной паузы заключил командир полка. - Немцы нас не ждут. По их расчетам, русские еще далеко. Вот и ведут себя пока вольготно. Но вы больно-то не маячьте здесь. Недолго и спугнуть противника. Нам это ох как невыгодно!
   Прикинув место форсирования, выложил свое окончательное решение командиру полка: вначале через Вислу перебрасываю группу разведчиков, вслед за ней - стрелковые и пулеметную роты, петеэровцев, штаб батальона и затем минометчиков и артиллеристов. Здесь же уточнили вопросы взаимодействия, наметили использование приданных, но еще не подошедших артиллерийского дивизиона и истребительно-противотанковых батарей.
   Беспокоило меня, что в ходе рекогносцировки, сколько ни всматривался в тот берег, не видел признаков непосредственного присутствия немцев в первой траншее и окопах. "Нет ли тут какого подвоха?" - мелькнула было мысль. Или немцы настолько уверены, что противник не станет переправляться через реку в этом месте?
   Своими сомнениями поделился с командиром полка. Валентин Евстафьевич разделил мою тревогу.
   - Да, о том, что этот участок берега реки немцы оставили без прикрытия, и речи быть не может.
   Как бы в ответ на слова командира полка послышался голос старшины Блохина:
   - Смотрите, у самой деревни открыто идут! Ну и нахалы! Командир полка и я почти одновременно вскинули к глазам бинокли. Неподалеку от Лесных Халуп шло до отделения солдат. Оживленно жестикулируя, немцы, очевидно, что-то обсуждали.
   - Нет, они нас не ждут, - окончательно утвердился в своем выводе майор Павлюк. - Иначе так бы не прохаживались.
   - По всем признакам так оно и есть, товарищ майор. На этом-то мы их и возьмем.
   - Главное, - обратил мое внимание Павлюк, - до поры до времени не выдать себя. От того, сумеешь ли сегодня ночью незаметно для противника форсировать Вислу, зависит успех полка, дивизии, да и, если хочешь знать, корпуса в целом. Горячку не пори. Твое решение направить вначале на тот берег небольшую группу с задачей обеспечить высадку основных сил батальона правильное. Меньше вероятности, что противник сумеет обнаружить начало форсирования.
   Для высадки подобрали место - небольшой, входящий в прибрежный тальник заливчик. От него по берегу шла тропа; в бинокль она хорошо просматривалась. Возможно, по ней спускались к реке крестьяне, а скорее всего, ее проложили солдаты противника. Враг оборону готовил заранее, о чем свидетельствовали поросшие травой брустверы траншей и окопов.
   Майор Павлюк в ходе рекогносцировки вникал в мельчайшие детали выполнения предстоящей задачи. Форсировать Вислу предстояло фактически с ходу и пока что лишь нашему батальону, да и то без одной роты. Другие же подразделения, приданные и поддерживающие части, находились на марше.
   С рекогносцировки возвратились после обеда. Командир полка, перед тем как сесть в седло, пожал мне руку:
   - До вечера, комбат. Поеду подгонять остальных. Готовься тут. Кулябин остается у тебя.
   Павлюк скрылся за деревьями. Я еще некоторое время подождал, затем свернул на просеку. Ухоженный лес обступил меня с обеих сторон. Запахло смолой и чем-то еще - далеким, родным. Защемило сердце. Вспомнились высоченные сосны, уходящие по широким распадкам в необозримую даль, одурманивающие запахи сибирского края в летнее время года. Природа щедро наделила мои родные места разнотравьем, красками пейзажей. Поздней весной бугры и опушки рощ в ярко-красном наряде, ранним летом в небесно-лиловом, а ближе к осени опять торжествует красный цвет. Здесь лес стройный, трава тоже высокая, но нет той необъятности, первозданности, которые у нас пленяют и тревожат душу, ночами не дают спать. "Побывать бы сейчас дома, пришла в голову шальная мысль, - взглянуть на наше приволье".
   Минутный порыв радости вскоре уступил место сегодняшним заботам. Многие вопросы еще предстояло решить, но главной была подготовка людей. Их настрой предопределял успех выполнения боевой задачи.
   Когда я уже подходил к расположению батальона, меня окликнул лейтенант Елагин:
   - Александр Терентьевич, шестая рота подошла.
   Еще утром наметил побывать в этой роте и поговорить с людьми.
   - Иду, иду, Иван Иванович. Где расположилась шестая-то?
   - Тут, - показал вперед рукой Елагин, - метрах в ста пятидесяти.
   Стрелки разместились на небольшой лесной поляне. Недавно здесь росла густая трава. Сейчас она была скошена и сложена в небольшой стожок. Сено еще не потеряло свежести и отдавало пряными запахами. Уставшие люди намеревались было разобрать его для отдыха, но их остановил сержант Заточный.
   Бойцы посмотрели на него, потоптались на месте, повздыхали да и разошлись. Признаться, мне особенно было радостно за людей, когда, прибыв в роту и услышав об этом эпизоде, я увидел стожок в целости и сохранности.
   Командир роты Чугунов и парторг батальона Малыгин сидели опершись о ствол кряжистого дуба. При виде меня встали.
   - Сидите. О чем разговор?
   - Обсуждаем, товарищ капитан, заявления о приеме в партию. Десять человек подали.
   - Это хорошо, раз люди перед выполнением столь ответственной задачи решили слить свою жизнь с жизнью партии. Даже очень хорошо! Как настроены люди? - поинтересовался я у Чугунова.
   - Форсировать Вислу рвутся. Резолюцию на собрании приняли: "Бить врага по-сталинградски".
   - Значит, Сталинград не забываете?
   - Можно ли забыть такое, товарищ капитан!
   Во время формирования в состав нашей дивизии влились подразделения, которым довелось участвовать в великой битве на Волге. Несмотря на то что люди попали в разные полки, дивизионы, батальоны и роты, традиции сталинградцев продолжают жить. Так было под Брянском, Уяечыо, на Днепре, во многих других местах. И это, на мой взгляд, хорошо, что люди помнят о Сталинграде, по мужеству его защитников равняют сегодняшние свои дела.
   Прошли с Чугуновым по взводам. Бойцы уже отдохнули, привели себя в порядок. На их лицах не было той печати усталости и угрюмости, которые можно наблюдать в конце утомительного марша. Одни чистили оружие, осматривали боеприпасы, другие, собравшись в кружки, беседовали. Подошли к одной из групп. Среднего роста сухощавый солдат с газетой в руках что-то рассказывал товарищам.
   - Агитатор взвода рядовой Овсянников, - представил мне его командир роты.
   - Овсянников, что интересное рассказываете людям?
   - Все сейчас интересное, товарищ капитан, - ответил солдат. - Фрицы драпают. Сводку Совинформбюро прочел. Крепко им всыпали в Белоруссии, да и наш фронт шагнул к Висле. Думаю, скоро по домам.
   - До этого нужно еще расколотить немцев.
   - Расколотим, товарищ капитан. Никуда они от нас не денутся. Вот нынче ночью форсируем Вислу, а там пойдем дальше. Интересно посмотреть, что она собой представляет, эта Германия.
   Мысли Овсянникова пришлись мне по душе. Солдат уверен в том, что форсирование - дело, в общем-то, решенное, и мысленно уже на левом берегу. Уверенность же, по опыту знал, половина успеха, а то и больше. Но так ли думают остальные? По мере разговора выяснилось, что солдаты и сержанты взвода живут захватом плацдарма. Порадовало то, что бойцы по-серьезному относятся к выполнению предстоящей задачи, не считают, что противника легко можно одолеть.
   Командир взвода старший лейтенант Серпухин показал мне изготовленный из сухостоя аккуратный плот:
   - На каждое отделение думаем связать по одному - на случай, если не хватит лодок.
   Задумка мне понравилась. Правда, мы наметили роту Чугунова переправить на лодках, но запас не бывает лишним. Тем более что пока никто из нас не знал, какой оборот примут дела. Противник своими действиями может "поправить" наши наметки, и тогда подручные плавсредства окажутся к месту.
   - Плоты нужно готовить, - окинул я взглядом офицеров роты.
   - Ясно, будем готовить, - ответил старший лейтенант Чугунов.
   В батальон принесли обращение Военного совета армии. "Наша Родина, говорилось в нем, - ждет от вас, гвардейцы, новых успехов в боевых делах по освобождению народа Полыни. Перед нами стоит задача - форсировать Вислу, стремительным ударом опрокинуть противника и приблизить час победы над фашизмом..." Обращение Военного совета было зачитано во всех подразделениях. Офицеры, сержанты, солдаты батальона в своих выступлениях выразили непреклонную решимость добиться успеха.
   Часам к девяти вечера небо затянули тучи. Начал накрапывать дождь, и стало легче дышать. Последние дни нещадно палило июльское солнце. Не приносили ожидаемого облегчения и душные ночи. И сейчас люди, истосковавшиеся по прохладе, с радостью подставляли каплям дождя потные лица.
   Все больше и больше в свои права вступала ночь. Я заторопился на берег Вислы. В ходе рекогносцировки с командирами рот и взводов было выработано окончательное решение, в котором определялся порядок форсирования. Первыми на западный берег реки уходили разведчики с задачей выявить наличие противника непосредственно за старицей. В течение дня наблюдателям так и не удалось определить, занята первая траншея гитлеровцами или нет. Хотя чаша весов и клонилась в сторону того, что там нет противника, все же нелишне было еще раз убедиться. На фронте всякое приходилось видеть. Подчас в выполнение задачи противник вносит свои коррективы, и бой складывается не совсем так, как ты его планируешь. Возможно, что немцы сумели нас перехитрить в маскировке. Начнешь форсирование, а враг и преподнесет тебе "подарочек" со всеми вытекающими из него последствиями.
   С поступлением от старшины Блохина сигнала о результатах разведки мы еще имели возможность внести, если бы это оказалось необходимым, коррективы в ход выполнения задачи. Потому я и спешил по знакомой уже тропе к Виоле.
   Блохина встретил у самого уреза воды. Здесь же находились и остальные разведчики. Радом в прибрежных кустах, еще днем заметил, стояла в готовности лодка. Мы сверили время. До отхода группы оставалось несколько минут.
   - Ничего нового, старшина?
   - Нет, товарищ капитан, ничего. Все время ведем наблюдение - в первой траншее ни единой души. Правда, между Вислой и старой протокой полчаса назад заметили костер. Трудно сказать, кто его зажег. Послал к вам связного с докладом. Не прибыл?
   - Пока нет, Петр Яковлевич. Очевидно, разминулись. Мы помолчали, вслушиваясь в вечерние шорохи.
   - Вот еще что хотел тебе сказать, старшина, будь повнимательней при подходе к траншее. Вдруг фрицы заминировали местность.
   - Я уже об этом думал, товарищ капитан, и ребят предупредил.
   - Тогда, как говорят у нас на Руси, с богом. Пора!
   Блохин подал команду. Разведчики на руках подтащили к берегу лодку, опустили в воду и начали в ней рассаживаться. На прощание пожал старшине руку, пожелал успеха.
   Плеснула разок под веслами вода. Лодка бесшумно отошла от берега и постепенно растворилась в темноте. В ожидании первой группы десанта (с целью маскировки мы решили выводить подразделения к берегу Вислы не сразу) присел на камень. Рядом расположились ординарец и два автоматчика. Неподалеку хрустнула ветка: к нам кто-то приближался. Вскоре послышался голос лейтенанта Елагина:
   - Здесь они должны быть.
   - Я тут, Иван Иванович.
   Замполит подошел, бросил взгляд кругом:
   - Разведчики убыли?
   - Да. Время. Люди далеко?
   - Подходят.
   - Хорошо. Пока все идет по плану. Как настроены люди? Хотя я и знал, что командиры и бойцы рвутся в дело, но все же от вопроса не отказался. Хотелось услышать подтверждение этого из уст товарища, чьим мнением я очень дорожил. Боевая жизнь настолько сдружила меня с Иваном Ивановичем, что подчас суждение, совет одного бывал другому просто необходим.
   Лейтенант Елагин - учитель по профессии, политработник по призванию большинство солдат, не говоря уже о сержантах, старшинах и офицерах, знал по имени и отчеству. Это нелегко в боевой обстановке даже в таком воинском коллективе, как рота, а тут - батальон. Почти ежедневно люди выходят из строя, прибывает пополнение из маршевых рот, медсанбата, госпиталей, иногда с новенькими некогда и парой слов перекинуться, тем более поговорить по душам.
   Елагин же десятки людей познал так близко, что их жизни и судьбы стали частицей его жизни. Бойцам и командирам это хорошо было известно. Потому они и относились к нему с уважением, ценили его советы, а между собой называли высоким и почетным словом "комиссар". В разговоре нередко можно было услышать: "Комиссар сказал", "Комиссар посоветовал", "Комиссар спросит". И хотя этот человек был прост в обращении, мягок по характеру (Иван Иванович никогда не наказывал), его боялись пуще любого строгого командира. Знали: он не пройдет мимо допущенной тобой ошибки, промаха, скажет об этом прямо, без всяких там обиняков, как и не потерпит несправедливости, от кого бы она ни исходила. Таков он, Елагин, доступный для всех, кристальной души человек.
   И еще смелый. В этот день в батальоне состоялось партийное собрание, разговор шел о десанте. Взял слово Иван Иванович. Поставил перед коммунистами задачи по партийно-политическому обеспечению выполнения предстоящего боевого дела.
   - И последнее, что хочу сказать, - обратился он к присутствующим, прошу вас, товарищи по партии, доверить мне идти с десантом вслед за разведчиками. В первую группу отобраны лучшие бойцы батальона, и для меня огромная честь быть вместе с ними.
   На поляне, где проходило собрание, воцарилась тишина. Первым нарушил ее заместитель командира полка по политической части майор Кулябин:
   - Ну что ж, товарищи, думаю, кандидатура подходящая. - Николай Афанасьевич обернулся ко мне: - Как, доверим, товарищ Алтунин?
   Сказать откровенно, в душе я был против: в батальоне немало опытных офицеров, к тому же намного моложе Елагина. Кроме того, мне не хотелось потерять такого замполита. Но он оказался хитрее, чем я думал. Заведомо зная, что в обычном разговоре я не соглашусь с его просьбой возглавить группу, решил свое желанна высказать на собрании. Мне ничего не оставалось делать как согласиться.
   Время отхода первой группы приближалось. К месту форсирования прибыли подразделения. Командиры вполголоса начали давать последние указания. Мы подошли к строю. В группе уходили в основном обстрелянные бойцы. У многих на гимнастерках ордена и медали, нашивки за ранения. Они знали толк в атаке и обороне, изведали на себе тяжесть давления превосходящих сил противника, умели найти выход там, где, казалось, его и вовсе не было. Потому и принимали происходящее, по крайней мере внешне, без лишних эмоций.
   Я смотрел на спокойные лица и почти физически ощущал, как меня захватывает теплота, нежность ко всем этим людям. Понимают, на что идут, но ничем не выдают своих чувств. Первым в шеренге стоит лейтенант Елагин. За спиной Ивана Ивановича форсирование Десны, Сожа, Днепра, Западного Буга, бои за Брянск, Унечу, Дубраву, на правом берегу Турьи, в десятках других известных и неизвестных мест.
   Протягиваю руку. Елагин крепко пожимает ее н чуть глуховатым голосом говорит:
   - До встречи, командир.
   - Попрощаемся, Иван Иванович.
   По лицу Елагина скользнула улыбка: очевидно, мои слова и его тронули.
   - На всякий случай попрощаемся, Александр Терентьевич, идем-то не к теще на блины.
   Мы крепко обнялись.
   Рядом с лейтенантом Елагиным вытянулся с пулеметом сержант Заточный.
   - Не пожалел, сумчанин, что вызвался в первой группе идти?
   - Нет, товарищ капитан, не пожалел. Я так мыслю, тут что первый, что последний - все одинаковы. Нам даже сподручней - фрицы не ждут. А стоит немчуре очухаться, тогда держись. Да и ждать, томиться не в моем характере.
   Сержант переступил с ноги на ногу, бросил взгляд на стоявшего рядом рядового Прасова, толкнул его локтем:
   - Так-то, Василь. - И тут же обернулся ко мне: - За нас, товарищ капитан, не беспокойтесь. Не подведем.
   - Вопросы есть?
   - Какие могут быть вопросы! - Сержант Заточный приподнял ручной пулемет: - Питание для него есть, для нас сухой паек старшина выдал, но от добавки бы не отказались.
   Бойцы засмеялись. Лейтенант Александр Чикишев повел головой:
   - Ну и жаднющий же ты, сержант.
   - Запасливый, товарищ лейтенант. Отец сызмальства приучил: уходишь на день, запасайся на два. Жилка у нас такая, крестьянская: не от себя, а к себе.
   Я подошел к Чиквшеву:
   - Александр Николаевич, желаю успеха! Надеюсь на тебя, земляк!
   Чикишев был родом с Омщины. Рос и воспитывался в небольшой деревеньке Наньково. От отца с матерью унаследовал природную силу и сметку, а суровый край выработал у него выносливость. Скупой на слова, Александр Николаевич прошел крутые перевалы войны, прежде чем стать офицером. И мне особенно было приятно, что лейтенант изъявил желание идти в первой группе.
   Рядом с ним стояли младшие сержанты Иван Лунев и Василий Богомазов, свердловчанин рядовой Владимир Овсянников, другие бойцы, не раз крещенные огнем, проверенные в больших и малых боях. В каждом из них я был уверен и на каждого мог положиться как на самого себя. Но не посмотреть в их лица, не сказать слова, не пожать руку не мог. Люди уходили на опасное дело. И кто знает, придется ли увидеться вновь. Это хорошо понимал я, понимали и они. Потому лица бойцов были немного суровее обычного.
   Время между тем шло. Ранее накрапывавший дождь перешел в крупный, ядреный, какой бывает в середине лета. В это время на берегу появился майор Кулябин. Николай Афанасьевич был, как обычно, бодр.
   - От Блохина ничего не поступало? - спросил он у меня.
   - Нет, но с минуты на минуту ждем.
   Некоторое время мы стоим затаив дыхание. Но кроме шума дождя да всплеска играющей рыбы, ничего не слышно. Западный берег реки словно замер, затаился в непроглядной темноте. Нервы напряжены до предела. И вдруг мгновенный шум у самого берега. Я вздрогнул.
   - Щука зазевавшуюся рыбешку сцапала, - глухо обронил Кулябин. Аппетит у нее в любое время суток волчий.
   Наконец в темноте еле угадывавшегося противоположного берега трижды возник и тут же погас огонек.
   - Сигнал от Блохина, - доложил наблюдатель. - Противник в первой траншее не обнаружен.
   Через пару минут сигнал повторился.
   - Ну что ж, Александр Терентьевич, начнем, - произнес Кулябин и чуть тише добавил: - Не знаю, кто в других, но в нашей Брянской Краснознаменной вы первыми приступаете к форсированию. Помните, от вашего успеха зависит многое. По проторенной вами дороге завтра пойдут не только полки дивизии, но и соседи.
   Я подал команду лейтенанту Елагину:
   - Отчаливай!
   - Тронулись! - распорядился Иван Иванович.
   В наступившей тишине слышно было, как в воду врезались лопасти весел. Первая лодка отошла от берега. Вслед за ней так же тихо отчалила и вторая во главе с лейтенантом Александром Чикишевым. Третьей лодкой командовал секретарь партийной организации батальона лейтенант Василий Малыгин. Затем четвертая, пятая...
   Некоторое время мы молча смотрели вслед исчезавшим в ночи силуэтам. Первым нарушил затянувшуюся паузу майор Кулябин:
   - Лиха беда начало, Александр Терентьевич.
   - Вроде так, - в раздумье произнес я. - Начало, на мой взгляд, неплохое.
   - Раз комбат говорит, что начало неплохое, значит, так и есть. Думаю, не будем терять времени. Кто у тебя во второй группе идет?
   - Рота старшего лейтенанта Чугунова и пулеметчики вместе со штабом батальона. Забираю с собой командира минометной роты лейтенанта Пономарева с ячейкой управления.
   - Добро, но уместитесь ли на лодках?
   - У нас же на всякий случай подготовлены плоты. Иначе не успеем начнет светать.
   Мы прошли к пулеметчикам.
   - Барсюк? - узнал я офицера.
   - Так точно, товарищ капитан, я.
   Лейтенант приложил руку к головному убору, хотел доложить, но майор Кулябин остановил его:
   - Не надо, лейтенант. Как настроение у людей?
   - Боевое, товарищ майор! На такое дело идем! Каким же ему еще быть! Быстрее бы только!
   - Ждать немного осталось, Василий Федотович. Минут через сорок пятьдесят, если все благополучно будет в первой группе, тронемся и мы.
   - Да вроде у них пока порядок, - кивнул лейтенант в сторону противоположного берега Вислы. - Молчат.
   Пока трудно сказать, что там у них. Виден был лишь костер. Если там боевое охранение, то взять бы его тихонько.
   Мы пошли дальше.
   - Товарищ капитан, - спустя минут сорок вырос передо мной посыльный, лодки возвратились. Погрузка произведена.
   Обернулся к подходящему майору Кулябину:
   - Мне пора, товарищ майор.
   - Что, вернулись лодки?
   - Да. Второй эшелон закончил погрузку.
   - Все идет по плану, - медленно произнес Кулябин. - Желаю успеха, Александр Терентьевич. Я следом за тобой.
   - Спасибо. Жду.
   Минуты через три я сидел в лодке. Капитан Бухарин оттолкнул от берега посудину. Боец взмахнул веслами, и мы двинулись к середине реки.
   Под дождевыми каплями пузырилась за бортом вода, слышно было, как рассекают ее соседние лодки, а с медленно наплывающего противоположного берега время от времени мигал зеленоватый огонек карманного фонарика. Там нас ждали.
   Наконец причалили. Спрыгнул на песок. Боец-сигнальщик меня узнал, подбежал и доложил:
   - Товарищ капитан, группа во главе с лейтенантом Елагиным ушла в сторону костра.
   - Давно убыли?
   - Сразу же, как высадились. По времени должны подходить к немцам.
   Последние слова солдата заглушил треск автоматных очередей.
   Грохот выстрелов пронесся над нами, эхом отозвался в пойме Вислы. И вновь тишина сомкнулась над нами. Все так же по листьям кустарника стучит дождь, ноги вязнут в мокром прибрежном песке. Вытираю ладонью мгновенно вспотевший лоб.
   - Никак, на боевое охранение напоролись, - роняет капитан Пресняков.
   Дождливую темень вновь вспарывают автоматные очереди, вслед за ними раздаются взрывы гранат. Жаль, но ничего не поделаешь - обнаружили себя. Теперь расчет да быстроту. Навязать противнику свою волю - в этом сейчас залог успеха. Оборачиваюсь к адъютанту старшему батальона:
   - Игорь Тарасович, бери людей - и на помощь к Елагину. Ни одному немцу не дайте уйти через старицу. Форсируйте ее. Пока фрицы будут разбираться, что к чему, нужно захватить плацдарм.