Алтунин Александр. На службе Отечеству

   Немало взял и у заместителя по политической части лейтенанта Елагина. Иван Иванович в прошлом - человек самой гуманной профессии - учитель. Родился на Волге. В 1928 году, когда я еще бегал мальчишкой, вступил в партию. На фронт пошел добровольцем. Был политбойцем, парторгом роты, батальона, агитатором полка. Через край хлебнул фронтовой жизни. Несколько раз контужен, ранен. Знал, как говорят, вдоль и поперек солдатскую душу. Потому и шли к нему бойцы за советом и помощью в ночь-полночь. И хотя он повторял: "Не ко мне идут - к партии", личность Ивана Ивановича, его авторитет значили многое в батальоне. Недаром его высоко ценили и знали не только в полку, но и в дивизии.
   Много хорошего можно сказать о капитане Охрименко, других офицерах штаба и подразделений. В общем, командный состав батальона подобрался дружный, работоспособный. Дела у нас спорились, нареканий за ход учебного процесса мы не имели.
   * * *
   В первые дни пребывания в полку меня ждала и приятная неожиданность. Как-то, возвращаясь со стрельб, пришпорил коня и оторвался от общей колонны. Захотелось побыть одному, собраться с мыслями. К этому располагала и погода. После чуть ли не суточного снегопада выглянуло солнце. С деревьев падали первые капли. Ехал, радовался погожему дню, солнцу, свету, тому, что сегодня результаты стрельбы значительно выше, чем были в предыдущий раз.
   Начались дома Дорогинки. Улица была забита рыхлым снегом, расчерченным многочисленными тропинками. На повороте появился боец. Солдат как солдат, разве что полушубок непривычной во фронтовой обстановке белизны да кубанка казачья. Скользнул равнодушно по фигуре солдата: мало ли разных людей наезжает в полк по делам службы. Так и проехал бы мимо, не останови меня мелодичный девичий голос:
   - Саша!..
   Меня словно током пронзило: "Неужели Марина!" Соскочив с седла, стремглав бросился к девушке и в двух шагах от нее, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановился в нерешительности.
   Марина! В этом имени для меня слились воедино и двухлетнее ожидание встречи, и радость, и удивление. Марина, она!
   С жадностью всматриваюсь в милое лицо моей спасительницы, самоотверженно отстоявшей меня в марте 1942 года в госпитале от смерти.
   Расставаясь, мы обещали переписываться, а при первой возможности встретиться, но успели обменяться лишь одним письмом. Внезапное продвижение фашистских войск на юге страны прервало завязавшуюся переписку. Территория, на которой находился госпиталь, оказалась в тылу врага. На все моя запросы о судьбе медсестры Марины получал неутешительные ответы. Сразу же после освобождения станции Лихой сделал новую попытку. Райвоенком потребовал сообщить адрес родителей девушки, которого я не знал. Комендант станции сообщил, что во время эвакуации фашисты разбомбили эшелоны госпиталя, поэтому вероятнее всего интересующая меня медсестра погибла. Лишь в глубине сердца оставалась надежда на встречу после войны. И вот встреча на фронтовой дороге!
   Марина широко раскрытыми глазами молча смотрела на меня.
   Видимо, тоже не верила в случившееся. По ее побледневшим щекам катились слезы.
   С нежностью смотрю в почти не изменившееся лицо. Лишь побледневшие щеки, едва заметная сеточка морщинок в уголках глаз и словно застывшая в них боль говорили о пережитом.
   - Здравствуй, Марина! - почти шепотом выговорил я. - Неужто это ты?!
   Преодолев скованность от неожиданной встречи и испытывая чувство нежности, я обнял свою спасительницу и крепко прижал к груди.
   - Сколько я разыскивала тебя, Саша! - глотая слезы, выдавила наконец Марина. - Куда только не писала...
   - Я тоже, Марина, но ты как в воду канула.
   - Госпиталь разбомбили... Много пришлось пережить при отступлении. Потом резерв. Попросилась на передовую. И вот теперь прибыла сюда.
   - К нам?! - наконец выдохнул я. - Да!
   - Значит, теперь почти вместе! Это же здорово, Маринушка! Я батальоном командую.
   Улыбка, радостная улыбка осветила ее усталое лицо. Забыв обо всем, мы продолжали стоять посередине дороги, жадно расспрашивать друг друга о пережитом за время разлуки.
   С этого дня мы продолжали шагать одной фронтовой дорогой, твердо решив, что только смерть может разлучить нас.
   * * *
   В один из последних мартовских дней я проводил тактические учения с 4-й ротой. Погода выдалась не весенняя. Низовой ветер риал полы шинелей, обжигал лицо, нес снежную крупку. В зыбкой пелене смутно просматривались предметы. Зима словно решила дать весне бой. Лощины, сады и кустарник забил мокрый снег. Занятия закончились в сумерках. Уставшие, мы возвращались в деревню. Подошли к околице. Здесь было тише. От крайних изб повеяло домашними запахами и теплом. Колонна ускорила шаг. Послышались говор, шутки. В одном из дворов, мимо которого проходили, я услышал оживленный разговор и смех. Желая узнать, что там происходит, свернул на подворье.
   - Оце дыво так дыво! - донеслись до меня украинские слова.
   - Маленке, а хоче тебе схватити зубами, да и копытом ударить.
   Оказывается, была прислана новая партия лошадей.
   Гнатенко, из полковой минометной батареи, облюбовав себе черненького жеребчика, подошел к нему, а конь - хвать его за полу шинели. Рванулись в разные стороны - аж треск раздался. Гнатенко вывалился кубарем за изгородь, а жеребчик - на спине.
   - Цирк! - улыбнулся стоявший рядом солдат и пояснил: - Таких маленьких коньков до войны в цирке видел. А тут на тебе - к нам прислали.
   Бойцы продолжали обсуждать подробности встречи с необычными лошадьми. Просторный крестьянский двор то и дело взрывался хохотом.
   По прибытии в штаб поинтересовался у Ивана Ивановича:
   - Что там еще за цирковых лошадей в полк пригнали?
   - Да нет, Александр Терентьевич! - оживился лейтенант Елагин. - В полк прибыли лошади монгольской породы - низкорослые полудикие степняки. Начали разбирать их, а они - ни в какую! Не то что запрячь, поймать себя не дают. Чуть кто приблизится - бросаются. Представление.
   Иван Иванович чему-то своему улыбнулся.
   - Нам тоже несколько коней досталось. Завтра посмотрите. Думаю, что объездим, укротим норов, и они станут хорошими нашими помощниками.
   Елагин как в воду глядел: невзрачные на первый взгляд лошадки оказались на редкость выносливыми, выручали нас в ходе боев. Бойцы и командиры, особенно артиллеристы и противотанкисты, не раз добрым словом вспоминали дар монгольских товарищей.
   Мы продолжали готовиться к боям, радовались вестям с фронтов. В эти дни развернулся второй этап грандиозного сражения на Правобережной Украине. Несмотря на начавшуюся весеннюю распутицу, войска 1-го и 2-го Украинских фронтов громили фашистских захватчиков. Ежедневно радио и газеты сообщали об освобождении десятков населенных пунктов. В сводках Совинформбюро все чаще и чаще мелькали названия городов Черновцы, Каменец-Подольский... Помню, какое ликование вызвал у нас выход Советской Армии на границу. Да и не только у нас - у всех советских людей! 27 марта 1944 года газета "Правда" писала, выражая чаяния народа: "Вот она, долгожданная, трижды желанная государственная граница нашей Отчизны, тридцать три месяца назад попранная врагом..."
   В честь выхода 2-го Украинского фронта к реке Прут - Государственной границе СССР - в полку состоялся митинг. Никогда не забуду взволнованные лица боевых товарищей: капитанов Ивана Вечтомова, Сергея Емельянова, старших лейтенантов Николая Чугунова, Дмитрия Одегова, лейтенантов Ивана Титова, Ахнара Шаймирданова, старший, сержантов и солдат, вместе с которыми в скором времени мне довелось сражаться с заклятым врагом. Наши мысли и стремления хорошо выразил майор Николай Афанасьевич Кулябин:
   - Недалек тот день, когда мы с вами вступим в соприкосновение с противником, будем бить и гнать фашистскую нечисть. Гнать туда, откуда она пришла.
   Николай Афанасьевич обвел нас взглядом:
   - Боевые друзья, хочу сказать вам еще вот о чем. Недалек и тот день, когда мы вступим на земли народов Европы. Нам с вами предстоит высокая и почетная миссия освободителей от фашистского ига.
   Нужно готовиться к ней. К нам будут присматриваться, с нас, людей, пришедших из мира социализма, будут брать пример. Буржуазная пропаганда наплела много о нас небылиц. Нужно всегда помнить об этом и достойно представлять наш советский строй за рубежом.
   В планах боевой и политической подготовки личного состава с этих дней все чаще стали встречаться вопросы, связанные с предстоящими действиями на территории сопредельных государств. Темы информации, лекций, докладов, бесед нередко стали посвящаться политическому положению в Польше, Болгарии, Чехословакии, Венгрии, Югославии, Румынии, народы которых развернули антифашистскую борьбу. Материалы для выступлений командиры и политработники брали из периодической печати. Газеты "Правда" и "Известия", "Красная звезда" и другие, журналы тогда много вникания уделяли этому вопросу.
   Мы понимали, что пребывание в резерве может кончиться в любой день, и торопились со сколачиванием подразделений. В батальоне прошли взводные и ротные тактические учения с боевой стрельбой, началась подготовка к полковым. Не помню точно, но где-то в первых числах апреля я проводил с батальоном тактико-строевое занятие. За день порядком устал, а личный состав и вовсе ног не чувствовал. Шутка ли, в беспролазной грязи по буграм и оврагам чуть ли не два десятка километров протопали, к тому же с развертыванием и многочисленными вводными. Фронтовики еще бодрились, а молодежь раскисла. Естественно, вид у всех нас оставлял желать лучшего.
   Батальонная колонна втягивалась в деревенскую улицу. Пришпорив коня, поспешил на квартиру. Решил побыстрее привести себя в порядок: вечером должно было состояться совещание у командира полка. Только сбросил шинель, стал к рукомойнику - в избу вбежал посыльный из штаба.
   - Товарищ старший лейтенант, вас генерал спрашивает! Ох и сердит, прямо страсть! Накричал на дежурного.
   - Что случилось-то? За что ругает?
   - Не знаю!
   Надернув гимнастерку, на ходу заправляя под погон портупею, выскочил за ворота. На разбитой грунтовой дорого, разделяющей пополам небольшой деревенский выгон, застряла забрызганиг.н грязью легковая машина. Возле автомобиля стояла группа военных. Подбежал к ним, увидел генерала.
   - Ваши? - кивнул он в сторону начинавших расходиться ио деревенским дворам подразделений батальона.
   - Так точно!
   - Цыганский табор! Каков вид солдат и офицеров! В грязи, расхлестаны!
   - С тактико-строевых занятий возвращаемся.
   - Пошехонцы! Распустили людей. Оружие держат, как палки! Не войска, а черт знает что!
   - Но ведь...
   - Как фамилия? - не стал и слушать меня генерал. Он обернулся в сторону одного из офицеров: - Запишите.
   На этом моя встреча с командиром корпуса генерал-майором Донсковым закончилась. Не знаю, какое настроение было в этот день у Семена Ивановича, но "знакомство" с ним оставило у меня неприятный осадок. Тем более что через несколько дней прибыл приказ о моем несоответствии должности. Это взыскание было первым и последним за мою службу в армии.
   Грубый окрик, поспешность принятия того или иного решения в отношении подчиненного не красит командира любого ранга. Никогда -так не поступит человек, уважающий людей и себя.
   В дальнейшем военная служба сводила меня с командирами и военачальниками требовательными, но тактичными, умеющими вникнуть в существо вопроса и спокойно принять по нему решение. С теплотой вспоминаю полковника Ф. Ф. Абашева, генерала Ф. С. Даниловского, Маршалов Советского Союза Р. Я. Малиновского, А. А. Гречко, М. В. Захарова и многих других. Требовательность без оскорбления - вот что характерно для их работы. Так и должно быть.
   Помню, тогда я был надолго выбит из обычной служебной колеи и тяжело переживал случившееся. Горький осадок не прошел даже спустя четыре месяца, когда Семен Иванович Донсков подписал на меня представление на Героя Советского Союза. Да и сейчас, спустя много лет, неприятно вспоминать это.
   Продолжая боевую подготовку, мы проводили партийные, комсомольские и общие собрания в ротах, готовились к батальонному партсобранию. Иван Иванович Елагин предложил мне выступить на нем с докладом. Я начал было ссылаться на занятость.
   - Нет, Александр Терентьевич, - настаивал Елагин, - вы коммунист, командир, направляете работу партийной организации. Кому как не вам задать тон. Насчет доклада не беспокойтесь - помогу.
   Собрание прошло неплохо. Коммунисты по-деловому говорили о наших успехах, вскрывали недостатки в учебном процессе, вносили предложения по их устранению. За поздним ужином Иван Иванович ответил на беспокоивший меня вопрос:
   - Доклад, Александр Терентьевич, получился. Сумел схватить главное и интересно его преподнести.
   - Хвалишь, Иван Иванович. Многое не получилось. Хочется сказать, а выразить пока не могу.
   - Не думаю тебя хвалить, говорю правду. Но то, что недоволен собой, хорошо.
   Елагин отхлебнул глоток чаю, улыбнулся, предложил:
   - Послезавтра у нас политическая информация для личного состава. Не выступишь ли с ней? Расскажешь о событиях в Крыму. Кстати, ты там воевал.
   В эти дни войска 4-го Украинского фронта генерала армии Ф. И. Толбухина, Отдельной Приморской армии генерала армии А. И. Еременко, моряки Черноморского флота и Азовской флотилии громили фашистскую 17-ю армию в Крыму. Командующий этой армией генерал Енеке - специалист по созданию фортификационных сооружений - терял одну оборонительную позицию за другой. Несмотря на упорное сопротивление врага, нашими войсками были взяты Армянск, Керчь, Евпатория, Ялта, Симферополь, Бахчисарай, Судак. На очереди был овеянный славой Севастополь. Обо всем этом я рассказал бойцам и командирам на очередной политической информации.
   Постепенно лейтенант Елагин втягивал меня в воспитательную работу с личным составом - дело нелегкое, но необходимое для каждого командира.
   Настроение было отличное. Мечта выехать на фронт во главе подразделения осуществлялась. От отца и из дома получил добрые вести. Марина рядом.
   Тем временем пребывание дивизии в резерве подходило к концу. В один из дней был получен приказ на марш. Конечным пунктом нашего перемещения оказалась небольшая железнодорожная станция Киверцы Ровенской области. Дивизия вошла в состав 3-й гвардейской армии.
   Вновь дорога. Убегают назад километровые столбы, мечутся телеграфные провода, мелькают деревья. В низинах лугов, по берегам речушек, озер и прудов проглядывают опушенные белым вербы, а на буграх - косячки нежно-зеленой первой травы. Ласково обдувает прогретый весенний воздух. Сгрудившись у дверных проемов, бойцы смотрят на проносящиеся мимо весенние картины. Слышится под переборы гармоник и трофейных немецких аккордеонов песня.
   - Веселая песня, Александр Терентьевич, - трогает меня ,ча плечо лейтенант Елагин, - признак хорошего настроения и крепкого духа.
   Мы слушаем задорный, со свистом, припев "Калинки" и невольно сами подхватываем мелодию. На остановках, пока ждем встречных поездов, слышим:
   - "Наши войска расширяют плацдарм на правом берегу Днестра! Ведут бои на ближних подступах к Севастополю! Наша авиация наносит удары по резервам врага на территории Польши и Румынии, Чехословакии!"
   - Начинается и на нашей улице праздник, Иван Иванович, - оборачиваюсь к Елагину.
   Позади остались города Житомир, Новоград-Волынский, десятки других городов, сел и поселков. Разные по размерам, географическому положению, но почти одинаково опустошенные.
   На станцию Киверцы прибыли ночью. Отдаваясь в близком лесу, разнеслась команда: "Приступить к выгрузке!"
   Вагоны ожили, послышались лязг отодвигаемых дверей, хруст щебня и шлака под сотнями солдатских сапог. Чувствуя конец пути, заржали лошади. Не тронулись с места лишь зенитчики, у них задача прежняя - охрана полка.
   Быстро разгрузили имущество. Недолгими были построение и перекличка. Нас с Иваном Ивановичем тревожили братья Горобцы. Феодосии и Мефодий попросили разрешения навестить родных (эшелон следовал мимо их села), заверили, что догонят. Под свою ответственность я отпустил сержантов.
   - Неужто подведут, "воробьи"?
   - Не думаю, ребята серьезные.
   Как бы в ответ на наш разговор в конце деревянного перрона появились знакомые фигуры.
   - Да вон и они!
   Феодосии и Мефодий подбежали к нам. Запыхавшиеся, радостные, доложили о прибытии.
   - Нашли родных?
   - А як же, знайшлы! - ответил за обоих Феодосии.
   - Хорошо, поговорим попозже, когда выпадет время. Сейчас идите по взводам, там вас заждались.
   Братья четко повернулись и побежали разыскивать свои подразделения.
   В этот же день, 23 апреля, корпус, дивизия, а следовательно, и полк вошли в состав 1-го Украинского фронта. Мы догадывались, что скоро развернутся крупные события: на станциях, полустанках, железнодорожных тупиках - везде разгружались личный состав, техника. Ночами войска, соблюдая все виды предосторожности, двигались в указанные им районы.
   Мы не знали о том, что действиям наших войск в Белоруссии, Прибалтике, Карелии и других местах вскоре суждено вылиться в общее наступление Советской Армии по всему советско-германскому фронту.
   Первого мая части сосредоточились в лесах. Нам предстояло сменить части Первой чехословацкой бригады. Мы были наслышаны о боевых делах чехословацких интернационалистов, участвовавших на стороне Советской Армии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.
   И вот военная судьба свела нас. Мы с интересом смотрели на форму, прислушивались к незнакомому выговору солдат, унтер-офицеров и офицеров. Бодрые, веселые, подтянутые бойцы и командиры производили хорошее впечатление. После формальностей по приему участка обороны от 2-го отдельного батальона чехословацкой бригады были исполнены гимны двух стран. Необычная церемония надолго осталась в памяти каждого из нас.
   В один из первых майских дней в батальон прибыл парторг - выше среднего роста, широкий в плечах, стройный, с северный выговором.
   - Лейтенант Малыгин, - представился он. И после небольшой паузы: Василий Федорович. Прибыл в ваше распоряжение.
   Нетрудно было догадаться: Василий Федорович не из кадровых офицеров. Это было видно по его развалистой походке и докладу. Мое внимание привлекли награды и свидетельствующие о ранениях нашивки на его гимнастерке. "Успел понюхать фронтового пороху", - мелькнула мысль.
   - Кем до войны работали, Василий Федорович? - поинтересовался лейтенант Елагин.
   - Лесничим в Архангельской области. Войну начал политбойцом.
   Малыгин успел повоевать под Ростовом, в должности заместителя политрука роты участвовал в Сталинградском сражении, окончил курсы политработников.
   - Впечатление производит неплохое, - высказал мнение после ухода лейтенанта Иван Иванович. - Боевой опыт имеет, в вопросах партийно-политической работы разбирается.
   - У меня тоже такое мнение.
   Так батальон пополнился еще одним офицером. Партийный вожак оказался человеком неробкого десятка. Василий Федорович не раз водил людей в атаки, помогал бойцам и командирам держаться в обороне. Но это было несколько позже.
   Мы продолжали готовиться к предстоящим боям. Батальон участвовал в полковом учении на тему "Прорыв сильно укрепленной обороны противника в лесисто-болотистой местности с форсированием водной преграды". Учение выявило сильные и слабые стороны в подготовке личного состава. Допущенные ошибки и промахи постарались исправить.
   Здесь мы отпраздновали годовщину со дня формирования дивизии. В юбилейном приказе были подведены итоги боевого пути соединения. "За год ожесточенных боев, - говорилось в нем, - дивизия вместе со всей Красной Армией прошла славный боевой путь от небольшой речки Ловатянка до Десны, Сожа, Днепра, Березины, сметая и уничтожая на своем пути немецко-фашистских захватчиков, освобождая пядь за пядью родную землю. За год боевых действий дивизией пройдено с боями свыше 460 километров. Освобождено более 600 населенных пунктов..." Праздничный приказ призывал нас к новым победам в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и оканчивался словами: "Смерть немецким оккупантам!"
   В ночь на 24 мая мы совершили марш и к утру сосредоточились на указанном рубеже.
   В один из дней командиров батальонов дивизий первого эшелона собрал командарм генерал-полковник Гордов. Высокий, стройный, подтянутый, Василий Николаевич произвел на меня приятное впечатление. Импонировала и манера его разговора. Речь шла о наступлении. Василий Николаевич в общих словах обрисовал обстановку, затем стал интересоваться тем, как комбаты знают тактико-технические характеристики оружия, находящегося на вооружении стрелкового полка, и умеют его применять в бою, насколько знакомы с минами, проволочными заграждениями - не только нашими, но и немецкими.
   - Все это необходимо вам, товарищи батальонные командиры, знать как дважды два, - повторял командарм, когда кто-либо из нас не мог правильно выразить свою мысль или затруднялся ответить.
   Твердой, пружинистой походкой шагал Василий Николаевич Гордов по проходу, то и дело останавливался, спрашивал у кого-либо из нас: "Как думаете вы?" или "Правильно ли ответил товарищ?".
   Если же ответом генерал-полковник был удовлетворен, тут же хвалил офицера, ставил в пример другим.
   Больше в ходе войны мне не довелось встретиться с генерал-полковником Гордовым, хотя слышать о нем приходилось много. Требовательный, суровый, этот человек был беспощаден даже к мелким проявлениям растерянности, жестко спрашивал с подчиненных за ошибки, даже самые незначительные. Подчас излишне жестко, чем нередко подавлял их волю и инициативу, уверенность в своих силах. Возможно, отпечаток на его характер наложила горечь неудач первых лет войны. Сорок первый и сорок второй годы Василий Николаевич провел на передовой и хорошо узнал истинную цену слабоволия, нераспорядительности.
   До 10 июня мы продолжали находиться на прежнем рубеже обороны: обе стороны вели усиленную разведку. По ночам поисковые группы захватывали зазевавшихся во время дежурства или отставших одиночных солдат и волокли их к своим. Нередко по этим случаям на передовой возникал переполох: серии цветных ракет бороздили темное небо, набирала силу ружейно-пулеметная стрельба, а иногда к ней подключались минометные и артиллерийские батареи. Огонь в основном велся с запасных позиций.
   Продолжая совершенствовать оборону в инженерном отношении, бойцы часто находили проржавевшие от времени снаряды, патроны, гранаты - оружие первой мировой войны. Участок обороны полка располагался на историческом месте. Отсюда в 1916 году войска Юго-Западного фронта под руководством генерала от кавалерии А. А. Брусилова осуществили блестящий прорыв позиции австро-венгерских войск. Позиций и траншей, как таковых, не сохранилось, но их прямоугольные очертания хорошо были видны на местности. Неплохо сохранились железобетонные колпаки, некоторые из них удалось даже приспособить под огневые точка.
   Естественно, у всех нас возник интерес к событиям тех лет. Вначале мнения были самые разнообразные. Некоторые офицеры высказывались в том плане, что, мол, наступление в конце концов провалилось, так стоит ли о нем говорить. Не помню, по какому случаю в перерыве одного из совещаний зашел разговор о Брусилове.
   - Царский генерал, - махнул рукой капитан Вечтомов. - Что с него возьмешь?
   - Не скажите, товарищ Вечтомов, - обернулся к Ивану Никитичу начальник политического отдела подполковник Жеваго. - Я тут, собираясь к вам, навел справки о генерале Брусилове. Они довольно, скажу вам, любопытные. Алексей Алексеевич Брусилов - личность интересная. Участник русско-турецкой войны 1877-1878 годов. В 1900 году командовал дивизией, в последующем - корпусом, армией и, наконец, фронтом. Блестящий брусиловский прорыв - образец военного искусства, который выдвинул Брусилова в число лучших военачальников первой мировой войны.
   В оценке происходящих в России революционных событий Брусилов ошибался. Но уже в 1920 году выступил с воззванием к бывшим офицерам, в котором призвал их на защиту Советской России от агрессии буржуазно-помещичьей Польши. В 1923 году инспектор кавалерии Красной Армии. В 1924 году ушел в отставку, но оставался в распоряжении Реввоенсовета.
   Да и в конце концов дело не в генерале Брусилове, хотя он но такая уж и простая фигура в истории русской армии, а в славе нашего отечественного оружия, в героизме российских солдат и офицеров, их мужестве и преданности родине. Вот что нам нужно подчеркнуть в беседах с бойцами и командирами.
   Нашелся в полку нашем и живой свидетель событий, происходивших без малого тридцать лет назад. С интересом слушали бойцы воспоминания сержанта Романова - участника первой мировой войны, Георгиевского кавалера. Он рассказывал о своих товарищах-солдатах тех далеких лет, сражавшихся во имя России-матушки, о их мужестве, стойкости, самоотверженности. Захару Петровичу было что сказать и о боевых делах друзей, с которыми шел огненными дорогами этой войны. Да и сам он к тем старым воинским наградам прибавил орден Славы III степени.
   Проводились в те дни партийные и комсомольские собрания. Лучшие из лучших воинов вступали в партию и комсомол. Комсоргом батальона у нас был Володя Баранов - энергичный, веселый человек. Ему до всего было дело, начиная от вопросов боевой подготовки и кончая мелкими деталями отдыха бойцов. Выпуск боевых листков, листовок-молний, текстуальные читки газет, обсуждение статей различного характера, организация вечеров вопросов и ответов - да разве все перечислишь, чем занимался этот неугомонный человек! Где он, там шутки, смех, песни. Под стать ему подобрались и члены комсомольского бюро - инициативные, напористые в работе. Потому и била комсомольская работа в батальоне, да н в ротах, как говорят, ключом. Комсомольцы являлись хорошими помощниками командиров во всех наших делах.