Амирэджиби Чабуа. Дата Туташхиа

   Но в одном отец отличался от сыновей. Дороте Тодуа любил в драке помериться силой, ценил в ней игру, состязание, азарт. По нынешним понятиям, он любил спорт. Его сыновей привлекала в драке возможность унизить противника, поиздеваться, поиздеваться над слабейшим. Стоило им появиться где-нибудь на свадьбе, на гулянье, всюду, где собирался народ, все, кто знали братьев, торопились убраться с богом. Не уйдешь – станешь их жертвой. Оттого и врагов у них было не счесть. Оскорбление снесет не всякий – каждый из братьев по разу, а то и по два бывал ранен, кто кинжалом, кто пулей. Отец времени не жалел – учил их уму-разуму. Братья от своего не отступали. Старику надоело, он махнул рукой, пас свой гурт и домой являлся редко.
   Дату Туташхиа с Дороте Тодуа свели пастушьи тропы. Они глубоко почитали друг друга: Дата Туташхиа чтил в Дороте старшего по возрасту, по высокому благородству и доброте. Тодуа ценил Дату как достославного и справедливого абрага. Несколько раз Дата Туташхиа бывал гостем в семье Тодуа. Младшие Тодуа, наглецы по природе, пытались фамильярничать с абрагом и однажды где-то на горных пастбищах, когда в палатке Дороте Тодуа шел кутеж, по пустяку придрались к Туташхиа. Драчуны низкого пошиба особенно любят задирать подобных людей. Они рассчитывают на их выдержку и нежелание ввязываться в пустую драку, а если терпение и кончится, все равно дело до крайности такие люди стараются не доводить. С другой стороны, избить одного знаменитого человека выгоднее, чем десяток ничем не примечательных людишек. Это капитал, пускаемый в оборот последующих драк. Цепляясь к Туташхиа, братья рассчитывали, вложив капитал малый, завладеть большим. Из-за уважения к Дороте Тодуа Туташхиа терпел до конца. Однако братья лезли в драку и в конце концов измордовали Туташхиа. Утихомирить их оружием и даже больше, чем утихомирить, Дате ничего не стоило, но он решил перетерпеть и, смыв с лица кровь, сказал, уходя: «Я еще увижу беду, которую вы на себя накликали». С тех пор Дата порвал все отношения с семьей Тодуа. Не прошло и года, как всех Тодуа, кроме старика, бродившего где-то со своим гуртом, вырезали в одну ночь – и четырех братьев, и мать! Видно, убийцы торопились – один из полицейских, прибывших на место преступления, подобрал завернутые в пестрый платок украшения и незаметно сунул их в карман. Это были украшения Нуцы. Не вдаваясь в подробности, скажу, что еще через год украшения вместе с платком перекочевали в сейф уездного полицмейстера. Об этом доложили Зарандиа, который приказал не сообщать Дороте Тодуа о находке, пока не раскроют преступления.
   Преступников и след простыл, а в народе поползли самые разноречивые слухи, и среди них слух о том, будто кровавое это преступление совершил Дата Туташхиа. В доказательство приводилась фраза, которую избитый абраг бросил на прощание братьям Тодуа. Преступление так и не раскрыли. Я уверен, Туташхиа был тут ни при чем, но для Зарандиа важно было, чтобы в глазах народа, и больше всего в глазах Буду и Луки Накашиа человеком, свершившим это тягчайшее преступление, был Дата Туташхиа. Нуца Накашиа, мать убитых братьев, приходилась родной теткой Буду и Луке Накашиа. Завязать смертельную вражду между братьями Накашиа и Датой Туташхиа стало ближайшей целью Зарандиа. Была приведена в действие служба слухов, и сплетня вскоре добралась до братьев Накашиа. Для братьев она была уже не новостью, но, поскольку сплетня приползала к ним с разных сторон, они решили выяснить, откуда она сочится.
   Это был третий угол треугольника.
   А теперь о том, как Мушни Зарандиа свел прочерченные им углы в одну геометрическую фигуру, что, кстати, потребовало работы не меньшей трудности. Необходимо было, чтобы каждая версия, дошедшая до разбойников, имела свои несомненные доказательства. Все они являлись отменными мастерами по части разгадывания всякого рода хитроумных ребусов, шарад и уравнений со многими неизвестными, и обмануть их было совсем не легко. Поверить они могли лишь тому, что, как принято говорить, можно руками потрогать, – факту, вещественному доказательству, в крайнем случае, слову верного человека. Туташхиа нужно было подсунуть новое доказательство, подтверждавшее, что Сарчимелиа и правда отбил у него любовницу, а если не отбил, то, по крайней мере, распускает слухи, что отбил, с тем, чтобы рассчитаться с ним. Сарчимелиа должен был окончательно поверить в то, что Буду и Лука Накашиа ограбили Евтерпию Триандофилида, взяв все ее деньги и добро. У братьев же Накашиа не должно было оставаться сомнения в том, что кровь их тетки и четырех двоюродных братьев лежит на Дате Туташхиа.
   И с этой задачей Зарандиа справился виртуозно. В его плане била предусмотрена и такая тонкость: Туташхиа мог ничего не предпринять, но не заинтересовать его этот слух не мог. Поэтому был пущен еще один слух о том, у кого именно освободилась Бечуни Пертиа от последствий любовной связи с Сарчимелиа. К повивальной бабке, имя которой было использовано в этой версии, дней через десять явилась вполне уважаемая дама, княжна Терезиа Чичуа. Болтая с бабкой о том о сем, княжна поинтересовалась, между прочим, связью Бечуни Пертиа с Ражей Сарчимелиа, и бабка, прикинувшись, что доверяет тайну, подтвердила, что оказала помощь Бечуни Пертиа как раз она. Одним выстрелом Зарандиа уложил двух зайцев: он установил, что так или иначе, но Дата Туташхиа на приманку клюнул, и обнаружил до того не известную ему связь абрага с княжной Терезией Чичуа. Не оставалось сомнения, что Дата Туташхиа предпримет что-то против Сарчимелиа.
   Время и место террористического акта, который был доверен Буду Накашиа еще за четыре года до описываемых событий, наше ведомство установило заблаговременно. Террорист попал в капкан, не сумел выполнить задания и, уложив двух казаков, скрылся в лесу. Младший брат, Лука Накашиа, в этом деле участия не принимал, так как от рождения был слаб разумом. Когда Буду Накашиа ушел в абраги и снискал на этом поприще славу, Лука собрал манатки и, отыскав брата, наотрез отказался возвращаться домой. Так и он стал абрагом. Против Луки Накашиа наши учреждения никакими материалами не располагали. Известно было только, что он расхаживал довольно открыто и, надо полагать, выполнял то, что поручал ему старший брат. Возникла было мысль взять Луку и припугнуть Буду, что, если он не явится с поличным, его младшего брата закуют в кандалы и сошлют в Сибирь, но кто-то вспомнил, что Лука не в своем уме, отдавать его под суд нельзя, Буду знает это не хуже нас, он и не подумал бы сдаваться. Лука, однако, не был настолько слабоумным, чтобы навести нас на след брата, но чтобы скрыть от полиции маршруты, по которым он ходит, разума у него все-таки не хватало. Для Зарандиа и этого было не мало. На тропинку, по которой ходил Лука, подбросили великолепный маузер. Человек, которому было поручено осуществить эту маленькую хитрость, уверял, что Лука не менее получаса осматривал оружие, не прикасаясь к нему. Видимо, в эти полчаса его мозг охватил ситуацию во всех пределах, ему доступных, и не обнаружил опасности, ибо, схватив маузер, Лука лихо заткнул его за пояс и отправился своей дорогой, насвистывая ту же песенку, какую насвистывал, пока не наткнулся на свою находку. Буду Накашиа находкой младшего брата был весьма озадачен, тоже обдумал ее со всех сторон и, не обнаружив ничего подозрительного, приписал все случайности. Маузер, отнятый у богатого офицера и затем отобранный у Евтерпии Триандофилиди, стал собственностью Луки Накашиа. Теперь нужно было, чтобы Сарчимелиа своими глазами увидел это…
   Я уже, кажется, говорил, что Дата и Эле Туташхиа росли и воспитывались в семье Мушни Зарандиа. Добавлю, что в этой семье царила нежнейшая любовь друг к другу и каждый был окружен заботой остальных. Мне известно с совершенной достоверностью, как близко к сердцу принимал Мушни Зарандиа судьбу Даты и Эле, и страдание его было истинно и глубоко. Он не только помогал Эле Туташхиа деньгами наравне с помощью своим родителям и старшему брату, но заботился о доме и хозяйстве этой одинокой незамужней женщины. И Мушни, и его старший брат, и старики родители были для Эле и Даты близки, как могут быть близки лишь родные братья и собственные родители. Для стариков же Зарандиа судьба их осиротевших воспитанников была постоянным источником горя и слез. Я твердо знаю, что, хотя жизнь развела Мушни Зарандиа и Дату Туташхиа по сторонам, до крайности противоположным, их уважение друг к другу и братская кровная любовь не были ничем поколеблены. Такова истина, как ни парадоксально она звучит, и если я не прав, пусть господь рассудит и трагическую судьбу этих двух людей, и мое отношение к ним.
   В то время, когда Мушни Зарандиа начал выстраивать свой треугольник, Эле гостила у него в Тифлисе. Старый деревенский дом Туташхиа давно уже нуждался в основательном ремонте, и Мушни дал Эле денег, чтобы перекрыть крышу, а об остальном, сказал он, подумает позже. Он назвал человека, который найдет ей хороших мастеров, и, посадив сестру в поезд, отправил домой. Когда Эле пришла к человеку, рекомендованному двоюродным братом, он сказал, что мастера сейчас заняты у другого хозяина, и как только закончат работу, он пришлет их к ней. Разумеется, этот человек был нашим агентом и придерживал плотников до нового распоряжения Зарандиа. Эле Туташхиа пришлось ждать не так уж долго. В одно прекрасное утро мастера явились, и работа закипела. Один из них, улучив момент, спрятал на чердаке в назначенном месте украшения Нуцы Тодуа, завернутые в ее же платок. Покрыв крышу, мастера удалились, а спустя три дня Эле Туташхиа пришлось опять отправиться в Тифлис, куда ее поспешно вызвали по случаю болезни жены Мушни Зарандиа. Она уехала, заперев дом, на чердаке которого лежало теперь вещественное доказательство того, что именно ее брат извел семью Тодуа. Теперь надо было, чтобы братья Накашиа пробрались в дом Даты Туташхиа и обнаружили там платок с украшениями.
   На этой стадии Зарандиа перепоручил дело своему подчиненному, а сам выехал в Тифлис, где его ждали другие дела. Надо заметить, что Зарандиа одновременно завел еще пять подобных дел в разных уездах Кавказа. Я знал, что до окончания операции еще далеко, и его возвращение удивило меня. Он явился ко мне сам, прежде чем я успел пригласить его, и доложил о ходе дела.
   – Вы вернетесь туда? – спросил я.
   – Нет, там уже нечего делать.
   – Каких результатов вы ожидаете?
   – Предугадать можно лишь приблизительно… тем более в таких делах – вы знаете это лучше меня. Полагаю, однако, что задуманное нами должно состояться.
   – То есть ликвидация старшего Накашиа или их обоих, примирение Сарчимелиа с дальнейшим использованием его по нашему ведомству, полнейшая компрометация Туташхиа, доведенная до степени, когда иного выхода, как примириться с нами, у него не останется… Так я вас понимаю?
   – Именно так, – подтвердил Зарандиа. – Но всему этому посчастливится произойти, если только Туташхиа не распутает наш клубок и не успеет оповестить и успокоить остальных преступников. Чем больше уходит времени, тем реальнее эта угроза.
   – Если братья Накашиа обнаружат украшения своей тетки на чердаке Туташхиа, неужели и тогда еще влияние Туташхиа способно будет провалить наш замысел?
   – Все может быть, – сказал Зарандиа, – но так или иначе, мое присутствие там уже ничего не изменит.
   Был вопрос, который с самого начала волновал меня, но я никак не мог выбрать минуты, в которую можно было его задать. Мне было неловко и сейчас, меня одолевали сомнения, пока наконец я не поймал себя на мысли, что любая минута годна для этого, лишь бы не подвела смелость.
   – В сложившихся обстоятельствах, – сказал я, – не исключен вариант, когда будет убит один Туташхиа, а все остальное останется неизменным. Не так ли?
   – Это исключено! В двух углах из трех непременно будет принято решение, желательное для нас, и при всех случаях Туташхиа останется жив.
   – Отчего такая уверенность?
   – Оттого, что Туташхиа много сильнее Сарчимелиа и двух Накашиа, вместе взятых!..
   – Почему же столь различны их возможности?
   – Так распорядилась природа, наделив их разными способностями. А потом – нравственность, да еще отточенная воспитанием. Я знаю, люди не могут достичь совершенства, но Туташхиа из тех, кто ближе остальных к нему.
   – Человек предполагает, бог располагает. Ну, а если все же сложится так, что Туташхиа погибнет? – не отступал я.
   – Это произойдет, если Туташхиа окажется слабее других. Проиграет – неизбежно – слабейший. Мы здесь ни при чем. Однако с Туташхиа, повторяю, ничего не случится.
   На том мы и расстались.
   Братья Накашиа отыскали того субъекта, который утверждал, что Дата Туташхиа уничтожил семью Тодуа, и пригласили его в заранее условленное место вместе с человеком, наведшим братьев на след этого обвинителя.
   – Гектор Куправа, почтеннейший, откуда вам известно, что нашу тетю Куцу и ее сыновей убил Дата Туташхиа? – спросил Буду Накашиа.
   – Да откуда мне знать?.. Ничего я не знаю! – заюлил Куправа.
   – Вы поглядите на него! – возмутился посредник. – Ты же мне сам говорил, что это его рук дело.
   Куправа – опять отнекиваться, но в его словах явно сквозили трусость и ложь. Накашиа настаивали. Куправа ни с места, пока дело не дошло до угроз и взведенных курков.
   – Буду-батоно! – бросился он в ноги братьев. – Не оставляй моих детей сиротами! Я все скажу, только не выдавайте меня! Разве мало под солнцем грехов да убийств! Открой я рот, и одним убийством станет больше… Не мучайте меня! Заклинаю вас богом на небе и всеми, кто дорог вам на земле!
   – А ну выкладывай, а то раскрою тебе череп! – прикрикнул Лука Накашиа.
   – Перед тем как Дороте Тодуа взять в жены несчастную Нуцу, вы, помнится, только что новый дом закончили ставить, ровнехонько накануне это было? – спросил Куправа.
   – Так оно и было, ну и что из того? – сказал Буду, припоминая.
   – Ну, а то, что те мастера, которые у вас плотничали, отлично ведь знали вашу Нуцу, и когда пришли за Нуцей шаферы Тодуа, они при этом были… помните?
   – Были вроде бы…
   – Были, точнехонько были. Я сам там был, и помню, что и они были. Может, ты и про меня не помнишь? – обиделся Куправа.
   – Ладно тебе, помню.
   – Вот как Дороте Тодуа вашей Нуце украшения подносил как засватывал ее – этого я и правда не скажу, чего не помню, того не помню, а мастера и сейчас помнят: серебряное кольцо, говорят, было с бирюзой – огромных три камня, брошь – тоже серебряная и тоже с бирюзой, и серьги такие же. Нуца, говорят они, с тех пор так и не снимала их, всегда в них ходила. Мы и запомнили. А теперь ты скажи, была у бедной Нуцы эта бирюза?
   У Буду Накашиа уже кровинки в лице не было, его трясло.
   – Была. Носила. Все правда!
   – Вот эти-то мастера, про которых я вам толкую… видели не так давно Нуцины драгоценности.
   – Где?!
   – Меняли они крышу у Туташхиа… Нашли на чердаке.
   – …Они что, и место назвали? – спросил Буду после долгого и тяжелого молчания.
   На Куправа навалились сомнения. Пересилив себя, он процедил:
   – Сказать-то сказали… а вдруг врут… ну, как не найдешь ты ничего на том месте, что со мной будет?
   Братьям было не до Куправа. Они живо заставили его назвать злосчастное место и, едва рассвело, были уже у дома Туташхиа, облазили все вокруг и, не обнаружив и тени опасности, перемахнули через забор наглухо запертого дома. Еще несколько минут – и в руках их пестрел платок тети Нуцы, в котором хранились украшения. Лука взломал дверь кладовки, вытащил керосин, плеснул на стены дома и поднес огонь. Все это произошло на глазах всей деревни и сопровождалось пространными и крепкими разъяснениями, на которые братья не скупились, желая быть хорошо понятыми местной публикой.
   Что же до Сарчимелиа, то он, естественно, не поверил своей компаньонше. Для этого у него было немало оснований, и прежде всего то, что сам он пошел бы на любой обман даже малых денег ради.
   И Евтерпия Триандофилиди была той же породы – ради заработка она могла пойти на все. Зарандиа нетрудно было предусмотреть, что такого глубокого скептика, как Сарчимелиа, не убедишь, пока не представишь свежие и сильные доказательства. Сама мадам Триандофилиди была бы здесь бессильна. Поэтому следующая сцена была разыграна в ее собственном доме и, разумеется, с ее же согласия. В комнате со следами только что произведенного обыска, где все было перевернуто вверх дном и царил неописуемый хаос, была оставлена накрепко стянутая веревками мадам Триандофилиди. Через полчаса после того, как Зарандиа покинул ее дом, мадам выбралась на улицу, и вопли ее разнеслись по округе. Сбежался народ, явилась полиция, обнаружившая на улице часть вещей, якобы разграбленных братьями Накашиа.
   Расследование продолжалось два-три дня, и, конечно, про ограбление Триандофилиди узнал весь город. Ретивая полиция устроила повальные обыски у всех родственников братьев Накашиа, в каком бы уезде и в какой бы глуши они ни жили. Арестовали, допросили, задержали на время, а потом отпустили на поруки треть или даже добрую половину всех подельцев госпожи Триандофилиди, в том числе и владельца кофейной, с которым у Сарчимелиа несколько позже произошел свой разговор. При этом выглядело все так, будто полицию интересует лишь одно – кто навел братьев Накашиа на дом Триандофилиди?
   Сарчимелиа терялся в догадках, и чем больше размышлял, постигая истину, тем очевидней становилась для него невиновность компаньонши, недоверие к ней гасло, а необходимость встречи с Накашиа все больше завладевала его умом. Но чтобы встретиться с ними и потребовать вернуть деньги, нужно было иметь на руках доказательства совершенно неопровержимые. Поэтому, не довольствуясь фактами, известными ему от надежных людей, он решил заполучить показания Луки-дурачка. Пути-дорожки младшего Накашиа Сарчимелиа знал получше полиции, и не прошло двух недель, как встреча эта состоялась. Маузер Луки Накашиа был засечен Сарчимелиа тут же – они едва успели обменяться приветствиями. Установить, что маузер, торчащий за поясом Луки, именно то оружие, которое было отобрано у богатого офицера на дороге между Ахалсенаки и Зугдиди, а затем переправлено к мадам Триандофилиди, для Сарчимелиа не представляло ни малейшего труда. Один взгляд – и все. И разговора не понадобилось – бандиты тут же расстались. Факт был установлен, и двух мнений для Ражи Сарчимелиа уже не существовало. Не мешало, однако, проверить саму Евтерпию Триакдофилиди и установить, каков убыток. Он пошел ва-банк – объявился в Сухуми. Слежку, разумеется, и не думали снимать, однако полиции было ведено не трогать разбойника, даже если он сам полезет в петлю. Сарчимелиа навестил компаньоншу и, убедившись лишний раз, что морские пираты и Арсен Одзелашвили были поумнее его, убрался восвояси, размышляя о предстоящих переговорах с братьями Накашиа. Он уже не сомневался, что деньги похищены ими, но сомневался, что экспроприаторы их вернут.
   – Ничего от них не получишь! Это же политические – ты что, не знаешь? Сдали они своим мои денежки, – ответил Ража одному из приятелей, который сунулся с советом найти братьев и потребовать у них деньги.
   – Тогда надо взять с собой человека, которого Накашиа уважают и станут его слушать.
   Этот совет показался Сарчимелиа разумным, но кого взять? Тут-то и родилась мысль позвать Дату Туташхиа. Препятствия теперь были немалые. Во-первых, старые счеты, а во-вторых, слухи о том, будто он отбил у Туташхиа любовницу, уже дошли до Сарчимелиа и, стало быть, не могли не дойти до Туташхиа. Посмотреть с другой стороны, так для посредничества и переговоров, для воздействия и давления лучше Туташхиа и не найти. Мысль была очень заманчивой, но можно понять и сомнения Сарчимелиа. Поди узнай, найдешь ли общий язык с Туташхиа. И тут он слышит, что братья Накашиа сожгли дом Туташхиа, и узнает, в отместку за что сожгли. Не долго думая, он бросился его искать. Еще бы! Не то что повлиять на братьев, тут интерес получался один – на союз против Накашиа можно было рассчитывать.
   Но одно дело – хотеть, другое – исполнить. Разыскать Дату Туташхиа Раже Сарчимелиа было так же трудно, как и полиции: работа по компрометации Даты Туташхиа, хоть и медленно, но уже приносила свои плоды, и вполне внушительные. Уже во многих местах, где раньше принимали его с распростертыми объятиями, он теперь не появлялся. Два-три прежних его почитателя сказали ему в лицо, чтобы на их уважение и доверие он не рассчитывал. Другим такой смелости не хватило, но Дата сам почувствовал холод и порвал старую дружбу. Он ни перед кем не оправдывался, не опровергал слухов и не удостаивал никого своими объяснениями. Был только один случай. Настоятельница женского монастыря с резкостью, позволяемой себе лишь ортодоксами, обвинила его в грехах, ему приписываемых.
   – Не тот я человек, мать, чтобы пойти на такое! – только и сказал он ей.
   И ответ его, и спокойствие озадачили настоятельницу.
   – Народ поверил, – сказала она, теряя уверенность.
   Чтобы версия, пущенная Зарандиа, превратилась в аксиому общественного сознания, необходима была самая малость. Платок с украшениями и сожженый дом Туташхиа превратили смутные толки в факт, реальность которого уже никем не оспаривалась. Туташхиа обнаружил, что в глазах народа из благородного абрага, всеми почитаемого и лелеемого, он превратился в злодея, обагренного кровью невинных жертв. Ему не оставалось ничего иного, как принять на себя бремя изгнанника и отшельника.
   А Ража Сарчимелиа рыскал как шакал – все искал его. У Туташхиа еще сохранились приверженцы, люди с ясной и трезвой головой. Сарчимелиа обошел их всех, уговаривая устроить ему свидание с Датой. Туташхиа, конечно, эти просьбы передавали, но ответ до грабителя так и не доходил. Он не унимался – искал. В конце концов то ли Туташхиа надоело скрываться от Сарчимелиа, то ли новые идеи посетили его, но он назначил разбойнику свидание в Бандза, в хижине слепого Мордухая. Сарчимелиа появился за полночь. Дверь была не заперта. Когда он вошел, Мордухай лежал на топчане. Приход ночного гостя его не удивил, но и вставать он не подумал, а лежал вытянувшись и был похож на мумию.
   – Привет тебе, еврей Мордухай!
   – Дай бог тебе здоровья, если для добрых дел ходишь по свету, – рука Мордухая протянулась в сторону другого топчана – старик давал разбойнику ночлег.
   Больше он не проронил ни слова. Туташхиа заставил прождать себя трое суток. Видно, кружил где-то поблизости, высматривая, нет ли ловушки. Лишь на третьи сутки Мордухай заговорил. «Придет», – сказал он, почувствовав, что Сарчимелиа теряет терпение.
   Туташхиа пришел, когда Сарчимелиа спал. Перед его приходом Мордухай незаметно вынул патроны из карабина и револьверов разбойника, положил их на стол. Туташхиа сбросил бурку и устроился на скамье возле очага. Мордухай развел огонь, и когда затрещали дрова, разбойник поднялся и протер глаза.
   – Здравия желаю, Дата-батоно, но я бы ушел, если б ты и сегодня не появился.
   Туташхиа наклонил голову. Разбойник не понял, отвечал ли Дата на его приветствие или что-то другое было у него на уме. Держался Сарчимелиа браво – ему хотелось произвести на Туташхиа впечатление человека лихого и сильного.
   – Мне бы хотелось поговорить с тобой один на один, – кивнул Сарчимелиа в сторону Мордухая.
   Туташхиа махнул рукой, и Сарчимелиа понял, что настаивать не следует.
   – Скажу тебе сразу, Дата-батоно, не за тобой была правда, когда на дороге ты отбил у нас людей, которых мы взяли, но я зла не помню и камня за пазухой не держу. И то вранье, будто я спутался с Бечуни Пертиа. Наплели люди!
   Сарчимелиа подождал ответа Даты Туташхиа, но абраг не проронил ни звука, глядя в лицо собеседника, освещенное огнем.
   Сарчимелиа подумал было, что Туташхиа молчит, подавленный твердостью его тона, но в позе абрага были лишь усталость и спокойствие.
   – Дата Туташхиа, – заговорил он, уже волнуясь, – нет нужды ни мне, ни тебе в наших с тобой распрях. У нас один враг, и если нам вместе прижать его, лучше будет. – Сарчимелиа опять замолчал, ожидая, что скажет Туташхиа, но ответа по-прежнему не было.
   До разбойника, видно, дошло, что не так пошла его речь, и он смутился.
   – Дата-батоно, Накашиа сожгли твой дом. Тебя найдут – убьют. Я в Сухуми у одной бабы деньги хранил – они их забрали, а было этих денег столько, что на них таких домов, как твой, сотню можно поставить – не меньше.