Ашар Амеде. Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

   С той стороны башни замка, где недавно светилось окно г-на де Паппенхейма, был мрак.
   - Как странно! - прошептал Арман-Луи.
   Он собирался было выйти из своего укрытия, как вдруг ему показалось, будто за купами высоких деревьев он различил звук треснувшей сухой ветки, на которую кто-то наступил; этот звук был знаком Арману-Луи, привыкшему бродить по лесам не только днем, но и под светом звезд, когда чувства улавливают все звуки. Он прислушался: такой же звук, только дальше, раздался снова.
   "Ах, негодяи! - подумал он. - Они вышли через караульную дверь!"
   Арман-Луи стремглав помчался туда, к концу тропинки, по которой должны были идти неизвестные. Он дошел уже до опушки с высокими деревьями, когда в ночи вдруг раздался конный топот, и почти тотчас рядом с ним пронесся всадник, темный и легкий, как дух тьмы. Юный дворянин всматривался во мрак ещё какое-то время, тщетно пытаясь найти глазами загадочного наездника в котором, сколь ни стремителен тот был, он все же успел узнать оруженосца графа де Паппенхейма.
   Арман-Луи протянул руку в направлении, куда проследовал темный всадник.
   - Иди, беги, мчись! - сказал он. - Но я все равно узнаю твою тайну!
   И твердым шагом он отправился обратно в Гранд-Фортель. Утром Арман-Луи бросился спешно разыскивать г-на де Шофонтена.
   - Ты прав, - сказал он ему. - Граф что-то затеял.
   И он коротко рассказал ему то, чему был свидетелем накануне.
   - Надо посоветоваться, - сразу отозвался Рено. - Видишь, как приключение, на которое я возлагал столько надежд, обнаруживает свои тайны. Этим нельзя пренебречь! Каркефу, приятель, выскажи и ты свое мнение по этому поводу.
   Каркефу глубоко вздохнул.
   - Я уже чувствую запах зеленого леса и слышу треск ломаемых веток, сказал он. - Я прошу, чтобы меня упрятали куда подальше, где бы никакая сломленная ветка не смогла меня достать.
   - Каркефу, дорогой мой, - снова обратился к нему Рено. - Ты мог бы оказать нам неоценимую услугу: ты ведь знаком с оруженосцем Паппенхейма! Если ты будешь упорствовать и откажешь нам, я вынужден буду просить тебя об этом, но толь ко уже при помощи ветки, специально для тебя отломленной от ствола этой молодой березы.
   - Понял, - сказал Каркефу. - Мы должны бежать навстречу опасности? Бежим! Быстро!
   - Каркефу, друг, ты ангел!
   - Да, господин маркиз, только тощий ангел. Оруженосца, о котором вы говорите, я знаю. Он носит огромную рапиру, от которой у меня начинается нервная дрожь, когда я вижу её. Однажды я расположил его к себе тем, что показал кабачок, где подают слабое анжуйское вино, которое он очень уважает.
   - Какой приятный оруженосец! А заглядывает ли он хоть иногда в этот кабачок после того случая, когда ты столь любезно указал ему туда дорогу?
   - Хоть иногда? Зачем вы его обижаете?! Да он ходит теперь туда каждый день, к тому же дважды: утром, чтобы освежить мозги, а вечером - чтобы снять усталость.
   - Надо, чтобы ты помог нам устроить засаду по соседству с этим самым слабым анжуйским, к которому твой друг оруженосец испытывает столь нежное чувство привязанности.
   - Господа! Я далек от мысли, что нам это не удастся. Я попробовал тогда немного этого вина, которое подает матушка Фризотта, эдакая кумушка с пылающим взором. Когда-то я даже был к ней неравнодушен... Кстати сказать, кабачок стоит на опушке леса, у пустынной дороги, и как раз в такое время, как сейчас, оруженосец мэтр Ганс любит наведаться туда, что бы пообщаться с кувшинами матушки Фризотты... А потому, мне кажется, пора! Следуйте за мной! Я знаю, что поблизости от кабачка есть кое-какие темные закуточки, где можно будет поджидать оруженосца, отдыхая. Когда её величество Фризотта выйдет из своего заведения куда-нибудь в погребок, я потребую позволения первым допросить его - тогда я отомстил бы ему за страх, который он не раз внушал мне своей начищенной до блеска рапирой.
   - Принимаю твой план, - согласился Рено.
   Каркефу встал. Г-н де ла Герш последовал его примеру, и они втроем отправились в путь. Уже через час Арман-Луи, Рено и Каркефу добрались до кабачка матушки Фризотты, оттуда доносилось пение.
   - Мерзавец! - сказал Каркефу. - Он уже там! Он не подождал меня!
   Друзья обменялись недоуменными взглядами.
   - А если, вместо того, чтобы томиться здесь в холоде и скуке, мы все же войдем внутрь? - предложил Арман-Луи.
   - Да, пожалуй, - согласился Рено.
   - Господа, как мы уже договорились, я вхожу первым, предупредил Каркефу. - Но если меня убьют - прошу: помолитесь за мою душу.
   Прямо у двери кабачка Каркефу столкнулся с матушкой Фризоттой, смазливой пухленькой брюнеткой, которая приветливо улыбалась. Он игриво поцеловал её в обе щеки.
   - Моя принцессочка! - сказал он. - Эти два молодых сеньора хотят обсудить очень важное дело с мэтром Гансом. Не пугайся, если они немного пошумят. За разбитые кувшины и прочее будет заплачено.
   - Любезный маркиз де Шофонтен! Милейший граф де ла Герш! - Проходите, господа! Я - глуха и нема, - пригласила кабатчица.
   Каркефу пристроился рядом с ними и, поглаживая подбородок, поглядел на двух друзей, глаза его, казалось, говори ли при этом: "Вот так все решается!".
   Почти тотчас же он толкнулся в дверь небольшой комнаты, где мэтр Ганс, погруженный в созерцание керамической кружки, размышлял о превосходстве анжуйского вина над немецким пивом. Естественно, что в этот момент он с презрением относился к ячменю и хмелю - составляющим пива. Каркефу легонько стукнул его по плечу.
   - Поговорим, приятель, - сказал он.
   И, взяв кружку мэтра Ганса, залпом опустошил её.
   Одновременно Арман-Луи и Рено сели по обе стороны стола: один, наставив на него пару пистолетов, другой - обнаженный сверкающий кинжал.
   Мэтр Ганс стал бледным как смерть.
   - Что все это значит? - крикнул он.
   - Увы, это означает, что эти господа обеспокоены вашим здоровьем, мой господин! - ответил Каркефу. - Они полагают, что вы относитесь к своему здоровью с небрежностью, которая внушает опасения... К примеру, вы позволяете себе прогуливаться вечером по лесу с очень неприветливыми людьми.
   - Кто - я? - пролепетал мэтр Ганс.
   - Вы, почтенный оруженосец! Тогда как вечерний воздух весьма вреден для здоровья! Кроме того, вы зачем-то входите в замок этого дворянина, Каркефу указал на Армана-Луи. - И к тому же входите почему-то по куртинной лестнице, а выходите через караульную дверь. Затем едете по скверной дороге, рискуя упасть и сломать ногу.
   - Это недоразумение, друг мой: в эту пору я уже облачаюсь в ночное платье, чтобы, после молитвы, отойти ко сну.
   - Вас узнали, мэтр Ганс, несмотря ни на что - будь вы хоть в шапке из лисьего меха, вроде этой, что у вас на столе.
   Бедный оруженосец схватил злополучную шапку, пытаясь сбросить её под лавку.
   - Слишком поздно! - остановил его жестом Каркефу. - Но, чтобы не подвергать вас этому жуткому падению на скверной жуткой дороге, эти господа желают знать: что за человек увлек вас с собой в это мрачное ночное путешествие, и с какой целью вы взбирались с ним наверх к господину де Паппен гейму?
   Мэтр Ганс был в полной растерянности: с одной стороны, он видел перед собой два пистолета внушительного вида и зловеще сверкающий кинжал, с другой стороны, он понимал, что его благородный хозяин не простит ему его болтливость. Любому, кто лишь едва откроет рот, граф Годфруа обещал проломить голову, - этот способ он считал самым надежным, чтобы научить своих слуг молчанию. Мэтр Ганс задрожал от страха при мысли об этом. Но тут ему в голову пришла идея: не показать ли для начала свою смелость, а потом, если она ни на кого не произведет впечатления, - сдаться?!
   - А если мне нравится молчать! - рявкнул мэтр Ганс, положив руку на гарду своей рапиры с видом Титана. - Найдется ли здесь кто-нибудь, способный заставить меня заговорить?
   - Каркефу! - позвал Рено.
   - Слушаю, господин маркиз!
   - Нет ли у тебя куска веревки в кармане?
   - Всегда найдется, - Каркефу положил на стол два локтя хорошей пеньковой веревки, тонкой, ровной и очень крепкой. - Совсем новая, добавил он.
   Мэтр Ганс попытался выдернуть из ножен свою рапиру, но она не поддалась - и это был последний отчаянный жест его доблести.
   - Кончай дергаться! - сказал Рено, схватив его за руку. - Ты видишь эту веревку? Если через три минуты ты не признаешься во всем, она будет у тебя на шее! И если через пять минут мы не узнаем о ваших с графом делах, я стяну её у тебя на шее так туго, что ты уже больше не сможешь пить свое анжуйское.
   - Если ты все расскажешь, этот кошелек - твой! - продолжал наступать на него в свою очередь г-н де ла Герш, бросив на стул туго набитый шелковый кошелек, который упав, глухо звякнул.
   Мэтр Ганс грустно посмотрел на свой кувшин с вином: Каркефу маленькими глотками допивал его. Оруженосец вздохнул и перевел глаза на кошелек: сквозь шелк просвечивали золотые монеты.
   - Одна минута! - начал считать Арман-Луи.
   - О Господи Иисусе! - прошептал мэтр Ганс, с ужасом вспомнив угрозы г-на де Паппенхейма.
   Он бросил робкий взгляд на окно, которое было закрыто, затем посмотрел на плотно закрытую дверь. Из соседней комнаты доносилось пение матушки Фризотты.
   - Две минуты! - продолжал отсчитывать время Арман-Луи.
   - Святая Дева! Да если мой хозяин узнает, что я проболтался, он же убьет меня! - запричитал оруженосец, хлопнув себя рукой по лбу и холодея от страха.
   - Ты получишь двадцать пистолей и право дать себя сцапать в другом месте, - пообещал Арман-Луи.
   Мэтр Ганс попытался снова приподняться, но опять был возвращен на свою скамейку.
   - Три минуты! - выкрикнул Каркефу. Он схватил веревку и перебросил её через потолочную балку.
   - Господа! Я все расскажу! - взмолился в отчаянии мэтр Ганс.
   - Умница! Я знал, что наши доводы все же убедят тебя, - проговорил Каркефу, тем не менее прилаживая для него скользящую петлю.
   Почувствовав дурноту при виде веревки с петлей, раскачивающейся на высоте его шеи, мэтр Ганс тотчас заговорил, быстро, без пауз, и умолк только тогда, когда рассказал все: о своем визите к капитану Якобусу, об их разговоре с графом де Паппенхеймом, о решениях, принятых на этой ночной встрече и, наконец, о тайном исчезновении из замка. Став на путь признания, подгоняемый страхом, он не упустил ни одной детали.
   - Ах, так это был капитан Якобус? - удивился Арман-Луи. - Не тот ли это тип с рыжими усами, который живет в трактире "Три пинты", что стоит при дороге у Распаханного поля? Возле этого капитана вечно топчется дюжина бездельников, которых он называет солдатами. Не он ли говорил, что набирает их для армии, которую господин кардинал готовит для выступления против испанцев?
   - Эти солдаты - порядочные люди - каждое воскресенье они ходят в церковь, - сказал оруженосец.
   - И каждый день занимаются грабежами, - возразил ему Рено.
   - Сударь, тому, о чем болтают, надо верить только на половину...
   - Мы говорим о капитане Якобусе, - сказал Рено. - Значит, говоришь, он стал лагерем в трактире "Три пинты"?
   - Да вот уж около недели, потому что его люди устали.
   - Нет ли у него, как у тебя, каких-нибудь пристрастий, чтобы воспользовавшись ими, можно было бы застать его врасплох?
   - О нет, капитан не пьет вовсе!
   - Это порок! - съязвил Рено.
   - Зато у него нежное сердце, и все вечера, когда он свободен от дел, он проводит в маленьком доме с красной дверью, который находится в полумиле от трактира. Там воркует одна голубка...
   - Я её знаю! - сказал Каркефу. - Это ещё одна матушка Фризотта, только блондинка, и зовут её Евфразия.
   - Капитан Якобус влюблен в нее, - объяснил мэтр Ганс. - Он не может спокойно спать, если не повидает её.
   - Итак, он наш! - заключил Рено.
   - Мэтр Ганс, теперь вы свободны. Больше мы вас не задерживаем, заговорил, поднимаясь, Арман-Луи. - Но если графу де Паппенхейму станет известно хоть слово, одно только слово из нашей беседы, так же наверняка, как и то, что я ла Герш, пулей из пистолета я размозжу вам голову.
   - Ах, сударь! Не стоит трудиться! Как только мой хозяин догадается о том, что вам все рассказал, он меня просто задушит, - сделав над собой усилие, оруженосец стал на ноги. - А теперь, господа хорошие, - добавил он, - позволено ли мне удалиться?
   - Уходи! И мой тебе совет: не суйся больше в трактир "Три пинты".
   Г-н де Шофонтен ещё не закончил говорить, а мэтр Ганс уже открыл дверь и улизнул прочь.
   - А нам пора наведаться к капитану Якобусу. - сказал Арман-Луи.
   Тяжкий вздох вырвался из груди Каркефу:
   - Вам, кажется, доставляет удовольствие то, что мы подвергаем себя опасности, что идем на верную гибель? - спросил он, обращаясь к маркизу.
   - Более того, я считаю, что мы потеряли понапрасну много времени, ответил Рено.
   - Хочу засвидетельствовать вам следующее: в моих венах нет больше ни капли крови, - сказал Каркефу. - Но следуйте за мной: я знаю проселочную дорогу, которая ведет прямо в красный дом мадам Евфразии.
   Ночь уже совсем опустилась на землю, когда три приятеля очутились наконец перед домом, все окна которого были закрыты. Каркефу приложил ухо к щели в ставне, сквозь которую пробивался лучик света.
   - Там шушукаются и смеются, - сказал он тихо и, прильнув глазом к маленькому отверстию, которое позволяло наблюдать за тем, что происходило внутри, добавил: - Стол накрыт, волк - в овчарне.
   Дорога, по которой капитан Якобус пришел в трактир "Три пинты", была с обеих сторон обсажена развесистыми дубами. Каркефу вместе с двумя приятелями проследовал по ней и сел на траву, свесив ноги в канаву.
   - Если капитан на лошади, он ускользнет от нас, - сказал Арман-Луи.
   - Я давно знаком с мадам Евфразией, - похвастал Каркефу. - Это довольно скромная, всегда укутанная особа. Занавесочки на её окнах, как и сейчас, обычно целомудренно опущены. Она раздвинула бы их, если бы услышала топот копыт: значит, капитан пришел пешком.
   - У этого придурка на все есть ответ, - заметил ему Рено.
   - Увы! господин маркиз. Пусть я придурок, да все вижу! Позвольте, я вручу мою душу Богу... Рапира капитана, может быть, чуть короче рапиры мэтра Ганса, но зато рука капитана будет посильнее. Не пройдет и часа, как он продырявит мою кожу... бедная моя дорогая кожа!
   Луна хотя и была в окружении нескольких белых ватных облаков, но в бледном её свете все же просматривался большой кусок дороги. Деревья стояли не шелохнувшись. Тихо, ни ветерка. Только филин ухал где-то во мраке ночи.
   - А если нам уехать? - спросил Каркефу.
   - Вино подано, значит, его надо пить! - ответил Рено на шутку шуткой.
   - Ах, господа, всем известно, что я не пью!
   - Лицемер! - перебросился словом и Арман-Луи.
   В то время красная дверь одинокого домика открылась и внезапно вырвавшийся из неё свет залил дорогу. Силуэты двух теней вырисовывались в квадрате освещенного пространства: один из них тотчас огляделся вокруг и глубоко завернулся в плащ, заботливо высвободив правую руку. Затем дверь закрылась, погасив свет, и все погрузилось во мрак.
   Почти сразу на дороге послышались шаги.
   - Вот он! - прошептал Каркефу.
   Капитан бодро вышагивал, напевая.
   - Вы слышите? - снова проговорил Каркефу: - Громовой голос, Геркулесова поступь... Господа! Мне плохо, я теряю сознание!
   Каркефу упал и, ползя по земле, крепко привязал к стволу дуба, по правую сторону дороги, один конец веревки; другой её конец он обмотал и туго затянул вокруг березовых пней, по левую сторону дороги.
   Та же самая веревка, что недавно привела в ужас мэтра Ганса, теперь была натянута на высоте шести дюймов над землей и совсем не заметна в темноте.
   Капитан Якобус только что углубился в лес. То ли из присущей ему осторожности, то ли потому, что ему послышался легкий шорох, но уже с первых шагов он остановился и пристально вгляделся в неясные очертания дороги.
   - Помоги нам, Бог Фехтования! - прошептал Рено.
   Или Бог Фехтования внял молитвам дворянина, или капитан не заметил ничего такого, что подтвердило бы его внезапную настороженность, - но он снова двинулся вперед. Минута или две отделяли его от столкновения с натянутой веревкой. Каркефу затаил дыхание. Капитан ускорил шаг - но вдруг он зацепился ногой за веревку, упал и растянулся на дороге.
   Страшные проклятия сорвались с его губ, но, прежде чем подняться, он попытался выхватить из ножен ту самую рапиру, при одной лишь мысли о которой Каркефу холодел.
   Вскочив на ноги, капитан огляделся: три человека, обнажив шпаги, преграждали ему путь.
   - Не волнуйтесь! - сказал ему Каркефу. - Я взял на себя труд освободить вас от этой слишком острой железки ничего: нет более опасного для человека, который падает.
   - Ах, так это засада! - сказал капитан, скрестив руки на груди.
   - Сударь, мы можем объясниться, - холодно заверил его Рено.
   - Трое против одного?.. Если вы дворяне - это не по правилам, но если вы бандиты - что вам нужно?
   Г-н де ла Герш подошел к нему ближе:
   - В замке, неподалеку отсюда, живут старик, молодая девушка, десять жалких слуг. Один человек, вопреки гостеприимству хозяев, задумал план похищения девушки, живущей под присмотром старика. А вы, капитан Якобус, не задумываясь, предлагаете гостю свои услуги и услуги своего отряда, чтобы осуществить его затею, к тому же за это преступление он обещал вам сто золотых экю - и это поступок дворянина?
   В ответ капитан выхватил из-за пояса кинжал и в бешенстве выкрикнул:
   - Ты забыл, что у меня есть ещё и это оружие? Умри же! - и, словно пантера, он набросился на Армана-Луи.
   Но молодой человек увернулся от его выпада и, скользнув под руку капитана, схватил его за горло с такой силой и так резко, что с синим лицом и налитыми кровью глазами его враг тяжело рухнул на землю.
   Не теряя ни минуты, Каркефу связал ему ноги и руки.
   - Ничтожества! - крикнул капитан, приходя в себя, барахтаясь в дорожной пыли.
   - Сударь, - сказал Рено. - Не надо сердиться на моего друга: он гугенот - и научен всякого рода премудростям в общении с простыми людьми. В сущности, его воззрения полны благодушия и таковы, что и истинный католик также был бы счастлив их принять. Просто он хочет уберечь вас от соблазна и предоставить вам такое убежище, где бы вы предавались размышлениям о суетности жизни. Не беспокойтесь о тех свечах, которые должны будут появиться в окне графа де Паппенхейма. Господин де ла Герш берет на себя труд задуть их; я ему в этом помогу.
   Капитан напряг мускулы, чуть ли не разрывая их, но веревки, которыми он был связан, не поддавались.
   - Я понимаю ваш гнев, - продолжал Рено. - Но, принимая во внимание то, что, с одной стороны, вы теряете сто золотых экю, то есть кругленькую сумму, а с другой, что вы рискуете лишиться жизни, я предлагаю вам за это компенсацию.
   Капитан Якобус вдруг успокоился.
   - Как вас зовут, сударь? - спросил он.
   - Маркиз Рено де Шофонтен.
   - Теперь я припоминаю вас.
   - Я надеюсь.
   Каркефу срезал, между тем, несколько крепких веток и сладил из них носилки. На эту импровизированную кровать и положили капитана.
   - Куда мы теперь? - спросил Каркефу.
   - Ко мне, - ответил Рено. - Я хочу, чтобы капитан Якобус запомнил мое лицо при свете дня и не забывал никогда.
   Через два дня после того, как был схвачен капитан Якобус, г-н де Шарней известил своего гостя, графа Годфруа, о том, что завтра уезжает не целый день для решения важных дел за пределы Гранд-Фортель.
   - Я покину замок рано утром, если не возражаете. Вместо меня остается господин де ла Герш, - сказал он.
   Г-н де Паппенхейм и мэтр Ганс обменялись многозначительными взглядами.
   - Не беспокойтесь, господин граф! Скоро и я распрощаюсь с вами, ответил г-н де Паппенхейм.
   Уже через несколько часов три свечи полыхнули в окне немецкого дворянина.
   "Ну-ну! Значит, похищение намечено на завтра", - подумал Арман-Луи, стоя на посту на Вороньем холме.
   После того, как капитан Якобус был схвачен на дороге у красного дома, Каркефу расположился на постой в Гранд-Фортель, чтобы в нужное время успеть предупредить Рено о том, что происходит с гугенотом. В случае необходимости у него на конюшне была приготовлена оседланная и взнузданная лошадь.
   - Мчись во весь опор! И чтобы на рассвете был здесь! - сказал ему Арман-Луи.
   Каркефу поставил ногу в стремя, стегнул лошадь хлыстом и дал шпоры.
   - Все эти волнения сокращают мне жизнь! - сказал он.
   7.
   Большому кораблю - большое плавание
   С тех пор как г-н де Паппенхейм обговорил свой план с капитаном Якобусом, он окружил Адриен повышенным внимание и заботой. Челядь он осыпал золотом. Его щедрость сразу же покорила лакеев.
   "Моя дворня сбита с толку!" - понял Арман-Луи.
   Но, как и Рено, он не терял времени даром. Один из них произносил пространные речи перед католиком, другой собирал гугенотов, некогда группировавшихся вокруг него. Оба лидера не утратили влияния на свои бывшие когорты, их красноречие, вызванное на этот раз неминуемой и непредсказуемой опасностью, пробуждало смелость и мужество в юных сердцах. Самым отважным они выдали оружие из арсенала замка, в нескольких словах предупредив, что те будут иметь дело с неким немцем, который хочет обойтись с французами как с покорным народом.
   При этих словах все сыны Галлии, привычные к дракам с детства, исторгали грозные крики.
   - Возможно, прольется кровь, - предупредил Рено, - те, кто этого боится, могут уйти.
   Никто не шелохнулся.
   После того, как в сопровождении трех самых надежных и самых смелых охранников из дворни г-н де Шарней покинул пределы замка, когда в небе ещё блистали звезды, Арман-Луи тихонько постучал в дверь комнаты, где спала м-ль де Сувини.
   Дверь открыла перепуганная камеристка.
   Арман-Луи, преисполненный благоговейного трепета, подошел к алькову, скрытому за длинными портьерами из белой саржи.
   - Ах, Боже мой! Это вы, Арман? - спросил застенчивый голос, серебряные нотки которого заставили биться сильнее сердце г-на де ла Герш.
   - Да, это я, - ответил молодой человек, окидывая взглядом эту девичью комнату, где почивала та, которую он любил больше всего на свете. Он готов был целовать все, что находилось здесь: мебель, обивку, любые пустячки, принадлежащие Адриен, которых касались её руки.
   - Что-то случилось? - снова мягко спросила м-ль де Сувини.
   - Если вы доверяете мне, - сказал он, - Бога ради вставайте и следуйте за мной.
   - Великий Боже! Замок горит?! - в испуге возопила камеристка.
   - Нет, но, возможно, что через час загорится. Теперь - больше ни слова.
   М-ль де Сувини знала, что г-н де ла Герш никогда не поступал необдуманно. Сообразив, что случилось что-то серьезное, быстро, без разговоров она оделась.
   Арман-Луи проводил её в тесную комнату одной из башен замка, у массивной двери в которую поставил охрану из четырех человек, вооруженных аркебузами и шпагами.
   - Если того потребуют обстоятельства, вы должны буде те убить друг друга, - сказал он им.
   - Мы готовы! - ответил главный из них.
   Занималась заря. Арман-Луи вышел из замка.
   Глухой шум, напоминавший передвижение войска, нарушил прозрачную тишину. Вскоре на опушке леса показались отряды, впереди шел Рено. Арман-Луи насчитал больше сотни бойцов.
   Глаза г-на де Шофонтена сияли счастьем.
   - Оркестранты готовы? - спросил он г-на де ла Герш.
   - Да, господин дирижер, готовятся, - ответил Арман-Луи, улавливая шум, доносящийся со стороны конюшен, где ночевали всадники г-на де Паппенхейма.
   - Ora pro nobis! ° - прошептал Каркефу востря шпагу о рукав своего камзола.
   - - -- - °Ora pro nobis! - молись за нас (лат.). Прим. пер.
   Армия Армана-Луи заняла самые выгодные позиции. Ни одно человеческое существо не смогло бы выйти из замка, не будучи сметенным огнем из пятидесяти мушкетов. Опытный тактик вряд ли выдумал бы нечто лучшее.
   С первыми лучами солнца г-н де Паппенхейм вышел в боевых доспехах: со шпагой на боку, кинжалом у пояса, в кирасе. Мэтр Ганс появился рядом с ним также в полном боевом снаряжении, но немного бледный.
   В губах у графа был серебряный свисток, который издавал пронзительный звук.
   Двери конюшен открылись, и пятьдесят всадников вышли из них. Они молча выстроились во дворе.
   - Пятьдесят! - насчитал Арман-Луи, хотя полагал, что их должно было быть не более двадцати.
   Значит, г-н де Паппенхейм пополнил свою банду тридцатью негодяями из добровольцев, и эти тридцать бандитов один за другим ночью проникли в пределы Гранд-Фортель. Соотношение сил изменилось. Теперь немецкий граф демаскировал свою армию. Но если бы, кроме того, появились бы ещё и люди капитана Якобуса, извещенные каким-то тайным способом, успех сражения стал бы сомнителен. Арман-Луи решил воспользоваться моментом.
   Он покинул наблюдательный пункт, на котором все ещё находился, и поспешил к всадникам графа. У всех у них были пистолеты в седельных кобурах и сабли в ножнах.
   Увидев его, г-н де Паппенхейм нахмурил брови.
   - Вы уже на ногах?! - медленно проговорил Арман-Луи. - Господин граф сегодня отправляется на охоту?
   - Да, - ответил немец со странной улыбкой. - Я собираюсь затравить лань, жду псарей.
   Он сделала несколько шагов в сторону больших ворот замка и посмотрел на деревню, купающуюся в белом мареве утреннего солнца.