Ашар Амеде. Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

   Арман-Луи последовал за ним.
   - Если ваши псари - это те, как мне кажется, кто находится под командованием капитана Якобуса, не ждите их, - холодно сказал он.
   Г-н де Паппенхейм побледнел и посмотрел на г-на де ла Герш. Мэтр Ганс дрожал всеми своими членами и норовил спрятаться за спину своего хозяина.
   - Вы знакомы с капитаном Якобусом? - спросил граф Годфруа.
   - Немного. Думаю, что его люди потеряли своего командира, - продолжал Арман-Луи.
   - Вот как!
   - Я встретил его вчера вечером, но с тех пор, насколько мне известно, он так и не увидел зажженных свеч, что Ваша Милость выставляла для него в окне.
   Рено только что пробрался к воротам, но не устоял там.
   - Это правда, - сказал он. - Со вчерашнего вечера отважный капитан мой гость, он живет в чистой комнате и смотрит в небо через железную решетку.
   Г-н де Паппенхейм закусил ус - волна ярости охватила его.
   - Мэтр Ганс! - крикнул он. - Схватите этого молодого петушка и бросьте его на круп моей лошади!
   - Мэтр Ганс... - вторя ему, сказал Рено. - Мэтр Ганс никогда не осмелится сделать это!.. Я его знаю! - засмеялся Рено. - Мэтр Ганс слишком хорошо запомнил кабачок матушки Фризотты.
   - Ах вон оно что! - вскричал граф Годфруа, повернувшись к оруженосцу и все наконец поняв.
   Сжав кулак, он нанес ему такой страшный удар по лбу, что несчастный мэтр Ганс, выронив поводья, тяжело рухнул на землю лицом вниз.
   - Первая градина упала! - почесав затылок, прокомментировал Каркефу, стоя за спиной Рено.
   - Теперь я объявляю войну! - вскинув голову, сказал г-н да Паппенхейм. И молниеносно выхватил шпагу.
   Пятьдесят всадников последовали его примеру.
   - Война так война! - кивнул Арман-Луи.
   По сигналу, который он дал, вскинув шпаги, десять человек появились на стене замка, прямо напротив него, десять других - у потайного хода, ещё столько же за бойницами, у всех дверей, у каждого окна - и всюду протазаны, копья, аркебузы, бердыши: круг черных стволов и сверкающих лезвий.
   Г-н де Паппенхейм прошелся взглядом по своему войску. Глухой ропот, смысл которого он сразу понял, прокатился по рядам его банды.
   - Хорошо сработано, сударь! - сказал он, теребя рукой гарду своей шпаги.
   - Господин граф, - заговорил г-н де ла Герш. - Я думаю, вам было бы уместнее отказаться сегодня от охоты, а завтра отправиться в Германию. На таких условиях я оставил бы вас в покое.
   - Это приказ, сударь? Однако я ещё не побежден!
   - Нет, это совет. Кровь не пролита только потому, что вы пока ещё мой гость, а также гость господина де Шарней и м-ль де Сувини.
   Глаза г-на Паппенхейма все это время шарили вокруг, как у загнанного сворой собак кабана, который ищет выхода: всюду мушкеты, всюду железные копья, вокруг бесстрашные и решительные лица. Вдали, на равнине, - ни шлем не блеснет, ни клубков пыли, поднятой лошадиными копытами. А рядом с ним пятьдесят человек, решимость которых, как подсказывала ему интуиция, была поколеблена.
   Арман-Луи уловил тень смятения на лице графа. Он шагнул к нему и сказал, опустив острие шпаги:
   - Между прочим, мы играем не на равных, - проговорил он бесстрастно. Сейчас здесь я, конечно могу лишиться жизни, ну а вы в таком случае потеряете честь!
   Г-н де Шофонтен также счел нужным обратиться к графу:
   - Теперь вот, прошу вас, переходите к рукопашной! Бейте! И пусть вся Франция узнает о том, что натворил граф де Паппенхейм, наследный маршал Германской империи!
   Сказав это, Рено взмахнул шпагой и подождал.
   Г-н де Паппенхейм изменился в лице. Какое-то мгновение его рука была поднята, как если бы он собирался дать сигнал началу сражения, но всадники его, увы, оказались в железном кольце, - битва, он понял это, была заведомо проиграна. Сунув шпагу в ножны, он приподнял шляпу, под которой стали видны проступившие на его мертвенно-бледном лбу два красных скрещенных меча.
   - Господин граф, - сказал он Арману-Луи. - Завтра я уезжаю в Германию.
   - Что ж, сударь, идемте завтракать! - грустно ответил Рено.
   8.
   Коршуны и соколы в пути
   Через двадцать четыре часа после этой сцены, которая могла иметь страшные последствия, граф Годфруа покинул замок Гранд-Фортель.
   У выхода из ворот н обернулся к Арману-Луи:
   - Я чувствую, что мы скоро увидимся, господин граф, - сказал он, как всегда со странным акцентом.
   - Господин маршал, и я надеюсь на то, - ответил г-н де ла Герш.
   М-ль де Сувини, которая дышала свободно с тех пор, как г-н де Паппенхейм назначил день и время отъезда, проводила дворянина до ворот замка. Она корила себя даже за свои предубеждения против него, ничего не зная о событиях, произошедших накануне.
   Перед расставанием граф Годфруа снял шляпу:
   - Я не говорю вам прощайте, но хочу сказать: до свидания, сударыня, сказал он, отвел взгляд и встретился глаза ми с г-ном де ла Герш.
   Поцеловав руку Адриен с галантным поклоном, он вскочил в седло и, надев шляпу, пришпорил коня и исчез в облаке пыли.
   - Наконец-то можно поспать, - сказал Каркефу.
   "Упущена такая возможность сразиться", - подумал Рено, лаская эфес шпаги.
   Он выждал ещё двадцать четыре часа, затем послал Каркефу на разведку, чтобы убедиться, что г-н де Паппенхейм покинул пределы провинции, и облегченно вздохнул, узнав, что с этой стороны как раз полный порядок. Затем он вошел к капитану Якобусу.
   - Сударь, вы свободны, - предельно вежливо обратился Рено к нему.
   Пленник вскочил на ноги:
   - Свободен?! - повторил он. - Наконец-то свободен!
   - Да, ваш злой демон немец уехал. Больше он не сможет склонить вас к преступлению.
   Капитан туго затянул портупею.
   - Господин маркиз, могу я идти домой? - спросил он. - Вы, надеюсь, догадываетесь, что это значит?
   - Если вы просто-напросто хотите нанести визит в трактир "Три пинты", вы найдете его, безусловно, на том же месте, где вы его видели в последний раз, никто его не разрушил. Что же касается ночных птиц, которые его населяют, то если вы намерены им что-то сказать, оставьте эту затею: они улетели.
   - Уехали мои наемники, мои ландскнехты, мои бойцы!
   - Да, один за другим! Когда совы не находят больше в лесу ни крыс, ни мышей, они улетают. Так и люди. Самые преданные, надо отдать им должное, прихватили с собой даже ваши вещи и ваших лошадей, чтобы они не достались ворам.
   Капитан в гневе топнул ногой.
   - Бандиты! - проговорил он.
   - Эти люди любят порядок и бережливость, а это качества, которые надо уважать. Впрочем в ваше долгое отсутствие они решили, что вы приняли монашество; я видел, как трое вас оплакивали. Простите их.
   Капитан Якобус бросал жуткие взгляды в слуховое окно, как будто мог увидеть там, в деревне, тень этих коварных солдат.
   Вдруг какая-то мысль овладела им, и лицо его озарилось внезапной радостью.
   - Ладно, - сказал он. - Не пойду я в трактир "Три пинты". Я знаю другие гнездышки, в которые можно завалиться!
   Рено тронул его за рукав кончиком пальца:
   - Ах-да! Еще одно слово, - сказал он. - Красный дом пуст. Ваш лейтенант - красивый, надо сказать, парнишка - заглянул туда однажды утром, и м-м Евфразия, которая была безутешна по причине вашего отсутствия, последовала за ним, чтобы вечно оплакивать вашу кончину.
   - Вот дьявол! Нечем, нечем мне отомстить за себя! - Выходя из себя, крикнул капитан.
   - Прошу прощения, сударь, вот там вас ждет оседланная лошадь, которую я хочу преподнести вам в память о часах, проведенных у меня. Ваше оружие уложено в футляр. Но я должен вас предостеречь: капитан конной жандармерии де Герэ прослышал о разных мелких проступках, в которых злые языки обвиняют вас. Не верят, что вы затеяли соединиться с армией господина кардинала. Будьте осмотрительны! Любой легкомысленный шаг может погубить вас!..
   Не ответив, капитан Якобус спустился во двор, широко шагая. Крепкий коротышка-конь поджидал его там: шпага, кинжал, пистолеты свисали вдоль седла.
   Капитан вскочил на лошадь, и, не произнося ни слова, кулаком погрозил Рено.
   Рено поклонился до земли.
   Через несколько дней, однажды утром, Рено, скучающий от того, что некого было поколотить, отправился к г-ну де ла Герш. Он выглядел грустным, но глаза его смотрели весело.
   - Ты видишь человека, который уже две недели умирает, - сказал он. Однако, как мне кажется, я ещё слишком молод для того, чтобы отправляться в мир иной. Я предпринял героические усилия, чтобы выздороветь. Поэтому я уезжаю. Обними меня; если у твоего пророка Кальвина есть хороший Бог, попроси его забрать меня в свою Священную гвардию.
   - И куда ты едешь? - спросил Арман-Луи, весьма удив ленный этим заявлением.
   - Я не знаю.
   Г-н де ла Герш пожал руку Рено.
   - Ты прав. Тебе надо как можно скорее показаться врачу, - сказал Арман-Луи, смеясь. - У тебя жар.
   - Шутишь, нечестивец?! Знай же, жажда приключений пожирает меня. Эта провинция, где мы убиваем кроликов, стала казаться мне ничтожной. Я хочу бродить по стране, подобно героям, которые прогремели некогда на весь мир своими подвигами. Увы, я хорошо знаю, что не существует гигантов величиной с колокольню, драконов, извергающих огонь из ноздрей, сирен в чешуе и с когтями, хотя это признак упадка старой бедной Вселенной. Однако я все же надеюсь встретить каких-нибудь разбойников, и мне представится случай сразиться с ними. Я соответственно вооружен и запасся провизией, у меня есть боевой конь, оруженосец и несколько пистолей, которые одна добрая душа принесла мне взамен на почти двенадцать арпанов земли, которые я ей отписал, и подобно тому, как это делали когда-то странствующие рыцари. Я покину наконец мой небольшой замок, чтобы повидать мир и обратить гугенотов в мою веру.
   - Это я его оруженосец, - сказал Каркефу, тихо проскользнув между друзьями.
   - Ты?! - вскликнул Арман-Луи.
   - Сударь, умирают только один раз! - изрек Каркефу.
   - Ты идешь со мной? - положив руку на плечо своего друга, спросил Рено.
   Арман-Луи бросил взгляд в сторону комнаты, где жила Адриен.
   - Я понимаю, - продолжал искатель приключений с сочувствующим взглядом и видом. - Купидон заковал цепями твое сердце. Так, помнится, Эней забылся подле Дидоны... Оставайся в голубятне, молодой голубь. Каркефу и я уедем пожинать лавры.
   Рено де Шофонтен был, как это можно заменить, одним из тех людей, которые с серьезным видом совершают самые безрассудные поступки. Через два дня после этого разговора он уже прощался с Арманом-Луи, сидя в седле, обутый в сапоги, с рапирой на боку, плащом на плече, в сопровождении Каркефу, пообещав своему другу сделать его министром двора, если сам станет королем.
   Перед отъездом благочестивый Каркефу сунул несколько монет в руку приходского священника с просьбой два раза в год отслужить мессу за упокой его души.
   Отъезд Рено огорчил г-на де ла Герш, но провинция ему не казалась ещё безлюдной, потому что здесь оставалась Адриен. Он не хотел терять ни одного дня, который можно было прожить рядом с ней: хотя что-то говорило ему, что недолго суждено ему наслаждаться этим счастьем. На какое-то время, казалось, затихнувшие религиозные войны, вспыхнувшие огнем в Германии, достигнут и королевства Франции.
   Мог ли дворянин с таким, как у него, именем, не думать о войне, держать шпагу в ножнах, когда все дворянство повсюду вооружалось?
   Однажды, когда все ещё не поступало никаких новостей от г-на де Шофонтена, отсутствовавшего уже три месяца, в замок Гранд-Фортель прибыл всадник, проделавший большой путь.
   Его ни разу прежде не видели в этом гостеприимном доме, но почему его приезд показался Арману-Луи неприятным предзнаменованием? Какая-то необъяснимая тревога обуяла его. Всю ночь он не сомкнул глаз. Почему этот всадник сразу же спросил г-на де Шарней? Почему тотчас по приезде он закрылся с ним?
   Едва рассвело, г-н де ла Герш был уже на ногах. Час спустя хозяин замка велел позвать его к себе.
   Когда он вошел в комнату г-на де Шарней, тот выглядел суровым и серьезным. На столе перед ним лежал распечатанный конверт, а рядом с ним письмо, скрепленное красной сургучной печатью с гербами.
   - Господин де Парделан написал это письмо мне, - сказал граф де Шарней. - Этот человек прибыл нарочным из Швеции, чтобы сообщить, что сеньор ждет свою племянницу, м-ль де Сувини, что он хочет, чтобы она приехала.
   Арман-Луи стал совсем бледным.
   - Вот они, мои предчувствия! - прошептал он.
   - Место Адриен и в самом деле в Швеции, рядом с этим дворянином, добавил г-н де Шарней. - Перед тем, как взяться за оружие, чтобы участвовать в настоящем наступлении на Ла Рошель с моими единоверцами, я принимаю эту разлуку с Адриен как Божью Милость. Мадемуазель де Сувини не выдержать ужасов войны, исход которой не сможет предвидеть никто.
   Г-н де ла Герш оцепенел он отчаяния. Но, как молодой побег, который в минуты непогоды сгибается под порывами ветра и дождя, а потом расправляется, - он поднялся.
   - Мое место рядом с вами, отец мой, - сказал он.
   - Прекрасно, дитя мое. Я не ожидал ничего другого от тебя, но твое настоящее место рядом с мадемуазель де Сувини.
   - Боже мой! Рядом с ней?
   - Да, детка! Ты любишь её, и я её тебе доверяю.
   - Как... Вы знаете...
   - Вы думаете, господин граф, то, что затрагивает честь этого дома, не касается меня? Мадемуазель де Сувини живет под моей крышей, но, зная, какие нравственные принципы вы исповедуете, без опасения я оставлял вас наедине с ней, которая также любит вас. Что ж, вы и будете её проводником и защитником в этом долгом путешествии в Швецию. Человек, который приехал сюда за ней, болен и не в состоянии следовать дальше. Вы молоды, и любовь поможет вам без препятствий достичь конечной цели. Г-н де ла Герш, я вручаю вам мадемуазель де Сувини под вашу охрану. Вы доставите её господину де Парделану и расскажете ему, как она жила у нас. Выполняя это задание, помните о том, что вы дворянин. Мадемуазель де Сувини богата, а вы бедны. Только господин де Парделан вправе распоряжаться её рукой.
   - Я знаю, отец мой.
   - А теперь приготовьтесь к отъезду. Завтра вы должны покинуть Гранд-Фортель.
   - Вы приказываете это, сударь?
   - Да, так надо.
   Последний ужин в замке прошел в молчании. Все трое были опечалены. Г-н де Шарней был стар, и тревожило его более всего то, увидятся ли они когда-нибудь? Но, сидя бок о бок с этими двумя подростками, он чувствовал, что как никогда тверд и непоколебим в своих решениях, как человек, преодолевший на своем пути немало бурь и невзгод. Перед тем как разойтись по комнатам, чтобы провести последнюю ночь под од ной крышей, он заставил Армана-Луи и Адриен стать на колени и, вознеся руки к Небу, сказал громко:
   - О, святые Авраам и Иаков, всемогущий Боже! Ты видишь этих детей оба они дорогие для меня существа, часть моего сердца. Сохрани их, Господи, и благослови!
   Наутро он сам следил за приготовлением к отъезду. Одному из лакеев, который вырос в этом доме и пользовался все общим доверием, было поручено взять на конюшнях трех лучших коней и хорошенько оседлать их. Самый спокойный конь предназначался м-ль де Сувини, самый выносливый - для Доминика, который должен был везти на крупе тяжелый чемодан и мушкет на ленчике седла.
   Лакей выполнял свой долг с пониманием, как человек, которого не пугала перспектива дальних странствий. Удовлетворенный этой стороной приготовлений, г-н де Шарней вооружил своего сына шпагой и пистолетами, выбрав лучшие из своего арсенала, сунул ему в карман тяжелый кошелек, полный золота, и нежно расцеловал его. Впервые по щеке старика покатилась слеза.
   - Я провожал сына, провожал мать, теперь провожаю их дитя! - сказал он.
   Повиснув ему на шею, плакала Адриен.
   - Если вы захотите, мы не уедем. Я счастлива здесь. Я привязалась к вам, как отцу. И я совсем не знаю г-на де Парделана. Швеция так далеко! В письме он написал вам о богатстве, которое меня там ожидает, но мне оно безразлично. Оставьте меня рядом с вами. Почему вы думаете, что война пугает меня? Ради доброго дела я готова все снести. Кто будет любить вас, если мы уедем? Кто будет любить меня там?..
   И девушка заплакала навзрыд.
   Г-н де Шарней прижал Адриен к своей груди.
   - Нет, нет! - повторял он. - Это невозможно. Ах, если бы вы были бедны, возможно, я оберегал бы вас, невзирая на волю вашего родственника, который имеет на вас больше прав, чем я, но вы богаты, честь моего имени не позволяет мне лишить вас этого богатства.
   - Да исполнится воля ваша! - сказала Адриен, уронив руки.
   Когда они сели на лошадей, г-н де Шарней взял Армана-Луи за руку.
   - Сегодня ты входишь в жизнь, - говорил он ему. - Пусть она будет у тебя более легкой и более счастливой, чем моя!
   Потом он жестом указал ему на замок Гранд-Фортель, где столько мирных дней они прожили, и серые стены которого тоже, казалось, сейчас смотрели на него:
   - Взгляни на крышу, которая видела твое рождение, сказал он. - Ты можешь вернуться сюда в один прекрасный день. Но если возвратишься, то не иначе как с высоко поднятой головой и гордым сердцем, как солдат, исполнивший свой долг.
   В последний раз он сжал в объятьях Адриен, а затем, сильным взмахом руки толкнув створки ворот, сказал:
   - Вперед!
   Через несколько минут г-н де ла Герш, Адриен и Доминик, все трое, скрылись за поворотом дороги.
   Г-н де Шарней упал на колени:
   - Боже Милостивый, будь с ними! - сказал он.
   И сам, в сопровождении своих самых отважных слуг, от был вечером в Ла Рошели.
   Как опустевшее гнездо, примолкший стоял Гранд-Фортель.
   Какое-то время Арман-Луи и Адриен молча скакали бок о бок. Стук копыт, под который они покидали этот уголок земли, где провели счастливые дни юности, эхом отдавался в их сердцах.
   Позади оставались и исчезали за горизонтом знакомые с детства поля, леса, пруды, одинокие хижины, поселки, деревушки, не раз исхоженные тропы, проселочные дороги, по которым, беззаботные, они проносились вскачь, речки, которые переходили вброд, долины, холмы, казавшиеся им, совсем ещё малышам, высокими горами.
   Вскоре пейзаж изменился, их взору предстали другие, незнакомые картины природы, потом - такие же незнакомые лица стали встречаться на пути, все меньше они говорили и получали в ответ слов приветствий. Затем дорога сделала крутой поворот, пересекла по каменному мосту реку, и теперь Арман-Луи и Адриен не видели больше вокруг ни знакомых деревьев, ни домов, ни прохожих.
   Неизвестность, со всеми её загадками, открывалась перед ними. И в то время, как глубокая грусть прокралась в сердце м-ль де Сувини, чувством гордости переполнялась душа г-на де ла Герш. Он один должен был отныне оберегать свою подругу, она была под его охраной, он отвечал за её жизнь, за её честь. Мог ли он прежде рассчитывать на миссию более высокую, чем эта? Не награда ли это за преодоление будущих препятствий? И воспоминания о г-не де Паппенхейме пронеслись в его голове.
   - Если бы он встретился мне теперь, - вслух проговорил он, - шпага не выскользнула бы из моей руки.
   Адриен услышала это и поняла, какие мысли занимали его воображение.
   Она с улыбкой протянула ему руку:
   - Крепче держите вашу шпагу, и я буду крепко держать вас в своем сердце, - сказала она.
   Незадолго перед заходом солнца, когда они выезжали из большого леса, издалека донесся какой-то хриплый голос. Г-ну де ла Герш показалось, что кто-то произнес его имя. Его слух уловил это дважды.
   - Да простит меня Бог, если бы я не знал, что мой друг Рено находится сейчас где-то в далекой провинции, я бы подумал, что узнал его голос.
   Однако он обернулся и заметил в конце дороги два взлетевших облака пыли, будто ветер подтолкнул их к нему.
   Доминик натянул поводья своей лошади.
   - Когда позади уже пятьсот лье, можно потерять пять минут, - сказал он.
   Адриен козырьком приставила руку ко лбу, чтобы посмотреть вдаль.
   Имя Армана-Луи, хриплым голосом брошенное в пространство, сотрясало воздух.
   - Но это он! - крикнула м-ль де Сувини.
   - Что?! Рено?! - изумился г-н де ла Герш.
   Два всадника, мчавшиеся во весь опор, показались, укутанные облаком пыли.
   - Ах, ну конечно же, это г-н де Шофонтен! - обрадовалась Адриен.
   - И Каркефу! - воскликнул г-н де ла Герш.
   И один за другим они направились к католику.
   - Ну, наконец-то, чертов гугенот! - крикнул Рено, с трудом переводя дыхание. Вот уже два часа я мчусь за тобой! Я загнал трех лошадей, и эта, на которой я сижу, доведена до изнеможения.
   Порывистым движением он бросился к Арману-Луи. Каркефу тенью последовал за ними.
   - Ты выбрал хорошее время для отъезда, - продолжал Рено. - И ты остроумно выехал именно в тот день, когда я приехал к тебе в Гранд-Фортель с визитом... Всюду понемногу дерутся.
   - Увы! - вклинился в разговор Каркефу.
   - Да это же праздник! Слышно ружейную перестрелку и бряцанье шпаг! Бог Фехтования, мой владыка, ликует! Я принял участие в этих празднествах. Но самовлюбленность - не мой удел: я хотел рассказать тебе об этом, чтобы узнать, захочешь ли ты съесть кусок пирога на таком моем празднике. И вот я обмениваюсь полудюжиной ударов с испанской стороны и оказываюсь, как всегда отступая, в Гранд-Фортель. Мне объясняют там, что ты - в пути! Ла Герш, один, по горам, по долам - без Шофонтена! Ох, несчастный, что могло бы статься с тобой, не окажись я здесь, рядом, чтобы спасти твою душу в решаюший миг?! И я вскочил в седло, хотя Каркефу заохал и застонал...
   - Я имел на это право, - вздохнул оруженосец Рено. - Сто пятьдесят лье без передышки!
   - Тем не менее, - продолжал Рено. - Так следовало поступить, сказал я ему, потому что речь шла о том, что я должен быть рядом со своим другом гугенотом, который скачет по полям вместе с м-ль де Сувини, и, должно быть, они уже слишком далеко ушли. Двинем напрямую - и мы их все-таки настигнем. Эти маленькие переговоры с ним я искусно украсил ударом шпоры, и вот, наконец, мы догнали тебя.
   - Не намерен ли ты, случайно, ехать с нами до самой Швеции? - спросил Арман-Луи.
   - Не трудно ли мне было бы проскакать каких-то несчастных сто лье? Думаю, что шпагу понемногу обнажают повсюду. И ещё хочу увидеть страну. Шведы, к которым ты едешь, внесли в ересь свою лепту; я обращу их в свою веру. Каркефу мне в этом поможет. Вперед!
   - Господин маркиз, - сказал Каркефу. - Если вы задумали обречь меня на муку в холодных странах, у меня должно быть хорошее содержимое: в общем, я голоден, а человек натощак для героизма не годится.
   - Каркефу прав, - ответил Рено. - Я с трудом припоминаю, завтракали ли мы.
   - После чего мы не обедали! - сказал Каркефу.
   - Значит, надо плотно и долго ужинать, - заключил Арман-Луи.
   Каркефу, внимательно озиравший горизонт, вдруг громко крикнул:
   - Трактир! Вы видите вон там, на той острой крышей, такой дымок... и вывеску, которая подвешена на железном пруте... Я уже чувствую запах жаркого.
   - Я был там, - сказал Доминик. - В те времена, когда господин де Шарней скитался по полям в погоне за оленями и кабанами, несколько раз мы заворачивали на огонек сюда, в "Золотую утку"... там очень хорошо кормят.
   - Ах, негодник! Ты знал о нем, и ты ничего не сказал! - закричал на него Каркефу. - Галопом туда, господа!.. Сударыня, галопом!
   Очень скоро они устроились за хорошо накрытым столом перед чистенькой печкой; на нем уже стоялоблюдо с индюшонком и двумя пулярками по бокам, выбранными самим Каркефу среди самых жирных обитателей птичьего двора.
   - Ох, - приговаривал он. - Пусть лучше муки, за неимением рая, но на постой в трактире "Золотая утка" я уже готов добровольно согласиться.
   9.
   Глава, из которой видно, что впереди ещё много трактиров, не похожих друг на друга
   Присутствие Рено и Каркефу, их самобытность и веселый нрав радовали м-ль де Сувини. Кроме того, они становились ещё и дополнительной поддержкой Арману-Луи; ему не придется теперь в одиночку превозмогать опасности их долгого путешествия. К тому же все четверо были молоды, свободны, открыты всем ветрам. "Золотую утку" они покинули в хорошем расположении духа. Францию пересекли без боя, и г-н де Шофонтен загрустил от чрезмерного однообразия такой жизни, а Каркефу даже признался, что он совсем ничего не боялся и даже отчасти пожелал разбойничка, который внес бы хоть какое-то разнообразие: когда, по прибытии во Фландрию, они попали в трактир, где завязали знакомство, просидев там около часа, с неким испанским дворянином, который был там на постое, с виду приличным и вполне добропорядочным человеком.
   Этот приятный кавалер говорил сладким голосом, держа шпагу в руке и растворяясь в блаженной улыбке. Время от времени он перебирал четки с золотыми и эбеновыми бусинками.
   Арман-Луи и Рено встретили этого дворянина на почтительном расстоянии от крупного поселка, на Малинской дороге. Он был весь в пыли и выглядел усталым. Заметив Адриен и оглядев её исподлобья, он подошел в г-ну де ла Герш и очень вежливо сказал:
   - Ваша милость, вы кажетесь чужестранцем в этих краях и, по-моему, ищете пристанище, где бы эта дама имела возможность отдохнуть.
   - Признаться, жара сегодня была изнурительная, и наши лошади измучены, - сказал Арман-Луи. - Далеко ли ещё отсюда до Малина?
   - Сделайте лучше! Соблаговолите следовать за мной до того поселка, колокольня которая видна вон там, за ивовой кущей. Там есть трактир под названием "Мальтийский крест", хозяин которого почтенный христианин, и он не дерет три шкуры с постояльцев, посланных ему Божьей милостью. Моя набожность внушает мне доверие к этому человеку, именитому жителю Бергейма.
   "Этот человек хорошо говорит, он мне нравится", - подумал г-н де Шофонтен.
   - Изволите следовать? - спросил человек с четками.
   - Охотно, - ответил Арман-Луи.