Барклай Джеймс. Крик Новорождённых

   Вестфаллен скоро станет объектом пристального внимания Конкорда — не меньшего, чем восточный фронт в Царде или заключение договора с Сирраном. Нас будут внимательнейшим образом изучать высшие представители Конкорда. Нам придется уповать на то, что они будут разделять мнение Адвоката и казначея. И надеяться, что ордену сюда не позволят сунуться — как мне и обещали. И жители Вестфаллена должны быть едины в своих убеждениях.
   Нельзя допустить, чтобы Восхождение изолировали. Ни в коем случае. В свою очередь, я должен признаться, что доклады моей приграничной службы не внушают оптимизма. Слухи ходят, хотя пока и не вырвались наружу. До того времени, когда сюда доберутся люди Адвоката, тайна должна быть сохранена, потому что только их одобрение может обеспечить нам безопасность.
   — Когда они здесь будут? — спросил Кессиан, нервно стискивая руки.
   — Этого я вам сказать не могу. По крайней мере пока. Они постараются нас не оповещать заранее, поскольку хотят, чтобы ни мы, ни орден не узнали о том, что они делают. Итак, скажите мне, Кессиан, что я не совершил самой серьезной ошибки за всю свою жизнь.
   Кессиан сделал маленький глоток чая. Руки у него тряслись, и не только от старости.
   — У нас возникает все больше проблем с некоторыми группами жителей. И не важно, что многие из них были отцами или матерями детей из прядей Восхождения. Не важно, что большинство из них обладали мимолетными или длительными проявлениями пассивных способностей. Наши Восходящие — новые, сильные и пугающие. Втайне никто не хочет перемен, а люди слишком хорошо понимают, что мы несем им перемены, которые повлияют на каждого. Против нас никто не выступает, но на форуме меня приветствуют не так тепло, как прежде.
   Васселис кивнул. Он не выказал удивления. Отвага простых людей в лучшем случае недолговечна. Однако это лишняя проблема.
   — Тогда я поговорю с ними. Завтра в полдень, у молельни.
   — Я отдам распоряжения.
   — Пора дать понять этому сонному городку, что происходит за пределами его полей и рыболовных угодий. Пора им узнать, что Адвокатура будет рассматривать непосредственно вопрос их существования. А теперь — есть ли еще что-то, что мне следует знать?
   Тщательно подбирая слова, Ардол Кессиан рассказал ему о Гориане, и с каждым ударом сердца в груди его все более воцарялся холод.
   — Вы можете держать Гориана в узде?
   — Пока могу. В конце концов, он еще ребенок. Но я опасаюсь того, что он будет чувствовать, думать и делать, когда станет старше и сильнее, а я вернусь в объятия Бога.
   — Тогда его поведение нужно изменить сейчас, — заявил Васселис. Его лицо посуровело, а в голосе прорезалась интонация маршала, отдающего приказ. — Вы не должны допустить, чтобы он оставался неуправляемым эгоистом. Это слишком опасно для нас, наших близких и жителей Карадука. Восходящих четверо. Гориан — только один из них, и, несмотря на все потенциальные способности, которыми он, несомненно, обладает, он всего лишь мальчишка и будет всего лишь человеком. Четверо, Ардол, могут очень легко превратиться в троих.

ГЛАВА 17

    847-й Божественный цикл, 36-й день от вершины дуса, 14-й год истинного Восхождения
   Они встретились с Горианом в зимнем саду незадолго перед тем, как идти к молельне, где перед горожанами собирался выступить маршал Васселис. Кован хотел остаться с ними, чтобы защищать Миррон, но та заверила его, что она в безопасности, и он с неохотой ушел к отцу.
   — Он что, так и не думает от тебя отстать? — спросил Ардуций, сгибая и разгибая локоть, который, несмотря на все усилия Дженны Кессиан и врачей Вестфаллена, еще плохо двигался.
   Оссакер не смог им заняться. У него едва хватило сил, чтобы встать с постели после того, как он столько потрудился над запястьями Ардуция.
   — Оставь его в покое, Арду, — дернула плечом Миррон. — Он просто хочет помочь.
   — По-моему, дело не только в этом, — заметил Оссакер.
   Восходящие сидели втроем на скамье перед фонтаном, отключенным до той поры, пока генастро не прогреет трубы. К счастью, ждать оставалось уже недолго. Перед ними на подставке стояла жаровня с углями, и они радовались возможности согреть над ней вытянутые руки. Все трое плотно закутались в плащи, а ноги от щиколоток до бедер упрятали в гетры. Но все равно было холодно, хотя Миррон нравилось, что дыхание собирается у рта облачком пара. К тому же холод бодрил ее. Если она сосредотачивалась, то могла проследить его знаки, глубокие и темные.
   — О! И откуда тебе знать? — осведомилась девочка, уже зная ответ, но желая получить подтверждение.
   — В слепоте мало хорошего, но одно есть: я слышу гораздо лучше, чем ты. А Кован всегда разговаривает с тобой мягче и серьезнее, чем со всеми остальными, особенно сама-знаешь-с-кем. По-моему, идет соперничество за твою благосклонность, дорогая Миррон.
   Миррон посмотрела на Оссакера, который повернулся к ней, несомненно видя ее с помощью линий жизни.
   — Не понимаю, о чем ты.
   — Значит, ты единственная, кто не понимает, — заявил Ардуций, как обычно становясь на сторону Оссакера. — Ты им обоим нравишься, каждому по-своему. Интересно, кого ты выберешь?
   Миррон почувствовала, что краснеет. По ее телу пробежала дрожь приятного возбуждения.
   — Ни того ни другого, — ответила она, хотя перед ее мысленным взором возникло лицо Гориана. — У меня есть вещи поинтереснее мальчишек. — Миррон лукаво улыбнулась. — И кстати, Арду, в последнее время ты, кажется, слишком часто нечаянно сталкиваешься с Ливви?
   Ардуций покраснел не менее густо, чем она, и потер подбородок, на котором начали появляться мягкие волосики.
   — Хотелось бы почаще, но ее родители не очень-то поощряют нашу дружбу.
   — Она не может быть матерью Восхождения, — сказал Оссакер. — Ты зря тратишь время.
   После его резких слов в саду наступила тишина. Ардуций быстро повернулся к нему.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Тебе следовало бы лучше слушать. — Оссакер постучал себя по уху. — Ты ведь знаешь, что мы здесь не случайно. Каждый ребенок, который сейчас рождается в Восхождении, появляется по плану, чтобы быть как мы. У родителей Ливви нет способностей. И у нее тоже. Тебе не позволят в нее влюбиться.
   — Я не… О чем ты говоришь? Она просто мне нравится, вот и все.
   — Это и будет все. Перечисли родителей десятой пряди и скажи мне, что я ошибся. А вот Гориан или Кован… — Он сложил руки под плащом и откинулся назад с озорной улыбкой. — У обоих есть силы, которые нужны Восхождению.
   — Прекрати, Оссакер! — воскликнула Миррон, которой вдруг стало неловко.
   Им только тринадцать лет. И тем не менее она томилась по прикосновению кожи Гориана. По запаху его волос и необычайной силе взгляда.
   Дверь справа от них, в переходе под колоннами, открылась, и оттуда вышел Гориан в простом черном плаще с откинутым капюшоном. Роскошные светлые волосы, спадавшие на плечи, освещали его лицо. Однако лицо это было истерзанным и печальным. Миррон хотелось подбежать к нему, обнять и сказать, что все в порядке, что они все его простили. Но она не могла так поступить. Травмы, которые он нанес братьям, слишком свежи.
   Миррон почувствовала, как в воздухе разлилось напряжение, словно резкий утренний мороз в середине дуса. Ардуций выпрямился, чтобы смотреть на Гориана с максимальной высоты, а лицо Оссакера сделалось презрительно-равнодушным. Миррон не желала, чтобы их отношения стали такими. Она так любила их всех! Ей хотелось, чтобы ничего этого не было… но оно уже случилось.
   Пока Гориан шел к ним, его взгляд перебегал с одного лица на другое. Он остановился у жаровни, не пытаясь сесть рядом с ними. Позади в дверях показались Эстер и Меера вместе с отцом Кессианом. В саду стало еще тише. Никто не знал, что сказать. Миррон сосредоточила внимание на Гориане, который теперь смотрел в землю. Начинать надо было ему.
   — С-спасибо вам всем, что согласились со мной встретиться, — проговорил он, с трудом проталкивая слова между губ. Гориан оглянулся на дверь. — Я понимаю, что ничто не может изменить того, что я сделал, но я искренне сожалею об этом… Я обещаю, что такого больше не произойдет.
   — До каких пор? — огрызнулся Оссакер, гладя пальцами бинты, закрывавшие его ожог. — Ты всегда так говоришь — и потом опять берешься за старое.
   Миррон увидела, что глаза Гориана сверкнули, но он только кивнул, соглашаясь.
   — Я могу измениться, — сказал он. — Я изменюсь.
   Их слова облачками пара висели в неподвижном воздухе. Миррон не знала, что сказать. Похоже, не знал и Ардуций, хотя она чувствовала, как работает его ум, пытаясь найти решение.
   — Мне так жаль, что я сделал тебе больно, Оссакер. И я не хотел, чтобы ты получил переломы, защищая его, Ардуций.
   — Я бы сделал то же, чтобы защитить тебя, Гориан, — негромко проговорил Ардуций, и у Миррон защипало глаза от слез.
   — А я рассказал бы тебе то, что ты хотел узнать, — усмехнулся Оссакер. — Тебе просто надо было подождать, пока я буду готов. А ты не захотел.
   — Теперь я это понял. Мне нужно, чтобы вы меня простили.
   Снова наступило молчание. Оказалось, что никто не готов произнести эти слова. Гориан посмотрел на Миррон, и она отвела глаза, переведя взгляд на Оссакера, линии жизни которого ярко пылали от гнева.
   — У нас нет причин тебе верить, — заявил Оссакер.
   Гориан шумно задышал, словно собирался заплакать.
   — Я знаю, знаю. Но вы должны дать мне еще один шанс. Мы должны быть вместе.
   — Ты так не считал, когда обжег меня, — напомнил Оссакер.
   Некоторое время Гориан молчал. Его глаза влажно блестели, и он дрожал — не только из-за утреннего холода.
   — Спасибо тебе за то, что смог вылечить Ардуция. — Он вновь попытался наладить контакт.
   — У меня не было выбора. У него так неудачно сломались запястья, что он мог остаться без рук.
   Миррон увидела, что Гориан воспринял эти слова как пощечину. От потрясения его лицо побледнело еще сильнее — стало почти мертвенным. Девочка еще раз сдержала свой порыв. Утешить его она сможет позже.
   — Я… Я бы не сделал…
   — Но сделал, — парировал Оссакер. — И посмотри, что получилось. И что бы с нами стало? Четверка Восходящих. Один слепой, один без рук, один не владеет собой — и одна не знает, кто она такая. Весьма печальное зрелище при той любви, которой окружил нас отец Кессиан.
   — Хватит, — оборвал его Ардуций и поднялся со скамьи, внезапно показавшись сильным и решительным. — Мы не сможем жить, если вечно будем задевать друг друга. Мы родились, чтобы быть вместе, и это должно быть так. — Он шагнул вперед и сгреб Гориана за плащ. — Я знаю, что ты жалеешь о том, что сделал, и что изменил бы все, если б мог. И мы сейчас тебя простим, хотя пока и не будем тебе доверять. Но нам необходимо верить друг в друга, как раньше, иначе мы пропали. Я не справлюсь со всем этим без вас.
   Ардуций жестом велел Миррон и Оссакеру встать. Движение было таким быстрым, что Оссакер не успел его рассмотреть, и Миррон тронула его за руку и помогла подняться.
   — С этого мгновения все, что мы делаем, мы делаем вместе. Всегда. И мы никогда ничего не станем скрывать друг от друга, даже самые мелкие мелочи. Поклянитесь в этом вместе со мной.
   Они послушались и обняли друг друга. Миррон крепко стиснула плечо Гориана, и он ответил тем же. Слева в нее вцепился Ардуций, больно сжимая пальцы и требуя ее согласия. Но напротив нее рука Оссакера неуверенно лежала на плече Гориана, а его лицо оставалось мрачным. Оссакер сумеет простить лишь со временем и, возможно, не скоро.

* * *

   Хотя едва миновала середина дня, под холодным серым небом светились фонари, окружавшие форум. Со своего места на ступенях молельни маршал Арван Васселис смотрел на собравшихся там жителей любимого города. Восходящие сидели справа от него и казались маленькими и напуганными. Ступени и чтица Элса Геран гордо стояли по левую руку от маршала. На время собрания границы закрыли, хотя приезжих и не ждали: холод заставлял сидеть дома всех, кроме самых выносливых путешественников.
   В Вестфаллене сейчас находилась парочка гостей, но на форум их не допустили по той причине, что маршал-защитник желает говорить с жителями Вестфаллена по личному и не подлежащему огласке делу. Что ж, вполне правдоподобно.
   Горожанам была известна тема обращения. Никто из них не знал подробностей, и Васселису предстояло приложить все силы, чтобы убедить их сплотиться вокруг него и Восхождения в ожидании того, что неизбежно начнется. Он посмотрел вверх, на тяжелые облака, и понадеялся, что снегопад на какое-то время задержится. Кессиан сказал, что снег начнет идти только к вечеру. Ардуций решил, что это произойдет немного раньше. Над головой маршала, как светлое пятно на сером, едва различалось солнце. Время настало.
   Васселис встал, снял отороченные мехом перчатки, откинул капюшон плаща и вышел на возвышение. Холод обжигал ему лицо и руки, но, чтобы выглядеть искренним, он не мог их прятать. Ропот толпы, плотно сбившейся ради тепла, замер до шепота, а потом и вовсе затих. Ветер свистел в колоннах, окружавших форум, принося с собой шум волн, пытающихся дотянуться до баркасов на берегу.
   Молельню хорошо осветили, а по сторонам возвышения поставили жаровни с углями. Они не слишком согревали Васселиса, который стоял под крышей сводчатой, без стен молельни, между двумя резными колоннами.
   — Друзья мои, спасибо вам за то, что пришли выслушать меня в момент, когда решается судьба Вестфаллена, Карадука да и всего Эсторийского Конкорда. Я сожалею только, что вы не принесли с собой теплой погоды. Не знаю, как там у вас внизу, а здесь, наверху, убийственно холодно.
   Он дождался, чтобы волна смеха схлынула. На лицах, обращенных к нему, читались обожание и дружеская приязнь. Васселис знал, что они его любят. Ему вдруг стало мучительно стыдно за то, что он сейчас скажет. Это будет похоже на лишение невинности — грубое вторжение в их жизнь остального мира.
   — Знаете, с каждым моим приездом сюда я все сильнее влюбляюсь в этот прекрасный город. Моя семья хотела бы здесь поселиться, и я сам больше всего на свете люблю ходить среди вас, проникаясь вашей жизнерадостностью, силой и добротой. В Конкорде действительно нет второго такого места — и я низко кланяюсь вам за то, что вы здесь создали.
   На этот раз приветственные возгласы были громче, а аплодисменты не смолкали довольно долго.
   — Но вас отличает от остальных не только то, что вы построили, но и то, что вы взлелеяли здесь в течение десятков и сотен лет. Великое дело, в которое многие из вас внесли важный вклад. Великое дело, благословенное Богом. Дело, благодаря которому большинство из вас обладало способностями, такими, какие в будущем будут у многих, а не только у избранных. Как чудесно, что вы стали частью этого дела! И через тысячу лет ваши имена и имя Вестфаллена будут звучать в истории и преданиях. Вас никогда не забудут.
   Теперь они целиком принадлежали ему. И молчали.
   — Вы спросите почему? Потому что именно сейчас наконец осуществилась та возможность, о которой писал Гориан. И эти четверо граждан справа от меня воплощают собой то, ради чего трудились все мы и наши отцы и деды. Вы все наверняка читали о трудностях, с которыми сталкивались наши предки. Необходимость скрывать тайну Восхождения от ордена, постоянные разочарования, изменения тела и разума у тех, кто рождался с большими надеждами. Пряди Восхождения пришлось пронести сквозь болезни, войны и завесу подозрений. Трудности были столь велики, что часто казалось — легче сдаться и оставить все это в легендах и преданиях.
   Но вера, проявленная тогда, была слишком сильной — и при поддержке этого прекрасного города Ступени продолжали путь к успеху, которого мы сейчас достигли. И теперь наступило время, когда надо сплотиться и стать сильнее, чем когда бы то ни было.
   Голос маршала зазвучал резче. Сделав паузу, чтобы набрать воздуха, он обвел взглядом жителей Вестфаллена. Напоминание об истории подействовало, и теперь сотни лиц светились гордостью за то, чего им удалось достичь. Однако к этому чувству примешивалось беспокойство. Слишком многие из присутствующих отлично понимали, что за похвалами и признаниями последует призыв к стойкости и разговор о будущих проблемах.
   — Ибо с нашим успехом грядут перемены. А с переменами приходит страх перед неизвестностью и страх перед реальными событиями, с которыми мы столкнулись. Я слышал, как вы относитесь к нашим юным Восходящим, и я понимаю вас, на самом деле понимаю. Конечно, вы должны делать то, что считаете правильным для себя и своих детей. Но вам не следует впадать в крайности и забывать, что вы глубоко и неразрывно связаны со всем происходящим здесь.
   Поэтому я весьма разочарован, что многие из вас сильно встревожены и поэтому отгородились от наших Восходящих, тем самым изолируя их и даже сторонясь. Пусть их способности необычны, но сами они в душе — обычные дети. И им нужна ваша помощь, чтобы оставаться обычными. Они — ваши друзья, как и Ступени Восхождения. Не отворачивайтесь от них в то время, когда они больше всего в вас нуждаются. Вы все знаете, что мой сын очень с ними дружен. Он их не боится, он их любит.
   Васселис поднял руки, заметив, что многие горожане виновато переминаются с ноги на ногу.
   — Но довольно об этом. Я здесь не для того, чтобы учить вас, как вам следует растить ваших детей, хотя мне и хотелось бы, чтобы вы сегодня разобрались в том, что чувствуете. То, о чем я пришел вам сообщить, будет иметь далеко идущие последствия для всех.
   Мы достигли развилки дороги. Юные Восходящие совершили прорыв и очень быстро осваиваются со своими способностями. И многих из вас, конечно же, удивил собственный страх, когда вы поняли, к чему это ведет. У всех нас бывают периоды тревоги. Но что вам необходимо сейчас понять — пришло время перемен и ваша жизнь уже никогда не будет прежней. Природа Восхождения такова, что в какой-то момент она заявит о себе миру. Это время наступило.
   Изумление пронеслось по толпе, словно ветер по пшеничному полю. Васселис поднял руку, призывая к тишине.
   — Жители Вестфаллена. Друзья мои. Мы с вами не знали, произойдет ли это при нашей жизни, и мы должны радоваться нашему успеху, хоть он и сопровождается опасностями. Я недавно вернулся из Эсторра, где лично встречался с Адвокатом. Я рассказал ей о том, чего мы достигли здесь, и умолял ее принять это.
   Форум замер, все разговоры смолкли. Васселис постарался улыбнуться как можно увереннее, хотя у него отчаянно билось сердце. Только сейчас он осознал, насколько велик был риск, которому он подверг всех, кто стоит перед ним. Маршал унял в голосе дрожь.
   — То, что я сегодня стою перед вами, показывает, что она приняла нас. Однако не безусловно. Чтобы умерить ваши страхи, я могу также подтвердить, что ордену ничего не известно и пока я смогу не допустить его сюда, как делал это в течение двадцати лет. Но Адвокатура пришлет в город своих представителей для расследования, и вам надо будет отвечать на все их вопросы с полной откровенностью. Взгляд Адвоката обращен на Вестфаллен — и нам важно сейчас не ошибиться. Ничего не следует скрывать, и никто из нас не должен дурно отзываться о Восхождении, которым мы все так глубоко пропитаны.
   Васселис выждал, пока его слушатели немного освоились с тем, что должно на них обрушиться.
   — Вестфаллен и его жители уже несколько сотен лет являются гаванью мира и спокойствия для всех, кто имел счастье здесь жить или приезжать сюда. Но, по крайней мере сейчас, этот покой будет нарушен. Я знаю, что очень многие из вас вернутся домой и будут с грустью размышлять о том, что жизнь, которую вы так любите, исчезнет. И возможно, так оно и есть. Но мерило поистине великих, по-настоящему отважных — это способность расти и развиваться при трудностях и переменах. Способность делать жизнь лучше в сравнении с той, что осталась позади.
   — И когда я сегодня смотрю вокруг, я вижу величие и отвагу в каждом из вас. Я горд тем, что считаю вас моим народом. Я горд тем, что могу называть вас моими друзьями. — Эти слова вновь вызвали крики одобрения. — Будьте со мной. Будьте с Восхождением. Вместе мы станем легендой!

ГЛАВА 18

    848-й Божественный цикл, 30-й день от рождения генастро, 15-й год истинного Восхождения
   Генастро поздно пришел на земли Царда. И после холодного, сурового дуса, когда легионеры, стоящие лагерями на захваченных территориях, гибли в основном от переохлаждения, наступил наконец новый долгожданный сезон роста.
   Два легиона и две алы, которыми командовал Роберто Дел Аглиос, оказались удачливее многих. Составляя половину северо-восточного фронта, они получили разрешение зимовать на границе Сиррана, огромного королевства лесов и гор, которое раскинулось вдоль северной части Царда.
   В течение ста пятидесяти дней, когда погодные условия потребовали прекращения боевых действий, перед Роберто стояла еще одна задача кроме поддержания боеспособности армии. Матери было отчаянно необходимо заключить официальный союз с Сирраном. Уже сейчас дипломаты Конкорда углубились далеко в незнакомые лесные земли. Роберто сыграл свою роль в переговорах, поддерживая в лагере жесткую дисциплину, добывая пропитание только на отведенном ему участке леса и стараясь жечь как можно меньше древесины.
   В результате продуктов хватало, и настроение в армии было спокойным. Количество дезертиров невелико, боевой дух вполне удовлетворителен. Хотя, конечно, никого не радовала необходимость провести время дуса вдали от дома. По мнению самого Роберто, Цард с нашествием снега и льда становился самой унылой страной из всех, какие ему доводилось видеть.
   Во время спокойных дней, как всегда, появились проблемы с дисциплиной. Скука — опасный демон, и в армии, состоящей из шестнадцати тысяч мужчин и женщин, она распространялась, словно болезнь. Учения и состязания между манипулами и легионами оказались самыми действенными мерами, а вдобавок к ним Дел Аглиос постоянно менял отряды фуражиров, чтобы все могли насладиться охотой. Однако солдаты ссорились из-за сирранских шлюх, обслуживающих войска, из-за доли еды и питья, из-за карточных игр… в холодные ночи все могло вызвать драки и неповиновение.
   И хотя Роберто имел репутацию понимающего, «душевного» генерала, он не потерпел отсутствия дисциплины. Он казнил за серьезные нарушения трех мужчин и двух женщин — эти смерти легли на его душу тяжелым грузом. Однако в действующей армии такого масштаба приходилось наказывать одних в назидание другим или же рисковать нарваться на мятеж. В прошлые годы для поддержания дисциплины было достаточно верности своему командиру. Однако война с Цардом тянулась уже пять лет, и терпение тех, кто оставил семьи, переложив на их плечи бремя хозяйственных забот, начинало истощаться.
   Последний дус оказался трудным и для администрации Конкорда. Роберто посетила делегация высокопоставленных сборщиков, которые оценивали силы и боевой дух армии и обсуждали планы кампании на генастро. Сам Пол Джеред навестил огромный лагерь легионеров, находившийся в глубине Царда, в двухстах милях от восточной границы Атрески. Именно там Цардиты проявили наибольшую агрессивность во время последней кампании, и продвижение шло мучительно медленно. Легионы южного фронта, стоявшие на границе с Карком, также понесли потери, но больше от набегов степняков, которые грабили обозы и устраивали засады колоннам на марше.
   Роберто считал, что ему и другим генералам не нужны подкрепления. Скорее им необходима уверенность, что восточный фронт останется непоколебимым, чтобы северные и южные армии могли достаточно далеко углубиться на территорию Царда и закончить охват.
   Его цель заключалась в том, чтобы обезопасить границу Сиррана, пройдя далеко на восток, и встать прямо над заливом Харрин, который лежал почти в тысяче миль южнее. Амбициозный, но осуществимый план, способный стать тем кирпичиком в кампании года, который переломает хребет Царду и оттеснит остатки его сил назад, в центральные области, в крепости и цитадели. После этого можно рассчитывать, что Цард сдастся, и все они смогут отправиться по домам.
   Именно об этом Дел Аглиос говорил своим солдатам и кавалеристам с момента отъезда сборщиков. Они увезли с собой его предложения о необходимости удвоить охрану обозов и разместить гарнизоны во всех двухстах приграничных фортах, которые служили защитой от вторжения Царда в Атреску и Госланд. Роберто встревожил тот факт, что каждый третий форт был всего лишь пустой скорлупкой. Несомненно, известия от сограждан о том, что налеты не прекращаются, а искры гражданской войны продолжают вяло тлеть, могли подкосить боевой дух солдат, особенно находящихся под его командованием атресских ал.
   Обмен сообщениями между фронтами ускорился с того момента, как начал таять снег. Большие военные силы — двадцать легионов Конкорда и шестнадцать ал, общим числом почти в сто двадцать тысяч человек — одновременно начали учения, восстанавливая боевую форму. Роберто обожал это время года. Энергия и уверенность переполняли пехоту и кавалерию. Все люди верили, что этот год станет последним годом боевых действий. Каждый мечтал о возвращении к той жизни, которую Конкорд обещал им в уплату за службу в легионах.
   Что касается Роберто, то он сменит доспехи и гладиус на тогу и жезл высокопоставленного политика. Он не мог определить, насколько ему этого хочется, но такова судьба старшего сына Адвоката. Мать желает, чтобы Роберто вернулся домой. Возможно, именно поэтому ему не хотелось отказываться от жизни солдата. Пусть ему тридцать восемь, но мать будет обращаться с ним так, словно ему десять лет, обучая хитросплетениям политической жизни. У нее благие намерения, но при этом Эрин Дел Аглиос будет так высокомерно-снисходительна!